Текст книги "Скандалы"
Автор книги: Люсьен Гольдберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Люсьен Гольдберг
Скандалы
Посвящается Доминику Данну, тому, кем гордится нация, герою светской хроники и обожаемому другу
ПРОЛОГ
Лолли Пайнс вела колонку светской хроники. Ее материалы шесть раз в неделю появлялись в бульварной газете „Нью-Йорк Курьер", миллионные тиражи которой газетный синдикат распространял по всему миру.
Многие литературные критики, а также телеобозреватели считали ее вздорной посредственностью. Другие превозносили ее уникальный талант. Но, в сущности, даже почитатели Лолли Пайнс не могли положа руку на сердце сказать, что испытывают к ней искреннюю симпатию. Впрочем, как недоброжелатели, так и почитатели Лолли побаивались ее причуд, капризов и влияния, не желая терять расположения журналистки и миллионов ее поклонников.
К шестидесяти годам Лолли Пайнс, которая была чуть выше полутора метров, сохранила почти ту же фигуру, что и в четырнадцать лет. Как многие миниатюрные женщины, делавшие карьеру в пятидесятые – шестидесятые годы, Лолли ревниво оберегала от чужих глаз свою личную жизнь и профессиональные секреты. Лицо Лолли кто-то однажды мягко назвал „характерным", но эта маленькая смуглая женщина заслужила право гордиться своей внешностью. Она никогда не старалась быть хорошенькой в общепринятом смысле этого слова.
Влияние Лолли распространялось не только из офиса „Курьера" в деловой части города, но также из пентхауса номер 3 в Баррингтоне возле западной части Центрального парка, где она снимала квартиру.
В своей огромной старой квартире она любила все: и восемнадцать больших комнат, и даже царящий в них несусветный беспорядок. Родители Лолли потеряли все, что у них было, когда в 1939 году им пришлось бежать из родной Венгрии с восьмилетней дочерью. С тех пор они не хотели расстаться ни с чем из того, что приобрели, начав новую жизнь в Америке.
После смерти родителей Лолли оставила все, как было при них. Поэтому два нижних этажа походили на склад старой мебели. Кроме того, здесь хранились фотографии, кипы газет и журналов, ящики, в которых можно было найти все, что угодно, от вязания покойной матери Лолли и коллекции трубок ее отца до дешевеньких сувениров, отмечавших продвижение самой Лолли по службе. Этими безделушками она очень дорожила.
Но самым главным для Лолли был третий этаж с тремя маленькими комнатами, заставленными от пола до потолка шкафами с картотечными ящиками, в которых хранились вырезки и журнальные статьи. Их Лолли собирала с начала своей карьеры в ныне исчезнувшем „Геральд трибюн".
Вскоре после смерти отца она отвела под кабинет самую большую комнату в дальнем конце холла. Ее стеклянный потолок поднимался к острому шпилю в северо-восточной части здания. Крыша являла собой некую причуду архитектурного стиля девятнадцатого столетия: четыре стеклянные панели с каркасом из тяжелых металлических балок придавали ей пирамидальную форму. Мыть стекло было невозможно, так что на его поверхности годами скапливался птичий помет. Поэтому даже по ночам свет, проникавший в комнату, казался голубовато-зеленым.
Стол Лолли стоял у стены под карнизом. Уже много лет она не видела его убранным, но все собиралась навести на нем порядок, отремонтировать квартиру, заняться скопившимися вещами – в свое время, когда-нибудь.
Когда мир обретет стабильность.
Утром в пятницу, которая выпала на уик-энд Дня труда, Лолли, как обычно, проснулась еще до рассвета. Первым делом ей предстояло закончить свою статью, чтобы пораньше освободиться. Ровно в полдень явится ее давний друг Абнер Хун, прибывший сюда с визитом; с ним они отправятся в Хэмптон, где будет блистательный старт уик-энда. Он состоится при любой погоде у известного банкира Джордана Гарна и его жены, известной модельерши Титы Мандраки.
Она закончила работу к одиннадцати. Воскресная колонка должна быть особенно острой, чтобы привлечь к себе пристальное внимание во время этого праздничного уик-энда лета 1992 года.
