355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Макс Мах » Твари Господни » Текст книги (страница 13)
Твари Господни
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 03:31

Текст книги "Твари Господни"


Автор книги: Макс Мах



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

13

Неожиданно, что-то ворохнулось в груди, и Кайданов почувствовал, как воздух стремительно приобретает запах ржавого железа. Он продолжал идти, не останавливаясь и не меняя шага, но чувство опасности уже овладело им, и, не отдавая себе в этом отчета, практически интуитивно, он вызвал в себе гнев. Волна холодного огня пришла ниоткуда, объяв его целиком, и Кайданов закричал. Но это не был крик боли, и вообще не был крик, который могли бы услышать те, кому не дано видеть «звездного неба» и гулять под «светлыми небесами». Это был вопль ликования, вырвавшийся из мертвой души Германа, и тот другой, единственный чужой на этой ночной улице, кто благодаря своему проклятому дару, тоже мог его услышать, все понял.

Тревожный вызов, запустивший суматошную перекличку множества радиотелефонов, находившихся в руках обложивших место встречи спецназовцев, ударил по нервам, как бич пастуха по хребтине волка. Кайданов вздрогнул, переходя на боевой взвод, и лишь чудом удержался на пике, взлетев туда так быстро, практически мгновенно, что едва не утратил контроль над начавшей было стремительно разворачиваться боевой трансформацией. Однако Твари не было места на этой Берлинской улочке. Тварь всегда должна знать свое место, и Кайданов усмирил рвущегося наружу зверя.

"И так мало не покажется", – зло сказал он, неизвестно к кому обращаясь, к себе ли, шагающему, сквозь подсвеченную фонарями тьму, твари ли, притаившейся внутри него, или тем "героям", которые вознамерились его убить.

Кайданов изменил направление движения, легко, даже не почувствовав усилия отбросив с пути мешавший ему трехэтажный дом. Здание вздрогнуло, качнулось и ринулось, сорванное с фундамента, рассыпающееся с грохотом и тошнотворным скрежетом, куда-то в сторону, а Герман уже несся сквозь клубы пыли, вырываясь из расставленного на него капкана. Легко находя опору для ног на обломках стен, он бежал в непроглядной тьме, перепрыгивая через открывшиеся провалы подвалов и коммуникационных шахт, сквозь вопли, стоны и крики, сквозь треск внезапно начавшейся беспорядочной стрельбы, и со злорадным удовольствием метал во все стороны косматые шары "чертова огня", от которого в округе тут же возникали очаги пожаров.

"Кто не спрятался, я не виноват!" – он выскочил на параллельную улицу, поджег "костром" с левой руки машину контрразведчиков и, отшвырнув с пути еще один дом, бросился в образовавшийся проем. Но вот вертолеты он чуть не пропустил, увлекшись тотальным разрушением всего, что мешало ему выбраться на оживленную улицу, которую Кайданов уже чувствовал в двухстах-трехстах метрах впереди. Его отрезвил только "кайенский перец" систем наведения двух "Апачей", заходивших на цель, которой являлся сейчас он сам. Длинным прыжком – метров, пожалуй, в десять – Кайданов ушел с линии прицеливания и нырнул в окно второго этажа дома, очень кстати оказавшегося как раз справа от него. Шквал свинца – стреляли два роторных пулемета – разнес в клочья несколько машин, но Герман был уже внутри и двигался теперь параллельно улице, снося капитальные стены и гипсовые перегородки, кого-то калеча, а кого-то, возможно и убивая. Один из геликоптеров на мгновение показался над улицей. Но Кайданов его "вел" не хуже радара ПВО и своего шанса не упустил. Он метнул через окно два "костра", настолько разогрев их в топке своей ярости, что от полыхнувшего жара под ним самим вспыхнул пол, и сразу за тем, когда Герман уже снова несся вперед, запылала оставленная за спиной комната.

Краем сознания он отметил, что на внезапно оказавшемся в огне "Апачи" запаниковал пилот, и тяжелая машина стремительно приближается к каменной стене, но ему все это было безразлично. Он уже был вне кольца.

