Текст книги "Волчья Луна (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Что написал этот Пушкин? – не отставал Август.

– Пушкин? – задумалась Татьяна. – О, он много чего написал. Жаль только, я почти ничего не помню.

– Не мое, – "жалобно" вздохнула, наблюдая искоса за взглядом Августа, метнувшимся к чуть колыхнувшимся от глубокого вздоха грудям. – Однако, изволь! Как тебе такое?

"Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты…"

– Дальше не помню, увы! – с искренним сожалением в голосе констатировала Татьяна, завершив четверостишие.

Стихи были великолепны. Их было мало, это факт. Однако, как по капле воды истинный философ способен представить себе океан, так и по этому четверостишью Август угадал настоящего поэта.

– Больше ничего не помнишь? – спросил в надежде услышать еще хоть пару строф.

– Только глупости, – грустно улыбнулась женщина, которую и саму стихи неизвестного Августу поэта настроили на "лирический" лад.

– Хоть бы и глупости! – когда хотел, Август умел быть настойчивым, тем более, что разговор свернул на безопасную тему.

– Ладно, – усмехнулась Татьяна, – слушай. Я эти стихи оттого помню, что меня ими один дальний родственник третировал. Как же там? Ага!

"Сосок чернеет сквозь рубашку,

Наружу титька – милый вид!

Татьяна мнёт в руке бумажку,

Зане живот у ней болит…"

– А дальше? – чуть подтолкнул ее Август.

– А дальше, вообще, неприлично! – неожиданно рассмеялась Таня:

"Она затем поутру встала

При бледных месяца лучах

И на подтирку изорвала

Конечно "Невский альманах".

– "Невский альманах" – объяснила через мгновение, – это, надо полагать, литературный журнал. Но его пока не издают, а жаль.

– Переходим к прозе! – резко сменила Теа тему разговора. По-видимому, стихи Пушкина напомнили ей о семье, о которой она Августу ничего не рассказывала, о доме, о родном мире. – Вода остыла! Не возьмешься подогреть?

– А сама? – Чуть прищурился Август. Теа пора было научиться использовать свои способности. Знать нечто и уметь этим "нечто" пользоваться – суть, разные вещи. Не говоря уже о естественности процесса. Для Теа – если уж речь шла о приеме ванны, – подогреть остывшую воду должно было быть первой и естественной реакцией, но она, вместо этого, обратилась к Августу.

– Сама? – переспросила женщина.

– Сама… – задумчиво повторила она.

Затем прикрыла глаза, построжала лицом, сосредотачиваясь на какой-то своей мысли, и в следующее мгновение от воды повалил пар.

– Аккуратнее! – испугался Август. – Так можно и обвариться!

– Не боись, моншер! – победно улыбнулась Теа. – Температура в самый раз! Некоторые, Август, – улыбка явна меняла смысл, – любят погорячее.

"А вот это уже явно не о воде!" – констатировал Август, любуясь раскрасневшейся женщиной.

– Жаль ванная маловата, – вздохнула Теа, – а вылезать лень…

Похоже, ее мысли шли в одном направлении с желаниями Августа, но в преддверии светских развлечений, щедро обещанных им гостеприимным хозяином, спешить с реализацией эротических фантазий никак не следовало.

"А жаль…" – должен был признать Август, но поскольку, презрев свои обязательства перед графом Василием, предаться любви сей же час они все-таки не могли, оставалось лишь сменить тему разговора.

– Кстати, о прозе! – первой нашлась женщина. – Август, будь любезен, возьми там со столика книгу и открой на заложенной странице.

Закладкой служил высушенный в дороге оранжево-красный клиновый лист. Август раскрыл книгу и повернулся к Теа:

– С какого места?

– Щеголиха…

– Щеголиха… Так-так… Читать подряд?

