Текст книги "Опасные клятвы (ЛП)"
Автор книги: М. Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
– Это останется в тебе, – прорычал я ей на ухо. – Ты сохранишь мою сперму в себе, и ты забеременеешь моим ребенком. Моим наследник. Я буду абсолютно, блядь, уверен в этом, ты слышишь меня, жена?
Марика снова вздрагивает и кивает, не поднимая головы, ее тело дрожит вокруг меня.
– У тебя не будет возможности увидеть его снова, – жестко говорю я ей. – Что бы ни было между вами до этого, это будет последним. Ты моя. Моя жена. И для тебя не будет ничего, кроме того, что я решу, что ты будешь иметь.
Я снова ввел в нее пальцы, изгибая их, чувствуя жар ее киски и моей спермы на своей руке, когда она издала хныкающий стон.
– Я пытался дать тебе нежность. Теперь я просто дам тебе то, что ты должна была получить с самого начала.
Отойдя от нее, я отстраняюсь и застегиваю джинсы, глядя на ее все еще трепещущее тело, склонившееся над комодом.
– Ты останешься здесь, в этой комнате, – резко говорю я ей. – Я пришлю тебе еду позже. Завтра мы поедем домой.
И с этими последними резкими словами я отворачиваюсь от нее и выхожу из комнаты, чтобы отправиться на поиски Финна.
21
ТЕО
Я отдал Финну распоряжение, чтобы телохранителя отвезли на склад за пределами Дублина. Я мог бы уладить все дела в одной из хозяйственных построек на участке, но не хотел омрачать покой своего дома воспоминаниями о том, что я планировал сделать с человеком, посмевшим прикоснуться к моей жене или запятнать хоть один дюйм его кровью.
Что касается Марики...
Я крепко сжимаю челюсть, пока веду машину, пытаясь выбросить ее из головы. Я решил отказаться от услуг своего обычного водителя, надеясь, что самостоятельная поездка поможет мне прояснить мысли и привести себя в более рациональное состояние, когда придет время противостоять Адрику. Пока что этого не произошло. С каждой милей я чувствую все большую ярость, все большее желание отомстить ему плотью. Я никогда не получал особого удовольствия от пыток, каким бы жестоким человеком я ни был, но сейчас все иначе.
На этот раз я буду наслаждаться каждым мгновением.
Я паркую машину у задней части склада – обычный, неприметный черный седан, ничем не привлекающий внимания, и замираю у задней двери, пытаясь собраться с мыслями. Чтобы выглядеть хладнокровным, спокойным и собранным перед лицом человека, которого я хочу разобрать на части и насладиться его криками.
Глубоко вздохнув, я вхожу на склад.
Финн уже ждет меня там. Мужчина, который, должно быть, Адрик, сидит на стальном стуле с откинутой вперед головой, связанный по рукам, животу, икрам и бедрам ремнями, затянутыми с помощью трещотки. Его раздели догола и накачали наркотиками, и я вижу, как он начинает слабо подергиваться, поскольку действие наркотиков начинает ослабевать. Скоро он очнется, и я рад, что успел к этому времени.
Я хочу быть первым, кого он увидит, когда проснется и поймет свою судьбу.
– Он весь твой, – пробормотал Финн, поднимаясь на ноги. В его лице есть что-то неуютное, и я почти уверен, что знаю, что именно.
Финн – мой силовик, а также моя правая рука. Он способен на насилие и жестокость, которых я ожидаю от человека на этой должности, но он не получает от этого удовольствия. Не то что Николай Васильев, который в те времена, пока его не укротила жена, был известен тем, что после пыток мужчин посещал секс-клубы, принадлежавшие его семье, чтобы выработать адреналин.
В молодости я получал определенный кайф от власти, возможности причинять боль без последствий, держать в своих руках власть над чьей-то жизнью... и смертью, быстрой или медленной. Позже, в те ночи, я всегда обнаруживал, что хочу женщину. Но я никогда не трахал их, когда на мне еще оставалась кровь, как это делал Николай.
