Текст книги "Твари Господни"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

8

– Странно, – сказал Кайданов, прислушиваясь к эфиру. – Такое ощущение, что что-то происходит. Ты ничего…?

– Нет, – Рэйчел смотрела на него озабоченно. Она явно ничего "не слышала". – Ты уверен?

– Да, в том-то и дело, – раздраженно бросил он. От напряжения его пробил пот и снова, как накануне, сдавило виски, но "ощущение" лежало за границей осознания или, скорее всего, на самой его границе. С одной стороны, что-то, вроде бы, есть, но в тоже время и "зубами не ухватишь".

"Может быть, где-то далеко?" – это была вполне правдоподобная версия. Все-таки он, как и любой другой, имел свой предел. Далеко, но не бесконечно. Могло статься, что там, за границей его возможностей, кто-то, и в самом деле, взялся серьезно волхвовать, но Кайданов этого неизвестного волшебника практически не доставал. Слишком далеко… Однако что-то мешало принять эту вполне здравую гипотезу.

"Это недалеко, – понял он вдруг. – Это здесь, в Мюнхене, но я его почему-то не слышу".

"Не слышу, не чую… или нет, чуять-то как раз чую, но не могу ухватить".

– Я его чую, – сказал он вслух. – Это где-то рядом, но не захватываю. И ты не чувствуешь, и Зигфрид…, – он повел подбородком в сторону стены, за которой спал, сдавший дежурство хозяин явочной квартиры. – Но и я с ума не сошел, я его действительно чую.

Они "вернулись" из Города всего сорок минут назад. Выслушали отчет Зигфрида о случившемся здесь светопреставлении, когда в первом часу ночи кто-то что-то колдонул, правда очень коротко, хотя и сильно, и совсем недалеко от точки, а потом, уже совсем недавно, максимум час назад, где-то на юго-западе разыгрался настоящий бой, длившийся минут десять-пятнадцать. Точнее он сказать не мог, потому что сначала его неслабо приложило целой чередой очень сильных откатов, а потом "облагодетельствовало" так, что он чуть не помер от счастья. Впрочем, и сами они, пребывая в Городе и оставаясь, следовательно, нечувствительными к тому, что творится вокруг их брошенных на произвол судьбы тел, вернувшись к действительности и выслушав рассказ Зигфрида, вполне оценили масштаб произошедшего по тому, сколько живи приняли их организмы. Судя по всему, кто-то – скорее всего их было несколько – устроил в городе настоящий Армагеддон.

"Прошел Содомом… – вспомнил Кайданов слова покойного Трифонова. – Или у Трифонова было как-то иначе?"

Впрочем, дело ведь не в словах, а в факте.

Однако никаких подробностей инцидента узнать сейчас не представлялось возможным, поэтому они отпустили Зигфрида отдыхать, не сообщив ему, естественно, куда и зачем ходили вместе, попили чаю и легли спать. Просто спать, хотя казалось бы, после свадьбы вполне естественным было не спать вовсе. Но Кайданов был все еще слишком слаб, и Рэйчел, решительно отмела все его, надо отметить, не слишком убедительные возражения, скомандовав – разумеется, очень нежно, но недвусмысленно – "отбой". Но выспаться не удалось.

Кайданов проснулся с минуту назад или чуть больше и, решив, сначала, что ему просто все еще нездоровится, хотел было уснуть снова, но уже через мгновение понял, что дело совсем не в этом. Тем более, что полчаса сна, как оказалось, отнюдь не прошли для него даром, и, судя по самоощущению, он уже вполне "воскрес", причем настолько "поправился", что, едва не отвлекся от тревожного ощущения, почувствовав, как нежно прижимается к нему "во сне", мгновение назад еще совершенно определенно спавшая, а теперь уже проснувшаяся Рэйчел.

"А может ну ее, эту рыбалку", – подумал он с ленивым весельем, но тревога не проходила, а ощущение чего-то такого, напротив, становилось все более и более отчетливым.