– Да, – подтвердила Теа, и Август стал читать, постепенно, по мере прочтения, начиная понимать, чем заинтересовал Таню этот именно текст:

"Щеголиха говорит:

– Как глупы те люди, которые в науках самые прекрасные лета погубляют. Ужесть как смешны ученые мужчины; а наши сестры ученые – о! они-то совершенные дуры. Беспримерно, как они смешны! Не для географии одарила нас природа красотою лица; не для мафиматики дано нам острое и проницательное понятие; не для истории награждены мы пленяющим голосом; не для фисики вложены в нас нежные сердца; для чего же одарены мы сими преимуществами? – чтобы были обожаемы. В слове уметь нравиться все наши заключаются науки".

– Что скажешь? – спросила женщина, когда Август закончил читать.

Что ж, от судьбы не уйдешь: когда-то этот разговор должен был, – нет, просто обязан был – состояться.

– Ты ведь понимаешь, Теа, что это опасная тема? – спросил он, глядя женщине прямо в глаза.

– Ну так, и ты не трус, разве нет?

– Что ж, изволь, – не стал спорить Август, предположив, что искренность в данном случае лучшая политика. – Для меня, Таня, ты – это ты, такая, как есть. Твои внешность и ум, тело и душа для меня неразделимы. Я лично не знал ту, прежнюю Теа, и никогда воочию не видел Татьяну, какой ты была там и тогда. Я люблю тебя не за внешность, но не стану лукавить, твоя красота сводит меня с ума. Однако не менее привлекательны для меня твой характер и Дар, твой острый ум и колдовская сила, твоя новая-старая личность. Иногда, мне не надо видеть тебя нагой, чтобы захотеть так сильно, что перед глазами встает кровавый туман. Мне даже представлять тебя без одежды не надо. Достаточно твоей ироничной улыбки, поднявшейся под углом брови или меткого словца, брошенного ровно тогда, когда оно будет более чем уместно. Так что, прими, как данность, я люблю не Теа и не Татьяну, которых не знал, я люблю ту женщину, которой ты являешься сейчас.

– Вот же бес красноречивый! – довольно улыбнулась женщина, выслушав незапланированное объяснение в любви, и Август понял, что кризис миновал. – Уговорил девушку на грех! Мы ведь успеем еще привести себя в порядок?..

***

Раут, то есть светский прием без танцев, проходил во дворце князей Засекиных. Гостей принимали сам хозяин дома Иван Федорович и его супруга Мария Алексеева. Европейские новости, по-видимому, до Петербурга еще не дошли, и Август с Теа вдруг оказались всего лишь двумя знатными иностранцами, приехавшими в Россию вместе с графом Новосильцевым. Из этого, между прочим, следовало, что императрица Софья тоже не спешила делиться своими планами со всеми подряд. Но, так или иначе, быть просто графом де Сан-Северо, а не магистром трансцендентальных искусств и доктором высшей магии оказалось неожиданно легко и, как ни странно, даже приятно. Август о таком прежде и подумать не мог, не то, что мечтать. Слишком привык к определенного рода публичности, приобретя еще в детстве репутацию сильного и опасного темного колдуна.

Однако здесь, в доме Засекина никто о его реальном статусе, похоже, не догадывался и о "венских приключениях" ничего не слышал. То же и со спутницей Августа. Какие-то смутные слухи, связанные с ее "скандальным" появлением при дворе Бургундского короля. Нечто туманное о том, что, несмотря на видимую молодость, графиня Кансуэнтская – дама с "прошлым". И все, собственно. Интерес подогревает, но этим все и исчерпывается. Слишком мало информации, а на виду – всего лишь молодая красавица, носящая знаковый, но не громкий титул. Богатая, если судить по ее драгоценностям. В меру самостоятельная, но отнюдь не одинокая. Впрочем, общество пока не определилось, кто из двоих – граф Сан-Северо или граф Новосильцев – является ее любовником или женихом. "Под описание" подходили оба, но ни один из них не давал повода решить этот вопрос со всей необходимой определенностью.

