Текст книги "В этом мире еще можно удивляться (СИ)"

Автор книги: МаККайла Лейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Ты можешь и не верить, фея. Он попросил меня – я сделал. Если ты не хочешь увидеть мертвого мага, то не трать мое время, – вокруг Сиреникса клубится туман. Шепот морских глубин. Его личные подпевалы и хорошая свита. Лицо Лейлы искажается в гримасе злости.

– Не смей играть моими чувствами. Знаешь, я бы, может быть, и поверила тебе, но слишком хорошо помню, что ты со мной творил. И не говори, что это я заслужила. Я знаю, что ты считаешь, что мы обязаны были предусмотреть все варианты. Может быть… Но знаешь, то, что ты делал со мной, – фея чувствует, как по щекам льются слезы. Вот же черт. Переполненная эмоциями, она уже не может контролировать себя. – Ты никогда и никого не терял. Но ты посмел усиливать боль, которая и так не покидает меня, ты…

Внезапно в воздух взметаются огромные волны, а Лейла стонет, потому что ее тело перестает слушаться и чуть поднимается над землей. Глаза Сиреникса становятся белыми, холодными, и Лейла чувствует, как в ней бежит лед, как в ярости ломает в ней все хорошее, как потрошит и дерет на кусочки. И вот тогда фея узнает, как гневается Сиреникс. Он причиняет ей боль, а она радуется: ей удалось – он разозлился, разозлился! А потом ее отшвыривает на несколько метров назад, и девушка больно бьется о твердый песок. С минуту она лежит, тяжело дыша, пока холод постепенно уходит из тела, взбудораженная, восторженная и даже счастливая. С трудом поднимаясь на шатающихся ногах, фея кое-как бредет обратно к Сирениксу и видит, что в его глазах пляшет гнев. Еще пляшет.

– Не смей. Говорить. Мне. Про. Потерю. Та. Что. Сошла. С ума. Я терял и знал то, что хуже смерти, и это произошло с той, которую я любил. И это намного больнее, чем твоя ничтожная потеря. Человеческие сердца непостоянны. Год – а они уже летят в объятия к другому.

– Потерял? – в глазах Лейлы жуткий интерес. – И как же? Случайно убил? Затрахал до смерти?

– Ее убил тот, кому ты по ночам молишься, – Лейла хлопает глазами и не может понять, о чем говорит Сиреникс. Что он имеет в виду? Минут пять она молчит, ни о чем не думая, лишь глупо смотря на воду и улыбаясь, а затем неожиданно резко произносит:

– Если даже это и было на самом деле… Уверена, ты заслужил. Ибо все те злодеяния…

– Злодеяния с твоей точки зрения…

– Злодеяния с точки зрения всех, кроме тебя! – яростно выпаливает девушка. – Все эти злодеяния нельзя простить. Так все же, вернемся к началу. В чем подвох?

– В том, что ты не можешь мыслить здраво, – Сиреникс уже не злится, а снова улыбается. Ибо фея совершает такой грех, как судит его. Неразумная, и он ей это прощает. Вернее, закрывает глаза на это.

Лейла хочет что-то сказать, но чувствует, что язык не слушается. Она снова падает на колени перед Сирениксом и, наконец, спрашивает то, что мучает ее больше всего. То, чего она боится.

– Ты правда позволишь мне увидеть его? И без всякого подвоха? То есть не скормишь потом рыбам и не сделаешь вечным рабом Океана? – змей качает головой. – Не понимаю… Ты никогда не был таким раньше. Что с тобой стало? – молчание. – Ладно, змей. Но не думай, что я простила тебя. Веди меня. Веди, а потом проваливай к черту! – но потом, словно вспомнив очень важную деталь, Лейла говорит: – Только… Как же я теперь попаду в Бескраний? Ведь я не владею…

– Твоя сила, Айша, – отвечает Сиреникс. – Твоя сила и твоя кровь. И мое желание. Я могу дать людям возможность находиться в антимире столько, сколько того захочу.

И если захочешь, мысленно добавляет фея морфикса. Вздохнув, она едва сдерживается, чтобы не закричать, и позволяет влажным кольцам опутать свое тело. Боится Лейла, боится до дрожи. Хоть и устояла она от козней коварного, хоть и смогла сохранить свою жизнь, когда на собственную смерть толкал ее Сиреникс, но все равно живет внутри страх. И ждет она подсознательно, когда змей рассмеется и скажет, что это дурацкий спектакль. Но он всего лишь растворяется с ней между мирами и проделывает тот же путь, что и с лучшем другом ее погибшего жениха, пусть девушка об этом и не знает.

