Текст книги "Скандалы"
Автор книги: Люсьен Гольдберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
– Бэби, брось, не надо, – слабо запротестовал он, придерживая ее за талию, чтобы она не слишком возбуждалась. Против воли он начал реагировать на нее. – Я не могу. Мне надо идти.
– Почему, Джо? – простонала она. – Разве ты больше не хочешь? Мммм...
– Конечно, хочу, Бэби, но...
Оседлав его, Бэби приподнялась, слегка откинулась назад и заставила его войти в нее. Он попытался увернуться, но не смог. Она сжала его коленями, как тисками.
– Так что там случилось в конторе, Джо? – настаивала она, уставившись на него сверху и закинув руки ему за голову, так что ее локти торчали в обе стороны. – Не выпущу тебя, пока не скажешь.
– Тебе лучше отпустить меня, радость моя, – хмыкнул он. – А то я сойду с ума.
– Скажи мне, что случилось, Джо, – повторила она, стиснув зубы.
– О'кей, о'кей, – согласился он, тяжело дыша. Она ослабила хватку, и он глубже вошел в нее.
– Звонил Сэм, – начал Джо, ритмично двигаясь.
– Ну и?.. – спросила она; по телу ее прошла легкая дрожь.
Какого черта, подумал он, все равно она скоро узнает. Так почему не сказать ей сейчас?
– Лолли Пайнс умерла, – пробормотал он, чувствуя приближение оргазма.
Бэби перестала подскакивать и снова уставилась на него. Лицо ее горело от возбуждения, рот приоткрылся, и Джо услышал звук, которого она никогда прежде не издавала: низкий гортанный стон. При этом Бэби снова начала двигаться, сначала медленно, а потом с такой безудержной страстью, что Джо сомневался, сможет ли удержаться в ней.
– Скажи еще раз, – задыхаясь, потребовала она. – Скажи еще раз, Джо!
– Что сказать? – выдохнул он, изумленно глядя на нее.
– О Лолли.
– Она... умерла, – еле вымолвил он, задыхаясь и все глубже и глубже проникая в нее.
Бэби замерла. Он чувствовал, как его член сжимают подергивающиеся мышцы. Вдруг она откинула назад голову и завопила в экстазе:
– О, Господи, Джо... это невероятно! Сдерживаться было уже не обязательно, и он дал себе волю. Но внезапно Джо понял, что никогда еще не испытывал с Бэби такого, как сейчас. Наконец-то он довел ее до оргазма.
3
Полицейский участок был недалеко, в центре парка, так что всего через несколько минут после звонка по „911" Кик услышала сирены. Вместе с полицией прибыли управляющий домом, швейцар Эдди, бригада „скорой помощи", а затем появился симпатичный человек лет пятидесяти из редакции по имени Сэм Николс. Он сказал, что знаком с Лолли более двадцати лет и возьмет на себя организацию похорон, а также сделает все необходимые звонки и даст объявления.
Кик провела всех в кабинет. Они столпились у тела Лолли, тихо и серьезно переговариваясь друг с другом. Поняв, что большой черный резиновый предмет предназначен для перевозки трупов, Кик отвела взгляд от санитара, расстелившего его на полу. Она слышала, как застегнули длинную молнию. Когда Кик наконец повернулась, Лолли и санитаров уже не было в комнате. Из-за двери кабинета Кик увидела, как выносят на носилках тело Лолли в резиновом мешке. Обогнув напольные часы на площадке, санитары исчезли.
В комнате остались лишь два полицейских. Она понимала, что сейчас они попросят ее дать показания о смерти Лолли от несчастного случая, но не могла вникнуть в смысл их слов. Потом полицейские ушли, и только мистер Николс стоял, ссутулясь, посреди комнаты.
– С вами все в порядке, малышка? – участливо спросил он.
Кик подняла на него глаза и кивнула.
– Спасибо, да.
– Как ужасно, да? – Мистер Николс переминался, явно желая уйти.
Кик вздохнула.
– Меня словно вышибли из седла. Может, мне надо что-то сделать?
Николе опустил глаза на свои потрепанные туфли.