Между тем, новые лица всегда притягивают к себе повышенное внимание, так что за весь вечер – вернее, за поздний вечер и известную часть ночи, – Август ни разу не остался один. К нему подходили, его звали "в круг", чтобы обсудить какой-нибудь второстепенный вопрос большой политики или европейскую моду на шелковые камзолы нового кроя. Его приглашали к ломберному столу, за которым играли в басет, или в буфетную, где были выставлены разнообразные, большей частью незнакомые Августу мясные, рыбные, грибные и квашеные овощные закуски. Там же разливали шампанские вина и множество водок, разнообразию которых, как, впрочем, и вкусовым качествам, можно было только дивиться. Август знакомился с людьми, поддерживал разговор, играл в карты и выпивал, но при этом ни на мгновение не выпускал из поля зрения свою Теа.

Судя по всему, Татьяна чувствовала себя "в обществе", словно рыба в воде. Легко переходила с одной темы к другой, от одного собеседника к другому, и с одного языка на другой. Здесь все говорили по-французски, лишь изредка прибегая к русскому наречию. Но Теа вела себя совершенно иначе. Начиная фразу на французском, она зачастую завершала ее каким-нибудь немецком или итальянским оборотом. А вот по-русски говорила редко, да и то лишь самыми простыми фразами, по которым сложно было судить об уровне владения ею языком. Ее причудливая и не всегда понятная манера говорить производила, однако, на окружающих весьма приятное впечатление, умиляя одних и восхищая других. Ну, а кроме того, Теа демонстрировала отличное настроение, была весела, – и если не улыбалась, то уж точно смеялась, – сыпала каламбурами и шутками, и, однако же, не позволяла никому, ни мужчине, ни женщине войти в "ее личное пространство". Держать дистанцию, никого при этом не обижая, великое искусство светской жизни, и, наблюдая за женщиной, Август должен был признать, что Теа – "И откуда, что берется?!" – демонстрирует в этом деле виртуозное мастерство.

За прошедшие месяцы она, и в самом деле, стала другим человеком, и высшее общество Петербурга встретило этим вечером женщину, совершенную во всех отношениях: красивую, умную и образованную, не говоря уже об умении себя вести. Однако и здесь, она была более чем осторожна, не демонстрируя чрезмерной остроты ума или не подобающих даме "их круга" знаний в тех областях, в которых, скорее всего, не сведущи были и присутствующие на приеме мужчины. За возможным исключением одного-двух высокообразованных людей, таких, как сержант гвардии Алексей Андреевич Ржевский, неожиданно оказавшийся к тому же отменным поэтом. Во всяком случае, ему удалось развеять сомнения Татьяны относительно уровня российского стихосложения.

"Небесным пламенем глаза твои блистают,

Тень нежную лица черты нам представляют,

Прелестен взор очей, осанка несравненна…"

Чем эти стихи хуже "чудного мгновения", которое читала ему Таня?

– Кто это? – спросил Август очередного собеседника. – Я имею в виду, о ком он так красиво говорит?

– О! – обрадовался военный, кажется, его звание соответствовало бригадиру, – вы же, граф, не знаете еще Петербурга! Позвольте, дать вам разъяснения?

– Буду благодарен, – чуть склонил голову Август.

– У нас тут, видите ли, в Императорском театре у Летнего сада который уж год выступает венецианская труппа маэстро Локателли. А госпожа Либера Сакко одна из лучших балерин этого театра. Видели бы вы ее в балете "Аполлон и Дафна"! Она великолепна! Великолепна! Другого слова не подберу. Право слово, чудная танцовщица! Ну, а господин Ржевский посвящает ей мадригалы. Не ей одной, разумеется, но лучше, чем о ней, он не пишет ни о ком.

– Они близки? – понизив голос задал Август вполне очевидный вопрос, вернее, вопрос, который ожидал услышать от него собеседник.

– Трудно сказать, – хищно улыбнулся бригадир. – Некоторые утверждают, что так оно и есть. Впрочем, другие полагают, что все дело в искусстве. Ржевский, видите ли, балетоман и высокий ценитель пластических искусств. Никто не понимает, зачем он в таком случае служит в гвардии. Мог бы уже уйти в отставку. Все равно карьера не сложилась…

Пустой светский разговор, слегка сдобренный местными сплетнями, ненужными и непонятными "знатному иностранцу". Тем не менее, разговор запомнился, потому что именно в то мгновение, когда бригадир Тургенев упомянул незадавшуюся военную карьеру Ржевского, в ротонде, буквально в нескольких шагах от Августа, появились новые лица. В широко открытые по случаю приема двустворчатые двери вошли барон и баронесса ван Коттен.

