Текст книги "Пять имен. Часть 2"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Письмо шестое, в котором автор осознает подлинную роль Черного Пса и рассказывает о второй части плана Билли Бонса

Дорогой Афанасий, я получил твое последнее письмо и с удовольствием прочитал его. Я рад, что ты принял такое горячее участие в моем расследовании, и именно благодаря твоим вопросам я сумел разрешить и некоторые мои сомнения.

Ты справедливо возражаешь мне, позволь процитировать: «Как же получилось, что Черный Пес не узнал поддельного Бонса, если он так хорошо знал настоящего? И отчего, будто в насмешку, лже-Бонс узнает Черного Пса, которого никогда в жизни не видел?» Далее ты спрашиваешь: «А где же, любезный батюшка, находится настоящий Билли Бонс, каким волшебным образом он направляет события, да и как, в конце концов, собирается он получить свою долю сокровищ Флинта?»

Не буду укорять тебя за иронию – видно, в ваших краях трудно не подцепить этой английской заразы. Я долго размышлял над твоими вопросами, а потом велел седлать моего жеребца и отправился на прогулку. Когда я ехал краем леса, вдруг выглянуло солнце, и в тот же момент я нашел ответ – мой бедный Аргус огорчился, когда я решительно поворотил его к дому, не дав даже размяться как следует. Однако нетерпение моё было слишком велико.

Пока что не буду тебе рассказывать, где именно находился в момент описываемых событий подлинный Бонс – всему своё время. Однако важно следующее: Бонс должен сообщить своему двойнику, что настало время для решительных действий. Конечно, они заранее обговаривают все детали – кто, когда и как доставит весточку.

И доставляет ее не кто иной, как наш старый знакомый – Черный Пес.

Теперь всё становится на свои места. Понятно, чего ждал старый моряк в трактире. Понятно, как лже-Бонс узнал Черного Пса. Понятно, почему Черный Пес признал истинного Бонса в актере. Черный Пес – подлинный мастер лицедейства, ведущий двойную игру. Вместе с прочими пиратами он безуспешно разыскивает Билли Бонса, и, возможно, отвлекает их, как куропатка от собственного гнезда, если они оказываются в опасной близости от «Адмирала Бенбоу». Получив письмо от подлинного Бонса, он быстро обнаруживает лже-Бонса – оно и нетрудно, заранее зная место встречи. Два заговорщика выбирают момент, когда, кроме Джима, никого нет в трактире, и мастерски разыгрывают сцену ссоры. Убежав, Черный Пес уговаривает ничего не подозревающих пиратов послать с черной меткой Слепого Пью – нельзя рисковать, ведь зрячий пират может заподозрить обман.

Когда же, из-за трагической смерти лже-Бонса, нарушается важнейшая часть плана, и пираты не только выскальзывают из сетей, но и пытаются перехватить экспедицию – Черный Пес совершает истинный подвиг. Рискуя своей головой, он приходит в таверну к Джону Сильверу и попадается на глаза Джиму Гокинсу:

В это мгновенье какой-то человек, сидевший в дальнем углу, внезапно вскочил с места и кинулся к двери. Дверь была рядом с ним, и он сразу исчез. Но торопливость его привлекла мое внимание, и я с одного взгляда узнал его. Это был трехпалый человек с одутловатым лицом, тот самый, который приходил к нам в трактир.

– Эй, – закричал я, – держите его! Это Черный Пес! Черный Пес!

Он рискует вдвойне – и попасть в руки властей, и получить пулю от своих товарищей-пиратов за предательство. Мы, к сожалению, так и не узнаем, что случилось дальше с этим достойным авантюристом, но у меня есть некоторые подозрения, которыми я поделюсь, когда мы дойдем до развязки. Пока что, однако, Черный Пес сумел выполнить свою задачу лишь частично – Джим рассказал о встрече доктору Ливси и капитану Смолетту, и посеял некоторые сомнения в сердцах этих джентльменов. Как мы помним, руководители экспедиции предприняли меры предосторожности, которые спасли, в конечном итоге, их жизнь, но всё же не рассчитали всю команду во главе с одноногим Джоном Сильвером.

