Текст книги "И Ангелы Молчали"

Автор книги: Макс Лукадо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

служит причиной немалых волнений в народе.

– И они говорят, что этот человек призывает народ к бунту? – громко вопрошает Пилат, глядя на солдат, которые

стоят по бокам от него, – тем самым он дает им молчаливое позволение хмыкнуть и нарушить повисшее молчание. Они

понимают его правильно и хмыкают. Он меняет позу и прислоняется спиной к стене. Если бы не обвинения, которые были

выдвинуты против человека, стоящего перед ним, Пилат попросту отмахнулся бы от этого дела. Но в речи обвинителей

прозвучали слова «восстание», «налоги», «кесарь», и поэтому он продолжает дознание.

–Ты – царь Иудейский?

Впервые за все время Иисус поднимает глаза. Он не поднимает голову – только глаза. Исподлобья Он смотрит на

прокуратора. Пилат удивлен, услышав интонацию, с которой отвечает ему Иисус.

– Это ты сказал.

Пилат не успевает ответить, как из кучки предводителей иудеев, собравшихся в сторонке, раздаются голоса:

– Видишь, никакого уважения!

– Он призывает народ к восстанию!

– Говорит о себе, что он – царь!

Пилат не слышит их. «Это ты сказал». Ни попыток оправдаться, ни объяснений, ни паники. Галилеянин вновь опустил

глаза и смотрит в пол.

Что-то в этом провинциальном учителе нравится Пилату. Он не такой, как те, кто собрался около стен претории. Он не

похож на одного из этих длиннобородых иудейских вождей, которые могут похваляться своим всемогущим Богом, а

минуту спустя попрошайничать, умоляя о снижении налогов. Его взгляд отличается и от яростных взглядов зилотов, постоянно угрожающих миру и безопасности Римской империи, которую Пилат должен защищать. Он не похож на других, этот Мессия, родившийся в глухой провинции. Пилат смотрит на него, и в памяти начинают всплывать слышанные им

истории.

«Теперь я припоминаю», – бормочет он себе под нос, спускаясь по ступеням и направляясь к балкону. Он встает у

перил, облокачивается на них. Испуганные им голуби взмывают в воздух и, хлопая крыльями, опускаются на улицу внизу.

Пилат размышляет об услышанном. Странная история о каком-то человеке из Вифании. «Он умер и был мертв три...

нет, четыредня. Так значит, об этом раввине говорили, что он позвалпокойника и тот, ожив, вышел из гробницы А потом

еще эта толпа народа у Вифсаиды Их там было несколько тысяч... да, кто-то из дворца Ирода докладывал об этом. Они

хотели сделать его царем. Ну да, конечно, он ведь накормил всю эту толпу».

Пилат поворачивает голову и смотрит на детей, играющих на улице под балконом. Некоторые из них подбежали к

стражнику и о чем-то с ним говорят. Конечно, они просят подачки. Эти дети не очень хорошо выглядят. Худые, даже тощие.

Свалявшиеся волосы – наверное, у них вши. Отчасти Пилата беспокоит, что стражник разговаривает с ними, но, с другой

стороны, его беспокоит, что стражник ничего не делает, чтобы помочь им. И определенно его беспокоит вопрос, почему

дети вообще должны болеть. Но они болеют. Болеют в Иерусалиме, так же как и в Риме.

Он оборачивается и вновь смотрит на глядящего себе под ноги человека перед помостом. «Да царь бы нам не

помешал, – вздыхает он, – такой царь, который смог бы все это исправить».

Было время, когда Пилат думал, что сможет навести здесь порядок. Он прибыл в Иерусалим с убеждением: то, что

было хорошо к северу от Средиземного моря, будет хорошо и к востоку от него. Но это было так давно! Это был другой

Пилат. Это было тогда, когда черное было черным, а белое – белым. Это было тогда, когда его здоровье было крепким, а

мечты – по-юношески наивными. Это было до того, как он познакомился с тем, что называется политикой. Чуть-чуть

уступить здесь, чтобы немного выиграть там. Смириться, пойти на компромисс. Повысить налоги, немного снизить

требования. Да, теперь все выглядит иначе.

