Текст книги "Твари Господни"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

7

На самом деле, это была даже не авантюра, а чистое безумие. Самоубийство без кавычек и в отягчающих обстоятельствах. Теперь, то есть задним числом, Лиса это прекрасно понимала, однако не в том дело, что она понимала или нет, сегодня днем. Одиннадцать часов назад, подходя к зданию Бундескриминальамт, она тоже отдавала себе отчет в том, что собирается делать и чем все это для нее закончится. По любому, шансов у Лисы не было никаких. Или, может быть, все же был шанс, но только один на тысячу или миллион, то есть, такой, какой в нормальные планы никогда не закладывается. И все-таки она пошла. Вышла из гостиницы в ночь, нашла, рискуя напороться на очередного нюхача, слабый след Пикиной ауры, прошла по нему, как собака по запаху, и в начале третьего пришла туда, откуда, если даже сможет войти, выхода уже, скорее всего, не будет. Серый дом – штаб-квартира мюнхенского отделения Федерального ведомства криминальной полиции – в связи с известными, но вслух никем не озвученными, обстоятельствами, давно уже превратился в настоящую крепость. И это не метафора, хотя, по идее, здесь должны были заниматься и обычной уголовщиной тоже, и уж тем более не преувеличение. Так все на самом деле и обстояло. Толстый бетон «драконьих зубов» и стен, броневая сталь дверей и подвижных экранов, пуленепробиваемые жаропрочные стеклопакеты в узких, как бойницы, окнах, и датчики всех мастей, мимо которых не прошмыгнет даже мышь. А еще здесь были шумовые генераторы последнего поколения, способные свести с ума даже истуканов с острова Пасхи, и, естественно, ловушки. Множество самых разнообразных ловушек, изобретенных пытливой человеческой мыслью для охоты на колдунов. Газовые мины, дротики с ядами и наркотиками, автоматические пулеметы и прочие хитрые и опасные вещи, сработанные на совесть, действующие без вмешательства людей – слабое звено – и конкретно заточенные на таких же «выродков», как Лиса. ВКА давно уже занималась не одним лишь криминалом, а значит здесь – «К бабке не ходи!» – было все, что могла противопоставить рациональная по своей природе человеческая цивилизация иррациональной природе магии. И на поверку выходило, что не так уж беззащитен был человек разумный перед человеком колдующим. Отнюдь, нет, потому что, как ни крути, и у того, и у другого душа и тело в одинаковой степени есть сущности нераздельные и неразделимые. Одно без другого не существует. Во всяком случае, весь уже многолетний опыт противостояния утверждал, что это именно так и по-другому быть не может. Колдует-то тот же самый человек из костей и мяса. А коли так, то и мага можно убить или ранить. Ведь человеческая плоть смертна. И, следовательно, сагуса можно отравить или усыпить, поскольку организм его реагирует на яды и наркотики почти так же, как и организмы простых смертных. Его можно лишить сознания, обездвижить, сбить с толку, испугать наконец или устрашить. Много чего можно с ним сделать, чтобы помешать волхованию.

Конечно, в чистом поле, в толпе, в лесу или в городе, задействовать весь этот арсенал было сложно, если возможно вообще. И у магов появлялся шанс отбиться и уйти в бега. При том шанс сильный и, в любом случае, значительно отличающийся от нуля. Однако здесь, в стационаре, за счет огромной концентрации сил и средств у людей было полное преимущество. Здесь магия переставала – или почти переставала – быть решающим преимуществом. Не знать этого Лиса не могла, даже если бы никогда не состояла в боевке, где все эти важные подробности изучались на полном серьезе. Но она-то в свое время и в боевиках побывать успела, как тот пострел, что везде поспел. Так, какого же хрена, поперлась черту в зубы? Вопрос простой, но и ответ к нему имелся такой же очевидный. Она сорвалась.