Все сомнения отброшены, «Испаньола» поднимает якорь – и опять господин Стивенсон недвусмысленно дает нам понять, что мы еще встретимся со старым пиратом:

Мне припомнился наш старый «Адмирал Бенбоу», почудилось, будто голос покойного Бонса внезапно присоединился к матросскому хору.

Теперь самое время нам вспомнить о плане Билли Бонса. Корабль должен беспрепятственно доплыть до Острова Сокровищ – и обнаружить, что клада вовсе нет на указанном месте. Подлинное местоположение клада известно Билли Бонсу, который уже ожидает экспедицию и согласен вступить в долю с джентльменами. Мы встречаем его на острове, но под другим именем – Бена Ганна.

Письмо седьмое, в котором рассказывается, как Билли Бонс готовился к приему гостей

Отвечаю с некоторой задержкой, и хочу похвалить тебя за точные и уместные вопросы. Скажу сразу – мы вступаем в область предположений, и детали в моей реконструкции могут отличаться от замысла автора – но лишь детали.

Примерно в то же время, когда старый моряк появляется на первой странице романа, Билли Бонс поднимается на борт судна, следующего в Вест-Индию. Черный Пёс ожидает письменных инструкций в городе и, вместе с товарищами, продолжает вялые поиски Бонса. Через несколько недель корабль прибывает в один из портов, близких к Наветренным Островам – Порт-Ройяль, Порт-оф-Спейн, этого мы не знаем, да нам и неважно, куда именно. Билли Бонс расплачивается с капитаном, снимает номер в местной гостинице и слоняется в порту, внимательно слушая и расспрашивая.

Вскоре он находит каботажный рейс, с не очень опытным шкипером, следующий мимо Острова Сокровищ, и просится пассажиром – якобы в наиболее отдаленный из пунктов назначения. В тот же день отправляет он письмо Черному Псу с приказом начинать действовать.

В дороге, на одной из стоянок вблизи своего подлинного места назначения, Билли Бонса якобы настигает приступ лихорадки. Бонс объясняет шкиперу, что эта лихорадка заразна, он опасен для остальных, и предлагает высадить его временно на берег, благо остров неподалеку. Он даже платит звонкой монетой за шлюпку и припасы еды. Шкипер несколько обеспокоен дальнейшей судьбой своего пассажира, поскольку не знает, куда будет у него следующий фрахт, и пройдет ли он мимо, но Билли Бонс успокаивает его – оружие и запас пороха у него есть, на острове имеется небольшой заброшенный форт, и кто-нибудь да подберет его. Главное сейчас – как можно скорее доставить его на берег, там он справится с привычным приступом. Они прощаются, и шкипер, удостоверившись, что всё в порядке, с легким сердцем уходит в дальнейшее плавание. Возможно даже, что он заходил позднее за своим незадачливым пассажиром, но наш герой отвел шлюпку в укромную протоку, а форт оставил в нежилом виде, так что все остаются уверенными, что он уже покинул остров.

Едва дождавшись, пока исчезнут на горизонте паруса, Билли отправляется вдоль реки на север, и в нескольких милях выше по течению находит пещеру, в которой Флинт и спрятал сокровища. Ему даже не нужно особенно долго копать – груды золота едва присыпаны песком, стены пещеры надежно прикрывают их от нескромных глаз – да и откуда бы им взяться на необитаемом острове?

Старый пират ведет неспешную, праздную жизнь, мечтая о том, как распорядится он своей долей сокровища. Он развлекается охотой, рыбной ловлей – неизвестно, когда именно придет корабль, – и вялит впрок козлятину. Об одном он страшно жалеет – в спешке он забыл взять с собой сыру!

Из козлиных шкур Билли делает лодку. Одежда его еще вполне добротна, но он делает себе другую из остатков старого паруса, валявшихся в форте, и ходит в ней – не изнашивать же совсем хороший костюм, да и жарковато в нем. Думается мне, что также он подсчитывает сокровища, в разной монете со всего света, переводит стоимость в старые добрые фунты стерлингов и записывает результаты в дневнике. Каждый день он поднимается на холм и всматривается в море.

