Текст книги "Локи. Где начинается ложь (ЛП)"

Автор книги: Маккензи Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Маккензи Ли

Локи. Где начинается ложь

Переведено специально для группы

˜"*°†Мир фэнтез膕°*"˜

http://vk.com/club43447162

Оригинальное название: Loki: Where Mischief Lies

Автор: Mackenzi Lee / Маккези Ли

Перевод: romanenkokarina, maryiv1205

Редактор: romanenkokarina

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Королевское торжество Гулльвейг, как и все асгардские праздники, доставляло удовольствие только тем, кто любил слушать чересчур длинные речи, обмениваться бессмысленными любезностями и наступать друг другу на ноги, потому что в Большом Зале всегда было слишком многолюдно, а на каблуках ходить никто не умел.

Локи был убежден, что все ненавидели пиры, но никто не осмеливался сказать об этом, боясь выставить себя глупцом. А вот Локи абсолютно не сомневался ни в своей способности ходить на каблуках, ни в размерах своего мозга (естественного, огромного!), поэтому смело заявил:

– Ненавижу празднования.

Стоящий рядом с ним Тор даже бровью не повел, сохраняя на лице вежливую улыбку, которую он тренировал специально для таких торжественных случаев. Она исчезла, лишь когда Локи заявил, что у Тора между зубами что-то застряло – тогда Тор перестал улыбаться, спрятал зубы и начал водить по ним языком, отчего его губы странно выпячивались. В конце концов, он понял, что там ничего нет, но его поведение заставило нескольких придворных изменить первоначальный курс.

– Празднования очень важны, – произнес Тор. – Они усиливают суеверие наших жителей к своим лидерам.

– Не «суеверие», а «доверие», – поправил Локи.

Улыбка замерла на губах Тора, как приклеенная, но брови поползли вверх.

– Что?

– Я тоже помню это высказывание, – ответил Локи. – Там речь идет о доверии.

– А я как сказал?

– А ты… Впрочем, не важно, – Локи тоже растянул губы в широченной улыбке и повысил голос, чтобы Тор мог расслышать его слова сквозь оживленную мелодию, наигрываемую музыкантами. – Ты все сделал великолепно.

Тор поправил обруч, надетый на лоб. На границе роста волос начали собираться капельки пота и стекать вниз по бровям. Локи тоже перед торжеством предложили обруч – его мать выбрала для него серебряную косу, инкрустированную маленькими драгоценными камнями. И хотя Локи очень любил все блестящее и переливающееся, он выбрал сдержанный, утонченный стиль в одежде, который был бы полностью разрушен таким вычурным обручем.

Он мог не любить праздники, но должен был прилично на них выглядеть.

Сапоги – черные, блестящие, выше колена, с острыми и тонкими каблуками, как лезвия ножей, которые он держал в рукаве, – заставляли его чувствовать себя щеголем посреди огромного зала. На нем было пальто в зеленый рубчик с высоким воротником и брюки свободного покроя того же цвета. Амора говорила, что зеленое одеяние красиво оттеняет его глаза, делая их похожими на изумруды, но Локи все равно старался не носить зеленое слишком часто. Лучше не давать Аморе понять, что он воспринимает ее советы серьезно. Возможно, она и была всегда права, но ей и не нужно этого знать.

Локи окинул взглядом строй сановников; его взор проследовал мимо Тора к Фригг в развевающихся серебристых одеждах; она улыбнулась и кивнула какой-то асгардке, пробормотавшей, как прекрасно выглядят у королевы волосы с проседью. По другую сторону от Фригг стояли, склонив головы к королеве Иолене, послы из Варинхейма и Рингсфьорда, которых она бурно просила говорить еще громче.

Чуть в отдалении стояла, как истинный воин, Карнилла – Королева Норн и королевская чародейка Одина; ее темные волосы были заплетены в косы и обернуты вокруг золотого шлема с пурпурным камнем во лбу. Ее лицо ничего не выражало – за все время, что она была при дворе, Локи ни разу не видел на ее лице ничего, кроме покорной гримасы признательности. Одна из ее рук с непропорционально длинными пальцами лежала на плече Аморы, словно Карнилла была уверена, что ее ученица ускользнет, если ее не удерживать.