– Официально? Нет, – сказал он. – Полагаю, что газета поместит большой некролог. Может, вы сможете раскопать о ней что-либо любопытное. То, чего никто не знает. Она прожила интересную жизнь, весьма...
Кик вдохновила мысль о каком-то занятии. Неважно, что это будет, но оно поможет ей избавиться от ощущения ненужности и пустоты.
– Надеюсь, что-нибудь разыщу. Правда, меня дрожь пробирает, как подумаю, что надо копаться в ее вещах.
– Но ваш материал не должен быть негативным, – предупредил Николс.
– О'кей. Постараюсь.
Николе посмотрел на часы и снова стал переминаться.
– Хорошо. Я буду в газете. Позвоните, если что-то найдется.
Поблагодарив Николса, Кик проводила его.
Закрыв за ним двери, Кик вернулась и тотчас поняла, что не может найти себе места в этой огромной квартире. Она не хотела идти к себе в комнату. Мысль о том, что она сядет там перед телевизором, казалась ей кощунственной.
Около шести Кик проголодалась. Она приготовила себе чай и нашла в холодильнике кусок пиццы. Затем приняла душ, накинула старый халат и поднялась в кабинет Лолли. В это время и без того причудливая комната представлялась еще более странной. Солнце бросало через стеклянный купол рассеянный свет. Сквозь подтеки птичьего помета она видела, как темнело с наступлением сумерек.
Усевшись в кресло Лолли с высокой спинкой, Кик с удивлением обнаружила, что все это время компьютер был включен. Он продолжал жужжать даже в те минуты, когда Лолли расставалась с жизнью!
Сэм Николе, подумала Кик, дал ей это задание, чтобы немного отвлечь ее, то есть проявил любезность, сказав, что нужна ее помощь. Лолли была не из тех женщин, которых легко любить, но, сотрудничая с ней, Кик привыкла уважать ее. Лолли преподала Кик несколько весьма важных уроков, касающихся влиятельных людей. Может, она и в самом деле напишет для Сэма Николса что-то толковое; постарается раскопать факты из жизни незаурядной женщины, а вместе с тем продемонстрирует „Курьеру" свои способности. У Кик появилась уверенность, что пора и ей занять в мире место, достойное ее. Раны ее затянулись, а Лолли научила ее, как избегать ненужных стрессов. Кик чувствовала себя на пороге новой жизни: стоит сделать лишь шаг, и судьба улыбнется ей. После всего пережитого она наконец готова к новому старту.
Мать Кик Батлер, Морин, умерла при родах. Это произошло где-то над Атлантикой в самолете компании „Трансевропа". Рейс 314 следовал из Лондона в Нью-Йорк в тот самый день, когда было совершено покушение на Президента Кеннеди. Тоненькая и стройная, хорошо сложенная, Морин была из тех женщин, у которых беременность почти незаметна. Даже на шестом месяце некоторые подруги уверяли ее, что не подозревали о ее беременности. И на восьмом месяце это не бросалось в глаза, поэтому ей удалось обойти правила авиакомпании, запрещающие находиться на борту самолета женщинам на сносях: Морин убедила всех, что она на седьмом месяце.
Она решилась лететь из Лондона, где навещала свою захворавшую мать, в Нью-Йорк, потому что полтора года назад ее мужа сбила машина, и он лежал в палате интенсивной терапии в больнице „Монт Синай". Но роды – точнее, сильное кровотечение – начались на полпути через Атлантику. К моменту приземления помочь ей было уже нельзя, так что попытались только спасти ребенка. Хирургам удалось извлечь девочку из чрева матери за несколько часов до того, как отец Кик, так и не придя в сознание, скончался.
Учитывая необычные и трагические обстоятельства ее появления на свет, оставалось лишь удивляться, что Кик обладала неиссякаемой жизнерадостностью. Еще не научившись ходить, Кик умела скрывать слезы. Да и бурная любовь бабушки Элеонор, матери ее отца, была столь активной, что Кик просто не было причин жалеть себя. Достойная старая леди взяла на руки сверток – крошечного ребенка – через два дня после смерти родителей девочки, окрестила ее Кэтрин Морин и, однажды прижав к сердцу, не отпускала от себя целых двадцать лет. Не ощущая утраты того, чего у нее никогда не было, Кик счастливо жила со своей бабушкой в доме из коричневатого камня в Гринвич-Виллидж.