Рим и благородные мечты казались теперь одинаково далекими. Возможно, именно поэтому его заинтересовал этот

раввин. Что-то в этом человеке напоминало Пилату о том, зачем он отправился сюда... или о том, каким он был прежде.

«Меня они тоже помучили, друг мой, да, да, мне тоже досталось от них».

Пилат смотрит на вождей иудеев, столпившихся в углу напротив его кресла. Их настойчивость выводит его из себя. Им

недостаточно бичевания. Им кажется мало издевательств. «Завистники, – хочет сказать он им прямо в лицо, но

сдерживается, – завистливые болтуны, невежды Вы убиваете собственных пророков».

Пилат хочет отпустить Иисуса. 'Просто дай мне повод,– думает он почти вслух, – дай мне повод, ия освобожу тебя».

Его мысли прерывает деликатное прикосновение к плечу. Это посланник. Он наклоняется к уху Пилата и шепчет.

Странно. Жена послала сказать ему, чтобы он не ввязывался в это дело. Что-то про сон, который она видела.

Пилат возвращается на свое место, садится и разглядывает Иисуса. «Даже боги на твоей стороне?» – произносит он, не объясняя своих слов.

Ему и раньше приходилось сидеть на этом кресле серебристо-синего цвета на толстых резных ножках. Кресло

принятия решений. Где бы ни садился Пилат в это кресло – будь то в здании или на улице – это место становилось залом

суда. В этом кресле он принимает решения и оглашает их.

Сколько раз он сидел в нем? Сколько историй довелось ему выслушать? Сколько просьб было обращено к нему?

Сколько широко раскрытых глаз смотрело на него, моля о милости и пощаде?

Но глаза Назарянина спокойны и молчаливы. Они не кричат, не мечут молний. Пилат ищет в них признаков тревоги...

злости. Он не находит ни того, ни другого. Зато то, что он там находит, заставляет его выпрямиться и заерзать в кресле, будто стараясь найти удобное положение.

«Он не злится на меня. Он не боится... похоже, Он понимает».

Пилат прав. Иисус не боится. Он не злится, не паникует, потому что происходящее не удивляет Его. Христос знал о

Своем часе, и этот час наступил.

Любопытство Пилата вполне объяснимо. Если Иисус – вождь, то где Его последователи? Если Он – Мессия, что

собирается делать? Почему, если Он – учитель, так злятся на него эти религиозные вожди?

Также правомерен и вопрос Пилата: «Что же я сделаю Иисусу, называемому Христом?»1.

Возможно, вам, как и Пилату, любопытно узнать об этом Человеке, называемом Христом. Вас, как и Пилата, ставили в

тупик Его заявления, трогали Его страдания. Конечно, вы слышали эту историю: как Бог сошел с небес, как Он родился в

человеческой плоти, дерзнув возвестить этому миру об истине. Вы, как и Пилат, слышали, что говорят о Нем другие, а

теперь хотите услышать Его Самого.

Как вы поступите с Человеком, Который заявляет, что Он – Бог, но ненавидит религию? Как вы поступите с

Человеком, Который называет Себя Спасителем и при этом осуждает официально признанные пути спасения? Как вы

поступите с Человеком, Который знает место и время Своей смерти, но все равно отправляется туда?

Вопрос Пилата – это и ваш вопрос: «Как я поступлю с этим Человеком, Иисусом?».

Вы стоите перед выбором – одно из двух.

Вы можете отвергнуть Его. У вас есть такая возможность. Вы, как и многие до вас, можете решить: сама мысль о том, что Бог стал плотником, слишком уж нелепа – и уйти, отвернувшись.

Или же вы можете уверовать в Него. Вы можете жить бок о бок с Ним. Вы можете слышать Его голос, обращенный к

вам среди сотен других голосов, – и следовать за Ним.

Пилат тоже мог бы принять такое решение. В тот день он слышал много голосов и среди них мог бы услышать и

Христа. Реши Пилат услышать и поверить этому, покрытому кровоподтеками, Мессии – и его жизнь могла бы сложиться

совсем иначе.

