Текст книги "Мемуары гея"
Автор книги: Максимилиан Уваров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
– А бритву?
– Положил!
– Белье нижнее положил?
– Да! Не волнуйся, не забыл я про твои ажурные стринги! – я на секунду зависаю в недоумении.
– А у меня что, такие есть? – напрягаюсь я.
– Оу… извини, малыш! У меня вдруг фантазия проснулась!
– Слушай! Ты это… такую фантазию усыпляй давай, – я продолжаю аккуратно запихивать комом в сумку одежду.
– Не забудь мой галстук положить, – снова выдает мой Женька.
– Галстук тебе на даче зачем? Вот Жень, говорю тебе как профессиональный стилист: галстук на телогрейке смотрится не стильно.
– А на голое тело? – Женька игриво подмигивает.
Мне нравится, когда он в таком настроении. Это не тот «похотливый самец», который тупо валит. Это, скорее, игривый пошляк с хорошей фантазией. Хорошо бы такое настроение у него продержалось весь отпуск.
Уже в машине Женька устало вздыхает и говорит крылатую гагаринскую фразу: «Поехали!»
– Же-е-нь… А Химка где?
– Ой, ёпт, – выдает мой культурный донельзя Женька и выскакивает из машины.
– Плохой дядя Максимилиан, сука такая, забыл маленького на кровати, – говорит он, садясь в машину.
– Между прочим, хороший дядя Жаргал о нем даже не вспомнил. И кто из нас сука, Хим? – Женька хмыкает, Химка громко чихает, машина глохнет, я матерюсь. В общем, мы готовы ехать в отпуск.
Всю дорогу до дачи Женька не разговаривает со мной и общается только с крысой.
– Хим, передай нашему Максимилиану, чтоб он поворотник включал, когда перестраивается.
– Хим! Скажи Жаргалу Бамровичу, что я и без него знаю, как надо водить машину, – поддерживаю я беседу.
– Химчик, скажи ему, что, если он купил права, то это не значит, что он умеет водить.
– Химыч, заткни этого умника. Он мне мешает спокойно вести машину.
Весь разговор Хим преспокойно спит у Женьки на коленях. Только при моем триумфальном въезде в ворота Женька наконец обратился лично ко мне. Ну как обратился… заорал, как ненормальный.
– Стопори машину, сука! Шумахер херов! Ты в забор жопой едешь! – я тут же жму на тормоз и бросаю руль. Машина останавливается в миллиметре от забора. – Малыш…теперь давай тихонько с педальки вперед и руль влево, – это он уже говорит нежно и полушепотом.
Наконец, машина припаркована, и мы с Женькой вынимаем из багажника сумки. Сумок на удивление оказывается много. Мы их сортируем: сумки с едой влево, сумки с вещами вправо.
– Жень, глянь. Мы жрать любим больше, чем одеваться! – я показываю ему в сторону сумок с едой. Их раза в два больше, чем сумок с одеждой.
– Я просто не взял твою косметичку, сумку с бриллиантами и песцовую шубку, милая, – выдает мне Женька.
– Не поня-а-ал… – рычу я и бросаюсь на него. В результате мы минут пять бегаем с визгами вокруг машины, спотыкаясь о сумки. Короче, настроение у нас игривое.
Разобрав сумки и уже немного размявшись пивом, я вдруг вспоминаю:
– Жень! А Химка где?
– Ой, ёпт, – по-бабски всплескивает руками Женька и бежит к машине. – Плохой дядька Максимилиан забыл маленького на машинке. Сейчас мы его за это накажем!
– Стоп! Это, между прочим, ты его поставил на крышу машины. А вспомнил про него кто? Так что наказывать тебя надо! – и снова визги, писки и беготня вокруг кухни.
Вообще так, за прибаутками и пиздихахоньками, мы не заметили, как от пива перешли на водку. После тоста «За родителей» Женька пустил скупую мужскую слезу. Рюмку «за нас, красивых и счастливых!» Женька занюхал яблоком прямо с дерева. Потом был многословный тост, который начинался со слов: «Однажды в далекой, далекой галактике…» и закончился: «Да ну нахуй! Давай просто ебнем!» Потом была классика: «В общем, чтобы всем…» После еще трех рюмок уже без названия я решил, что мне хватит. Как я оказался в доме возле ноута со стаканом вискаря, я помню плохо. Помню только, что писал девочкам в чат и слал фотки. Они, как всегда, меня подъебывали по-доброму и учили готовить тирамису. Наконец, кто-то из них напомнили мне о моей второй половинке. Я выглянул в окно и увидел, как половинка сидит на кухне и мирно беседует с крысой. На секунду я потерял Женьку из виду, отвлекшись на фотку красивого парня. В следующий момент Женька возник передо мной на четвереньках, уверенно ползущий в сторону дома. Ударившись головой о бочку с водой, Женька резко поменял траекторию движения и начал отползать задом в огород.
