Текст книги "Скандалы"
Автор книги: Люсьен Гольдберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
– Где остатки ваших вафель? – спросила она, поглядев на высокий холодильник. – Давайте-ка я покажу вам, как это делается.
Открыв морозильник, Малтби протянул Кик начатую коробку. Кик успела заметить, что морозильник битком набит аккуратно завернутыми пачками мороженых продуктов.
Разогревая вафли и процеживая кофе, Кик нетерпеливо ждала, когда Малтби закончит разговор с владельцем зимнего бассейна, расположенного где-то поблизости. Наконец на столе появились изящные тарелки в синеватую крапинку и чашки; завтрак был подан.
Час, отведенный Кик, истекал. Сделав глоток кофе, она поставила чашку и спросила:
– Не начать ли нам?
Малтби, сидевший напротив, тоже отпил кофе и бросил взгляд на часы.
– Прошу прощения за этот звонок. Больше никто нам не помешает, обещаю.
Кик вынула из сумочки диктофон и пристроила его на столе рядом со своей чашкой. Включив его, она обратилась к Малтби:
– Не могли бы вы объяснить мне, почему оскорбили Барбару Уолтерс?
В этот момент Малтби поднес ко рту чашку горячего кофе. Едва не подавившись, он закрыл рот рукой и поставил чашку на стол. Успокоившись, он разразился хохотом.
– Вы меня ни с кем не спутали? – спросил он, потянувшись за салфеткой.
Кик, стараясь сохранить внешнюю невозмутимость, уставилась на него. Сердце у нее колотилось.
– Я обещала придерживаться в ходе интервью требований, выдвинутых вашим агентом, но он не запретил мне спрашивать об этом инциденте.
– Требований? – нахмурившись, переспросил Малтби. Он так же внимательно смотрел на Кик, как и она на него. – Кто вам сказал, что я выдвигал какие-то требования в связи с этим интервью?
– Ваш агент через моего редактора, – сообщила Кик.
Малтби откинул голову и рассмеялся:
– Ох уж эта парочка! Это все игры, в которые они играют. Не обращайте на них внимания. Вы можете спрашивать меня обо всем, о чем пожелаете.
– Вы серьезно? – еле вымолвила она. – И никакого ограничения времени?
– Никакого, Кик, – сказал Малтби, поднимаясь. – Начинайте. Только захватим к камину кофе, и я расскажу вам историю с Барбарой Уолтерс, а может, и не только ее.
Захватив свои вещи, Кик последовала за ним в гостиную, где удобно устроилась на одном из диванов. Когда Малтби поднес спичку к сложенным в камине дровам, она взглянула в окно:
– Смотрите, снег пошел!
За широкими окнами медленно кружились густые хлопья снега. Вода в проливе стала еще темнее.
Бросив взгляд в окно, Малтби принялся ворошить поленья. Когда огонь занялся, Кик почувствовала странную ностальгию. Всего лишь несколько раз в жизни она бывала там, куда ее так тянуло, в местах, не похожих ни на что другое и заставляющих думать, что в подлунном мире нет ничего, подобного им. Но эти места не наполняли ее покоем и счастьем, а оставляли по себе глухую тоску. Именно это нашептывала она, когда шла по Лондонскому мосту, окутанному туманом, когда лунной летней ночью одна стояла перед Собором Парижской Богоматери. И теперь, сидя в этом прекрасном доме, рядом с которым не было ничего, кроме деревьев, воды и снега, видя напряженный взгляд и сдержанную улыбку этого человека, Кик снова ощутила то же самое – словно ей хотелось чего-то большего.
Ей хотелось понравиться Лионелю Малтби, хотелось, чтобы он оценил ее.
„Странное состояние, – заметил тихий, застенчивый голос, донесшийся из глубин ее подсознания. – Будь осторожна, тебя ждет работа".
Малтби сидел на диване напротив Кик.
– Прежде чем мы начнем, я хотел бы сказать, что ваше появление явилось для меня приятным сюрпризом. Я ожидал увидеть нечто среднее между Беатрис Артур и Голдой Меир, а тут вынырнула русалка, не девушка, а цветочек, и она наверняка, не моргнув глазом, произнесет самое нужное слово. – Он засунул большие пальцы за пояс брюк и откинулся на спинку дивана. – Ох, – вздохнул он, – надеюсь, снег будет идти вечно.
