Текст книги "Твари Господни"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

2

Ощущение было такое, как будто она заново родилась.

Новая, кардинально переработанная и улучшенная версия.

Впрочем, учитывая, откуда она вернулась – "Оттуда не возвращаются, не так ли?" – но, главное, как она оттуда вернулась, чего-нибудь в этом роде и следовало ожидать.

Воздух казался чистым и прозрачным, как оптическое стекло. И это при том, что в предрассветной мгле и острые-то глаза не много различат, а если ко всему прочему небо обложено тучами, из которых вот уже несколько минут льет, как из ведра, то видимость – даже в свете мощных фар новенького BMW – сокращается до жалких нескольких метров. Нормальные водители в таких условиях снижают скорость до минимума или вовсе останавливаются, пережидая на обочине, острую фазу потопа. Однако Лиса дорогу видела так, как если бы ей ничего не мешало. И даже лучше. Зрение совершенно очевидным образом обострилось, а слух ловил каждый даже самый тихий звук, выцеживая его из общего слитного фона. Сердце билось ровно и уверенно, но кровь, вопреки этому очевидному факту, казалось, мчится по жилам, как ополоумевшая. Но ни на эмоции, ни на мышление это никак не влияло. Сознание оставалось холодным и кристально ясным, а на душе – несмотря ни на что – было удивительно покойно, почти так же, как когда-то давным-давно, когда маленькая Алиса задремывала у мамы на руках. Вполне нормальным такое сочетание не сочетаемых качеств, признать было трудно, но интуитивно Лиса понимала, что для нее все это как раз нормально и… временно. "Со временем пройдет", как говорится, а пока есть то, что есть, и это ей совершенно не мешало. Тем не менее, сказать, что Лиса уже вовсе отошла от того, что ей довелось пережить этой ночью, было бы неверно. Не отошла, не остыла. Просто гнев и ненависть обратились во что-то иное, совершенно Лисе незнакомое, но отторжения не вызывающее. Холодное, как лед, и опасное, сход лавины.

Машина мчалась сквозь ночь и дождь, а Лиса, как будто бы занятая своими мыслями, сеяла – буквально, между делом – смерть и разрушения, совершенно не заботясь, как кажется, о сохранении своего инкогнито. Она последовательно зажгла шесть попавшихся ей на глаза административных зданий, причем полицейский участок – вместе с полутора дюжинами мгновенно умерших от сердечного приступа служащих. Сейчас ей нужен был хаос, вот она его и творила, тем более, что события в "больничке" долго оставаться незамеченными не могли.

"На раз!"

На мертвой в этот час муниципальной стоянке, стремительно улетевшей уже куда-то за спину, громыхнули взрывающиеся бензобаки оставленных там на ночь машин.

"А тебя кто звал?" – у патрульной машины, вывернувшей на скорости с поперечной улицы, сорвало с креплений мотор и ударом "молота" вогнало внутрь салона, убивая и калеча находившихся там полицейских, которые даже понять ничего не успели.

"Что я делаю?" – но мелькнувшая у нее мысль была лишена самого главного, эмоциональной окраски. То, что сейчас делала Лиса, не было ни местью, ни поступком свихнувшегося от страха и ненависти человека. Это были всего лишь правильные действия в предложенных – не ею – обстоятельствах, имя которым – война. А на войне, как на войне. Ведь так?

3

Он умер в половине шестого. Утро только начиналось. Едва рассвело. Но его это уже не касалось. Врач констатировал смерть – никаких реанимационных мероприятий, разумеется, не проводилось – и Виктор оказался предоставленным самому себе. Впрочем, выбор «развлечений» был невелик: «сидеть» на собственном трупе, по-любому не имея ни малейшей возможности вмешаться в ход предполагаемых событий, или отправиться в Город. Естественно, Виктор предпочел путешествие. Во-первых, он давно не бывал в Городе, и ему было просто любопытно, что там теперь и как. А во-вторых… Если смерть окажется окончательной, свой последний день он проведет все-таки как человек. Ну а если, господа Лорды уложатся в график, то день, прожитый под Светлыми Небесами, не повредит тем более. Ведь теперь – если, конечно, это теперь состоится – «жить» снова означало «существовать» в обоих мирах. Однако, в любом случае, ни Некто Никто, ни старик Иаков возвращению в этот ли мир, или в тот, не подлежали. Они давно стали достоянием истории, вот пусть там и остаются. А в Город придет кто-нибудь другой.