– Жень! Женька! На голос ползи! Слышь? – я не издеваюсь над ним. Просто понимаю, что, если пойду и начну помогать ему, может получиться как обычно: с телесными повреждениями, несовместимыми с жизнью. Поэтому продолжаю регулировать передвижения моего русала по суше из окна.
Наконец я слышу, как Женька громко шлепает руками по ступенькам дома, и его голова пролезает в дверь.
– Губыки батиком, брофкы домиком. Похож-ж-ж на маленькага сонного гомика, – напевает Женькина голова. Мой нежный музыкальный слух начинает корчиться в судорогах где-то внутри моего черепа. – Ну чё ты как не родной? Я тебе сыринаду пою. Давай в кроватку, малыш! Сейчас будет хорош-шо.
Если честно, я не очень помню, как и что там было дальше. Просто резко выключился свет, и вот я уже проснулся на диване с грязной головой. Я пытаюсь отыскать Женькины джинсы, но безрезультатно. Наконец, ото сна очнулся и сам Женька.
– Жень. А где джинсы? Я найти их не могу, – спросил я, сжимая голову руками.
– Посмотри на улице, – Женька тяжело переваливается на бок и с трудом поднимется с дивана. Я выглядываю в окно и действительно вижу женькины джинсы, висящие на дереве вместе с футболкой.
– Же-е-ень… А чего они там делают?
– Ты не помнишь? Ты попросил меня станцевать стриптиз.
– А ты чего?
– Я станцевал.
– А я чего?
– Ты сказал: «Классно! Теперь одевайся и снова танцуй!»
– А ты чего?
– На третий раз мне это надоело, и я выбросил вещи в окно.
– Ну понятно. Только объясни мне одну вещь: как ты умудрился одеваться и раздеваться, не снимая кроссовок? – вот тут Женька надолго завис, покачиваясь и глядя на свои кроссовки.
– Веришь? Не знаю, – выдохнул он наконец.
– А сетка для рыбы чего здесь делает? – интересуюсь я, показывая на железную сетку глазами.
– Тебе захотелось БДСМчика.
– Та-а-ак… а ты чего? – напрягаюсь я.
– А я ничего. Пока ты ходил на кухню за чем-нибудь железным, я уснул.
Да уж. Отпуск начался странно: с пьянки и стриптиза. Вот мне интересно: это так у всех? Или только у нас – пидоров?
========== Пи... и отпуск. Экстремальный секс ==========
Чего растопались, как слоны? Вот, разбудили меня! А, нет… Не только меня.
– Малыш, может, чаю? – Женька так сладко потягивается, ну как откажешь-то? Мне приходится отрывать свою священную задницу от кровати и топать на кухню.
– Ебать в рот твою залупу! Куда прошся, э?
– И тебе доброе утро, Вась! – я пытаюсь перешагнуть через разложенные в каком-то мудреном порядке бревна и вдруг вижу на них буквы и цифры. – Вась! Ты б писать научился по-русски. А то у тебя что цифра «8». что буква «Д», сам же нихуя не поймешь!
– Иди куда идется э, малыш! – о, как! Я даже споткнулся о бревно.
– Ва-а-ась… А это сейчас чего было-то? – хотя глупость спросил. Я прекрасно знаю, где он слышал это слово.
Вот вы всегда говорите, что я дурной и палевный? Женька палится больше, чем я. Как-то недавно сижу я в туалете. Нет… не кофе пью. У нас тут туалет – не как в городе – деревянная скамейка с дыркой, а под ней ведро. Так что сами понимаете – настроение пить там кофе у меня как-то не возникает. Так вот… Сижу я, значит, в туалете, думаю. Женька в это время готовит обед. Видимо, решив, что строители уже ушли есть, мой Женька в полный голос орет, выглядывая из двери кухни:
– Малыш, ты сейчас кушать будешь?
Я поднимаю голову и даже открываю рот, чтобы гаркнуть, сколько мне наливать супа в тарелку, как вижу из окна сортира Ваську, сидящего на балке. Услышав нежное «малыш», Василий чуть не свалился со своего насеста. И вот теперь этот кур азиатский решил меня этим подъебывать?