Когда последняя страница выползла из принтера, она перечитала статью и улыбнулась. В четверг ей удалось наконец взять по телефону интервью у Кико Рама, телезвезды серии „Бульвар Уилшир", имевшей высокий рейтинг у зрителей.
Вот уже несколько месяцев в кругах, связанных с индустрией развлечений, ходили туманные и противоречивые слухи об этом двадцатилетнем актере со светло-зелеными глазами и густыми черными ресницами. Поговаривали, будто Рам обвиняет родителей в растрате тех денег, которые он, как несовершеннолетний, был вынужден отдавать им. В начале недели тяжба негласно завершилась за закрытыми дверями суда. Одной только Лолли удалось разузнать все подробности, и теперь она располагала достаточно пикантной информацией для воскресной колонки.
До разговора с Лолли Рам, кумир девчонок, никогда публично не высказывался обо всем этом. Чтобы услышать эту историю, она пообещала агенту этого мальчишки написать благожелательную статью и изложить это запутанное дело, строго придерживаясь версии самого актера. Такой ценой Лолли добилась того, что имя красавчика Кико Рама появится в средствах массовой информации наряду с именами Вуди, Миа и Мэрфи Брауна.
Теперь, независимо от того, подтвердятся ли полученные ею сведения, авторы других публикаций будут ссылаться на полученный ею эксклюзив. Как бы ни относились к ней лично, но, если речь идет о быстром получении информации из первых рук, способности Лолли Пайнс не подвергаются сомнению, ибо тут ей нет равных.
Немало влиятельных лиц из избранного круга Лолли Пайнс будут этим вечером на приеме в Хэмптоне. Лолли входила в число тех приглашенных, кому предложили остаться погостить в доме. Значит, в субботу вечером, когда первое воскресное издание „Курьера" появится на улицах, наверняка Лолли, а не Тита Гарн, художник-модельер, зарабатывающая два миллиона, станет звездой уик-энда.
После сенсационного брака с миллиардером Джорданом Гарном, заключенного несколько лет назад, Тита давно не появлялась в свете. То, что Джордан раньше был женат на дочери Титы, отнюдь не улучшило репутацию этой дамы.
Лолли уже складывала вещи, когда позвонил ее редактор и сообщил ей, что сегодня рано утром Кико Рам, находясь под воздействием пилюль фенциклидина, сбросил девушку с балкона третьего этажа мотеля „Ренессанс" в центре Санта-Моники. „Курьер" обладает исключительным правом на публикацию материала об этом происшествии, для чего предоставляется первая полоса воскресного номера. Эксклюзивным интервью с Кико придется пожертвовать, и за день Лолли должна написать новую статью для вечернего выпуска.
В долю секунды уик-энд в доме Гарна потерял для Лолли всякую привлекательность. Позвонив Абнеру, она устало сказала, что их планы меняются. К сожалению, она на весь день отпустила свою помощницу.
Когда она поднялась в кабинет, головная боль, начавшаяся со звонком редактора, стала нестерпимой. Стараясь не замечать ее, Лолли расположилась за столом, включила компьютер и уставилась на экран. Когда он засветился, Лолли болезненно сощурилась.
Все равно придется смотреть на экран. Может, надеть темные очки, подумала Лолли, тогда, должно быть, ей удастся поработать. Вспомнив, что где-то на полке стоит коробка, в которой, возможно, окажутся и очки, она принялась искать их, пока не обнаружила красный лакированный ящичек под пыльным, марципанового цвета бюстом Ким Бессинджер в натуральную величину, изготовленным для презентации какого-то фильма.
Лолли стоило такого труда приподнять увесистый торс Ким Бессинджер и высвободить ящичек, что она, потеряв равновесие, поняла, что падает. Испугавшись, она инстинктивно ухватилась за край полки, та покачнулась, и на Лолли рухнул бюст. Она успела заметить устремленные на нее сладко прищуренные невидящие глаза Ким, когда полка отделилась от облупившейся штукатурки стены.