Глава 7
"Откат"[40]41
  Pro7, RTL – частные телеканалы немецкого телевидения; ARD – первый канал немецкого телевидения ZDF – второй канал немецкого телевидения.


[Закрыть]
(2-3 октября, 1999)

1

– Иди, – сказал он ей. – Иди. И постарайся уцелеть!

И она поняла, что сейчас он уйдет. Но мгновением раньше – не понятно, как и почему – Лиса "услышала" его душу. Она услышала музыку, звучавшую там, в таинственном внутреннем мире этого странного человека, и поняла, не осознав, естественно – она просто не успевала этого сделать – а угадав, что такое мгновение и такое чудо выпадают человеку всего лишь единожды, если случаются вообще. И, не раздумывая, повинуясь одной лишь интуиции, она впустила эту Музыку в свое сердце – за краткий миг до того, как Некто ушел – и обернулась не позволив ему разорвать контакт. Она обернулась, и взгляды их встретились, хотя до этого момента Лиса ни разу не смогла рассмотреть его глаз. И морок исчез, и на привокзальной площади под начавшим накрапывать дождем остались два человека, она и он.

Теперь она смогла рассмотреть Некто Никто, но и то правда, увиденное никакого значения не имело. Что могла означать внешность перед лицом такой любви, какую нашла она в нем и неожиданно для себя самой приняла и разделила?

– Ведьма, – сказал он, и Лиса знала, сейчас он должен улыбнуться, но Некто Никто не улыбнулся. Он посмотрел на нее с недоверием и даже отступил на шаг, словно увиденное удивило его и даже расстроило.

"Что?!!!" – она твердо знала, что все должно было случиться совсем не так. Она обернулась, взгляды их встретились, и он шагнул к ней. Вот, как это должно было произойти. И Лиса даже знала, каким будет на вкус их первый поцелуй. Знала, помнила

– Извините, – сказал он и чуть прищурился, все с тем же выражением недоверия в глазах рассматривая ее лицо. – Я, кажется, обознался. Еще раз простите.

"Что происходит?! Что?!" – Лиса не могла поверить, что Некто ее не узнал. Тогда, в чем же дело?

– Не прощу! – неожиданно для самой себя сказала она вслух. Но относились ли ее слова к Никто? Кому и что не собиралась она прощать?

"Боже мой, – подумала Лиса уже в следующее мгновение. – Боже! Что я наделала?!"

В его глазах, умных и ироничных карих глазах, выражавших сейчас досаду и чуть ли не растерянность, отразилась стоящая перед ним женщина. И это была совсем не та женщина, от любви к которой, пела его душа. Не та

2

Время.

Установить точное время оказалось проще, чем он думал. Вчера думать ему было ох как не просто. Даже если не учитывать шок возвращения, сознание было обременено сейчас необходимостью противостоять чудовищному напору до основания разрушенной физиологии. Умирающее тело тащило его вниз, норовя утопить в своей собственной агонии, так что сил на что-нибудь сверх этого почти не оставалось. Но и колдовать, не зная всех привходящих обстоятельств, он не мог. Кто знает, что здесь произошло за прошедшие годы, или, напротив, по несчастному стечению обстоятельств, происходит именно теперь?

"Знал бы прикуп, жил бы в Сочи".

Но "прикуп" был неизвестен. И узнать его можно было, только расшевелив паутину. Однако поступить так, не представляя себе, кто здесь «слушает эфир», было бы более чем опрометчиво. Поэтому магию – настоящую высшую магию – следовало оставить на потом, если это «потом» когда-нибудь наступит. А пока приходилось довольствоваться малым, то есть, применять волшбу в очень ограниченном и, соответственно, совершенно недостаточном в его нынешних обстоятельствах, объеме. И только исподтишка, совершая колоссальные усилия, чтобы маскировать даже самые тонкие вмешательства в физический мир. Но в том-то и состояла главная на данный момент проблема, что тело и душа – кто бы и что на эту тему ни говорил – отнюдь не самостоятельные сущности. Они, такими уж задумал людей Творец, неразрывно связаны. И состояние умирающего тела жестоко ограничивало даже не вполне человеческие возможности. А без возможностей и все остальное, что предстояло совершить Иакову, представлялось весьма и весьма проблематичным. Это был классический случай порочного круга, но и того, как бы можно было этот круг разорвать, в голову пока не приходило.