– Вась, ты это… – говорю я ему, – Не того… – грожу пальцем. – Не безобразничай. А то кирпич в башка попадет, совсем мертвый будешь, – ёпт… Ну вот откуда это во мне? Нет бы молча съездить по улыбающейся кавайной морде. Так нет же… вспомнилась какая-то киношная глупость.
Видимо, поняв больше по моим красным ушам, чем по несвязному бреду про кирпич, что я разозлился, Васька заискивающе улыбаясь, выдает:
– Старый хозяина так любит молодой хозяина.
Вот интересно, он вообще представляет, насколько сейчас близок к истине? Вообще Васька так мне до конца не понятен. Я даже не могу определить, сколько ему лет. Иногда мне кажется, что он чуть старше меня; иногда, что он намного старше Женьки. Временами мне кажется, что он страшный гомофоб; иногда есть легкие подозрения, что он в теме. Вчера днем, например, я, ничего не подозревая, сидел в грядках, и вдруг… ху-у-уякс! Мне с такой силой прилетело по спине, что я чуть не нырнул мордой вперед.
– Ты чё, ёпт… – выдаю я и, оглянувшись, вижу радостную морду Василия.
– Там пчел сидел.
– И чего? Ты испугался, что он меня целиком всосет, что ли? И вообще это мой личный, ручной пчел был. А ты его убил.
Не знаю, понял ли Васька, что я ему втирал, но он вдруг так нежно погладил меня шершавой рукой по спине, что я даже забалдел. И еще при этом ласково улыбнулся. М-м-м…
Пока грелся чайник, я успел выкурить пару сигарет, и наконец с гордым видом вышел из кухни с чашкой ароматного и горячего улуна. С грацией горного козла я миновал бревна, показал Васькиной спине язык и поднялся на второй этаж.
Можно, признаюсь? Я, правда, о-о-очень люблю своего Женьку. Я могу тупо зависнуть на нем, когда он ест или когда рубит дрова, ну, а когда моется, это вообще для меня нескончаемый кайф. Но еще я люблю смотреть на него, когда он просто спит. Вот так, как сейчас: откинув руку на подушку, с голым торсом. М-м-м… Лицо такое спокойное и дышит так тихо. М-м-м… Даже спящий Хим в его волосах смотрится гармонично.
Я стою рядом с кроватью, и у меня на лице расплывается идиотская улыбка. Я не замечаю, как чашка с горячим чаем наклоняется вперед, и тонкая струйка льется сначала на простыню, а потом на Женькин бок. С удивлением замечаю изменение выражения Женькиного лица с расслабленного на удивленное, потом на испуганное, потом на злое. Из положения лежа он быстро переходит в сидячее и вот уже с криком:
– Бля! Мудилина! Что ж ты делаешь? – отскакивает от меня к стене, роняя спящего Хима на пол.
– Жень, я это…
– Уйди ради бога, чудовище!
Мда… не получилось у меня романтического утра. Если честно, я надеялся на нежный утренний секс, а теперь придется весь день заглаживать свою рукожопость тяжелым рабским трудом.
Даже после завтрака, приготовленного мной, Женька все еще дуется.
– Иди говно похорони, – приказывает он.
Вот это жестоко. Я ожидал в наказание работу по кухне или уборку в доме. На крайняк – сбор скошенной травы, но такой пакости я от него точно не ожидал. Вот чего он так? Чай, между прочим, был и не такой уж горячий. Я врубаю наушники, вхожу в сарай, беру лопату и легким движением зашвыриваю ее на плечо.
Под музыку ямка роется весело и быстро. При этом я еще и стараюсь двигаться в такт моим корейцам, иногда помахивая лопатой в воздухе. Ну и откуда я мог знать, что этот сатрап подошел ко мне сзади и наблюдает за работой? Я почувствовал, как лопата, грациозно откинутая мной в танце назад, встретила на пути препятствие. Крик Женьки я слышу даже через наушники.
– Мудило! Чтоб ты в яму с говном провалился! Чтоб тебе червяк в задницу заполз! Чтоб ты чай горячий себе в штаны пролил!
– Же-е-ень… Ну чего ты про чай-то? – я оборачиваюсь и вижу у Женьки на животе красное пятно от лопаты. Мда… приложил я его хорошо. – Зачем ты подошел так близко-то? Я ж не видел…
– Все! Успокоились! Давай я помогу тебе говно закопать, а то и правда утонешь еще, рукожопый! – говорит он, поглаживая красное пятно на своем животе.