– Я его действительно чую, – сказал он и, взяв с пола пачку сигарет, закурил.

– Кто это? – спросила Рэйчел и, мягко вынув из его пальцев сигарету, затянулась.

– Не знаю, – покачал головой Кайданов, имея в виду и этого неизвестно кого, и ее, укравшую у него сигарету. – Но он колдует, а я его не "вижу". Ты о таком слышала?

– О чем таком? – спросила она, возвращая сигарету.

– О том, что можно колдовать "не светясь".

– Нет, – покачала она головой.

– И я, нет, – Кайданов отдал ей сигарету и стал одеваться. – Но поверь мне, это-то как раз и происходит.

Глава 9
Поднимается солнце (4 октября, 1999)

1

«Зачем я это сделала?» – Вопрос был непраздный. Скорее всего, жить Лисе, а значит, и Деборе оставалось совсем недолго. Ровно столько, сколько продержится молодой здоровый организм Доминики Граф.

"Жалко девочку". – О ком она печалилась? О давно умершей немецкой девушке или о себе самой, влетевшей под нож, нарушив ею же и сформулированные принципы выживания в подполье?

Лиса допила кофе и поднялась к собору Иакова. Сюда, на площадь, она не приходила уже много лет, и, хотя, здесь, как и везде в Городе, время являлось лишь субъективной мерой существования людей, но не вещей, место это показалось теперь покинутым и обветшавшим. Даже изысканный фасад готического собора, казалось, стал темнее и старше. Вероятно, все дело в том, что двери его закрыты, и Лиса устала ждать и надеяться, что когда-нибудь они отворятся вновь. Место Иакова – без него самого и его музыки – было пусто и лишено смысла и души.

Но вот открылись двери кофейни Гурга, и вроде бы появилась тень надежды, ведь "племянник" не удивился словам Лисы. Чего-то в этом роде он, видимо, и ожидал. Пусть не от незнакомой ему даже по описанию Деборы, но от кого-нибудь другого подобных слов он ожидать мог. Вопрос лишь в том, зачем их произнесла Лиса.

"Я прощалась", – признала она.

Прощалась… С кем? С умершим много лет назад Иаковом? Иаков умер, и музыка его умерла вместе с ним.

"Музыка…"

А если не умер? Могло ли случиться, что Иаков – это личина Некто Никто?

Нельзя сказать, что мысль эта посетила Лису впервые, но здесь, на этой площади, перед его, Иакова, собором, к которому Лиса и Герман впервые пришли двадцать пять лет назад, мысль эта уже не казалась невозможной.

"Любовь моя… Господи!" – Даже не произнесенные вслух, слова заставили ее поморщиться. Так Лиса не выражалась никогда, ни про себя, ни тем более, вслух.

Она окинула взглядом пустынную площадь и на минуту задумалась, проверяя, не осталось ли у нее долгов. Выходило, что нет. Нота сигнал подполью отправила еще в начале первого ночи, когда уходила из гостиницы на поиски подруги. В лобби очень кстати оказался комп, подключенный к Интернету, так что за две-три минуты, которые она могла себе позволить, Лиса успела вывесить "черный вымпел" везде, где только можно. Ну а здесь, в Чистилище, то же самое должен был сделать Алекс, и оставалось надеяться, что так он и поступил. Об остальном следовало забыть, хотя хотелось бы, конечно, попрощаться с некоторыми людьми, но, видимо, не судьба. Баха в Городе не оказалось, Твин появлялся редко, да и в любом случае, что она должна была им сказать? И что могла себе позволить сказать? Конечно, задним числом все выяснится. Алекс и Кайданов расскажут свою часть истории, Георг – свою. Умные люди, те, кто умеет сопоставлять факты, все поймут. А пока, пусть продолжают искать Рапозу, и Доминика Граф та еще загадка для компетентных органов. Вот они пускай головы и ломают, а Лиса им не помощник. Никак нет.