По всем признакам, за прошедшие полгода Полномочный министр стал еще важнее, чем был раньше, – хотя, казалось бы, куда дальше? – но зато очевидным образом постарел, как-то разом перейдя из категории "зрелый мужчина" в категорию "старик". На его фоне высокая статная супруга казалась еще более привлекательной и молодой. Впрочем, не так уж Агата была и молода. Выражаясь галантно, двадцать семь лет для женщины, если она, конечно, не колдунья, возраст зрелости. Такой вот зрелой, пусть и ухоженной, матроной она и выглядела. Что же касается красоты, то теперь – после всего – глядя на баронессу ван Коттен трезвым взглядом охладевшего к ней мужчины, Август не нашел в ней уже той сводившей его с ума красоты, которую он видел в ней еще совсем недавно. Интересная женщина. Привлекательная, несмотря на возраст. Но и все, пожалуй.

"Все, – признал Август. – Но ведь было же что-то!"

Было. Как не быть. И, возможно, даже оскорбление предательством не изменило бы его чувств к этой женщине. Вот только не в обиде дело. Дело в Татьяне, которая напрочь изгнала из его сердца всех прочих женщин, одновременно самым решительным образом излечив душевные раны Августа. И в этом новом мире, возникшем на руинах прежнего, Агата была всего лишь элементом "прошлого состоявшегося". Агата ван Коттен – супруга полномочного министра барона ван Коттена. Где-то так.

Их взгляды встретились, и Август поклонился Агате, именно так, как поклонился бы старой знакомой, но не выказал ни "воодушевления" от встречи, ни раздражения, просто потому что показывать было нечего. Встретив ее теперь и здесь, никаких особых чувств он не испытал. Увидел знакомую женщину и поприветствовал ее поклоном, только и всего. Но вот для нее эта встреча оказалась куда труднее, чем мог предположить Август. У Агаты при взгляде на него даже кровь отлила от лица. Глаза распахнулись, зрачки расширились, рот приоткрылся, чтобы пропустить хриплый выдох, и бледность залила лицо.

Не трудно догадаться, что стало причиной столь сильной реакции. Агата знала начало истории. Более того, добиваясь каких-то своих, – наверняка, откровенно эгоистических целей, – она в меру сил поучаствовала в унижении и уничтожении Августа. Но затем они расстались окончательно, имея в виду ее скорый отъезд в Петербург, и все последующие известия она, скорее всего, получала лишь с почтой, то есть, отнюдь не сразу после тех или иных событий, да еще и в чужой интерпретации. Можно предположить, что о появлении Теа д'Агарис, баронесса знала, не могла не знать. Вопрос, однако, в том, что именно ей было известно и в чьем изложении. Известия о возвращении Августа ко двору тоже, наверняка, успели достигнуть ее ушей. Такой скандал ее корреспонденты пропустить просто не могли. А вот про отъезд Августа в Петербург, если кто и знал, то верно, не успел отписать. Не знала она, наверняка, и об их с Теа венских приключениях.

– Здравствуйте, барон, – учтивость входит в правила игры и никому еще не принесла вреда.

– Баронесса! – уважительный, но не более чем, поклон. В лучшем случае, равного равной, но опытный человек не мог не заметить известного в обществе оттенка "сверху-вниз". Вежливо, но однозначно.

– Здравствуйте, э?.. – повернулся к нему лицом барон ван Коттен. Этот был дипломат и не только по названию. Понял уже, не мог не понять, что, если Август вернулся к королевскому двору Бургундии и открыто появился здесь, на приеме во дворце князей Засекиных, то уж верно какой-нибудь титул, пусть даже и самого дрянного свойства, на этот случай у Августа имеется. И более того, он не мог не знать про "кавалера де Лаури". Уж об этом-то ему точно доложили. Но покуражиться над бывшим графом, в течении многих лет наставлявшем барону рога, было так приятно, что полномочный министр не устоял перед искушением. А зря. Августу было чем парировать этот выпад.