Вы ничего не заметили? Ах, да! Это ж я разглядывал Женьку, а вы, естественно, скромно отвели глаза. Или нет? Короче… заметили, что у него один сосок больше, чем другой? Моя работа. Вы удивились? Ну, зная меня, это не удивительно.
Сейчас период полнолуния, и теперь в меня вселился неугомонный «похотливый самец». Мой самец – фантазер и немного извращенец. Буквально вчера днем, когда мы разбирали завалы на чердаке, ему пришла в голову идея легкого БДСМчика с привязыванием. В результате этого, казалось бы, безобидного эксперимента Женька остался без солидного клока волос, а я – с занозой в спине и шишкой на голове. И главное, ничего, вроде, не предвещало опасности. Пока Женька пытался привязать мои руки к балке под потолком, его волосы прилипли к большому пятну смолы, в результате чего на смоле остался пучок длинных черных волос. Забыл сказать, что потолки на чердаке очень низкие, поэтому еще во время прелюдии я несколько раз сильно шибанулся об него головой. Потом Женьке в порыве страсти приспичило прижать меня к стенке, да еще и прокатить по ней спиной в попытке приподнять. В общем, через пятнадцать минут мучений мне надоело делать вид, что биться головой в потолок мне безумно приятно, и я предложил ему перенести место действа на кровать. Но оказалось слишком поздно. Женька разошелся уже окончательно, и только вечером, обнаружив у меня на спине занозу, ужасно расстроился.
Я не злопамятный, но мстительный. Вечером, когда я переписывался в чате с моими бро, меня посетила шальная идея. Днем на рынке мы купили вкусную и сочную дыню. Вспомнив сюжет из какого-то японского видео с поеданием рыбы с голого тела, я решился на эксперимент. Пока ничего не подозревающий Женька смотрел по телеку новости, я походкой какого-то мультяшного героя прокрался на кухню, достал из холодильника остатки дыни, снял с нее кожицу, разрезал на кусочки и принес это все на тарелке в комнату.
– Ты проголодался? – поднимает на меня глаза Женька.
– Ога! – радостно говорю я и добавляю. – Раздевайся!
– Так, я что-то сейчас напрягся. Чего надумал?
– Жень! Все безопасно, поверь.
– Ну-у-у… я не уверен, – Женька подозрительно смотрит на нож в моей руке.
– Ой! Не! Это я просто забыл его на кухне оставить, – прячу я нож за спиной.
– Так! – Женька поднимается, подходит ко мне и забирает нож. – Нож я конфискую как холодное оружие. Тарелка, пока она целая, опасности тоже не представляет. Выверни карманы. Пока я не убежусь, что мне ничего не угрожает, фиг я разденусь!
– Значит, как меня об потолок головой – это норм? Ну Жень! Я просто хотел есть дыню с тебя. Это ж безобидно, – короче, я решил пойти ва-банк и надавить на самое больное Женькино место – на жалость.
– Ладно, малыш. Похоже, сейчас твоя фантазия, действительно, безвредная для жизни и здоровья.
Ой! Бедный мой Женька! Как же ты ошибался! Нет, поначалу все шло вполне прилично. Правда, дыня оказалась холодной, и Женька совсем не эротично покрылся мурашками. Я слизывал ароматные кусочки с загорелой Женькиной кожи, и это здорово заводило нас обоих. Не дураки японцы. Вернее, не так. Дураки, что рыбу так жрут. С дыней, мне кажется, процесс намного приятнее. Она такая сочная, ароматная… Сок тонкими струйками течет по коже… Я ловлю их языком… Женька вздрагивает… М-м-м…
И вот, когда процесс поедания зашел уже очень далеко и уровень сахара в крови начал зашкаливать, я заметил на Женькиной груди, прямо рядом с соском, малюсенький кусочек дыни. Прицел у меня был уже немного сбит возбуждением, и, наверное, поэтому мои зубы с силой сомкнулись не на ароматном кусочке, а на Женькином соске. Если вы ждете сейчас громкого Женькиного мата, то зря. Как раз в тот момент мата не было. Видимо, разгоряченный дынными ласками, он в тот момент не особо почувствовал боль. И только потом, укладываясь спать и переворачиваясь на живот, Женька зашипел сквозь зубы и удивленно посмотрел на опухший сосок.
– Малыш, а это что?
– Это… ну… я промахнулся.