Одно наблюдение, несомненно, сделал Билли Бонс, и весьма тревожное: за всё время ожидания очень немного парусов показалось на горизонте, и ни один корабль не подошел близко. Остров оказался более в стороне от оживленных морских путей, чем помнилось старому штурману. Оставалось молиться Всевышнему, чтобы корабль с экспедицией из Британии пришел как можно скорее, поскольку следующего случайного корабля можно было ждать не один год.

Наконец, наступил счастливый день – паруса «Испаньолы» показались на горизонте. Спустилась ночь, Билли дрожит от нетерпения, сжимает в руках подзорную трубу, и вот восходит месяц, и он видит, как корабль бросает якорь у Южной бухты. Экспедиция прибыла!

Письмо восьмое, в котором Билли Бонс обращает неудачу в успех

Дорогой Афанасий, ты, полагаю, уж представил себе, с каким нетерпением ждал новоявленный Робинзон рассвета – и какие проклятия вырвались из его груди ранним утром следующего дня, когда он, с расстояния едва ли трети мили, увидел на палубе «Испаньолы» фигуру одноногого Джона Сильвера. Шлюпки отвалили от борта, и с каждым взмахом весел было всё понятнее – что-то пошло совсем не так, как рассчитывал старый пират.

Разумеется, Билли Бонс, соблюдая все меры предосторожности, наблюдал за высадкой, но ситуация совершенно не прояснялась, даже наоборот, запутывалась. Ясно было, что эспедицию возглавляют сквайр Трелони и доктор Ливси, но откуда в ее составе пираты Флинта?

И здесь выдержка не изменила Билли Бонсу. Не теряя времени, он изобрел новую правдоподобную легенду и отправился, уже окончательно в образе Бена Ганна, искать встречи с людьми Трелони. Позволь, я далее буду называть этого лицедея Беном Ганном – да это и неважно, ведь мы вряд ли узнаем его подлинное имя, данное ему при крещении. Как мы знаем, удача опять повернулась к нему лицом, и Бен Ганн, изображающий одичавшего Робинзона, быстро столкнулся с Джимом Гокинсом. Отдадим должное актерскому таланту Бена – ведь ему поверил не только Джим, но и многие, уверен я, читатели романа.

План необходимо было срочно менять. Понятно, на чью сторону следовало встать Бену Ганну – от бывших товарищей по команде не стоило ждать не только доли клада, но и пощады.

Дальнейшее, уверен, ты хорошо помнишь – как пираты терпят поражение, и как Бен Ганн показывает Трелони и компании местонахождение сокровищ. Конечно, ему пришлось несколько потрудиться, чтобы новая его сказка выглядела правдоподобной – вырыть яму на месте, обозначенном на карте и даже, для убедительности, поместить на дно доску и выжечь на ней каленым железом «Морж».

Одна серьезная опасность грозила Билли-Бену: что его, несмотря на загар и густую бороду, узнает кто-либо из его товарищей по команде. И, несмотря на его старания, один из пиратов не только остается жив, но и вновь присоединяется к экспедиции – самый опасный его противник, одноногий Джон Сильвер.

Теперь уже поздно, но вскоре я напишу тебе, как хитроумный Билли Бонс вышел из этого положения.

Письмо девятое, и последнее, в котором всё еще остаются вопросы…

Дорогой сын! Нынче утром я понял важную вещь – что, собственно, бояться Бену Ганну было нечего. Смерть Билли Бонса засвидетельствована уважаемыми людьми, в том числе и доктором Ливси, и Гокинсом. Кто будет слушать Джона Сильвера, показавшего уже себя лжецом и клятвопреступником? Да и самому Сильверу ни к чему лишнее внимание к его персоне и к мрачным страницам прошлого. Надо, однако же, чтобы всё прошло гладко, дать ему знать, с каким вымышленным персонажем он имеет дело.

Вспомни, как наступает развязка, и участники экспедиции бегут к лодкам:

Мы помчались вперед, пробираясь через кусты, порой доходившие нам до груди.