Примечательно, что компания „Трансевропа" была настолько скомпрометирована после этого происшествия на борту, что совет директоров, желая хоть как-то возместить ущерб, предоставил Кик пожизненное право пользоваться бесплатными билетами на две персоны на все рейсы авиакомпании. Когда „Трансевропа" слилась с „Восточными авиалиниями", этот рекламный жест позволил Кик вести в детстве действительно необыкновенную жизнь.
Кик и Элеонор побывали везде. Унаследовав небольшие деньги, Элеонор продуманно вложила их, что дало ей и внучке возможность останавливаться в лучших отелях мира. Не ведая страхов, расположенная ко всем, любознательная Кик путешествовала по свету, свободно общаясь с теми, кто оказывался рядом, и уже составляя то, что позднее превратилось в реестр имен.
В глубине души Кик никогда не сомневалась в своем будущем. Мечтая стать журналисткой, она писала в средней школе, в старших классах, публиковалась в газете колледжа, а после его окончания, уверенная в правильности своего выбора, поступила в школу журналистики при Колумбийском университете.
Вскоре после того, как Кик закончила ее, бабушка Элеонор умерла, оставив внучке лишь небольшую сумму денег: они потратили почти все на путешествия. Но любви бабушки Кик ничто не могло заменить.
* * *
Кик быстро поняла, что может справиться с одиночеством, лишь с головой погрузившись в работу. Начав работать с полной отдачей в захудалой газетенке одного из пригородных районов штата Массачусетс, Кик обрела счастье. По крайней мере, она занималась тем, чего хотела всю жизнь. Ей платили за то, что она умела наблюдать и писать об увиденном. Она с удовольствием посещала собрания портних и водопроводчиков, заседания школьных советов, но все это было только началом. Кик постепенно обретала профессионализм, необходимый для того, чтобы когда-нибудь обосноваться в Нью-Йорке и заняться большой журналистикой.
Едва отметив в Массачусетсе второй раз День благодарения, Кик вспомнила о своем списке. Прежние связи позволили встретиться и поговорить с Федалией Налл, редактором журнала „Четверть часа". Перед встречей, назначенной на понедельник, она провела весь уик-энд в городской библиотеке, знакомясь с журналом. Крепкое издание! Явно имеющий свое лицо, хотя и весьма своеобразный, этот журнал публиковал в восьмидесятых годах лучших писателей. Это будет трудно, но Кик не сомневалась, что, если ей представится возможность сотрудничать там, упускать ее не стоит.
Она пришла в редакцию журнала, помещавшуюся в здании „Мосби Медиа" на Пятьдесят четвертой стрит Ист в Нью-Йорке, зябким декабрьским утром, повторяя про себя как молитву незабвенный совет бабушки: „Будь сама собой".
Стены приемной на тридцатом этаже были увешаны фотографиями людей, прославившихся, согласно постулату Уорхола, за четверть часа. Кик провели в роскошный кабинет, где за своим овальным столом стояла Федалия Налл в ярко-розовой блузе, под которой смутно угадывалась ее полная фигура, а шею украшало ожерелье из жемчужин, каждая из которых была как шарик для пинг-понга. Она казалась довольно симпатичной, хотя явно злоупотребляла косметикой.
– Мисс Батлер, – сказала Федалия Налл, протягивая руку, – проходите, садитесь.
Кик устроилась на стуле из черного дерева перед столом редактора и одернула на коленях юбку.
– Ты хорошо пишешь, малышка. Хорошо, но без лихости. А нам нужна легкость. Я предоставляю своим авторам полную свободу. Мне нравится, когда они сами раскапывают истории. Понимаю, что по стандартам старой журналистики это не очень кошерно, но нас устраивает. Ты хоть читала „Четверть часа"?
Кик кивнула:
– Конечно.
