Текст книги "Пять имен. Часть 2"

Автор книги: Макс Фрай

Впервые о племени южноамериканских индейцев саат тауока и о культе “черной бабочки” упоминает полковник Бернетт – известный траппер и исследователь тропических лесов Мату-Гросу (Бразилия). В 1925 году на реке Кулуэни он обнаружил поселение индейцев саат-тауока, которые жили обособленно от других индейских племен и не были известны науке. Проведя среди индейцев два года, полковник Берннет в своей книге “Отчет о жизни индейцев Центральной Бразилии”[78]78
  См. R.D. Bernett. General Report on the Indians of Central Brasilia. London, 1930


[Закрыть] подробно описал быт, социальное устройство, обычаи и некоторые обряды индейцев саат-тауока.

О культе “черной бабочки” он в частности писал следующее:

“Как мне удалось выяснить, индейцы [саат-тауока] считают своим тотемом черную бабочку “хуштуг-саат”, откуда и происходит их самоназвание “саат-тауока”, что значит “люди бабочки”. Поскольку и в окрестностях деревни, в сельве и на реке обитает огромное количество разнообразных бабочек, мне было очень интересно узнать какую же из них индейцы считают своим тотемом. Одако на все мои вопросы саат-тауока отвечали, что их бабочки здесь еще нет, что она еще не прилетала. Наконец, устав от моих вопросов, вождь племени Абиквара объяснил мне, что их “хуштуг саат” живет далеко на звездах и прилетает только раз в году, чтобы передать своему народу “мудрость прежних пространств”. Он сказал, что бабочка должна прилететь через одну луну (т. е. через месяц) и что будет большой праздник, на который я тоже приглашен, потому что бабочка “может захотеть поцеловать не только индейца, но и белого охотника”. Спустя какое-то время индейцы стали готовиться к празднику: женщины и дети наводили порядок в деревне, складывая весь мусор на площадку, где обычно проходили общинные собрания. Мужчины занимались починкой всякой хозяйственной утвари и собирали хворост, который также складывали на площадку для собраний. По всему было видно, что индейцы собираются развести большой костер.

Праздник состоялся в ночь с 25 по 26 июня. Как только стемнело, все от мала до велика собрались на площадке собраний перед огромной кучей хвороста. Абиквара поджег кучу хвороста с четырех сторон, и вскоре языки пламени взвились к самому небу. Старики выкатили большие деревянные колоды и палками стали отбивать какой-то замысловатый ритм. Женщины затянули мелодичную, протяжную песню на незнакомом мне языке. Абиквара, сидевший рядом со мной, объяснил, что это песня из прежних времен “о грустном сне богов и их скором возвращении”. Я спросил, на каком языке исполняется песня, и Абиквара ответил, что это язык, на котором боги иногда разговаривают с людьми. Песня закончилась, а старики продолжали отбивать палками ритм. Так продолжалось довольно долго. Вдруг ритм совершенно изменился, – стал каким-то беспорядочным, рваным, и я увидел, что над головами сидящих индейцев мечется большая черная тень. Наконец в свете костра я разглядел, что это гигантская бабочка. Бабочка размером с крупного ворона, как-то неуклюже размахивая огромными черными крыльями, кружилась над головами собравшихся. Пролетая надо мной она чуть не задела меня своим крылом, и мне стало не по себе. Неожиданно бабочка словно завалилась на бок и упала прямо на колени юноше, который сидел не очень далеко от меня. Юноша вздрогнул и словно окаменел. Стук колотушек резко оборвался. Неуклюже перебирая тонкими лапками, бабочка стала медленно карабкаться с колен к лицу юноши. Я получил прекрасную возможность разглядеть это создание, воистину принадлежащее другому, чуждому нам миру. Природа Мату-Гросу не скупится на выдумки, но, глядя на эту бабочку, я был готов поверить, что это насекомое не имеет ничего общего с земными формами жизни.[79]79
  Стивен Михальски, автор трехтомной “Символической истории насекомых” пишет: “Семейство бражников (Sphingidae) изобилует весьма странными экземплярами. Есть свидетельства о существовании в тропических лесах Южной Америки кровососоущих видов этих бабочек. Хоботок этих бабочек слишком слаб, поэтому им приходится выискивать на теле своей жертвы места, где кожа является наиболее тонкой. Сами по себе бражники довольно-таки неуклюжи, и поэтому для того, чтобы частично обездвижить жертву и сделать ее послушной эти бабочки впускают в кровь жертвы свою слюну, обладающую наркотическим воздействием. Говорят, что некоторые племена индейцев Южной Америки используют слюну этих бабочек для приготовления любовного эликсира”. См. Stiven Mihalski. Symbolic History of Insects, N.Y. 1974–1976, vol.2, p. 415.


[Закрыть] Я не испытываю страха перед насекомыми, но эта бабочка была в высшей степени отвратительна. Ее непроницаемые черные крылья шуршали при каждом движении, а толстое брюшко покрывали длинные и редкие волоски. Несмотря на весьма крупное тело, ножки у бабочки были тонкими и чем-то напоминали паучьи лапки. На крупной голове торчали небольшие, похожие на рожки антенны, а из ротовой полости высовывался ярко-красный, влажно блестящий хоботок, скорее напоминающий жало. Бабочка вскарабкалась к плечам юноши и практически закрыл собой все его лицо.

– Сейчас она поцелует Панангу (так звали юношу), – возбужденно прошептал мне Абиквара.

Бабочка замерла. Со своего места я не мог видеть, что же именно происходит, – я видел только неподвижно сидящего юношу и тяжело пульсирующее брюшко бабочки. Спустя какое-то время бабочка снова упала на колени сидящего юноши, раскрыла свои крылья и, тяжело взлетев, исчезла в ночи. На губах у Пананги я увидел кровь. Старики вновь принялись отбивать ритм своими палками. Внимание всех собравшихся было теперь приковано к бледному Пананге. Какое-то время он сидел совершенно неподвижно. Глаза его ничего не выражали. Потом он вдруг резко вскочил и колотушки опять смолкли. Воздев руки к небу и запрокинув голову Пананга начал выкрикивать что-то на все том же непонятном мне языке.

