Текст книги "Герой со станции Фридрихштрассе"

Автор книги: Максим Лео

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

30

В дверь номера постучали. Это была Натали – она заехала за отцом. Натали спросила, как дела, Хартунг молча ее обшит. Они вышли из пансионата и немного прогулялись по главной улице. Натали рассказывала о спокойной, но вовсе не скучной жизни в Биберсбахе. О мальвах, лабрадоре, белых грибах, которые они собрали вчера в сосновом бору неподалеку от дома. Отец с дочерью прошли мимо супермаркета «Лидл» – на его фасаде висел огромный плакат с фотографией Хартунга: «30 лет назад пала Стена, а наши цены падают всегда». Натали сказала, что проезжает мимо него каждый день и, если никто не видит, машет плакату рукой.

Они свернули на одну из мощеных дорожек, поднимавшихся к виноградникам. Натали рассказала, как этим летом они нашли в саду сойку со сломанным крылом. Себастиан вместе с детьми построил ей домик, а Натали собирала жуков и гусениц и кормила ими сойку прямо с руки. Хартунг отставал от дочери на полшага и, украдкой любуясь ею, наслаждался рассказами.

Извилистая дорожка пролегала через виноградник, и чем выше они поднимались, тем гуще становился туман. Хартунг набрал в легкие влажного воздуха и представил, как туман уносит его все дальше от гостиницы, «Лидла», неприятных телефонных разговоров и рыжеволосых начальниц канцелярии. Натали остановилась и сорвала с лозы пару виноградин, оказавшихся сладковато-горькими на вкус. Она рассказала о знаменитом биберс-бахском ледяном вине, для производства которого виноделы дожидаются первых крепких заморозков. Виноград выжимается уже замороженным и ферментируется в густое сладкое вино, которое местные называют «Кровь ангела».

Хартунг все отдал бы, чтобы продолжать вот так гулять с дочерью в тумане с бутылкой ангельской крови в руках, но вскоре они остановились у деревянного дома в скандинавском стиле, окруженного садом, от которого веяло великолепием дикой природы. Натали открыла дверь, и Хартунг услышал гул множества голосов. Дочь с улыбкой сказала, что они приготовили ему небольшой сюрприз – вся семья была в сборе. И не успел он опомниться от удивления, как его окружили десятки людей. Все его приветствовали, помогли снять куртку, налили знаменитого биберс-бахского ледяного вина и без умолку разговаривали.

К нему подошел пожилой мужчина с густой седой шевелюрой и в зеленом национальном наряде. Это был Ханс Хофрайтер, строительный подрядчик, отец ненавистного Марко. Он потрепал Хартунга по плечу, сказав что-то о немецком единстве, бывших восточных областях и его покойной крестной из Кенигсберга. Хартунг машинально кивнул, осматривая комнату в поисках Тани. И увидел ее в углу комнаты. Она выглядела потрясающе – молодо и женственно. Лучезарно, расслабленно, почти вызывающе счастливой. Рядом с ней стоял Марко со своим приплюснутым собачьим носом и поглядывал на Хартунга. Ханс Хофрайтер продолжал говорить о своей восточноэльбской родне с большими владениями в Восточной Померании, которые присвоил себе «подлый русский». Хофрайтер, по всей видимости привыкший к абсолютному вниманию, все время толкал Хартунга в плечо, если тот слишком надолго отводил взгляд.

– Как видите, – сказал он, – я тоже в некотором роде восточный немец. – После чего рассмеялся так, будто только что отпустил шутку века.

Хартунг усилием воли растянул рот в улыбке.

Наконец Натали вернулась, освободив его от болтливого старика, и познакомила с прыщавым мальчишкой, также одетым в традиционный костюм. Это был Отис, ребенок из мифов и легенд, который с равнодушным, отрешенным взглядом устало пробормотал: «Здравствуй, дедушка», что заставило Хартунга вздрогнуть.

– Прошу, зови меня просто Михаэль, или Миха, или, как мои школьные друзья, Микки-Майк.

Мальчик посмотрел на него как на идиота, на что, как подумал Хартунг, имел полное право. Он предпринял вторую попытку сблизиться с внуком.