Прислушайтесь к его вопросу: «Ты ли царь Иудейский?». Если бы мы были там в тот день, то могли бы знать, каким

тоном он произнес эти слова. Была ли в них издевка? (Ты что же, царь?) Любопытство? (Кто же ты?) Искренность?

(Действительно ли ты тот, кем себя называешь?)

Мы можем спросить, почему Пилат задал Ему этот вопрос. Христос спросил прокуратора об этом:«.. .от себя ли ты

говоришь это или другие сказали тебе о Мне?»2.

Христос хочет знать, почему Пилат задает этот вопрос. Что, если бы Пилат ответил Ему: «Я сам спрашиваю Тебя об

этом. Я хочу знать, действительно хочу знать: на самом ли деле Ты – царь?»

Если бы он спросил, Иисус ответил бы ему. Если бы он спросил, Иисус освободил бы его. Но Пилат не хотел знать. Он

повернулся к Иисусу спиной и бросил через плечо: «Я не иудей». Пилат не спросил, поэтому Иисус и не сказал ему.

Пилат колеблется. Он – как щенок, которого зовут одновременно два человека. Он делает шаг к одному, останавливается, поворачивается к другому и делает шаг уже в его сторону. Четыре раза он пытается освободить Иисуса, и

четыре раза его вынуждают отступить от этого намерения. Он пытается освободить Его, но люди избирают Варавву. Он

посылает Пленника на бичевание, но люди настаивают на том, чтобы Он был распят. Он заявляет, что не нашел в этом

Человеке никакой вины, но толпа кричит, что Пилат тем самым нарушает закон. Пилат, опасаясь того, что Иисус в

действительности может быть тем, за кого Себя выдает, пытается освободить Его еще раз, но иудеи обвиняют его в том, что он предает кесаря.

Так много голосов. Голос компромисса. Голос выгоды. Голос политики. Голос совести.

И негромкий, твердый голос Христа: «...ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе

свыше...»3.

Голос Христа выделяется среди множества иных. Этот голос не спутаешь ни с каким другим. Он не льстит, не умоляет.

Он просто говорит истину.

Пилат думал, ему удастся избежать необходимости делать выбор. Он омыл руки. Он залез на забор и устроился там.

Но, решив не выбирать, Пилат тем самым сделал свой выбор.

Вместо того, чтобы попросить о Божьей милости, он попросил принести воды, чтобы омыть руки. Вместо того, чтобы

попросить Иисуса остаться, он отправил Его на распятие. Вместо того, чтобы послушаться голоса Христа, он послушался

голоса народа.

Существует предание, что жена Пилата уверовала во Христа. И еще существует предание, что вечной обителью Пилата

стало горное озеро, у которого он появляется каждый день и вновь и вновь погружает руки в воду, ища прощения. Он

пытается смыть в водах озера свою вину—не то зло, которое сделал, а то милосердие, которого не оказал.

Глава 24

ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ ЧУДЕС

Проходящие жезлословили Его, кивая головамисвоими и говоря: Разрушающий храм и в три дня Созидающий! спаси Себя Самого;

если Ты Сын Божий, сойди с креста.

Мф. 27:39-40

Забавно, что Пасха часто совпадает по времени со сроками, установленными для подачи налоговых деклараций.

Двумя главными событиями недели в таких случаях становятся подготовка пасхальной проповеди и уплата налогов.

Заранее извиняясь перед налоговой инспекцией, должен заметить, что одно из этих занятий кажется в высшей

степени возвышенным, а другое – весьма приземленным. Казалось бы, только что я находился на Голгофе, а мгновение

спустя вынужден копаться в счетах. Час благоговения сменяется часом рутины. Один заставлял меня думать о том, как Бог

искупил нас, заплатив за наши грехи, следующий – какие счета мне придется оплачивать самому. (Несмотря на это, оба

занятия вызывают во мне чувство благодарности; первое – за моего Господа, а второе – за льготы по налогообложению.) На второй день такой смешанной деятельности меня озарило. Как гармонично одно сочетается с другим! Именно в

такие дни и нужно размышлять о жертве, которую принес Бог. Ведь если Крест не будет иметь значения в повседневной

жизни, он вообще не будет иметь никакого смысла.