Сильвер из сил выбивался, чтобы не отстать от нас. Он так работал своим костылем, что, казалось, мускулы у него на груди вот-вот разорвутся на части. По словам доктора, и здоровый не выдержал бы подобной работы. Когда мы добежали до откоса, он отстал от нас на целых тридцать ярдов и совершенно выбился из сил.

Где был в этот момент Бен Ганн? Автор умалчивает – а уж, верно, хитроумный пират не упустил возможности шепнуть Сильверу пару слов. Добежав до откоса, Сильвер немедленно включается в игру:

– А, так это ты, Бен Ганн? – прибавил он. – Ты, я вижу, молодчина.

– Да, я Бен Ганн, – смущенно ответил бывший пират, извиваясь перед Сильвером, как угорь. – Как вы поживаете, мистер Сильвер? – спросил он после долгого молчания. – Кажется, неплохо?

– Бен, Бен, – пробормотал Сильвер, – подумать только, какую штуку сыграл ты со мной!

Всё бы хорошо, но сердце у Бена Ганна не на месте. Когда корабль вернется в Англию, Джон Сильвер получит возможность безнаказанно шантажировать его, а если его выдадут правосудию – не преминет утащить на виселицу и своего старого товарища по разбою. Недолго размышляет Бен Ганн, что ему делать, и решает задачу при первой же возможности:

На палубе был только один человек – Бен Ганн, и, как только мы взошли на корабль, он принялся каяться и обвинять себя в ужасном проступке, делая самые дикие жесты. Оказалось, что Сильвер удрал. Бен признался, что сам помог ему сесть в лодку, так как был убежден, что нам всем угрожает опасность, «пока на борту остается этот одноногий дьявол».

Бен Ганн идет на риск, но риск рассчитанный – он сознает, что его новые товарищи, вырвавшись из лап смерти и разбогатев, не будут особо сожалеть об убежавшем пирате. Ты знаешь англичан лучше меня, и согласишься – как бы ни было велико в сердце англичанина уважение к закону, однако мысль о том, чтобы отдать человека на казнь, претит этим благородным людям, так что в глубине души все останутся довольны.

Итак, корабль вернулся в Англию, участники экспедиции наслаждаются покоем и богатством, и лишь Бен Ганн, он же Билли Бонс, пропил за три недели тысячу гиней и устроился привратником в парке у сквайра Трелони.

Думаю, тебя может смутить такая скромность Билли Бонса – для того ли он затевал свою грандиозную мистификацию, чтобы удовлетвориться столь скромным местом? Да и как это можно пропить за три недели тысячу гиней, более 10 тысяч золотых рублей?

И вправду, объяснить это было бы трудно, если бы не одна небольшая деталь, которая бросается в глаза при сколько-нибудь внимательном прочтении книги.

Вспомни описание сокровищ Флинта, данное неизменно наблюдательным и дотошным Джимом Гокинсом:

А в дальнем углу тускло сияла громадная груда золотых монет и слитков. Это были сокровища Флинта – те самые, ради которых мы проделали такой длинный, утомительный путь, ради которых погибли семнадцать человек из экипажа «Испаньолы».

<…>

Как и в сундуке Билли Бонса, здесь находились монеты самой разнообразной чеканки, но, разумеется, их было гораздо больше. Мне очень нравилось сортировать их. Английские, французские, испанские, португальские монеты, гинеи и луидоры, дублоны и двойные гинеи, муадоры и цехины, монеты с изображениями всех европейских королей за последние сто лет, странные восточные монеты, на которых изображен не то пучок веревок, не то клок паутины, круглые монеты, квадратные монеты, монеты с дыркой посередине, чтобы их можно было носить на шее, – в этой коллекции были собраны деньги всего мира. Их было больше, чем осенних листьев.

<…>

Остальная часть клада – серебро в слитках и оружие – все еще лежит там, где ее зарыл покойный Флинт.

Ты не обратил внимания ни на что? Перечти еще раз, мой дорогой друг, внимательно. Чего не хватает в этом подробном описании?

Не буду более дразнить тебя вопросами. Подумай – а где же драгоценные камни?