А со временем, в конечном итоге, все оказалось проще некуда. В подключенный к его телу монитор были встроены электронные часы.

"14.36", – значит, «вернулся» он где-то в начале третьего, о чем прибор – слава богу – никому ничего не сообщил, просто потому, что ничего «не почувствовал».

"Для начала не плохо", – решил Иаков, обдумав ситуацию.

Однако, на самом деле, это было не так. Дела его обстояли более чем скверно, потому что осторожная инспекция принадлежащих ему мощей, расставила все точки над "И" с определенностью последнего диагноза. Как выяснилось, вернулся Иаков, что называется, в последнее мгновение. Причем, последнее в самом прямом и жестоком смысле этого слова. Смерть могла наступить в любой момент, и единственное, что он мог теперь предпринять, это постараться как-нибудь протянуть до вечера. Если он все еще в Израиле, а сомневаться в этом у него не было никаких причин, то, умерев после заката, он будет сначала помещен в холодильник, что «есть гуд». И лишь назавтра… Назавтра его, естественно, похоронят, потому что так велит закон. Однако поскольку никаких родственников, которые могли бы взять эти печальные хлопоты на себя, у него, насколько знал Иаков, не имелось, не позднее ранних часов утра, больница передаст мертвое тело Хевре Кадише,[42]42
  Хевра Кадиша – израильская похоронная компания. По еврейскому закону умершего положено хоронить в тот же день, но до захода солнца.


[Закрыть]
и уже досы[43]43
  Досы (дос) – презрительная кличка религиозных евреев, принятая в Израиле и США среди секулярных евреев.


[Закрыть]
его земле и предадут. Во всем этом, имелся лишь один положительный момент. Если в Израиле ничего коренным образом не изменилось – ему оставалось только надеяться, что так все и обстоит – то кремация Иакову не грозила. Однако времени на то, чтобы «восстать из мертвых», у него после погребения будет в обрез. Максимум до завтрашнего вечера, и то при условии, что расчеты верны. Все остальное находилось в области неопределенности. Ни того, кто успел пройти сквозь «окно», ни того, как быстро они сориентируются и прибудут в Тель-Авив, он не знал и знать, естественно, не мог. А ведь им, если они, конечно, есть и придут, понадобится еще время, чтобы выяснить его посмертную судьбу, добраться до кладбища, и помочь выбраться из могилы. Сам он, умерев, ни на что уже способен не будет.

"Ладно, – решил Иаков, еще раз тщательно, насколько это было возможно в его состоянии, обдумав ситуацию. – Как там говорилось? Делай, что должно и надейся, что получится, как надо?"

Увы, но это было единственное, что ему теперь оставалось, и, отбросив все посторонние мысли, он включился в борьбу за выживание. Лекарства, которые поступали в кровь через капельницы, уже практически не действовали, приходилось только надеяться, что его осторожная магия все-таки чего-то да стоит.

3

Откат ударил их так, что Черт едва не выпустил руль. Да и всем остальным на орехи досталось. Во всяком случае, мало не показалось никому. Впрочем, все это Лиса узнала несколько позже, через минуту или две после того, как ее ударом под дых вышвырнуло из тягостного сна, где удалось наконец увидеть Некто, но где тот Лису не узнал. Сон рухнул, как огромная стеклянная витрина, расколотая автоматной очередью, и несколько долгих мгновений Лиса не понимала, где она и что с ней происходит. Только судорожно ловила распахнутым в задушенном крике ртом воздух, но тяжелый и вязкий, совершенно утративший свои свойства, он никак не желал проходить в сведенную судорогой грудь. Легкие пылали, боль накручивала кишки на шестерни своих ужасных механизмов, а Лиса, ослепшая от слез и кровавой пелены, застилавшей глаза, крутила бессмысленно головой, щерила открытый в поисках воздуха рот, и ровным счетом ничего не соображала. Только спустя время, когда сработали приторможенные сном и внезапностью атаки рефлексы, она все-таки вырвалась из смертельного захвата ужаса и, взяв себя в руки, смогла оценить ситуацию. Так что, второй и третий удары хоть и вышибли из нее дух, но насмерть не убили и сознания лишить не смогли.