Кик зарделась от удовольствия. Взяв диктофон, она отрегулировала громкость.
Спокойнее, девочка, предупредила она себя. Ей не приходилось бывать наедине со взрослым и, вероятно, умным мужчиной после того профессора, от общения с которым у нее появились морщинки в уголках светло-голубых глаз и поникли плечи. А тут знаменитый писатель назвал ее русалкой и цветочком, дав понять, что он проведет с ней столько времени, сколько ей понадобится.
Она собралась с духом, расправила плечи и задала ему все тот же вопрос о половом органе: почему он так отозвался о Барбаре Уолтерс?
На этот раз он ей ответил. Интервью с Уолтерс пришлось на конец предельно напряженного дня, в течение которого его интервьюировали не менее дюжины раз. К тому моменту, когда он уселся лицом к лицу с Барбарой, он уже еле держался на ногах и был сыт всем этим по горло. Поэтому, потеряв самообладание, он и обозвал ее.
Удобно устроившись на диване, Малтби стал словоохотливее. Кик подумала, что у нее получится самое потрясающее интервью из всех, какие она когда-либо делала. На каждый вопрос Кик получала точные и полные ответы: к тому же Малтби сдабривал свои рассказы анекдотами и смешными случаями, весьма забавными, но вполне скромными. Он держался открыто, не лукавил, был совершенно очарователен и совершенно не похож на того, кого она, беспокойно ворочаясь ночью, представляла себе.
Они беседовали уже третий час. Вдруг Малтби подскочил, прервав на полуслове увлекательный рассказ о том, как он в роли хиппи путешествовал по Мексике в разрисованном зигзагообразными молниями школьном автобусе. Неожиданно он вскочил с дивана.
– Туалет по ту сторону прихожей, – сказал он. – Воспользуйтесь любым полотенцем. Разомнитесь. Я сейчас.
Несказанно удивившись, Кик выключила диктофон.
Когда она вернулась из ванной, его еще не было. Она походила по комнате, разглядывая книги в шкафу и листая журналы – похоже, он подписывался на все без разбора. Она посмотрела, нет ли где семейных снимков, фотографий подружек или бывшей жены, пухлых малышей с песочными ведерками в забавных шапочках. Ничего! Здесь, казалось, не было ни намека на что-то личное, на какие-то сентиментальные воспоминания.
Стоя у окна, за которым бушевала настоящая снежная буря, она услышала за спиной его шаги. Малтби пришел с большим подносом и сейчас пытался пристроить его на кофейном столике. Под мышкой у него была бутылка шампанского, из карманов брюк высовывались ножки двух бокалов.
– После долгой болтовни нам надо подкрепиться, – сказал он, выпрямившись и бросив удовлетворенный взгляд на сервированный им стол. Там было большое блюдо с холодным куриным мясом, салфетки и блюдце с оливками. – Я не слишком хорошо справляюсь с такими делами, но, во всяком случае, принес все, что есть.
Кик была тронута. Когда мужчина выкладывает на стол все, что может найти, это красноречиво свидетельствует о нем. Да если бы ей и пришлось выбирать, она отдала бы предпочтение курице.
Управившись с бокалом шампанского, Кик решилась задать следующий вопрос.
– Мне хотелось бы узнать о роли женщин в вашей жизни, – сказала она, переведя глаза на огонь, который начал разгораться.
– А, женщины... – задумчиво улыбаясь, сказал он. – Давайте сначала еще выпьем. Вот так. – Он взял бутылку шампанского и подождал, пока она поднимет свой бокал. – Когда вы должны возвращаться в город?
Кик пожала плечами.
– Я собиралась пойти в филармонию с подругой, – солгала она. – К восьми.
– Хм, – сказал он, наполняя свой бокал. – Почему не попросить Рэнди приехать к половине седьмого? Вас это устроит?
– Конечно, – ответила Кик, немного огорченная тем, что их общение закончится. – Прекрасно. В половине седьмого – просто отлично.
Едва он вышел позвонить Рэнди, Кик снова услышала тихий голосок.