Однако смирения не получалось. И дело, судя по всему, упиралось даже не в характер Лисы, который вопреки очевидным фактам не позволял ей признать поражение. Пока жива, борись, и что-то там еще из басни Толстого про лягушку и молоко. Смешно. Борись, дрыгай лапками… Поборешься тут, как же!

Лиса сотворила очередную сигарету и затянулась.

"Точно анаша! И откуда это? В жизни не баловалась планом".

И в самом деле, откуда что берется. Это платье, например, или имя…

"Дебора…"

"Не стало обитателей в селениях у Израиля, не стало, доколе не восстала я, Дебора, доколе не восстала я, мать в Израиле…"

"Красиво сказано". – Согласилась Лиса, но вот беда какая, не быть ей "матерью в Израиле". Однако что-то было заключено в этом имени, что-то такое. Словно подсказка из Книги Судей стучалась и не могла достучаться до Лисиного сознания.

"Дебора… Судья и пророчица… Пророчица?!"

Сигарета прогорела до самого фильтра, но Лиса этого даже не заметила, как не видела и мертвых домов, окружавших площадь Иакова, и готического храма, взметнувшего свой болезненно тонкий шпиль к небесам без солнца и луны. Перед ее внутренним взором стремительно проносились события последних нескольких дней, в которых, тут и там, разбросаны были намеки на странные и даже невероятные обстоятельства.

"Господи!" – задним числом, все было настолько очевидно, что даже страшно делалось от того, что все это могло означать.

Звездное небо знакомо всем, но холодную тьму Лиса узнала сегодня впервые и, возможно, первой среди других магов смогла прийти в Город прямо с пыточного стола.

"Тело и душа… Что?"

Неразрывная связь материального носителя с "ментальной субстанцией, в просторечии именуемой душой", считалась аксиомой, но Лиса-то этот постулат их доморощенной науки сегодня как раз и опровергла. И следствия… следствия из этого факта были такие, что дух захватывало и начинала кружиться голова.

"Но и обратное верно…"

Личина не была связана с материальным миром. Об этом знали все, и Лиса в том числе. Но тогда, что же произошло с ней в кофейне Гурга? Как смогла она увидеть то, что никак увидеть не могла? Впрочем, ее видение могло быть просто наваждением. Однако в Чистилище никто не видит снов, и иллюзии здесь не возникают, возможно, потому, что Город и сам по себе одна большая иллюзия.

"Пророчица…" – ну что ж, и это лыко в строку. Как выяснялось, всех своих возможностей Лиса пока просто не знала. И истинной силы тоже.

"А что я теряю?" – но это, разумеется, был не вопрос. Или вернее, это был вопрос риторический. Фигура речи, обозначившая в ее сознании уже сформировавшееся решение. И сразу же, как только успела об этом подумать, Лиса оказалась там, где "темно и холодно". Возможно, задумайся она над тем, что и как следует делать, и ничего бы не вышло. Но Лиса просто очень захотела, чтобы случилось то, что случилось, и прямо с площади, исчезнув там, как личина, перешла в другое состояние, возникнув в уже знакомом «нигде и никогда» своего внутреннего мира, как химически чистая мысль.

За время ее отсутствия здесь, разумеется, ничего не изменилось, просто потому, что меняться было нечему. Во всяком случае, за такое короткое время. Впрочем, как ни странно, по внутренним ощущениям Лисы, вполне возможно, и чисто субъективным, кое-что здесь все-таки произошло. В "нигде и никогда" стало значительно холоднее. Что это могло означать, Лиса, естественно, не знала. Но предполагать следовало худшее. Насквозь субъективное ощущение холода внутри собственного Я – а Лиса уже почти уверилась, что это оно самое и есть – могло означать, что времени оставалось в обрез.