Они ехали в том самом, угнанном еще во Франкфурте Опеле Франтера. Вечерело. И за окнами машины уже не мелькали сельские пейзажи Баварии, а стояли городские дома, да и шоссе успело превратиться в широкую городскую магистраль.

– Руль! Руль, твою мать! – хриплый вопль Пики окончательно вернул ее в реальность, и Лиса, рывком встав со своего места и перегнувшись вперед, сжала запястье Черта, фиксируя его руку на руле.

– Вот же адский папа, – выдохнул где-то рядом Алекс, а Опель, вильнув в последний раз, выровнялся и, заняв положенный ему ряд, плавно, и не снижая скорости, пошел вперед.

– Бывает, – дипломатично сказала Лиса, осторожно освобождая руку Черта из захвата. – Ты как?

– Уже никак, – сквозь зубы проскрежетал Черт. – Садись!

– Сажусь, – Лисе и самой было нездорово. Ее бил озноб, и в голове все еще шумело, но, судя по всему, вскоре должно было полегчать. Живи ведь тоже на нее упало немерено.

– Что это было? – спросила она, устраиваясь на сидении рядом с притихшей Пикой.

– Кто-то повторил твой франкфуртский подвиг, – угрюмо огрызнулась подруга. Ее и саму била мелкая дрожь, и по лицу катились крупные капли пота.

– Два километра на север-северо-запад, – уточнил Черт. – Не знаю, что там произошло, но наш там был только один.

– Или одна, – поправила его, не терпевшая мужского шовинизма, Лиса.

– Один, – как ни в чем, ни бывало, повторил Черт, которому плевать было на ее бабские фанаберии. – Это был мужской огонь.

"Возможно, – оценив внутренние ощущения, решила Лиса. – Возможно, но не факт. Слишком далеко".

– Силен! – простонал Алекс. – Ох, как мне плохо!

Плохо было всем, и Лисе тоже, но что здесь обсуждать? Обычное дело. Лифчик и трусы были мокрыми от пота. Колготки – хоть отжимай, а на кофточке и юбке, наверняка, проступили здоровенные пятна. Однако в голове немного прояснилось, и сердце выровняло свой бег, и начинало снова потихоньку взбираться в гору, но уже совсем по-другому. Это был вторичный эффект чудовищного по своей силе отката. Живи они сейчас получили по самое не могу. Еще чуток, и катались бы в остром приступе эйфории, как группа выехавших на прогулку наркоманов. Или не катались. И так могло случиться, выпусти Черт руль.

"Второй раз за день. Как бы крышу не снесло!"

– Алекс, – сказала она вслух, оставляя неприятные мысли на потом. – Попытайся их послушать. Только, ради бога, аккуратно. На минимуме. Черт их знает, кто у них тут по городу шляется.

– Я не знаю, – проскрежетал Черт.

"Шутник хренов!"

– Ну раз не знаешь, то и молчи в тряпочку. Твое дело крутить баранку, вот и крути!

– Куда?

– Не знаю пока, – нехотя ответила Лиса. – Покрутись пока по городу, а там, глядишь, и решим.

– Едем, – равнодушно согласился Черт.

– Вот и славно, – Лиса уже считала пульс. – Пика подстрахуй! Я посмотрю вокруг и нас подремонтирую, а то… – уточнять она, впрочем, не стала, запах говорил сам за себя.