Возможно, так оно и было.

Судя по выражению лица Аморы, она скучала гораздо больше, чем Локи предполагал. Гораздо больше, чем скучал Локи от лекций отца. Амора тоже частенько выслушивала от Карниллы нотации, но, казалось, она придает им еще меньше значения, чем Локи придавал его наставлениям Одина. Он хотел бы позволить себе не волноваться и не чувствовать, что все, что он делал – правильно или неправильно – было отмечено галочкой в соответствующей колонке и сохранено в документах до того дня, когда Один назовет либо его, либо Тора наследником асгардской короны.

Было бы намного проще, если бы он был единственным – Амора, к примеру, была единственной ученицей Карниллы и единственным магом в Асгарде, достаточно могущественным, чтобы принять мантию королевской чародейки и Королевы Норн. Силы Аморы были даром, благословением, а свои силы Локи всегда старался скрывать.

Никто не хотел, чтобы королем был колдун. Короли Асгарда были воинами. Они носили длинные золотистые волосы, начищенные доспехи и небрежно выставленные напоказ шрамы от сражений, словно роскошные украшения. «Ах, этот шрам я получил давно… Простое напоминание о глупом сакааранце, который рискнул бросить мне вызов…»

Аморе удалось отойти от Карниллы достаточно далеко, чтобы схватить кубок с подноса проходящего мимо слуги, и Локи смотрел, как она коснулась пальцем поверхности жидкости и левитировала с нее маленькую каплю. Та зависла в воздухе в десяти сантиметрах от ладони девушки, пока Карнилла, не оборачиваясь, не сжала руку Аморы, разрушая заклинание.

Амора закатила глаза и, возможно, почувствовав долгий взгляд Локи, огляделась. Она поймала его взгляд и ухмыльнулась. Локи почувствовал, как его уши покраснели, и он сперва хотел отвернуться, как будто это могло свести на нет тот факт, что она поймала его пристальный взгляд. Но вместо этого он сердито насупился, глядя на Амору, и та жестом показала, что вешается.

Локи фыркнул.

Тор нахмурился, глада на него, затем проследил за его взглядом, но Амора снова выпрямилась, улыбаясь вместе с Карниллой придворному, который подошел поговорить с ними. Она, казалось, специально прилагала кучу усилий, чтобы ее улыбка выглядела как можно более вынужденной – столько же, сколько Тор вкладывал в то, чтобы сделать свой взгляд искренним, – но она улыбалась, так что никто не мог обвинить Амору в дурном и неподобающем поведении.

Тор нахмурился еще сильнее, и обруч сполз ему на глаза. Он раздраженно его поправил и повернулся к Локи; гневное выражение лица Тора очень напоминало выражение лица Одина.

Когда Локи снова поймал взгляд Аморы, она сделала едва заметный жест в сторону плитки и подняла брови.

Локи заколебался. Одно дело – создавать небольшие заклинания, которым она обучала его за обедом или в классе, но совсем другое – делать это на официальном приеме. Конечно, шутка оказалась бы безобидной – в конце концов, именно Локи предложил сделать плитку в бальном зале розовой. Но он предложил это в шутку, надеясь произвести на Амору впечатление смелостью идеи и творческим использованием плетения заклинаний, не прибегая к их практическому воплощению.

Но Амора была настроена довести все до конца. Все, что можно было попробовать, нужно попробовать, невзирая на последствия. А последствия никогда не заставляли себя долго ждать – будь то подзатыльник от усталого наставника или личный вызов в покои Карниллы.

Но Амора все равно делала, что хотела.

Локи завидовал ее бесстрашию – она не чувствовала никакого стыда, даже когда Один или Карнилла ругали ее. Его собственное сердце всегда сжималось, как бы высоко он ни вздергивал подбородок в знак протеста. Неважно, насколько безупречным он себя считал.