– Что он говорит? – спросил я Абиквару.

– Это древнее пророчество о худурш(hoodursh) – потомках древних богов, которые тайно живут среди людей и ждут того времени, когда вернутся те древние, кто будет править миром.

Пананга опустил руки и замолк. Какое-то время царило всеобщее молчание, а потом все присутствующие по очереди стали подходить к Пананге. Каждый что-то говорил ему и каждому юноша что-то говорил в ответ.

– Они спрашивают у черной бабочки о своей жизни, и она им отвечает, – объяснил мне Абиквара.

Я не стал дожидаться окончания церемонии. Голова у меня болела, ноги затекли от долгого сидения. Пожелав Абикваре доброй ночи, я пошел спать.

На следующий день я узнал, что Пананги в поселке нет. Как объяснил мне Абиквара, юноша ушел к “началу мира” и так случается с каждым, кого целует черная бабочка-хуштуг саат.”[80]80
  R.D. Bernett. General Report on the Indians of Central Brasilia. London, 1930, pp. 314–315.


[Закрыть]

Впоследствие такие известные путешественники и исследователи тропических лесов Бразилии как Перси Фосетт и Карл Август Фишер,[81]81
  Заинтригованные записками полковника Бернетта, оба эти исследователя в разное время (Перси Фосетт в конце 30-х годов, а Карл Август Фишер в начале 40-х годов) организовывали экспедиции на поиски таинственного племени. Индейцы тембе, араваки, урубус-каапор, гуажажара, нандева, мбайя-гуайкуру, гуарани, бороро, потигуара и др., с которыми сталкивались исследователи, подтверждали информацию Бернетта, но о расположении поселка саат-тауока ничего не знали, или, как считает Фосетт, “скрывали место расположения племени из соображений религиозного характера” (См. Exploration Fawcett by Lt. Col. P.H. Fawcett. Arranged from his manuscripts, letters, log-books and records by Brian Fawcett., London, 1953)


[Закрыть] руководствуясь заметками полковника Бернетта, пытались отыскать племя саат-тауока, но безрезультатно. Только в 1961 году лингвист и антрополог Дэвид Лауф, путешествуя по штатам Мату-Гросу и Мату-Гросу-ду-Сул случайно натолкнулся на поселение индейцев саат-тауока в долине реки Шингу. Он прожил с саат-тауока четыре года, исследуя язык и традиционное мировоззрение индейцев. В своей книге “Mythology Beyond Man and Reason”[82]82
  Mythology Beyond Man and Reason. Ketegatt & Rappoport Publ. Chicago. 1966


[Закрыть] Дэвид Лауф дает довольно необычную[83]83
  Дэвид Лауф был известен не только как талантливый антрополог и лингвист, но и как оккультист. Существуют документы, свидетельствующие о причастности Лауфа к деятельности секты т. н. “охотников за тенями”. Известно, что оккультная направленность трудов Лауфа была крайне отрицательно воспринята в академических кругах.(См. Cosma Shalizi. David Lauf and Vampire Research Groups in US. Mahuku Project., Elberton, N.Y. 1975. См. также В.Б. Коробов. Материалы к изучению истории и миропонимания секты “охотников за тенями, в рукописи)


[Закрыть] интерпретацию культа “черной бабочки”, связывая его с т. н. “запредельным мифом”.

Как известно, термин “запредельный миф” ввел в научный обиход Виктор Торндал.[84]84
  См. Viktor Thorndahl. The Eurasiatic mythology and cultural contact between America, Oceania and Far East. Amsterdam, Koninklijk Instituut voor de terpen. 1962


[Закрыть] Он в частности пишет следующее: “Сюжет архаического мифа о творении (происхождении) предполагает наличие по крайней мере трех основных актантов. Во-первых, это собственно творец – культурный герой, бог-демиург или тотемный предок; во-вторых, – это тот материал, из которого творец создает землю, воду, огонь, человека, животных, растения и т. д.; и, наконец, в-третьих, – это антитворец, некая терратоморфное существо (чудовище, змей, дракон), которое либо владеет необходимым для творения материалом, либо каким-то образом препятствует творцу этот материал обрести. Иногда обретение “материала” творения представляется как “возвращение утраченного” (на мой взгляд это является позднейшей интерполяцией, имеющей своей целью оправдать экспансивное поведение демиурга), но чаще в мифах подчеркивается, что “антитворец” владеет исходным “материалом” творения по праву. И более того, некоторые архаичные мифы (шумеро-аккадские мифы о борьбе Мардука и Тиамат, гелиопольский миф творения, мифы юго-восточных племен Австралии, палеоазиатские мифы о Вороне, меланезийские мифы творения и др.) позволяют сделать вывод, что антропоморфный характер демиурга носит компенсаторный характер, и что первоначально миф творения представлял собой сюжет борьбы существ, не имеющих к человеку никакого отношения. Позднее наиболее агрессивной/активной стороне в этой борьбе стали приписывать человеческие качества. В результате, чуждый человеческому сознанию и по сути дела “запредельный” миф о предначальной борьбе превратился в миф о творении. Таким образом, дошедшие до нас мифы творения имплицитно содержат в себе свернутый “запредельный” миф, который в определенных случаях поддается реконструкции”.[85]85
  Ibid, p. 35.


[Закрыть]

К сожалению внезапная смерть Виктора Торндала в 1964 году оставила задачу реконструкции “запредельного мифа” неразрешенной. Позднее попытку такой реконструкции предпринял Дэвид Лауф в уже упоминавшейся выше работе “Mythology Beyond Man and Reason” на материале записанных им мифов племени саат-тауока, сосредоточенных в основном вокруг культа “черной бабочки – хуштуг саат” и ритуала “поцелуя” бабочки.

