Текст книги "Московское боярство (СИ)"

Автор книги: Максим Макеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

   В первое, Федино, село кавалькада въехала к обеду. Дети заплаканные, лошади утомлённые. Мы их даже морковкой покормили, она у нас с собой, для разнообразия в пище была.

   – Ничего, четырёхногие, сейчас последний рывок – и отдохнёте, – жалко животину, вечно от дури людской страдает, я гладил коняшек, те печально и устало смотрели на меня, хрумкая морковкой.

   Тем же овощем накормили детей, те чуть успокоились. Пора собираться в Москву.

   – Ну что, Федя, печки тушить, или как? Да и лошадок с собой заберём, или всё-таки тебе оставим?

   – На болоте оставьте, а то дети не дойдут, – мужик скривился, – или с собой сани возьмите, одни. Мои возьмёте?

   Блин, жалко ему детей мелких, тоже нормальный мужик, вроде.

   – Ладно, давай так. Всех заберём сейчас с собой на болото, там на берегу оставим лошадок до сани, кроме твоих. А как тут у вас всё уляжется, пока болото ещё замёрзшее, приходи на то место, где вы напали. Там тебе и отдадим лошадку и сани. Так пойдёт? Тебе ж ещё сеяться надо, не сдюжишь.

   Тут я удостоился прямо таки уважительного взгляда от корела. Шапку снял, поклонился, глубоко, надо сказать.

   – Спасибо тебе. С детками-то что будет?

   – Ты не переживай, – я похлопал его по плечу, – их сохраним. Я тебе бумагу выпишу, там написано будет, что ответственность на себя за их жизнь и здоровье беру. А значит, вернутся весёлыми и здоровыми. У меня у самого чуть младше бегает по дому, почём зря обижать не стану. Но сам понимаешь, вы людей моих ранили, я того просто так оставить не могу.

   – Понимаю... – выдохнул Федя, – а что ты там мне дашь? Про жизнь и здоровье?

   Я достал командирский планшет, бумагу, быстренько накатал документ. Ну там, я, государь Российский, Сергей Игнатьев, для обеспечения постановления суд номер такой-то, беру в качестве заложников детей числом двадцать штук, список прилагается. Обязуюсь вернуть через год в целости и сохранности, условие возврата – возмещение ущерба. Если не хватит суммы – других детей возьму, на тех же условиях. Писал по-русски, мне потом ГэБэшник на словенский перевёл. Федя письмо знает плохо, но всё-таки прочитал расписку. Насколько понял он документ, я не знаю, но корел кивнул, соглашаясь с такой формой взаимодействия. Я печать поставил, подпись, дату. Пошли делать список детей. Вот тут намучались. С этими длинными, непривычными для русского уха именами я себе чуть мозг не сломал. Провозились с час, наверно.

   – Так с печками-то как?

   – Да не надо, мы за вами не пойдём, – Федя бережно засунул бумагу за пазуху, – дней через семь за санями приду.

   – Нормально, вот тебе ещё бумага. Её покажешь моим людям, когда за лошадью и санями придёшь.

   На бумаге было коротко написано: "Ущерба не причинять. Обращаться уважительно. При встрече звать Государя или ответственного. Данный субъект отзывается на имя Федя". Ну и печать моя, с серпом и молотом, её наши все знают, и подпись.

   Если бы не ситуация, можно сказать расстались мы друзьями. Ну, по крайней мере с Федей. Его сынишка тоже в санях у нас, он сам его отдал, вроде как доверил и за общество пострадал. По дороге к болоту начал рассказывать нашим зачем мы собственно у народа детей забираем.