1
Когда Кик Батлер рысцой промчалась между колоннами вестибюля здания в Баррингтоне, лифтер Майк улыбнулся ей. Влетев в кабину, она прислонилась к стенке и перевела дух.
– Привет, Майк, – сказала она и, выпятив нижнюю губу, подула на влажную челку. Казалось, что даже в самый дикий зной двадцативосьмилетняя Кик с ее свежим веснушчатым лицом и короткими рыжими волосами источает прохладу.
Майк, стоявший спиной к Кик, заметил:
– Жарковато, чтобы так бегать, подружка.
– Ничего не поделаешь, – отозвалась она, – вечная суета: то туда, то сюда, какие-то встречи. У помощницы всемирно известной журналистки, ведущей отдел светской хроники, нет ни минуты покоя.
– Ясно, ясно, – мрачно сказал Майк. – Не знаю, сколько она тебе платит, малышка, но, посули мне стопроцентный выигрыш в лотерее „Выбери четыре", я и то не поменялся бы с тобой местами.
– Ну, работать с ней не так уж плохо, – возразила Кик, пожав плечами. Впрочем, она не особенно горячо защищала свою патронессу. Она знала, что служащие не слишком расположены к Лолли, всегда полагавшей, что ее рождественская статья, где она поименно поминала всю обслугу дома, вполне заменяет этим маленьким людям праздничный подарок. Однако Кик не считала необходимым сообщать Лолли, что думают эти люди об ее „подарках", поскольку та не слишком щедро оплачивала ее услуги.
– Приехали, – сказал Майк, когда лифт остановился на верхнем этаже.
– Спасибо, Майк. – Выйдя на площадку, Кик порылась в поисках ключей и вытащила из заднего кармана длинный шнурок от ботинок, который приспособила вместо цепочки.
Постепенно открывая один за другим четыре замка системы „Сегал" в квартире Лолли, Кик слышала, как опускается лифт. Потом она отперла еще одну дверь: когда Лолли предложила ей эту работу, Кик соблазнилась приманкой в виде комнаты и питания. Кик понимала, что попадет в круглосуточное рабство, но сейчас ей было необходимо жилье.
Задержавшись в длинной галерее, Кик прислушалась. Иногда днем она слышала, как на третьем этаже Лолли что-то кричит в трубку. Но сегодня единственным звуком было тиканье часов в высоком футляре на площадке первого этажа. Может, Лолли уже отбыла в Хэмптон с Абнером Хуном? Было уже около двух часов, а Лолли всегда предпочитала уезжать пораньше.
Спальня Кик находилась у лестницы на втором этаже, и окна ее выходили на Центральный парк.
Высунувшись из правого окна, можно было увидеть ногу одной из двух каменных статуй на внешнем карнизе. Кик называла эти уродливые создания Тельмой и Луизой. Из окна она видела Тельму. Когда она перебралась в эти апартаменты, чтобы работать у Лолли ассистенткой и „прислугой за все", первые несколько недель Тельма казалась ей химерой-стражницей, подсматривающей за ней. И по ночам Кик рассказывала именно Тельме о бедах, преследовавших ее до того, как она оказалась у Лолли. На первых порах ей не верилось, что эта боль когда-нибудь оставит ее.
Кик знала, не будь она в таком состоянии, чуть ли не на грани помешательства, она бы ни за что не согласилась перебраться в этот зловещий старый дом. Впрочем, теперь Кик была рада, что оказалась здесь.
За год, который она провела у Лолли, Кик ощутила, что чему-то научилась, почти безотлучно находясь рядом с такой профессионалкой. Теперь она разобралась, что к чему, поняла, как и отчего туманные слухи, попав в печать, производят такое ошеломляющее впечатление. На первых порах ее терзали сомнения; собирать сплетни не казалось ей настоящим делом, а Кик считала себя опытной журналисткой. Но со временем она убедилась, какое влияние на людей во всем мире оказывают колонки Лолли. Тогда, изменив свою точку зрения, Кик стала предоставлять в распоряжение Лолли едва ли не самые ценные материалы, которые они в шутку называли „списком Кик".
