Текст книги "Твари Господни"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

7

Было уже три часа ночи, когда она наконец добралась до ванной. Бык жил богато. Дом у него был великолепный, и, хотя назывался по-старому дачей, это уже был, скорее, загородный особняк, чем те развалюхи, которые сотнями тысяч наплодились за последние двадцать лет на дачных участках вокруг больших и малых городов. Однако Лев Сергеевич Конопенников, один из первых в СССР кооператоров, мог на законных основаниях позволить себе много больше, чем простой советский труженик. Мог он себе позволить и двухэтажный дом в лесу, и ванную комнату, вполне буржуйскую, с джакузи и прочими излишествами тоже, потому что никогда не зарывался, платил со своих миллионов партийные и профсоюзные взносы, жертвовал на благотворительность, и не забывал отстегивать крышовавшим его – каждый, разумеется, по-своему – Конторе и бандитам.

Сейчас Бык спал. И спать ему предстояло до завтрашнего позднего вечера, когда Черт заберет их отсюда на машине и увезет в далекое никуда. Вот тогда и Бык сможет проснуться. Проснется, найдет записочку от "любимой женщины", и поймет, что они ушли. Дело тут было не в недоверии. Бык стал членом организации много лет назад и ни разу не дал повода в себе усомниться. Другое дело предосторожность. Чем меньше будут знать "посторонние", тем лучше для них самих, ну и для Лисы с ее группой тоже.

Она разделась и посмотрела на себя в огромное зеркало – от пола до потолка – служившее ванной комнате одной из стен. Ну что ж, ничего особенно плохого она в своем отражении не нашла. Впрочем, ничего хорошего тоже. Ей было сейчас сорок шесть, а не двадцать, и все эти долгие годы она провела в подполье, а в подполье, как говорил какой-то политический диссидент – то ли Сахаров, то ли Григоренко – можно встретить только крыс. Вот такой крысой она и стала, жестокой, коварной, живучей.

Перед Лисой в отраженном пространстве ванной комнаты стояла не старая еще женщина, во всяком случае, отчетливых следов увядания заметно не было. Разве что морщинки под глазами и в углах губ, да чуть-чуть на шее. Но вот было бы желанным, могло ли быть желанным это сухое, поджарое тело "состарившейся" на беговых дорожках спринтерши? Вопрос. Сама она его себе никогда не задавала, потому что никогда раньше он не был для нее актуальным. Судьба сводила ее с разными мужчинами и разводила, иногда, после одной единственной встречи. Никого из них она не любила, хотя некоторые были ей лично симпатичны. Кайданов был первый, в кого, как ей тогда казалось, она влюбилась, а Некто был вторым и единственным, по поводу которого она теперь не сомневалась, что любит. Герман то ли жив, то ли нет, но, в любом случае, он – прошлое. А Некто, казалось, действительно стал тенью, однако теперь у нее появилась надежда, и в ярком свете этой невероятной надежды увиденное Лисой в зеркале, ей решительно не понравилось. И ведь сейчас у нее был серьезный повод. Не просто так – из самодурства или любви к искусству – а для того, чтобы изменить внешность, которая дважды засвечена в Европах, а теперь, оказывается, известна и здесь, дома, собирается она совершить это безумие. И не ради своей безнадежной любви, а ради того, чтобы возвратить в мир одного из самых сильных из известных ей магов, предстоит всколыхнуть паутину.

"Да, уж, – усмехнулась она, все еще разглядывая свое мускулистое тело. – Побегают паучки!"

Они же не могут знать, что здесь произошло, да и где точно произошло, узнать им будет затруднительно. И мысль, первая мысль, которая появится у них при таком мощном вмешательстве в ткань мироздания, будет вполне ожидаемой: а что если кто-то наколдовывает сейчас смертный приговор сразу всем членам Политбюро? Лиса знала, этот ужас преследует не только советских бонз. В США то же самое. Вот только возможности такой, к сожалению, у подполья не было, и нет.