Когда-то, будучи мальчиком, Локи использовал свою магию, чтобы погасить одновременно все огни во дворце. Он был сбит с толку, когда Один не только не обрадовался и не возгордился сыном, как ожидал мальчишка, но и пришел в такую ярость, что Локи испугался, как бы отец его не ударил.

Вместо этого Локи был отправлен в свои покои, где сидел в изоляции, сгорая от стыда, которого не понимал, пока его мать, наконец, не пришла и не объяснила, что было бы лучше, если бы он не использовал магию, которую чувствовал себе; лучше бы вместо этого Локи посвятил себя тому, чтобы стать воином, как и его брат. Она сказала, что так будет лучше для его будущего. Она говорила мягко и спокойно – наверно, его мать и не умела говорить по-другому, – но с тех пор каждый раз, произнося заклинание, Локи вспоминал то чувство унижения.

Стоило признать, что пока при дворе не появилась Амора, он практически не пользовался заклинаниями. Он пытался стать воином, старался бегать быстрее и тренироваться усерднее, учился безропотно принимать удар и не сдаваться. Все, что Тор делал без усилий, навыки, о которых им говорили, были наиболее подходящими для будущего короля Асгарда, в то время как единственным навыком Локи, казалось, было превращение меда в кубке брата в слизняков, когда он начал пить, а затем, когда он их выплевывал, – обратно в вино.

Это была не лучшая стратегия для борьбы с эмоциями, но это была его стратегия.

Именно трюк со слизняками впервые привлек внимание Аморы. Когда Тор выплюнул мед на стол, Один отругал его за плохие манеры перед гостями – Королевой Норн, Карниллой, и ее ученицей, Аморой, в их первую ночь в Асгардском дворце.

Пока Тор не успокаивался и настаивал, что в кубке были слизняки, Локи перевел свой взгляд на Амору и заметил, что она пристально его разглядывает. Уголки ее рта подрагивали, но стоило им встретиться взглядом, как Амора опустила глаза и уставилась в тарелку.

Локи считал выходку со слизняками своеобразной местью Тору за то, что на спарринге несколькими днями ранее тот сбил Локи с ног в одно мгновение, хотя обещал этого не делать. Но обещание было мгновенно забыто, когда Тор заметил, что за их сражением наблюдает Сиф.

Дело было не в том, что Амора была волшебницей – первой волшебницей, которую Локи когда-либо встречал, не считая своей матери, которая использовала магию по чуть-чуть и строго обдуманно. Фригг всегда старалась держать свои силы вне поля зрения остальных и говорила Локи делать то же самое. А Аморе, напротив, было разрешено выставлять свои способности напоказ, как часть подготовки к будущей должности при дворе.

И дело было не в том, что ее длинные волосы были цвета меда, и она носила их обернутыми вокруг головы бесконечной петлей, которая выглядела как обвившиеся друг вокруг друга змеи.

И вовсе не в кривой усмешке и раскосых глазах…

«А чего ты ожидал? – упрекнул себя Локи, тыкая вилкой в кусок мяса и наблюдая, как тот кружится по тарелке. – Что она будет в диком восторге от того, что нашла в Асгарде еще одного мага? Мага, которого никогда не учили контролировать свои силы и который пытался постичь все сам, но в итоге его неумелые фокусы заканчивались крахом?»

Хотя фокус со слизняками был неплох…

Его взгляд снова переместился на Амору, но ее темные глаза – практически черные, если не считать нескольких тонких изумрудных прожилок, которые расходились к периферии, как яркие молнии, – были устремлены на Карниллу.

Слушая, как Карнилла и Один обсуждают предстоящую работу, которую Амора получит при дворе после праздника Гулльвейг, и как эта должность подготовит ее к будущей роли правой руки одного из сыновей Одина, Локи снова почувствовал себя маленьким и ничтожным, недостойным внимания той, кто, как он думал, могла быть похожей на него.

Но в конце трапезы, допив вино, он обнаружил на дне кубка маленькую, вяло извивающуюся улитку. Он поднял глаза, но Амора уже ушла, оставив его наедине со своей фирменной визитной карточкой, барахтающейся в остатках вина.