– И как ты думаешь, сможешь писать легко и занимательно? Удастся тебе по уши уйти в тему и выяснять, что представляет собой та или иная личность? – спросила Налл, щелкая крышкой портсигара, обтянутого черной змеиной кожей. – Я курю, – сказала она, – и ни у кого не спрашиваю разрешения. Если кто-то пытается сделать мне замечание, я отвечаю, что следует проявлять снисхождение к умирающей женщине. И все затыкаются.
Кик рассмеялась. Она слыхала, что Федалия Налл – злая баба. Но ничего такого она в ней не заметила – разве что грубоватая. Приятно, что это не так, подумала Кик.
– Так вот, – привстала Кик, – что касается вашего вопроса, думаю, что могу писать так, как вам нужно. Во всяком случае, я с удовольствием попробую, если позволите.
– Давай, – сказала редактор.
– Что? – моргнула Кик.
– Я не собираюсь брать тебя на работу, – заметила Налл. – Включая кого-то в платежную ведомость, приходится заниматься этими проклятыми медицинскими страховками, социальными выплатами, отчислениями в Федеральную корпорацию страхования банковских вкладов и всей прочей бумажной мурой, которую от колыбели до могилы требует от нас это сраное правительство. Взяв кого-то на работу, изволь заботиться о нем, как о своем ребенке. А если бы я хотела иметь детей, то уж как-нибудь обзавелась бы ими сама.
Кик прокашлялась.
– Ага... дайте-ка мне сообразить. Вы сказали мне „давай", но на работу не берете?
Федалия Налл подошла к окну и оперлась на подоконник.
– В Гарлеме есть один дизайнер, – сказала она, стряхивая пепел в цветочный горшок. – Прошлым вечером за обедом кто-то мне рассказывал о нём. Он стильно оформляет похороны. Ты знаешь, в чем хоронят. Но он создает лишь часть одежды, ту, что видна. Понимаешь, половину пиджака, половину платья, носки от туфель. Вот так-то. Думаю, может получиться интересно. Хочешь попробовать?
– Ага... ну да... конечно, – пробормотала Кик. – Вы это серьезно, да?
– Я серьезна, как раковая опухоль, – ответила Налл. Отойдя от окна, она взяла со стола листок бумаги. – Вот его имя и номер телефона. Мне плевать на его мечты и надежды, но я хочу знать все тонкости и хитрости того бреда, которым он занимается. Валяй! Притащи мне две тысячи слов. Если понравится, куплю и дам тебе другое задание: три классные темы – ты должна всех потрясти. Тогда сможешь стать штатным сотрудником и твои мечты осуществятся. Денег навалом.
Получишь все, чего когда-то хотела, и будешь блаженствовать.
Федалии понравился материал, принесенный Кик. В январе она получила еще два задания – одно о странных случаях убийства и самоубийства в среде геев, происшедших в Саттон Плейс, другое – очерк, посвященный двадцатичетырехлетней женщине, которая, получив в наследство целую флотилию буксиров, руководит ею в гавани Нью-Йорка.
Как и предполагала Кик, получив от нее третий великолепно сделанный материал, Федалия Налл мучительно долго не давала о себе знать. Кик убила кучу времени на эти материалы. Она не могла врать своему боссу в газете, так что он знал о ее делах. Сначала он как будто поддерживал ее, но, когда на него надавило начальство, его отношение к Кик изменилось.
Тревоги Кик, связанные с журналом, усиливались, поскольку впереди маячила возможность остаться вообще без работы и влезть в долги.
Всю первую неделю, основательно вымотавшую ее, Кик спешила в Спрингфилд и, устроившись в чахлом палисадничке перед своим домом, ждала, не зазвонит ли телефон. Она даже не включала телевизор, чтобы не отвлекаться. Когда пошла вторая неделя, а от Федалии по-прежнему не было вестей, Кик поняла, что должна думать, как жить дальше.
Пришло время рискнуть, как ей всегда советовала бабушка.
Утром, позвонят ей или нет, она бросит работу и вернется в Нью-Йорк. Квартира, которую ее бабушка снимала в Гринвич-Виллидж, не сохранилась после ее смерти, но Кик знала, что найдет себе какое-нибудь пристанище, может, снимет в подаренду. У нее еще осталось немного бабушкиных денег, долго она на них не протянет, но и с голоду не умрет. Больше всего ей хотелось вернуться в Нью-Йорк и доказать Федалии Налл, что она имеет право состоять в штате журнала. Но пока большая журналистика, которой она так мечтала заниматься, даже не маячила на горизонте.