"Ладно, – сказала она себе. – Достаточно! Решила, значит, будем делать ляльку гладкую, и нечего зубы себе заговаривать. Все равно ведь морда твоя, донна Рапоза, им известна, так почему бы и нет?"

8

– Нота! – крик едва пробивался через ватные пласты, заложившие уши. – Нота!

"Кто такая Нота?" – но даже думать было больно, не то, чтобы еще что-то делать, слушать, там, или говорить.

– Нота! Ты там, чего творишь, сука, траханная?

"Господи! Люди, да оставьте же меня в покое. Дайте, умереть, что ли. Я ведь не железная… "

Боль уходила и приходила, разнообразная, как фантазии маньяка. Она выворачивала кости, рвала сухожилия, прижигала паяльной лампой нервные окончания…

– Нота, твою мать! Отзовись или я выломаю эту гребаную дверь!

"Отзовись, Нота! А то эта тварь будет продолжать орать над моим ухом!"

От воплей этой тетки, звавшей свою Ноту, у Лисы начинала пухнуть голова, острые когти боли вонзались в мозг и начинали в нем ковыряться.

"Господи!"

С оглушительным грохотом, какой, наверное, должна производить лопнувшая снизу доверху плотина – какой-нибудь Днепрогэс или другая ГЭС, Братская, например, – рядом с Лисой распахнулась дверь и ударила ее в плечо. Но удара Лиса почти не почувствовала. Это была такая крошечная боль по сравнению с морем огня, в которое бросил ее грохот, что даже говорить было не о чем. Надо было не говорить, а кричать, но кричать она не могла, сведенное судорогой горло не способно было породить ни единого звука, оно и воздух-то пропускало с трудом.

– Нота! Господи! Родная!

"Замолчи, тетка! Замолкни! У меня…" – но додумать мысль она не смогла, на нее снизошло наконец блаженное беспамятство, поглотившее и боль, и ее саму.

Глава 3
Дорога в тысячу ли начинается с одного шага (26-27 сентября 1999)

1

– Живая? – Дама Пик смотрела на не с видимым осуждением.

– Живая, – в комнате было светло, и это Лисе очень не понравилось. – Сколько?

– Без четверти двенадцать, – устало ответила Дама Пик. – Почти.

– А день? – это прозвучало почти испугано.

– Да, не боись, – отмахнулась Пика. – До вечера еще полно времени. Из графика не выбиваемся. Но ты учти, я на такую трансформацию не пойду.

– Ну и не ходи, – согласилась Лиса. – И я, наверное, зря сделала. Никому это не надо.

– Ты о чем?

– Да, так, – ей было тоскливо сейчас и хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить. В самом деле, зачем? Ведь, даже если он жив, и она его найдет, нужна ли ему будет эта, чужая – какой бы ни стала она теперь красавицей – женщина? Он не захотел быть с ней тогда, когда она была настоящей. Ушел, оставил, и никогда не искал, так ради чего она все это затеяла? Для дела или для себя?

– Кушать хочется, – сказала она жалобно и сама удивилась, что способна так говорить. Так она уже давным-давно не говорила.

– Еще бы не хотелось, – хмыкнула Дама Пик. – Тебя же, милая, наизнанку вывернуло. Все подчистую!

– Я что?

– Все! – хохотнула Пика. – Я такого стриптиза даже представить не могла! Из всех дырок, как в Петродворце!

– Я… – ей стало мучительно стыдно. – Я все уберу!

– Ну ты, Нота, или больная на голову, или меня плохо знаешь. Все путем, командир. Я там прибрала, и тебя заодно вымыла, а то амбре, знаешь ли. Лежи пока, сейчас кушать принесу.