Это и была подлинная доля Билли Бонса. Не сомневаюсь, что, отдохнув и придя в себя после пережитых опасностей, он исчез и объявился вновь – возможно, уже в других, более благодатных частях света – весьма обеспеченным человеком. Не исключено, что ему при прощании пришлось поделиться и с одноногим поваром – не на триста же украденных гиней основал тот известную всему миру компанию «Лонг Джон»? Следовало расплатиться за услуги и с Черным Псом, и, думается мне, Билли не скупился – почему-то я верю в его порядочность.

А еще мне представляется, что Билли Бонс выкупил поместье и парк у сквайра Трелони и занялся разведением экзотических деревьев и животных. Вспомни, что в сундучке его лежали пять или шесть раковин из Вест-Индии – может быть, чудеса матери-природы и были истинной страстью этого незаурядного человека?

Письмо последнее, совсем от другого человека

Последним в стопке лежало письмо в конверте необычной формы, потемневшем от времени, испещренном странными штемпелями. Письмо было написано по-английски, адресовано To Dr. Atanasius К***. Дочитав до подписи, я долго сидел, откинувшись в кресле и пытаясь проникнуть взглядом сквозь прошедшее бесконечное столетие…

Вот мой перевод:

“Мой дорогой далекий друг,

Ваше письмо застало меня в необычном месте – на острове Самоа. Хотел бы я, чтобы и Вы увидели дивную красоту этого острова и вдохнули его воздух.

Я восхищен тем, что нашелся человек, разгадавший тайну моей главной книги – хотя и поражен, что это случилось только сейчас. Мне казалось, что я разбросал достаточное количество намеков по страницам, и вообразите мое удивление и досаду, когда год за годом никто не подозревал неладного, и всю историю принимали за чистую монету. В конце концов, я решил написать о том же – что в каждом человеке добро и зло причудливо перемешаны, но так, чтобы это понял и самый простодушный читатель. Не знаю, попадалась ли Вам на глаза моя небольшая повесть о докторе Джекиле и мистере Хайде, прочтите при случае.

Есть и еще одно обстоятельство, которым хочу я поделиться с Вами. Как Вы знаете, я писал «Остров Сокровищ» для моего любимого пасынка, и сказал этому любознательному мальчику, что главная тайна романа пока скрыта от него. Ему еще совсем немного лет, и я надеюсь, что он вернется к моему скромному труду, пройдет стопами Вашего отца и поймет то главное, что я хотел ему сказать: счастье не в деньгах, и даже не в хитрости и остром уме, а в крепкой дружбе и в умении следовать своей мечте. Пусть он поймет, кем был на самом деле Билли Бонс, и научится видеть в человеке большую душу за грубой и даже страшной оболочкой. Об одном прошу – пусть он поймет это сам и еще раз испытает будоражащую радость открытия. Попросите Вашего отца, если возможно, не рассказывать никому о его находке, пока я не уведомлю его, и будьте уверены, что вы оба нашли во мне доброго друга.

Мне же больше всего на свете хотелось бы вновь увидеть серые камни Эдинбурга… Бог даст, свидимся.

Искренне Ваш, Р.Л.Стивенсон.

11 мая 1894 г.”

Что ж, мои предки выполнили просьбу. А Стивенсон скончался 3 декабря того же года, так и не успев ни написать другого письма Афанасию, ни повидать родной Шотландии.

Я же полагаю, что сто с лишним лет – достаточный срок, и сам автор разрешил бы мне открыть миру последнюю тайну Острова Сокровищ.

Последнее дело Конан Дойла

(из цикла «Рассказы о рукописях»)

В прошлом году совершилось знаменательное событие. Был выставлен на продажу архив сэра Артура Конан Дойла. Архив составлял две дюжины больших ящиков, и во всей Британии не нашлось, к сожалению, заведения достаточно богатого, чтобы приобрести коллекцию целиком.