– Да похоже, наоборот, не промахнулся. Ты от бешенства привит?
– Жень, ну чего ты?
– У тебя слюна не ядовитая?
– Женька! Сейчас точно обижусь!
– Ты сегодня зубы чистил? А то там трупный яд скапливается.
– Женька!!! Все, я спать!
Вообще секс у нас часто бывает экстремальным. Поделюсь опытом: самый травмоопасный секс – в ванной. Во-первых, сама ванна мокрая и скользкая. Еще более скользкой ее делают подручные средства в виде шампуней и гелей. Во-вторых, в ванной обилие выпирающих из стен железок. И в-третьих, в ней нахожусь я. Вот последнее особенно опасно, потому как падать в одиночку я не люблю. При падении я прихватываю с собой все, что попадется в этот момент мне под руку. Как правило, это мой Женька.
– Ма… Макс! Иди воды натаскай! – Женька искоса поглядывает на встрепенувшегося Василия.
– Жень! Я только поел. Ты хочешь увидеть поглощенный мной обед в уже переваренном виде?
– Иди, говорю. А то ужина ты не увидишь ни в каком виде.
– Прикинь, Вась, – говорю я Василию, проходя мимо, – у нас не дача, а колония строгого режима. Шаг влево, шаг вправо – считается попыткой убежать. Прыжок – попыткой улететь.
– Иди вода носи. Хозяин приказала, э!
– Сам ты, Васька, «э»… И хозяина у меня нет. Я тебе чего? Собака, что ли?
– Ты – малыш, – лыбится в ответ Васька.
Я снова хотел выдать какой-то перл из фильма, но промолчал, решив, что будет умнее с моей стороны просто укусить его и заразить педерастией. Или это глупо? Лучше я его водой из ведра оболью на обратном пути.
Ближе к ужину Васька с рабочими уезжают, и мы наконец можем расслабиться и быть самими собой.
– Малыш, посмотри, в бочке вода теплая?
– Терпимая, Жень! – отвечаю я ему из-за кухни, где находится у нас «душ» в виде подвешенной к стене бочки с водой. Все это убожество прикрыто занавеской, и на кривой лавочке стоят тазики, мыльница и флаконы с шампунем и гелем для душа.
– Тогда, может… – Женька неожиданно оказывается рядом со мной и игриво подмигивает.
– Жень… у меня спина болит, и руки после лопаты и ведер трясутся.
– Так это ведь хорошо, что трясутся, – он снова подмигивает и проводит рукой мне по спине.
– Ой, Жень. Ну не на… – не успеваю закончить фразу. Женькины губы затыкают меня нежно и ласково. – Ой, Жень… осторожно. Ухо! Блин!
– Не оцарапал о гвоздь?
– Не, норм. Продолжай!
– Тише ты, я чуть не упал.
– Жень! Тазик надо убрать!
– Да что ты его мне на ногу-то, блин!
– Ой, извини. Жень! Нога! Же-е-ень… да куда ж ты ее так?
– Руку убери. Мешает!
– Если уберу, то упаду. Жень… Блин! Женька! Держи меня. Ой! Жень! Ноги держи! Же-е-ень…
В общем, в результате незамысловатых Женькиных действий я оказываюсь лежащим спиной на земле, ногами – на узенькой скамейке, а головой – в крапиве.
– Эм-м-м… малыш… ты там живой? – интересуется он, нагнувшись надо мной.
– Ухи обжог крапивой!
– Ничего, крапива – это полезно, – улыбается Женька и…
Все! Идите. Теперь нам главное не забыть о главном – принять душ.
========== Пи... и отпуск. Гости (часть 1) ==========
Привет! Соскучились по нам? Да я чего-то замотался совсем. Думал, отпуск – это отдых. Ага! Счас! Отпуск – это рабский труд. Самое тяжелое – это собирать траву, которая, как оказалось, растет со скоростью света, а у Женьки – мания. Он постоянно ее косит. Короче, я решился на маленькую хитрость.
– Жень, а давай в гости Моисеича позовем?
– Тебе хочется компании? Надоело только со мной быть? – вот чего он сразу так?
– Не, Жень. Просто траву мы покосили. Говно похоронили. Огород пропололи. В доме даже убрались. В выходные чего делать-то?
– Погоди-ка! А траву кто будет убирать? – вот говорю ж – маньяк просто со своей травой!
– Жень. Ну так что с Моисеичем? Звонить?
– Думаешь, это удобно?