Вот она – красота Креста. Все произошло в самый обычный день. Обыкновенные люди из плоти и крови. Иисус —

тоже из плоти и крови.

Из всех дней, когда Христос мог продемонстрировать Свою силу, последняя неделя Его жизни была самой

подходящей. Несколько тысяч лепешек или несколько десятков исцелений могли бы создать Ему замечательную

репутацию. А еще лучше было бы лишить фарисеев дара речи – это значительно облегчило бы Ему жизнь.

Давай же, Иисус, действуй! Не просто очищай храм от торговцев – подними все здание на воздух и перенеси его в

Иерихон. Когда первосвященники начнут недовольно ворчать – устрой им дождь из лягушек. А когда будешь говорить о

последних временах – раздели небосвод надвое и покажи всем, что Ты имеешь в виду.

Вот самая подходящая неделя для чудес! Настал час показать всем нечто невообразимое. Пусть все онемеют, заставь

их прикусить язык, Иисус!

Но Он не делает этого. Ни в Иерусалиме. Ни в горнице, в которой Он и ученики собрались на Последнюю вечерю. Ни

на кресте.

Во многих отношениях эта неделя была похожа на другие. Да, конечно же, это праздничная неделя, но празднуется

Пасха, а не приход Иисуса. Толпы заполонили улицы города, но вовсе не для того, чтобы выйти навстречу Мессии.

Два чуда, совершенных Христом, не должны были привлечь к себе всеобщего внимания. Высохшая смоковница

послужила хорошей иллюстрацией к словам Иисуса, но о случившемся узнали немногие. Исцеленное ухо в Гефсиманском

саду стало проявлением милости, но друзей Ему не добавило.

Христос не являл Свою силу.

Эта неделя была совершенно обычной.

Обычная неделя: нетерпеливые мамочки по-прежнему одевали своих детей, отцы спешили на работу. Обычная

неделя, заполненная обычными делами: мытьем посуды и подметанием полов.

Ничто в природе не указывает на то, что неделя эта чем-то отличается от любой другой в прошлом или будущем.

Солнце встает на востоке и заходит на западе. Облака плывут по небу над Иудеей. Трава зеленеет и колышется на ветру.

Природе предстоит еще застонать до наступления воскресенья. Скалы сдвинутся со своих мест. Небо потемнеет, укрывшись трауром, прежде чем наступит воскресенье. Но ни понедельник, ни вторник со средой и четвергом не дают ни

малейшего основания что-либо заподозрить.

Ничто в людях также не указывало на приближающиеся события. Для большинства из них эта неделя была временем

ожидания предстоящего праздника. Нужно было купить продукты. Нужно было убрать дома. И в лицах людей не было

ничего особенного, потому что ничего особенного не предвиделось.

Можно было бы предположить, что ученики догадывались о чем-то, но нет – и они ничего не подозревали. Как бы вы

ни пытались добиться у них ответа, они ничего вам не сказали бы. Они просто ни о чем не знали. Одно они могли бы

заметить: Его глаза, в которых появилась какая-то особая сосредоточенность, какая-то решимость, но... никто из них не

смог бы с уверенностью сказать, на что именно Он решился.

Если бы кто-то сказал им, что еще до захода солнца в пятницу вечером у них не останется никакой надежды, они бы

ему не поверили. Если бы кто-то попробовал намекнуть им, что в четверг ночью совершится предательство и отречение, они подняли бы этого человека на смех.

«Кто угодно, только не мы!» – будут клясться они.

Для них эта неделя – лишь одна из многих. Ученики не подозревают о том, что произойдет.

Но, что важнее всего, Христос тоже ничем не выдает этого. Вода не превращается в вино, ослик не обретает дара

речи, мертвецы остаются лежать в своих могилах, а те, кто был слеп в понедельник, остаются слепыми и в пятницу.

Можно было бы ожидать, что в такую неделю небеса разверзнутся и раздастся трубный глас. Можно было бы

предположить, что ангелы соберут народы всего мира в Иерусалим, чтобы они стали свидетелями происходящего. Можно

было бы надеяться, что Бог Сам сойдет с небес, чтобы благословить Своего Сына.