Наиболее ценная для историков часть, а именно переписка Конан Дойла с 1889 по 1902 год, оказалась в одних, и весьма надежных руках: анонимный покупатель на аукционе, сухощавый немолодой джентльмен, представлял, как впоследствии выяснилось, отдел рукописей библиотеки Британского музея. К счастью, именно в этот момент библиотека получила значительную сумму от правительства Ее Величества, и упомянутый джентльмен, ни разу не посмотревший за всё время торгов в сторону аукционера, через пятнадцать минут после объявления начальной цены недрогнувшей рукой выписал чек.

Прочитав эту новость за завтраком в воскресной "Нью-Йорк Таймс", я порадовался за почтенное учреждение, и в тот же день, сидя на террасе Гарвардского клуба, поделился своим удовлетворением со старым знакомым, доктором Робинсоном.

– Знаете ли вы, дорогой друг, – спросил доктор Робинсон, выслушав меня внимательно, – что моя семья самым прямым образом связана с сэром Артуром Конан Дойлом?

Услышав это, я, разумеется, расположился в кресле поудобнее и уверил собеседника, что я весь, по удачному выражению аборигенов, представляю собой одни лишь уши.

– Как вы, возможно, знаете, – начал д-р Робинсон, – семья моя происходит из Девоншира, и упоминается в церковных книгах задолго до Генриха VIII. Брат моего прадеда, Бертрам Флетчер Робинсон, был другом сэра Артура.

Это была действительно новость! Я прекрасно знал, о ком говорит д-р Робинсон, но мне никогда не приходило в голову, что мой коллега – родственник того самого Бертрама Робинсона, который натолкнул Конан Дойла на создание самой знаменитой из его книг – "Собаки Баскервилей".

Я поспешил заверить д-ра Робинсона в том, что имя его славного родственника мне знакомо. Робинсон удовлетворенно кивнул, а затем наклонился ко мне поближе, слегка перегнувшись через столик, и спросил, понизив голос:

– А знаете ли вы, мой дорогой друг, что сэра Артура обвиняют, будто он украл сюжет "Собаки Баскервилей" у моего двоюродного прадеда, а потом убил его?

Эту историю я тоже знал. Бертрам Робинсон непременно хотел принять участие во вскрытии египетской мумии, доставленной в Британский музей, заболел какой-то странной болезнью и умер буквально на руках Конан Дойла. А в 2000 году вышла скандальная книга, в которой некто Роджер Гаррик-Стил обвинил Конан Дойла в отравлении друга.

Д-р Робинсон, получив утвердительный ответ, продолжал:

– Разумеется, я никогда не верил в этот бред. Однако признаюсь вам, что я пережил немало неприятных минут, читая о подробностях расследования, и, хуже того, периодически получая сочувственные письма от разных идиотов.

Он помолчал, вертя в крепких сухих пальцах чайную ложечку, и, наконец, достал из кармана макинтоша трубку и кисет.

Я с интересом наблюдал за его манипуляциями. Д-р Робинсон, наверное, последний курящий человек в Гарвардской медицинской школе, и такая исключительность его совершенно не смущает. Набив трубку, он затянулся (мы сидели на террасе в это прохладное утро одни, и официанты смотрели сквозь пальцы на такое откровенное нарушение суровых массачусетских законов) и продолжил:

– Как вы, возможно, знаете, Бертрам отказался от работы над рукописью довольно рано, и сэр Артур написал "Собаку Баскервилей" практически в одиночку. Тем не менее, он всегда публично выражал Бертраму благодарность и пытался даже разделить с ним гонорар.

Д-р Робинсон выпустил пару клубов дыма. Он смотрел куда-то поверх моей головы, видимо, в далекое прошлое, в девонширские поля и болота.

– Хладнокровно убить старого друга? И мотив, и улики смехотворны, но вы же знаете человеческую натуру: любая возможность уличить великого человека в какой-нибудь гадости возбуждает представителей нашего замечательного вида.

– Я знаю твердо, – продолжил д-р Робинсон, выбив трубку, – сэр Артур был неспособен придумать такое изощренное преступление.