– У тебя уже есть подружка?

Мальчик покраснел, и Хартунг понял, что опять облажался.

В очередной раз Натали спасла его и подвела к Тане. Та без лишних слов сразу обняла Хартунга, ошарашив его.

– Ну как ты, герой? – прошептала Таня ему на ухо.

И Хартунг, будто вернувшись в прошлое, испытал то же чувство, что и тридцать шесть лет назад, когда впервые встретил ее в кабинете бригадира в свой первый день на угольном карьере. Этот голос, дерзкий взгляд с доброй усмешкой. Как и тогда, он растерялся и не смог сразу ответить, отчего Таня начала смеяться тем самым дребезжащим, грубым, несколько вульгарным смехом, вызывающим ассоциации со вселенским злом. Хартунг был потрясен. Это даже не дежавю, а воскрешение чувств.

Но, очевидно, не для Тани, которая отвернулась, чтобы салфеткой стереть остатки яичного желтка с уголка рта глупого Марко. А потом снова повернулась поговорить о погоде. Он почувствовал исходящий от нее запах табака, разглядел царапины на шее, чрезмерно накрашенные глаза, блеклые зрачки, которые не могли выдержать его взгляд. Она казалась усталой и печальной. Хартунг был сбит с толку. Почему еще пару минут назад он видел ее совсем другой?

В десять часов Натали повезла его обратно в гостиницу. Туман рассеялся, над ними простиралось чистое звездное небо. Они ехали молча в холоде ночи, оба погруженные в свои мысли.

– Что с твоей матерью? – спросил Хартунг, когда они выехали на главную улицу.

– Сам у нее спроси, – ответила Натали.

– Я бы хотел встретиться с тобой завтра, мне надо сказать тебе кое-что важное.

– По поводу мамы?

– Нет, о другом.

– У тебя проблемы?

– Завтра поговорим.

Натали испытующе посмотрела на него:

– Папа, ты ведь не болен?

– Нет, не волнуйся.

Они припарковались у гостиницы.

– Как тебе вечер, пап?

Хартунг ненадолго задумался.

– Знаешь, я иногда представляю, что было бы, если бы твоя мама не бросила меня. Какими бы мы стали.

– И какими?

– Сегодня я понял, что это меня больше не интересует. Мне гораздо важнее, какой стала ты.

– И какой же я стала?

– Замечательной, красивой, умной женщиной. Натали покраснела.

– Спасибо, – тихо сказала она. – У тебя есть чем позавтракать?

– Нет, но я что-нибудь найду, не волнуйся.

– Доброй ночи, пап.

– Доброй ночи.

Когда Натали уехала, Хартунг сел на скрипучую кровать и включил телевизор. Сейчас он бы с удовольствием выпил пива, но здесь не было минибара. По телевизору шел документальный фильм о нашествии волков в Бранденбурге и Саксонии. Жители запада, вероятно, опять будут говорить, что такое возможно только на востоке, подумал Хартунг. Нацисты и волки – вот это сочетание. В фильме показали овчарню под Гёрлицем, где два волка за одну ночь перегрызли целое стадо овец. «Бессмысленное убийство», – сказал овчар, как будто от волка можно было ожидать разумного по человеческим меркам поведения. Хартунг подумал об угольном карьере, который был где-то там, подумал о Тане и о печали в ее глазах.

В дверь постучали. Хартунг открыл и увидел перед собой крупного мужчину.

– Михаэль Хартунг? – спросил мужчина.

– Да, – ответил Хартунг.

В руке у мужчины что-то блеснуло, Хартунг почувствовал укол в живот, и тут же ладонь незнакомца закрыла ему рот. Гостиничный номер вдруг стал светлее. Хартунг хотел закричать, но не мог выдавить ни звука. Пол зашатался, комната поплыла, и стало темно.

Очнувшись, Хартунг обнаружил, что лежит на кровати, его рот заклеен, а руки связаны за спиной. Перед ним сидел мужчина и смотрел телевизор. Он улыбнулся, когда Хартунг открыл глаза.

– Ну как вздремнул?