   План этот мы составили ещё в Москве. После разговора о воспитании агентов нашего влияния для Новгорода, мои резонно поинтересовались, насколько эта схема рабочая. Тут ещё и корелы эти как раз всплыли. Я предложил эксперимент. Заберём детей, год их у себя подержим, в качестве суворовцев да в институте благородных девиц, откормим, читать-писать научим, да и вернём домой. И вот после этого узнаем, насколько дети те повлияют на наши отношения с корелами. Тут пока народ дикий, чуть что – месть кровная. Перебили бы мы пару-тройку сел корельских, к нам бы родичи их пожаловали. Их бы уконтропупили – ещё набегут. Что ж теперь, всех их под нож пускать? Бред. А так вроде как и крови не пролили, и дань повесили, и подрастающее поколение под себя завернули. Именно поэтому дети такого возраста. Старшие – уже помощники, младшие – ничего не соображают. А молодые растущие организмы едят чуть меньше взрослых, а помощи от них – не дождёшься. Вот эту, с позволения сказать, обузу, мы с корелов и сняли, да себе на шею посадили на год. В идеале – лет пять так детей к себе возить, первые, что сейчас у нас в санях сидят все в соплях, как раз в силу войдут. А там и посмотрим, как отношения складываться будут. Я стопроцентной гарантии дать не могу, я не Госстрах, но что-то мне подсказывает, что эффект будет как с Юркой и его товарищами.

   Мужики все это выслушали, без подробностей, правда, про Новгород, и согласно закивали головой, одобрили такой подход единогласно. Друзей под боком всяко веселей иметь чем кровников. Потом мои бойцы со своей колокольни добавили, что мол, если повезёт – так и в крепостные попадут (вот умора! повезёт – попадут в крепостные!), а если стараться будут, так и гражданами станут. Ну или в зависимых погоняют года три-четыре, такой путь к гражданству сложнее, но короче.

   Мы пёрли по болоту с одними санями, обратный путь занял сильно меньше времени. В одном месте, где было мало растительности и кочек земляных, разлили все наши запасы скипидара, и подожгли. В пламя пошли наломанные по дороге сучья да ветки, часть сена с саней. Когда начало всё прогорать, копьями наделали дырок, поломали лёд. Полынь получилась метров тридцать длинной. И упиралась она в непонятные участки льда, на которые ступать опасно – это будет препятствие для преследователей.

   Наконец, наш путь подошёл к концу. Край болота мы увидели задолго до того, как вышли на берег. Из-за деревьев выглядывала наблюдательная башня. Вот на неё ориентируясь мы и вышли в родные пенаты. Возле башни – БТР, и мужики суетятся. Торир, что руководил строительством, встретил нас, повёл внутрь сооружения. Оно небольшое, метров пять на пять, и высотой под десять метров. Сверху – наблюдательная площадка, место для пулемёта, крыша от стрел. Под этой площадкой – бак с водой, куба на три, потом комната отдыха, объединённая с "оружейкой". В самом низу – отопительная система с запасом торфяного топлива. Башенка окружена забором из колючей проволоки, метра на четыре в высоту. Такой проект мы вместе разрабатывали, для построения сети наблюдательной, что должна дойти до завода металлургического.

   – Вот, закончили. На дверях внизу там ещё решётка есть, – Торир проводил экскурсию, – на первом этаже лошадь с санями можно поставить. Здорово получилось, мы ракеты пускали, видно далеко. Если бы ещё парочку таких по всей дороге – то весь путь под контролем будет. Жаль, невысоко ракеты летят сигнальные.

   – Ну давай фонариков добавим летающих, – я осматривал башню, погруженный в свои мысли, – воду вы от пожара так высоко засунули?

   – Да, воду от пожара, если стены поджечь кто пытаться будет. Каких фонариков-то? Тех, что у вас на винтовках?

   – Не, китайскими их звали, дома покажу.

   – И что, прям летаю как птиц? – Торир допытывался от меня конкретики.

   – Короче, вождь, – мы периодически так Торира называли, – я покажу, только не пугайся.

   Взял бумаги, быстренько смастерил некое подобие свечки из подручных материалов – воск у нас товар редкий, в основном скипидар на освещение идёт. Вот и пришлось делать некий паллиатив из сильно пропитанной кудели, фитиля, бумаги. Вышли на болото, подожгли свечу, я подождал, пока она разгорится, ну и отпустил конструкцию. Фонарик взлетел метров на семь, погорел минуты три, под удивлённые взгляды наших мужиков, ну и сгорел вместе с бумагой.

   – Вот это да!.. – только и промолвил Торир.