Я не стал возражать, хотя мне казалось, что автор историй о Шерлоке Холмсе обладал вполне достаточной фантазией. Мы распростились, но разговор запал мне в память. Неудивительно, что когда через пару месяцев я размышлял, как лучше потратить грант от Фонда архивных исследований, я позвонил д-ру Робинсону и попросил рекомендательное письмо в библиотеку Британского музея. Я надеялся, что мне разрешат поработать с архивом Конан Дойля, и письмо от родственника Бертрама Робинсона было бы весьма кстати.

Мой добрый товарищ не только не отказал мне, но и проникся энтузиазмом, едва ли не большим, чем мой. Ответ пришел на удивление скоро, и перед отъездом на Альбион я пригласил д-ра Робинсона на завтрак.

– Послушайте, – сказал он на прощание, – раз уж мы вместе ввязались в это дело, то нельзя ли попросить вас об одной услуге? Если вам встретится упоминание о моем двоюродном прадеде, известите меня в частном порядке, разумеется, если это не противоречит этическим правилам вашей науки. Один вопрос занимает меня, и я не могу найти ответа. Почему Бертрам отказался от совместной работы над книгой? Ведь идея принадлежала именно ему.

Я с легким сердцем пообещал держать его в курсе моих возможных находок, и тем же вечером отбыл в Лондон.

* * *

Я не в первый раз оказался в знаменитой библиотеке, но в мои предыдущие визиты заглядывал в громадный круглый зал любопытствующим туристом. В этот же раз меня проводили на галерею третьего яруса, за сдержанные таблички «Staff only, please», и, повернув на массивных дверных петлях фальшивый книжный шкаф, впустили в научный отдел библиотеки.

Долго мы шли сумрачными коридорами, вкусно пахнущими старинными книгами, со стеллажами, уходящими вверх и скрывающимися в темноте, пока не добрались до более оживленных мест. Мне выделили небольшой кабинет, который я, к тому же, делил с сотрудником библиотеки доктором Сандерсом ("Вы можете называть меня просто Уильям"). Архив хранился с самого начала, еще при жизни Конан Дойла, в больших желтых конвертах. Часть их была уже заново описана, систематизирована и переложена в папки, и именно с этой частью мне было разрешено работать. Впрочем, в порядке исключения, я мог поучаствовать и в разборе еще нетронутых документов – как раз этим занимался Уильям с помощником, аспирантом из Лондонского университета по имени Джеффри.

С утра мы получали очередные пакеты, Уильям и Джеффри усаживались за свой огромный стол, и весь день я вполуха слушал их монотонное бормотание: "Документ номер такой-то… на трех листах с одной стороны…", а сам читал письма. Конан Дойл часть писем писал от руки и оставлял в архиве черновики, но с некоторого времени стал печатать письма на машинке – это было, видимо, большим облегчением для него, да и для меня, признаться, тоже.

Сразу же, начиная с первой папки, я начал натыкаться на подлинные жемчужины. Письмо Уайльда:

"Дорогой сэр, признаю, что Вы опередили меня в выполнении нашего обязательства перед "Еженедельным журналом Липпинкотта". Ваш "Знак четырех", по моей классификации, несомненно, относится к книгам, которые стоит читать. Мой "Портрет молодого джентльмена" почти закончен, и я надеюсь отдать его издателю еще в этом месяце. Полагаю, Вы получили от Вашего труда такое же удовольствие, как я от моего – если можно сравнивать удовольствие двух различных людей, в чем я не уверен".

Речь явно шла о "Портрете Дориана Грея"; очевидно, первоначальное название было другим.

Однако наиболее интересный сюрприз ждал меня, кажется, на четвертый день работы. Признаюсь, что с этого момента я и думать забыл о своем первоначальном замысле – разыскать материалы, относящиеся к Робинсону.

Среди писем в очередной папке я обнаружил дневник, который Конан Дойл вел от случая к случаю с 1890 до 1893 года. Видимо, он записывал в этот дневник (тетрадь большого формата, в картонном переплете, примерно 50 листов, с пятнами, предположительно от чая, на обложке) только то, что относилось к его работе. И, как я вскоре с радостью убедился, к работе над циклом рассказов о Шерлоке Холмсе.

Первая запись датирована ноябрем 1890 г.