– Неудобно на потолке спать. Ты сваливаться будешь. Я звоню, – и уже в телефон: – Борис Масеич? Здрасте! Да, я. Узнали? Короче, как насчет к нам в гости? На дачу. Не… недалеко. С кем? Сюрприз? Ну давайте. Хорошо, в субботу ждем, – и Женьке, прикрыв ладонью телефон. – Приедет в субботу с собакой.
– С какой собакой? – удивился Женька.
– Не знаю. Я породу не уточнял. Он просто сказал, что приедет не один. Говорит, сюрприз будет.
– Почему ты решил, что это именно собака, а не кошка, например?
– Не-е-е… ты чего? Моисеич и кошка? Да не-е-е… – Женька только хитро улыбнулся.
Не знаю, почему я решил, что сюрпризом будет собака. Наверное, потому, что я люблю именно собак. В моем воображении рисовался почему-то овчар. Огромный черный овчар с умными карими глазами. Моя фантазия разбушевалась, и я уже представлял, как кидаю ему палочку и ору: «Апорт!»
В субботу мы встали в семь утра. Для моего организма это был реальный стресс, так как лег я накануне в пять. Но я был уверен, что днем завалюсь спать, а овчар будет лежать в моих ногах. Собака! Как я хочу собаку, вы б только знали. Я люблю Химыча, но собака – это же собака. Мне нравится, когда к нам приходит соседская дворняга. Я не знаю, как его зовут, но он откликается на Раммштайн. Ну а как еще его могут звать? По-моему, только так.
В общем, в полдевятого к нашему забору подъехало такси, и из него вылез сияющий Моисеич в спортивном костюме и кроссовках.
– Борис Масевич! Здрасте, – я махнул ему рукой из-за забора и тут же выскочил из калитки, чтобы помочь вытащить сумки из багажника. – А где сюрприз? – как бы ненароком напомнил я.
– Сейчас будет, – с этими словами Моисеич открыл заднюю дверь, поторчал из нее недолго и… поставил передо мной на траву игрушечного медвежонка.
– Это чё? – спросил я, глядя, как игрушка покачивается и тихо сопит, опустив вниз голову.
– Сам посмотри, – улыбулся мне Борис.
Я присаживаюсь на корточки и пытаюсь заглянуть в лицо медвежонка.
– Уди! – вдруг говорит тоненький голосок, и мохнатое чудо толкает меня в плечо.
Оно поднимает на меня мордочку и смотрит на меня большими сонными карими глазенками. Я с ужасом понимаю, что это ребенка, а судя по голосу, что ребенка мужского пола. На нем одет коричневый комбинезон с капюшоном, сделанный в виде медвежьей шкурки. Даже ушки на капюшоне есть.
– Маисеч! Он толкается! – поднимаю я голову.
– Не расстраивайся. Он еще не проснулся просто. Сейчас очухается и драться полезет!
Мда… неожиданный сюрприз получился. Быть побитым мелким пацаном мне совсем не хочется.
– А чего с ним делать-то? – спрашиваю я у Моисеича и поднимаюсь на ноги.
– Познакомься с ним, покажи для начала ему дом и участок. Он хороший парень. Вы подружитесь, уверен.
– Максим! – я по-мужски протягиваю мелкому руку.
– Саска! – отвечает он мне, дает руку и тут же наступает мелким кроссовком мне на ногу.
– Вот зря ты это сейчас сделал, – говорю ему я. – Теперь мне придется тебе на ногу наступить. Глянь, у меня нога насколько больше?
– Не-е-е, – мотает головой Сашка, – ты меня расдавис. Ты о какой басой, – он смешно понимает ручки вверх и еще встает на мысочки, пытаясь мне показать, какого я роста.
– Если не наступлю – поругаемся, – объясняю я свои действия и тихонько наступаю ему на ногу. – Пошли, я тебя кое с кем познакомлю, – я беру его за ручку и веду в дом. – Вот, смотри. Это Хим. Он крыса. Его можно погла… – я не успеваю договорить, как Хим уже беспомощно висит в руке маленького садюги. – Куда ж ты его за шею? Придушишь! – я пытаюсь вынуть прихуевшего Хима из маленьких цепких пальчиков.
– О, какая мыска! – говорит Саска, тряся Химом в воздухе.
– Так, будем считать, что мы с мышом познакомились. Пошли знакомиться с Женей, – я наконец освобождаю Хима, и тот рысцой убегает за подушки.
– Он собачка? – спрашивает меня мелкий, и я прямо вижу, как у него слюни текут в предвкушении.