Слухи, конечно, ходили, и я их распускал. Учитывая, что Васильевы были моей главной оппозицией, не было ничего страшного в том, чтобы другие считали меня более первобытным и жестоким человеком, чем я был раньше и уж точно более жестоким, чем сейчас.
– Я могу сделать грязную работу, если хочешь, босс. – Финн посмотрел на меня. – Не нужно пачкать руки в крови, если хочешь просто стоять и смотреть.
– Нет, это личное. – Я подхожу к столу, оценивая инструменты. Здесь много инструментов, которые я могу применить к его плоти, но я сгибаю руку, обдумывая воздействие старого доброго удара в челюсть. Звучит заманчиво.
И я могу делать все, что захочу.
Голова Адрика начинает приподниматься, его глаза липко моргают. Наркотикам потребуется время, чтобы полностью выйти, и я планирую подождать, пока он полностью придет в себя. Я не хочу, чтобы он пропустил ни секунды из того, что я собираюсь с ним сделать, и уж точно не хочу, чтобы он был оцепеневшим от всего этого.
– Тео... – Он густо произносит мое имя, моргая на меня, его губы работают, словно пытаясь вызвать немного слюны из, должно быть, мучительно сухого рта. – Пошел ты...
– Нет, – говорю я ему почти с удовольствием. – Это то, что ты сделал с моей женой. И именно поэтому ты здесь.
Адрик моргает, словно начинает осознавать истинные последствия ситуации, в которой он оказался.
– Ты не знаешь, о чем говоришь...
Слова по-прежнему звучат невнятно, но уже не так сильно.
– О, думаю, да. – Я сужаю на него глаза, в уголках губ играет натянутая злая улыбка. – А то, чего я не знаю, ты мне расскажешь.
– Я не буду... рассказывать тебе... дерьмо. – Слова звучат все отчетливее, давая мне понять, что он близок к полному сознанию. Я делаю несколько шагов ближе, наслаждаясь намеком на страх, который начинает расти в этих сердитых, льдисто-голубых глазах, устремленных на меня. Он из тех, кто хочет думать, что ничего не боится, но сейчас он поймет, насколько ошибается.
– Многие мужчины так говорят. И все они ошибаются. – Я подхожу к нему на расстояние удара, оценивая его, чтобы убедиться, что действие наркотиков достаточно ослабло. Затем я отступаю назад и с размаху бью его кулаком в челюсть с приятным звуком встречи плоти и кости, отчего его лицо дергается в одну сторону, разбрызгивая кровь.
– Это для моего собственного удовольствия, – говорю я ему. – За то, что лишил мою жену девственности. Дальше будет больше, не волнуйся.
Адрик на мгновение отшатывается, но, к его чести, приходит в себя немного быстрее, чем я мог ожидать. Меня это устраивает: чем дольше он будет держаться, тем дольше я смогу наслаждаться тем, как вымещаю на нем свой гнев.
– Я не принуждал ее, – умудряется он, выплевывая полный рот крови. – Она была счастлива трахнуть меня. Практически умоляла об этом. – Он усмехается, кривя верхнюю губу, которая не очень-то выдержала первый удар.
Я исправляю это вторым.
Мой кулак врезается в его верхнюю губу и нос, отчего он откидывается назад, достаточно сильно, чтобы опрокинуть стул, если бы он не был прикручен к полу. Он не издал ни звука, что я мог бы оценить, если бы не был так чертовски зол на него.
– Почему бы тебе не рассказать мне, как это произошло? – Спрашиваю я плавно, мой голос обманчиво тих. – Если я все так неправильно понял.
– Она была одинока. – Адрик сплевывает кровь. – Она была измотана тем, что сделал с ней Нароков. Она все еще приходила в себя, когда ее брат уехал в медовый месяц. – Он снова усмехается. – Любой мужчина поступил бы так же.
– За исключением того, что ты заботился о ней. Мне рассказывали люди, которые знают об этом не понаслышке, что именно ты вынес ее из комплекса Нарокова. Тебе недостаточно было заботиться о ней на расстоянии, чтобы защитить ее, да? – Я наношу еще один удар, и из его носа начинает течь кровь, еще больше ее стекает по подбородку из рассеченной губы. – Недостаточно, чтобы просто делать свою гребаную работу, не прикасаясь к ней?