В первый февральский понедельник Кик поселилась в небольшой квартирке, снятой ею недалеко от Грэмерси-парка. Утром она прежде всего позвонила Федалии Налл. Не успела Кик поздороваться, как Федалия спросила:
– Куда ты запропала, черт побери?
– М-м-м... я здесь, – удивленно ответила Кик. – В Нью-Йорке. Я ушла из газеты.
– Черт побери, это лучшая новость, которую я услышала в это утро. Скоро ли ты сможешь приехать сюда? У меня есть для тебя потрясная тема.
Доброжелательность Федалии позволила Кик спросить:
– Как мой материал о буксирах?
– Викки не звонила тебе?
– М-м-м... нет, насколько я знаю.
– Проклятье! Прости, Кик. Должно быть, я забыла ей сказать. Увязла в делах. Мне материал понравился. Мы собираемся поставить его в номер, наверное, ближе к весне. А теперь мчись сюда.
Когда Кик вошла в большой кабинет с черными стенами на тридцатом этаже, Федалия говорила по телефону. Она указала Кик на кресло, приглашая садиться, дважды коротко чмокнула в телефонную трубку ярко-красными губами и распрощалась с собеседником. Улыбнувшись Кик, она запустила все десять пальцев с малиновыми ногтями в копну волос.
– Это был Питер Ши, – сказала Федалия, – известный журналист. Честно говоря, сначала я попросила его взять это интервью, но у него проблемы, и он предложил тебя. Ему тоже нравятся твои материалы.
– Вы уверены, что я справлюсь? – спросила Кик. Ей казалось, что тема, которую взял Питер Ши, журналист с бойким пером, может оказаться ей не под силу.
Федалия кивнула:
– Не сомневаюсь. В твоих работах есть молодость и задор. Старые репортеры позавидовали бы такой хватке. Мне это нравится: интересные ответы на смелые вопросы. А это задание и в самом деле довольно рискованное.
– О'кей, – охотно согласилась Кик, хотя ее подмывало спросить, придерживается ли еще Федалия правила о „трех классных материалах". Видимо, она собиралась дать ей задание как независимому журналисту. – В чем оно заключается?
Федалия сложила на столе руки и навалилась на них грудью.
– Через своего агента, этого высокомерного сукиного сына, Лионель Малтби дал согласие на первое интервью для прессы.
– О, Господи...
– Не могу поверить, что пошла на гнусные требования его агента. Можешь считать меня шлюхой, но любое печатное издание в стране хотело бы заполучить Малтби, и Ирвинг Форбрац, агент самых высокопоставленных жуликов в нашей среде, убедил его дать интервью „Четверти часа".
Кик удивило, что Федалия столь критически относится к Малтби. Из всего, что она читала об этом авторе, получившем множество наград, явствовало, что он заслужил репутацию гения.
– Вы думаете, что Лионель Малтби мошенник?
– Что-то в этом роде, – сказала Федалия, откидываясь на спинку кресла. – Я не доверяю этим уродам из масс-медиа. Его вытащили невесть откуда и сделали ему имидж. Думаю, с ним что-то не так. Он никогда не написал ничего равного его первой книге, тем не менее все твердят, что он блистателен, хотя последняя его книга устарела года на три. Лично я считаю, что он греется в лучах своей прежней славы. Вот мне и хочется, чтобы ты это выяснила.
– Занятно, – сказала Кик. – Кое-кто утверждает, что этого автора вообще не существует. Когда я училась в колледже, профессор, читавший курс современной литературы, клялся, что Малтби – псевдоним Томаса Пинчона.
– Малтби – совершенно реальное лицо, можешь не сомневаться. Жив, здоров, живет где-то в Коннектикуте и собирается выпускать в свет новую книгу. Вот почему он и вылез из своей берлоги. Не забывай, этот тип не появился даже тогда, когда ему присуждали Национальную книжную премию.