Но Он не делает этого. Он скрывает сверхъестественное под покровом обыденного. Предстоящая неделя кажется

вполне предсказуемой – заполненной делами, стряпней и орущими детьми.

Возможно, эти семь дней во многом напоминают вам одну из недель вашей жизни. Вряд ли с вами произошло что-то

из ряда вон выходящее. Никаких особых новостей: ни слишком радостных, ни слишком ужасных. Ни землетрясений, ни

торнадо. Обычная семидневка с обычными заботами, житейскими проблемами и очередями в кассу.

Такой же обычной была та неделя для жителей Иерусалима. Величайшему часу в истории человечества

предшествовала одна из обычнейших недель. Бог был в городе, но большинство горожан не обратило на Него внимания.

Христос мог бы привлечь к Себе внимание чем-то особенным, из ряда вон выходящим. Почему же Он этим пренебрег?

Почему не поразил людей, спрыгнув с крыши храма, сделав в воздухе двойное сальто и благополучно приземлившись на

ноги? Когда они кричали: «Распни Его!» – почему Он не сделал так, чтобы их носы вытянулись от изумления? Почему

чудесное, сверхъестественное было в Нем тогда почти незаметно? Почему Он не совершил ничего, что привлекло бы

всеобщее внимание?

Ангелы не подставляли свои щиты, когда на Его спину один за другим опускались удары плетей. На Нем не было

невидимого шлема, который защитил бы Его лоб от тернового венца. Бог вошел в трясину людского мира и погрузился в

нее по самую шею, бросился в зияющую чернотой расселину смерти и вышел из нее – живой.

Но даже выйдя оттуда, Он не выставлял Себя напоказ. Он просто вышел из смерти, и Его походка была самой что ни на

есть обычной. Мария приняла Его за садовника. Фоме потребовалось своими руками ощупать Его, чтобы удостовериться в

том, что произошло. Христос ел и говорил со Своими друзьями, как прежде. Он сел ужинать и преломил хлеб с учениками, шедшими в Эммаус.

Понимаете, в чем дело?

Бог общается с людьми, живущими в реальном, повседневном мире. Чтобы разговаривать с ними, Он не прибегает к

помощи фокусов. Он не обращается к человеку, складывая на небе мозаику из звезд или реинкарнируя его пращуров. Он

не будет говорить с вами ни через шум ветра на кукурузном поле, ни через коротышку-волшебника из Изумрудного

города. Пластмассовая статуэтка Христа, установленная у лобового стекла вашей машины, обладает точно таким же

могуществом, как и пара игральных костей, болтающихся на присоске на зеркале заднего вида.

Не имеет значения, родились вы под знаком Водолея, Козерога или в день, когда был убит президент Кеннеди. Бог—

не цирковой факир. Он – не джинн из бутылки, не маг, не

талисман и не «сосед сверху». Он – Творец Вселенной, Который находится в самой гуще событий повседневной

жизни и Который говорит вам через лепет младенцев и урчание голодного живота больше, чем когда-либо скажет через

гороскопы, гадания или изваяния плачущих Мадонн.

Если вам и доведется получить некое сверхъестественное видение или услышать голоса в ночи, не спешите

восторгаться. Это может быть Бог, а может быть и следствие несварения желудка – не следует путать эти два явления.

Как не следует упускать из виду невозможное, ища невероятного. Бог реален, и Он говорит с нами, когда мы

находимся в гуще событий нашей жизни. Нам лишь нужно научиться слышать Его.

Прислушайтесь к Его голосу, обращенному к вам из обыденности и повседневности.

Вы хотите удостовериться в том, что Он заботится о вас? Позвольте восходу солнца рассказать вам о Его верности и

преданности.

Вам нужен пример Его могущества? Посвятите вечер тому, чтобы изучить чудесное устройство организма человека.

Хотите удостовериться в том, что Его Слову можно доверять? Составьте список сбывшихся библейских пророчеств и

дополните его списком Божьих обещаний, исполнившихся в вашей жизни.

В последнюю неделю жизни Христа требовавшие чудес не увидели тех чудес, которых ожидали, но упустили одно, которое могли бы заметить. Они упустили момент, в который могила превратилась в царский трон.

Не повторяйте их ошибку.