– Давай, – Пика осторожно коснулась ее руки, но от комментариев тоже воздержалась.

В том, что они влипли по-крупному, Лиса не сомневалась. Если здесь кто-то нагрешил так по-хамски, то, будьте уверены, Мюнхен будут трясти не по-детски. Особенно, если этот кто-то – "Дай-то бог!" – от них ушел. И получалась цепочка: вчера Франкфурт, сегодня – Мюнхен, и что должны были в этой ситуации думать «господа полицаи»? То-то и оно! Они сейчас, как бешеные землю рыть будут, потому что решат, что кто-то очень сильный, а значит, потенциально опасный прет куда-то через всю Европу.

– Готова?

– Да, – тихо откликнулась Пика, и Лиса выбросила сеть.

Вечерний, разбавленный электрическим светом воздух на мгновение стал прозрачным, как оптическое стекло, а потом на глазах загустел, набираясь мертвенной синевы, и наконец превратился в сиреневый туман, имевший, впрочем, консистенцию киселя.

"Чисто", – ей, правда, попался какой-то едва ощущаемый на границе "невода" источник, но было это где-то достаточно далеко, а она ведь колдовать в полную силу и не собиралась. Так, совсем чуть-чуть, только чтобы оглядеться.

– Начинаю, – предупредила она и взялась за дело.

Первым она "полечила" Черта. Впрочем, и полечила тоже. У него от напряжения свело мышцы спины, и, хотя Черт не жаловался, Лиса могла себе представить, какую он сейчас испытывал боль. Она осторожно "коснулась" его шеи и плеч, и мягко прошлась вдоль позвоночника, снимая спазмы и расслабляя напряженные мышцы. Попутно она отметила, что пропотел их водитель несильно, но зато откат ударил его по почкам.

"А почки-то у тебя, Черт, никуда не годятся. Надо бы тебя целителю показать, но с этим успеется".

Комментировать случившееся она, разумеется, не стала, только быстро высушила Черту джинсы, трусы и носки, да ликвидировала пятна сырости на сиденье и лужу на коврике под ногами. Воздух в машине сразу стал чище, а Черт молча повел плечами, но вслух ничего не сказал.

– Они запустили "Охоту на волков", – сообщил оживший рядом с Чертом Алекс. – Количество убитых неизвестно, но по оценке Гюнтера Граса – это их мюнхенский координатор – речь идет о сотнях, может быть, и о тысячах. Фигурант ушел.

– Молодец, – похвалила оператора Лиса и в знак благодарности за хорошо и оперативно выполненную работу сняла ему головную боль и привела в порядок одежду.

– Куда нам нельзя? – спросила она, по-прежнему сканируя окрестности.

– Можно в центр, – неуверенно ответил Алекс. – Точнее пока не скажу. Спасибо.

– Не за что, – она уже занималась Пикой, но там и делать-то было почти нечего. Пика только форсу напускала, а сама была, как из железа сделанная.

Последней, как и положено, Лиса занялась собой и, закончив "работать", тут же отпустила сеть.

– Все, – сообщила она вслух и полезла в рюкзачок, который заменял ей дамскую сумочку, за косметичкой. Парик она надевать не собиралась (сейчас крашеная блондинка была куда как предпочтительнее), но и выглядеть должна была соответственно. Ноблес облидж,[44]44
  Ноблес облидж – положение обязывает. С французского: La noblesse oblige. Буквально: Дворянство обязывает (noblesse – дворянство, от фр. noble – благородный). В русском языке выражение укоренилось в измененном виде: «Дворянство» («благородство») было заменено на «положение».


[Закрыть]
так сказать.

– Остановишься где-нибудь в центре, – сказала она Черту, вслепую нанося на лицо грим. – Первыми уходят Пика и Алекс, потом я, – решение было принято, оставалось только довести его до бойцов. – Заныкаешь машину куда подальше, и гуляй на своих двоих. Ты меня понял? Ножками, и никаких угонов! Всем держаться ниже плинтуса. Раствориться среди туристов и отдыхать. Место встречи, – она на мгновение задумалась, еще раз проверяя сложившиеся в голове план и график. – Место встречи Цюрих. Время – завтра в полночь на первой платформе железнодорожного вокзала. Это, кажется, платформа метро, но точно я не помню.