– За „Руки Венеры". Я читала ее. Все, что он написал потом, – сущий вздор, чепуха.
– Полное дерьмо, – констатировала Федалия. – Но поскольку людям вбивают в голову, что он гениален, его книги расходятся, как горячие пирожки в морозный день.
Кик отлично помнила первую книгу Малтби. Она прочитала „Руки Венеры", когда та попала в списки бестселлеров. Она показалась ей туманной и путаной, и Кик удивлялась, из-за чего вокруг этой книги такая шумиха. У Малтби купили право на ее экранизацию. Фильм так и не был снят, но Малтби уже имел такую репутацию, что Кик как-то даже поспорила с девушкой, клявшейся, что видела этот фильм.
Первое и последнее широко разрекламированное появление Малтби на телеэкранах произошло в самый подходящий момент, сразу же после того, как „Руки Венеры" стали бестселлером. Его усадили на роскошный диван, а лицом к нему на таком же диване расположилась Барбара Уолтерс. Сделав Малтби несколько традиционных комплиментов, Уолтерс задала ему один из своих обычных вопросов: „Если бы вам суждено было стать деревом, какую разновидность вы предпочли бы?" Бросив на нее убийственный взгляд, Малтби пробормотал ругательство так громко, что его услышали миллионы зрителей, и исчез с экрана. После этого никто ничего не слышал о нем целых десять лет, хотя за это время появились еще две его книги. Тем не менее популярность Малтби значительно превосходила его литературные дарования. Время от времени он разражался из своего убежища гневными письмами и статьями: их публиковали в журналах и газетах.
– Ффу! – выдохнула Кик, надув щеки. – Не знаю даже, что и сказать. Хотя, конечно, меня соблазняет эта тема, и я надеюсь с ней справиться. Но я хотела бы знать, как по-вашему, справлюсь ли я с этим?
Федалия вздохнула.
– Кик, – мягко сказала она, – будь у тебя больший опыт, я бы решила, что ты лицемеришь. Задавая такой вопрос, ты возлагаешь ответственность на меня, а с меня и без того хватает, благодарю покорно. А теперь катись. У Виктории на столе лежит куча материалов о нем, которые она собрала. За вечер успеешь посмотреть.
– Отлично, – согласилась Кик, собирая вещи. – Какого рода материал вы хотите получить?
– Я хочу получить все, что ты найдешь, – ответила Федалия, прикуривая сигарету и разгоняя дым рукой. – Что мне точно не нужно, так это многословные критические пассажи и прочая мура. Любой, кто читает его произведения, знает о них достаточно. Наших читателей интересует другое: где, черт побери, он пропадал? Мы должны знать, какое у него настроение, как он живет, чем занимается, чем увлечен, что ест, кто его друзья, какова его жена и есть ли у него любовницы. Стержнем твоего очерка должен стать вопрос: „Эй, приятель, какие у тебя проблемы?" Между прочим, можешь осведомиться, почему он сравнил Барбару Уолтерс с половым органом.
– О'кей. Изложите мне главные ограничения, мадам, будьте любезны.
– Прости, Кик, я, как и все, должна придерживаться правил, придуманных Микки Маусом. Если они будут стеснять тебя, я постараюсь сообразить, как обойти что-то из них.
– Если мне не придется интервьюировать его в голом виде и он не станет поджигать мне волосы, полагаю, все будет в порядке.
Задание Федалии Налл было весьма необычным, но никакие силы не заставили бы Кик отказаться от него.
На следующий день у главного входа в здание, принадлежащее концерну Мосби, ее будет ждать машина. Ей придется лечь на заднем сиденье и так отправиться на первую встречу с Лионелем Малтби в каком-то сельском укрытии. Федалия читала вслух продиктованные ей агентом Малтби условия, особенно выразительно произнося места, свидетельствующие об амбициях писателя, явно претендующего на то, чтобы его история была изложена в духе „плаща и кинжала". Малтби согласился побеседовать с ней один. Если беседа устроит его, они могут продолжить ее в течение нескольких часов. Пока Федалия читала, Кик пыталась понять, в самом ли деле Питер Ши отказался от этого интервью лишь потому, что агент Малтби выдвинул дурацкие требования. Но она тут же отбросила эти мысли, сосредоточив внимание на Федалии.