Он бросил "последний взгляд" на то, что совсем недавно являлось телом Виктора Львовича Корфа, одинокого пятидесятивосьмилетнего репатрианта из Советского Союза, как если бы хотел попрощаться с покойным или запомнить его последний облик, и без какого-либо сожаления обратил свои "глаза" к Звездному Небу. Оказалось, что сделать это совсем несложно. Виктор ничего не забыл и навыков, наработанных в прежние годы, не растерял. Захотел увидеть звезды, и вот они уже перед ним, хотя рисунок созвездий, как он тут же заметил, изменился до неузнаваемости. Это было иное небо, и многих знакомых звезд на нем не было. Зато появились другие.

– Привет! – подмигнула ему зеленоватая средней величины и светимости звезда.

– Привет, – усмехнулся в ответ он. – Как дела?

– Ничего, – неуверенно откликнулась звезда. – А ты кто?

– Я-то никто, – улыбнулся Виктор. – А вот ты, дружок, выходит, кто-то.

– О чем ты? – Алек Керк по прозвищу Лапа, сотрудник девятого специального отделения МИ-6 (адрес, телефон и адрес электронной почты прилагаются) предпринимал в полном смысле нечеловеческие усилия, пытаясь понять, кого занесло в этот вечер в Великий Эфир, но все было тщетно. Этот оператор оказался ему не по зубам, и, надеясь, что и новичок не смог расколоть его инкогнито, Алек почел за лучшее откланяться. Он ушел по-английски, не попрощавшись, но для Виктора это уже никакого значения не имело. Оператора, работающего на правительство, он вычислил на раз.

"С почином вас, Глеб Егорович, – усмехнулся в душе Виктор. – А ты гуляй, выкрест, авось еще встретимся".

Зеленая звездочка мигнула и как бы притухла, перейдя из активного состояния в пассивное. А Виктор искал уже совсем другую звезду – желтую, яркую – которая должна была находиться в левом центральном секторе верхней полусферы. Она там, собственно, и находилась, только сейчас спала. Но дело было не в том, спит эта звезда или бодрствует, а в том, что изменилась она за прошедшие годы едва ли не до неузнаваемости.

"Все течет, – вынужден был повторить Виктор известную истину. – Все меняется. А чего, собственно, ты ожидал?"

И вторая, парная ей и тоже желтая, сонно пульсировавшая на противоположном конце "галактики", изменилась тоже. Звезды эти набрали немалую силу, почти полностью сменили цветность, изменились в размерах… и обе подошли к положенному им пределу. Кем положенному, зачем и когда? Виктор полагал, что знает ответ, но это, по большому счету, ничего не меняло. Не могло уже изменить.

4

Отзвуки далекой бури догнали Ольгу на девяносто пятом шоссе на полпути к Гармиш-Партенкирхену. Бой, вспыхнувший в оставленном ею почти два часа назад Мюнхене, длился невероятно долго, и, прикинув частоту и силу идущих оттуда «раскатов», она решила, что одним ночным знакомцем там вряд ли обошлось, а Катарина, при всех, давно и хорошо, известных Ольге достоинствах, на такие подвиги была неспособна.

"Она там статист, а не прима, – решила Ольга, инстинктивно прибавляя скорость. – Как минимум, два очень сильных сагуса, и дерутся они отчаянно".

На этот раз, "откат" Ольгу не только не "убил", но даже "с места не сдвинул". Впрочем, дорога была почти необитаема – редкие машины или обгоняли Ольгу, что случалось редко, или сразу же безнадежно отставали, что как раз и являлось общим случаем – и опасаться, что кто-то заметит неадекватное поведение водителя, не следовало. На гуляющую между полос машину никто даже внимания не обратил бы, просто потому, что некому было это увидеть. Но Мазда, на которой они ехали, даже не вильнула ни разу.

"Предупрежден, значит вооружен, ведь так?"