Дама Пик встала и, не оглядываясь, быстро вышла из спальни. Лиса осмотрелась. Это была одна из комнат верхнего этажа, в которой она, кажется, никогда раньше не бывала, что не мудрено. Так уж сложилось, что в доме Быка она хорошо знала только подвал, кухню, да еще ванную, в которой обычно принимала душ, а сегодня… Лиса приподняла руку и посмотрела на нее взглядом естествоиспытателя. Так должен был, наверное, смотреть академик Павлов на своих подопытных собак.

Кожа у нее теперь была матово-белая, гладкая, и даже на взгляд, нежная и шелковистая, пальцы длинные, тонкие с перламутровыми ухоженными ноготками. Лиса провела взглядом от трогательно узкого запястья вверх по предплечью и выше, скосила глаза вниз… Красивая рука, вполне зрелая полная грудь с задранными вверх розовыми сосками…

"Оно того стоило?"

Возможно, что и стоило. Ее лицо в СССР теперь не будет знать только ленивый. Правда, на старых фотографиях она была совсем молоденькая, но у КГБ и милиции есть специальные программы, состарят девочку, "подретушируют" на фотошопе, и вперед. Интересно, что ей повесят? Убийство инкассатора или намеренное распространение СПИДА? Политика партии в этом вопросе не меняется уже тридцать лет. Никакого упоминания о магах и волшебниках, одна суровая правда жизни, от которой хочется выть. Однако теперь пусть поищут. По такому случаю можно будет сменить все псевдо до единого, отправив Ноту, Бьянку и Чудо в отставку, впрочем, не сразу, а по мере появления новых тварей преисподней.

Мысль о преисподней напомнила ей, о Кайданове, и о том, что пока все не кончится, с донной Рапозой ей расставаться не с руки.

"А когда все кончится? – хороший вопрос, но ответ на него у нее уже был заготовлен. – Я обещала Махно, и установила крайнюю дату. Полгода. Вот тогда мы с ней и простимся, если будет кому и с кем".

Лиса откинула одеяло и, преодолевая слабость, слезла с кровати. Ноги – ее новые длинные и ровные ноги – едва держали, но, как Лиса знала, слабость вскоре должна была пройти, если только она себе ничего не испортила. Трансформации такой глубины были изучены слабо, да и тех, кто был на них способен, судя по всему, в мире было немного. Однако в Городе на эту тему ходило множество зловещих слухов, часть из которых, наверняка, была дезой спецслужб, но, с другой стороны, как говорится, дыма без огня не бывает. А она выполнила полное обращение впервые в жизни.

Лиса огляделась в поисках зеркала, но его в комнате, к сожалению, не оказалось.

"Жаль, – вздохнула она. – Хотелось бы взглянуть, что там вышло".

Сейчас, стоя на медленно обретающих жизнь "чужих" ногах, Лиса мучительно пыталась вспомнить, какой образ держала в воображении, когда творила свою безумную волшбу. Однако ничего определенного на этот счет в памяти не сохранилось. Все стерла чудовищная боль.

"Красота требует жертв?" – спросила она себя, с содроганием вспоминая тот ужас, который пришел к ней вместе с трансформацией, и, не раздумывая, резко – на одном выдохе нанесла несколько ударов, направленных в тех мнимых троих, которые вдруг атаковали ее сразу с трех направлений. Выброс адреналина запустил сердце в бег, кровь ударила в голову, и, выходя из контакта с "третьим", которого – если бы он был с ней одного роста – она лишила "стомпинг киком"[15]15
  Стомпинг кик – удар ногой сверху вниз. Один из приемов боевого искусства «Крав мага» (контактный бой). Крав-мага была создана Ими Сдэ-Ором (Лихтенфельдом), который разработал эту систему в период его военной карьеры в качестве шеф-инструктора по рукопашному бою сил самообороны Израиля.


[Закрыть] яиц, Лиса потеряла баланс и начала заваливаться на спину, но все-таки вывернулась и упала на руки.

– Обана! – обалдело произнес за ее спиной Алекс.