В детстве Кик нравилось делать разнообразные записи. Она много путешествовала с бабушкой и за эти годы составила огромный список имен и телефонов сотен людей, с которыми знакомилась легко и без всяких условностей: швейцаров лучших отелей, барменов сверхмодных клубов, метрдотелей в ресторанах, не меньше чем трехзвездных, модных парикмахерш и фотографов, водителей лимузинов, которые возили знаменитостей не только в Нью-Йорке, но и, к удивлению Лолли, в Лондоне, Париже, Риме. Она знала все таверны, где толклась золотая молодежь. В этом подпольном мире знали подноготную каждого, о ком стоило упомянуть в прессе. За годы работы Лолли обзавелась своим списком нужных людей. Конечно, она с ним основательно запоздала, да и вообще не в ее правилах было проявлять интерес к тем, кого Лолли считала „пустым местом".
Поймав себя на том, что все чаще прибегает к списку Кик, чтобы сэкономить на взятках или выйти на чей-то след, Лолли спросила, как возник список. Кик пожала плечами и, улыбнувшись, ответила, что ее всегда интересовали люди и она коллекционирует их. Жизнь казалась Кик нескончаемой игрой „Соедини точку с точкой". Подозревая, что каждый что-то знает или с кем-то знаком, она считала нелишним иметь под рукой список, указывающий, кто есть кто.
Кик вытащила чистую белую футболку из ящика комода и, натянув ее, решила отправиться в кабинет и привести в порядок свой стол. Поскольку Лолли нет на месте, она может позволить себе слушать во время работы свою любимую станцию, передающую рок-музыку. Кик двинулась вверх по лестнице, где хранились странные и никому не нужные предметы, присланные Лолли теми, кто надеялся, что она упомянет о них в своих колонках.
В кабинете зазвонил телефон. Не успела Кик подойти, как включился автоответчик. Она услышала хрипловатый голос знаменитого юриста Ирвинга Форбраца. Он сказал, что у него есть потрясающая новость, но он вот-вот покидает свои апартаменты в „Трамп-Тауэр" и с ним не удастся связаться, пока он не доберется до Лос-Анджелеса.
Вдруг Кик застыла как вкопанная, не дослушав последних слов и в ужасе вытаращив глаза.
На полу перед своим столом лежала распростертая Лолли. Плечо ее придавили остатки бюста Ким Бессинджер. Вокруг Лолли валялись груды обломков. Похоже было, что на нее рухнула полка.
За пределами бетонных лабиринтов нью-йоркской подземки Кик никогда не видела мертвых, но, едва бросив взгляд на Лолли, тотчас поняла, что ей уже не подняться.
Она опустилась на колени рядом с ее телом. В синеватом свете, струящемся из-под купола, Кик увидела вздувшийся красноватый порез, пересекавший левый глаз Лолли. Одна из накладных ресниц отклеилась.
Кик до боли стиснула зубы. Протянув руку, она осторожно водрузила ресницу на место, затем коснулась щеки Лолли. Холодная, она напоминала автомобильную камеру.
Даже при этом свете Кик заметила застывшее на лице Лолли выражение изумления и растерянности. От ужаса одиночества и этого синеватого света Кик прошиб холодный пот. Ее отношения с Лолли были чисто профессиональными, вполне корректными, но суховатыми и лишенными сантиментов. Кик почувствовала смущение и неловкость, прикоснувшись к беспомощному, обмякшему телу Лолли.
Ее передернуло. Она встала, не отводя глаз от тела. Лолли лежала на спине, нога к ноге. Носки туфель-лодочек смотрели прямо вверх, как башмаки мертвой колдуньи в „Волшебнике страны Оз".
Кик охватила дрожь. Потрясенная до глубины души, она добралась до дивана с выпирающими пружинами и подняла вытертую соболью шубку, которую швырнула туда Лолли. Несколько лет назад ее преподнес Лолли какой-то важный гусь из „Метро-Голдвин-Мейер", то ли надеясь, что журналистка упомянет о нем в своей колонке, то ли желая избавиться от шубки.
Шубка вытерлась, мездра стала жесткой, а мех на воротнике выцвел там, где соприкасался с крашеными волосами Лолли Пайнс. Один рукав немного распоролся по шву.