– Да пошел ты! – Кричит Адрик, сверкая на меня глазами. – Она даже не была, блядь, помолвлена с тобой, когда мы...
Еще один удар, намеренный оставить его с синяком под глазом.
– Она собиралась обручиться с кем-то. Кто бы это ни был, ты обокрал его, и ты это знаешь. Но это еще не самое страшное, ты, гребаный ублюдок. – Я рычу на него. – Побои, это только за то, что ты взял. Остальное придет позже.
Он на мгновение отшатывается, удары начинают понемногу проходить.
– Я не дерьмо, – повторяет он, выплевывая на бетон еще одну порцию крови. – Я спросил, могу ли я ее поцеловать. Она согласилась. И на все, что произошло дальше, она сказала да. – Я не заставлял ее и не принуждал. Она сама этого хотела. И после этого она тоже хотела этого каждый раз, когда я вставлял в нее свой член. – Адрик усмехается, глядя на меня из перемазанного кровью рта. – Единственное место, куда я ее не трахал, была ее маленькая сладкая попка, и теперь я жалею, что не сделал этого. Просто чтобы не осталось ни одной ее чертовой части, которую ты мог бы забрать себе.
На мгновение мир становится красным. Я надвигаюсь на него, нанося удары по лицу, по кишкам, врезаясь кулаком в его незащищенные яйца. Он наконец-то издает звук, глубокий, гортанный, который заставляет вздрогнуть даже Финна, но мне плевать на боль Адрика.
– Я должен отрезать тебе член за это, – шиплю я. – За то, что ты даже подумал о ней так, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней. И уж тем более...
– Я кончил в нее. Это она тебе сказала? – Адрик произносит слова между задыханиями, с трудом втягивая воздух от боли, вызванной ударом в пах. – В ту ночь, когда она пошла встречать тебя на ужин к своему брату. Она всегда заставляла меня пользоваться гребаным презервативом или вынимать его, но я хотел, чтобы она сидела за этим столом с моим запахом на ней. Чтобы из нее вытекала моя гребаная сперма, пока она обсуждает свою помолвку с тобой.
Он начинает смеяться, грубым, почти истерическим смехом, сплевывая кровь прямо на меня.
– Из нее, блядь, текла моя сперма, пока она давала тебе обещания в чертовой церкви. Как тебе такое, Макнил? Я все еще трахал ее, пока она подписывала контракт.
Кажется, я на мгновение потерял сознание, услышав его слова. Никогда еще я не чувствовал себя настолько невменяемым, мучая человека. Обычно это методичная работа, определить, что нужно сделать, в какой последовательности, чтобы получить как можно больше информации с наименьшей болью. Человек, который больше ничего не может вынести, скажет все, что угодно, лишь бы это прекратилось, и не всегда то, что он скажет, будет правдой. Но человек, который считает, что у него еще есть шанс, который думает, что сможет оправиться от пыток, который верит, что может даже уйти, сохранив жизнь, скажет правду.
Здесь же все это исчезло. Я намерен оставить Адрика живым и в основном целым, поскольку хочу, чтобы он был на ногах, в сознании и был способен вынести все то, что я запланировал для него и моей лживой, коварной жены. Но я намерен сделать ему как можно больнее.
Я едва осознаю, что делаю, пока щипцы не оказываются у него во рту, зажатые вокруг зуба. Когда я вырываю его, он вскрикивает, на его лице смешиваются ярость и боль, каких я редко видел у мужчин. Он впечатляет – если бы только он был верен.
Адрик рычит на меня, почти по-звериному, когда я отбрасываю зуб в сторону.
– Зачем ты пришел сюда? – Спрашиваю я его, щелкая щипцами. – Почему ты решил последовать за ней в Ирландию? Кроме полнейшей глупости, конечно.
– Потому что она моя, – прошипел Адрик. – Она всегда была моей.
Я смеюсь над этим.
– Она замужем за мной, придурок. Даже если бы у нее был с тобой роман, она больше моя, чем когда-либо была бы твоей.