„Все занесено снегом, – промурлыкал он. – Валит так, словно погода взбесилась. Машины не могут проехать по сельским дорогам. Люди отрезаны от мира. Совсем как в романах Стивена Кинга. – Голос зазвучал насмешливо, словно поддразнивая ее. – Выпей еще шампанского – оно имеет отношение к работе, это тоже дело – пока ты общаешься с ним. Выпей еще шампанского и убедись, что снег перекрыл все дороги, заставив тебя остаться наедине с этим интересным темпераментным человеком".
– Заткнись, – потребовала она, вцепившись в подушку.
– Прошу прощения, – сказал Малтби, входя в комнату.
Кик вспыхнула, испугавшись, не услышал ли он, как она разговаривает сама с собой. Он сел, сокрушенно вздохнув:
– Похоже, вам придется провести со мной еще какое-то время. Рэнди говорит, что не сможет добраться сюда, пока метель не утихнет.
– Тогда я должна предупредить подругу, – сказала Кик. – Могу ли я позвонить от вас?
Пока Кик говорила по телефону, Малтби проскользнул мимо нее к холодильнику. От него пахло древесным дымком и лимонным кремом, употребляемым после бритья. Когда Кик снова устроилась на диване перед камином, он открыл еще одну бутылку шампанского. Ее бокал был наполнен. Малтби поставил стереодиск. Музыка Шопена заполнила комнату.
Несколько минут они сидели молча, глядя на огонь, попивая шампанское и слушая музыку. Кик ужасно хотелось понять, о чем он думает. В ее же голове, шумящей от шампанского, проносились бессвязные мысли об интерьере гостиной и о самом обаятельном человеке, какого она когда-либо встречала.
Когда музыка умолкла, Малтби заговорил, наклонившись вперед и подняв к ней голубые глаза.
Он произнес самую банальную и самую провокационную фразу:
– Расскажите мне о себе.
Не будь тихий, застенчивый голос заглушен шампанским, он возопил бы, повторяя ей то, что она успела усвоить в колледже. Профессиональный журналист никогда, никогда не говорит о себе, если берет интервью. Профессиональный журналист должен соблюдать дистанцию с собеседником, не вступать с ним в личный контакт.
Она уже не могла точно припомнить, когда Лионель Малтби пересек разделяющее их пространство и сел рядом с ней. Возможно, когда она начала рассказывать о своих „стойких" отношениях с профессором. Кик чувствовала, что она в ударе. Лионель покатывался со смеху. Они говорили уже несколько часов.
Он коснулся ее только раз, легко погладив по руке. Ну, может, два... Он как бы случайно коснулся ее колена, когда встал, чтобы подбросить дров в камин. Значит, три раза. Он снова коснулся ее, когда пошел поставить „Концерт Аранхо" Иоакима Родригеса, потрясающее сочинение для классической испанской гитары, которое Кик знала и любила. Когда зазвучала музыка, Кик была уже в таком состоянии, что могла только смотреть на Малтби и вздыхать.
Снегопад прекратился. Небо над проливом очистилось, хотя все еще было свинцово-черным. Поставив другой диск, Лионель подошел к окну.
– Кик! – восхищенно сказал он. – Идите сюда. Смотрите!
Она с трудом поднялась с дивана, ухватившись за подлокотник, чтобы справиться с головокружением. Чуть не толкнув Малтби, она подошла к окну.
Лионель посторонился, потом осторожно привлек ее к себе.
– Вы когда-нибудь видели столько звезд?
И в самом деле, небо было усеяно мириадами алмазов.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, глядя на нее.
– Слегка окосела, – ответила она. – Господи, до чего же хорошо!
– Я хочу показать вам кое-что еще, – сказал он, взяв ее за руку. – Идемте со мной.
Он провел ее в кухню, затем вниз, в длинный темный холл. Толкнув тяжелую дверь в самом его конце, он включил свет. Вдоль стены дома, выходящей к проливу, на несколько метров тянулось дощатое покрытие из красного дерева, запорошенное снегом. В центре его был небольшой бассейн, напоминающий ванну; вода в нем подсвечивалась снизу. От поверхности воды в холодной тьме, пронизанной светом звезд, поднимались густые клубы пара.