Взметаются внизу соленые волны, кричат неведомые птицы, светится Океан, плавают громадные твари, но Лейла не любуется красотами и даже не смотрит по сторонам. Она слишком глубоко зашла в себя и не думает о том, что Сиреникс может разомкнуть кольца и выпустить ее прямо в пасть ждущим сытного корма чудовищам. Лейла думает о Набу и не замечает, как змей летит по воздуху, летит в полном молчании. Вроде и звуки везде раздаются, а кажется, что тишина ледяная стоит. И ужасно тяжело на душе, словно положили на нее свинцовые гири. Чем дольше летят, тем больше трясется Лейла, бьется в начинающейся истерике.

Ибо не может терпеть.

Стоит отдать должное змею – он молчит. Словно не замечает, хотя видит все. Просто знает, когда нужно вставить слово, а когда нет. Фея морфикса сама по себе. Фея морфикса независима, безрассудна, а еще никогда не выйдет со змеем на откровенный разговор. Потому что зациклилась на чем-то своем и не может взглянуть по сторонам.

“Быстрее, быстрее, быстрее!” – стучит в висках Лейлы, потому что каждая секунда – новое мучение и новое растяжение души.

Ей кажется, что проходит много часов, хотя на самом деле они летят не более пятнадцати минут. Лейла вздрагивает и широко распахивает глаза в тот момент, когда они зависают в одной точке. Что-то неправильное, необычное творится вокруг. В воздухе клубится серый туман, откуда тянет могильным холодом, туман, в котором притаилась с радушной улыбкой смерть, ждущая тебя на заботливо приготовленный ужин. Проходи, дорогая, все по высшему классу. Здесь не плещутся волны и вообще нет никаких звуков. Даже тишина не звенит.

– Сиреникс? – Лейла вздрагивает, когда змей начинает разжимать кольца. – Он здесь?

Сиреникс не отвечает, тихо отпуская фею в воздух. И ее поглощает туман. Туман клубится у самых ног, туман лезет в рот, нос, уши, туман, кажется, пытается с ней говорить. Туман тянет костлявые руки, но Лейла яростно отбивается и идет вперед. Куда? Она не понимает, но точно знает, что именно туда. И двигается. Каждый шаг – неимоверное усилие, ибо что-то старается вытолкнуть ее обратно, выбросить прочь из загробного мира.

Ни-ког-да. Пока она не увидит его.

Лейла, сжав зубы, разрывает туман на части и титаническими усилиями продвигается вперед, пока внезапно не становится легко-легко. Сзади ее что-то словно подталкивает чуть-чуть, а затем выбрасывает в свободное от дымки пространство. Здесь только темнота и больше ничего. И ничто не насилует душу. И ничто не пытается залезть внутрь.

Вдалеке виден небольшой огонек, и по телу Лейлу скатываются крупные капли пота, бегут мурашки. А саму девушку бросает то в жар, то в холод. Смерть-тяжесть. Смерть-тяжесть. Проходит целая вечность, пока Набу приближается ровно настолько, чтобы Лейла могла посмотреть ему в глаза.

И вот тут-то все и случается.

Из глаз девушки льются слезы, чистыми струями стекая по щекам. Ей хочется упасть вниз, закрыть лицо руками, но что-то словно не дает ей этого сделать.

Раньше фея частенько сочиняла себе целые речи, которые, как надеялась, скажет, если случайно встретит Набу. Она представляла себе самые разные сценарии, заучила наизусть многочисленные варианты своих признаний, но теперь все они напрочь вылетели из головы. Лейла понимает, что громких слов сейчас не нужно.

– Я люблю тебя, – говорит она и глубоко вздыхает. Сердце отпускает раз.

– И я тебя люблю, – отвечает Набу. Тем же голосом, родным и любимым. Она помнит его, знает и никогда не забудет. Сердце отпускает два.