Я по-прежнему считаю, что подача декларации о доходах и воспоминание об опустевшей гробнице не случайно

приходятся на одно и то же время. Возможно, именно так и должно быть. Разве нет поговорки, что в жизни неизбежны

лишь две вещи: смерть и налоги? Насколько я могу судить о Боге, Он вполне может говорить с нами посредством такого

обыденного явления, как налоги, чтобы ответить на наши вопросы о смерти.

Глава 25

ОТКРЫТОЕ В МОЛИТВЕ

Боже Май, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?

Мф. 27:46

Господь?

Да.

Может быть, это и не очень уместно, но я должен сказать Тебе о кое-каких своих мыслях.

Говори.

Мне не нравится этот стих: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?». Это как-то не похоже на Тебя, не

похоже на слова, которые Ты мог бы произнести.

Обычно мне нравятся Твои слова. Я люблю слушать, как ТЫ говоришь. Я представляю себе мощь Твоего голоса, гром

Твоих повелений, живительную силу Твоих речей.

Все это мне нравится.

Помнишь ли песню творения, которую ТЫ пел в беззвучии вечности? В этой песне легко узнать Тебя. Это – поистине

дело Божье!

Так же было и тогда, когда Ты приказал волнам – и они зашумели, повелел звездам – и они засияли, велел быть

жизни – и жизнь началась... Или когда Ты вдунул дыхание жизни в лицо Адама, созданного из праха земного... Вот тогда

ТЫ действительно явил Себя. Вот такой голос мне нравится. Такой голос я люблю слышать.

Потому-то мне и не по душе этот стих. Неужели Ты и вправду произнес эти слова? Твой ли это голос – голос, от

которого запылал куст в пустыне, разделилось надвое море и сошел с небес на землю огонь?

На этот раз Твой голос звучит иначе.

Прочти Сам это предложение. В начале стоит «для чего», а в конце – вопросительный знак. Но ведь Ты же не задаешь

вопросов.

Где твердость и власть, с которыми Ты обычно говоришь?

Именно так ТЫ сказал Лазарю: «...иди вон»1.

Именно так ты изгонял бесов, говоря им: «Идите»2.

Именно так Ты успокоил учеников, увидевших Тебя идущим по воде и испугавшихся: «...ободритесь; это Я, не

бойтесь»3.

Все эти высказывания следовало бы увенчать восклицательным знаком. В них звучат триумф, гром орудий и грохот

колесниц победителей.

Твои слова создали Большой каньон, Твои слова вдохновили учеников. Говори, Боже! ТЫ Сам – восклицательный знак

всего творения!

Так почему же над Твоими словами повис этот зыбкий, изогнутый, склонившийся, как будто под тяжестью, знак

вопроса? Разве никак нельзя распрямить его и превратить в восклицательный? Разве нельзя заставить его стоять прямо?

И, если уж я начал говорить с Тобой начистоту, мне еще не нравится слово «оставил». Податель жизни – и вдруг

покинутый? Источник любви – и вдруг один? Отец всего – и вдруг оставленный?

Как же так? Конечно же, здесь какая-то ошибка, и ТЫ вовсе не это имел в виду. Может ли Бог вообще чувствовать

Себя оставленным?

Разве нельзя чуть-чуть изменить это предложение? Совсем немного, лишь одно слово? Что же ты предлагаешь?

Как насчет «испытываешь»? «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня испытываешь?» Разве так будет не лучше? Тогда

мы все сможем дружно зааплодировать. Мы сможем поставить Твою преданность в пример другим. Мы сможем

рассказать об этом подвиге детям. Все станет понятно – ведь тогда Ты будешь героем. Одним из многих героев, изменивших историю.

А кто может называться героем, как не тот, кто выдержал испытание?

Но если это предложение Тебя не устраивает, у меня есть другое. Почему бы не сказать «сразил»? «Боже Мой, Боже

Мой! для чего Ты сразил Меня?» Да, это будет лучше! Теперь Ты – мученик, вставший на сторону правды. Патриот,

которому нанесен удар рукой врага. Доблестный воин, пронзенный мечом, израненный и окровавленный, но все равно

победивший.