С того момента, как они расстались с Чертом, чего-то в этом роде Ольга все время и ожидала. Это было настолько очевидно, что, когда наконец произошло, она была вполне готова, а это, при любых обстоятельствах, не пустяк. Пропал эффект внезапности, ну а кроме того, она была в отличной форме. Лучше себя чувствовать – в этом теле и в этом мире – она просто не могла. Но даже при всем при том, ей понадобилось все ее самообладание и железная тренированная воля, чтобы справиться с волнами дурноты, окатывавшими ее раз за разом на протяжении долгих десяти минут, и острой болью в позвоночнике, временами становившейся просто невыносимой. Что тут скажешь? Воля волей, но и "откат" был нерядовой.

"Катарина… – подумала она во время очередной паузы. – Надеюсь, сестра, ты уцелеешь", – Ольга не знала, часто ли случаются теперь такие из ряда вон выходящие события. По крайней мере, Август говорил, что раньше такое являлось большой редкостью. Соответственно, она не знала, что и думать, но, возможно, виной всему было невероятное стечение обстоятельств. Однако могло случиться и так, что мир изменился, и война уже началась.

"Война… " – слово это Ольгу не пугало. Рожденная для боя, другой судьбы она себе не желала, прежде всего, потому, что не могла представить. Однако сейчас война перестала быть общим, а значит, не проясненным понятием. Она стала свершившимся фактом. Во всяком случае, так все, случившееся этой ночью в Мюнхене, ощущалось Ольгой и ее спутниками. А на войне сражаются и умирают, и, возможно, сейчас, в эти самые секунды, когда она гнала Мазду сквозь ночь, стремясь как можно скорее достигнуть границы, настал черед Катарины. Однако знать наверняка, что там произошло, было нельзя, и оплакивать Катарину поэтому, было преждевременно.

"Время покажет", – Ольга обошла идущие на большой скорости длинные многотонные фуры и снова оказалась на шоссе одна: один на один с дорогой, не ясным будущим, которое еще предстояло построить, и трудными мыслями из тех, что редко посещали ее раньше и не оставляли теперь ни на мгновение.

А там, в оставленном ими немецком городе, все наконец закончилось, и долго – несколько часов подряд – было тихо, как, впрочем, в обычной ситуации и должно было быть. Возможно, поэтому второй за эту длинную ночь удар, похожий на всесокрушающую волну цунами, оказался для Ольги полной неожиданностью. Первый из череды невероятно мощных "откатов" пришел уже под утро на дороге из Сент-Галена в Цюрих, километрах в десяти от Ватунгена. Судя по направлению, это снова случилось в Мюнхене или где-то в ближайших его окрестностях, но, несмотря на расстояние, а оно было уже велико, Ольгу тряхнуло так, что она едва не потеряла управление машиной. В следующее мгновение ее буквально вывернуло наизнанку, но, во всяком случае, сознания она не потеряла, как это случилось теперь с ее спутниками. С огромным трудом она удержала Мазду на дорожном полотне, но долго сопротивляться хаотично бьющим в спину "волнам" было выше ее сил. И, снизив скорость до минимума, она с грехом по полам добралась до съезда на какую-то боковую – совершенно сельского вида – дорогу и, заехав поглубже в лес, остановилась, пережидая пока не закончится этот ужас. Впрочем, вернуться на шоссе она не смогла и после того, как бой в Мюнхене – "Что же там происходит?!" – уже угас. Ни у нее, ни, тем более, у ее бойцов, просто не оказалось на это сил. Ей потребовалось минут сорок, чтобы окончательно придти в себя, "почистить" машину и привести в порядок совершенно "разболевшихся" спутников. Однако даже спустя два часа, когда они вылетели на Боинге 737 компании "Аль Италия" рейсом на Милан, все они – и Ольга, и ее бойцы – были несколько не в себе от "передозировки" обрушившейся на них живи, и производили впечатление крепко выпивших людей. Впрочем, для секьюрити аэропорта и стюардесс итальянского лайнера этого объяснения оказалось вполне достаточно. От всех четверых разило шнапсом так, как только и может быть, если человек старательно и, не менее пяти минут кряду, полощет себе этой гадостью горло.