   – Если бы больше сделать, да человека туда посадить, да поднять повыше... – мечтательно произнёс Кукша.

   – Это воздушный шар уже будет, у нас такие тоже делали. Только вот размеры у них – тут башни этой не хватит.

   – А чего оно так вверх-то рвётся? – тот парень сообразительный, что печки тушить придумал, подошёл к нам.

   – Ну тут... – я покрутил рукой, пытаясь сформулировать мысль, – Как на воде лодка, получается. Вы же законы плавания учили?

   Законом Архимеда это у нас не называлось, обезличенно всё было, чтобы в смущение наших мужиков не вводить греками непонятными, да на биографии их времени не тратить.

   – Вода плотнее чем дерево, вот дерево и плывёт. А тёплый воздух, что внутри фонарика скапливается, под бумагой, менее плотный, чем газ вокруг, вот и всплывает он как будто из озера полено.

   Возникла небольшая дискуссия на тему правдивости моих слов. Я в ней не участвовал, как и тот парень. Он кивнул, и пошёл свой фонарик делать. Молодец, экспериментатор. В процессе были ещё одни участники, о которых мы грешным делом забыли. Ребята корельские сидели на санях, и, раскрыв рты, наблюдали за запуском фонарика пареньком-безопасником. Он соорудил и поджёг один, второй, третий, и начал ваять четвёртый.

   – Торир, надо ребят накормить, отогреть, а то мелкие натерпелись... от нас, – я ткнул рукой в сторону саней, – Юрка! Объясни им, что дальше будет.

   После представления с фонариком, корелы мелкие не плакали, смотрели со смесью страха и удивления. Они-то по русски не понимают, вот и не ясна им суть представления показанного. Думают, шаманим, или колдуем. Боятся, но и любопытство проявляют, вон как они Юрку вопросами закидали на своём, на корельском. Тот повёл под охраной наших вояк всех в детей недостроенную башенку, туда же завели коняшку. Сена ей дали, остатки морковки скормили, лошадка вроде отходить начала от перегона. Мелкие отогрелись внутри, поели, их начало в сон клонить. Так, в дрёме, их и начали переносить в БТР, как раз второй подошёл. Пока несли, ребята проснулись – и давай орать. Ещё бы! Несут их в чрево чудовища непонятного, может, скормить хотят? Вырываться начали, кусаться, один даже убежать умудрился. Еле собрали их вместе, начали делать по другому. Один вояка заходит, садит мелкого на колени, потом – следующий. Все наши смеются, но беззлобно, мелкие успокоились. Мы пережили ещё один приступ паники, когда БТРы тронулись с места, но потом всё устаканилось. Некоторые даже по сторонам любопытно озираются, а самые смелые спрашивают что-то. Я ответить им не могу, а Юрка в другой машине. Пожал плечами, улыбнулся как можно радушнее, мол, солдат ребёнка не обидит, и подмигнул по-дружески. Так и въехали в крепость...

   За те дни, что нас не было, в Москве мало что поменялось. Доделали Рюриковский заказ, дооборудовали крепость, почти закончили заливать в земле пирсы да набережные, скоро приступать к домам. И делать это надо побыстрее – у нас прибавление. Приехал Ярило с дружинниками и семьями, их поселили в домах в первой деревянной крепости. Причём на этом свободное место у нас закончилось – всё, некуда больше людей распределять. Ребят корельских отправили на медосмотр, оформление в Суворовское и в Смольный, как начали институт с девочками называть. Я отправился к семье, соскучился за время боевой операции. Вошёл домой, Вовка и Зоряна повисли на шее.

   – Ну вот, с войной это вашей скоро совсем дорогу домой забудешь, – в шутку пожурила меня супруга, поглаживая по волосам.

   – Не, домой я никогда дорогу не забуду, – я поцеловал супругу, – скорее, дом расширять буду, государство наше. Ну как тут вы без меня, что нового?