– Ты знаешь, что происходит? Что со мной творится? – Лейла трясется, ибо боится, что сейчас он кинет на нее взгляд, полный ненависти и презрения, мол, как ты посмела… Но Набу лишь качает головой и притягивает прозрачной рукой Лейлу к себе. Его прикосновения ей прохладный ветер по коже, но девушка утыкается в его призрачное плечо и вдыхает родной запах, которого не чувствует, но старается вообразить.

– Да, я знаю все. Я часто вижу это. И знаю, кто и как тебя окружает. Что происходит с тобой, с другими. Но чаще вижу, что делаешь ты, – Лейла отрывается от плеча любимого и встречается с его печальными глазами.

И осознает, что никто никогда лучше ее не понимал. И не поймет. Сколько боли в ее сердце – не передать словами.

– И ты…

– Нет, Лейла. Я счастлив, что ты живешь. Ты по-настоящему сильная, раз смогла это пережить. И пережить именно таким образом. Так может не каждый. Я всегда верил в тебя, моя морская девочка.

– Я давно уже сломалась, – вздыхает Лейла. – И я не об этом, я…

– Ты не предаешь меня, Лейла. И никогда не предашь. Я хочу, чтобы ты жила дальше. Запомни: впустив в свое сердце кого-то нового, ты не предашь меня, – Набу повторяет “не предашь” много раз, ибо понимает, что именно этого боится Лейла. Боится предать его, вызвать гнев. – Я скажу больше: ты должна жить. Я не знаю, кто это будет. Рой или Некс… Или кто-то третий. Важно то, что ты должна отпустить меня. Ты не прогонишь меня прочь, нет. Ты только оставишь меня там, где слез уже не будет.

Сердце отпускает четыре.

Лейла вздыхает все легче. Набу понял ее страхи и развеял ее сомнения.

– Ты знаешь. Если бы ты был жив, то мы были бы вместе, то поженились бы, и…

– Да, знаю, – кивает он. – Мы любили бы друг друга. И создали бы семью. И были бы счастливы. Но те события перечеркнули это будущее. Но ты должна жить дальше, Лейла. Я только буду рад, если ты сможешь полюбить вновь. Пожалуйста, не гнети себя. Живи.

– Я буду жить, – голос феи морфикса тверд, как самый прочный гранит. Сердце отпускает пять, и в нем больше не фонтанирует боль.

Лейла впервые за столько дней начинает дышать свободно и уверенно. В этот миг она и перерождается. Теперь уже абсолютно точно. В голове эхом звенят слова Сиреникса: “Скоро в твоем сердце зажжется новый огонь”. И Лейла верит им, верит, как никогда не верила до этого.

И знает точно три вещи.

Полюбив вновь, она не предаст Набу.

Если бы Набу был жив, то они были бы вместе. И ничто не могло им помешать.

Полюбив кого-то еще, она навсегда сохранит любовь к Набу. Не как тоску, а как светлое чувство, которое будет греть ее изнутри и давать надежду, когда уже ничего не поможет.

Она никогда не сможет разлюбить Набу, но сможет полюбить другого. И разлада в душе не будет. Оба чувства спокойно в ней уживутся. Предательства нет. Лейле хочется смеяться и обнять весь мир.

– Я всегда хотела стать твоей женой, – улыбается она, когда Набу берет ее лицо в свои ладони и целует в губы. Лейла готова покляться, что чувствует слабое прикосновение. Вместе с прощальным поцелуем уходят все тревоги, сомнения и боль. Теперь она знает, что делать. Кому-то нужно очищение змея, а кому-то – последняя встреча с определенным человеком.

– А я – твоим мужем. Я люблю тебя, Лейла. И всегда буду с тобой, – Набу берет ее за руки и прощается. И Лейла впервые без всякого страха отпускает его. Понимает, что навсегда, но… Но это ее не пугает. Ибо Лейла убедилась в том, что любовь ее взаимна, что все у нее хорошо. И вообще солнце светит где-то внутри нее.

Набу уходит тихо, его поглощает загробный мир, а Лейла вываливается обратно, прямо в объятия Сиреникса, который скручивает тугие кольца. Фея впервые за все это время окидывает Бескрайний взглядом. Вроде бы не изменился, а вроде…

И тут понимает.

– Ты изменился.

– Возможно.

Они снова молчат, пока Сиреникс перемещается на Андрос, “высаживая” Лейлу на том же острове, откуда он ее и забрал. Фея тихо садится на песок и зачерпывает ладонью горсть воды.