– Фокус со слизняками был умен, – говорила она ему ранее, когда он нашел ее в дворцовой библиотеке, свернувшейся калачиком на скамье возле одного из круглых окон, выходящих в сад. У ее ног лежала стопка книг, которые, как Локи был уверен, она выбрала исключительно для эстетического эффекта. – Но мне кажется, будет забавнее изменить их, когда он уже начнет глотать. Гораздо противнее проглотить кучу слизней, чем успеть выплюнуть одного на скатерть.

Об этом Локи не подумал. К тому же, он не был уверен, что владеет достаточным умением, чтобы настолько точно контролировать время действия заклятия.

Когда он ничего не ответил, Амора оторвала глаза от страницы книги, которую держала на коленях; Локи был уверен, что она прекрасно знает, как великолепно она выглядит, изображая отчужденность и безразличие. Она распустила косы, и волосы каскадом рассыпались по плечам, словно ковер, расстеленный перед ногами приезжего короля.

– Кто научил тебя этому? – спросила девушка.

– Никто, – ответил Локи. Он оттачивал все навыки, которыми обладал, в одиночку, и из-за этого его умения были удручающе недоразвитыми и необработанными. Он чувствовал внутри себя бездонный колодец силы, но как бы сильно он не старался, ему не удавалось его открыть.

– Я не знала, что сын Одина – чародей, – сказала она.

– И на это есть свои причины. – Локи хотел сесть рядом с ней, но почему-то это казалось ему слишком смелым и самонадеянным, словно он считал себя достойным того, чтобы находиться рядом с ней. Вместо этого он небрежно прислонился к одной из полок, которая, как он понял, находилась гораздо дальше, чем он надеялся. – Асгардцы не хотят, чтобы их принцы были магами. Это не та сила, которую они ценят в правителях.

Долгое мгновение Амора смотрела на него, а затем, прежде чем закрыть книгу, заложила уголок страницы; это показалось Локи таким разрушительным жестом в миниатюре, что ему захотелось самому смять страницы каждой книги в библиотеке отца.

– Разве Один не нанял кого-то, кто смог бы тебя учить? – поинтересовалась она. – Или тебя учит твоя мать? Она ведь чародейка.

– Нет, – покачал головой Локи; ему показалось, что он стал на несколько сантиметров ниже. – То есть, да, она чародейка. Но мой отец не хочет, чтобы я обучался магии.

– Потому что он тебя боится.

Локи не смог сдержать смех при мысли о том, что огромный, жесткий и жестокий Один, скорый на расправу, может бояться своего маленького и щуплого сына.

– Он меня не боится. Он просто хочет, чтобы из меня вышел хороший претендент на трон Асгарда, поэтому заставляет меня тренироваться с воинами.

Теперь настала очередь Аморы смеяться.

– Это все равно что держать военный корабль на мелководье! Потеря сил и времени, – она гладила корешок книги, глядя на Локи. Казалось, ее тело было соткано из дыма, полностью сливаясь с подоконником. Она сбросила туфли и забросила босые ноги на скамью рядом.

– Ты не солдат, – произнесла Амора. – Ты маг. И кто-то должен научить тебя, как им быть.

– Кто-то должен, – эхом отозвался Локи.

Она одарила его улыбкой, похожей на медленно вытаскиваемый из ножен кинжал – на тот опасный скрежет металла в полной тишине, который предшествует удару.

А затем вновь открыла книгу, и у Локи упало сердце: он понял, что снова был таким же холодным, таким же невозмутимым и таким же скучным, как и всегда; таким, каким его брат не был никогда. Сколько раз наставники говорили ему не вести себя так! Сколько раз другие ученики в лагере воинов смеялись и дразнили его из-за этого!

Но вдруг Амора опустила ноги на пол, освободив место рядом с собой, и произнесла:

– Может, ты уже сядешь, наконец?

И он опустился на скамью.