Такое случалось, и не так уж редко, как хотелось бы. Устала, выдохлась, надорвалась… Или внезапно ощутила чувство вины перед той, кто должен был теперь умереть? Лиса не была первой и последней вряд ли станет. Рано или поздно, это происходило со всеми, или, во всяком случае, со многими. И чем дольше ты существуешь в подполье, тем больше вероятность срыва. Когда-нибудь и на чем-нибудь, но ты споткнешься. На чести или совести, на чувстве солидарности или ощущении бессмысленности своего существования. На страхе, наконец, вечном страхе подпольной крысы, который однажды обращается в свою противоположность – безумную и бессмысленную отвагу. Или, напротив, на переоценке свои сил, или еще на чем. Но, так или иначе, она это сделала вполне осмысленно. Купила билет в один конец и ни о чем, кроме своей самоубийственной задачи, не думала, предоставив судьбе взвешивать шансы и самой определять, кому жить, а кому умирать.

"Чего тут думать, трясти надо!" – вот как можно было выразить ее тогдашние ощущения. Она просто интуитивно и совершенно спонтанно, разумеется, ощутила полную невозможность для себя оставить все, как есть. Пика была ее подругой, и этого было достаточно. Поэтому и оказалась Лиса в начале третьего перед Серым домом, наскоро прикидывая, как пройдет первую линию обороны и совершенно не занимая голову вопросом, что будет делать потом, когда окажется внутри здания. Представить заранее, что там произойдет и как, Лиса не могла, а потому и не заморачивалась исследованием избыточных сущностей.

"Главное ввязаться в бой, а там посмотрим. Так, кажется?"

Впрочем, все вышло несколько иначе, чем она планировала, но виноваты в этом были не люди, и не сама Лиса, а случай в лице еще одного отморозка, который этой ночью поставил идею солидарности выше собственной жизни.

Внутри здания вдруг что-то произошло. Разобрать, что именно, Лиса в первый момент не смогла. У нее только возникло смутное ощущение целенаправленного движения "наружу". Однако уже через несколько секунд, когда с треском вылетели рамы в окнах третьего этажа, и из оголившихся проемов ударили столбы темного, перевитого жгутами дыма пламени, она не только убедилась в правильности своих ощущений, но и узнала почерк Черта.

"Черт!"

Внутри здания что-то громыхнуло, так что вздрогнула под ногами земля, и сейчас же взвыли сирены, и на крышах соседних домов вспыхнули мощные прожектора, заливая все пространство вокруг здания Бундескриминальамт нестерпимо ярким электрическим светом. И сразу же, будто того только и дожидались, раздались первые одиночные выстрелы, сразу сменившиеся автоматными очередями и глухими хлопками подствольных гранатометов. Впрочем, стреляли пока, по-видимому, только газовыми и световыми гранатами, так как разрывов слышно не было. Но и шумовые генераторы еще не включились тоже.

"Сейчас запустят генераторы… "

Лиса ударила "синью" по угловым окнам четвертого этажа и тут же, не глядя, на результат своей первой, имевшей чисто отвлекающий характер диверсии, со всей силы вломила "молотом" по стене в районе двойных броневых ворот. Массивная железобетонная стена, разумеется, устояла, только пошла трещинами да кое-где как бы обуглилась, но лиха беда начало. Лиса крутанулась на месте, посылая во все стороны, куда только получалось, полные пригоршни "ведьминого огня" и волны "озноба". В ближайших к ней зданиях и в машинах, припаркованных по краям улиц или остановившихся из-за внезапно вспыхнувшего боя на проезжей части, посыпались стекла, и кое где возникли быстро набирающие силу пожары. Разумеется, толку от ее действий было немного, но и цель у Лисы была совсем иной. Ей требовалось отвлечь внимание полицейских от прорывающегося Черта. Но в это время внутри здания полицейского управления с ужасающим грохотом обрушились межэтажные перекрытия, и Лиса поняла, что времени осталось в обрез. Или она поможет Черту выбраться, или им обоим конец. Она в последний раз ударила в уже ослабленную первым "молотом" стену и, не останавливаясь, бросилась в ужас своей "окончательной тишины". Рискуя так, как можно рисковать только перед лицом неминуемой смерти, она стремительно проскочила все три ступени "погружения" и, едва не потеряв сознания от колоссальности мира раскрывшегося перед ней, вокруг нее и внутри, рывком – без переходов и промежуточных "станций" – оказалась в жестоком холоде остановившегося времени.