   За ужином я рассказал про наш поход к корелам. Потом перешли к московским новостям. Про стройку я уже знал, Торир по дороге поведал, мне было интересно, как там люди. А тут новость была по сути одна – появление в крепости жены Ярило. Если дружинники с семьями относительно нормально вписались в коллектив, хотя и удивлялись многому, то эта барышня обещала доставить кучу проблем. У нас таких бы назвали гламурными. Краткий опрос показал, что Жуляна эта была из богатого Новгородского рода, у Добролюба, отца Ярило, были совместные дела вместе с её отцом, вот и закрепили взаимоотношения браком между детьми. Но если в Новгороде та жила в огромном подворье, с кучей прислуги, то выйдя замуж переехала в более скромное жилище Добролюба, а теперь – так вообще в мелкий домик, по её меркам. Причём из прислуги только одна девушка у неё, сирота, с собой привезла.

   За три дня эта Жуляна умудрилась достать всех придирками да пафосом своим, рассказами о том, как бедно и плохо мы тут живём, как неправильно одеваемся, как неправильно себя ведём, и ей почести не оказываем, такой красивой. Не так, как тот хмырь, сынок боярский, но тоже ходила задрав нос. Ярило виновато ходил по Москве, сделать со своей супругой ничего не мог. Бить её он вроде как и в праве, но тесть его новгородский души не чаял в дочке, и такого рода поведение могло плохо кончиться для семейного бизнеса. Вот и ходит здоровый дружинник, потакает капризам жены. Так вечно разнаряжена, как "королевна", и намазана местным аналогом косметики по местной же моде. Щеки – свёклой натёрты, зубы вычернены, лицо набелено, брови да глаза углем подведены. У наших, Игнатьевым да мурманов, это только смех вызывает за глаза, а вот крепостные, особенно барышни, начали пытаться копировать её! Мне аж интересно стало посмотреть на такое чудо природы.

   Неделю приводил дела в порядок, присматривался к изменениям в нашем коллективе. Ярило со своими дружинниками были определены на два дела – учёбу и освоение лодок по Рюриковскому заказу. Мы хотели из низ не только людей, разбирающихся в наших мерах и весах сделать, но и преподавателей для обучения эксплуатации лодок. Жены пошли на оклад, работать на ткачестве, по загранпаспортам. Такое было возможно, Закон позволял. Дети – в школу, у родителей за то налог образовательный вычитался. Корелы мелкие за неделю оклемались, начали потихоньку пытаться говорить на русском, пока же в основном с ними или Толик или Юрка занимались, с мальчиками, учили всему да водили в столовую, на помывку. Лада подмяла под себя девчёнок. За проведённое тут время дети уже поняли, что убивать их или другим способом причинять ущерб здоровью никто не собирается, стали больше проявлять любопытство. Правда, скучали по родному дому, и сильно. Но тут наша позиция была непреклонна. Если разговор о том заходил, наши строго следую букве и духу Закона, а также моим инструкциям, сухим канцелярским языком разъясняли причины их появления в Москве.

   Жуляна, наша гламурная барышня, внесла некоторого развлечения в жизнь Москвы. Я лично с ней не беседовал, хотя та и старалась подтвердить свой "высокий" статус близостью к начальству. Так, "привет-пока", зато внимательно смотрел и оценивал её поведение. Плюс Влас развернул внутреннюю сеть сбора данных о барышне. Так как это был его первый "объект" исследования, то все было по серьёзному – дело завели, аналитические записки, сбор разговоров и фотографий, агентурная работа через девушек. Особенно в этом помогла помощница Жуляны, её завербовали достаточно быстро, из-за болтливости. Агент она была добровольный, а точнее – использовали её "в темную". Эта любительница почесать языком и выдала нам большинство сведений о гламурной барышне. Пока выходило так, что действительно бездельница, модница, красавица, при этом обидчивая, вздорная, гордая "понторезка". Я дело это держал под контролем, правда, не всегда получалось. Ибо редкий вольный гражданин мог сдержать смех при появлении Жуляны в поле зрения. Яркие наряды, да побольше, куча побрякушек, косметики. Чудо в перьях – именно это выражение приходило мне на ум при виде её. Я уже было хотел вызвать барышню на серьёзный разговор, но помешали обстоятельства.

   – Сергей! Там в небе!.. Сам пойди погляди! – влетел ко мне домой поутру Обеслав.