Хартунг ответил бы, вот только рот был намертво заклеен.

– А теперь, дружочек, слушай меня внимательно! Один наш общий знакомый очень хочет, чтобы ты выступил с речью. Должно быть, это крайне важная речь. Понимаешь, о чем я?

Хартунг кивнул.

– Хорошо. Похоже, нашему знакомому ты очень нравишься, потому что иначе не досчитался бы уже как минимум одного пальца. Лично я думаю, что ты не заслужил такого хорошего отношения. К тому же отрубать пальцы мне очень нравится, особенно когда нож доходит до кости. И знаешь что? У меня отменный нож. Рубит кости, как куриные крылышки. Но, увы, наш знакомый сказал, что ты парень неглупый и предупреждения будет достаточно.

Хартунг снова кивнул. Он увидел, как мужчина заносит кулак, и почувствовал пронзительную боль в боку, от которой на несколько секунд перехватило дыхание.

– Это твоя почка – поболит пару дней, потому что разорвалась. Операция не потребуется, само срастется, просто боль будет адская. Я понятно объясняю?

Хартунг кивнул и почувствовал следующий удар, на этот раз в живот. От сильной боли он выгнулся, в глазах резко потемнело. Когда он очнулся во второй раз, во рту был привкус крови, а в животе горело так, будто в него воткнули нож.

– А это был хук в печень, – сказал мужчина. – Ты наверняка слышал о таком – относительно бокса, например. Сразу вырубает, а еще чертовски больно, после такого неделю не сможешь полноценно вдохнуть. Но это ничего, правда? Не обязательно же все время делать полный вдох?

Хартунг кивнул.

– Молодец, – сказал мужчина и склонился над Хартунгом. – А теперь к делу. Полагаю, мы договорились: ты сделаешь все, что попросит наш общий знакомый?

Хартунг кивнул.

– И не выболтаешь того, что может навредить нашему знакомому?

Хартунг кивнул.

– И ты понимаешь, что, если мне придется за тобой вернуться, ты труп?

Хартунг кивнул.

– И я найду тебя, где бы ты ни был. Это ты тоже понимаешь?

Хартунг кивнул.

– Кстати, у твоей дочери очень симпатичный деревянный домик там, на холме. При случае я бы взглянул на него поближе.

Хартунг жалобно застонал.

– Ладно, думаю, мы оба молодцы и достигли взаимопонимания. Сейчас я сделаю тебе еще один укольчик, ты уснешь, я освобожу тебя, а когда проснешься, все снова будет как прежде… Если не считать жуткой боли, но за все нужно платить, верно?

Из последних сил Хартунг кивнул, почувствовал, как игла вошла в живот, все поплыло и потемнело.

31

В голове у Хартунга шумело, поэтому он не сразу сообразил, что шум исходит из-за двери. Он повернулся на спину, жгучая боль пронзила внутренности. Не двигайся, подумал Хартунг. Не двигайся. Он попытался открыть рот: язык ощущался шершавой сухой тряпкой. Хартунг смог выдавить из себя только жалобный стон.

– Папа! Папа! – раздался из-за двери голос Натали.

Ответить не получалось. Он аккуратно перевернулся на бок, размышляя, как бы встать, причинив себе поменьше боли. Но стоило ему немного приподняться, как ужасная боль вернулась. Плевать, подумал Хартунг и, опираясь на руки, со стоном встал. Голова закружилась, голос Натали вдруг зазвучал будто издалека. Она ушла? Хартунг сполз на пол и, лежа на спине и отталкиваясь ногами, стал продвигаться к двери. Добравшись, он медленно встал.

– Папа, ты тут? – крикнула Натали.

Он нажал на ручку и осторожно открыл дверь. Дочь с пакетом булочек в руках в ужасе смотрела на него.

– Папа, что случилось? – воскликнула Натали.

Но Хартунг по-прежнему не мог выдавить из себя ничего, кроме кряхтения.

– Мне вызвать врача? – спросила Натали.

Хартунг помотал головой, поковылял обратно и лег на кровать, постанывая от боли. Натали поднесла к его рту стакан воды, он выпил маленькими глотками. Стало легче, теперь он мог шевелить языком, а в горле больше не было ощущения песка.