– Я прыгаю в него каждый вечер, – сказал он. – Сказочное ощущение! Словно заново рождаешься.
– Неужели? – пробормотала Кик. – Ведь холодно.
– Только не здесь, – сказал он, подводя ее к деревянной кабинке по другую сторону бассейна. Открыв дверцу, он снял с крючка длинный бумажный свитер.
– Вот, – сказал он, протягивая ей свитер. – Накиньте. Я переоденусь. Вы просто не сможете дальше жить, не испытав этого.
Он стоял почти вплотную к ней, едва не касаясь ее груди. Кик чувствовала его дыхание.
– Вы хотите соблазнить меня в горячей ванне, мистер Малтби? – спросила она.
– Не волнуйтесь, Кик, – очень серьезно ответил он. – Я ни за что не стал бы заниматься этим с дамой, способной увековечить это в статье.
Повернувшись, он двинулся по дощатому покрытию и исчез в соседней кабинке.
Кик посмотрела на свитер и на горячий бассейн. Конечно, выглядел он заманчиво. Весь день она сидела, и теперь у нее ныли плечи. Во всяком случае, горячая вода рассеет пары шампанского.
Зайдя в кабинку, она сунула сумочку под старое одеяло, чтобы диктофону не повредил холод. Она сняла блузку и лифчик. Дьявольщина, подумала она, надевая свитер Малтби. Он так приветлив и любезен, ничто в нем не настораживает. По крайней мере, она как следует разомнется и испытает какие-то новые ощущения. Разве задача журналиста не в том, чтобы интересоваться жизнью и накапливать опыт? Когда у нее немного прояснится в голове, она попросит его позвонить Рэнди. Описание горячей ванны – какая прекрасная деталь для рассказа! Она умолчит о том, что сама залезла в нее.
Обхватив себя руками из страха перед холодом, от которого у нее озябли ноги, и одернув свитер, она пробежала по доскам покрытия, нырнула в облако пара и погрузилась в светящуюся и бурлящую воду. Стянув в воде свитер, она пристроилась на деревянной скамье, врытой ниже уровня воды. Погрузившись по шею, Кик подумала, что, должно быть, так же счастлив ребенок во чреве матери.
Закрыв глаза, она легла на спину и поплыла; капли воды падали ей на лоб и на щеки.
Издали до нее доносилась музыка Моцарта. Открыв глаза, она увидела Лионеля в плавках. Она сделала вид, будто не заметила, какое у него потрясающее тело, но именно таким она и представляла его себе. В одной руке он держал портативный магнитофон, в другой – холщовый мешочек. Кик снова легла на спину и закрыла глаза.
– Должно быть, так чувствуют себя в раю, – тихо пробормотала она. Ее голос заглушали звуки Моцарта и журчанье плещущей воды.
Открыв глаза, она увидела, что Малтби протягивает ей бокал с ледяным шампанским.
Сделав глоток, Кик подняла глаза к холодному бархатному небу; оно было таким чистым, что ей казалось, будто она видит, как по нему плывут звезды. – Мы так и не добрались до вопроса о женщинах, – тихо напомнила она.
Малтби не отрывал глаз от неба.
– У меня нет историй о женщинах, которые стоило бы рассказывать, Кик. Разве только наша с вами история.
– Наша? Вы же знаете, что я журналистка.
– Надеюсь, у вас нет при себе диктофона? – сказал он, сделав вид, что собирается нырнуть в бурлящую воду.
Кик хихикнула.
– Конечно же нет. Прекратите! – сказала она, брызнув на него водой.
Лионель улыбнулся и, снова откинув голову, уставился на звезды. Он заговорил тихим, но твердым голосом, сразу же заверив ее, что никогда еще никому не рассказывал о своей личной жизни. Женщины, конечно, встречались на его пути, кое-кто из них содействовал его работе.
– Но в вас что-то есть, Кик, – заметил он, протянув руку и закинув ей за ухо прядь волос. – Даже не знаю почему... но вам я доверяю.
У него были две жены. Впервые он женился до того, как стал знаменит, но та женщина оставила его. Вторая его жена, красавица, любила рестораны, приемы и развлечения. Она не выносила затворничества и не подходила для роли жены писателя, „подруги жизни".