Бедняжка, подумала Кик, опускаясь на пол. Надо привести все в порядок.
Она осторожно убрала обломки бюста Ким Бессинджер, сложив их в стороне, потом аккуратно прикрыла Лолли шубкой, подсунув рукава под тело.
Лолли, которая никогда не покидала дома, не одевшись и не подкрасившись на манер Джоан Кроуфорд, сейчас привела бы в ужас любого.
Кик необходимо было все обдумать. Откинув в сторону номер „Верайети", который оказался под шубкой, она села.
Кажется, у Лолли нет родни, которой следовало бы позвонить, но у нее есть поверенный. Ирвинг Форбрац годился только для торжественных случаев; Кик терпеть его не могла. Но он ведал всеми делами и налоговыми отчислениями Лолли, и она нередко упоминала его в своей колонке. Несомненно, он знает, как поступать в таких случаях. Но какой от него толк, если он уже в самолете?
Она отчаянно хотела, чтобы с ней возле тела был кто-нибудь серьезный, сведущий в таких делах, способный взять на себя ответственность за все это. Наверное, ей нужно позвонить в газету. Она уткнулась лицом в колени.
– Пожалуйста, Боже, – зашептала она, крестясь, чего не делала после окончания средней школы. – Я этого не хотела. Честное слово, в глубине души я лишь надеялась отдохнуть от нее, но никогда, никогда, никогда не думала, что она может умереть.
И тут прорезался тихий ехидный голосок: Кик не слышала его с того дня, когда он посоветовал ей пойти на работу к Лолли.
Прозвучав в первый раз, этот голос порекомендовал ей бросить женатого профессора, с которым у нее был стойкий любовный роман. Слово „стойкий" означало, что они занимались любовью лишь стоя: в пустой кладовке заброшенного холла, а однажды у капота его маленького „фольксвагена", в темноте на стоянке у стадиона. Голос обитал в недрах ее сознания и всегда раздавался в критические минуты. Именно этот голос заставил ее отправиться к редактору газеты в Спрингфилде и потребовать, чтобы под написанным ею материалом крупными буквами значилась ее фамилия. Голос предупредил Кик буквально за минуту до того, как ее угораздило влюбиться в человека, который чуть не разрушил ее карьеру и не разбил сердце; подчинившись ему, она исчезла с глаз людских и обрекла себя на изгнание.
И вот теперь, испытывая безмерное чувство вины, она вновь услышала этот голос. Проведя несколько месяцев бок о бок с Лолли, усвоив все ее ухищрения, Кик стала мечтать, что когда-нибудь ей разрешат вести свою собственную колонку. Ведь она профессиональный опытный журналист. Все чаще и чаще Лолли использовала для своих статей информацию, почерпнутую из списков Кик. Порой по ночам она шепталась с безгласной Тельмой и размышляла о том, как развернутся события, если Лолли исчезнет со сцены.
– Я этого не хотела, – снова заплакала она. – В самом деле, я никогда не хотела, чтобы такое случилось.
Тихий ехидный голосок спросил:
– Ты уверена?
2
Джо Стоун, главный редактор „Нью-Йорк Курьер", уселся на продавленный диван. Он поискал глазами простыню, чтобы прикрыться, ибо кондиционер, стоящий в ногах кровати, подавал холодный воздух. Это, пожалуй, было единственное работающее приспособление в квартире Бэби Байер на нижнем этаже, поскольку она служила ей не столько домом, сколько местом для ночлега.
Как он и предполагал, простыни не оказалось. Ее редко удавалось обнаружить на постели Бэби.
Обнаженная женщина рядом с ним раздраженно потерлась лицом о жесткое стеганое одеяло и застонала.
Джо посмотрел через плечо, спит ли она. Если ему повезет, он успеет принять душ и одеться до того, как она проснется.