"И что теперь?" – она "потянулась" к самой себе, имея при этом в виду, собственное брошенное в отчаянной попытке спастись тело, потянулась и достигла, и, значит, снова обрела целостность. Вот только стоила ли игра свеч? Ведь ценою возвращения была боль и агония. "Языки пламени", по-прежнему, лизали ее беззащитную плоть, и массы насекомых, как и прежде, бестолково копошились внутри у Лисы, в ее легких, желудке, брюшной полости. И этот проникший глубоко в тело зуд был мучительнее даже, чем ощущение "обожженной" кожи, гул в ушах, или резь под сомкнутыми щитами век.

"Все то же… Все так же…"

Впрочем, первое впечатление оказалось обманчивым, и Лиса в этом довольно скоро убедилась. Прежде всего, она почувствовала какую-то помеху в горле, и сразу же ощутила, с каким трудом проникает воздух в агонизирующие легкие. И от испуга, наверное – ведь удушье всегда вызывает рефлекторную реакцию организма – резиновым мячиком, ударившимся об стенку, отлетела прочь, но, на этот раз, не внутрь себя, а как бы в сторону. И теперь, уже оттуда, со стороны, лишенная необходимости терпеть эту бесконечную муку физического страдания, снова увидела себя, как есть.

Зрелище было, что называется, не для слабонервных.

"Детям и беременным женщинам просмотр следующих видеоматериалов не рекомендуется…"

Примерно так. Впрочем, Лиса не сомневалась, что и многих мужиков, если они не извращенцы, конечно, от открывшейся перед ней картины, как минимум стошнило бы, хотя крови и раскаленных щипцов здесь не было и в помине. Однако вид прикованной к хирургическому столу обнаженной женщины сразу же наводил на мысли о пытках и жестоких страданиях, несмотря даже на то, что, по всем признакам, Доминика Граф, в лучшем случае, была без сознания, а в худшем – уже умерла или находилась в коме. Но за ее жизнь боролись. Реанимационные мероприятия, как любят выражаться врачи, были в полном разгаре. В "пыточной" объявились новые персонажи. Двое "водолазов", одетых в какие-то защитные – противорадиационные, что ли – костюмы, суетились около Лисиного тела, то и дело, оборачиваясь к мониторам приборов, вероятно, чтобы свериться с поступающими в режиме реального времени данными.

В разрезанное горло Доминики была вставлена пластмассовая трубка, – "Принудительная вентиляция?" – другие, более тонкие трубки, наполненные зеленоватой с кровяными нитями, неаппетитного вида массой тянулись из носа, а количество инфузий увеличилось едва ли не вдвое.

"Не многовато ли? Суки!" – равнодушие резко, без перехода, сменилось гневом, наполнившим кокон "безмолвия" жидким огнем всепоглощающего желания убивать и разрушать, и Лиса почувствовала, что еще немного и ее просто разорвет в клочья от внезапно возникшего напряжения. Гнев требовал выхода. Ненависть, вспыхнувшая в ее душе, была нестерпима, но Лиса была беспомощна, потому что не знала, что ей с этим делать. Она просто оказалась к этому не готова.

"Что…?!!!"

По-видимому, она хотела закричать – ведь привычки плоти пускают в наших душах глубокие корни – но крика не получилось, потому что вопли душ слышны одному только богу, но присутствие Всеблагого отрицалось самим фактом существования этих людей и этого места.

"Что…?!!!"