– Женя – мой дядя. Ну как бы типа дядя. Вернее, дядя, но почти. Не родной, – я понимаю, что зачем-то выкручиваюсь. Блин! Он же маленький, все равно не поймет. И нахуй я тогда ему это говорю?
Пока я встречал Сашку с Моисеичем, Женька возился на кухне с завтраком. Он варил кашку, поэтому не мог выйти к ним сразу.
– Вот, это Женя. Иди знакомься.
– Не, – вдруг говорит Сашка и прячется за моими ногами, – не буду.
– Чегой-то? – спрашивает Женька и садится на корточки. – Иди знакомиться, а то кроме меня тут никто не накормит.
– Масима буит комить, – пыхтит мелкий.
– Масима? – хором спрашиваем мы.
– Прям по-японски звучит, – ржет Женька. – Меня Женя зовут. А ты кто?
– Саска. Ты страсный, – заявляет малой.
– Почему это я страшный? – удивляется Женька.
– У тебя на голове вона. Такое ой!
– А-а-а… – тянет Женька. – Волосы длинные?
– Ага. Как у тетеньки. И ты страсный, – снова повторяет Санька.
– Короче, Санек! Он нифига не страшный. Женька добрый. И он вкусно кашку готовит. Садись уже жрать.
– Ты это… фильтруй, что говоришь, – шепчет мне на ухо Женька. – Он маленький. Нахватается от тебя твоих «жрать» и «нафиг».
– Ой, бля! Точно, – выдаю я и затыкаю себе рот руками.
Позавтракал кашей Санька сам. Я с интересом наблюдал, как он смешно открывал рот и забрасывал в него большую ложку, которую он держал по-медвежьи, в кулачке. Потом мы долго пытались вызвать дух Химки. Сашка вспомнил, что тот залез за подушки, поэтому, стоя возле кровати, мы орали: «Хи-ма! Хи-ма!» – на манер: «Сне-гу-роч-ка!» Потом звать крысу нам надоело, и мы пошли играть в мячик. Футболом эту игру можно было назвать с натягом. Как я ни убеждал Саньку, что в этой игре мяч руками брать нельзя, он несколько раз с хохотом подбегал ко мне, брал мяч руками и кидал мне его точно по яйцам.
– Писать, – Санька подошел и доверительно шепнул мне это слово на ухо.
– Вон домик видишь? Это туалет. Дуй туда, – сказал я ему, ткнув пальцем в сторону сортира.
Санька кинулся к нему бегом, но через секунду я услышал громкое:
– А-а-а…
Я вспомнил, что самый раздражающий звук – это детский плач. Вы б это слышали. Звук железа по стеклу ничто по сравненью с этим «а-а-а!» Я с удивленьем подошел к ревущему пацану и, пытаясь его переорать, спросил:
– Чего за ор?
– Так стласна-а-а… пи-и-иса-а-ать… а-а-а…
– Жесть. И чего предлагаешь? С тобой в туалет, что ли, идти?
– Я туда не паду, – вдруг совершенно спокойным голосом заявляет это чудовище, и я вижу, что из его черных глазок не пролилось ни одной слезинки.
– Мосеич! Он писать хочет! – ору я дедушке, который преспокойно посасывает пиво в компании моего Женьки.
– Под деревце с ним сходи, – отвечает он и продолжает беседу.
– Так! Под дерево. Это проще. Пошли!
Ага! Оказалось, все не так просто. У нас на участке всего два дерева. Выбрать нужное оказалось сложно. Мы носились между двумя яблонями несколько минут.
– Ну, определился? – я нагнулся к мелкому, опершись о колени и тяжело дыша.
– Не передился. Я писить хосу, – отвечает мне Сашка. – Давай писий!
– Кто? Я? Погоди! Мы ж тебе искали место. Я так-то не хочу писать.
– Мне одному писить скусьно, – отвечает мне пацан. – Ну, давай. Симай станиски. А то туда написаис. Зеня будет тебя наругать.
– Не, ну как-то… – мычу я и оборачиваюсь в сторону ржущего Женьки.
– Да, Масима! В штанишки писаться не хорошо, – Женька грозит мне пальцем.
– Ага, смешно, – фыркаю я. – Давай, писай уже. А то кормить не буду.
Вот это я сказал неподумавши. За обедом Санька вручил мне ложку и скомандовал:
– Коми!
– Погоди! Ты ж кашу сам хомячил. С чего я должен кормить тебя?