Что именно случилось потом, в следующие за тем минуту или две, Лиса сказать затруднялась. Из "великого мгновения" ее, по-видимому, вышибли включившиеся генераторы белого шума, ударившие сразу на всех возможных частотах. К этому моменту, Лиса, возможно, успела перебить множество народу, как причастного к делу, так и совершенно безвинного, но, главное, обесточила весь прилегающий к месту боя район, потому что, очнувшись, обнаружила себя лежащей ничком на пахнущем бензином асфальте почти в полной – если не считать света от многочисленных пожаров – темноте. Впрочем, сознание вернулось к ней ненадолго. Превозмогая дикую резь в глазах и сводящую с ума боль в ушах, Лиса поднялась с земли. Увидела, как вырывается на улицу сквозь брешь, пробитую в бетонной стене, объятый пламенем человек, за которым тянется дорожка разрывов от бьющих вслед автоматических авиационных пушек, как человек этот – вялая, почти ничего не значащая мысль, "Черт?" – бросает во тьму неподвижное тело женщины, которую он, оказывается, нес на руках, и как за миг до этого, оттуда, из сплотившегося в створе улицы мрака, вылетают в сторону захлебывающихся бешеным лаем пушек-автоматов рваные комки раскаленной до белизны "ртути", и снова лишилась сознания, потому что откуда-то сверху, вероятно, с вылетевшего из-за домов геликоптера, на нее посыпались газовые бомбы.

8

Выйдя из под душа, Лиса протянула руку к белому махровому полотенцу и остро пожалела, что не взяла с собой в туалетную комнату ни сигарет, ни выпивки. На душе было погано, и что-то такое ей в любом случае сейчас не помешало бы. Но никакого алкоголя у нее, разумеется, не было ни здесь, ни в комнате, а сигареты… что ж пачка каких-то сигарет, оказавшихся по случаю в одной из угнанных ею машин, осталась лежать на прикроватном столике.

"Две минуты, – сказала она себе, набрасывая на плечи огромное полотенце. – Еще две минуты, и…"

Но желание оказалось настолько острым, что она опять – и притом совершенно неконтролируемо, что было очень плохо – оказалась в своем "нигде и никогда".

"Черт! " – ругнулась Лиса и моментально вернулась в свое мокрое, ощутимо подрагивающее от холода тело. Но дело было уже сделано. Подсознание сработало настолько стремительно, что Лиса даже не уловила, что и как она наколдовала. Однако, вернувшись в ванную комнату, обнаружила, что сжимает в левой руке толстостенный стакан, наполовину наполненный жидкостью цвета крепкого чая, а в правой – уже предупредительно раскуренную сигарету.

"Что за хрень?!"

Вид этих предметов оказался настолько неожиданным, что Лиса, так и не успев высушить мокрого тела, уселась на крышку унитаза и с недоумением, если не сказать большего, уставилась на свои руки. Впрочем, стакан занимал ее в меньшей степени. Он был стандартный, то есть такой, в каком ей подали бы виски в абсолютном большинстве баров Германии, но сигарета… Сигарета была, прямо сказать, не рядовая, характерная такая сигарета, но главное хорошо Лисе знакомая. Видела она уже одну такую. При том совсем недавно, как раз прошедшей ночью.