По причине скептического отношения академической общественности к научной деятельности Лауфа его книга была выпущена более чем скромным тиражом в небольшом американском издательстве Ketegatt & Rappoport и до сих пор не переиздавалась. Думается, здесь будет уместным привести некоторые выдержки из труда Лауфа, сопроводив их по необходимости нашими замечаниями.

“Все мои распросы относительно “языка богов”, на котором саат-тауока общались с избранником бабочки, наталкивались на стену искреннего непонимания. В обыденной жизни индейцы говорят на языке паумари, относящемся к довольно-таки распространенной в Мату-Гросу аравакской языковой семье. Однако же в ночь прилета бабочки они начинают пользоваться совершенно неизвестным мне языком, состоящим сплошь из свистящих, шипящих и придыханий. Парадокс ситуации заключается в том, что никто из самих индейцев саат-тауока просто не замечает перехода с одного языка на другой. Когда я пытался им указать, что на самом деле они говорят на двух разных языках, они смеялись и высовывали языки, тем самым как бы демонстрируя, что язык у них всего один.

“Как человек может говорить на разных языках, если мир всего один?” – сказал мне один старый индеец, и я не нашел, что ему ответить. В результате саат-тауока удалось до определенных пределов убедить меня в том, что то, что я воспринимаю как звуки незнакомой мне речи есть на самом деле образы какого-то иного мира, воспринимаемые мною исключительно посредством слуха.

Как бы там ни было, в ночь прилета бабочки я обратился к избранному бабочкой оракулу на английском и ответы получил также на английском языке. Впрочем, события той ночи настолько потрясли меня, что я перестал понимать, что такое “говорить”.

Мои вопросы оракулу, как во время первой, так во время второй беседы строились в основном вокруг мифологических представлений саат-тауока. На основании полученных мною ответов – не всегда ясных и очень часто слишком лаконичных – мне все же удалось вычленить структурно законченный сюжет, который объясняет ритуал “поцелуя бабочки” в функционально-мифологическом контекте. Этот сюжет может быть представлен следующим образом:

В те времена, когда еще не было тени, Нфанхва тихо лежал, свернувшись, как водяная улитка. Под ним была мутная неразличимая пучина и над ним была мутная неразличимая пучина. Все было в нем, все принадлежало ему, и не было никого, кто бы еще тут лежал. Потом из самой глубокой бездны поднялся Тот-Кто-Был-Прежде[86]86
  В другом месте Лауф пишет, что индейцы знают настоящее имя Того-Кто-Был-Прежде, но никогда его не произносят, чтобы худурш, которые всегда находятся где-то поблизости, не смогли причинить им вреда


[Закрыть] и своими острыми, как взгляды незамужних женщин, когтями распорол Нфанхве толстое брюхо. Все, что было внутри, стало снаружи. Луна, звезды и Солнце; земля растения и звери; люди, грибы и дикие кошки вышли из тела Нфанхвы и стали видны друг другу. Увидел все это Тот-Кто-Был-Прежде и захотел на все это смотреть. Тогда рассердился Нфанхва и ударил Того-Кто-Был-Прежде своим хвостом по четырем сторонам света. Опустился Тот-Кто-Был-Прежде в самую глубокую бездну, но перед этим успел произвести в мире свое потомство: худурш – тех, кто тайно ждет. Тогда взял Нфанхва в рот четыре камня и плюнул на четыре стороны света. Так запечатал он глубокую бездну по четырем сторонам света, чтобы больше не поднимался Тот-Кто-Был-Прежде. А все, что вышло из его тела, Нфанхва собирать не стал, потому что он снова остался один и ему было безразлично, что – внутри, а что – снаружи. Каждый год к людям, к тем, что вышли из тела Нфанхвы, прилетает хуштуг-саат – черная бабочка, которая есть дыхание Нфанхвы над неразличимой пучиной, чтобы напомнить о камнях-печатях. Людям возвращается память, а камням возвращается сила. Тот-Кто-Был-Прежде бъется, но не может выйти, а его потомки – худурш тайно живут среди людей, хотя сами не люди.[87]87
  Специфика некоторых космогоний заключается в том, что сотворение мира не предполагает преодоления хаоса. Нун – хаос в египетской космогонии – продолжает свое существование и после отделения от него демиурга. Он – всюду и нигде. По замечанию Е. Хорнунга (См. Hornung. Chaotische Bereiche in der geordneten Welt. – ZAS, 1956, vol. 81), он – в небе, на земле и под землей. Подобно океану, он окружает землю, подобно подземным водам, он – в почвенных глубинах, и вода дождей тоже зарождается в нем. Однако, если мы захотим определить точное местопребывание Нун, мы окажемся в затруднении, так как хаос и его категории находятся по ту сторону пространства и времени, вне определенного места, всюду и нигде. Нун, существовавшее “до всего”, продолжает существовать и “после всего”.


[Закрыть] Они ищут способа разбить камни, чтобы освободить Того-Кто-Был-Прежде, но не могут приблизиться к камням, потому что земля вокруг камней пропитана слюной Нфанхвы. Худурш тайно ждут прихода Того-Кто-Был-Прежде, ведь если придет Тот-Кто-Был-Прежде, то они унаследуют мир.

Как мы можем заметить, картина творения у саат-тауока существенно отличается от традиционного изложения космогонического сюжета. Эти отличия могут быть сформулированы следующим образом:

1) То, что Нфанхва по всем своим признакам соответствует недифференцированному хтоническому началу, не вызывает никакого сомнения. Но борется с ним не бог или трикстер, а существо того же уровня. Хаос “вспарывает” хаос, в результате чего возникает упорядоченный мир.

2) Возникшему миру угрожает опасность оказаться во власти Того-Кто-Был-Прежде. Таким образом творец (или причина творения) представлена в мифе как зло, от которого следует избавиться, а сам акт творения выведен как случайное следствие бессмысленной борьбы двух монстров.