– Спасибо, змей, – говорит фея после недолгого молчания. – Это не значит, что я простила тебя, просто… Просто то, что ты сделал, было для меня очень важно.

– Я сделал это по его просьбе, – отвечает Сиреникс, покачиваясь над водой. В душе Лейлы – покой и умиротворение, а по губам скользит совершенно идиотская улыбка.

– Значит, и ему спасибо. Но я передам сама. Хотя до сих пор удивительно, как и на каком основании вы спелись, – Сиреникс загадочно улыбается и ничего не отвечает. Некоторые вещи он предпочитает не раскрывать. Лейла и не настаивает. Он и так сделал для нее невозможное.

Она еще долго смотрит, как он уплывает в море, работая упругим хвостом. Смотрит, сидя на берегу, перебирая ракушки и встречая рассвет. Как начало новой жизни. Где-то под сердцем бьется Набу, по жилам льется магия, а сама Лейла поджимает колени и смотрит на солнце, которое постепенно поднимается из моря. Теплое, сочное, и к нему так и тянутся руки.

Набу рядом. Она целая. Она счастлива.

И все у нее будет хорошо.

========== Ривен. Беседы о природе, сексе и погоде ==========

Для атмосферности рекомендую читать под Modern Talking – Sexy Sexy Lover.

Я просыпаюсь оттого, что меня кто-то легонько касается. И кажется, губами. Мозг уже думает со скоростью калькулятора: в комнате я живу один, никого к себе не ждал, ночью с Музой не трахался, парни никогда так не будут будить, просто растолкают или заорут над ухом. И единственный верный ответ, который приходит на ум, заставляет тело покрыться холодным потом, а самого меня – заорать на всю комнату:

– Рой, какого хрена ты практикуешь свои гейские штучки?!

А затем открыть глаза и встретиться взглядом с ошарашенным лицом Музы, наклонившейся надо мной.

– Ривен! – она возмущенно смотрит на меня. – Чего я не знаю?

– Клянусь, это не то, что ты подумала! – весь сон сразу стряхивает, я лихорадочно тру глаза и смотрю на Музу, которая стоит передо мной в легком летнем наряде.

– Прости, а что я должна была подумать? – она усаживается на край кровати, пока я приподнимаюсь на локти и осознаю, где нахожусь.

– А что ты подумала? – чувствую, что наш разговор заходит не туда, но язык уже несет до конца.

– Просто… Почему Рой? – замечаю смешинки в ее глазах и расслабляюсь.

Расслабляюсь настолько, что излагаю свою теорию и свои размышления насчет возможной ориентации Роя своей девушке. Эффект ожидаем: Муза заходится громким хохотом от моих догадок. Хоть что-то.

– Знаешь, меня начинают пугать этот твой сдвиг на геях, – говорит фея музыки сквозь смех. – Может…

– А я виноват, что они на меня западают?! – и снова хохот. Ну а что, блин, посмотрел бы я на тебя, если бы к тебе лезли бабы.

– Ладно, не будем о них, – Муза садится ко мне на колени, пока я офигеваю. – Ты помнишь, что мы собирались вчера сделать? – напрягаю память. Вот ж черт: вчера мы лихо отплясывали бал на Эраклионе. Лейла, возмущенный Некс… И Муза с ее желанием куда-нибудь сбежать.

Вспоминаю, что вчера мы стояли на балконе, где я хотел оттраха… насладиться прекрасной ночью рядом со своей девушкой подальше от любопытных глаз.

– Прости, я просто отрубился сразу же, как только зашёл в комнату. Значит, ты еще хочешь этого? – судя по искоркам в ее глазах ответ обещал быть положительным.

– Да. Мне все надоело. Хочу свалить от них всех на целый день, – Муза тянется к моим губам, но я опережаю ее и лишаю фею возможности дышать первым. К голове приливает кровь, и она тихонько стонет. Я уже теряю голову и валю ее на кровать, все сильнее отвечая на поцелуи. Муза не сопротивляется, когда я прохаживаюсь по ее открытым ключицам. Ее тело будоражит, ее тело заводит. Как раньше. Мысленно я уже имею ее в разных позах, с разными подходами и выражениями лица.

– Так давай свалим, – я не смотрю Музе в глаза. – Давай свалим ко всем чертям. Свалим туда, где эти придурки не смогут найти нас. Исчезнем из зоны доступа.