«Сраженный» звучит намного лучше, чем «оставленный». Ты – мученик, пострадавший за правое дело. Ты – в одном

ряду с Патриком Генри и Авраамом Линкольном.

Ведь Ты же Бог, Иисус! Ты не можешь быть оставленным. Ты не можешь оказаться в одиночестве. Ты не можешь быть

покинут в момент Твоего величайшего страдания.

Быть оставленным – это удел преступника. Лишь худшие из худших заслуживают того, чтобы быть оставленными. Это

наказание для злодеев – не для Тебя. Не для Тебя, Царь царей. Не для Тебя, Альфа и Омега. Не для Тебя, Безначальный. В

конце концов, разве Иоанн не назвал Тебя «Агнцем Божьим»?

Что за имя! Это Ты – Агнец Божий, без пятна и порока. Я просто слышу, как Иоанн произносит эти слова. Я могу

представить, как он улыбается, указывает на Тебя и говорит громко – так что его слова разносятся над всем Иорданом:

«Вот Агнец Божий...»

И как только он это произносит, глаза всех устремляются на Тебя. Молодой, загорелый, крепкий, широкоплечий, сильный...

«Вот Агнец Божий...»

Так тебе нравится этот стих?

Да, Боже! Он один из моих любимых. Как точно он говорит о Тебе!

А как насчет второй части?

Хм-м-м... Дай-ка припомню... «Вот Агнец Божий, Который пришел, чтобы взять на Себя грех мира»4. Правильно?

Да, правильно. А теперь подумай, для чего пришел Агнец Божий?

«Пришел, чтобы взять на Себя грех мира». Подожди минутку! «Взять на Себя грех мира...» Я никогда прежде не

задумывался о том, что значат эти слова.

Нет, конечно же, я читал их, но никогда не думал о том, что они означают. Я думал что Ты… ну… вроде как прогнал

грех, запретил его... Я думал, что Ты просто встал перед горами наших грехов и велел им уйти – подобно тому, как Ты

изгонял бесов из людей или прогнал лицемеров из храма.

Я думал, Ты просто приказал злу убираться вон. Я не задумывался о том, что Ты буквально взял и вынес его на Себе. До

меня никогда не доходило, что Ты дотрагивался до него, и уж тем более – что оно притрагивалось к Тебе.

Это, наверное, было просто ужасно. Я знаю, каково это – когда грех прикасается к тебе. Я знаю, как он смердит.

Помнишь меня, прежнего? Раньше, не зная Тебя, я барахтался в этих нечистотах. И я не просто прикасался ко греху, я

любил его. Упивался им, танцевал под его музыку. Я просто жил в нем.

Но зачем я Тебе обо всем этом рассказываю? Ты ведь помнишь. Ты увидал меня, Ты отыскал меня. Я был одинок, мне

было страшно. Помнишь? «Почему? Почему я? Почему это произошло именно со мной, почему я так страдаю?»

Знаю, это вряд ли можно было назвать вопросом. Во всяком случае, правильно поставленным вопросом. Но больше я

ни о чем спросить не мог. Видишь ли, Боже, я чувствовал, что совсем запутался, что я – один на всем белом свете. Да, да, грех делает это с человеком: ты начинаешь чувствовать себя сломленным, осиротевшим, безвольно плывущим по течению.

Из-за греха ты оказываешься таким оставлен...

Что же это? Что я только что сказал?

Боже мой, Боже! Неужели это произошло тогда с Тобой? Не хочешь ли Ты сказать, что с Тобой грех сделал то же, что и

со мной?

Прости меня! Прости! Я не знал, не понимал этого. Ты и вправду был одинок там, на кресте, да?

Неужели Ты и вправду задавал этот вопрос, Иисус? Тебе и вправду было страшно. Ты и вправду был одинок. Так же, как и я. Но я-то заслужил это, а Ты – нет.

Прости меня, я говорил о том, чего не понимал.

Глава 26

СКРЫТАЯ ГРОБНИЦА

Иположил его [тело Иисуса] в новом своем гробе, который высекон в скале;и, привалив большой камень к двери гроба, удалился.

Мф. 27:60

Дорога на Голгофу была шумной, неровной и опасной. И это при том, что мне не пришлось тащить на своих плечах

крест.