Бэби стала сводить его с ума, едва только он появился в газете два года назад. Тогда он был женат на Бэт, но та все определеннее давала ему понять, что для нее нет смысла бросать работу в Вашингтоне и перебираться к Джо в Нью-Йорк. Но и теперь, когда он решил развестись с Бэт, Бэби все еще сводила его с ума. Стоило только бросить взгляд на Бэби Байер, как у любого мужчины начинали играть гормоны. Ее хотелось или как следует оттрахать, или задушить. Проблема в том, что Джо, как правило, хотел и того, и другого.
Он прокрался в ванную, не разбудив ее, и тихонько прикрыл за собой дверь. Телефон на стене рядом с аптечкой напомнил ему, что он должен позвонить Лолли и проверить, как дела с ее колонкой. Заметки не было на его столе, когда он отправлялся к Бэби. Если он будет медлить и дальше, на него обрушится масса проблем, а решать их придется ему самому.
О, черт, ведь Сэм знает, где он. Добрый старый Сэм. Единственный человек из отдела репортажа, да и во всей газете, с которым он мог поделиться этой историей с Бэби, а ведь она тянется вот уже два месяца. Бэби считала, что ее непосредственная начальница Петра Вимс, редактор полосы „Виноградинка", что-то подозревает, но Бэби никогда не утруждала себя доказательствами. Тем не менее все старались не нарушать правил, установленных владельцем и председателем совета директоров компании „Курьер Паблишинг" Таннером Дайсоном.
Джо вздрогнул, услышав телефонный звонок, тотчас схватил трубку, отошел в дальний угол просторной старой ванной и только тогда пробормотал:
– Алло.
– Джо? Это Сэм. Прости, что... беспокою тебя. У нас проблема.
– О, черт побери! В чем дело?
– Лолли Пайнс умерла.
Джо опустился на крышку стульчака.
– Что? – изумленно переспросил он. – Я же только говорил с ней утром. Она была в порядке. Господи Иисусе, Сэм. Проклятье, что же случилось?
– Она погибла в своей квартире. Я еще не знаю подробностей. Звонила ее помощница. Мы только что послали туда машину.
Джо Стоун встал и прижал телефон плечом к уху, благодаря Бога за то, что может расхаживать по просторной ванной.
– Вы уже звонили старику?
– Еще нет. Дайсон уехал к себе на ранчо. Сомневаюсь, что следует нарушать отдых издателя, если только никто не выстрелит в Президента.
– Ну, эта ситуация не многим лучше. Так что, пожалуй, позвони ему, пока он не узнал об этом из других источников.
– Не напишешь ли несколько слов для некролога, если вдруг я с ним не свяжусь?
– Попытайся первым делом найти Таннера, – сказал Джо, обдумывая все это на ходу. – Что с ее статьей? Только не говори мне, что она не успела ее написать.
Сэм выразительно помолчал, потом ответил:
– Она ее не написала.
– Проклятье! – взорвался Стоун. – Она же знала, что мне нужна эта чертова статья к четырем. Что же мне теперь делать?
– Ты на редкость отзывчив, – саркастически заметил Сэм. – Кажется, смерть вполне уважительная причина. Впрочем, можешь вынести ей выговор за срыв материала.
– Мда... Что ж, Лолли скончалась, а мы с тобой живы, Сэм, – философски произнес Джо.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что у Лолли больше нет никаких проблем, а у нас они есть, – устало отозвался Джо. – Похоже, что с этой колонкой нам придется расстаться.
Вешая трубку, Джо пнул ногой табурет на колесиках, и он загремел по кафельному полу.
Из-за двери послышался детский голосок Бэби: она всегда говорила им, когда чего-то хотела.
– Джо... ох... ох. Скорее, ми-и-илый. Мне ужасно хочется...
О, Господи, только не это, подумал Джо, закрывая глаза.
– ...сделать пипи.
– Вот дерьмо, – прошипел он сквозь зубы. – Секундочку, Бэби. Я только что закончил разговор. Потерпи немного.
Встав над унитазом, Джо помочился, стараясь делать это по возможности шумно, чтобы заглушить голос Бэби. Похоже, что она приникла к дверной щели.
Покончив со своими делами, Джо открыл дверь.
– Отливай, Бэби, – бросил он. – Я ухожу.
– Но ведь ты мог воспользоваться телефоном и на кухне, – фыркнула она, проскользнув мимо него.