Кик поняла, что и вторая жена исчезла со сцены. Теперь он одинок, ему не с кем поговорить, никто не заботится о нем. Ему не с кем будет даже разделить триумф, который, он полагал, принесет ему публикация его следующей, по-настоящему честной книги.
Кик слушала, нежась в воде, которая омывала ее тело, и молча кивала.
Покончив с шампанским, он замолчал и, запрокинув голову, долго смотрел на звезды. Наконец он взглянул на Кик.
– У вас волосы обледенели, – сказал он и смахнул ледяную корочку, покрывшую ее кудри. – Пока мы окончательно не размякли, давайте уйдем отсюда. Подождите, я принесу халаты.
Закутанный в толстое полотенце, он сделал несколько шагов по доскам покрытия, потом повернулся и посмотрел на нее:
– Могу ли я кое-что сказать вам? Кик посмотрела на него:
– Что сказать, Лионель? Наклонившись, он сжал ладонями ее лицо.
– Оставайтесь, – сказал он. – Оставайтесь здесь со мной. Я не хочу, чтобы вы уезжали.
– Почему? – спросила она.
Устремив глаза на темную гладь пролива, он опустил руки.
– Вы знаете почему.
– Я хочу, чтобы вы сказали об этом мне, – пробормотала она, не глядя на него.
– Я хочу вас.
– Я не могу. – Она понимала, что сдается. Тихий, застенчивый голосок промолчал. Но его обладатель наверняка беззвучно улыбался.
Еще три дня Кик провела в этом прекрасном одиноком доме.
Они занимались любовью на огромной кровати с периной в спальне на верхнем этаже и в комнате, походившей на ту, где она обитала на швейцарском горнолыжном курорте. Они любили друг друга на шкуре, брошенной перед камином в гостиной, залитые золотистым светом огня. По утрам, заливаясь смехом, они гонялись друг за другом вокруг огромного стола, потом занимались на нем любовью среди крошек, английских булочек и опрокинутых кофейных кружек.
Кик разморозила часть аккуратно завернутых пакетиков из холодильника, поджаривала на обед ветчину и цыплят, и они закусывали, сидя перед камином.
Они попытались заниматься любовью у воды, прогуливаясь по кромке пляжа, но было слишком холодно. Они начинали заниматься этим в горячей ванне и заканчивали на покрытой полотенцами скамейке в раздевалке.
Казалось, им никогда не надоест ласкать и изучать друг друга, сливаясь в единое целое.
Она просыпалась в огромной мягкой кровати, смотрела, как он спит, прикрыв рукой глаза, и пыталась понять, что же с ней произошло, как он внушил ей такую безумную страсть.
В безнадежном отчаянии она думала, как продлить все это. Как удержать его, сделать так, чтобы он не ушел из ее жизни. Она была слишком влюблена, чтобы хитрить и рассчитывать, как это делали ее подруги. Те искусно завлекали мужчин, применяя разнообразные уловки. Ей, чтобы остаться с ним навсегда, надо было иметь ясную голову и четкое представление, как этого добиться. Но Кик была слишком горда, чтобы пускать в ход те ухищрения, которыми женщины удерживают при себе мужчин. На все это Кик была попросту не способна.
Нежась на перинах, Кик поняла: чтобы сохранить душевный покой, она должна сосредоточиться на главном. Ей следует думать лишь о том, что определит ее жизнь в данную минуту, в следующий час, в конце дня.
То, что наполняло те дни и ночи, которые они проводили вместе, было, как она чувствовала, чем-то значительно большим, чем обычный секс.
Поздними ночами под небом, усеянным звездами, она приникала к сильной широкой груди Лионеля Малтби и занималась любовью с настоящим мужчиной, чувственным, благородным, нежным и страстным. О таких она читала в книгах, но никогда не предполагала, что они существуют на самом деле. Кик сознавала это, сотрясаясь от оргазмов, длившихся так долго, что ей казалось, будто ее телесная оболочка исчезает. Она сознавала это и по утрам, когда, просыпаясь от лучей зимнего солнца, находила у себя на подушке белую розу. Любовь переполняла ее, когда, открыв глаза, она видела его обнаженным у своей постели: в руках у него был поднос с кофе и стаканом апельсинового сока. Это чувство не покидало Кик и в ванной, куда он приносил ее и где они занимались любовью под струями воды.