– Стучаться надо, – сказала она зло, поднимаясь на ноги. – Отвернись!

Она шагнула к постели, схватила с нее одеяло и поспешно завернулась в него, как в плащ.

– Ну? – спросила она, поворачиваясь к двери, в которой спиной к ней стоял Алекс. – Какие новости в эфире? Кстати, ты можешь повернуться.

– Ты в этом вполне уверена? – напряженным голосом спросил Алекс, шея и уши которого полыхали сейчас большевистским кумачом.

– Вполне.

– Ну тогда… Ой!

– Что еще? – раздраженно спросила Лиса, глядя на лупающего глазами Алекса.

– Я… – сказал Алекс и замолчал.

– Ты, – напомнила ему Лиса через несколько секунд.

– Да, – выдохнул, опомнившись Алекс. – Я того. Пика сказала, что ты очнулась, вот я и хотел…

Он снова остановился, впившись взглядом в ее лицо.

"Интересно, что у меня такое с лицом?"

– Я сейчас! – вдруг выкрикнул Алекс и опрометью выскочил из комнаты.

Лиса проводила его взглядом и почти с такой же скоростью бросилась в ванную. Влетев туда, она включила свет и уставилась в зеркало.

"Н-да!" – из зазеркалья на нее смотрела встревоженная девушка лет двадцати пяти, из тех, кого Лиса всю жизнь на дух не переносила. С лицом у девушки все было нормально: правильные черты, голубые глаза, пухлые губки. Вот только все это было красивенькое, а не красивое, если вы понимаете, о чем идет речь. Усредненное, стандартное, вполне подходящее для дешевых журналов для мужчин, но лишенное обаяния, которое почти всегда есть отражение внутреннего содержания. К тому же мочалка была еще и крашеная. Лиса распахнула одеяло и убедилась, что не ошиблась, если эта дамочка и была блондинкой, то только химической.

"Н-да, – скептически повторила она, рассматривая свое тело. – Впрочем, оно и не плохо".

Действительно, при том, что, судя по всему, ее боевые навыки и тренированные мышцы остались при ней, лишь спрятавшись от чужих глаз под гладкой кожей и умеренной жировой прослойкой, новая личина была много лучше любой другой. Хотя бы потому, что никто в здравом уме и твердой памяти не заподозрит в этой крашеной бляди смертельно опасную Ноту, разыскиваемую всеми спецслужбами Варшавского Договора.

От размышлений о собственном облике ее отвлек стук в дверь.

– Нота? – спросил из-за двери Алекс. – Ты здесь?

– Здесь, – ответила она, запахивая одеяло, и стараясь не думать о том, что с этой глупой физиономией ей теперь предстоит жить и, возможно, с нею же – умереть. – Заходи, я прикрылась.

– Я это, – сказал Алекс, осторожно приоткрывая дверь. – Вот…

И он протянул ей отпечатанную на принтере картинку.

– Ты только не обижайся.

– А чего мне…? – Лиса взяла из его рук лист, взглянула и замолчала, не завершив начатой фразы.

Ну что сказать? Дело было не в том, что это была картинка, скачанная с какого-нибудь буржуйского порнографического сайта, и не в том, что изображение голой девушки, сидящей верхом на лошади, могло шокировать Лису. Дело было в другом. По заросшему ромашками горному склону, на пегой лошадке ехала сама Лиса. То есть, не она сама, разумеется, а кто-то, как две капли воды на нее, какой она теперь стала, похожий. Только моложе лет на десять.

– Кто это? – спросила она, сверившись с отражением в зеркале.

– Доминика Граф, – ответил от двери Алекс.

– И?