   – Что там? Серьёзное что?

   – Огонь в небе! – и племянник выбежал на улицу.

   Я собрался, вышел во двор, залез на крепость. Действительно, вдалеке, у самого горизонта, горел какой-то мигающий огонёк. Потом появился и упал на границе верхушек деревьев ещё один. Потом – следующий, ближе к нам. Значит, вызывают подмогу наши охранные башни. Но подмогу не сильную, на случай сильной атаки был предусмотрен дым. Вон и БРТ уже из ворот выезжает с дежурной сменой стрелков.

   Транспорт вернулся через час. Из десантного отделения с абсолютно потерянным видом вылез Федя! Глаза как блюдца, волосы под шапкой шевелятся, я отсюда вижу, в руках корел судорожно мнёт мешок. Я направился к нашему гостю. Тот меня увидел, бухнулся на колени, бормочет что-то с виноватым видом.

   – Федя, ты это брось, у нас так не принято! – я помог мужику подняться, под пристальным взглядом Жуляны, которая вышла со своей помощницей на свой утренний моцион, заключавшийся в дефилировании по крепости с гордым и презрительным видом, – Здорово! Как жизнь? Как добрался?

   – Да я... – дальше Федя зарапортовался и начал что-то быстро говорить на корельском, потом, правда, опомнился, перешёл на словенский, – Вы говорили за лошадкой прийти, а тут ваши, из крепости...

   Крепости? Ну да, это он так нашу башню наблюдательную назвал.

   – ...Из крепости говорят, надо тебе в Москву. А куда в Москву? Я не знаю, они посмеялись и сказали, что довезут. Потом этот зверь ваш железный пришёл, люди из него вышли, потом меня в него затолкали..., – Федя протянул мне мешок, – Я тут вот для ребят, принёс, значит...

   – Федя, да не переживай, нормально все. Молодец, что приехал. Ребята на занятиях, пойдём пока позавтракаем, да расскажешь что у вас там происходит.

   Отвёл ошалевшего мужика к себе на кухню. Там опять культурный шок у корела – наши дома и не таких в ступор вводили. Зоряна, правда, со всей добротой отнеслась, накормила, даже рюмку настойки оформила, хоть и время не подходящее. Федя остограммился, разговор пошёл живее. Там, за столом, и начал мне корел рассказывать о событиях за болотом, что случились после нашего налёта.

   После нашего ухода, к вечеру собрались вояки из трёх сел, которые мы посетили. Шли пешком, задержка из-за погашенных печей сыграла свою роль. Собрались у Феди, и давай ему предъявлять, что, мол, подвёл, гад такой, всех под монастырь. Лошадей нет, как сеяться, как выживать, непонятно. Ещё и топоры да ножи все вывезли. Федя повёл их к болоту, там всех коней забрали с нагруженным на сани барахлом, малость попустило мужиков. Стали решать, как быть дальше, ребят своих выручать из плена людей странных. Федя объяснил им размер долга, который я на них повесил – корелы пригорюнились, на наших условиях они ещё лет пятнадцать выкупать мелких будут. Отправили делегацию к голове. Голова их, из той крепости на севере, что Федя до попадания в Москву считал большой и богатой, принял Соломоново решение – будем ждать. Авось, выведет кривая, да разберёмся с захватчиками. А пока надо информацию собрать, понять с кем имеем дело. Тем более, что нападение на наш БТР было личной инициативой исполнителей, а потому голова вроде как к этому отношения не имеет. Решение мужикам не понравилось, стали они по всем сёлам, откуда были участники налёта, ходить да народ собирать на битву ратную. Федя, по его словам, людей отговаривал, но те не послушали. Из семи сел, участвовавших в налёте, только три дали заложников, четыре не пострадали. И вот те деревни отказались нести свою долю ответственности, выставлять воинов и участвовать в выкупе! Из-за этого случилась крупная ссора, три села, включая Федино, заявили, что если никто, включая голову, за низ вступиться не может, то пусть сами теперь дань платят, да на них не рассчитывают.