"Но зато и простуда нам теперь не страшна, – легкомысленно подумала Ольга, занимая кресло в салоне самолета. – А пить надо меньше".

5

– Здравствуй, Георг, – сказал он, входя в кофейню. – Рад, что ты уже на месте.

Георг с интересом посмотрел на него из-за стойки и, видимо, опознав по каким-то одному ему – а может быть и не только ему – известным признакам, коротко поклонился:

– Рад вас видеть в здравии и довольстве, сударь. Мы прежде встречались?

– Несомненно, – усмехнулся Виктор. – Встречались, и неоднократно. Я Август, и дорога моя лежит сквозь сердце бури.

"Несколько вычурно, не так ли? Но слово не моя стихия. Увы".

– Если позволите, князь, – на этот раз Георг поклонился так низко и с таким выражением на лице, что окажись здесь по случаю кто-нибудь из горожан, удивлению его не было бы предела. – Я принесу вам ваше питье.

– Сваришь мне кофе по-арабски?

– Если таково ваше желание, господин, – с этими словами, Георг, вышедший было из-за стойки, вернулся на свое место и, отвернувшись от Виктора, не мешкая, принялся за дело.

– Какие новости? – спросил Виктор, присаживаясь за ближайший столик и закуривая.

– Заходило семь человек, – не оборачиваясь, ответил Георг. – Они помнят Гурга. Удивляются. Некоторые встревожены. Их мучают сомнения.

– Кто такие?

– Назвались только трое. Иван, Кукла и Портной.

– Портной, – повторил за Георгом Виктор. – Высокий крепкий блондин. Похож на буконьера…

– Да, – коротко подтвердил Георг.

– Что-то еще?

– Женщина, – Георг все-таки оглянулся, посмотрев на Виктора через плечо. – Очень необычная женщина, ваша милость.

– Женщина…

"Неужели?"

– Надеюсь она назвалась? – спросил он вслух.

– И да, и нет, мой князь, – Георг не изменил позы, так и стоял, глядя на Виктора через плечо. – Она назвалась Деборой, но я не уверен, что это ее подлинное имя.

"Не она… "

– Дальше.

Какая-то Дебора в Городе была еще в его время, но он ее совсем не помнил.

– Высокая, – сказал Георг. – Красивая, волосы черные, глаза синие. Одета, как светская дама начала века. Я бы сказал, Париж или Рим, может быть, Вена. Но это мое субъективное мнение. Драгоценности… Изысканные. И, кажется, неслучайные. Что еще? Курит длинные черные сигареты…

– Тебя что-то насторожило? – Самого Виктора визит странной дамы не столько насторожил, сколько заинтриговал. Никого подходящего под описание, данное Георгом, он не знал.

– Она вела себя странно, – Георг вышел из-за стойки и подошел к Виктору. – По-моему, она все время о чем-то думала. О чем-то для нее важном, – Георг поставил на стол чашку с кофе и бокал с коньяком. – Потом смотрелась в зеркало.

– Вот как, – Виктор пригубил коньяк и на секунду задумался. – Может быть, она забыла, как теперь выглядит?

"Она обернулась?"

– Или вовсе этого не знала, – кивнул Георг. – Может быть. Но есть еще одна вещь. Она просила передать привет племяннику старика Иакова, буде такой здесь вдруг объявится.

"Дебора… Судья и пророчица… И ведь она меня спрашивала об обращении".

– Вот как, – повторил Виктор. – Очень интересно.

Деборы, во всяком случае, такой Деборы, как описал ее Георг, Виктор совершенно не помнил. Но и забыть такую женщину не мог тоже. Значит, не знал. И это было очень странно, поскольку она, совершенно очевидно, являлась старожилом Города, иначе откуда бы ей знать про Иакова и Гурга? Следовательно, это был кто-то, сменивший личину. Настораживало, однако, то, что она взяла так резко "в карьер". В Чистилище так дела никогда не делались, если конечно, за время его отсутствия тут не произошло каких-то совершенно драматических перемен в модус проседенти.[50]50
  Модус проседенти (лат.) – образ действий, порядок выполнения каких-либо обязательств.


[Закрыть] Но в это Виктор совершенно не верил. Тогда, что?