– Метро, – подтвердил вновь оживший Алекс. – А ищут они Уриэля.

– Кого?! – не поверила своим ушам Лиса.

– Уриэля, – повторил Алекс. – У них там засада была, и нюхач имелся, но Уриэль почувствовал и ушел. С боем. Полностью разрушено семь домов, частично – двадцать три. Один вертолет уничтожен, второй – поврежден. Город оцеплен. Везде патрули и блокпосты. Приказ – не церемониться.

– Не слабо, – хмыкнула Пика.

– Ну не маленькие, – отрезала Лиса. – Если будем держать низкий профиль, уйдем. Документы у нас в порядке, ведь так?

– В полном! – сразу же откликнулся Алекс. – Мы везде отмечены.

– Хорошо, – подвела итог Лиса. – Значит, брать нас не на чем. Но дату встречи переносим на послезавтра. Ночь лучше всего провести, как туристам, в гостиницах. Легально. И без фокусов, пожалуйста! А завтра ближе к вечеру, или даже послезавтра начинаем осторожно выдвигаться к Цюриху. Но не прямо. Лучше как-нибудь в обход. Автобусы, поезда, попутки… В аэропорты не суйтесь, береженого бог бережет. И никаких угонов! Это, прежде всего, тебя касается, – коснулась она рукой плеча Черта. – И здесь все пальчики сотри, пожалуйста.

– Обижаешь, начальник, – проскрежетал, не оборачиваясь, Черт.

– Лучше я, чем кто-нибудь другой, – усмехнулась Лиса. – Алекс!

– Здесь.

– Слушайся Пику, и в эфир ни ногой! Ты меня понял?

– Да, – с грустью в голосе ответил Алекс.

– Тогда все.

– Приехали, – сообщил Черт, притормаживая у тротуара.

– Отлично, – Лиса посмотрела в глаза Пике и улыбнулась. – Я очень на тебя рассчитываю.

– Бывай! – улыбнулась в ответ Пика и начала выбираться из машины.

4

Голод не проходил. Казалось, как только челюсти переставали жевать, так сразу же снова хотелось есть.

"Метаболизм… разрази его гром!"

Разумеется, во всем был виноват метаболизм, и умом Дженевра понимала, что это закономерно и, следовательно, правильно. Именно так все и должно было происходить. Но одно дело знать, и совсем другое – переживать наяву. Необходимость "жрать и срать" раздражала неимоверно. Однако делать нечего, организм Ольги Эйнхорн был для Дженевры слишком слаб, и адаптация ломала его сейчас самым решительным образом, с бездушным упорством механизма выживания, приспосабливая немощное тело едва живой девушки к резко изменившимся целям и обстоятельствам. Первый кризис, когда ударная доза "виты"[45]45
  Вита – жизнь (лат.).


[Закрыть]
исторгла из несчастного тела – в буквальном смысле вырвав с плотью и кровью – убивавшую его опухоль и многочисленные метастазы, был самым тяжелым. Еще немного и он прикончил бы Дженевру на месте. Но боги милостивы, пронесло. И значит, с неизбежностью смены дня и ночи наступил следующий этап. Август предупреждал, что, скорее всего, будет больно, но как раз боли Дженевра не боялась. Хорош был бы боец, который не может вытерпеть боль! Однако унизительная необходимость останавливаться едва ли не на каждой заправке и опрометью нестись в уборную, не просто выводила из себя, но заставляла сходить с ума от бессильного бешенства. Это было омерзительно и унизительно. Вот в чем дело. Но даже унижение не в счет. Ради своего господина Дженевра могла пойти и не на такое. Однако частые остановки и медленная езда задерживали ее сверх всякой меры, ломая и без того весьма напряженный график.