Адрик улыбается. Неприятно видеть, как человек, у которого только что вырвали зуб, губы и лицо опухли от побоев, улыбается с таким ликованием.
– Ни тогда, когда бы ты был мертв, подонок.
При этом я замираю. Я поднимаю щипцы, чтобы он увидел, что на них еще осталась кровь.
– Ты скажешь мне, что ты имеешь в виду, – говорю я медленно, смертельно тихим голосом. – И в зависимости от того, что ты скажешь, будет зависеть, сколько зубов останется у тебя во рту к концу и сколько ногтей на левой руке. Мне понадобится только правая рука для того, что я запланировал для тебя.
Адрик снова смеется, и я понимаю, что это надолго.
***
Когда я возвращаюсь в поместье и поднимаюсь в хозяйскую спальню, сейчас мне невыносимо думать о том, что это наша с Марикой спальня, она лежит на кровати, закутавшись в халат. По ее спутанным волосам и залитому слезами лицу я могу сказать, что она еще не принимала душ, и при других обстоятельствах меня бы возбудило осознание того, что под халатом она голая и все еще полна моей спермы. Я бы перебрался на кровать, поцеловал ее, прижал к матрасу, вошел в нее и снова наполнил. Я бы трахал ее так сильно и глубоко, что рано или поздно она была бы беременна моим ребенком.
Но вместо этого мне приходится сдерживать ярость, зная все, что рассказал мне Адрик. Все, что она делала с ним, все, что она замышляла со своим братом. Такое ощущение, что я даже не знаю эту женщину, свернувшуюся калачиком на кровати передо мной. Это женщина, на которой я женился, но я едва узнаю ее.
Все, что она делала со мной, не было настоящим. А теперь... Теперь я должен решить, останусь ли я женат на ней. Как я буду наказывать ее, как поступлю с ее братом.
Мне все еще нужна жена. Мне все еще нужен наследник. Наш брак может быть аннулирован на тех основаниях, которые у меня есть сейчас, но она уже может быть беременна моим ребенком. Адрик сказал, что она попросила контрацептивы на следующее утро после того, как он вошел в нее, от этой мысли я до сих пор краснею, мне хочется наказать ее заново и избить его до полусмерти во второй раз, и если он говорит правду, то с тех пор он с ней не трахался. Но я не совсем уверен, что верю в это.
И уж точно я не верю ничему из ее лживого рта.
– Тео. – Она выдыхает мое имя, и от этого у меня в груди все болит, когда я понимаю, что совсем недавно это было бы от желания. А теперь – от страха.
– Ты откусила больше, чем смогла прожевать, жена, – говорю я ей, мой голос низкий и жесткий. – Я начал заботиться о тебе, но теперь я знаю правду. Я уже все понял.
Она начинает открывать рот, и я поднимаю руку.
– Я не хочу слышать ни слова, – говорю я ей категорически. – Ты будешь слушать и молчать.
Я даю ей мгновение, чтобы убедиться, что она поняла, а затем продолжаю.
– Ты не выйдешь из этой комнаты или из этого дома до завтрашнего дня, когда мы улетим обратно в Чикаго. И тебе не будет позволено покидать наш дом там, пока я не решу, как с этим справиться. Я дам тебе знать, когда решу, что мне делать.
Она дрожит, сидя на кровати. Когда-то я бы пришел к ней. Когда-то я сделал бы все, чтобы страх в ее глазах исчез. Теперь же я просто поворачиваюсь и ухожу, выхожу из комнаты – и прочь от брака, на который когда-то надеялся.
Теперь все изменилось.
22
МАРИКА
Я не уверена, что когда-либо испытывала такой ужас. Может быть, в комплексе, когда меня похитил Иван Нароков, но я даже не уверена, что это было хуже, чем сейчас. Тогда, по крайней мере, я хоть как-то представляла, что эти люди со мной сделают. Я была готова к насилию, к боли. А сейчас...
Я не была готова к этому, от Тео. Но я должна была быть готова.