– Можешь купить обезболивающее? – прохрипел Хартунг.

– Да, конечно, но что произошло, пап?

– Я все объясню, но сначала мне надо прийти в себя.

– Ладно, – сказала Натали, – я скоро вернусь. Уверен, что тебя можно оставить одного?

Хартунг кивнул и закрыл глаза. В голове, словно в густом тумане, начали проявляться первые мысли. Должен ли он рассказать Натали о случившемся? Или этим он подвергнет ее опасности?

Наверное, он задремал. Когда Натали коснулась его плеча, Хартунг подскочил и со сдавленным стоном упал обратно. Натали положила ему в рот две таблетки и приставила стакан воды. Сделав глоток, Хартунг остановился в изнеможении.

– Этот человек… Это было предостережение… Мне придется сделать, что он хочет…

– Тише, тише. Потом расскажешь. – Натали промокнула ему лоб влажным полотенцем, вытерла кровь с подбородка. Хартунг чувствовал руки дочери на своей коже.

Прошло время, прежде чем таблетки подействовали. Боль утихла, и Хартунг снова мог говорить.

Он поведал Натали о событиях последних недель. Она изумленно слушала, гладила его по руке и успокаивала. Когда Хартунг от усталости больше не мог продолжать свой рассказ, дочь дала ему еще две таблетки.

Чуть позже Хартунг проснулся от боли. Он повернулся на бок и увидел лежащую рядом Натали, ее бледное лицо, густые брови. Вспомнил, как воскресными утрами они играли в людоедов. Маленькая Натали лежала между ним и Таней, он был людоедом, а Таня должна была ее спасать. Он вспомнил запах ее нежной детской кожи, вспомнил, как дочь визжала, когда его зубы касались ее шеи.

Натали проснулась, испуганно подскочила, будто очнулась от кошмарного сна, и посмотрела на него так, словно пыталась вспомнить, что произошло.

– Как ты? – спросила она.

– Как танком переехали, – ответил Хартунг.

Она достала из упаковки еще две таблетки и положила ему в рот. Потом выпрямилась и серьезно сказала:

– Папа, я все обдумала. Ты выступишь в бундестаге и сделаешь все, что запланировано. А уже после незаметно отойдешь отдел. Этот Ландман, похоже, готов на все. Конечно, хорошо, что ты теперь так упорно стоишь за правду, но все-таки лучше, чтобы все пальцы остались при тебе.

– Я даже не думал, что он способен на такое.

– Что ж, теперь ты знаешь наверняка. Этот тип потеряет все, если ваша история выйдет наружу, и, конечно, пойдет на что угодно, лишь бы это предотвратить.

– А что, если Ландман никогда меня не отпустит? Что, если мне теперь вечно придется притворяться героем?

– Да, я тоже об этом думала. У тебя должен быть рычаг давления на него.

– Например? Послать к нему громилу, чтобы отрубил ему всю руку?

– Нет, до его уровня мы не опустимся. Я присмотрюсь к этому Ландману.

– Ты что, пушистик, и думать не смей! Ты же сама сказала, что этот человек опасен. А теперь хочешь шпионить за ним? И что ты собираешься делать? Устроишь засаду у его дома?

– Во-первых, не называй меня пушистиком. Во-вторых, я буду действовать своими методами, ты же знаешь, кем я работаю.

– Ну да, что-то там с информатикой.

– Что-то там с информатикой? Папа! Я столько рассказывала о своей работе, а ты никогда не слушал!

– Ну, много ты рассказывать не могла, мы же редко видимся.

– Ладно, тогда еще раз: твоя дочь, которая категорически против, чтобы ее называли пушистиком, работает начальницей отдела информационной безопасности частного баварского банка. Я слежу за тем, чтобы никто не взломал наши системы, чтобы деньги не пропали и чтобы стоял файрвол.

– Что стояло?

– Наша внешняя защита.

– Хорошо, но как это поможет с Лэндманом? Натали вздохнула:

– Я могу защитить наши системы от взлома только потому, что сама знаю хакерские уловки. Из меня получился бы хороший хакер, я бы даже сказала, отличный. Так что я могу посмотреть компьютер Ландмана, может быть, найду что-нибудь интересное.