Та подняла палец.
– И еще одно, – добавила она. – Малтби должен все просмотреть и одобрить.
Кик пожала плечами.
– Согласна. Я воспользуюсь диктофоном и процитирую его слово в слово.
– Великолепно! Значит, с этим покончено.
– Спасибо, мисс Налл, я очень рада и благодарна вам.
– Что ты, дорогая. Это я должна благодарить тебя. – Федалия встала и проводила Кик до дверей. – Ты получишь большой белый конверт с документом, который Викки подготовила для тебя. Он носит личный характер.
– И... я получу гонорар за мою последнюю статью?
– Его уже выслали тебе по почте, – улыбнулась Федалия. – Я предлагаю тебе войти в штат. В конверте контракт.
– Правда? – еле выговорила потрясенная Кик. – Это вы и имели в виду, сказав, что после трех хороших материалов...
– Ну, конечно же, дурочка, – фыркнула Федалия. – Тебе следовало позвонить мне раньше: ты уже работала бы в штате.
Кик обеими руками толкнула большую стеклянную дверь и вылетела на Пятьдесят четвертую стрит Ист. С трудом соображая, она завернула за угол на Мэдисон-авеню. Она казалась себе Рокки, одержавшим победу, и, не будь тут так много людей, она запрыгала бы на месте, хлопая в ладоши от радости. Никогда еще она не испытывала такого счастья. Теперь она поняла, почему музыканты, артисты и все, кто любят свою работу, живут так долго. Если она и дальше сможет писать для „Четверти часа", то, ей казалось, она будет жить вечно. Благодарю тебя, Господи, подумала она. Лучше просто быть не может.
На следующий день, ровно в девять, темно-зеленый „мерседес-фургон", завернув за угол Пятьдесят седьмой улицы Ист-сайд, сбросил скорость и остановился у обочины. Моложавый мужчина в джинсах и кожаной куртке, сидевший на месте водителя, внимательно посмотрел на Кик и открыл заднюю дверцу. Махнув ему рукой, Кик поспешила к машине.
– Доброе утро, мисс Батлер. Я Рэнди, шофер мистера Форбраца.
– Здравствуйте, Рэнди, – ответила Кик, усаживаясь сзади и подбирая подол юбки, чтобы не защемить его дверью. „Почему за рулем шофер агента Малтби?" – удивилась она.
Нервничая, она ждала, когда Рэнди устроится за баранкой, потом заговорила с ним.
– Вы скажете, когда мне надо будет лечь на сиденье, о'кей?
Как раз в этот момент Рэнди пытался вписаться в поток автомобилей. Дернувшись, он бросил на нее быстрый взгляд.
– Что это значит?
Ухватившись за спинку его сиденья, Кик принялась объяснять.
Рэнди терпеливо слушал ее, кивая головой.
– Я ничего не знаю об этом, мисс Батлер, – удивленно сказал он.
Кик, вздохнув, уселась поудобнее. Теперь у нее не было возможности выяснить это у Федалии. Должно быть, агент позаимствовал все эти штучки из детективов, желая узнать, как далеко готова пойти Федалия, чтобы получить это интервью.
Все остальное время оба молчали. Съехав с магистрали, они двигались около мили по двухрядному шоссе. Внезапно водитель резко повернул направо и остановился перед низкими металлическими воротами в серой каменной стене. Опустив стекло, он сказал в электронное устройство на столбе, похожее на небольшой ящичек:
– Рэнди с мисс Батлер.
– Проезжай, – ответил мужской голос.
Машина двинулась по длинной дорожке, проложенной в пологой долине, потом преодолела небольшой подъем. По обе стороны дорожки стояли голые стволы деревьев; когда они миновали их, Кик увидела дом с зелеными ставнями, стоящий на берегу узкого пролива.
Ветер с берега вздымал маленькие белые гребешки, которые четко выделялись на фоне темной воды. Мрачные гряды туч на горизонте не позволяли определить, где кончается вода и начинается небо.