   Решение, конечно, было эмоциональное, но справедливое. Голова согласился освободить их от дани до решения вопроса с заложниками, с отказавшимися от битвы сёлами "наши" корелы окончательно рассорились. Опять собрали совет у Феди, он числился самым знающим по нашему вопросу, и стали допытываться, что эти непонятные страшные люди ещё говорили. Корел бумагу им показал, с моим обязательством не причинять ущербу ребятам, да и просто рассказал о нашем поведении да разговорах. Совет постановил – горячку не пороть, отправить Федю с подарком ко мне, и заодно ребятам еды передать. Основная задача – разведать что тут у нас да как, и попробовать договориться о дани. Или размер её снизить, или чем-нибудь другим, кроме меха и серебра взять. Все это Федя вывалили на меня после того, как я его по крепостям провёл. Окончательно поняв, что по сравнению с их сёлами, даже с населённым пунктом головы корельского, наша Москва это как бык супротив муравья, Федя решил все сделать по-честному, без задних мыслей и тайных помыслов.

   Мы как раз подошли к суворовскому училищу, где был его сын. У ребят сейчас большая обеденная перемена, вот как раз и повидаются. А пока наши суворовцы на занятиях в учебном бараке, провёл Феде экскурсию. Завёл в училище, там дневальный, из наших "старых" ребят, тех, что с Ладоги Лис привёз. Пацан меня увидел, вскочил со стула и бодро отрапортовал:

   – Товарищ Государь! Рота на занятиях, больных и отсутствующих нет. Доклад окончил, курсант Синицын!

   – Вольно, Синицын! Гости у нас, от корелов пришли, повидаться. Как тут у вас жизнь, вообще?

   – Есть вольно! Хорошо всё. Только вот... – замялся мелкий, – нам обещали винтовок для пейнт-бола, а Обеслав всё тянет, говорит, не время. Мы уже и рапорт писали, и так подходили – все никак. А если опять враги придут? Нам что, так и отсиживаться за стенами? – пейнт-болом у нас называли пострелушки из пневматики специальной, с деревянными пульками со смоляными шариками, наполненными краской.

   В голосе девятилетнего паренька была обида. Обида, что в бой не пускают! Федя же из разговора ничего не понял, стоял, глазами лупал на внутренности суворовского училища. Правая половина его отведена под спальню, там кровати стоят двухэтажные. Левая – для самоподготовки и прочих дел, там столы, стулья, лампы да книжные полки. Окна достаточно внушительные, полы досками отделаны, поверх них – ковры из кудели да сосновой шерсти, чтобы теплее было. На стене – часы с гирьками, делали мы такие такие для внутренних помещений, шкаф для одежды верхней да под ними оружейная пирамида. В ней деревянные макеты, правда, очень качественные, наших винтовок. Но Федя не знает что это макеты, он-то думает боевое оружие! А как оно работает он видел при нашем приходе. Стоит, глазами моргает. Дежурный тихим голосом поинтересовался, чей, мол, отец? Я сказал – мы Фединого сына Карелиным окрестили, не мудрствуя лукаво. Синицын подошёл, отвёл к кровати заправленной:

   – Вот тут сын твой ночует, его тумбочка да кровать.

   Федя присел, прижал к себе мешок, с которым не расставался. Дневальный ему показал что в тумбочке, там "мыльно-рыльные", мелочёвка детская. Дверь отворилась – и в помещения с шумом ввалилась толпа пацанов.

   – Папа! – закричал один мелкий, бритый наголо, мы вшей боялись, и бросился к отцу.

   Вот так вот. Папа – он и в Африке папа, и звучит почти одинаково везде. Федя широко руки растворил, крепко обнял сына. Сцену прервал суворовец постарше:

   – Карелин! Равнясь! – Федин сын вскочил, как ужаленный, вытянулся, – Государь в помещении – а ты тут такое устраиваешь!

   Наконец, все обратили внимание на меня. Пацаны по команде дежурного построились, дневальный опять доложился.

   – Вольно! – сказал я.

   Ребята разошлись по комнате, Федин мелкий подошёл ко мне, и с жалостливым видом, на корявейшем русском спросил:

   – Государь! Разреши... – это примерно треть его знаний русского языка на данный момент, кроме команд.