Это было несколько месяцев назад. Месяцев, в течение которых Локи и Амора слились в неразлучный дуэт, о котором шептались слуги, и который не одобряли придворные. Даже сейчас, в Большом зале в праздничный день, Локи чувствовал, как их глаза смотрят на него, пытаясь определить, изменился ли он после общения со своевольной ученицей Карниллы.

Над ним мерцали свечи в канделябрах в форме лодочек, расставленные вдоль стен Большого зала; их свет блестел и переливался на золотистых стенах зала. Форма потолков всегда напоминала Локи внутренность музыкального инструмента – изогнутая, выпуклая, чтобы каждый гость во всех уголках помещения слышал впечатляющие речи правителей.

Локи посмотрел под ноги, на черные плитки, выстилающие пол; золотые нити орнамента на них тянулись вдоль всего зала, сплетаясь в огромные корни и завершаясь огромным Иггдрасилем¹ у подножья главной лестницы.

Когда он снова встретился взглядом с Аморой, она затрепетала ресницами и умоляюще сложила руки, и он знал, что подожжет зал, а потом пробежит по нему голышом, если она попросит.

– Что ты замышляешь? – прошипел стоящий рядом Тор.

– Замышляю? – откликнулся Локи, нацепив самую широкую из своих улыбок, чтобы отпугнуть приближающегося придворного. – Я никогда ничего не замышляю.

Тор фыркнул.

– Я тебя умоляю…

– Умоляешь? О чем? Чтобы я что-то замыслил?

Тор наступил Локи на ногу, и тот прикусил язык, чтобы не вскрикнуть от боли.

– Осторожно, я люблю эти сапоги больше, чем тебя.

Тор окинул взглядом зал и задержался на Аморе, которая вновь приняла абсолютно невинный вид. Тор не относился к ней так, как Локи. Да, он несколько раз присоединялся к их прогулкам вокруг дворца, но каждый раз брел, еле волоча ноги и озираясь, боясь быть застигнутым в подобной компании. А еще он так часто повторял фразу «не думаю, что это хорошая идея», что Амора предложила брать деньги за каждое повторение и озолотиться.

В конце концов, он перестал приходить, что вполне устраивало Локи. Он не хотел делить Амору с братом. Он не хотел делить ее ни с кем. Она принадлежала ему так, как никто никогда не принадлежал. Как никто никогда даже не хотел принадлежать. Поэтому Локи был счастлив, когда однажды Тор не пришел на прогулку.

Тор никогда не высказывался прямо об Аморе. Да и никто не высказывался – они просто шептались за ее спиной, как всегда шептались о Локи. «Слишком непредсказуемая, слишком сильная; ее нельзя было выпускать из Норнхейма, даже если король и его чародейка думали, что жесткость и упорядоченность королевского двора умерят ее сильную волю».

Внезапно гулкую болтовню в зале прорезали три громовых удара. Музыканты перестали играть, и придворные притихли, повернувшись к парадной лестнице. Локи развернулся вместе с остальными королевскими чиновниками и поднял голову; на вершине лестницы стоял Один в праздничном багровом одеянии и сжимал в руке копье Гунгнир. В его бороду была вплетена золотая нить, а на лбу красовался обруч в том же стиле, что и у Тора. Локи почувствовал укол сожаления. Возможно, ему все-таки следовало надеть подобранный матерью обруч, несмотря на то, что он шел вразрез с остальным стилем одежды.

– Асгардцы! – прогремел Один; его голос эхом отразился от изогнутого потолка и легко разнесся по залу. – Друзья, посетители, уважаемые гости со всех Девяти Миров! Вы почтили нас своим присутствием на этом священном празднике Гулльвейг.

Локи слышал некоторые вариации этой речи на каждом празднике с тех пор, как был мальчиком. Было удивительно, сколько героических воинов Асгард решил отметить своими праздниками; и хотя еда всегда была хорошей и людям никогда не приходилось стоять в неловкой очереди к правителю, затем все равно нужно было терпеть скучную речь его отца об очередном блондине с литыми мускулами, который жаждал крови врагов Асгарда и теперь удостоен чести назвать в честь себя очередной праздник.

Но праздник Гулльвейг имел одно существенное отличие.