– Прошу прощения, господин посланник! – чуть улыбнулся Август. – Мы с вами лично не знакомы. Август граф Сан-Северо, к вашим услугам!

– Сан-Северо? – нахмурился ван Коттен. – Но это не бургундский титул!

– Вы правы, ваше благородие, – кивнул Август, нарочито выделяя обращением титул собеседника, но не его высокий ранг в государственной иерархии королевства, предусматривавший иное обращение, "ваше превосходительство". – Титул дарован мне императором Австрии, как не носящему другого титула потомку графа Торе Сан-Северо. Даже и не знаю, право, в чьем я теперь подданстве, австрийском или все еще бургундском…

– Вы в моем подданстве, граф, – голос Теа звучал ровно и одновременно властно. На такой голос одним поворотом головы отреагировать нельзя. Но Август ее игнорировать и не собирался.

– Ну, разумеется, беллисима! – улыбнулся он, оборачиваясь к Теа. – Я весь ваш. С ног до головы!

– Мило! – холодно, даже как бы равнодушно, улыбнулась женщина. – Мне послышалось, Август, вы упомянули свой титул. Это так? – левая бровь медленно поднимается под немыслимо аристократическим углом. – И представьте меня, наконец, вашим знакомым!

Не приказ, скорее, каприз. Притом каприз, произнесенный так, с такой интонацией, что у опытного человека после этого не останется даже тени сомнения относительно характера их отношений, ее и Августа.

Она откровенно наслаждалась возникшей неловкостью, но увидеть это мог один лишь Август. Когда хотела, Теа великолепно держала лицо, превращая его в подобие алебастровой маски. Даже глаза ее приобретали холодноватый оттенок зеленого – цвет патины, в котором мало жизни и много того, что подразумевали латиняне, говоря "помни, что смертен".

Начались взаимные представления, и все вскоре забыли, с чего началось их знакомство. Особенно после того, как Август произнес вслух:

– Теа д'Агарис графиня Консуэнтская.

– Рад знакомству, – самым почтительным образом поклонился барон. – Полагаю, графиня, что "венское чудо" ваших рук дело?

– Осуждаете? – усмехнулся Август, сообразивший, с чего полномочный министр сменил вдруг "гнев на милость".

– Восхищаюсь и начинаю понимать суть интриги, – Барон явно знал о "некоем магическом подвиге", не так давно совершенном в Вене. Но, судя по всему, история, которую добыли его осведомители, не содержала имен. Ну, а связать одно с другим – новый титул известного в Бургундии колдуна и его близкое знакомство с не менее известной темной колдуньей, – было уже несложно. Как ни относись к ван Коттену, но следует признать, дураком он не был.

– Рад, что мы друг друга понимаем. – Произнося эту фразу, Август полностью осознавал, какой эффект она произведет. Ему не надо было смотреть на баронессу, чтобы оценить степень ее унижения.

В силу не вполне понятных ей обстоятельств собственный супруг Агаты предлагал ее бывшему любовнику, если не дружбу, то уж, верно, "заверение в уважении и почтении". Означать это могло лишь одно – лишившись титула графов де Ламар и поддержки семьи, Август не упал, как следовало ожидать. Он устоял и, пожалуй, даже поднялся еще выше в неписанной табели о рангах, бытовавшей среди европейской аристократии. Как это возможно, она не знала, – ей просто не хватало информации, – но последствия, как ей казалось, предугадать было несложно. Ну, и если этого мало, то рядом с Августом – сменив и затмив Агату – возникла другая женщина. Моложе и красивее баронессы ван Коттен, да к тому же сильная колдунья. Вот этот последний аргумент в негласном споре двух женщин Теа и использовала, чтобы окончательно добить ту, кто, на самом деле, уже не являлся ее соперницей. Но, судя по тому, что видел и понимал Август, все, что могло случиться между этими женщинами, случилось не сейчас, а гораздо раньше. Татьяна тихо ненавидела Агату ван Коттен еще с тех пор, как увидела ее лицо в воспоминаниях Августа. И чего больше было в этой ненависти, ревности или брезгливости, сказать было сложно.