– А если Селина выпустит новых монстров?

– Ну должна же и она когда-нибудь отдыхать, нет? И потом, мир не переломится, если мы один раз его не спасем, – замечаю я. Муза вроде как хочет возразить, но я просто не даю ей. Интенсивнее. Глубже. Ритмичнее. И я говорю всего лишь о простых поцелуях с человеком, который снова нереально заводит. Прижиматься губами к другим губам и наслаждаться телами друг друга – нет, вы когда-нибудь ощущали что-то более крутое?

– Ладно, черт с тобой, – смеется Муза. И мы телепортируемся прочь, оставляя свои мобильники на моей прикроватной тумбочке. Даже если очень сильно захотят нас искать – не найдут.

***

– Триэнты, вампиры… Дракон, что еще скрывается в этом Легендариуме? – я растягиваюсь на траве и морщусь, потому солнце просто адски бьет в глаза. Вроде как в такие дни должны концентрироваться тучи: естественные испарения, бла-бла-бла и прочая научная херня, вот только кусок расплавленного золота сверху занимается очень толстым троллингом.

– Мы не знаем, – Муза лежит тут же, в коротком летнем платье.

Итак, мы достигли цели и переместились прочь от Магикса. Хрен знает куда. В место, которое видела Муза во сне. А где оно, на какой планете? И существует ли вообще? Нет-нет, я просто пытаюсь сохранять меры самой элементарной предосторожности.

– Нет, слушай, серьезно. Я заподозрил неладное еще тогда, когда выяснилось, что последняя фея Земли обретается в родном городе Блум, а теперь тут и ведьма, вычитывающая всякую жуть, которая оказывается подругой Блум, и, Дракон возьми, полоумная бабка, хранящая эту книжку. Почему их притягивает в Драконом забытый городишко?

– Драконом забытый городишко около берега моря, – Муза улыбается и пальцем проводит по моим губам. – Городишко с заводами, туристами, крутым музыкальным продюсером и прекрасными пляжами. Мне кажется, что у нас немного разные представления о…

– О да, продюсер – это вообще самое важное.

– Рив, – морщится Муза. Понимаю. Джейсон Куин – такая тема, которую хочется забыть и к которой стараешься не возвращаться, но он, такой гад, все равно где-нибудь да вылезет. Земное криминальное прошлое моей девушки. Джейсон Куин – это тот сорт воспоминаний, от которых остается неприятный осадок, хотя вроде бы уже все давно утрясли и забыли.

– Да ладно, спокойно, давно уже забыли и проехали.

Мы лежим на лугу. На мягком лугу с нежной травой и цветами, от запаха которых голова ходит кругом. Вокруг качаются ало-сочные, тепло-желтые, нежно-синие, приглушенно-фиолетовые и ярко-белые бутоны. Периодически дует морской бриз. Впервые вижу такую картину: мы лежим на лугу, на небольшом холме. Стоит подняться, пройти еще чуть-чуть – и увидишь чуть подальше, что холм обрывается, а зеленая трава немного свисает над соленой водой. Муза переместила нас на берег неизвестного океана неизвестной планеты.

Океан… Задумываюсь и улыбаюсь краешками губ.

Муза прослеживает направление моего взгляда и все понимает.

Поворачивается ко мне и смотрит в мои расслабленные глаза. Нервничает. Хочет что-то сказать. Киваю, мол, все нормально, истерику не устрою.

– Ты… Ты ведь не злишься на меня? – как-то подавленно спрашивает она. Приподнимаю одну бровь: а с хера ли? – Я ведь была с Сирениксом.

– И? Ты же не сама к нему в объятия прыгнула. Я вроде бы не придурок и понимаю, что он тебя изнасиловал.

– Знаю… Однако… Я просто много думала об этом потом, – вздыхает Муза. – Просто… Я думаю, почему он стал таким. Жестоким, холодным, даже бессердечным. Я вспоминаю его взгляд, его слова, а потом – твой рассказ, и мне кажется, что мы с тобой видели два разных Сиреникса. Чтобы он так просто явился тебе и предложил увидеть Набу, просто так взял тебя в Бескрайний и даже не мучил… Я не понимаю его.