"Она?"

– Еще что-то? – спросил он вслух, предчувствуя, что главное еще впереди.

– Да, – кивнул Георг. – Она сказала, что всегда будет помнить ту музыку. Не знаю, что она имела в виду, но мне кажется, это похоже на код.

"Дебора… и музыка… Она научилась менять облик? Почему бы и нет. При ее-то силе… Значит, все-таки она?" – он вспомнил набирающую силу и меняющую цветность звезду и согласился, что теперь от Лисы можно было ожидать всего. Его только тревожила поспешность, с которой она пошла на контакт с Георгом. Что это могло означать?

– Спасибо, – сказал он вслух. – Это интересная информация. Ты надежно залег?

– Не тревожьтесь, князь, – улыбнулся Георг. – Нас там трое. Мы будем держать точку круглосуточно.

– А Гектор?

– Командир и еще четверо в пути.

– Далеко вас забросило? – вот этот вопрос был крайне актуален. Гектор был первым, о ком ему стало достоверно известно.

Георг перегнулся через стол и, неразжимная губ, сказал то, что хотел знать Виктор:

– Двенадцать часов лета.

"Двенадцать часов… Увы".

– Они уже вылетели? – спросили он вслух.

– Вряд ли, – с сожалением в голосе сказал Георг и покачал головой.

"Время".

Судя по всему, Гектор не успевал или успевал впритык. А от других вестей пока не было.

– Добрый день! – Виктор оглянулся через плечо и посмотрел на нового посетителя. За прошедшие годы Наблюдатель почти не изменился. Впрочем, личины меняются редко и совсем не так, как меняются носящие их люди.

– Добро пожаловать! – Гостеприимно улыбнулся новому посетителю Георг. – Не желаете ли кофе? Ликер, коньяк… виски? – добавил он, рассмотрев ковбойский наряд Наблюдателя.

– С удовольствием, – Наблюдатель, не скрывая интереса, оглядел помещение и, встретившись взглядом с Виктором, вежливо кивнул. – Добрый день.

– Я Виктор, – представился Виктор и вдруг сообразил, что некоторое время как перестал быть Августом, нежданно-негаданно вернув себе настоящее имя.

"Перед смертью, что ли?" – Но так или иначе, по всему выходило, что нигде теперь не было места ни, Иакову, ни Некто Никто, ни, тем более, князю Августу.

– Я Виктор, – сказал он и чуть приподнял бровь. – А вы, сударь?

– Наблюдатель, – усмехнулся ковбой, снимая свою вполне типическую "стетсоновскую" шляпу. – Так меня здесь называют. А вы, значит, из новых…

– Да, – кивнул Виктор. – Я здесь недавно. А вы, стало быть, старожил?

– Да, – Наблюдатель, не спрашивая разрешения, сел на место вставшего, чтобы обслужить его, Георга. – Лет двадцать появляюсь.

– И как там, у вас в прериях? – спросил возившийся за стойкой Георг.

– Да все спокойно, – пожал плечами Наблюдатель. – Вашими молитвами, сэр. Бизоны отдельно, индейцы отдельно. Ну а мы сами по себе.

"Забавно, – подумал Виктор, дружелюбно рассматривая этого, на самом деле, хорошо известного ему человека. – Забавно! Кажется, это называется системой Станиславского".

6

Просыпаться не хотелось, но следовало. Два часа, отпущенные себе Лисой на сон и отдых, прошли, как ни бывало, и хотя она совершенно точно знала, что этого вполне достаточно, психология с физиологией отнюдь не близнецы сестры. У каждой свои резоны и свои предпочтения. Поэтому, обнаружив себя в уютной комнате сельской гостиницы с зашторенными окнами и толстыми, не пропускающими посторонних звуков стенами, на огромной удобной кровати, под теплой и в меру, то есть совершенно как надо, тяжелой «крестьянской» периной, просыпаться по-настоящему Лисе категорически не хотелось. По внутреннему ощущению тепла и покоя, вот так бы и лежала, нежась в легкой, как детский сон, и такой же беззаботной дреме. И никуда, естественно, не торопилась, потому что суета враг довольства, а иллюзия покоя и безопасности так соблазнительна; особенно для человека, находящегося в бегах, да еще пережившего не далее, как прошедшей ночью свою собственную смерть. Однако два часа истекли.