– Я выбрал тебе ее биографию, – пожал плечами Алекс. – Она из Мюнхена, сирота, последний родственник – дядя по материнской линии – умер два года назад, а она умерла шесть лет назад от передозировки наркотика. Ну я записи в полицейском управлении и больнице подправил, так что она вроде бы жива. Я там еще в базы данных аэропортов изменения внес, так что получается, что Доминика уезжала в Бразилию и жила там пять лет. И все остальное тоже, налоговое управление, социальная служба, водительская лицензия, регистрация при переходе на единый паспорт, номер, серия…

– А это что? – встряхнула Лиса картинкой.

– Она снялась в нескольких фотосессиях, – виновато сказал Алекс. – Лет семь назад, но я думаю, сейчас ее уже никто не помнит.

– Когда ты ее нашел?

– А черт его знает, – пожал плечами Алекс. – Утром.

– Утром?

– Ну не помню я, – огрызнулся Алекс. – Я одновременно в пяти разных сетях сидел… Постой! Точно! – он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – Я же тебя, ну, то есть ее регистрировал в аэропорту Франкфурта. Она вылетела девятичасовым рейсом, так что нашел я ее, скорее всего, как и обещал, часов в семь!

– В семь, – повторила за ним Лиса. – А в девять она вылетела из Франкфурта… Куда?

– В Хельсинки.

– Зачем? – спросила Лиса, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего ее волнения.

– Извини, – виновато улыбнулся Алекс. – Голова дырявая. Я когда из "полета" возвращаюсь, всегда не совсем в себе.

Он покачал головой, достал из воздуха дымящуюся сигарету и затянулся.

– Ну! – поторопила его Лиса, которую снедало нетерпение.

– Так, – сказал Алекс, выпустив дым. – Значит, так. Махно назначил встречу послезавтра, ночью, в Пушкинском парке, это в Пушкине, под Питером…

– Я знаю, где это, – прервала его Лиса. – Дальше.

– Ну я и подумал, что там же финская граница недалеко…

– Ты начал говорить о Махно, – снова прервала его Лиса.

– Ах, да, Махно, – снова улыбнулся Алекс. – Вий, это его оператор,[16]16
  Оператор – маг способный работать (оперировать) в электронных сетях.


[Закрыть] сказал, что будет немецкий. Он у Махно в последнее время, вроде, легче всего идет. Вот я и побежал, искать нам немецкие биографии.

– Пика по-немецки средне говорит, – напомнила ему Лиса, думая, впрочем, о другом.

– А она у нас будет беглой чешкой, по-чешски-то она трепится дай бог всякому.

– Хорошо, – кивнула Лиса. – Замечательно. Сделай мне тоже, – кивнула она на сигарету в его руке.

– Крепкие, – предупредил Алекс, вытаскивая из ниоткуда новую зажженную сигарету. – Пожалуйста.

– Спасибо, – она взяла сигарету и сразу же затянулась, предполагая, впрочем, что на "голодный" желудок и на фоне общей слабости ничего хорошего из этого не выйдет. – Что Махно хочет взамен?

– Ничего, – усмехнулся в ответ Алекс, который, хотя и работал с ней уже пять лет, ничему в этом деле так и не научился. – Так всякие глупости, танцевать с тобой хочет.

"Я обещала Махно, и установила крайнюю дату. Полгода, – вспомнила она вдруг. – Так когда же я успела ему это пообещать?"

– Приглашает на танец, – уточнила Лиса.

– Да, – заулыбался Алекс. – Точно. Ты же его знаешь! Опять носится с идеей грохнуть кого-нибудь из Политбюро.

"Ох, какой же ты еще ребенок, – с тоской подумала она, глядя на толстенького, с круглым брюшком и розовыми щечками лысеющего юношу. – Но, может быть, оно и к лучшему! А долги надо возвращать".

– Хорошо, – сказала она вслух. – Передай, я согласна, но не раньше, чем через полгода. Что со вторым делом?

– С Израилем облом, – развел руками Алекс. – У них все базы данных на иврите. Ничего не прочесть, так что я пока в Германии ищу, но там этих больниц… Вот сейчас отдохну и снова "полечу".