Когда я думал о том, чтобы пройти по следам Христа на Голгофу, я представлял себе, как буду размышлять о

последних часах жизни Иисуса, и представлять приближающиеся к апогею события. Я ошибался.

Прогулка по Виа Долороса – не просто экскурсия по стопам Христа. Это – заплыв против течения, в котором вам

приходится преодолевать напор идущих по своим делам людей, солдат, уличных торговцев и детей.

«Поберегите свои кошельки», – предупредил нас Джо.

«Уже берегу», – подумал я.

Джо Шулам – мессианский еврей из Иерусалима, уважаемый человек не только среди иудеев. Он известен как

ученый, исследователь религиозных традиций иудаизма и археолог. Но многим он дорог благодаря своей любви к Мессии

и погибшему дому Израилеву. Нас вел не экскурсовод, нас сопровождал настоящий зилот.

А когда зилот говорит вам поберечь свои бумажники, вы должны беречь их.

Я не мог и шагу ступить, чтобы кто-нибудь из уличных торговцев не подскочил ко мне, тряся перед моим лицом

серьгами или шарфами. О каких размышлениях можно говорить, когда ты находишься в центре базара?

Виа Долороса и есть базар. Этот участок улицы – настолько узкой, что по нему невозможно идти, так как постоянно

приходится протискиваться между людьми. По сторонам улицы высокие кирпичные стены чередуются с древними

лавочками, в которых продается все: от игрушек и одежды до тюрбанов и компакт-дисков. Один из участков представляет

собой мясной ряд. Меня начало мутить от стоящего над улицей запаха и вида овечьих внутренностей. Протолкнувшись к

Джо, я спросил:

– Здесь и во времена Христа были мясные ряды?

– Да, – ответил он, – чтобы добраться до места Своего распятия, Ему пришлось пройти через скотобойню.

Лишь несколько минут спустя смысл сказанного начал доходить до меня.

– Не отставай, – крикнул он, пытаясь перекричать гомон толпы, – здесь за утлом – церковь.

«В церкви будет поспокойнее», – подумал я. И вновь ошибся.

Храм Гроба Господня – это скала, окутанная семнадцатью столетиями религии. В 326 году от Р. X. императрица

Елена, мать Константина Великого, отправилась в Иерусалим на поиски холма, на котором был распят Христос. Епископ

Иерусалимский Макарий отвел ее к скалистой возвышенности у северо-западной стены города. Шестиметровая гранитная

скала служила основанием для построенного римлянами храма Юпитера. Вокруг скалы находилось кладбище, представлявшее собою выдолбленные в каменных склонах гробницы, входы в которые были закрыты камнями.

Елена разрушила языческий храм и построила на его месте часовню.

В результате место жертвоприношения оказалось погребено под пышными украшениями. После того как через

высокие двери мы вошли в храм и взобрались по лестнице из десятка ступеней, я оказался у вершины. Под стеклянным

колпаком была видна только самая верхушка скалы. У подножия алтаря располагалась отделанная золотом ямка, в

которую предположительно был установлен крест. Три иконы с изображением распятий висели на крестах за алтарем.

Золотые светильники, изваяния Мадонны, свечи и приглушенное освещение. Я не знал, что думать. Я одновременно

был тронут тем, что нахожусь в таком месте, и обеспокоен тем, что здесь увидел. Я развернулся, спустился по лестнице и

прошел к гробнице.

Гробница, в которой по преданию был погребен Христос, располагается под одной крышей с местом, где – по

преданию же – Он был распят. Чтобы увидеть все это, вам не нужно выходить из здания, однако приходится напрячь свое

воображение.

Две тысячи лет и миллион посетителей тому назад это место было кладбищем. В наши дни это собор. Высокие купола

покрыты искусной росписью. Я попытался представить, как все это выглядело прежде, в своем изначальном виде. Мне так

и не удалось этого сделать.

Красиво оформленная гробница представляет собой место, где, по преданию, был погребен Иисус. Сорок три

светильника свисают над входом, перед которым стоит подсвечник. Вход отделан мрамором, а по углам украшен

золотыми листьями.