– Поверь, я тоже, – ну да, пришлось опустить некоторые детали. Просто тайну паладина Торена я решил Музе не открывать. Потому что это – личная тайна Сиреникса и Дафны. Совершенно не нужно, чтобы в нее влезали посторонние люди.

– Мне кажется, он нуждается в помощи, – заявляет Муза на полном серьезе.

На что я не сдерживаю смешок.

– Вот уж не думаю. Муза, Сиреникс – это чертов змей, который старше нас всех вместе взятых во много раз. Да ему тысячи лет. Хочешь сказать, что все это время он совершенно не знал, как жить? Сомневаюсь.

– С чего ты бы вдруг его защищаешь? – с неожиданным интересом смотрит на меня Муза. Смотрит, облизывая яркие губы, и мой член начинает напрягаться. И сам не замечаю, как мои руки уже поглаживают ее живот. – Нет, сначала ответить на вопрос.

Чертова женщина.

– Не защищаю, просто когда был в Бескрайнем… Короче, даже мне понятно, что Сиреникс – не человек ни разу, он думает иначе и живет иначе. Ты думаешь, что понимаешь его? Да вот хрен тебе. Ни я, ни ты – никто его не поймет.

– Ну не знаю… – Муза тихонько поглаживает мои волосы, и хрен я ей признаюсь, что меня от этого просто штырит. – Просто он странен.

– Слава Дракону, что вы все же избавились от него. Одной проблемой меньше. Блумикс же не достает?

– Вроде нет, – отвечает Муза. – Мификс тоже. Все хорошо. Абсолютно хорошо, – она задирает руки, обнажая гладкие подмышки. Удивительная особенность этой феи: на каком бы ярком солнце не была – особо не загорит. Хоть целый день может проваляться в шезлонге, а кожа максимум легким румянцем покроется. Совсем легким. Мелодийцы, чтоб их.

– Ну вот и отлично. Может, этот Сиреникс вообще один такой был, – усмехаюсь и переворачиваюсь на живот. Муза по-прежнему лежит на спине, чуть повернувшись набок. Мы смотрим друг в другу глаза. Нет – просто смотрим и дышим почти в унисон.

Минуты бегут себе неспеша. Честно, я абсолютно без понятия, сколько мы здесь лежим. И мне это… Даже нравится. Ловлю себя на мысле, что вот так просто свалить от всей честной компании хрен знает куда и ничего не делать, освободить голову от всяких тревожных мыслей – самое лучшее, что только можно сейчас придумать.

Никаких Селин с Легендариумами, никаких Трикс с явным недотрахом (ну а почему еще они так сильно агрятся и нападают даже в самых идиотских ситуациях?), никаких Эльдор, новых превращений, других измерений и прочей херни. Я не против волшебства, но когда оно начинает выходить за рамки определенных понятий, я предпочитаю оставаться в стороне.

Мы с Музой лежим и смотрим друг на друга. И не замечаем, как соединяемся губами и начинаем двигаться в одном ритме. Такие поцелуи – вещь странная. Ни о чем не думаешь, а просто ловишь кайф. И сносит крышу. Ближе, ближе, и мозг отключается напрочь. Я думаю лишь о том человеке, чей язык сейчас чувствую на своем языке. Глаза закрыты, и я наслаждаюсь моментом. Небо, тишина, луг и те редкие минуты, когда мир не пытается вовсю доказать, что он дерьмо.

Без слов я обнимаю ее и прижимаю к себе, подваливаю под себя и слышу ее тихое “а-ах!”, еще больше расслабляюсь и приспускаю лямки ее платья. Открываю глаза и вижу, что черные волосы Музы разметались по зеленой траве, а сама она с некой хитринкой взирает на меня, потом осторожно приподнимает указательный палец, с которого сползает серое заклинание и просачивается в меня. Предохраняемся исключительно с помощью магии! Еще одним щелчком фея наколдовывает легкое покрывало под нами. Тоже верно. Трахаться на земле, пусть даже и на таком лугу, – себе дороже.

Муза возится с моими джинсами, пока я уже выученным движением легко стягиваю с нее платье. Кружевное белое белье – да ты прям подготовилась. Она приподнимается на локтях, затем усаживается поудобнее и целует меня прямо в губы. Смело. Сильно. Хочешь со мной потягаться? Это похоже на борьбу, на своеобразную игру. Но что делать, если все внутри сходит от желания?