3) Спасает мир от творца (от Того-Кто-Был-Прежде) все тот же Нфанхва, который позволяет возникшему миру существовать вовсе не из милости или сострадания, а просто потому, что этот мир ему безразличен. В результате непонятно, чему мы должны быть благодарны в большей степени – агрессивности Того-Кто-Был-Прежде или же безразличию Нфанхвы.[88]88
  Как считает Лауф, представленный таким образом космогонический сюжет выбивает у человека из под ног всякую основу религиозной нравственности. “Человек не может быть благодарен ни одному из этих монстров и единственный смысл существования в этом случае сводится к тому, чтобы не позволить этим монстрам снова вмешаться в жизнь этого случайно возникшего мира”. Ibid. p. 217. Парадоксальная космогония: смысл творения в защите от своего Творца


[Закрыть]

4) Как бы там ни было, возвращение Того-Кто-Был-Прежде представляется нежелательным как для самого Нфанхвы, так и для всего существующего мира. Здесь кончается безразличие Нфанхвы, ибо он поручает избранным следить за сохранностью камней, которыми она запечатал бездну.”[89]89
  Mythology Beyond Man and Reason. Ketegatt & Rappoport Publ. Chicago. 1966, pp. 214-215


[Закрыть] “Нелепый и безысходны миф, – пишет далее Лауф. Казалось бы ни одна из ныне известных мифологических систем не является настолько индеферентной по отношению к человеку и его истории. Но, с другой стороны, если мы возьмем любой космогонический миф и очистим его от шелухи антропоцентризма, то получим нечто подобное мифу творения у саат-тауока. Схематично такой сюжет мог бы выглядеть следующим образом: один начисто лишенный каких бы то ни было человеческих качеств монстр вступает в борьбу с другим таким же монстром.[90]90
  Как вариант: монстр вступает в борьбу с самим собой или же с какой-то своей частью


[Закрыть] В результате такой борьбы обнаруживается антропоморфная вселенная, которая интересует обоих монстров не сама по себе, а лишь постольку, поскольку это может касаться их соперничества. И по всей видимости мы никогда не сможем понять ни смысла борьбы этих предначальных монстров, ни смысла их безразличия.”.[91]91
  Mythology Beyond Man and Reason. Ketegatt & Rappoport Publ. Chicago. 1966, pp. 311


[Закрыть]

Как нам уже известно из приведенных выше материалов Барнетта, на следующий день после совершения ритуала медиум – тот, кого “поцеловала” бабочка – покидает племя и уходит к “началу мира”. Дэвид Лауф в своей книги рассказывает о том, как идя несколько дней по следам медиума, он обнаружил посреди заболоченного леса поляну, на которой стоял большой черный камень.

“Камень был гладким и холодным на ощупь. Он был похож на обелиск. На одной из его сторон была причудливая вмятина, похожая на отпечаток человеческого лица. У камня след оборвался, и мне не оставалось ничего другого, как повернуть обратно”.[92]92
  Ibid, p. 314


[Закрыть]

Однако обратной дороги к поселку индейцев саат-тауока Лауф отыскать не смог. Четыре дня он блуждал по сельве, пока наконец не вышел к поселку индейцев бороро, которые доставили обессиленного и заболевшего лихорадкой исследователя в христианскую миссию в Корумба.

По прибытии в Европу у Лауфа обнаружилось сильное психическое расстройство. Он был помещен в Бернскую психиатрическую клинику, где, используя полевые дневники и записки, написал свою книгу. Это обстоятельство дало повод некоторым ученым отнестись к исследованиям Лауфа как к плоду расстроенного воображения и неуравновешенной психики. Репутация безумца утвердилась за Лауфом окончательно уже после его смерти, когда были опубликованы его дневники и письма. Так, в одном из писем свой невесте Кларе Фридеман он писал: “К несчастью, Клара, мне стало известно настоящее имя Того-Кто-Был-Прежде, и теперь повсюду меня преследуют эти ужасные худурш. Они отличаются от самых обычных людей тем, что на них практически не обращаешь внимания. Я просто знаю, что если рядом со мной находится человек, на которого я практически не обращаю внимания, то это – худурш. Думаю, они обладают какой-то таинственной способностью деформировать наше внимание таким образом, что люди не замечают их присутствия. Я слишком много знаю о них, и поэтому они хотят меня извести. Нет, они не хотят меня убить, – это было бы слишком просто. Они хотят довести меня до сумасшедствия, чтобы таким образом перечеркнуть все сделанные мною открытия. Кто они, и что им надо? Они меняют облики и лица, они внушают людям странные мысли о религии и Боге; они пишут философские трактаты, единственный смысл которых – лишить людей силы, и им это удается.[93]93
  Фрэнсис Сoнора, один из последователей Лауфа пишет: “Человечество – не единственная раса разумных существ на земле. Рядом и совершенно незаметно сосуществуют вместе с человеком и за счет человека расы других разумных существ– паразитов. Многое из того, что мы привыкли считать достижением человеческой мысли, искусства, философии, на самом деле является попыткой внедрить в человеческое сознание идей, превращающих человека в раба этих паразитов. Что мы знаем о таких, казалось бы привычных существах, как тараканы, мыши, крысы, пауки? Что происходит на самом деле, когда нас кусает комар, блоха, клоп, клещ или пчела? Что, если таким способом происходит распостранение некоторых религиозных и философских идей, которые на самом деле призваны обессилить человека, сделать его вялым, поддатливым и послушным внешним обстоятельствам.” F. Sonora. Modern Inhuman Civilizations on the Earth. Udugu-Fasкo. Mahuku Project, Elberton, N.Y. 1995. p. 15


[Закрыть] Они ищут камни Нфанхвы, чтобы разбить их и выпустить из бездны древний ужас. Они жаждут власти и, я думаю, они ее скоро получат”.[94]94
  Цит. по Cosma Shalizi. David Lauf and Vampire Research Groups in US. Mahuku Project., Elberton, N.Y. 1975. рр. 25-26


[Закрыть]

14 февраля 1979 года Дэвид Лауф покончил жизнь самоубийством. Сопоставление имеющихся свидетельств и исследовательских материалов, чаще всего опирающихся на вторичные источники, не позволяет сделать однозначные выводы относительно культа черной бабочки у саат-тауока. Более того, после Лауфа никому из исследователей и путешественников не удалось обнаружить само племя.