Рухнув на диван, Джо поискал на ночном столике сигареты. Мятая пачка лежала в лужице вина: рядом с ней в беспорядке, свойственном Бэби, валялись флакончики лака для ногтей, наушники, журналы „Космополитен", сережки и браслеты.
Он вытащил последнюю сигарету из пачки, начатой после завтрака. „Господи, – подумал он, – закуривая: целая пачка, три бутылки содовой и две вина – и все это после ленча. С ума сойти".
Взглянув на часы, он прикинул, что они занимались любовью не меньше трех раз, после того как, закончив ленч, оказались в этой квартире. Во всяком случае, три раза он кончил, а как Бэби, не знал. На людях она вела себя так, словно ей вечно не хватало. Она всегда со всеми заигрывала, то вскидывая брови, то опуская ресницы. О чем бы ни заходил разговор, Бэби неизменно сводила его к сексу.
В ресторане Бэби всегда наклонялась и укладывала свою внушительную грудь на край стола. Из всех, кого он знал, только Бэби могла пальцами ноги расстегнуть ему молнию на брюках.
За то недолгое время, что он спал с Бэби, Джо так и не понял, в самом деле она обожает заниматься сексом или, пуская в ход разные уловки, умело изображает страсть, а при этом отлично владеет собой. Она позволяла себе в постели любые непристойные выражения, и все сходило ей с рук, ибо его они возбуждали так же, как и ее.
Даже на первых порах, когда она изображала оргазм, орала, металась и чуть не лезла на стенку, он подозревал, что она притворяется. Конечно, она любила предварительные любовные игры, когда в ход идут язык, губы и пальцы. Тут он был мастером и изо всех сил старался доставить ей удовольствие. Но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что, едва он входил в нее, она остывала, хотя изображала стоны, скрежетала зубами и закидывала ноги ему на плечи. Убедившись, что он получил свое, она обычно вскакивала с постели и бежала в туалет, на кухню или, что хуже всего, возвращалась в ту же секунду к какой-нибудь истории, которую он заставил ее прервать на полуслове.
Взбив тощую подушку у себя за спиной, он еще раз крепко затянулся.
Его жизнь совершенно вышла из-под контроля. Он это понимал. Его коллеги в газете тоже замечали это, как и его друзья. Даже бывшая жена, с которой Джо заключил временное вооруженное перемирие, знала это.
Бэт недавно приезжала из Вашингтона, и они вместе пообедали. Бросив лишь один взгляд на него, некогда считавшегося душой компании, она спросила:
– Что, черт побери, с тобой случилось?
Мог ли он рассказать ей об этом? Мог ли объяснить, что его бледность и помятый вид вызваны душевной смутой? Он тосковал о доступном, но очень ценном: о пунктуальности, чистых носках, твердом слове. Все это ушло из его жизни. Осталось лишь возбуждение, напряжение и эротические интерлюдии. Но поэзия духа и нежность исчезли.
Сразу же после развода, когда он погрузился в хаос, тяга к Бэби стала неодолимой. Но, черт побери, Бэби Байер не только не решила его проблем, но и сама оказалась проблемой. Он совсем выбился из колеи, не устояв перед ее кокетством и начав спать с ней.
Повернувшись на бок, он бросил сигарету в пепельницу и увидел, как Бэби выскользнула из ванной, протанцевала по ковру и скрылась на кухне.
Волосы на лобке покрывали у нее всю нижнюю часть живота, доходя чуть ли не до пупка. Они были темными и жесткими, тогда как взлохмаченная голова отливала рыжиной. Впрочем, через неделю Бэби превратится в платиновую блондинку или в жгучую брюнетку. В сравнении с тонкой талией ее ягодицы казались большими, бедра – широкими, а ноги – мускулистыми. Верхняя часть тела была более пропорциональна: покатые сильные плечи и высокая крепкая грудь. Такой профиль, как у нее, мог бы изобразить на поздравительной открытке очаровательный четырехлетний малыш. Анфас у нее была довольно симпатичная мордашка с широко расставленными фиалковыми глазами, однако уголки рта, изогнутого, как лук Купидона, показывали, что она способна впадать в гнев. Из-за ее инфантильной внешности весьма сообразительной Бэби постоянно приходилось бороться за то, чтобы к ней относились серьезно. Кое-кто к ней так и относился. Единственной особенностью Бэби, которая привлекала внимание Джо, было то, что находилось у нее между ног. Он заметил также, что она способна причинять боль тем, кто ей возражает. И то и другое внушало ему опасения, отчасти даже страх.