Возможно, это был всего лишь вопрос. Ведь Лисе требовалась помощь. Ей нужно было знать, что со всем этим делать. Однако вопрос, который она даже не успела сформулировать, запоздал. Медленное сознание никогда не успевает за быстрой интуицией, и, не ведая, что творит, не зная, что и как она сейчас делает, Лиса исторгла сжигавший ее огонь безумия вовне. И внезапно жидкое пламя, бушевавшее в ее душе, исчезло, унеся с собой боль, страх и ужас, и на душу снизошел такой желанный и такой, казалось, уже недоступный покой. Но зато огонь возник воплоти. Смерч раскаленного до снежной белизны пламени прошел по "пыточной", уничтожая и испепеляя на своем пути всех и вся. Он возник мгновенно и так же стремительно исчез, оставив после себя два исковерканных, дымящихся тела и кучу невразумительных оплавившихся обломков, в которые превратились приборы и машины заплечных дел мастеров. А вот белое тело распятой на хирургическом столе женщины совершенно не пострадало. Напротив, прошедший смерч не только разорвал удерживающие ее путы и смел с нее мимоходом все эти датчики и иглы инфузий, но и тубус принудительной вентиляции исчез из разрезанного горла, и сама рана затянулась, как не было. Во всяком случае, от нее не осталось и следа.

"Все".

Нет, не все.

– Тревога! – истошно заорал за стеной один из военных, лихорадочно нажимая какие-то кнопки на своем пульте.

Тревога.

Его вопль и электронный сигнал, ударивший в систему после нажатия тревожной кнопки, Лиса восприняла одинаково отчетливо, как будто и не существовало сейчас между ней и этими людьми никакой преграды, и электронные импульсы, несущиеся по проводам со скоростью света, были понятны и узнаваемы, как простые слова.

"Поздно", – интуитивно она избрала самую правильную в создавшейся ситуации тактику, отстранив от "руля" медлительный и рефлектирующий разум, и передав управление рефлексам, которые точно знали, что надо делать и как.

"Поздно", – это не было мыслью, которая просто не успевала за событиями. Это была констатация факта, воплотившаяся в действии.

Удар невероятной силы выбил броневую плиту, разделявшую два помещения, и двинул ее внутрь смежной комнаты. Движение было замедленным, как при съемке рапидом, так что мучители Лисы вполне успели насладиться собственным животным ужасом, но не настолько медленным, чтобы они успели хоть что-нибудь предпринять. В конце концов, их просто размазало по противоположной стене, смешав человеческую кровь и плоть со стертой в пыль электроникой и машинерией их собственных пультов. Однако их боль, страх и последний нечеловеческий – а были ли они людьми? – вопль неожиданным образом "освежили" Лису, придали ей сил, и что самое главное, окончательно успокоили, одновременно вернув сознанию ясность и трезвость.

Оглядев поле боя и приняв увиденное, как есть – без рефлексии и запоздалых сожалений, которые могли сейчас только помешать, Лиса решила, что ее "распределенное" существование подошло к концу, так как не имело больше смысла. И, приняв это ощущение завершенности, как данность, она вернулась в собственное тело, испытав при этом лишь легкий и краткий дискомфорт, вызванный необходимостью снова брать его "под контроль". Ударила в виски ускорившая внезапно свой бег кровь, зачесалось поврежденное интубацией и исцеленное магией горло, поднялась было и тут же спала волна тошноты, но все это сущие пустяки. Она была жива и свободна, и это сейчас было самым важным. Сделать остальное – "Начать и кончить" – еще только предстояло.

Лиса рывком села на столе. В помещении, еще несколько мгновений назад блиставшем хирургической белизной и залитом ярким светом хирургических ламп, было темно и пахло горелым. За стеной, в коридорах комплекса, истошно завывали сирены общей тревоги и неслись по этажам группы быстрого реагирования, но вся эта суета, как сразу же поняла Лиса, была теперь избыточной. Остановить ее они, скорее всего, не смогут. У них просто не хватит для этого сил. И вызвать подмогу не успеют, потому что она не оставит им для этого времени.