Все это показалось Кик кадрами из черно-белого фильма. Единственным цветовым пятном была красная фланелевая рубашка мужчины, стоящего в открытых дверях дома. Он был среднего роста, в коричневых вельветовых брюках и дешевых шлепанцах.
Едва Кик взяла с сиденья пальто и сумочку с заметками, блокнотом и диктофоном, как дверца слева от нее открылась и к ней наклонился улыбающийся человек в красной рубашке.
– Полагаю, мисс Батлер, – любезно сказал он.
Хм, подумала Кик, симпатяга с крепкими зубами. Это становится забавно. Ей нравились лица, как бы располагающие к флирту. Возможно, это позволит ей узнать довольно много интересного.
Она вылезла из машины и протянула мужчине руку.
– Все зовут меня Кик, – сообщила она. Рука у него была сильная и теплая.
Этот мужчина, с обветренным загорелым лицом, каштановыми, чуть тронутыми сединой на висках волосами, был на голову выше ее.
Значит, это и есть знаменитый Лионель Малтби, подумала Кик, улыбаясь ему. На редкость симпатичный, он слишком уж располагал к себе. Такой внешности Кик обычно не доверяла. Мужчины такого типа, как правило, учитывают действие своих чар и пользуются этим. Но, подумала она, не торчать же мне здесь, уставившись на него. Если уж Малтби решил произвести на нее хорошее впечатление, пусть и ведет себя в соответствии с этим. Он все еще держал ее руку.
– О, прошу прощения, – сказала она, поворачиваясь в сторону дома.
Малтби обратился к водителю, который явно ждал указаний.
– Вы вернетесь за мисс Батлер, Рэнди? Кивнув, Рэнди направился к машине.
Значит, как и договаривались, час у нее есть, подумала Кик, помахав Рэнди.
Лионель легким движением взял ее за локоть.
– Вы как раз вовремя, Кик. Мне нужна ваша помощь.
– Да? – удивилась она, идя по гравию дорожки к открытым дверям дома.
– Вы уже завтракали?
– В общем-то, да... Но я не отказалась бы от кофе.
– Отлично, идемте со мной.
Оказавшись в небольшой прихожей, она обомлела. Огромная гостиная была задумана как полотно фламандского художника и, несмотря на мрачное зимнее утро, светилась теплом. Кремовые оштукатуренные стены, стропила из мореного дуба, вдоль высокого потолка – окна, выходящие на три стороны света, камин, встроенный в четвертую стену.
На окнах, выходивших на улицу, не было портьер. На полу лежал старинный восточный ковер. Перед камином стояли удобные низкие диваны, покрытые белым полотном. Мягкий свет настольной лампы падал на глубокие кресла с цветной обивкой, расположенные в углах гостиной. Стол был завален последними книжными новинками и свежими журналами. На полу возле камина стояла огромная плетеная корзинка викторианских времен, доверху наполненная фруктами и орехами.
Взяв у Кик пальто и повесив его, Малтби легонько подтолкнул ее в направлении кухни.
Синие стены кухни были цвета веджвудского фарфора, деревянный пол – медово-желтым. Ярко блестела начищенная медь старинной кухонной утвари, а из сине-белых фаянсовых цветочных горшков с рамы широкого застекленного потолка свешивались стебли декоративных растений; в центре комнаты стоял громоздкий стол с массивной столешницей, в углу – огромная черная плита. Другие стены украшала темно-синяя декоративная утварь.
Кик уловила аромат лимонного чая, запах мастики для полов и чего-то пригоревшего.
– Черт побери, – пробормотал Лионель, поспешив к плите: из духовки явно тянуло дымком. Схватив кухонную варежку, он рывком открыл дверцу, с возгласом досады вытащил противень и швырнул его на стол. Четыре пригоревших кусочка упали на пол.
– Вафли, – простодушно пояснил он. – Бывшие вафли, а теперь угли.
Глянув на черные квадратики, Кик узнала в них некогда замороженные продукты.
– Разве вы умеете готовить?
Малтби хмыкнул:
– Как видите. Кик осмотрелась.
– Ваша кухня – мечта гурмана.
– Досталась мне вместе с домом.