Что же касается реконструкции запредельного мифа, то, с одной стороны, она выглядит вроде бы совершенно безобидной рационализацией фрагментов древних или традиционных космогонических представлений. С другой же стороны, принимая во внимание архетипический характер самих этих рационализаций, запредельный миф представляется отчаянной попыткой оправдать отсутствие идеалов, целей и позитивных интересов в современном обществе. Что можно требовать от общества и человека, если весь этот мир с самого начала был создан без цели и надежды в глупой животной возне предначальных монстров.

В 1891 году камер-юнкер Высочайшего двора князь Ухтомский[95]95
  Князь Эспер Эсперович Ухтомский (1861–1921) – ученый, путешественник, писатель, коллекционер, имя которого в наше время почти совсем забыто. По матери (урожденной Грейг) он является потомком знаменитого екатерининского адмирала, героя Чесменского сражения С.К.Грейга. Прадед Ухтомского – А.С.Грейг, также адмирал русского флота, отличился в русско-турецкой войне 1806–1812 гг. Отец – Эспер Алексеевич, морской офицер, один из основателей Товарищества Русского Восточного пароходства. Еще в студенческие годы, серьезно заинтересовавшись буддизмом, кн. Ухтомский составляет библиографию работ по истории, религии, культуре и искусству народов Центральной, Южной Азии и Дальнего Востока. После окончания университета кн. Ухтомский поступает на службу в Министерство иностранных дел по Департаменту духовных дел иностранных исповеданий. Это дало ему возможность в период с 1886 по 1890 г. неоднократно побывать в Монголии, Китае, Забайкалье. (Подробнее о жизни Э.Э.Ухтомского можно узнать из посвященной ему статьи в энциклопедическом словаре Ф.А.Брокгауза и И.И.Эфрона, т. 69, Спб., 1902). Поездка в свите Николая II продолжалась девять с половиной месяцев. По материалом этой поездки кн. Ухтомский пишет книгу «Путешествие на Восток», вышедшую шестью выпусками с 1893 по 1897 г. Книга сразу же была переведена на английский, французский и немецкий языки. (Ухтомский Э.Э. Путешествие на Восток. Ч. 1, 2, 3, 4. СПб., 1893–1897). Однако сохранившиеся в Центральном Государственном Историческом Архиве материалы свидетельствуют о том, что далеко не все материалы вошли в книгу. Неопубликованной осталась рукопись, озаглавленная «Теоретическая сторона ламайского вопроса», а также множество разрозненных путевых заметок, описывающих быт, обычаи и вероисповедание «инородцев». Коллекция буддийских древностей, собранная кн. Ухтомским, до сих пор считается наиболее полным собранием предметов буддийского религиозного культа населения Восточной Сибири. В 1900 г. эта коллекция выставлялась на всемирной выставке в Париже, где получила золотую медаль. Именно коллекция кн. Ухтомского послужила основным материалом для классического исследования А. Грюнведеля. (Grunwedel A. Mythologie des Buddhismus in Tibet und der Mongolei, Leipzig, 1900.)


[Закрыть] был включен в свиту, сопровождавшую будущего царя Николая II в его поездке по Востоку. К тому времени князь Ухтомский был уже хорошо известен в российских академических кругах как серьезный исследователь буддийских древностей и защитник интересов бурятов и калмыков. 15 ноября, когда Ухтомский в составе свиты будущего царя находился в Иркутске, ему доставили короткое письмо от одного из его постоянных корреспондентов бурята Вамбоцеренова. Письмо содержало следующее послание:

"Ваше Сиятельство, спешу сообщить, что хурал,[96]96
  Мне не удалось выяснить, каким именно «хуралом» интересовался кн. Ухтомский. Традиционно буряты хуралом называют богослужение вообще, однако в данном случае речь может идти о каком-то «высоком» тантрийском посвящении, которое кн. Ухтомский хотел получить. С другой стороны, не осталось никаких свидетельств того, что кн. Ухтомский принял какие-то тантрийские посвящения, что, впрочем, не удивительно, поскольку адептам запрещено распространяться о своих посвящениях.


[Закрыть] о котором расспрашивали Вы в прошлый свой приезд, состоится 22 ноября в Цугольском дацане.[97]97
  Цугольский дацан основан в 1801 году в Забайкалье в распадке двух гор, на правом берегу реки Онон и устья речки Цугол. Был центром изучения буддийской логико-философской системы цаннид (тиб. mtshan-nyid), тибетской медицины (тиб. sman-pa). Монастырь получил название Даши Чойпэллинг (тиб. bkra-shis chos-phel-ling, букв. «монастырь благого распространения дхармы»). Гением-хранителем монастыря является Дхармараджа (тиб. chos-rgyal) – одно из гневных божеств буддийского пантеона. В 1831 году Цугольский дацан посетил Павел Львович Шиллинг фон Канштадт – друг Пушкина и Бичурина. Он был признан перерожденцем и получил в подарок единственный (!) имевшийся в монастыре экземпляр «Ганджура».


[Закрыть] Ширетуй[98]98
  Т.е. настоятель. В то время настоятелем Цугольского дацана предположительно был Лубсан Дондоб Дандаров.


[Закрыть] дацана в знак наиглубочайшей признательности к Вашему Сиятельству приглашает Вас посетить дацан и посылает в подарок четки, издающие благовоние".[99]99
  Это письмо, также как и другая переписка кн. Ухтомского, хранится в рукописном отделе Института русской литературы (ед. хр. 8836 б 31).


[Закрыть]

Как это следует из неопубликованных путевых записок князя, он сразу же отправился в путь и прибыл в дацан в ночь с 21 на 22 ноября. Отчет о посещении Цугольского дацана не вошел в опубликованную часть его путевых заметок, и поэтому имеет смысл привести его здесь полностью, опустив подробности путешествия из Иркутска в Цугол.