– Сегодня, – продолжил Один, коснувшись пальцем повязки, закрывавшей его пустую правую глазницу, – мы празднуем День короля-воина, который сто веков назад использовал ледяные реки Нифльхейма при осаде Муспельхейма и выковал из них Зеркало Божественного Глаза. Это самое Зеркало было принесено из дворцового хранилища и с помощью силы нашей королевской чародейки из Норнхейма дарует видение грядущего десятилетия и угроз, которых Асгарду следует опасаться. Именно так мы защищаем наше королевство от угроз со всех Девяти Миров и от самогó Рагнарека! Зеркало Божественного Глаза не дает ни ответов, ни уверенности. Его глаз открыт только на один день, раз в десятилетие, но именно видения, которые оно показывает, помогли сохранить Асгард укрепленным и сильным на протяжении веков. В конце этого праздничного дня я проведу совещание со своими генералами и советниками, и мы разработаем наилучшие стратегии для будущего процветания нашего народа.

Локи уже знал все это от своих учителей истории, готовясь к празднику – первому на его памяти, когда было принесено Зеркало Божественного Глаза, и Карнилла пришла, чтобы воспользоваться его силой, – но он все равно приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть, как занавес за спиной отца отодвинули два воина-эйнхерия².

Зеркало Божественного Глаза представляло собой кусок мерцающего черного обсидиана – идеальный квадрат, заключенный в тонкую золотую раму с резными уголками.

Локи уже видел его раньше, когда Один привел его и Тора в подземелье под дворцом и объяснил им силу каждого предмета, хранящегося там, и то, как далеко он зашел, чтобы уберечь от него своих людей; но здесь, вдали от темных стен и тусклого света подземелья, больше не окруженный множеством артефактов, захваченных Одином, чтобы предотвратить конец света, Зеркало казалось еще более внушительным. Более могущественным.

Зеркало стояло без какой-либо поддержки и опор. И без того безмолвный зал, казалось, погрузился в абсолютную тишину.

Карнилла поднялась по лестнице, и когда Один протянул ей руку, они вместе подошли к Зеркалу. Он стал с одной стороны, чародейка – с другой, и прижала ладони к обсидиановой поверхности.

Один передал Гунгнир одному из эйнхериев, и затем снова повернулся к своему народу и вытянул руки вперед.

– За еще одно десятилетие мира и процветания в нашем великом царстве!

Локи почувствовал, как что-то коснулось его локтя, а затем над его ухом раздался голос Аморы:

– Мы поменяем цвет плитки сейчас, пока твой отец занят, или мы хотим быть уверенными, что каждый заметит, как плохо фуксия сочетается с его одеянием?

Ответ Локи был прерван потрескиванием энергии на вершине лестницы. Он почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом, а воздух внезапно стал горячим и тяжелым, как перед грозой. Разряд белого света расколол потолок Большого зала.

Собравшиеся придворные ахнули, но стоявшая напротив Одина Карнилла вскинула руку, и свет полетел к ее кулаку, обвившись вокруг запястья в небольшой вихрь. Локи почувствовал, как у него отвисла челюсть; он удивлялся изяществу, контролю и тому, как магия движется в воздухе и отвечает на зов чародейки.

Он почувствовал, как Амора ткнула его в спину.

– Локи!

Карнилла раскрыла ладонь и прижала ее к обсидиановой поверхности. Углы золотистой рамы засветились, а руны вспыхнули так ярко, что, казалось, все Зеркало сейчас окажется объятым пламенем. Поверхность покрылась рябью, как пруд после брошенного камня, и глаз Одина побелел; образы будущего Асгарда вспыхнули на поверхности Зеркала, невидимые никому, кроме него.

– У меня такое чувство, будто ты меня не слушаешь, – сказала Амора, и на этот раз ее губы оказались так близко к уху Локи, что он почувствовал дыхание девушки.

– Тихо, – зашипел на них стоящий рядом Тор.

Амора повернулась к нему.

– Ой, извини, я мешаю чему-то важному?

Еще одна молния света, танцующая под потолком, долетела до руки Карниллы.