Она и не подозревала, что бывают такие ласки. Они приводили ее в такое состояние, что она молила Малтби освободить ее. Кик сотрясал оргазм за оргазмом, и она, всхлипывая от счастья, обмякала в руках Малтби и, приникнув к нему, молча взывала к Богу, моля его остановить мгновение.
Время стало ее смертельным врагом. Прежде она почти не замечала его, но теперь ей казалось, будто оно несется вскачь. Оно утекало сквозь пальцы, и она почти физически ощущала это, когда он говорил по телефону или читал газету. Она с тоской смотрела на пляж, нетерпеливо ожидая, когда Малтби вернется со своей утренней пробежки. Она исступленно желала, чтобы он принадлежал только ей. Кик мечтала раствориться в нем, стать с ним единым духом и единой плотью.
Изнемогая от тоски, когда Лионель бывал занят повседневными делами, она непрерывно вспоминала каждое его слово, особенно те, что относились именно к ней. Она искала в его словах подтекст и нюансы. Но лишь раз он сказал то, что показалось ей очень значительным. Однажды утром, когда они держали друг друга в объятиях, он рассказал о том, как строился этот дом. Эта банальная тема была для нее исполнена поэзии. Лениво повернувшись к ней, он вдруг спросил:
– А ты могла бы жить в таком доме?
С трудом овладев собой, она ждала, когда утихнет сердцебиение. У нее перехватило дыхание, но она непринужденно ответила: „Конечно". Кик отчаянно надеялась, что ничем не выдала себя.
Как-то днем, когда Лионель работал за компьютером в своем кабинете, примыкавшем к гостиной, она поймала себя на том, что, сидя в одиночестве, прижимает к щеке его свитер, вдыхает запах его тела. По щекам ее струились слезы.
Когда третий день подошел к концу, гордость напомнила Кик о том, что лучше уехать прежде, чем ее об этом попросят.
Когда она спустилась к Лионелю, он сидел за столом в кухне. Впервые с той минуты, когда она натянула его свитер, готовясь прыгнуть в горячую воду бассейна, она надела свое платье. Кик трепетала от происшедшей с ней метаморфозы: сначала незаметно, потом стремительно она стала превращаться из застенчивой девочки в женщину, твердо знающую, что ей нужно.
Она понимала, что к прежнему возврата нет. Она понимала и то, что должна принять выпавший ей жребий легко и радостно. Ее судьба теперь полностью зависела от Малтби.
Он поднял глаза от книги и улыбнулся.
– Рэнди обещал приехать к шести.
Кик ощутила болезненный укол в сердце. Рэнди! – подумала она, с трудом проглотив комок в горле. Упоминание о Рэнди означало, что ей придется вернуться домой. Имя Рэнди означало, что все кончено. Она и сама собиралась покинуть этот дом, но об этом позаботился Лионель, а не она. Кик взглянула на часы над плитой: без пяти шесть.
Она села на высокий табурет напротив него. Кик не доверяла себе, и ей хотелось, чтобы первым заговорил Лионель.
– Итак, – начал он, и в глазах его засветились насмешливые искорки, – ты полагаешь, у тебя достаточно информации для этого материала?
Кик внимательно рассматривала свои руки.
– Будет довольно трудно удержаться от того, чтобы он не превратился в любовную исповедь. – У нее перехватило дыхание, и она покашляла, чтобы скрыть замешательство.
Поднявшись, он подошел к ней сзади и обнял.
„Прошу тебя, не надо, – подумала она. – Пожалуйста, не подходи так близко ко мне. Не ласкай меня, не то сердце мое разобьется. Умоляю, скажи хоть что-нибудь о будущем. Все что угодно. Только не заставляй меня задавать вопросы. И не стой так близко ко мне".
– Кик?
– Мм, – пробормотала она, не поворачиваясь к нему. Она слышала, как возле дома затормозила машина.
– Ты вернешься?