Лиса поднесла стакан к носу. Понюхала, продолжая искоса поглядывать на вьющийся над кончиком сигареты сизый дымок с чуть приторным и тоже знакомым запахом. Потом сделала осторожный глоток. И не разочаровалась. И тут же добавила. Разумеется, это был виски, причем очень хороший, выдержанный – из дорогих – и Лиса даже знала, что это за сорт, хотя дегустатором была аховым. Таким виски угощал ее несколько лет назад Ирландец – координатор северо-американской "ветки" Эстафеты. Так что подсознанию, судя по всему, и трудиться сильно не пришлось, оно просто вытянуло из памяти подходящее впечатление и…

"И как же я его сотворила?" – растерянно спросила себя Лиса, никогда не бывшая способной проделывать такие фокусы вне Города.

"А как я это делаю там?" – вопрос был не праздный, потому что она никогда, вернее давным-давно, его себе не задавала. Просто творила, и все. А как… В чистилище все что-то такое умели, так почему бы и ей не уметь?

Но вот сигарета… С ней все обстояло гораздо хуже, потому что Лиса совершенно не помнила, что бы когда-нибудь курила такие сигареты, да еще и с грасом.

"Обалдеть!" – она встала с горшка и, не обратив никакого внимания на то, что так и неиспользованное по назначению полотенце соскользнуло с плеч, шагнула к зеркалу.

"Н-да…" – еще секунду или две Лиса стояла перед зеркалом, а потом опрометью, как была голая и мокрая, бросилась в комнату.

Сумочка оказалась именно там, где она помнила, в кресле у стены. Там же была свалена и вся ее одежда, наскоро сброшенная чуть больше двух часов назад. Отшвырнув джинсы в сторону, и зажав мешавшую сигарету в зубах, Лиса одной рукой открыла сумочку и, достав из нее паспорт, раскрыла на первой странице. Сомнений не было – на фотографии в паспорте она увидела точно то же, что и в зеркале, лицо.

"Твою мать!" – она залпом допила оставшийся в стакане виски, затянулась, и снова пошла в ванную.

Однако зеркало менять показаний не собиралось. Там, по ту сторону стекла, в иллюзорном мире отражения перед Лисой стояла совсем не та женщина, которую она ожидала увидеть. Нет, при ближайшем рассмотрении, что-то от Доминики Граф в ней определенно осталось, но совсем немного. Волосы стали длиннее и изменили свой цвет. Теперь на голые плечи Лисы ниспадала волна совершенно седых волос. Изменились и черты лица, став жестче, но, пожалуй, и интереснее, выразительнее, а глаза из голубых стали темно синими. А вот брови и ресницы и… да, опустив взгляд, она убедилась, что раньше, как и Доминика, была брюнеткой.

"Господи прости!" – но если честно, женщина эта Лисе понравилась гораздо больше, чем уже почти исчезнувшая фрекен Граф. Эта… Лиса недоверчиво заглянула в паспорт, но все так и было, как подсказывала неизвестно откуда взявшая эти подробности память. Дебора Варбург была несколько старше, чем Доминика, хотя и не на много. Вопреки бросающейся в глаза седине – вполне уместной, как ни странно, и даже эффектной – это была молодая тридцатилетняя женщина, интересная и сильная, хотя писаной красавицей ее, вероятно, назвать было нельзя. Но, в любом случае, с первого взгляда становилось очевидно, что была она, что называется, необычной. А еще… Еще, если она и не приходилась сестрой-близнецом Деборе из Города, то и сходства черт между двумя этими женщинами, не увидеть было трудно.

Глава 10
Невыносимая сложность бытия (4-5 октября, 1999)

1

Каскад изменился даже сильнее, чем он предполагал. Во всяком случае, на Карнавальной улице и вокруг Итальянской площади за прошедшие годы появилось много совершенно новых зданий, некоторые из которых отличались особой изысканностью и, пожалуй, даже вычурностью. Противоестественный союз неоготики и западноевропейского барокко способен был, оказывается, творить чудеса. Да и у многих старых домов, которые Виктор, как ни странно, все еще хорошо помнил, видимо, сменились хозяева, преобразившие их облик – в угоду собственному вкусу и потребностям – почти до полной неузнаваемости. Впрочем, если быть последовательным, чего-то в этом роде ожидать и следовало. Город менялся просто потому, что все время менялись его обитатели. Это происходило всегда и везде, теперь случилось здесь. Пятнадцать лет большой срок даже для обычных человеческих городов, ну а в Чистилище, полтора десятка лет это и вообще целая эпоха.