(Здесь и далее все архивные материалы цитируются с соблюдением стиля и орфографии подлинников).

" Хурал начался с первыми же лучами солнца. Погоды стояли холодные, и монахи, собравшиеся у кумирни, мерзли изрядно. Наконец один из гэлунов[100]100
  Тиб. dge-slong – монах, принявший полный обет посвящения.


[Закрыть] взял на левое плечо ганьди и стал отбивать ритм, призывая к служению. Ганьди – это четырехугольное бревно, делаемое по большей части из красного цзандана и имеющее в длину пять локтей, а в окружности около трех четвертей аршина. По обеим оконечностям ганьди вырезывается изображение лягушки. Палочка для выбивания ритма также сделана была из красного цзандана и на оконечностях своих имела изображения мышиных голов. Призывание это делается для того, чтобы все монахи успели собраться у кумирни, что в нашем случае было, пожалуй, излишним, поскольку все и так собрались у кумирни с самого начала.

После того, как был прочитан традиционный микчжим, мы все вместе вошли в кумирню и расселись по своим местам. Непосредственно вслед за сим ламы на особом подносе, напоминавшем носилки, внесли в кумирню приготовленную из теста фигуру обнаженного человека. Фигура эта называется линка и олицетворяет собою совокупность греховных качеств человека – клешей.[101]101
  Клеша – фундаментальное понятие буддийской аналитики, для которого до сих пор не находится адекватного соответствия в европейских языках. Обычно это понятие переводится на русский язык как «омраченность», «загрязненность», а на английский как «defilement, delusion, affliction; a mental state that produces turmoil and confusion and thus desturbes mental peace and happiness». (см. Lati Rinpoche & Napper, E. Mind in Tibetan Buddhism. Ithaca: Snow Lion, 1986, p. 113.)


[Закрыть] Ламы начали петь молитву, суть которой вкратце сводилась к тому, чтоб «все враги и препятствия превратились бы в прах». При начале третьей части молитвы джама – т. е. монах-повар – окурил линка особой зловонной травой и под монотонное пение других лам разрубил фигуру ножом на двенадцать частей, по числу читаемых ламами отдельных приказаний. Куски же раскрошенного таким образом теста были выброшены вон из кумирни. С окончанием этой части обряда лам приступили к служению, называемому «сор».

"Сором" называется высокая, треугольная и внутри пустая пирамида, приготовляемая из теста и окрашиваемая румянами. Резцом на ней вырезываются разные фигурки в роде цветов, кружков, огненных языков и проч., отчего вся эта пирамида представляется сквозною и общий вид ея походит на огненный, пылающий костер. На вершине пирамиды водружено было изображение головного черепа, также приготовленнаго из теста, за сим такие же черепа располагались по одному на каждой стороне трехугольника у его подножья. В средину пирамиды воткнута была стрела, увешанная хадаками и имеющую у пера небольшое изображение колеса-хурдэ. Когда возжжены были у сора лампады и благовония, ламы затянули особую молитву, в которой этому сору испрашивалась особая сила пожечь всех врагов и препятствия веры. По окончании чтения всех причитающихся стихов джама, все это время стоявший у левой стороны сора, взял с левой стороны два балина[102]102
  Балин или торма (тиб. gTor ma), а также сор (тиб. zor) – разновидности особых жертвенных конусов или полусфер, приготовленных из ячменной муки и масла.


[Закрыть] и, перекружив их трижды, сначала с лева на право, а потом трижды с права на лево, перенес их и положил на правую от сора сторону, где в свою очередь взял также два балина, также покружил их и перенес на левую сторону. Каждое такое перенесение совершалось при звуках ламских инструментов и сопровождалось ударами в медный таз. Когда все балины были перенесены, мы покинули кумирню и отправились в степь для сожжения сора. Там, в степи у большого костра ламы начали чтение третьей части службы. Была уже глубокая ночь, светили звезды. Первенствующий лама поднял сор над головою, и монахи начали петь тарни.[103]103
  Здесь, видимо, определенная мантра, которой сопровождается сжигание сора.


[Закрыть] Поначалу, уже привыкший к звучанию незнакомого мне тибетского языка, я не вслушивался в пение, но потом показалось мне вдруг, что я совершенно отчетливо понимаю значение молитвы. Прислушавшись внимательно, я явственно услышал сначала слова"…иже еси на небесех", а потом слова"…и крепкий херес". Голова моя кружилась. Первенствующий лама бросил сор в костер. Сноп искр поднялся к самым звездам, и я, теряя сознание, стал валиться на землю. Последнее, что я услышал, были совершенно понятные мне слова"…пора шептать Ом Мани Падмэ Хум".

На следующий день, пришедши в себя после столь досадного обморока, я первым же делом обратился к ширетую с просьбою показать мне текст той тарни, что монахи пели у костра. После длительных уговоров, сопровождаемых изрядными подношениями в монастырскую казну, ширетуй принес мне тибетскую книгу. Я знаю произношение тибетских букв, и поэтому сразу же понял, что в книге тибетскими буквами записано русское сочинение. У меня было достаточно времени, чтобы переписать книгу, что я и сделал. Первое же сочинение, столь поразившее меня ночью у костра, выглядело следующим образом (я привожу здесь тибетскую транслитерацию по системе Вэйли и мою расшифровку на русский язык):

 
kho-rab-la bya-ni-ha yung
yi-zhe ye-si na ne-bhe-se-kha
she-ptal 'i ya za bsya 'i bse-'ha
na kho-rab-le 'i kre-pkhy'i khe-res
me-ne te-kel pe-res
yung-'am raz-li-bal 'iz trekh khor-zin
me-ne me-ne te-kel 'u-par-sin
bil pri-gov-or chei ni bhum-bhum
tak yung 'am khrab-chim yum
pri-sha-la bre-khras-na-'ya na-'um
pho-ra shep-tat
om-ma-ni-pad-me-hum
 
 
Корабль пьяных юнг.
Иже еси на небесех, —
шептал и я – за вся и всех —
на корабле, и крепкий херес —
Мене, Текел, Перес —
юнгам разливал из Трёх корзин —
Мене, Мене, Текел, Упарсин —
был приговор – чей? – ни бум-бум.
Так юнгам кравчим [мать]
пришла прекрасная Наум
пора шептать
Ом мани падмэ хум.
 