«Секретарь, которого я нанял по рекомендации м-ра Босуорта, оказался разумным молодым человеком. Откровенно говоря, я пригласил его побеседовать, выбрав из других кандидатов, только потому, что его зовут, как и меня, Артуром, но он мне понравился. Сегодня мы говорили о приведении в порядок моего „Белого отряда“, и он высказал парадоксальное суждение – что Шерлок Холмс, герой „Знака четырех“, мог бы стать любимым персонажем читающей публики».

Январь 1891 г.

"Артур Моррис, мой секретарь, весьма толков и расторопен. "Белый отряд" выверен, перебелен и сдан в печать, и вот-вот появится в "Корнхилльском журнале". Я прибавил полкроны к его четырем шиллингам дневного жалованья".

Февраль 1891 г.

"М-р Моррис спросил меня, не думаю ли я о продолжении "Знака четырех", и я честно ответил, что у меня не хватает фантазии, чтобы придумать загадочное преступление. М-р Моррис в шутку предложил свои услуги. Он будет рассказывать мне о нераскрытых тайнах, а мой Шерлок Холмс будет разгадывать их, ползая с лупой по полу и нюхая сигарный пепел. Что ж, звучит забавно".

Двумя днями позднее.

"Итак, мой Холмс выдержал первое испытание. Даже м-р Моррис был вынужден признать это. Как узнать, где человек хранит самое ценное? Пусть он сам и укажет место, довольно крикнуть "Пожар!" Впрочем, этот сюжет еще нуждается в некоторой доработке. Тем временем я размышляю над очередной загадкой, предложенной м-ром Моррисом: по какой причине человеку может быть предложена синекура, с единственным условием – никогда не покидать офиса в рабочие часы?"

Я не мог поверить своим глазам. Два первых рассказа из цикла «Приключения Шерлока Холмса», напечатанные в «Стрэнде» летом 1891 года и мгновенно прославившие и автора, и героя, – результат странного сотрудничества двух Артуров? Почему же мы никогда не слышали об этом? Уже следующая запись частично ответила на мой вопрос.

Май 1891 г.

"Моррис – истинное сокровище. Он исправно снабжает меня самыми необычными обстоятельствами, дотошно исследует все шаги, предпринимаемые Холмсом, и подвергает их скрупулезной экспертизе. Я заметил, что невольно придаю некоторые его черты доктору Ватсону. Мой первый рассказ готов к печати, посмотрим, как-то примет его публика?

Моррис категорически отказался от упоминания его имени и даже покраснел. Мне удалось, однако, убедить его принять вознаграждение в виде доли от гонорара – буде начинание окажется успешным. Моррис упоминал, что в Корнуэлле у него есть незамужняя сестра, которой он иногда помогает. Думаю, несколько лишних фунтов не повредят этому благородному молодому человеку".

Я приведу следующие записи из дневника, перемежая их относящимися к делу письмами.

Июль 1891 г. А. Конан Дойл – О.Уайльду. «Дорогой м-р Уайльд, благодарю за Ваши искренние поздравления. Да, успех, и успех несомненный. Я озадачен: безделушка, игра ума понравилась читателем больше, чем моё, без ложной скромности, лучшее творение – „Белый отряд“. Вынужден согласиться с Вашим замечанием третьего дня в клубе – восторженность лондонской читающей публики превзошла бы ее глупость, если бы только последнюю можно было превзойти».

Август 1891 г.

"Итак, я подписал договор со «Стрэндом». Они будут платить мне по 35 фунтов за каждый последующий рассказ. Право, с помощью Морриса я могу печь их, как горячие пирожки. Мне удалось убедить его принимать 20 % от гонорара. "Моррис, ведь вы можете использовать эти деньги на добрые дела", – таков был мой решающий аргумент. Я дал ему отпуск на несколько дней по семейной надобности.

Тем временем, я заканчиваю работу над "Тайной Боскомской долины". Однако мне не дает покоя нерешенная загадка – ограбления на курорте. Пока Моррис находится в отлучке и не засыпает меня новыми проблемами, попробую сосредоточиться на этой".