"Сменилось поколение", – отметил он, прогулявшись по обретшим новую, пусть и призрачную или, вернее, иллюзорную жизнь улицам.

На самом деле, Каскад стал новым городским центром не сегодня и не сразу. Насколько Виктор помнил, Итальянская площадь и прилегающие к ней улицы начали привлекать молодежь еще лет семнадцать-восемнадцать назад. А некоторые полюбили этот, в то время тихий и малопосещаемый уголок с самого начала. Так что новизна личин и городских видов не должна была вводить в заблуждение. Наверняка, здесь все еще можно было встретить и кого-нибудь из городских старожилов. Причем, не лишь бы кого, а именно тех, кто мог Виктору теперь понадобиться.

"Или нет", – последняя мысль в равной степени относилась, как к тому, что на Каскаде можно увидеть и знакомые лица тоже, так и к тому, что встреча с кем-то из старожилов все еще могла иметь для Виктора хоть какую-то ценность.

Он посидел немного в "Шабаше" – надо отдать должное вкусу хозяина – стильном кабаке, где, впрочем, не подавали ничего лучше горького пива, напомнившего Виктору венгерское, произведшее на него когда-то, в Будапеште, самое неприятное впечатление, и дрянной, "доперестроечной" водки. Затем, прогулялся по самой площади, рассматривая вечно сухие фонтаны и витрины новых кафе и ресторанов, которые, несмотря на дневное время (во всяком случае, в Европе и ее окрестностях), отнюдь не пустовали. Потом, от нечего делать, зашел в харчевню Клары, которая, как он помнил, являлась подлинным старожилом Каскада вообще и Итальянской площади, в частности, но ни луковый суп, ни традиционный портвейн его сейчас не заинтересовали. И, побродив еще немного по переулкам за "королевским" дворцом, где располагались мастерские местных художников, и где Виктор нашел несколько по-настоящему неординарных работ, созданных людьми, которые на самом деле, то есть в своей настоящей жизни, скорее всего, не были способны даже на то, чтобы ровно провести прямую линию, вернулся на площадь. Здесь он немного послушал игру уличного музыканта, бездарно, но с чувством игравшего на дрянной скрипке, поболтал – ни о чем – с каким-то словоохотливым типом из относительно новых старожилов, и наконец присел отдохнуть в кафе "У Лешего", где со вкусом и удовольствием выпил кофе по-ирландски, на удивление оказавшийся просто великолепным. Лешего – худого, как щепка, и вечно хмурого, какого-то по-осеннему пасмурного мужика с седым бобриком коротко стриженых волос на шишковатой голове и крупными, но грубыми чертами лица, Виктор помнил еще по Верхнему городу, но вот тогдашние напитки Лешего особого впечатления как будто не производили. Впрочем, люди не только стареют, они еще и учатся. Так что ничего необычного в таком обороте дел, в общем-то, не было. А вот увидеть второе уже знакомое лицо, даже такое, каким обладал хозяин кафе, было просто приятно, так что Виктор задержался у Лешего дольше, чем предполагал, и с удовольствием выпил еще одну чашку кофе. И сливки, и виски – по-видимому, "настоящий" ирландский мальт – были выше всяческих похвал, да и сама атмосфера традиционного английского паба, в котором, однако, не разливали ни пива, ни эля, располагала к неторопливому времяпрепровождению, что было более чем, кстати, так как спешить Виктору было совершенно некуда. К тому же кафе-паб Лешего оказался местом весьма оживленным. Не то, чтобы из-за своей популярности он был битком набит. Но люди сюда заходили все время и, если и не задерживались надолго, то, уж во всяком случае, и не молчали, а, разговаривая, голосов не понижали, так что уже через десять минут, без всяких на то особых усилий, Виктор оказался в курсе всех сколько-нибудь значимых новостей Города и Мира. И новости эти, положа руку на сердце, ему совсем не понравились. Вернее, ему не понравилась одна конкретная новость, которую больше всего, собственно, и обсуждали.