Отсутствие колофона не позволило мне определить дату составления книги. Имя автора также нигде не было указано. Текст написан был на обеих сторонах каждого листа и ограничен справа и слева небольшими полями. Плохо пропечатанных знаков было сравнительно немного, а на бумаге стоял штемпель фабрики Сумкина,[104]104
  Этот штемпель принадлежит бумажной фабрике А.С.Сумкина (основана в 1829 г.). Фабрика находилась в селе Афалгово Целиковской волости Велико-Устюжского уезда Вологодской губернии. Штемпель зафиксирован на русских документах 1869–1909 гг., но производство бумаги, возможно, продолжалось и после 1909 г. См. С.А.Клепиков. Филиграни и штемпеля на бумаге русского и иностранного производства XVII–XX вв. М., 1987.


[Закрыть] из чего следовало, что книга могла быть напечатана в Бурятии или в Монголии.

Все накопившиеся вопросы обрушил я на голову ширетуя, который отвечал уклончиво и неохотно. После долгих расспросов настоятель своей рукою написал всё же на сделанной мною копии название книги: "ni-kha-yung-sle'i man-su-ro-bha".[105]105
  Русское название «Книга Юнглей Мансурова», скорее всего, принадлежит самому Ухтомскому. Пожалуй, здесь можно попытаться воспроизвести и некоторый ассоциативный ряд: с одной стороны, все тексты, относящиеся к традиции т. н. «запредельной мудрости» (праджняпарамите), традиционно называются Юм (от тиб. Yum – «мать»), с другой, – в приводимом Ухтомским тексте есть слово юнг, которое в переводе с тибетского означает «желтый» (тиб. yung-ba). Как известно, желтый цвет является отличительным знаком школы гелуг-па.


[Закрыть] Он рассказал также, что предназначена книга сия для чтения при посвящениях в учения о Колесе Времени и Тайном Собрании.[106]106
  По всей видимости, имеются в виду Калачакра-тантра («Колесо Времени») и Гухьясамаджа-тантра («Тайное Собрание»).


[Закрыть] Несколько раз упомянул ширетуй имена ламайских святых Падмасамбавы,[107]107
  Падмасамбхава (букв. «Рожденный в лотосе») – индийский маг и ученый, принесший, согласно легенде, буддизм в Тибет. Является основоположником тибетской тантрийской ритуальной магии.


[Закрыть] Субхути[108]108
  Субхути – один из учеников Гаутамы Будды. Персонаж многих сутр, относящихся к т. н. «запредельной мудрости» – праджняпарамите.


[Закрыть] и бодисаттвы Манчжушри,[109]109
  Бодхистаттва Манчжушри (букв. «Благородный и нежный») считался покровителем знания и мудрости. Обычно его изображают держащим в правой руке огненный меч, рассекающий неведение, а на цветке лотоса рядом покоится книга. Другое его имя – Манчжугхоша, т. е. «Обладающим приятным голосом». Гневная форма Манчжушри – идам Ямантака – один из основных идамов буддийской школы Гелугпа.


[Закрыть] рассказав мне легенду о том, как сей бодисаттва победил саму смерть и вынес из царства мертвых сутры, в которых повествуется о связи имен с вещами и устройстве времени.

Служение продолжалось еще три дня, а потом я срочно отбыл обратно в Иркутск".[110]110
  ЦГИА, ф. 1072, оп.2, № 201.


[Закрыть]

После возвращения из путешествия князь Ухтомский начинает работу над книгой "Путешествие на Восток". Работа над книгой продолжалась в общей сложности шесть лет. Сама книга выходила отдельными выпусками с 1893 по 1897 г. В 1896 году князь Ухтомский покупает газету "Санкт-Петербургские ведомости" и становится ее редактором и издателем. Именно с 1896 года в этой газете в отделе "Частное объявление" начинают время от времени публиковаться отдельные тексты из "ni-kha-yung-sle'i man-su-ro-bha", которые, как я уже говорили выше (см. примечание 11), получили, в соответствии с прочтением Э.Э.Ухтомского, название "Книга Юнглей Мансурова". Следует обратить особое внимание на несколько весьма странных обстоятельств: во-первых, князь Ухтомский публикует фрагменты среди множества объявлений частного характера, снабжая каждый такой текст подписью "Кн. Ю.М."; во-вторых, как удалось заметить, фрагменты появлялись только по воскресеньям; и, наконец, в-третьих, именно после прихода князя Ухтомского в газету название отдела "Частные объявления" потеряло свое множественное число. Интересно, что именно словами "частное объявление (явление, проявление)" можно было бы перевести обычно непереводимое на европейские языки тантрийское понятие «идам». По сути дела, идамом (тиб. yi-dam) в буддийском тантризме называют божество, которое, в силу тех или иных обстоятельств, становится персональным, «частным» божеством адепта. Это – хранитель и наставник; божество, которое созерцают и с которым сливаются в процессе тантрийской практики. Таким образом, можно предположить, что князь Ухтомский превратил отдел своей газеты в своеобразный "молельный флаг".[111]111
  По аналогии с молельными флагами в Тибете. Флаги, на которых были написаны мантры, специально вывешивались над крышами домов, храмов или просто на длинных шестах. Считалось, что ветер, развевающий такой флаг, распространяет звучание мантр по всему свету.


[Закрыть]

Так, в номере "Санкт-Петербургских ведомостей" от 29 августа 1896 года[112]112
  К сожалению, я использовал здесь лишь те номера «Санкт-Петербургских ведомостей», которые оказались мне доступны.