   Я махнул рукой – парень, кстати, тоже Федя, имена у них с отцом похожи, бросился опять к папе. Тот сидел и не дышал – строго у нас тут всё. Постепенно к Феде-старшему начали подтягиваться другие корельские ребята. Живо начали ему что-то рассказывать, активно жестикулируя. Корел гладил сына, сам что-то рассказывал детям. Наконец, опомнился, и начал доставать из своего мешка нехитрую снедь. Там хлеб, мясо вяленое, засахарившийся мёд. Ребята разбирали, благодарили. Потом застыли со всем этим, и повернулись к дневальному. Приём пищи-то в расположении запрещён! Пришлось вмешаться:

   – Всё это на ужин на стол поставим, для всех воспитанников. Федя-старший! Ты тут будешь? Или давай я тебя к девчёнкам свожу, убедишься, что все в порядке и с ними, а потом общайтесь тут. Увольнительную дайте Карелину, без права покинуть расположение училища, – последняя фраза относилась к самому старшему суворовцу, он у них сержант.

   Федя быстро сказал что-то сыну, поднялся и последовал за мной. Мешок его потащили в столовую. У девчёнок – своя свадьба. Там разъярённая Лада борется с последствиями пребывания Жуляны в Москве. Воспитанницы с её появлением стали замечать, что обходят нашу гламурную барышню все метров за двадцать. Молодые, неопытные мозги все растолковали на свой лад. Обходят – значит, красота такая вот неописуемая, что рядом пройти страшно. Им-то невдомёк, что обходят её от греха подальше и чтобы смех свой подальше спрятать. Начался у нас косметический бум. То одна с кухни что-то стащит, да на лице себе румяна нарисует, то другая брови намажет сажей какой-то, то мукой обсыпятся. Из-за этого только грязь, и ходят девки как клоуны в цирке, однако держатся гордо. Вот Лада и распекает их на момент соблюдения внешнего вида, как подобает воспитаннице института благородных девиц.

   – Благородных! А не разукрашенных! – как раз надрывалась Лада, когда вошли мы, – Ой! Дядь Сереж! Тьфу, Государь! Не заметила... А ну всем построиться!

   У девчёнок, конечно, не казарма, но тоже дисциплина присутствует. Воспитанницы в линию встали, мы с Федей поприветствовали их, потом опять была сцена встречи земляка-корела. Про гостинцы для всех мы объявили, и что на ужин у нас привесок будет – тоже. Отсюда уже я попросил Ладу проводить обратно к суворовцам Федю, и пошёл домой. Надо думать, что с этой Жуляной, леший её забери, делать. Думал до вечера, прочитал все данные, собранные Власом, сидел, прикидывал варианты. Отвлёкся только на поход с Федей в столовую, чтобы убедился тот что кормят ребят его нормально. Хотя и так видно, что раскабанели на казённых харчах корелы-то, это не в селе зимовать, тут нормы питания для новеньких повышенные.

   Федя в состоянии лёгкого стресса после ужина пошёл со мной. Надо финансовые вопросы обсудить – содержание ребят да выплату ущерба. Засели с гостем у меня на кухне, за отваром.

   – Спасибо тебе, Сергей, – Федя отбил мне поклон чуть не в пол, я так, например, не умею, – ребята присмотрены, накормлены да одеты, сдержал ты своё слово. Только вот и в другом сдержишь, с данью той. Не сможем мы тебе сразу дать, что требуешь, не обессудь. Но тут вот всем обществом собрались, все три селища, и подарок тебе вот... Прими... Да прости, если невместно тебе по чести его брать, мы люди бедные...

   С этими словами Федя развязал пояс, которым тулуп подвязывал, и достал тугой свёрток. А в нем – ну прямо переливается по-всякому, блестит, красотища! Это он меха нам принёс, и судя по хвостам – бобрового. Я погладил шкурку, приятно, чёрт побери, и красиво. Как раз Зоряна вышла из спальни, тоже заохала:

   – Ой! Красота-то какая! И блестит как! Где вы такое взяли?