Не оглядываясь, Лиса обрушила стену за своей спиной и, пустив через открывшийся пролом новую волну огня, легко соскочила со стола, развернулась и бросилась вдогонку за набиравшим скорость щитом пламени. Все неприятные ощущения, испытанные Лисой при внезапном "воскрешении", уже исчезли, и чувствовала она себя превосходно. Сила буквально бурлила в крови, и ощущение было такое, что сейчас она способна гнуть голыми руками стальные трубы или делать что-нибудь еще в этом же роде, но по-всякому в прежней ее жизни нереальное. Лиса не знала и даже не сделала попытки понять, как ей это удалось, но в момент "воссоединения" тела и души ударила саму себя такой дозой "исцеления", от которой могли бы воскреснуть все трупы в мюнхенском полицейском морге. А ураган живи, почему-то не унесшийся прочь вместе с откатом, а обрушившийся благодатью на нее саму, по своей мощи превосходил все, что ей когда-либо приходилось испытывать или о чем она от кого-нибудь всего лишь слышала. От такого допинга могли ожить даже камни, и не только ожить. Однако вот, что странно. Никакой эйфории не было и в помине и, судя по всему, даже не предвиделось. Голова оставалась холодной, мысли – четкими.

Лиса пробежала по сожженному коридору, одним "небрежным" движением мысли убив по дороге систему подачи бинарного нервно-паралитического газа, крутнулась на месте, одновременно постигая схему здания, обрушила мешавшую ей двигаться в правильном направлении стену и снова побежала. Двигалась она настолько стремительно, что будь у нее время посмотреть на себя со стороны и задуматься, удивлению Лисы не было бы предела. Люди так двигаться не могут. Но ей было не до вторичных рефлексий, она шла на прорыв.

Бег сквозь горящее, взрывающееся и рушащееся здание длился тридцать девять секунд. Внутренний таймер отметил это достижение, но сознание его проигнорировало, а эмоции и вовсе остались равнодушны и к этому чуду, и ко всем прочим жутким чудесам, которые Лиса творила походя, не обращая на них никакого внимания. Тридцать девять секунд. Великолепное время, если брать в расчет стоявшую перед ней задачу и выдающееся, учитывая размеры здания. Однако краткий этот период времени вместил огромное множество дел и событий, большинство из которых так же остались незамеченными Лисой и уж точно неосознанными. Думала она сейчас совсем о другом. О необходимости прорваться и вырваться из тесной мышеловки Мюнхена и, следовательно, получить возможность выполнить взятые на себя обязательства. О Георге так неожиданно появившемся в Городе. Об Иакове и Некто Никто и, разумеется, о встреченном вчера вечером Кайданове и его женщине-"тени", и еще о множестве других, не менее важных вещей. И все это она успела обдумать за жалкие тридцать девять секунд, убив попутно всех людей, на свою беду оказавшихся внутри штаб-квартиры БФВ сегодня ночью, и всю электронику, которой «больничка» была набита по самое «не могу». Впрочем, сжигая одним лишь «собственным хотением» электронные цепи, Лиса успела «перекачать» в свою ставшую вдруг бездонной память едва ли не всю базу данных, хранившихся в главном компьютере, не задумавшись даже о том, возможно ли это физически и чего ей это будет стоить. Но и цена, как ни странно, оказалась вполне приемлемой. Ее лишь качнуло на бегу, да волна головокружения чуть тронула голову. И это все.

Из окна второго этажа она вылетела вместе со взрывной волной, выносившей в окружающий здание парк обломки горящей мебели и осколки бетона. Приземлившись на ноги, Лиса метнулась под сень деревьев, стремительно пронеслась сквозь погрузившийся во тьму – электричество отключилось – парк, не задумываясь, перемахнула через трехметровый бетонный забор, усеянный поверху металлическими шипами, и оказалась на обочине пригородного шоссе.

"Сгорите вы все!" – она, не оборачиваясь, зажгла оставшийся за спиной парк и выскочила на дорогу.

Тормознув, не вовремя оказавшийся здесь и сейчас "BMW", Лиса вышвырнула из салона обалдевшего при виде голой тетки водителя и, заняв его место, рванула прочь, тем более что, как она тут же поняла, направление ее вполне устраивало. Карл Роршах – незадачливый хозяин дорогого авто – ехал в Мюнхен.