– Я была такой глупой, – шепчу я, опускаясь на край кровати и морщась, несмотря на то, как мягко она прилегает к моей ушибленной и покрасневшей заднице. Я приняла душ после ухода Тео, вымывшись дочиста, несмотря на его настойчивое желание, чтобы его сперма осталась внутри меня, в любом случае, это не имеет значения.
Еще один секрет, который он пока не раскрыл. Я с ужасом думаю о том, что произойдет, если он это сделает. Как я могла подумать, что смогу скрыть это от него?
А теперь он точно знает. Я закрываю глаза, стараясь не думать о том, что он, должно быть, сделал с Адриком, стараясь не перекладывать вину на себя. Я втянула Адрика в это, решив переспать с ним, хотя знала, что это ни к чему не приведет, хотя знала, что последствия будут ужасными, если кто-нибудь узнает. Но я рассказала ему о Тео. Я сказала ему, что мне придется держаться от него подальше, пока мой брак не будет завершен. И я никогда, никогда не просила его следовать за мной в Ирландию. Я бы никогда не попросила его о чем-то столь опасном. Если бы я знала, что он это задумал, я бы велела ему оставаться в Чикаго. Я бы приказала, если бы думала, что это принесет пользу.
Но Адрик никогда бы меня не послушал. Я это знаю. А теперь...
Я не могу даже представить, что Тео с ним сделал. Все, что я знаю, это то, что Тео теперь знает правду. Он знает, что Адрик лишил меня девственности, что это было не единожды, что это не было принуждением. Он знает, что мы были вместе, что я обещала Адрику, что со временем мы все выясним. Он знает, что я поцеловала Адрика в переулке в тот день в Дублине.
Интересно, рассказал ли ему Адрик обо всех тех случаях, когда я защищала Тео, настаивала на том, что нам нужно остановиться, что я оттолкнула его, когда он подошел к спальне, и дала ему пощечину после поцелуя? Почему-то я в этом сомневаюсь. Думаю, после того, что Тео, несомненно, сделал с ним, Адрик будет слишком зол, чтобы мыслить рационально и пытаться спасти хоть какую-то мою роль во всем этом.
Единственное, о чем он вряд ли проболтался, так это о заговоре, который Николай затеял, чтобы свалить Тео, и о моей роли в нем. Если бы он это сделал, не думаю, что я была бы сейчас жива. Уж точно не после того, как Тео пришел ко мне, чтобы рассказать, что он узнал от Адрика.
Что он собирается со мной сделать? Я вцепилась в край кровати, сердце колотилось в груди. Мне запрещено покидать эту комнату до завтра, когда мне скажут, что мы полетим обратно в Чикаго. А потом...
Я понятия не имею.
Мое лицо опухло от слез, голова раскалывается. Все рухнуло, и я не знаю, как я могла подумать, что все будет по-другому. Я не знаю, как я поверила, что смогу пройти через это, скрыв от Тео, чтобы он не узнал, что мы задумали.
Я чувствую себя безумной за то, что вообще думала, что это возможно. И злюсь… злюсь на себя за глупость, злюсь на Николая за то, что он поставил меня в такое положение, злюсь на Тео за то, что он не понимает, как я могла хотеть иметь что-то для себя после того, что случилось, не желая отдавать себя тому, кто больше заплатит. Он мне не верит и даже не слушал, когда я пыталась сказать ему, что положила этому конец, как только мы обручились или пыталась, во всяком случае.
Сегодня утром я была так счастлива. А сейчас я не чувствую ничего, кроме гнева, обиды и горя, и страха. Столько страха, что в нем можно утонуть.
Все, что я могу сделать, это попытаться найти какой-то способ занять себя, поэтому я трачу время на то, чтобы собрать вещи, чувствуя, как глубокая боль в груди усиливается по мере того, как я заполняю чемоданы одеждой, которую только что достала. Я не хотела ехать в эту поездку, но вот мы здесь, и Тео стал совсем другим, и я обнаружила, что с нетерпением жду предстоящих дней и недель. Я обнаружила, что не хочу возвращаться в Чикаго, наслаждаясь мыслью об идиллической жизни здесь, которую он мне нарисовал. Я не торопилась с окончанием поездки. Теперь она закончилась, бесцеремонно и самым ужасающим образом, и я чувствую себя так, словно у меня эмоциональный удар хлыстом.