Я обхватываю ее за спину и легонько массирую, а она путешествует по моей шее, поднимаясь до самого затылка и начинаю его поглаживать. По голове тут же радостно бегут мурашки. Дра-а-акон… Чаще всего мурашки бегут от холода, но в таких ситуациях… Если они возникают произвольно, на голове, черт, это нереальный кайф. Закрываю глаза и издаю тихий стон.

– Приятно? – смеется Муза.

– Ну еще бы, – снова поглаживания, и новая волна бежит по голове. Эрогенные зоны – великая сила.

Одним щелчком пальцев Муза убирает с себя и трусы, и бюстгальтер, оставаясь обнаженной, стройной и невыносимо притягательной.

Я с силой опускаю ее на покрывало и нежно посасываю ее груди, облизывая твердеющие соски языком, чуть-чуть прикусывая их. Муза не сдерживается и стонет, инстинктивно сжимая ягодицы. Это – приятно. Но это – и своего рода боль, препятствие, которое хочется сбросить.

Постепенно спускаюсь ниже, чуть задерживаясь на пупке, и старательно лижу его, и смеюсь про себя, когда гладкий мраморный живот подо мной приподнимается резко, словно в припадке. Муза порой не выдерживает ласк и начинает пружинить. Но от этого становится нереально круто. Спускаюсь еще ниже и останавливаюсь на том месте, от прикосновения к которому она просто дрыгаться начнет. Чуть-чуть раздвигаю пальцами мокрые складки и припадаю к ним языком. Делать куни нужно тонко и осторожно. Сначала по краям, потом – рядом с клитором, чуть лаская его. И под ним, под ним – вот что дарит нереальное удовольствие Музе. Она не стесняется и стонет громче.

Громче. Интенсивнее. Я же заканчиваю с клитором и иду уже ниже, к тому месту, откуда и начинают все неприятности всех женщин. Прикасаюсь аккуратно, медленно, потому что сначала Муза инстинктивно тянет руку, пытаясь убрать меня, вторгающегося на запрещенную территорию. Инстинкт самозащиты женщин, что ли? Есть ли у них такой? А не насрать ли мне вообще сейчас?

Полизываю заветные складочки все сильнее, и то, ради чего я стараюсь, не ждет долго: всегда пропускаю, когда из Музы выделяется смазка. Я всегда любил этот момент. Потому что слизывать соленую жидкость мне нравится. Есть придурки, которые это ненавидят. Ну, может, и не придурки, это их дело, а я лично тихо балдею, пока вбираю в себя заветные капли. Так и хочется выпить, так и хочется съесть.

Смазки выделяется больше, нужное место я еще и сам увлажняю с помощью языка, параллельно применяя пальцы, тихонько двигая под клитором. Стоит ли говорить, что Муза уже орет? Она достаточно чувствительна, потому и реакция у нее… Бурная. Зато всегда понятно, когда она реально возбуждена. А мне только это и надо.

У меня-то самого уже давно стоит. Я тихонько отстраняюсь от Музы, которая еще шире раздвигает ноги и смотрит на меня с неким безумным взглядом и вхожу в нее, вхожу в ее тело, которое уже начинает сокращаться. Дальше – исключительно дело техники. Мы работаем вместе ради удовольствия и ради того самого момента. Я толкаю сильнее, а Муза двигает бедрами, двигает телом, двигает ягодицами, и первоначальная боль постепенно перерастает в приятные импульсы.

Муза кричит, и я стону от напряжения, толкая все сильнее и сильнее.

А потом случается то, чего мы оба ждали. Мы кончаем. Одновременно, даже почти с единым криком. Я – внутри нее, она – истекая вязкими соками. Я жду, пока ее пружинящее тело немного расслабится, после чего медленно и аккуратно выхожу, не сдерживаясь и все же снова припадая ртом к ее половым губам, чтобы слизнуть солоноватой жидкости. Но у каждого свои фетиши и степени извращения, что поделать.

Мы оба тяжело дышим. Мы оба лежим обнаженные. Мы оба, черт возьми, держимся за руки и смотрим то друг на друга, то в небо.

– Рив… – тянет Муза. – Это было круто.

– Знаю.

Мы не говорим друг другу слов любви. Потому что знаем, что ее нет. Хотя, может быть, со стороны Музы что-то и есть, а вот у меня… Не понимаю. Слова Сиреникса не выходят из головы. Однако я не чувствую того, что должен в теории чувствовать.

Но сейчас мне дико на это все равно. Сейчас, в данный момент, мне плевать, потому что мне отчаянно круто и хорошо. Это вечером я буду ломать голову на эту тему, а сейчас… Хочу ли я ее, просто ли я привязан к ней, или реально люблю – да какая кому разница?

Нам это нравится. Нам круто и охеренно. А остальные пусть сосут.

– Нам надо так почаще… Валить от них.

– Согласна, – в глазах Музы пляшут удовлетворенные чертики. – Когда в следующий раз?

– Да хоть завтра.

Потом мы лежим, болтаем, целуемся и просто наслаждаемся одиночеством. Часы бегут один за другим, и только к вечеру мы возвращаемся в Алфею и Красный Фонтан, где нас ждет легкий нагоняй от друзей за то, что слиняли без предупреждения. Да не ваше дело.

Вечером я, на удивление, голову над вопросом, люблю ли Музу, не ломаю, а сразу засыпаю. И мне снится сон. Огромная, несколько антропоморфная бабочка с розовыми крыльями смотрит на меня вполне человеческими глазами и шепчет:

– Скоро грядут перемены.

И кто ж знал, что вскоре они реально настанут.

========== Стелла. Дружба по Фрейду ==========

Стелла красит губы и подводит густо глаза. Больше фиолетового, больше темных цветов – долой школьную форму, долой тупые коллекции, которые она штампует пачками. Только нормальная одежда, только взрослая девушка. Долой детское поведение – только кошачья грация. Яркие губы улыбаются. В зеркале отражается прекрасная девушка, молодая девушка. Фея света до дрожи радуется, что живет в комнате одна – нет соседок, которых боишься разбудить ночью, которые могут что-то запоздрить и пристать с расспросами. В ее комнату никто не войдет без стука, никто не застанет ее врасплох. Стелла слишком хорошо знает себе цену и щелкает пальцем.

Свет гаснет.

Магия, как ни крути, хорошая штука.

Вздыхая, фея проводит ногтем, покрытым фиолетовым лаком, по чистому стеклу и слушает тихий скрежет. Кого-то такой звук раздражает. А ей вот нравится, нравится до дрожи в животе.

Стелла чувствует за собой чье-то присутствие и улыбается. Он пришел по ее душу, пришел ее навестить, пришел проведать фею, которая окончательно себя потеряла. Пришел, но таковой не найдет. Она оборачивается.

На кровати сидит Мификс, сидит, прикрывая крыльями срамоту, будто стыдится, хотя Стелла знает, что птица – хитрющая, стыд с ней давно разминулся и даже не здоровался за руку. Птице чужды манеры, чуждо что-то хорошее, она вообще сама по себе.

Стелла знает: Мификс приходит частенько. Любит посмотреть на своих носительниц, погладить их волосы и полюбоваться стройными телами. Он и к ней приходил. Ребенок в теле девушки, ребенок, который ничего не заметит. Не заметит, как птица гладит тело, мнет груди и прохаживается по животу. Как ласкает то, что разрешается трогать лишь Брендону.

Стелла спала, а Мификс совершал преступление. Но однажды ему не повезло – она проснулась. Фея улыбнулась, встретившись взглядом с маской, улыбнулась и швырнула его в противоположную стену мощнейшей атакой. Понимала, конечно, что куда ей – обычной фее! – до невообразимо крутой трансформации, которую она впустила в себя добровольно. Мификс удивился ясно, не ожидая такого поворота событий, готов был идти в атаку, но Стелла покачала головой и превратилась в Блумикс.

– Умненькая блондинка, – промямлил Мификс, улепетывая куда подальше, пока Стелла награждала его зад светом тысячи солнц.

Потом он пришел через неделю, но фея уже ждала его, сидя на кровати, при всем антураже, с коварной улыбкой и жезлом Солярии наготове. Вот тогда они и договорились.

Сейчас она смотрит в зеркало и видит в темноте его маску, видит усмешку с оскалом золотых зубов, которые и сейчас блестят. Он тщательно прикрывает срамоту, придуривается – вот зараза же! – и шифруется. Мификс и Стелла, в этом они похожи. Оба шифруются. Оба скрываются.