– Но, Натали, это же наверняка незаконно. Я не хочу еще и тебя впутывать в это дело.

– Избивать моего отца тоже незаконно. И разве ты не говорил, что этот тип знает, где я живу? Кажется, я и так уже впутана в это дело.

Хартунг долго смотрел на дочь.

– Спасибо, что помогаешь.

Натали отвела взгляд.

– Я так ждала, когда ты наконец заинтересуешься мной.

– Что? – воскликнул Хартунг и тут же снова почувствовал пронзительную боль в животе. – Я думал, это я тебе неинтересен, по крайней мере, я так чувствовал каждый раз, когда приезжал сюда.

– Папа, мне было семь лет. Сейчас мне уже тридцать пять, уж за это время можно было найти возможность заглянуть, разве нет?

Хартунг смущенно молчал.

– Ты права, прости. Наверное, я хотел защитить себя от твоей матери. Но я хочу, чтобы ты знала: я всегда думал о тебе, я бы отдал все, что ты была рядом со мной.

– Нет, это неправда. Прежде всего ты хотел спокойной жизни. Ты же сам только что сказал, что хотел защитить себя. От воспоминаний, от мамы. От меня.

– Не от тебя!

– Ладно, пап, как сказала бы мой психотерапевт, случилось трагическое недопонимание.

– Ты ходишь к психотерапевту?

– Ну да, после попытки суицида…

– Что?! Пушис…

Натали рассмеялась:

– Шутка!

Хартунг выдохнул:

– Это совсем не смешно.

– Извини. – Натали склонила голову набок и улыбнулась: – Главное, папа, чтобы сейчас ты был в идеальном рабочем состоянии. У Ландмана не должно быть причин для беспокойства. Когда церемония в бундестаге?

– Через четыре дня.

– Возможно, к тому времени я буду знать больше. Ты сможешь сам вернуться в Берлин на поезде?

– Конечно, – сказал Хартунг. – Железнодорожники не знают боли.

– Давненько я не слышала этой фразы. Хартунг прочистил горло:

– А ты теперь… кхм… Ты сильно разочаровалась во мне? Ты так гордилась мной, а сейчас, когда знаешь, что я никакой не герой…

Натали весело посмотрела на отца:

– Тебя показывали по телевизору с Катариной Витт, твоя фотография висит на стене моего супермаркета. Ты выступишь с важной речью в бундестаге. Для меня ты герой.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Да, я знаю. Ты мой папа. Этого достаточно.

32

Такси свернуло на Раумерштрассе, Хартунг увидел, как цветочницы из магазинчика напротив «Кинозвезды» убирают с тротуара ведра с цветами. Он втянул голову в плечи, скрючился на заднем сиденье, поджав под себя ноги, – это была единственная поза, в которой боль ощущалась не так сильно. Хартунг попросил водителя остановиться в нескольких метрах от видеотеки, заглушить двигатель и подождать. Его план состоял в том, чтобы выйти незамеченным и как можно быстрее скрыться внутри. Он не хотел ни с кем разговаривать, не хотел объяснять, где был и почему так странно ходит. В поезде Хартунг принял две таблетки ибупрофена по шестьсот миллиграммов, что, к сожалению, не помогло от мучительной боли при каждом движении. Одна мысль о том, что вскоре придется выбираться из такси, убивала Хартунга.

Таксист, которого он посвятил в свой план, сказал:

– Господин, все чисто.

И Хартунг начал медленно выпрямляться. В этот момент за стеклом показалась голова Бернда.

– Миха! Что случилось, ты пьян? – окликнул он. Но Хартунг не ответил. Тяжело дыша, он еще какое-то время посидел в машине и наконец медленно и осторожно вылез. При этом ему стоило больших усилий не выдавать страданий.

– Упал с лестницы, – выдавил Хартунг, – ушиб почку.