"Труба зовет", – тоскливо подумала Лиса, ощущая, как исчезает розовая дымка заемного счастья, и, превозмогая собственное нежелание принимать мир таким, какой он есть, все-таки вылезла из-под перины и поплелась в душ.

Сюда, в эту крохотную деревушку в Баден-Вюртенберге, она добралась в начале двенадцатого на третьей по счету, после памятного BMW, машине. Эту последнюю – темно-вишневую Ауди – Лиса нашла в Кемтене. Машина стояла около явно пустого, то есть оставленного людьми не сегодня, и даже не вчера дома. И, "поговорив" минут пятнадцать с чистенькой подтянутой старушкой из соседнего коттеджа, Лиса узнала, что хозяин дома, Людвиг Кантцель, уже с неделю находится в отъезде и возвращаться ранее середины ноября, не собирается. Отблагодарив словоохотливую – впрочем, не по своей воле – женщину блаженным беспамятством, в котором, тем не менее, поселилась теперь стойкая уверенность в том, что гер Кантцель отправился в путешествие на своей машине, Лиса посетила оставленный без присмотра дом, где без труда – и даже без использования магии – нашла документы на Ауди и ключи, и, воспользовавшись, случаем, выписала себе великолепную доверенность, благо образчики почерка хозяина имелись в изобилии. Она даже перенесла на доверенность печать и подпись местного нотариуса, изъяв их с какого-то другого документа, из тех, что нашлись в письменном столе аккуратиста Людвига. Тут уж без магии, естественно, не обошлось, как и при доведении до ума украденных еще в Мюнхене водительской лицензии и общеевропейского паспорта. Однако, колдуя над документами, Лиса была совершенно спокойна. Она знала теперь, что никто ей не помешает и эманацию не засечет.

Минувшая ночь не прошла бесследно и на память оставила не только до сих пор ноющие шрамы, но и бесценные дары. Оказалось, что, волхвуя, не обязательно зажигать "маяк". И без него можно обойтись. Нельзя сказать, что открытие это досталось Лисе дешево, но факт остается фактом, из неожиданно и при самых омерзительных обстоятельствах обнаруженного "внутреннего пространства", как оказалось, можно было превосходно колдовать, оставаясь при этом невидимой и неслышимой до тех пор, пока колдовство не обретало плоть. Но воплощенная магия, как известно, ничем от реальности не отличается, и засечь ее, а не ее создателя, могут лишь очень немногие волшебники. Таким образом, действуя из своего кокона, Лиса могла теперь не опасаться, что ее кто-нибудь заметит.

Обнаружила она это, впрочем, отнюдь не сразу, но не потому, что сама этого увидеть не могла – как вскоре выяснилось могла, и, в конце концов увидела – а потому, что до определенного момента Лиса была занята совсем другими вещами. Не до того ей было, чтобы анализировать еще и собственные довольно странные ощущения. Однако около шести утра, меняя под неутихающим проливным дождем одну машину на другую, Лиса озаботилась тем, как бы незаметно, "не зажигая бенгальских огней", вскрыть и завести голубую Хонду, стоящую в ряду других покинутых на ночь машин на платной стоянке у северо-западного выезда из Мюнхена. К этому времени она была уже порядком вымотана, и, возможно, поэтому забыла, что "хотение" мага иногда само собой обращается в действие. Так случилось и на этот раз. Она, по-видимому, так страстно желала остаться невидимкой, что моментально оказалась внутри уже знакомого ей пространства "нигде и никогда", где по-прежнему было холодно и темно, но зато безопасно. Выходило, что подсознательно она все уже знала, но, находясь почти всю ночь в бою, актуализировать новое знание просто не успевала. Не до того было. Зато теперь, вновь оказавшись внутри своего собственного Я, Лиса случившееся с ней чудо наконец осознала и сразу же увидела все связанные с ним преимущества. Находясь внутри своего "внутреннего пространства", она была совершенно свободна. Свободна от реального состояния слабого человеческого тела, невидима для окружающих, будь они даже самыми лучшими нюхочами на свете, и к тому же невероятно хорошо вооружена, потому что, пребывая в коконе, могла воплощать в жизнь самые причудливые движения души. У этих волшебных инструментов еще не было имен, потому что ни Бах, ни его "бухгалтеры", о таких ужасных чудесах никогда даже не слышали. А не знали они об этом по той простой причине, что никто такими приемами, вероятно, еще не пользовался. Ну, разве, только Первые, но о том, что знали и умели эти великие маги можно было только гадать. Ничего определенного об их подлинной мощи никто сказать не мог. А самих их уже не спросишь.