   – Это Федя нам в подарок привёз, – я крутил мех в руках, – красиво, блин! Сами делаете так? А то мы больше кожей промышляем...

   – Сами, все сами, – засуетился Федя, – но если мы вот так платить будем, то долго выйдет, редко такие звери попадаются... Тут это, вот ещё, тоже передали...

   Федя выложил на стол что-то завёрнутое в тряпицу. Я раскрыл – и отпрянул. На тряпице лежали... ну как бы это объяснить... сушенные тестикулы, вот что это напоминало больше всего.

   – Это что и зачем? – я потыкал палочкой сморщенные комочки.

   – Это струя этих вот, – Федя ткнул в мех, – зверей, значит, бобров. Она полезная и пахучая... У нас снадобья из неё делают, от хворей всяких.

   Честно говоря, не слышал я чтобы тестикулы бобра, или что это вообще такое, использовали как лекарство. Разве что во всяких страшилках про алхимиков да чародеев, так там и крыло летучей мыши, по слухам, от СПИДа лечило. Поспрашивал Федю, оказалось, это не тестикулы, это внутри бобра такая штука, он из неё, когда живой, струю пахучую пускает. Я прикинул, вроде как на мускусную железу похожа, ей вроде животина территорию метит. Ну, посмотрим на её свойства, отдам в фельдшерскую, пусть экспериментируют.

   – Спасибо за подарки, десятую часть долга считай списали мы вам, – Федя воспрянул радостно, я его осадил, – сильно не радуйся, десятая часть списана не только за меха, а за то, что поверили, и дела с вами дальше иметь можно. По остальному долгу – надо, Федя, крепко думать. Я сейчас ещё Буревоя позову, он мужик опытный, на троих сообразим...

   – Я вам соображу! – в шутку погрозила кулаком мне Зоряна.

   – Не в том смысле, солнце моё, не в том...

   С дедом познакомил Федю, сели гадать, как корелам долги выплатить побыстрее. Смешно. конечно, сами долг повесили, сами выкручиваться помогаем, а куда деваться? Людей жалко, но и спуску давать нельзя. Дед мех оценил, очень качественный нам подарили, но дальше – затык. Куда мех тот девать, если его в столь микроскопических масштабах добывают? На шубу три года собирать, на одну? Менять на Ладоге или с новгородцами расплачиваться, разве что? Струя эта, непонятная ещё? Так её испытать надо, понять, на что она способна. Может, опять штучки шаманские, бесполезные. Допросили Федю на момент других ресурсов в их сёлах. С ними полных швах – лес да рыба, все. Федя грустный, мы тоже. Дед переключился на свою стезю, химико-геологическую. Корел в этом деле полный ноль, ему бы наглядно посмотреть, чем они богаты, а то камни они и есть камни, если не драгоценные, стоят рубль за тонну. Решили по утру Федю сводить в Геологическую службу, там образцы разные, может, узнает чего глазами-то. Пока же никакого решения не приняли. Уложили гостя спать в гостевой секции барака, там у нас корабелы из Гребцов жили, да разошлись думать.

   По утру отнёс струю к Смеяне, там с врачами нашими посмеялись, они тоже сначала неправильно определили расположение этой субстанции на бобре. Половину им оставил, другую себе, мысль поутру появилась одна, как одним махом пару наши проблем решить. Федя же после завтрака в столовой, где его мигом узнали да потащили к своему столу наши ГБшники, которые за болото ходили, пошёл с дедом смотреть на минералы.

   Буревой подготовился – у него таблица с указанием цен за килограмм каждого минерала. Я чуть позже присоединился, мысль об использовании струи расписывал поподробнее, чтобы не забыть. Пришёл в Геологическую службу, там Федя с потерянным видом перебирает камешки. Буревой ему по каждому цену говорит, в руке у Феди – гирька килограммовая, чтобы представлять себе сколько чего везти. Попробовали по всем камням пробежаться – корел потерялся на третьем наименовании. Решили дать ему посмотреть всё, а он пусть определит, есть ли какое сырье в его местах, чтобы его много было. От этого и плясать будем. Я же изучал пока таблицу стоимостей минералов.