– Рада знакомству, душенька! – «мило» улыбнулась Татьяна и протянула Агате цветок чертополоха, внезапно и весьма драматически возникший в ее руке. – Презент… на память…

Глава 4. Петербург

1. Петербург, шестое декабря 1763 года

С приема вернулись под утро, но спать, как ни странно, не захотели ни он, ни она. Зато между ними состоялся хороший разговор. Теа по своему обыкновению "не стала ждать милостей от природы", a пришла к Августу сама, опередив его буквально на несколько минут.

– Ты само совершенство! – констатировал он, в очередной – бесчисленный – раз любуясь женщиной. – Значит, сегодня спим у меня.

– Ты собираешься спать? – "в немом удивлении" подняла бровь Теа.

– То есть, если скажу, что да, собираюсь спать, ты споешь мне колыбельную и уйдешь к себе? – съерничал Август.

В такие моменты он забывал о политесе и прочих условностях, не говоря уже о том, что явным образом молодел, возвращаясь, благодаря особой магии Татьяны, в чудные годы своей юности.

– Размечтался! – фыркнула Теа и одним ловким движением запрыгнула на кровать.

– Я просто интересуюсь… – усмехнулся Август. – Бокал вина?

– Вино! – согласилась Теа. – Непременно!

– Тебе понравился мой цветок? – Вопрос прозвучал сразу же за тем, без паузы и видимого перехода.

– Шедевр! – признал Август, разливая вино.

Он уже догадался о подоплеке событий. По-видимому, обнаружив в его памяти портрет Агаты ван Коттен, Татьяна подсмотрела и кое-что еще, и, в частности, обнаружила в его воспоминаниях ту злополучную ветку сирени, которую создал Август, направляясь в особняк на Таможенной набережной. Так что смысл нынешнего "презента" Агате он понял без дополнительных разъяснений. Послание, что называется, дошло, и скорее всего, это касалось обоих участников тех давних событий: и Августа, и Агаты. Однако имелся и другой вопрос, который, собственно, и собирался задать Август. Ему было более чем любопытно, как или от кого Таня научилась этому сложному колдовству. Он ее этому не учил, а никто другой – во всяком случае, из тех, кто мог приблизиться к графине Консуэнтской, – делать этого попросту не умел.

– Сама дошла или кто-нибудь помог? – спросил он вслух.

Дар Татьяны был такого рода, что ожидать от нее можно было всего чего угодно. Даже спонтанного переоткрытия "эффекта сирени". Но, с другой стороны, Август уже смирился с тем фактом, что где Теа, там и тайны: секреты, о существовании которых ты прежде даже не догадывался.

– Умеешь ты, Август, задавать интересные вопросы! – задумчиво произнесла женщина и потянулась за бокалом.

– В самом деле? – А вот Август, задавая вопрос", ничего "такого" в виду не имел. Просто совпало.

– Август, ты уверен, что старая графиня действительно не захотела вернуться? – неожиданно спросила Татьяна и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Почему ты спрашиваешь? – насторожился Август. Вопрос ему не понравился, а интонация Теи и ее взгляд – еще больше.

– Сначала ответь, – попросила она. – Не могло так случиться, что она?.. Ну, не знаю! – раздраженно пожала плечами. – Ты сказал, что Она осталась в Посмертии, но, как там у вас все это устроено? Душа сразу уходит в это Посмертие или по пути есть промежуточные остановки?

– Ты ее чувствуешь? – осторожно спросил Август, сообразивший к какому вопросу подводит его Татьяна.