"А жаль", – Лиса с ненавистью посмотрела на душевую кабинку, но со слабостью, вполне простительной, если честно, все-таки справилась и встала под холодные струи, а никаких других она себе сейчас позволить не могла. Встала и стояла, как стойкий оловянный солдатик, превозмогая – а что ей еще оставалось? – несовершенства души и тела, ровно десять минут. Секунда в секунду. До полного оледенения.

Впрочем, после первого, вполне сокрушительного удара, когда разнеженное теплом тело буквально благим матом заорало, требуя, немедленно прекратить это издевательство над природой, стало несколько легче. Лиса просто отключилась от переживаний плоти, загрузив голову актуальными мыслями "о самом главном". Думать же сейчас можно было, а может быть, и нужно было, о самых разных вещах. Например, о планах на ближайшее будущее. Но здесь, если честно, все уже было решено или, вернее, само решилось.

Сначала, едва выбравшись из Мюнхена, Лиса планировала, немного отдохнув где-нибудь в Баден-Вюртенберге, двигаться в Зинген, где могла бы сесть на пятичасовой экспресс и, соответственно, часам к десяти вечера оказаться уже на железнодорожном вокзале в Цюрихе. Там в полночь была назначена встреча, на которую, разумеется, сегодня никто не придет. Однако и назавтра, и во все последующие дни недели, ожидать там, скорее всего, следовало одного лишь Алекса. Но и это было бы кое-что, хотя надежда, как утверждают опытные люди – и, видимо, не напрасно – умирает последней. Судьба Черта и Пики оставалась неизвестной. Мертвыми Лиса их не видела. Но и никаких достоверных известий о том, что случилось с телом женщины – вероятно, это все-таки была Пика, и не факт, что мертвая – которую горящий Черт швырнул кому-то неразличимому в темноте ночи, и что сталось с самим Чертом после того, как Лиса ринулась в бой, у нее до сих пор не было. Могли и уцелеть. Оба или хотя бы один из них, а, значит, был шанс, что на первую платформу цюрихского вокзала придет кто-нибудь еще. В любом случае, очевидно, что в Тель-Авив она не полетит. Во всяком случае, не теперь. Первой и главной ее целью оставался Цюрих, а сразу затем наступала очередь Берлина, и как там сложатся дела Лиса не знала тоже. Однако, как ни жаль, поиски Некто Никто следовало отложить до лучших времен, тем более, что еще с Ульма имелось у нее смутное подозрение, что след, взятый было в замке Августа, в Тель-Авиве прервется. То ли потому, что Некто уже нет в живых, то ли потому, что его уже нет в той – "Как ее?" – больнице. Следовательно, пока на повестке дня оставался только Цюрих, куда она совсем уже решила ехать поездом. Однако позже – по здравом размышлении и после того, как у нее появился темно-вишневый Ауди – Лиса решила, что, имея в руках вполне надежные документы и "чистую", то есть не находящуюся в розыске машину, с железными дорогами можно уже не заморачиваться, а ехать прямиком в Швейцарию, скажем, через Констанц. Тогда, выиграв время, она успеет загодя устроиться в Цюрихе, найдет себе приличную гостиницу, и на встречу, состоится она или нет, пойдет уже налегке, обеспечив тылы и наметив на местности возможные пути отхода.

Таким образом, план на сегодняшний день был разработан и мусолить его во второй или третий раз необходимости не было. А коли так, стоически подставившей свое тело под ледяной душ, Лисе оставалось лишь расставить все точки над "И" в ее ночном, чуть не закончившемся бедой приключении. Этим она и занялась.