– Прояви хоть немного уважения, – прошипел Тор сквозь зубы.

– А ты услышал в моих словах что-то неуважительное? – усмехнулась Амора.

– Да. То, что ты вообще разговариваешь.

Локи почувствовал, как ему на плечо легко и нежно опустилась рука, и повернулся; его мать встала между ним и Аморой, хотя взгляд ее по-прежнему был прикован к стоящему на вершине лестницы Одину.

– Хватит, – тихо сказала она. Локи хотел возразить, что он-то как раз – единственный, кто сейчас не проронил ни слова, но Фригг сжала его плечо, и он промолчал.

Еще одна молния метнулась из руки Карниллы на поверхность Зеркала, но на этот раз все было по-другому. Локи почувствовал перемену в воздухе, сдвиг в магии, который заставил его вздрогнуть. Его мать, видимо, тоже это ощутила, потому что сильно сжала плечо Локи.

Один резко отступил от зеркала и вскинул руку, словно пытаясь оттолкнуть что-то невидимое. Затем с его губ сорвался громкий крик. Стоящая напротив него Карнилла замерла с поднятой рукой, вокруг которой продолжали извиваться нити белого света.

Один дернулся в сторону, разрывая связь с зеркалом. Магия исчезла из его глаза, оставив после себя лишь темную радужку, заполненную паникой. Он сделал шаг назад, споткнулся и схватился за перила. Собравшиеся придворные ахнули. Один из эйнхериев бросился к повелителю, но тот жестом приказал ему остановиться, схватил свое копье и начал неуверенно спускаться по лестнице.

Очевидно, он смог взять себя в руки, но все равно выглядел измотанным.

Карнилла позволила заклинанию потухнуть; свет угас, и чародейка вышла из-за Зеркала и начала спускаться по противоположной стороне лестницы вслед за Одином.

– Продолжайте пир, – приказал Один капитану, ожидавшему повелителя у подножия лестницы. – Я скоро вернусь.

Он замолчал, и его взгляд переметнулся сначала к Тору, затем к Локи; он был таким тяжелым и многозначительным, что у Локи по коже побежали мурашки. Какое бы видение не явилось его отцу, у Локи появилась абсолютная уверенность, что оно касалось каждого из них.

Один коснулся бороды, затем протянул руку Фригг, приглашая ее следовать за собой.

– Моя королева.

Локи почувствовал, как мать убрала с его плеча руку и пошла с Одином через весь зал; Карнилла и стража следовали за ними по пятам.

Двери Большого зала захлопнулись за их спинами, и комнату снова наводнил шум, на этот раз – резкий и тревожный.

Амора и Тор, стоявшие по обе стороны от Локи, молча смотрели вслед Одину. Все мысли о розовых плитках, которые бы меняли цвета под ногами придворных, испарились. Локи почувствовал, как холодеет изнутри, хотя не мог понять и объяснить происхождение этого дурного предчувствия.

Он никогда не видел такого страха на лице своего отца. Если это вообще был страх… Взгляд Одина был таким чужим, что его невозможно было прочитать или узнать.

– Что произошло? – в конце концов, спросил Тор.

– Думаю, вопрос в том, – произнесла Амора, – что же он там увидел?

Глава 2

По настоянию капитана-эйнхерия, на которого спустившийся по лестнице Один оставил руководство, пир был продолжен, несмотря на отсутствие короля. Музыканты вновь начали играть, но на этот раз – в минорной тональности; или это у Локи разыгралось воображение?

Люди в зале начали тихо перешёптываться. Слухи распространялись, не дожидаясь подтверждения… Один увидел на тёмном стекле свою смерть; увидел Асгард посреди битвы; увидел Рагнарёк и конец света…

– Отец вернётся? – спросил Тор в пятый раз. Он не притронулся к еде, но разрезал ножом овощи на аккуратные квадратики.

– Когда узнаю, ты будешь первым, кому я расскажу, – сухо ответил Локи.

– Уверена, ему нужно, чтобы придумать ложь, чтобы скрыть то, что он видел на самом деле, – заметила Амора, стоящая напротив него.