– Да, как сказать, – не удивилась Таня его догадке. – Она или нет? Как узнать? Но у меня стойкое ощущение чьего-то присутствия. Не постоянно. Эпизодами, но кто-то, словно бы, присматривает… Заглядывает из-за плеча, тихо дышит в ночи, идет следом…

– Советует или пугает?

– Нет, – покачала головой. – Не советует и не пугает. Скорее, подбрасывает намеки, идеи, что-то такое… Можно даже не обратить внимания, подумать, что все это мое собственное… Подсознание шалит, интуиция играет… Я так и думала сначала, но, похоже, это не так. Если поспешить… Если успеешь "оглянуться", заметить, ухватить… В общем, однажды я все-таки успела и задумалась. Проанализировала. И вижу, а мысль-то не моя! Чужая мысль, Август. Вроде подсказки, или какого-то образа. Похоже на воспоминание или догадку, но это не я такая умная, понимаешь, о чем говорю? Не могла я о таком догадаться. И память не моя. Нечего мне было там вспоминать. Но возможно… Скажи, Август, может так случиться, что это Теа? В тело не вернулась, – может, побрезговала? – но к миру живых приблизилась и стала моим… У нас их называют ангелами-хранителями, а у вас? У вас тоже есть ангелы-хранители?

– Ты просто забыла, – успокаивающе улыбнулся Август, в очередной раз обнаружив культурный антагонизм двух миров. – У нас их называют гениями. Гений или дух-хранитель. И давно ты заметила?

– Еще в пути… Думаю, недели две назад или чуть больше. Или меньше… Не знаю. Не скажу точно, хотя… Вот как думаешь, откуда взялись мои латынь и греческий? Может быть, тоже от нее?

– Может быть, это все-таки Кхар? – предположил Август.

Идея не более безумная, чем та, которую озвучила Татьяна. В конце концов, что они знают о Кхаре? Практически ничего. Однако Таня его идею не приняла, она ее опровергла.

– Нет, – покачала она головой. – К Кхару я привыкла. С ним мы общаемся по-другому. И потом, ворон в моей магии не разбирается и ничего путного в этом смысле ни разу еще не предложил. У него самого магия другая, не похожая на человеческую. Птиц он и есть птиц. И помогает он не так. Он картинку показывает, или даже говорит. Словами прямо в голову. Как с тобой во время той метели. Понимаешь, о чем я?

– Да, – согласился Август. – Я понимаю. Но, может быть, все-таки он?..

– Нет, – повторила Таня после короткой паузы, – это не Кхар.

– Что ж, кто бы это ни был, – обдумав ситуацию продолжил размышлять Август, – он или она тебе не вредят, а помогают. Я правильно понимаю?

– Да, – подтвердила женщина, – но иногда… Бывают, знаешь ли, странные идеи…

– Например?

– Ну, вот, как создать цветок, это она мне подсказала. Я просто вдруг поняла, как и что надо делать.

– Это серьезная помощь, – признал Август, оценив сложность задачи. – А скажи, это она тебе про цветок чертополоха подсказала?

– Нет, – улыбнулась Таня, – это я сама. А она мне, если это все-таки она, только общий принцип показала… а в пример привела голландский тюльпан. Только я тюльпаны с детства терпеть не могу!

"Вот как! – отметил Август. – Тюльпан, а не сирень!"

– А что там насчет странных идей? – продолжил он расспросы.

Если честно, его эта тема заинтересовала, как бы, не больше всего остального.

– Да, как-то неловко рассказывать, – поморщилась Таня. – И знаешь, что обидно? Мысли, чувства, ощущения возникают так, словно бы, это мне самой в голову пришло… Ну или еще куда… Но только это не мое, я точно знаю! Мне бы такое и в голову…

– Даже мне не скажешь?

– Тебе в первую очередь! – неожиданно покраснела Таня.

– Ну, если так, – усмехнулся Август, – то, как честный человек, я просто обязан узнать, о чем идет речь.

– Не настаивай! – отрезала Таня. – Все равно не скажу. И давай закроем тему!

– Все! – погрозила она пальцем, видя, что Август собирается настаивать. – Баста! Потом расскажу, как-нибудь, когда настроение будет! А сейчас иди ко мне и не останавливайся!