Но все эти проблемы отступили перед тем, что сообщил ему Сэм о Лолли. Он понимал, что, узнав об этом, Таннер Дайсон тотчас начнет разыскивать его.
Именно Дайсон предложил Лолли два года назад умопомрачительный контракт, чтобы удержать ее, и с того самого дня начал использовать ее колонку в своих целях; самым вопиющим было то, что Лолли предстояло создать привлекательный имидж его второй жене Джорджине, красивой блондинке, в прошлом сотруднице журнала „Восхитительная пища".
Конечно же, за Дайсоном останется последнее слово, когда придется решать, кто займет место Лолли, что вызовет массу проблем. Джо понял это в ту же минуту, как услышал о ее смерти.
Речь пойдет не о том, чтобы привлечь в „Курьер" журналистку с именем. Они все наперечет: у Лиз Смит солидный контракт с „Нью-Йорк Ньюсдей", Билли Норвич блаженствует в „Нью-Йорк Пост", заполучив такую звезду, как Синди Адамс. Есть возможность перетащить Ричарда Джонсона из „Дейли Ньюс", но Дайсону придется тогда выкладывать деньги, которые запросит Джонсон. В журналах и еженедельниках есть, конечно, восходящие звезды, но они не достигли пока той общенациональной известности, которая позарез нужна Дайсону. Журналист силен источниками информации и связями. Дайсон захочет, чтобы место Лолли занял человек, имеющий столько же связей, если не больше. Людей, отвечающих запросам Дайсона, притом таких, кого он хотел бы взять в штат, по всему свету наберется не более полудюжины, но мало кто из них согласится занять место, где придется подчиняться капризам издателя.
Проблемы не исчерпывались общением с Дайсоном. Едва узнав новость, Бэби потребует, чтобы это место Джо предоставил ей. Амбиции и тщеславие Бэби столь же ненасытны, как и другие ее запросы. Джо поежился при мысли о том, что его ждет.
Он услышал, как кубики льда со звоном посыпались в раковину и тут же раздался голос Бэби:
– Джо, ми-и-лый! Я приготовила тебе питье. Сейчас та-а-ак жарко.
Джо тихо застонал и поднял голову.
– Спасибо, Бэби, но мне надо вернуться в контору.
Усевшись, он увидел, что Бэби прислонилась к кухонному столу и держит два стакана с темной жидкостью, в которой плавают кубики льда.
– А я думала, что ты свободен весь день, – сказала она, приближаясь к нему.
Она поставила стаканы на пол возле дивана и, опустившись на колени, примостилась между его ног.
– Должно быть, все это из-за звонка Сэма, не так ли, дорогой? – Она подняла на него глаза. – Что ему нужно?
– Хм, – произнес он, откинув с ее лба рыжий завиток. Он не хотел начинать все сначала. На сегодня с них вполне хватит секса. Его мысли были заняты смертью Лолли, голова гудела, и ему совсем не хотелось обсуждать все это с Бэби.
Она взяла стакан и извлекла из него кубик льда. Не спуская глаз с Джо, она легкими привычными движениями натерла льдом соски, отчего те мгновенно напряглись.
– Чего ради он позвонил сюда? – спросила она.
Джо положил руки ей на плечи и попытался отстранить ее, высвободив колени.
– Да ничего особенного. Какая-то мура, с которой мне придется разбираться, – сказал он. – Бэби, мне в самом деле надо бежать.
Поставив напиток, она внезапно толкнула Джо на диван и уперлась руками ему в грудь.
– Что там у тебя такое важное, Джо? – вкрадчиво спросила она, вращая бедрами. – Нет ничего важнее этого.