[Закрыть] в отделе «Частное объявление» можно прочесть следующее:[113]113
  Содержательный анализ и оценка текстов, взятых Э.Э.Ухтомским из «Книги Юнглей Мансурова» и опубликованных им в «Санкт-Петербургских ведомостях» в период с 1896 по 1904 гг., выходит за рамки нашего исследования. В данной статье нас интересует ритуальная сторона и семиотическая преемственность мистерий, базирующихся на «Книге». Вместе с тем непосредственная связь приведенных ниже текстов с русской поэтической культурой ХХ века очевидна. Это могло бы стать темой отдельного культурологического исследования.


[Закрыть]

"Быт.

Йони прохладна, влажна и мясиста:

Не разобьется в ней лодка тантриста."

* * *

"Земную жизнь, пройдя до половины,

Я список кораблей прочел до середины.

Кн. Ю.М"

Ровно через неделю, в воскресном номере от 21 ноября этого же года, находим:

"Всё лишь дхарма,

драхма-брахма, ангел мой.

Кн. Ю.М."

В воскресенье 5 декабря в газету была помещена всего лишь одна строка за подписью «Кн. Ю.М.»:

"Сестра наша – жизнь – всех сведёт в планетарий.

Кн. Ю.М."

Спустя неделю, в номере за 12 декабря 1896 года, были опубликованы сразу несколько текстов:

Разговор о тантре.

Давным-давно – прохладным утром -

Благочестивый Шарипутра

Присел к огню. Вполголоса…

Спал просветленный как убитый

в этот час

букашка подросла

такая маленькая [бяка]

так много поглотила зла.

Трилистник.

Ларец и кипа рисовой бумаги.

Имя фрау.

О фрау Карл Друшке нету единого мнения.

Кн. Ю.М."

Еще один небезынтересный для нас текст за подписью «Кн. Ю.М.» был помещен в выпуске газеты за 3 декабря 1897 г.:

"Майн Додыр.

Был-жил убещур -

Щыл бул додыр.

Кн. Ю.М."

Однако князь Ухтомский не ограничился публикацией отдельных текстов из «Книги Юнглей Мансурова» в «Санкт-Петербургских ведомостях». Достоверно известно,[114]114
  К сожалению, мне не удалось обнаружить ни одной копии «Книги Юнглей». Не исключено, что они хранятся в чьих-нибудь частных архивах, если, конечно, они сохранились вообще. В дневниках Михаила Кузмина находим следующую запись, датированную 26 сентября 1906 года: « […] У Ивановых против ожидания была куча народа, что не сулило большой приятности, но потом все вышло лучше, чем можно было ожидать, и я даже рискнул говорить о „Кн. [иге] Юнгл. [ей]“. Мне особенно ценно и важно, что она нравится молодым. Городецкий, А.Блок, Федоров восторгались чрезвычайно. Бунин оказывается уже эту книгу знает. К самому Ухт[омскому] он относится с почтением. „И всяк бурят, и всяк калмык за ним повторит Кхнём пхык тхык“. Воистину это так! Милый Сомов был председателем.» ЦГАЛИ, ф. 232, оп.1, ед. хр. 51.


[Закрыть] что он сделал несколько копий «Книги» и распространил их среди петербургской литературной элиты.[115]115
  Мистические настроения, царившие в петербургской и московской литературно-художественной элите делали ее вполне подготовленой к соответствующему восприятию «Книги Юнглей». О подобного рода настроениях см. например А.Эткинд. «Хлыст. Секты, литература и революция», Кафедра славистики Университета Хельсинки / Новое литературное обозрение. М., 1998. См. также Н.Богомолов «Русская литература начала ХХ века и оккультизм». Новое литературное обозрение, М., 1999. В частности, о трактовке Гумилевым слога «ОМ» см. стр.133.


[Закрыть] Видимо, к этому же времени относится надпись, которую князь Ухтомский делает на полях рукописи, озаглавленной «Теоретическая сторона ламайского вопроса»:[116]116
  Рукопись осталась неизданной. Отдельные фрагменты ее вошли в книгу Э.Э. Ухтомского «Из области ламаизма. (К походу англичан на Тибет)». Спб., 1904.


[Закрыть] «Раньше не понимал я, зачем дана была мне эта книга. Теперь же, кажется, понимаю я явление сие».[117]117
  ЦГАИ, ф. 1072, оп.2, № 201


[Закрыть]

Не осталось никаких сведений о том, сколько именно копий сделал Ухтомский, но с высокой долей вероятности можно утверждать, что копии "Книги Юнглей Мансурова" были у Александра Блока, Николая Гумилева, Корнея Чуковского, Михаила Кузмина и еще одна у Александра Введенского (не исключено, что копия, которая была у Введенского, попала к нему после смерти Гумилева).

Сохранилось письмо А.Блока к А.Ремизову, в котором поэт, в частности, пишет: "…много хорошего и нужного есть в этой книге. И совсем что-то новое началось с появлением «Юнглей» у меня. Но Вы не правы насчет "Погони за Незнакомкой". Вы не смотрите на название. Вы послушайте: "Действуя против закона, / Рутенберг повесил Гапона".

По-моему, это о чем-то очень для нас важном. Поговорим еще об этом".[118]118
  Письмо датировано 27 июня 1905 года. «Письма Александра Блока к А.Ремизову и П.Карпову». – Литературный современник, 1933, № 5.


[Закрыть]

Корней Чуковский упоминает о «Книге» в своих дневниках и даже приводит небольшой текст оттуда: "Вчера у меня было небывалое собрание знаменитых писателей: М.Горький, А.Куприн, Д.С.Мережковский, В.Муйжель, А.Блок, Слезкин, Гумилев и Эйзен. […] Я прочитал замечательные строки:

"Андрей – белый клык./ Саша – черный квадрат./ Сержант Пеппер – Малдеев./ Пермяк Заратуштра – / солёные уши."