– А что ты мне забыл рассказать про Израиль? – спросила она, почувствовав что-то, ненароком мелькнувшее в розовом тумане его сознания.

– Да, ерунда, – махнул рукой Алекс. – Там мелькнул один текст на русском, но это не тот, кто тебе нужен.

– Алекс, – тихо сказала Лиса, зная, что от такого ее голоса у многих сердце в пятки уходит. – Это я буду решать, кто мне нужен. Излагай!

– Да нечего излагать, – огрызнулся испуганный парень. – Письмо. Запрос в МВД СССР. Больница Ихилов разыскивает родственников одного больного эмигранта, но он под твое описание не подходит.

– Почему?

– Ему пятьдесят восемь, и он не кататоник, – объяснил Алекс.

– А кто?

– У него какая-то болезнь, я не понял, если честно. Называется "Лобный синдром".

– Сколько лет?

– Я же сказал, пятьдесят восемь.

– Сколько лет он болеет? – стараясь держать себя в руках и не раздражаться по пустякам, объяснила Лиса.

– Десять.

– А эмигрировал когда?

– Со второй волной, в восемьдесят седьмом. Я же тебе сказал, не наш клиент.

– Не наш, – повторила она за ним.

"Не наш?"

– Ну! – как бы подтверждая ее мысли, пожал плечами Алекс.

– В чем выражается болезнь? – все-таки спросила Лиса.

– Не знаю, – развел толстенькими ручками Алекс. – Я же не врач, Нота, а у них все этими их рыболовными крючками записано.

– Так иди и узнай, – приказала она. – И про него все узнай.

– Иди, – повторила Лиса и закрыла глаза.

2

День прошел, как не было. Просто из одной ночи она нечувствительно, не задерживаясь под солнцем, которое, на самом деле, из-за туч так и не появилось, перешла в следующую. В девять с копейками, приехал на своей старой «Ниве» Черт. Покрутился по дому, бесцельно и, казалось, бессмысленно, заглядывая во все дырки, сожрал все, что еще оставалось не съеденным в холодильнике, «понюхал» воздух своим длинным еврейским носом, и в конце концов заявил голосом, в котором не звучало ровным счетом ни одной человеческой ноты, что можно ехать. Но сразу выехать не получилось. Сначала, Пика подгримировала себя и Лису, заодно «сваяв» ей и Алексу по вполне приличному парику, Лисе – рыжий, а оператору – сивый. Затем прибрались в доме и запечатали вход в подвал, так что без очень специального оборудования или классного «нюхача» сразу и не найдешь, даже если знаешь, что искать. Еще потом, Лиса написала все еще безмятежно спящему Быку нежное письмецо в стиле тех записочек, которые могли оставить и оставляли Леве Конопенникову его многочисленные бляди, но, включив в него, как бы между делом, пару слов, которые объяснят проснувшемуся поутру кооператору, что они ушли надолго. Все это время, Черт бродил по дому, впрочем, никому особенно не мешая, а Алекс сидел с отрешенным видом в кресле напротив выключенного телевизора, гуляя, черт знает, в каких электронных сетях. Во всяком случае, находиться эти сети могли где угодно, Алекс легко доставал даже до Америки и Австралии.

– Куда поедем? – равнодушно спросил Черт, когда все расселись в салоне машины.

– В Питер, – коротко объяснила Лиса.

– У тебя скоро масло потечет, – сказала Дама Пик.

– Знаю, – Черт завел мотор и тронул машину с места. – Но до Ленинграда продержится, а там я другую угоню.

– Я подремлю? – спросил Алекс.

– Мне без разницы, – от интонаций Черта можно было на стенку полезть, но лучшего боевого мага в европейской части СССР по данным Лисы теперь не было.

– Я тоже отключусь, пожалуй, – сказала она, как бы размышляя вслух. – Как считаешь?