Просто переживи это мгновение за мгновением, говорю я себе, заполняя один чемодан и закрывая его на молнию. Сейчас ты ничего не можешь сделать, кроме этого.
Я спрятала противозачаточные таблетки под стопкой свитеров, и когда я вижу их, моя кровь снова холодеет. Это единственная ложь, которую Тео не раскрыл, и когда я думаю о наших разговорах о детях, о его реакции на это, о том, как искренне он говорил, что хотел бы дать мне время... Если бы он нашел их, думаю, он счел бы это худшим предательством, чем даже то, что я не пришла к нему в постель девственницей.
Я закапываю их в чемодан, складываю одежду, туалетные принадлежности и все остальное, что осталось, с твердым комком в горле. Я действительно думала, что все может быть по-другому. Что мне повезло с Тео, что у меня есть шанс на что-то большее, чем то, на что я могла надеяться с ним. Я размышляла о том, как выглядит настоящее будущее, настоящий брак с ним, и как я расскажу об этом Адрику, объясняя, что я полюбила своего мужа и с тем, что между нами было, нужно покончить.
– Это несправедливо, – шепчу я вслух в пустую комнату. Другие девушки могут выбирать, с кем им трахаться в первый раз, у них могут быть отношения, которые заканчиваются, потому что они находят кого-то другого, или просто все идет своим чередом. От других женщин не ждут, что они навсегда останутся с первым мужчиной, с которым лягут в постель. Другим женщинам позволено влюбляться в таких мужчин, как Адрик, в мускулистые груди и широкие руки, а позже решить, что они, возможно, передумали. Но только не мне. Я родилась Марикой Васильевой, дочерью пахана Братвы, и поэтому меня собираются наказать за то, что я так просто выбираю, с кем спать первым, выбираю, когда забеременеть, и меняю свое мнение о том, кого я хочу.
Я никогда не просила ни о чем подобном, но это все равно мое бремя.
Я закрываю чемоданы и откладываю их в сторону, снова сажусь на край кровати, пытаясь придумать, что делать. Придумать план. Но я не могу придумать ничего, что могло бы помочь. Что бы Тео ни собирался делать, я уверена, что он уже принял решение.
И теперь я ничего не могу изменить.
***
Как я и ожидала, Тео не поднимается в спальню. Я сплю одна, ворочаясь на огромной кровати, мой сон полон беспокойных сновидений и страха перед тем, что должно произойти. Я ожидаю увидеть его по дороге в ангар, мой желудок полон тревоги, но его нет в машине. Это пугает еще больше: мысль о том, что ему невыносимо находиться рядом со мной, что он держится на расстоянии, пока мы не вернемся в Чикаго.
А что будет потом?
Вместе со мной в машине находятся три сотрудника его службы безопасности, ни одного из охраны Николая, а Адрика нигде не видно. В машине царит абсолютная тишина, никто из них даже не смотрит на меня, пока мы едем к ангару частного самолета. Я сижу, сцепив руки на коленях, и с ужасом думаю, что же будет дальше.
Я не уверена, что выберусь отсюда живой.
Когда мы добираемся до самолета, Тео тоже нигде не видно. Нет ни ваз с цветами, разбросанных по салону, ни мягких одеял, ни шампанского, ни красавца-мужа, желающего сделать наш медовый месяц особенным. Конечно, он по-прежнему невероятно роскошен, но от рядов роскошных бежевых кожаных сидений и деревянных панелей теперь веет холодом, как в первый раз.
Охрана сопровождает меня в спальню в задней части самолета, загоняя в коробку, так что у меня даже нет шанса попытаться сесть или отклониться от пути. Дверь в комнату открывается, и один из охранников бесстрастно смотрит на меня.
– Ты останешься здесь, пока мы не приземлимся, – просто говорит он. В его голосе нет никаких эмоций, ни намека на порицание или предположение, что он так или иначе относится к этому, не одобряет ли он то, что я якобы сделала с его боссом, или даже знает ли он об этом. Он может просто выполнять приказы Тео и ни о чем таком не догадываться.