– Зачем? – вырвалось у нее, но она тут же пожалела, что произнесла это слово. Оно звучало так жалко.
Но, казалось, Лионель понял его так, как она и надеялась.
– Потому что ты нужна мне, – сказал он, зарывшись лицом в ее волосы.
Когда Кик устроилась на заднем сиденье зеленого „мерседеса", все плыло у нее перед глазами. Весь обратный путь она перебирала в памяти все, что произошло за эти дни, с грустью убеждаясь, что нельзя воскресить подробности пережитой радости или боли. Память хранит лишь общие ощущения этих переживаний.
„Ты могла бы жить в таком доме?" Она повторяла этот вопрос, как молитву. Что он имел в виду? Неужели это и вправду его интересовало? А может, он хотел дать ей понять, что будет рад этому?
Вернувшись домой, она проскользнула к себе, не зажигая света. Ей хотелось лишь поскорее очутиться в постели и представить себе, что он рядом с ней.
Опустив сумку на пол в спальне, она вытащила гранки его новой книги. Под ней она увидела тот свитер, который взяла со спинки стула в спальне перед отъездом. Кик затрепетала, вспомнив его руки на своем теле, прикрытом лишь этим свитером. Она вдруг подумала о том, что тихий голосок не произнес ни слова после того, как три дня назад сообщил ей о снегопаде.
На следующее утро она принялась писать. Она печатала с такой скоростью, что компьютер не поспевал за ней, о чем и давал знать сигналами, после которых отключался. Когда она сделала около двадцати страниц, зазвонил телефон.
– Я жду, – сказал глубокий голос Лионеля.
– Но я только что приехала! – Она засмеялась, пьянея от радости при звуке его голоса.
– Возьми напрокат машину. Я заплачу. Захвати вещи и возвращайся. Я не могу без тебя.
Она провела с ним десять дней, точь-в-точь таких же, как первые три.
Она так же отчаянно мечтала быть с ним, как и о том, чтобы он гордился ею. Она должна завершить материал. Она должна доказать ему, как она талантлива. Но она не могла собраться с духом, чтобы вернуться домой и работать.
Она отдала материал в понедельник и отправилась на ленч со старой подругой, которая приехала в город сделать кое-какие покупки и посмотреть несколько шоу.
Бегая по делам и прибираясь в доме, она всю неделю не позволяла себе думать, почему ни Лионель, ни Федалия не дают о себе знать.
В пятницу она позвонила в журнал, но оказалось, что у Федалии назначена какая-то встреча.
Преодолев сомнения, Кик все же позвонила Лионелю, и у нее подпрыгнуло сердце, когда она услышала его голос. Но, поняв, что это автоответчик, она поспешно бросила трубку.
Весь уик-энд она читала, усевшись поближе к телефону и отчаянно стараясь избавиться от мрачного предчувствия, будто происходит что-то неприятное, такое, над чем она не властна.
В понедельник, незадолго до полудня, ее опасения подтвердились. Едва она собралась вынести мусор из кухни, как зазвонил телефон. Сняв трубку, она услышала сухой и напряженный голос Федалии:
– Кик, я должна сию же минуту увидеться с тобой.
– Привет, Федалия! – весело сказала Кик, придерживая дверь кухни. – Возникли какие-то проблемы? – небрежно спросила она, понимая, что проблемы в самом деле возникли.
– Большие.
– С моим материалом? – уныло спросила она; сердце у нее упало, а лоб покрылся испариной.
– Хватай такси, малышка, – потребовала Федалия. – Нам нужно поговорить.
Дрожащими руками Кик толкнула тяжелую стеклянную дверь концерна Мосби. Ее прошиб пот, когда она следовала за непривычно молчаливой Викки по блестящему холлу, направляясь в кабинет Федалии.
Открыв дверь кабинета, Викки отступила в сторону. На фоне окна Кик увидела силуэт мужчины среднего роста с густыми светлыми волосами и угрожающе вздернутой бородкой. На нем была дорогая темная тройка, в обшлагах рубашки блестели золотые запонки; его начищенные туфли были из такой тонкой кожи, что спереди явственно обозначались очертания пальцев.
Федалия стояла возле стола; даже обилие косметики не могло скрыть бледности ее осунувшегося лица.