– Гуляй, – ответил он. – Два часа я тебе гарантирую. Встретишь Багиру, передай ей, что "все по-прежнему".

– Ладушки, – сразу же согласилась Лиса. – Пика ты меня за руку подержи, хорошо?

– А может быть, хватит? – но Дама Пик все-таки взяла ее за руку.

– Я ненадолго, – ответила Лиса и закрыла глаза.

Звездное небо, светлое небо… Дорога была проторена много лет назад и давно уже являлась всего лишь рутиной. Главное знать, когда и где, остальное – голая техника.

Почти у самых ворот она встретила знакомую девочку, которая, насколько могла понять Лиса, приходила сюда из какого-то сибирского укрывища. Вполне возможно, это был один из тех лагерей, которые создавала она сама, но девочка была хоть и молоденькая совсем, но грамотная, и язык держала за зубами.

– Привет, – сказала Лиса, подходя.

– Здравствуйте, донна Рапоза, – девочка явно обрадовалась встрече и, зная правила, сразу же приступила к делу. – Извините, пожалуйста, но вы здесь ведь всех знаете, а я…

– Без предисловий, – Лиса помнила, что Черт дал ей всего два часа, а дел было много. – Чем я тебе могу помочь?

– Я ищу одного человека.

"О, господи! – подумала с тоской Лиса. – И ты, бедная, кого-то ищешь! Все мы, как тени в чистилище, кого-то ищем, вот только найти не можем".

– Кого? – спросила она, на всякий случай, улыбнувшись, чтобы ободрить явно стеснявшуюся своей дерзости Читу.

– Фарадея, – тихо сказала девочка, которая, вероятно, знала, какой услышит ответ, но все-таки на что-то надеялась, спрашивая о Кайданове, вероятно, каждого, до кого могла добраться.

– Фарадей погиб много лет назад, – ответила Лиса.

– Извините, – девочка как-то неуверенно улыбнулась и сделала движение, чтобы уйти прочь.

– Постой!

"Я делаю глупость", – сказала она себе, но остановиться уже не могла.

– Зачем тебе Фарадей, ты же еще в пеленки писала, когда его…? – но закончить фразу так, как следовало, не смогла.

– Он…

– Не хочешь, не говори.

Это была железная формула, ее бы следовало высечь в камне и поставить над входом в Город.

– Он мой отец.

"Вот даже как! Впрочем, почему бы и нет? Двадцать пять лет…"

– Мать жива?

– Нет, – покачала головой девочка. – Она была в колонне Чары.

В девяносто четвертом, Чара – Ольга Кузьмина – собрала всех оставшихся в живых после большой зачистки магов северного Казахстана и попыталась прорваться в Китай. Трудно сказать, на что она рассчитывала, но, скорее всего, ни на что. Это был жест отчаяния, но правда и то, что Ольга обладала необходимыми для такого дела харизмой и железной волей. Собрать вместе полторы сотни запуганных, полусумасшедших людей – индивидуалистов и эгоистов от природы – и повести за собой, мог не каждый. Она смогла… Твин говорил, что крови там было пролито столько, что даже ему было страшно. Два полка ВДВ, бригада спецназа КГБ, почти полная дивизия НОАК. Это сколько же трупов?

"Господи! – подумала Лиса, глядя на несчастную Читу. – Господи! Когда же это кончится?"

– Были слухи, – сказала она вслух, осторожно подбирая слова. – Были слухи, что Фарадей сменил личину.

– А разве можно сменить личину? – удивленно спросила Чита.

"Хороший вопрос!"

– Не знаю, – покачала головой Лиса. – Говорят, можно, но я не знаю.

– Спасибо, – девочка смотрела серьезно и строго, как взрослая. – Я вам обязана, донна Рапоза.

Она поклонилась и пошла прочь, свернув в первую попавшуюся на пути улицу, а Лиса проводив ее взглядом, пошла своей дорогой. Время уходило, а до Моста путь был не близкий.