Известие, что ночью женился какой-то Чел из Цитадели, оставило Виктора равнодушным. Он не знал ни этого человека – и даже угадать не мог, чем он так знаменит – ни того, что такое эта Цитадель, и что с ней не так. Соответственно, ему не интересны были и гадания о том, на ком женился этот неведомый ему Чел и почему. Во всей этой истории по-настоящему интересным было одно лишь упоминание имени Монгола.

"Значит, Монгол жив, – отметил Виктор, прислушиваясь к щебетанию двух дамочек, пристроившихся на высоких табуретах около стойки и не забывавших, несмотря на увлекательную тему разговора, демонстрировать всем желающим, свои длинные гладкие ноги едва ли не до самых трусов которые, впрочем, у обеих отсутствовали, как факт. И это тоже было не новым и очень даже характерным для Города явлением, которое проявилось почти сразу, как только первые маги начали топтать его улицы и, по всей видимости, за прошедшие годы ничего здесь кардинально не изменилось. Для многих Город был не только местом, где можно встретить себе подобных и хоть немного пожить, не таясь, но еще и редкой и почти недостижимой для обычного человека возможностью реализовать любые свои фантазии, даже самые неприличные, любые желания, даже такие, которым на "той стороне" места не было или не могло быть по самым разным обстоятельствам, от моральных до физических. Однако заниматься социологией и антропологией Чистилища в планы Виктора ни сейчас, ни вообще не входило. Все, что следовало об этом знать, он узнал еще много лет назад, а для новых исследований не было ни причины, ни, что самое главное, настроения.

Точно так же, мало заинтересовало его и обсуждение идущих уже целую неделю по всей Европе облав, направленных, как будто, против маргиналов всех мастей и раскрасок и против партий и организаций, находящихся по краям политического спектра. На самом деле, эта была очередная акция властей в их длящейся уже более трех десятилетней войне против магов. Такое уже происходило на памяти Виктора, и не раз. Так что ничего нового для себя он не узнал. Еще одна операция, только и всего. А вот вызвавшее у местной публики настоящий ажиотаж известие о ночных столкновениях в Мюнхене оказалось очень интересным, потому что, если "очевидцы" не врали, а они, похоже, не слишком преувеличивали, ночью там отметились, как минимум, два мага совершенно невероятной силы. В свое время, такое могли устроить Нерон или Конфуций, Агасфер, Калигула или Аарон… Однако во время их последней встречи, Лиса сказала, что все они давно и безнадежно мертвы. Следовательно…

Дверь из толстого голубовато-сиреневого стекла, покрытая снежными узорами, открылась, и в паб вошел Бах. Высокий, элегантный, с черной тростью в руке, он "равнодушно" оглядел зал, сдержанно кивнул бармену, не торопясь, прошел к свободному столику – у Виктора сразу же возникло впечатление, что стол этот был свободен для Баха всегда – и сел. Не прошло и минуты, как перед джентльменом с седыми висками возник, как бы, сам собой стакан с виски.

"Это судьба…" – Виктор допил кофе и, оставив насиженное место, пошел "знакомиться".

– Здравствуйте, господин Бах, – сказал он, вплотную приблизившись к столику, за которым в одиночестве сидел со своим стаканом Петр Кириллович Лавров.

– Добрый день, – вежливо ответил старик, поднимая на Виктора взгляд внимательных серых глаз. Вероятно, он пытался сейчас вспомнить этого абсолютно незнакомого ему невысокого мужчину, похожего не только одеждой, но как будто даже и внешне на Алексея Александровича Каренина в исполнении актера Гриценко. – Мы знакомы?