– Ты казал, сто если пописю, то комить будис. Коми!
Во, блин! Ну точно японец! Ну и ладно. Чё я, ребенка покормить не смогу?
Ага! Счас! Оказывается, надо на ложку цеплять только мясо и картошку. На следующую – только капусту, а уже потом – жижицу. При этом лук и морковку надо убирать. И еще хлеб. Это вообще жестоко. Надо ломать мякушку и кусочки должны быть ровные и одинакового размера. Я чего? Ювелир ему, что ли? Пару раз, когда я клал кусочек хлеба в открытый, как у удава, рот, мои пальца были жестоко прикушены мелкими зубками. Я только и успевал уворачиваться от зубов и летящих в меня кусочков моркови и лука. Я, наверное, давно бы психанул и разозлился но… он так заразительно хохотал, что я ржал, как дурак, вместе с ним.
– Его надо как-то уложить спать, – сообщил мне захмелевший Моисеич.
– Слушай! Я не волшебник. Как можно его заставить спать-то? У него есть кнопка «Вкл/Выкл»? Или надо ждать, пока батарейка разрядится? – я сидел рядом с мужиками и наблюдал за бегающим по участку Санькой.
– Ты ж у меня сказочник. Расскажи ему свою сказку. Он и уснет, – посоветовал Женька.
– Жень, ты в своем уме? – я вспоминаю сюжеты своих сказок и представляю кучу вопросов, которые явно возникнут у Саньки при прочтении.
– Придумай сказку для него, – улыбнулся мне Женька.
– Что за сказки? – удивленно вскидывает густые брови Моисеич.
– Не. Это он так шутит просто, – машу я рукой.
Я увел Санька на второй этаж. Он не особо сопротивлялся, потому что я пообещал ему сказку. Просто уложить его оказалось тоже не просто. Сначала он бегал от меня по маленькой комнате, не давая себя раздеть. Потом ржал, что ему «сикока», когда я пытался снять с него толстовку. Потом заявил, что ляжет, если я тоже лягу рядом. В общем, через пятнадцать минут он наконец удобно устроился у меня подмышкой и приказал:
– Ськаська!
– Ну, короче… Жил-был…
– Паавозик, – вставил он.
– Паровозик? Хкм… Ну да. Жил-был паровозик. И он был очень одинокий. Ему было так грустно одному, что он никуда не ездил и стал даже ржаветь от этого.
– Лжаветь – это как? – поднял на меня глазенки Сашка.
– Ну он же железный. На него дождик капал, и он ржавел.
– А зелезний – это как?
– Блин, забей, короче.
– Блин забить – это как?
– Ой! Сань, ну ты это… просто слушай. Комменты и вопросы потом. Ладно?
– Комменты – это как?
В общем, сказка затянулась минут на тридцать. В результате, первым вырубило меня, и уже сквозь сон я услышал:
– А сто он ему в топку блосал? Конфетки?
Продолжение следует…
========== Пи... и отпуск. Гости (часть 2) ==========
Вы когда-нибудь просыпались от того, что вам в нос вдыхают воздух и при этом зачем-то ковыряют в ухе ногой Барби? Я проснулся именно от этих ощущений. Сашка сидел на мне верхом и внимательно наблюдал за моей реакцией на все это. Как только я зашевелился, он тут же начал прыгать на мне, а когда я открыл рот, чтобы зевнуть, волосатая голова куклы оказалась у меня в пасти.
– Втавай! Ты хапис, – сообщил мне Санька.
– Все мужчины храпят, а вот в куклы они не играют, – я снял с языка длинный блондинистый волос.
– Игают. Это Баби. О! Моти. Это у нее носка, это учка. Ваосики. Видис?
Меня распирало ткнуть пальцем в треугольную грудь куклы и спросить, знает ли он, что это, но Сашка меня опередил.
– Это сися. Вот вторая, – уверенно тыкал малой в Барби. – а тут у нее…
– Слушь, Санек! Ты давай это… короче, – я не знал, как отвлечь Саньку от кукольных прелестей, и плавно перевел тему. – Печенье хочешь?
– Хосю песеньку с сяем и мааком, – вот и отлично. Я помог ему одеться, и мы почапали полдничать.
После полдника Сашка радостно сообщил мне, что хочет собирать «гибочки». Если честно, я не люблю ходить в лес. Меня пугает количество насекомых и различных препятствий в виде пеньков, корней и веток. И еще я не люблю ловить лицом паутину, потому что она потом плохо удаляется с моей щетины.