Я иду в спальню. Смысла бороться я не вижу, нет смысла пытаться отказаться. Комната достаточно уютная, с большой кроватью, подборкой книг и телевизором, но я не могу ни на чем сосредоточиться, как ни стараюсь. В голове мешанина из мыслей и страхов, каждый мускул тела напряжен, готовясь бежать от надвигающейся опасности, как будто есть куда бежать. Как будто я могу что-то сделать, кроме как дождаться вердикта мужа.
Полет длиною в семь с половиной часов кажется немыслимо долгим. Я разрываюсь между опасениями за будущее и воспоминаниями о полете в обратном направлении: тост с шампанским, Тео, притянувший меня к себе на колени, трахающий меня на виду у всех, кто мог бы пройти мимо, получающий удовольствие от того, что я знаю, как сильно он не может дождаться, чтобы снова оказаться внутри меня. А потом...
Я вздрогнула, вспомнив, как увидела Адрика в конце прохода. Почему ты не мог просто послушать? С отчаянием думаю я, снова и снова прокручивая в голове этот момент. Этого бы не случилось, если бы он остался в Чикаго, как и должен был. Зачем нужно было это делать?
Но в глубине души я знаю, что в конце концов все равно все бы закончилось. Мы бы вернулись в Чикаго, и у Адрика не хватило бы терпения ждать.
Так или иначе, я думаю, что нас бы поймали и что я была дурой, когда думала иначе.
Когда самолет приземляется, меня снова провожают к машине, и я так и не увидела Тео. Она отвозит меня обратно в особняк за городом, и я попадаю внутрь того, что технически является моим собственным домом, прямо в кабинет Тео, где наконец-то вижу его.
Я никогда не видела его таким холодным и бесстрастным, даже в тот первый вечер, когда я встретила его за ужином с братом и Лилианой. На его лице жесткие, точеные линии, которые ничуть не умаляют его красоты, но придают ему вид жестокого криминального короля, каким его считали, и ни малейшего намека на более мягкого и нежного человека, которого я узнала, нигде не видно. Он сидит за длинным, тяжелым столом из орехового дерева, в кожаном кресле, сложив руки перед собой.
– В последний раз, когда ты была в этом кабинете, – говорит Тео, его голос обманчиво низкий и тихий, – ты впервые отсосала у меня. В попытке заставить меня разрешить твоему брату отправить с нами в Ирландию свою охрану. Не трудись отрицать это, – добавляет он, как будто я вообще об этом думаю. – Я уже тогда знал, что ты так поступаешь. Я просто не знал, что ты хочешь, чтобы твой любовник поехал с нами в наш медовый месяц.
Горечь, прозвучавшая в его словах, говорит мне, что спорить бессмысленно. Его не переубедить в обратном, что бы я ни говорила, как бы ни умоляла его понять, что, хотя я и хотела, чтобы брат обеспечил мне безопасность во время поездки, я никогда не просила Адрика ехать с нами и никогда бы не стала этого делать.
– И я трахнул тебя прямо здесь. – Он постукивает по стулу, не обращая внимания на стоящих вокруг меня охранников, а может, просто не заботясь об этом. – Я хотел, чтобы твой гребаный запах стоял здесь, в моем кабинете, чтобы я мог запомнить его, моя красивая, похотливая жена, желающая член своего мужа. Ты была для меня такой мокрой, что капала на мое кресло, и мне это чертовски нравилось.
Мое сердце сжимается, когда я слышу рвущиеся наружу эмоции под этими последними словами, единственный намек на которые он дал. Мелькнула мысль о том, что он начал испытывать ко мне чувства, которые теперь уничтожены.
Существует такая тонкая грань между любовью и ненавистью.
– Теперь, – говорит он спокойно, его руки по-прежнему сложены на столе, – все по-другому.
Дверь снова открывается, и мой желудок сжимается от страха, когда я вижу, что в комнату заносят мои чемоданы. Тео по-прежнему сидит за столом, неподвижный и молчаливый, его лицо бесстрастно, как будто он просто наблюдает за тем, как разворачивается череда событий, именно это, как мне кажется, и происходит. Он все это спланировал, а я всего лишь фигура в спектакле, который он собирается разыграть.