– Кик, – сказала она, лаконично ответив на ее приветствие, – это мистер Ирвинг Форбрац. Ирвинг – Кик Батлер.
– Мисс Батлер, – с мрачной вежливостью поклонился агент, не протянув руки.
Кик проглотила комок в горле; пытаясь совладать с охватившей ее паникой, она переводила взгляд с Федалии на Ирвинга.
– Давайте присядем, – предложила Федалия, указав на кресла. Когда Кик и Ирвинг сели, Федалия кивнула Виктории, стоявшей за спиной Кик.
– Виктория будет вести запись нашего разговора: необходимо зафиксировать все подробности, – кашлянув, сказала Федалия.
Кик не могла понять, на кого злится Федалия, на нее или на Ирвинга. Полные губы Федалии вытянулись в тонкую, почти неразличимую полоску, а голос стал на один-два регистра ниже, чем обычно.
Усевшись, Федалия переплела пальцы.
– У Ирвинга есть весьма серьезные возражения, связанные с твоим материалом, Кик, – сухо заметила Федалия.
„У Ирвинга есть возражения?" – переспросила про себя Кик, подавляя импульсивное желание вскочить и брякнуть Ирвингу, что он лезет не в свое дело. Но, повернувшись к нему, она спросила:
– Какого рода возражения, мистер Форбрац? Ирвинг скрестил ноги, аккуратно поправив складку на брюках.
– Мисс Батлер, как вы помните, тот, кого вы интервьюировали, должен был удостоверить точность вашей записи. В своем материале вы приписываете мистеру Малтби некоторые совершенно недопустимые выражения.
– Но ты же пользовалась диктофоном, Кик? Не так ли? – Федалия постукивала ручкой по столу.
– Конечно, – спокойно ответила Кик, поняв, к чему клонит Ирвинг. Она включила в материал подробности, которые не были зафиксированы на пленке. Этими подробностями Лионель делился с ней после того, как интервью, так сказать, завершилось. Она постаралась отогнать от себя воспоминание об их совместном пребывании в горячей ванне под звездным небом.
Но, Боже милостивый, там же масса других подробностей, подумала она. Например, то, что он говорил ей в постели. Ей и в голову не приходило, что с этим возникнут проблемы. Он был так откровенен с ней, прямодушен. В том, что он рассказывал о выпадавших на его долю минутах счастья, было что-то глубоко человечное. По опыту она знала, что некоторые люди испытывают скованность во время записи: тогда надо выключить диктофон. Никто не скажет, даже полностью расслабившись за пивом: „Почему бы тебе не написать, что я – сущее дерьмо, задушил своего первенца и обокрал сиротский приют?" Ее материал представлял Малтби в самом лучшем свете, и не могло возникнуть сомнений в том, насколько он достоверен. В нем было то, что он рассказывал ей в минуты интимной близости, это и придавало ее работе особую убедительность. Ведь образ этого человека Кик строила на его же собственных словах. Она не только написала чистую правду, но и вложила в материал свое отношение к этому человеку. Не этого ли требовала от нее Федалия? Разве она не предоставляет своим авторам свободу самовыражения? Но суть вопроса в другом: ради всех святых, почему и против чего возражают Лионель или его агент?
Кик повернулась к Федалии; та, казалось, ждала исчерпывающего ответа.
– Мисс Налл, – с подчеркнутой вежливостью произнесла Кик, – заверяю вас, каждая фраза, процитированная в этом материале, принадлежит Лионелю Малтби.
Федалия приоткрыла рот, блеснув белыми зубами. Слова Кик ее не убедили.
– Пленки, Кик. Мы должны прослушать пленки.
Кик уставилась на свои колени. Она не могла ни соврать, ни сказать правду.
– Пленки у меня, – еле выдавила она. Ирвинг умоляюще поднял загорелую руку с безукоризненным маникюром.
– В таком случае, леди, – тщательно выговаривая каждое слово, произнес он, – признаюсь, что был полностью дезинформирован и прошу у вас прощения. Нам необходимо одно: чтобы мисс Батлер представила эти пленки. – Улыбка еще играла на его губах, когда он встал и повернулся к Федалии.