– Нет, – так же вежливо улыбнулся Виктор. – Но у меня к вам дело, милостивый государь. Вы позволите? – и он кивком указал на свободный стул.

– Садитесь, – "равнодушно" пожал плечами Петр Кириллович. – Я вас слушаю.

– Благодарю вас, – Виктор сдержанно, вполне в рамках своей нынешней роли, поклонился и, присев к столу, жестом показал бармену, что хотел бы получить то же самое, что и господин Бах. – Собственно, дело у меня простое. Некто, кого вы, по-видимому, должны помнить, но кого, вероятно, все остальные успели забыть, просил передать вам, господин Бах, следующее. В ближайшее время, к вам – там, а не здесь – придет человек и передаст привет от вашего старого друга. Назовет он и пароль. Разумеется, пароль старый, так как нового, по известным вам причинам, он знать не может. Человек этот, – Виктор сделал паузу, предоставляя, бармену возможность поставить перед ним стакан и вернуться к стойке. – Передаст вам весьма ценную информацию по интересующим вас и ваших друзей вопросам. Вы меня понимаете?

– Возможно, – дипломатично ответил Бах, который не мог не обратить внимания ни на осведомленность незнакомца в очень специфических вопросах, ни на то, что тот упомянул, пусть и в завуалированной форме, имя давно сгинувшего Некто Никто.

– Ну и, слава богу! – улыбнулся чужими губами Виктор. – Информация, если я правильно понимаю, имеет вполне сенсационный характер, и наш общий друг полагает, что она должна быть, как можно скорее распространена по всем возможным каналам. Здесь и там. Вот, собственно, и все.

Виктор отхлебнул из стакана и, хотя виски был аутентично хорош, внутренне поморщился, как делал всегда, когда пил крепкие напитки, хоть в этом мире, хоть в том.

– А сам наш общий друг, – медленно спросил Бах. – Он зайти на чашечку кофе не хочет?

– Возможно, – с той же интонацией, что давеча Бах, ответил Виктор. – Возможно, что и хотел бы. Возможно, он не отказался бы и от вашего фирменного… кофе, – Виктор прекрасно знал, что Петр Кириллович никакого кофе давно уже не пьет, потому что предпочитает крепко заваренный чай с лимоном. – Но, возможно так же, что он просто не сможет.

"Возможно, – подумал Виктор без раздражения и тоски. – Я уже ни к кому не смогу прийти. Мертвые не возвращаются, не так ли? Но иногда… воскресают. Посмотрим".

– Господь обещал нам жизнь вечную, – эти слова Баха можно было принять в том смысле, который отвечал контексту разговора, но в то же время, это был очень старый и никому, кроме них двоих, неизвестный пароль.

– Я знаю, о чем вы, – сказал Виктор, но отзыва не назвал, оставив, таким образом, вопрос о своем происхождении открытым. – Но обстоятельства, господин Бах, иногда сильнее нас.

– Вы правы, – согласился явно не на шутку озабоченный его словами Петр Кириллович. – Это все?

– Да, – Виктор отхлебнул еще виски и хотел было уже встать, но вдруг сообразил, что некоторые недоумения легко разрешаются при помощи слов.

– Скажите, господин Бах, – спросил он, отодвигая от себя пустой стакан. – Давно ли вы видели здесь донью Рапозу?

– Я видел ее несколько дней назад, – настроение Баха неожиданно изменилось. Сейчас он явно был чем-то расстроен.

– Прошу прощения, – сказал Виктор осторожно, удивляясь, такой реакции старика. – Я чем-то вас расстроил…

– Вы, видимо, просто еще не в курсе, милостивый государь, – в серых глазах Баха появилось недоуменное выражение. – Донью Рапозу вычислили, и ее лицо, настоящее лицо, уже который день показывают по всем каналам телевидения.