С того первого свидания, которое он назначил, я никогда не чувствовала, что абсолютно ничего не значу для Тео. Это странное чувство возникло сейчас, после того как столько всего произошло. Я даже не чувствую, что передо мной тот самый мужчина, за которого я вышла замуж.
Это кто-то другой. Человек, которого, как мне сказали, я должна бояться.
Я чувствую, что мои глаза наполняются паническими слезами. Я не хочу плакать, я хочу быть сильной, иметь стальной позвоночник и противостоять ему, но какое это имеет значение? Он уже знает почти все. Он знает об Адрике. И при всем том, что я знаю о нем, я не знаю, что тронет его больше, смелость или слезная мольба.
Человека, с которым я провела дни до и после нашей свадьбы, тронули бы слезы, я в этом уверена. Но этот мужчина... Я понятия не имею. Я не знаю, имело ли бы что-то значение.
Слезы и мольбы не помогли, когда он трахнул меня у комода.
При этом воспоминании меня пробирает дрожь. Мне до сих пор стыдно за то, как я отреагировала, за то, как боль от его руки, шлепающей меня, переросла в странное, горячее удовольствие, которое оставило меня мокрой для него, и это заставило меня кончить на его пальцы, а затем на его член с той дикой несдержанностью, которую я, кажется, не могу контролировать рядом с ним, даже когда должна.
– Адрик рассказал мне все, – спокойно говорит Тео, сцепив пальцы перед собой. – По крайней мере, все, что он знает, а это было не так уж и много. Умно с твоей стороны не выкладывать ему все. Я уверен, что получил от него все, что он хотел мне сказать, ни один человек не выдержит такого и не выложит все, что думает, Богу и людям. Поначалу он говорил мне разные вещи, но я быстро обуздал его язык.
Слезы текут по моим щекам, когда я пытаюсь не думать о том, что он мог иметь в виду. Он отрезал ему язык? О Боже, пожалуйста...
– Я знаю, о чем ты думаешь, жена. Его язык все еще цел, хотя я и подумывал отрезать его за то, что он осмелился попробовать тебя на вкус, даже поцеловать, если уж на то пошло. Но я оставил его пока в целости и сохранности, за исключением нескольких маленьких кусочков здесь и там. Все, что ты можешь посчитать важным. Особенно его член, я хочу, чтобы он был у него для того, что будет дальше.
– О чем ты говоришь? – Шепчу я в ужасе. – Тео, пожалуйста, это не ты...
– Нет, сука. Ты только думаешь, что это не я, потому что я никогда не показывал тебе эту часть себя. Я пытался стать для тебя лучшим мужчиной, дать тебе только ту часть себя, которая может быть нежной и доброй. Я думал, что, возможно, с женой я смогу стать другим. Но теперь я вижу, что мягкость порождает лишь самодовольство и заставляет других думать, что они могут безнаказанно пользоваться мной.
– Тео, нет...
– Я говорю тебе все это, – резко оборвал он меня, – потому что не хочу тратить время на твои попытки убедить меня в том, что я ошибаюсь, или что я не знаю правды, или что я не понимаю, что происходит. Я знаю, Марика, что ты не была девственницей, когда пришла на наше супружеское ложе, как меня убеждали. Я знаю, что я не был твоим первым. Я знаю, что ты запятнала себя защитой, призванной оберегать тебя. Я знаю, что весь этот брак был заговором между тобой и твоим проклятым братом, чтобы заманить меня в ловушку и внушить мне чувство безопасности, чтобы ты мог убить меня. – Он одаривает меня холодной, натянутой улыбкой. – И самое ужасное, Марика, что он почти сработал. Если бы не твой глупый телохранитель, я бы на все это купился. Это моя вина. Но теперь я исправлю эти ошибки.
Он снова машет рукой охранникам другим, ни тем, что завели меня внутрь, чтобы мне некуда было деться в маленьком кабинете, и они расстегивают мои чемоданы. Впервые с тех пор, как я вошла в комнату, Тео встает отодвинув стул, и подходит к ним.