Бернд довел его до прилавка «Кинозвезды», сбегал в свой магазин, вернулся с двумя бутылками пива и поставил их перед Хартунгом так, словно это было спасительное лекарство. Они чокнулись. Хартунг пил, а Бернд рассказывал обо всем, что произошло за последние дни:

– Господин Ландман был три раза, последний – позавчера около четырех дня. Вчера приезжало японское телевидение. Ах да, еще какой-то хлыщ из какого-то там министерства подъехал на серебристом «мерседесе» S-класса с белыми кожаными сиденьями.

– Спасибо, Бернд, хорошо, что ты всегда на страже, – сказал Хартунг.

– Ну а как иначе! Ах да, Беата заходила в «Кинозвезду», я дал ей ключ. Ей не терпелось посмотреть «Гордость и предубеждение».

– А… Паула?

– Ее не было, уж я бы не пропустил. Первоклассная женщина, Миха, правда, ты сорвал куш. Я же присутствовал при вашей первой встрече и сразу заметил, что вы…

– Было еще что-нибудь?

Бернд вопросительно посмотрел на Хартунга, но понял, что лучше сменить тему, и рассказал не много о последнем домашнем матче «Униома» на стадионе «Ан дер Альтен Ферстерай», где после их перехода в первую Бундеслигу трибуны наводнили всякие пижоны.

– Это больше не мой Берлин, – сказал Бернд, и Хартунг понимающе кивнул.

Вскоре, после третьей бутылки, из-за угла выехал серебристый «мерседес». Автомобиль остановился у видеотеки, и оттуда вышла Антье Мунсберг в антрацитовом брючном костюме, зажав под мышкой папку.

– А вот и вы, господин Хартунг! – воскликнула она, войдя в магазин. – Мы вас обыскались.

– Прошу прощения, я был у дочери в Баварии и там упал с лестницы.

– Вы в порядке?

– Я смогу стоять за трибуной, если вы об этом.

– Что ж, славно. Я принесла вам речь, внимательно прочитайте ее и позвоните, если вас что-то не устроит. Речь получилась объемнее, чем ожидалось, особенно пассаж об уроках мирной революции.

– Каких уроках?

– Просто прочтите, и, как я уже сказала, можем обсудить. Лично для меня особенно важны два абзаца, в которых объясняется, почему вы, всю жизнь боровшийся за демократию, сегодня так рьяно отстаиваете принцип правового государства в Европейском союзе. Это важный сигнал для Варшавы, и, поскольку на церемонии будет присутствовать премьер-министр Польши, надо непременно этим воспользоваться…

– Да, конечно, – пробормотал Хартунг, – если вы хотите послать сигнал Варшаве, то, наверное, надо и…

– В папке вы найдете подробное описание церемонии. Утром за вами заедет водитель, дальше о вас позаботится наш сотрудник – проследит, чтобы все шло по плану. Ах да, вы же будете на банкете с Горбачевым?

У Хартунга гудела голова, в боку болело. Он не ожидал, что все начнется так быстро. Неужели ему обязательно идти на этот банкет? Неужели Варшава не обойдется без его сигналов? С другой стороны, сейчас он обязан быть в строю и излучать положительную энергию. Антье Мунсберг, Ландман, Горбачев – все должны быть им довольны.

– Господин Хартунг? Все в порядке? – спросила Антье Мунсберг.

– В полном, я с нетерпением жду встречи с господином Горбачевым. Знаете, я раньше всегда думал, что родимое пятно у него на лбу имеет очертания Советского Союза.

– Хм, интересно, – сказала Антье Мунсберг.

– Да, это только малая его часть, восточная оконечность. Камчатка и Курильские острова как бы нависают над правой бровью Горбачева. Обратите внимание при случае.

– Обязательно.

– Еще я знаю несколько фраз на русском, это может пригодиться на банкете: «Мой отец – тракторист, моя мать тоже».

– Откуда?

– Изучал русский в школе.

– Ладно, господин Хартунг, у вас еще остались вопросы?

– Вообще-то, нет.

Антье Мунсберг помахала ему рукой из маши ны, он помахал в ответ, отчего боль в боку резко усилилась. Хартунг стиснул зубы и продолжал улыбаться, пока серебристый лимузин не скрылся за поворотом.