2. Петербург, одиннадцатое декабря 1763 года

Петербург оказался действительно веселым городом. Холодным, ветреным, временами сырым, но не скучным. Не унылым даже при том, что над ним, как кажется, никогда не восходило солнце. Большую часть времени здесь властвовали сумерки, то и дело переходившие в ненастную ночь. Дождь оборачивался снегопадом, а снег таял под ногами, превращаясь в грязь. Однако даже капризы природы или каверзы демонов нижнего мира, – здесь их называли марами и маренами – не могли заставить русских аристократов сидеть по своим теплым домам. Праздник не прекращался, подтверждая слова графа Василия, что в Петербурге каждый вечер, если не бал, то, уж верно прием. Маскарады, рауты и "народные" гуляния, сопровождавшиеся обычно фейерверками, цыганским хором, жареной на вертелах дичью и обильными возлияниями, шли чередой один за другим, и Августу с Теа было попросту некогда отдыхать.

Каждый день, проснувшись за полдень, они узнавали о все новых и новых приглашениях, доставленных в дом графа Новосильцева пока они спали. В привычку входило пользоваться часами, чтобы определить, которое нынче время суток, ложиться спать утром и ехать в гости поздним вечером. Не то, чтобы в Бургундии жизнь знати отличалась покоем. Там тоже гуляли ночи напролет. Однако в теплых странах все это выглядит по-другому. И ночи под звездным небом, и дни в сиянии солнечных лучей.

Тем не менее, Августу этот стиль жизни нравился. По крайней мере, для начала он был даже хорош, хотя в будущем этот надолго затянувшийся праздник следовало прекращать. Ученый – что бы там ни было – прежде всего, должен размышлять и исследовать. Праздность ему не в удовольствие, и жизнь – это все-таки не только и не столько праздник. Жизнь – это труд, и сейчас Августу остро не хватало работы в лаборатории или библиотеке. К тому же он ясно осознавал свой долг перед Теа, он обязан был продолжить ее обучение. Силы Татьяны росли день ото дня, но ни о какой грамотной технике их использования речи пока не шло.

Конечно, Теа и без обучения способна на такое, о чем большинству колдунов не приходится и мечтать. Один цветок терновника чего стоит! И все-таки алмаз – каким бы огромным и прозрачным он ни был – требует огранки. Кто знает, возможно, Теа суждено превзойти всех ныне живущих колдунов. Может быть, даже и Августа собственной персоной. Возможно, и, к слову сказать, вполне реально. Однако Август не ревновал, что было более чем странно. Он все-таки был лишь тем, кто он есть. Но ревновать к любимой женщине казалась ему и того хуже. Напротив, как это ни странно, он мечтал увидеть Теа в полной силе, такой, какой она могла стать, если, разумеется, будет систематически и со всем тщанием учиться у правильных учителей. Август же, в этом смысле, конкурентов не знал. Он мог и хотел ее обучать. Но для этого им с Татьяной нужно свободное от иных занятий время. То самое время, которое крадут у них все эти бесчисленные балы-маскарады и официальные приемы.

Однако и отказываться от визитов нельзя. Во всяком случае, с этого не следует начинать свое обустройство на новом месте. Им обоим – ему и Татьяне – необходимо было "войти в общество", а сделать это без посещения раутов и балетных спектаклей, оперы и растягивающихся на всю ночь пиршеств было попросту невозможно. Так что книги оставались не распакованными в сундуках вместе с переложенными опилками приборами из малой алхимической лаборатории, которую Август взял с собой в Петербург. А сам Август ежевечерне сопровождал свою красавицу-невесту в один из множества великолепных дворцов, которыми славилась столица гиперборейской империи. Они были непременными "дорогими" гостями любого Петербуржского дома, любого празднества, кто бы его не затевал, так что, иной раз, им приходилось выбирать, к кому пойти этим вечером, а к кому – нет. Но, разумеется, императорский дворец был в этом смысле вне конкуренции. Лишь бы позвали.