Тор бросил на неё хмурый взгляд.

– Не говори плохо о моём отце.

– Серьёзно? Тебя сейчас заботит именно это?

– Мой отец не лжет.

– Только уточню: это он сказал тебе, что маленькая тиара на тебе прекрасно смотрится?

Тор рефлекторно коснулся рукой обруча.

– Нет, я выбрал сам.

– Тогда, – губы Аморы скользнули по краю кубка, – возможно, его совесть чиста.

– Он никогда не лжёт народу, – возразил Тор, теребя край тиары. Локи был уверен, что его брат раздумывал, убрать её или нет. – Если то, что отец видел, касается Асгарда, он расскажет двору.

– Ну конечно, ведь все знают, что первый шаг к тому, чтобы сказать собравшемуся двору что-то важное – это покинуть комнату, в которой, собственно, все и собрались, чтобы поговорить.

Тор сжал челюсти и посмотрел на Локи.

– Ты всегда позволяешь ей так разговаривать? Её слова почти можно расценить, как предательские.

Амора нахмурилась в поддельном разочаровании.

– Только почти?

Локи хотел закрыть уши руками, чтобы не слышать их обоих. Он не переставал думать о выражении лица отца, когда тот споткнулся на лестнице, а потом взглянул на своих сыновей.

– Локи, – снова произнёс Тор, и Локи не выдержал.

Он бросил салфетку на стол и отодвинул стул.

– Мне надо на воздух.

Амора встала.

– Я пойду с тобой.

– Мне надо побыть одному, – сказал он, и она застыла, не успев полностью выпрямиться. Это был первый раз, когда он ей отказал.

Локи незаметно выскользнул из зала через служебный выход, который они с Тором нашли еще в детстве; он был спрятан за гобеленом, на котором валькирии протягивали руки воинам Асгарда, ведя их за собой с поля битвы в Вальхаллу.

В юности Локи всегда скептически высказывался про образы длинношеих валькирий и широкоплечих воинов, но сегодня он даже не обратил на них внимания, а нырнул за гобелен и спустился в проход, который тот скрывал.

За те месяцы, которые Амора провела при дворе, она дала ему столько знаний о магии, сколько он не получил за всю свою жизнь. Частью ее опеки были уроки о том, как изменить форму с помощью магии. Он до сих пор учился копировать мельчайшие детали асгардских черт лица. Но маскировка не должна быть идеально точной, чтобы быть эффективной.

Униформа кухонного персонала была самой важной вещью, чтобы создать правильную форму, и как только на нем оказалось платье, сделанное в подражание двум девушкам с кухни, которые пробежали мимо него с опущенными глазами, его тело изменилось, чтобы соответствовать платью. Локи схватил со стола в коридоре поднос с пустыми бокалами и поспешно поставил его под бочонок в конце коридора.

Фигура девушки-служанки, приносящей королю и королеве прохладительные напитки, делала его невидимым в коридорах, пока он пробирался к покоям отца. Он был почти уверен, что именно туда сбежал бы Один с Карниллой и Фригг.

Как только он окажется в комнате, служанка, скорее всего, останется незамеченной достаточно, чтобы подслушать… и конечно, менее заметной, чем змея, которая была его первоначальным планом, и которой было легче подражать, чем асгардианке. Но змеи, как правило, привлекают внимание… Тор, например, поднимет любую змею, чтобы ею полюбоваться.

Локи открыл дверь в покои отца и увидел, что посохи двух эйнхериев, охранявших дверь, преградили ему путь. Он резко остановился, чуть не расплескав напитки от удивления.

За спиной эйнхериев Локи увидел отца, сидевшего на диване в вестибюле спиной к двери; рядом с ним стояла Фригг.

– Оставьте нас! – рявкнул он, не оборачиваясь.

– Меня послали с кухни, Ваше Величество, – сказал Локи, пытаясь придать своему голосу девичий тембр. Да, над этим ещё придётся поработать. – Я принесла вам освежиться.

– Нам ничего не нужно с кухни, – отрезал Один.