Дженевра едва ли не физически ощущала, как уходит драгоценное время, но сделать в сложившихся обстоятельствах ничего не могла. Она и так уже сильно рисковала, управляя машиной в своем нынешнем, без преувеличения, ужасном состоянии. По уму, ей следовало бы где-нибудь отлежаться, неторопливо и вдумчиво отъесться и, только переждав время, пока разогнанные до предела процессы регенерации не отстроят наново доставшееся ей волею случая тело, отправляться в дорогу. Но, увы, на все это у нее просто не оставалось времени. Вернее, его могло не оказаться у Августа. И значит, ни о какой передышке не могло быть и речи.

Температура, надо полагать, была под сорок. Во всяком случае, ее ощутимо знобило, хотя, по идее, в салоне должно было быть тепло. Пульс гремел в висках, словно два сумасшедших дятла долбили голову Дженевры сразу с двух сторон. Глаза заливал пот. Но, несмотря ни на что, она упорно продолжала гнать свой в конец раздолбанный Рено вперед. И, как ни странно, за все время этой чудовищной "гонки с препятствиями" ни разу не пожалела о сделанном выборе. Это было ее тело! Та единственная плоть, та не случайно совпавшая с ее внутренним ощущением самой себя внешность, в которой – Дженевра знала это наверняка – ей будет по-настоящему хорошо, даже если новое ее владение умрет так же скоро, как и должно было это случиться с несчастной Ольгой Эйнхорн. Но время…

Фактор времени был самым слабым местом во всех их расчетах, но именно от него, в конечном итоге, зависел исход операции. Никто ведь не мог знать наверняка, что и как происходит теперь с Августом. Неопределенность. Так это называется. Но без Августа существование Дженевры теряло смысл. Кто она без него? Никто. О таком ужасе она даже думать не желала. Вернее не могла, потому что Август являлся ее сюзереном, и этим, собственно, все было сказано. Нарушить слово, не исполнить долг, было бы бесчестием, даже одна мысль о котором нестерпима. И утешать себя мыслью, что обстоятельства, порой, сильнее даже самого сильного человека, и что она в конце концов не одна в этой смертельной гонке за уходящим временем, и кто-то другой, возможно, выполнит то, что не смогла исполнить она сама, Дженевра не могла тоже. За свою короткую жизнь она ни разу не переложила взятых на себя обязательств на чужие плечи и всегда действовала так, как если бы была единственной, от кого зависел успех. "То, что не сделаю я, не сделает никто". Разумеется, таких слов не было начертано на ее щите, но она и не была обязана сообщать всем и каждому, что, на самом деле, составляет, самую суть ее существования.

К вечеру движение на трассе заметно оживилось, но, возможно, все дело было в близости большого города. Однако, в любом случае, вести машину стало труднее, а у нее, как назло, все плыло перед глазами, и били в голове набатные колокола сошедшего с ума пульса. Вцепившись в руль левой рукой, Дженевра правой скрутила пробку с очередной бутылки Кока-Колы и жадно приникла губами к горлышку. Теплая сладкая жидкость смочила пересохшую глотку, и Дженевре немного полегчало. Со звериной жадностью она опорожнила бутылку в несколько длинных глотков и, отбросив за спину, схватила с пассажирского сиденья плитку шоколада. Разорвав обертку зубами, она сразу же откусила большой кусок и принялась его ожесточенно жевать. Сейчас ей нужны были глюкоза и любые тонизирующие вещества, хотя бы и кофеин. Будь у нее больше времени, все это и многое другое можно было с легкостью раздобыть в обыкновенной аптеке, но поскольку это было теперь невозможно, приходилось довольствоваться тем, что есть. Все сидение рядом с Дженеврой было завалено купленными на последней, облагодетельствованной ее посещением, заправочной станции бутербродами, шоколадками, яблоками и бутылками колы. Была там и дорогущая бутылка какого-то эксклюзивного шнапса, купленного по случаю в сувенирном магазинчике в рекреационной зоне, но сигареты и алкоголь, к сожалению, были пока не для нее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю