Текст книги "В этом мире еще можно удивляться (СИ)"

Автор книги: МаККайла Лейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

А внутри зажигается что-то дико новое, буйствующее и бесконечно счастливое.

========== Ривен. Трудовые будни бармена ==========

Если бы на первом курсе мне кто сказал, что я буду работать барменом, я бы его послал. Далеко и надолго. В прочем, на первом курсе я послал бы всех вне зависимости от того, что бы мне предложили или сказали. Но вообще, я и сейчас всех посылаю. Разве что реже и чуть мягче.

Я и работать барменом? Ха. Никогда не видел себя в этом амплуа, но жизнь часто машет ручкой.

Бармен должен быть терпеливым. Бармен должен уметь выносить общество любых придурков. Бармен должен быть доброжелательным. Умеющим найти контакт с каждым клиентом. Коммуникабельным. Не нажираться на работе. И прочее, прочее, прочее.

Мы с этой профессией охренеть как далеко разошлись.

Меня видели уголовником, вором, мотающим срок, преступником или членом банды. Но барменом? Да не в жизнь.

Однако я здесь. И дискомфорта не испытываю.

Мне нравится стоять за барной стойкой. Нравится смешивать коктейли и разливать алкоголь. Нравится проводить часы, наблюдая за тем, как решаются человеческие судьбы. Нравится говорить с теми, кому отчаянно хреново и надо бы излить душу, а кроме меня некому. Им все равно, по сути, что я скажу. Им важно высказаться. Я это понимаю. И слушаю всегда с непроницаемым видом.

Работать барменом – создавать атмосферу заведения, и кажется, у меня это неплохо получается. Дугги говорит, что у меня есть талант. Может быть. Во всяком случае, я ни разу еще не взвыл.

Здесь постоянно что-то происходит. Разрушаются парочки, вспыхивают чувства, разыгрываются жизненные драмы. Нет, тут не дерутся и не стреляют каждый день, однако именно в таких местах часто и принимаются решения. Каждый посетитель несет в себе свою историю жизни. Насыщенную, обыкновеную, но все же историю. И каждую из них можно найти интересной.

Но иногда бывают особо запоминающиеся смены. Как сегодня.

Заливаю последний ингридиент, обслуживаю очередную дамочку, заказавшую Дайкири, и вижу их еще у самого входа.

Я вижу их еще у самого входа. Такие сразу привлекают внимание: слишком яркие, слишком экзотические, слишком нереальные для такого места. Сразу нарекаю их про себя огненный и водяной.

Первый младше второго примерно вдвое. Я назвал его огненным, потому что и веет пламенем. От самых дверей. Его алые волосы ползут по спине шаловливыми языками и словно трещат, словно озаряют все вокруг. Второй же – вода. Спокойствие – холод, течение – время. Кажется, что с его рук сейчас хлынут спокойные волны, а сам он ляжет на пол озером.

Я догадываюсь, что эти двое едва ли являются людьми.

Они подходят прямиком к барной стойке и садятся на высокие стулья. Не то братья, не то друзья, не то даже любовники. Они кажутся невероятными, слишком нереальными для такого места. Их ауры словно светятся и кричат о том, что они прибыли из другого мира, но…

Самое удивительное, что этого словно бы никто не замечает. Эти двое маскируются. Не лезут на рожон. Стараются быть незаметными. Сливаются с остальной массой. Всего лишь одни из многих, кто проходит через рот-двери моего бара. У них отлично получается. Почти.

Огненный заказывает Языки Домино, а водяной – Лазурную Келли. Молча готовлю напитки, случайно встречаясь взглядом со вторым. Смотреть на него не особо уютно, хочется бросить вызов, но я давлю в себе желание и просто ставлю перед ними бокалы. Огненный провожает меня лукавым и оценивающим взглядом. На миг наши глаза встречаются.

Рубиновые и фиолетовые. В нем – некая отрешенность, во мне – человек. Не знаю, почему это вдруг стало важным. Обслуживаю дальнейших клиентов: пятница, как никак, их сегодня целая куча валит.

Через меня, как через шлюху, проходят десятки подростков, состоявшихся мужиков, заплаканных женщин, бородатых забулдыг, рогатых скотов, звероморфов. Волшебные существа сюда шастают редко, но тоже иногда заглядывают.

А огненный и водяной сидят уже несколько часов, почти не шелохнувшись. Они словно выпали из реальности. Меня они не напрягают, но что-то заставляет возвращаться к ним взглядом снова и снова. Спустя некоторое время я понимаю: они наблюдают. За людьми, баром и окружающим миром вообще.

А еще наконец-то я слышу их разговор.

– Они не понимают, – улыбается огненный.

– И не поймут никогда, – откликается водяной. – Ты ведь захватил ее?

– Захватил на огненные крючья. Она приходит почти каждый день. Наша дружба крепнет день ото дня. А ты с ней на острове?

– Она становится равной мне, – водяной говорит какими-то знакомыми интонациями, мне кажется, что будто бы я где-то слышал уже эти речи. Все вокруг наполняется морскими запахами. – Его посетил безумный.

– Но он выжил и легко отделался. Что-то будет скоро. Что-то, чего никто не ждет. Я буду видеть – вы нет, – поясняет огненный. И тут же словно пляшут языки пламени.

У меня кипят мозги. Либо психи добились расширения своих прав, либо я действительно отстал от жизни.

– Мы походим на них? Я похожу на них? – продолжает огненный, вновь потягивая очередные Языки.

Я делаю очередную Лазурную Келли. Да после такого количества эти двое должны уже валяться на полу, порицать правительство, искать женщин или хотя бы горланить песни. В общем, быть уже пьяными вдрезину. Но прошло уже несколько часов – а они такие же, как и были в самом начале.

Спустя несколько минут я четко для себя уясняю: на них не действуют алкоголь. Они пьют не для того, чтобы нажраться, залить горе или попробовать нечто запретное. Они делают это из-за скуки. Некий эксперимент: заказывай коктейли, сиди себе сиднем и смотри на людей. Смотри, как они меняются под действием выпивки. Как из трезвых становятся пьяными, вываливают наружи свои эмоции и свою злость. Становятся самими собой.

А эти двое даже себя не контролируют. Нет, у них вовсе не потрясающая устойчивость или что-то такое. На них это просто ни фига не действует.

Не стоит делать ошибок. Я пытался видеть в них людей. Но они ими никогда и не были.

Смотрю в глаза водяному и усмехаюсь.

– Здравствуй, змей.

– Здравствуй, Ривен, – мне бы опешить от такого. Ибо змей не называет по имени. Наш язык – слишком прост, сыр и невыразителен для него. Сиреникс не считает, что наши имена шибко подходят нам. Что поменялось? Я вырос в его глазах?

– Твое имя отражает тебя, наконец, – поясняет Сиреникс. Я смотрю на него, закатив глаза.

– А это Блумикс, так?

– Он говорил, что ты проницателен, – Блумикс чуть ли не растягивается на стуле без спинки. – Что верно, то верно. И тебя ждут перемены. Огромные перемены. Ты много узнаешь и много познаешь. Больше не скажу ничего.

Да я вроде как в предсказаниях не нуждался. Хватит с меня.

– Я в очередной раз могу тебе сказать, – вместо этого обращаюсь к змею. – Спасибо. Пусть и не теми методами, но ты помог ей разобраться в себе. Снова. И спасибо, что не так, как в прошлый раз.

– Та-что-раньше-гордилась нашла меня сама и попросила сама. Она думала, что может лгать и меня обмануть. Это не вышло. Но она упала вниз и взлетела наверх. Она узнала свое прошлое воплощение. Я всегда ее знал. И ты все ведаешь, это я тоже вижу.

– Так и есть, – киваю я. – Это немного шокировало, знаешь так. Ну да ладно. Суинь – это Суинь, а Муза – это Муза. Так что мне насрать.

– Я увидел то, что хотел, – объявляет змей. – Плыви волной.

– И гори огнем, – добавляет Блумикс.

А потом они растворяются. Вот прямо тут, в воздухе. Я моргаю, но вижу перед собой лишь пустые стаканы. Мне же не привиделось, нет? Зато замечаю, что, пока я с ними базарил, на соседний стул уже плюхнулась девушка и уронила

голову в руки. Когда она поднимает глаза, я усмехаюсь про себя.

Передо мной типичная би или даже лесбиянка. Короткие волосы, крашенные в ярко-алый, у корней уже просвечивает родной каштановый. Пирсинг на щеке, тоннели в ушах. Одета опять же типичнейше: клетчатая рубашка, джинсы, кеды.

Она словно читает мой взгляд.

– Ну да, по девочкам. А че, осуждаешь? – каждое слово – нападение и защита, пуля, летящая из пистолета. Не успеваешь перезаряжать.

– Вообще нет. Дело каждого, – пожимаю плечами и жду, пока родит.

От нее уже несет характерным запахом. Видимо, уже где-то нажралась и теперь притащила свою задницу сюда. Скоро будет разговор по душам.

– Я по глазам вижу – врешь. Скажи правду! – да уж, точно уже на своей волне. У нее чисто пацанское лицо, хотя и достаточно женственное для мужчин, но грубое для женщин. Или это образ такой? Но некаченная бой-баба. Как их там… А, дайки. И откуда ведь только знаю это?

– А что тебе сказать? – хожу туда-сюда с невозмутимым видом, представляя Дугги. Иной раз странно себя ощущаю, протирая бокал или наливая коньяк в бокал, словно бы это не я.

– Осуждаешь же, да? Так мне насрать. Я точно такое же право имею на любовь, как и ты. В курсе, что мы гетерофобами быть можем, а?

– Всякое бывает, – отбрасываюсь нейтральной фразой. Но потом думаю, что с этой би можно и сразу все прояснить, поэтому выдаю, – но лично мне похрен. Трахайтесь, встречайтесь, создавайте семьи, только мне не навязывайте свои принципы. Ты по девочкам, и я по девочкам. Все довольны, всем насрать.

На нее моя речь явно почему-то производит впечатление.

– Вот теперь я даже тебя уважаю. Виски. Просто виски. Двойной, – говорит она и ждет, пока я молча преподнесу ей стакан. А затем выпивает залпом и просит еще. Наливаю. Мне-то не жалко, ты только оплати потом.

Кроме нее еще целая куча желающих выпить. С некоторыми перебрасываемся приветственными фразами. Меня уже знают, мне улыбаются, меня приветствуют. Некоторые местные забулдыги уже уважительно обо мне отзываются. Даже не знаю, что и думать по этому поводу.

Где-то через час би уже готовенькая. Смотрит на все вокруг мутным взглядом. Понимаю, что половину звуков уже не слышит. Она просит еще один коктейль, но я вежливо отказываю. Даже в этом деле надо знать меру. Мое дело – следить, чтобы посетители не перепивали. И в случае чего суметь отказать им в дальнейших заказах.

Я не хочу, чтобы какой-нибудь пацан отрубился у меня прямо здесь. В лучшем случае упадет на барную стойку. В худшем – кувыркнется назад и башкой об пол. Кровища и туева куча проблем. Нет уж, спасибо.

Точно ловлю момент, когда внутри нее созревает и она вываливает свой понос прямо на меня. Но мне привыкать. Слушаю. Тем более, сейчас мне и совет давать если что. Бармен – это вам еще и ваш личный психолог. Конечно, я не собираюсь разбирать с ней ее ситуацию, но общими фразами отделаться надо.

“Всегда говори с клиентом. Слушай клиента, будто это твой товарищ. Но и дистанцию держи, не переходи дальше установленных границ”, – поучал меня Дугги.

– Меня вообще зовут Джордж. И посрать, что мужское имя. Джордж и все, – выдает би.

Пожимаю плечами, обслуживаю местного пьяницу и возвращаюсь к тому, что заготавливаю партию бокалов для следующих коктейлей.

– Мать назвала Джорджиной, хотела меня сделать девочкой. Типа юбки-платья, но я ненавидела все это. Вообще телок не переваривала. Знаешь, все эти разговоры о шмотках, косметике. Тупые курицы без мозгов в голове. Я с ними не могла. С парнями тусовалась. Но они меня типа никогда не привлекали. Вообще.

Занимаюсь своей работой, но все же посматриваю на Джордж и киваю, показывая, что внимательно слушаю. А ее тем временем развозит еще больше.

– Мы с матерью вообще друг друга ненавидим. Вечно орем и сремся, но все равно миримся. Мне девятнадцать, я еще собственного жилья не имею. Коплю, работаю. Скоро свалю и буду жить с ней. Вернее, хотела жить. А ей, прикинь, насрать!

– Это, блин, наверное, хреново! – поддерживаю ее я, потому что прекрасно понимаю, что ей сейчас надо услышать. И попадаю в самую точку.

– И не говори! – кивает Джордж. – А имя у нее… Офигенное! Иоганна. Вот ты где-нибудь такое слышал, а? Не, наверное. Мы вообще с ней на вписке познакомились, я тогда со своей бывшей в край посралась и поперлась на другой конец города от злости. Трахнула первую попавшуюся, не пожалела. Она там тоже была. А потом у нас завертелось как-то. Она ведь тогда занята была… А я ее отбила. Та девушка мне вообще глаза чуть не выцарапала, а ей в рожу дала, и она больше не заявлялась. Иоганна стала моей. Слушай, ну будь другом, налей мне еще? Нет?! Ладно.

Ко мне обращается молодой парень, просит обслужить его. Делаю ему коктейль, парень уходит к своей компании за одним из столиков, я снова возвращаюсь к Джордж. А она будто бы ждет меня.

– И что же было дальше?

– А дальше срались мы адово. И любили друг друга также. Иногда по нескольку раз на дню ссорились. Только мне именно такие и нравятся. Иоганна вообще у меня такая… Она охеренная, чувак. Тебе просто этого не понять. Я не люблю овечек. Мне нравится, когда она закатывает истерики, когда срется, когда мы катаемся по полу и дерем друг друга за волосы. Не люблю доступных. Мне нравится бороться. Она раньше тоже активом была, как и я, но я ее сломала. Вот тупо сломала и себе подчинила. Но она сопротивляется.

– Я тоже не люблю тихонь, – киваю я. Джордж сияет, словно нашла понимающую душу. И совершенно забывает о том, что чуть ли не орала о том, что я ее тут ненавижу.

– Во-о-от, ты меня понимаешь, чувак, – кивает она. – Только блин. Фишка в том, что этой стерве, походу, на меня в последнее время срать. Она мне два дня назад знаешь, что заявила?! Что у нее, нахрен, чувства ко мне начали пропадать! Ну я ей и заявила, что все, блин, эти чувства ее выкину, по стенке размажу и верну так, что она еще долго жалеть будет. А сегодня вообще ахтунг. Мать меня из дома выгнала. Снова. Только теперь реально и по-настоящему. А Иогнанна трубку брать отказывается. Я свалила, мне идти особо некуда. Вот хоть нажрусь. Вообще хочу сдохнуть, чтобы она увидела и пожалела, что вообще тогда про остывшие чувства сказала мне! – вот черт. Кажется, я немного упустил момент. Либо такое слабое восприятие.

В любом случае, Джордж развозит окончательно, и она начинает нести уже бессвязный бред. Что-то про Иоганну, стерву-мать, свою несчастную жизнь, что несмотря на наше толерантное общество, гомофобов везде хватает, что гетерасты – сволочи, что Иоганна – сволочь, не отвечает на телефон, что сейчас она останется спать на улице. И пусть ее там убьют, ей будет похрен, как всем насрать.

Люблю оптимистов.

Но с ней срочно надо что-то делать. Желательно – выдворять срочно и лучше к этой Иоганне. Я уже обдумываю, как бы получше обыграть ситуацию, как дверь бара открывается и входит Муза.

Вот ее я узнаю из всех этих посетителей. Пусть в Музе нет такой ауры, как у того же Сиреникса, но она как-то движется… По-особому. Или я так воспринимаю? В любом случае, я автоматически улыбаюсь и припечатываюсь руками к стойке бара, стреляя глазами, что да, заметил. Джордж оборачивается и тоже замечает Музу.

– Твоя, да? Крутая телка.

Моя смена заканчивается через полчаса. Потом придет Пол и сменит меня здесь, а я пойду отсыпаться, то есть трахаться.

– Привет-привет, – Муза сегодня в том же костюме, с тем же конским хвостом, в общем, именно такая, какой я увидел здесь ее в первый раз. Красные лодочки ровно постукивают каблуками об пол.

– Муза, на пару слов, – я нагибаюсь к ней и шепотом, чтобы Джордж не услышала, обрисовываю ситуацию. Муза кивает и подсаживается к лесби, и между ними закручивается разговор. Через несколько минут Джордж уже считает Музу своей в доску и сообщает, что просто ненавидит Иоганну, что та подарила ей столько дерьма, но ведь это – любимая женщина, за которую стоит бороться. Стоит, соглашается Муза. Вот только как бороться за чувства той, которой на тебя насрать? Джордж недоумевает. А потом шлепается на барную стойку и начинает что-то скрежетать себе под нос.

Да уж, тут пора принимать действенные меры. Муза что-то спрашивает у Джордж, потом находит стоящий на полу рюкзак, порывшись в нем, достает мобильный и набирает номер. Как понимаю, Иоганны. Ставит телефон на громкоговоритель. Так, чтобы разговор слышали мы оба. Та берет трубку после нескольких гудков.

– Алло? – начинает Муза.

– Джордж, мне посрать на всех твоих шлюх, которых ты там к себе привела, отвали от меня и больше… – раздается на том конце трубки, но Муза перебивает разъяренную Иоганну.

– Прошу простить меня, ситуация очень важная. Джордж сейчас в баре и в весьма плачевном состоянии. Ей некуда идти – как мы понимаем, ее мать выгнала из дома. Она постоянно зовет тебя. Здесь все реально хреново. Мне пришлось пойти на крайние меры.

– Черт, там риалли все так плохо? – сразу меняется Иоганна. – Черт, черт, черт! Где она?! Никуда ее не выпускайте! Я сейчас приеду!

– Вообще-то, я тоже собирался сваливать и могу ее подвезти. Не бойся, я свой, в теме.

– Терри?! – вот уж кого, а его я точно не ожидал тут увидеть. И все же это Терри собственной персоной. С теми же длинными волосами. Вообще не изменился с тех пор, как признался мне в своей офигенной любви. Но после того, как мы с ним сходили прогуляться, больше не возникал. Муза его узнает и смеется, глядя на меня. Ну да, я ж ей сообщал про “свидание”.

– Ага, он самый. Дай мне трубку, – просит Терри Музу, и она без колебаний дает. – Я просто видел всю эту ситуэйшн и предлагаю свою помощь. Да, я в теме, – он отключает громкоговоритель. – Ну би, да. Не волнуйся, я закажу такси и довезу ее. Давай адрес. Что? Окей. Телефон оставлю у себя. Встретимся у подъезда. Поможешь ее забрать. Я позвоню, как мы тронемся, – Терри сбрасывает.

Мы втроем переглядываемся. Джордж смотрит вокруг потерянным взглядом.

– Я ненавижу ее! – заявляет она.

– Зато скоро ты ее увидишь, – обещает Муза.

Я заказываю такси, мы ждем его около семи минут. Терри успевает немного побазарить с Джордж, нам звонят, сообщают, что машина у входа. Муза помогает Терри поднять Джордж со стула, но та внезапно вскакивает сама и поворачивается ко мне.

– Слушай, чел. Ты реально крутой. И самый нормальный. В смысле: ты, канеш, не в теме, но тебе можно доверять. И девушка у тебя классная. Береги ее. Вот у вас реально видно, что любовь, – а затем ее подхватывает Терри и выводит из бара, прощаясь с нами. Мы смотрим им вслед, а потом переглядываемся и облегченно вздыхаем.

– Вот и сбагрили, – усмехаюсь я.

– Точно, – кивает Муза.

А через некоторое время приходит Пол, сменяет меня, я беру свою сумку, и Муза телепортирует нас на квартиру, которую я снимаю с Дугги. Его самого нет, видимо, с очередной девкой кувыркается или с друзьями пошел гулять. Но раз его нет – значит, до утра не появится. Значит, квартира наша. И я могу хоть тусу тут устроить – да только не с кем. Зато у меня есть Муза.

Пока она обустраивается, я принимаю душ и жду, когда она сделает то же самое.

А потом, когда Муза выходит, не сдерживаюсь и валю ее на кровать. От ее волос пахнет персиковым шампунем, а от тела – приятным и тонким шлейфом духов. Муза сама уже вся горит, освобождаясь от одежды. Она щелкает пальцами, ускоряя процесс, и вот мы уже скрещиваемся друг с другом, соединяясь в поцелуях. Еще. Еще. Больше. Каждый поцелуй – пытка. Каждый поцелуй – потребность. Момент, когда не хочешь отпускать человека.

Отрываться от губ – невыносимо. Короткий миг, и сильнее, и глубже, и отчаяннее. Но я все же заставляю себя и, держа Музу за волосы, откидываю ее голову назад, отчего тонкая шея вытягивается и чуть-чуть дрожит от стучащего пульса. Засасывать кожу – даже еще больше приятно. Припасть губами. Глубже и глубже. Чтобы потом остались следы. И знающие люди сказали: ну ни хера он ей засос поставил!

Странно, что я обходился без этого всего раньше.

Теперь рамок нет и ничего не сковывает. Сомнений больше нет, всякая дрожь давно выветрена.

– Я тебя люблю.

Я не спотыкаюсь, говорю уверенно, и мне не кажется это приторно-сладким. Я говорю это, потому что горит душа.

– И я тебя, – задыхается она. – И я тебя люблю.

Дальше все происходит по накатанной дорожке. Эта девушка горит подо мной так, как и должна была всю жизнь. В голову почему-то лезут воспоминания о самом первом сексе, когда я все делал медленно и чтобы ей только особо не навредить. Мелодийки – существа чувствительные. Но когда они хотят трахаться, их ничто не смутит.

Абсолютно.

Муза дышит часто, с легкими стонами, пока я вхожу в нее. Пока двигаюсь в ней. Сегодня мы как никогда чувствуем себя единым целым. И отчаянно хочется кого-нибудь спросить: ну вот что может быть правильней? Что?

Ответ, по-моему, очевиден.

Я делаю ей куни и глажу ее нежные ноги, которые чуть дрожат, которые так притягательно раздвинуты. Я наслаждаюсь процессом. Не особо многие парни любят делать то, от чего сейчас кайфую я. Но ведь у каждого есть свои маленькие фетиши, верно?

Зато потом в награду получаю минет. Муза умеет его делать – ну еще бы. Столько лет тренировок. А потом я снова вхожу в нее и двигаюсь ритмично, пока не дойду до самого пика.

Я слушаю, как Муза тихо стонет, пытаясь отдышаться, да и сам стараюсь привести мысли в порядок.

Но если уж кровь кипит, если процесс запущен…

Мы неистово целуемся, ласкаем друг друга.

Нам даже удается сделать то, что случается весьма редко, – кончить одновременно.

После этого мы оба падаем на кровать, пытаясь отдышаться, чувствуя себя абсолютно пустыми и заполненными одновременно и на остатке сил отрубаемся. Обнаженные, уставшие, но довольные.

Любовь и не такое еще творит, господа!

========== Ривен. Все танцуют локтями ==========

Знаете, что такое ночная смена? Вечером они еще хотя бы есть. Особый пик приходится на два-три часа ночи. Они заваливаются в бар, смотрят на меня, словно на спасителя, и просят налить им выпивки. А вот к утру бар пустеет. Особенно тяжко с пяти до восьми утра. Ровно в восемь наша забегаловка закрывается, чтобы снова распахнуть двери в три часа дня.

Утренние часы – адские часы. Редкие посетители, слоняешься от безделья. Перебрасываешься парой слов с официантами, администратором и прочим персоналом. Но особо болтать я не люблю. Чаще стою, наблюдаю за пустыми столами и размышляю.

О жизни, о звездах, о стояках.

Но в шесть утра ко мне в бар заваливается Терри. Подозрительно счастливый. Прошло уже чуть больше недели с тех пор, как я его видел, когда он неожиданно вызвался конвоировать Джордж к ее девушке. А сейчас-то он какого хера приперся?

Нет, я не забыл, что он в свое время пускал на меня слюни. И потому меня это слегка напрягает. Хотя, надо сказать, за эти полтора месяца что-то во мне успокоилось и подостыло, поэтому всех этих би, лесби и геев я не то чтобы стал яро поддерживать, но… Раньше мне было срать, и я приходил в фактическую ярость, особенно когда ко мне лезли всякие гомосеки. Сейчас мне действительно срать.

Я просто о них не думаю. Ну… Почти.

И все-таки тот факт, что Терри пришел сюда в такое время, именно, черт, сюда, навевает на определенные мысли.

– Привет, – он плюхнулся на стул. – Налей просто сока, я ненадолго. Просто проходил мимо, решил зайти.

– Привет-привет. Конечно, не мое дело, но какой нормальный случайно ходит по улицам в шесть утра? Особенно на каникулах?

– Да я от Джордж, – машет рукой Терри.

Мои глаза лезут на лоб. Так. Это уже интересно. Наливаю ему полный стакан и ставлю на стойку, Терри сразу же хватается за него и залпом выпивает прохладную жидкость, ставит стакан на место и начинает:

– Мне кажется, ты определенно порадуешься, услышав это.

Я чуть ли на месте не застываю. Подозрительность возрастает, но Терри, кажется, это будто бы не волнует. Он крутится на стуле, осматривает бар и попутно рассказывает:

– В общем, довез я эту Джордж до Иоганны, та довольно милой девушкой оказалась, меня поблагодарила. Окей. На следующий день мне внезапно позвонила Джордж, предложила погулять, типа, хочет посмотреть на чувака, который реально ей помог. Ну мы походили по Магиксу, побазарили, обсудили тебя немного пришли к выводу, что ты офигенный чувак, – я даже разворачиваюсь и ставлю локти на стойку, сжатыми кулаками подпирая подбородок. Делаю до невозможности заинтересованное лицо, от чего Терри слегка тушуется. Ну еще бы. Но мне почему-то весело.

– Ты продолжай, продолжай, – киваю я.

Терри понимает, что мое выражение лица – просто следствие скуки и ночной смены, расслабляется и начинает снова кидать в меня оглушительные факты:

– Потом мы нашли друг друга в инете, пообщались пару дней, вообще обо всем базарили. Она позвала меня на вписку с остальными радужными. Иоганна туда не пошла, потому что они опять разосрались, ну, в общем, мы там набухались и переспали…

Вот тут я реально чуть не роняю челюсть.

– Стоп. На минуточку. А ничего так, что Джордж – лесбиянка, а ты мне вроде как заливал, что ты натуральнейший гей?

– Ну, это… Да, – смущается Терри. – Вообще, так и есть, но оно как-то само. Просто, ну, в общем… После этого мы вообще посрались с ней капец как, а потом снова пошли на одну вписку и…

– Снова трахнулись?

– Да, – вздыхает Терри. – Не понимаю, почему так, но, в общем… Вроде как они сейчас расстались с Иоганной и мы теперь типа встречаемся.

Поигрываюсь чистым бокалом. Геи и лесбиянки трахаются друг с другом – это норма в современном обществе. В который раз убеждаюсь в том, что алкоголь всех выводит на чистую воду.

– Я думаю, ты теперь будешь рад, ну… Что все вышло именно таким образом, – сияет Терри. Я киваю. Ну хоть один педик не будет мечтать о моей жопе. Рой, может, и хотел заявить свои права, да только я вовремя сменил все номера. И вовремя свалил. Ладно, окей, педики тоже имеют право на счастье. Но не со мной.

Потом мы еще немного базарим с Терри, и где-то минут через двадцать он уходит, а я снова остаюсь в одиночестве. Не думаю, что в утро вторника особо много желающих припрется утолить жажду хорошей выпивки, поэтому вполне можно организовать себе компанию.

И ожидаю ее после семи часов утра, надеясь еще немного поглазеть на столы и подумать о смысле жизни, но мои планы коварно нарушаются хлопающей дверью. Поднимаю глаза и чуть не раскрываю рот, ибо в бар входит нечто. Нет, некоторые магические существа тоже за барной стойкой посиживают, но такого я вижу впервые.

Нечто представляет из себя полного старика красного цвета с головой в форме, не ошибаюсь, пня. Голубые глаза смотрят из-под косматых грязно-желтых бровей, а такого же цвета борода спускается по плотному животу. На старике нет одежды, ибо он едва ли человек. Я могу сказать, он даже гораздо больше дедков-забулдыг, которые иногда тут ошиваются.

Он садится за барную стойку и смотрит на меня так, что невольно ощущаю себя нашкодившим внуком. Да только хрен: я прошел экспресс-психоанализ от Мификса и получил определенные бонусы. И не сдох в Бескрайнем. Потому невозмутимо хожу туда-сюда, всякий раз представляя Дугги. Надеюсь, однажды научусь двигаться, как он: с полным ощущением собственного достоинства и определенного превосходства над всеми людьми. Словно плывет. Словно танцует.

Старик откашливается и заказывает Алую Слезу. Да, мне тоже интересно, кто все эти названия придумывал. Делаю, ставлю перед ним стакан и снова занимаюсь своими делами. Старик к беседе не расположен – да мне и пофиг.

Однако уходить он не спешит. Наоборот, сидит, словно ждет кого-то. Ну ничего. Когда время будет двигаться к восьми утра – вежливо сообщу, что мы закрываемся.

Время протекает в странной скуке, все дела уже сделаны, я начинаю ощущать себя чертовым перфекционистом, раставляя бутылки и бокалы настолько ровно, чтобы удовлетворить свое чувство прекрасного.

Внезапно хлопает дверь с характерным стуком, и я против воли улыбаюсь, потому что знаю, кто, черт возьми, пришел сюда. В семь утра вскочил и пришел ко мне, чтобы удостовериться, что, когда я приду к себе на квартиру, сразу завалюсь спать, а не буду зависать с чем-нибудь или где-нибудь.

Черт.

Муза в белой футболке, чуть открывающей грудь, в джинсах и кедах легко запрыгивает на стул рядом с красным стариком. Тот смотрит немигающим взглядом.

Теперь-то я точно знаю, что оставшиеся полчаса пролетят незаметно. Днем я отосплюсь, а вечером мы всей четверкой махнем в клуб. Лейле приспичило подвигать попой на танцполе, ибо она это дело до чертиков любит. Муза, ясен пень, увязалась за ней, Некс – тут и к Дракону не ходи. А я… А что я?

А я вопреки расхожему мнению тоже люблю подвигаться на танцполе, но исключительно под настроение и под определенным градусом.

– Ну как ты? – Муза устраивается на стуле со всеми удобствами и облокачивается на барную стойку.

– Становлюсь перфекционистом, – говорю я, поправляя последний бокал, и теперь чувство прекрасного удовлетворено полностью. Вот что делает порой с тобой работа.

Мы обмениваемся всякими любезностями и беседуем на отвлеченные темы. Вдруг я чувствую на себе пристыльный взгляд, поворачиваю голову и вижу, что красный старик очень внимательно смотрит на нас, что-то ворча себе под нос.

– Нехорошо. Очень нехорошо, – повторяет он, и что-то словно начинает сосать под ложечкой. Муза настороженно смотрит на старика, а он вдруг упирается в на своими огромными глазищами, и мне кажется, ну… Что он нас считывает.

Мы оба это понимаем. И оба застываем, предчувствуя что-то нехорошее.

– Много бед вы натворили, – голос красного перемежается со старческим кашлем. – Много натворите, если не остановитесь.

– Это вы нам? – удивленно спрашивает Муза.

Внезапно бар становится каким-то далеким, и мы словно сосредотачиваемся вокруг этого старика. Он становится очень серьезным и даже угрюмым.

– Вы неистинные, – бормочет он.

– В смысле? – честно, я не врубаюсь.

– Вы неистинные половины. Вы лишаете себя и своих настоящих половин истинной любви. Вы боретесь против природы, но ее не обойти. Вас разводят – вы снова сходитесь. Упрямство здесь ни к чему. Вы не обретете счастья, пока будете друг с другом.

Полминуты мы с Музой таращимся на это существо. И я выставляю самый логичный аргумент, против которого вот ни хера не попрешь:

– И че?

Старик, кажется, будто бы готов к такой реакции.

– Остановитесь, пока не поздно. Вам мало осталось времени. Не разойдетесь сейчас – заплатите большую цену. Нельзя идти против воли Дракона.

– Ну вот что, – я потираю руки. – Это все, конечно, охренеть как здорово, может быть, вы и правы, но нам как-то случайно вот четыре года было насрать.

– И это по меньшей мере странно заявлять об этом вот так, сразу же, – замечает Муза.

Старик смотрит на нас тяжелым взглядом, полным такой обреченности, что нам становится не по себе.

– Дай Дракон, чтобы вы поняли, дай Дракон, – бормочет он и… Исчезает. А платить никто не будет, не?

Мы с Музой тревожно переглядываемся. Утро испорчено странно повисшей тишиной и неприятным осадком, оставшимся от слов старика. Мы-то не сомневаемся в наших чувствах, абсолютно. Мы знаем, что нужны друг другу, чтобы там никто не болтал, но…