Текст книги "Скандалы"
Автор книги: Люсьен Гольдберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
13
Около тысячи человек прибыли на панихиду на Таймс-сквер в четверг утром после Дня труда. Начиналась она в полдень. Вылезая из машины, в которой приехала вместе с Таннером и двумя спутниками из руководства газеты, Джорджина заметила в середине толпы Бэби, направлявшуюся в холл.
Когда Бэби заговорила с кем-то, Джорджина заметила, что она сделала со своим лицом нечто невообразимое. Веки были покрыты чем-то блестящим, а длинные, как у жирафа, накладные ресницы придавали ей вид застывшего изумления. На ней была соломенная шляпа шафранового цвета в стиле Авраама Линкольна и свободное мини-платье из оранжевого и желтого шифона, складки которого сейчас колыхались.
Оказавшись в прохладном холле, Джорджина обратила внимание на то, что телевизионщики и фоторепортеры проявляют сдержанность, подобающую печальной атмосфере панихиды, хотя здесь собралось на редкость много знаменитостей. Несколько телеоператоров прижались к стенкам, освобождая проход.
Таннер, сказав несколько слов в микрофон, поднял руку, попросив, чтобы его пропустили. Он усадил Джорджину на место и пошел за кулисы, чтобы собрать тех, кто во время панихиды будет сидеть на сцене. Джорджина осмотрелась и вновь заметила соломенную шляпку Бэби через несколько рядов от себя. Она то подскакивала, то опускалась, когда Бэби говорила с мужчиной справа от нее, а потом с сидящим впереди.
После музыки в исполнении струнного квартета, к которому Таннер питал особое пристрастие, он поднялся, чтобы произнести проникновенную речь о долгом пути Лолли. Пока он говорил, Джорджина поглядывала по сторонам. Лолли испытала бы большое удовлетворение от того, что все эти люди пришли отдать ей последний долг.
Таннер завершил выступление, зачитав телеграммы от знаменитостей, которые не смогли прибыть сюда, после чего представил самого давнего и близкого друга Лолли. Абнер Хун слегка склонил голову.
На нем был серебристый галстук, а в петлице – огромная калла. Его слова о давней дружбе с Лолли казались вполне искренними. Когда Абнер возвращался на свое место, Джорджина заглянула в программку. Следующим должен был выступить Уолтер Кронкрайт, сидевший рядом с Таннером. Поймав взгляд Таннера, Джорджина помахала ему. Она улыбнулась, когда Кронкрайт махнул ей в ответ.
Таннер привстал, чтобы представить Уолтера Кронкрайта. В этот момент Джорджина увидела, как стремительно подпрыгнула шляпка Бэби. Она было подумала, что Бэби решила в самое неподходящее время удалиться в дамскую комнату, но когда увидела, что та торопливо идет по проходу к ступенькам, ведущим на сцену, у нее перехватило дыхание, и Джорджина снова уставилась в программку. Имени Бэби там не было.
Тем не менее Бэби, поднявшись на сцену, направилась прямо к трибуне. Ее оранжевые каблучки громко стучали, когда она проходила между цветочными вазами, стоящими вдоль рампы.
Таннер, сидевший далеко от трибуны, вскочил было с неудобного вращающегося стула. Он был вне себя от гнева. Однако, окинув взглядом аудиторию, он медленно сел. Конечно же он понял, что лишь усложнит ситуацию, если попытается остановить Бэби.
К счастью, кто-то поставил для Абнера небольшую подставку за кафедрой, иначе вместо Бэби появилась бы говорящая шляпка.
Бэби развернула листок бумаги, откашлялась, пододвинула к себе микрофон и подождала, пока стихнет гул в огромной аудитории.
Когда воцарилась тишина, Бэби заговорила тихо и проникновенно. Джорджина скоро поняла, что она читает стихотворение „Ветер моих крыльев", переведя все глаголы в прошедшее время; при этом она выразительно жестикулировала.
– Я так и не сказала тебе, что ты была моей героиней, – завывала она. – О, моя бесценная Лолли, ты была ветром моих крыльев.
Джорджина готова была провалиться от смущения. Никогда еще ей не было так неловко. Что-то наглое и липкое было в декламации этих переиначенных стихов. Чего ради Бэби это затеяла? Решила показать себя во всей красе этим людям, о большинстве которых писали журналы „Вэнити Фейр", „Форчун", а также коллеги Бэби. Так или иначе, она устроила вопиюще вульгарное представление, несовместимое с траурной церемонией. Джорджине казалось, что она воочию видит, как рушится карьера Бэби.
Наконец муки Джорджины прекратились: Бэби замолчала. Как ни странно, оркестр за сценой выразительно исполнил „Ты ветер моих крыльев". Джорджина предположила, что Бэби успела заблаговременно снабдить их нотами.
К изумлению Джорджины, Бэби проводили оглушительными аплодисментами, когда она под звуки музыки покинула сцену.
Все головы повернулись к ней, когда она шла к своему месту. Джорджина, чуть не вывернув шею, наконец увидела, что Бэби сидит с этим ужасным Ирвингом Форбрацем. Когда Ирвинг наклонился к уху Бэби, Джорджина уже не сомневалась, что они не только вместе пришли сюда, но именно Ирвинг толкнул ее бывшую подругу на этот неслыханный поступок.
Панихида продолжалась еще сорок пять минут, уже без всяких инцидентов. Джорджина так нетерпеливо ждала конца церемонии, что едва вникала в происходящее, не улавливая ни слова из речей ораторов.
Когда панихида наконец подошла к концу, Таннер поблагодарил всех прибывших отдать Лолли последний долг, и люди стали расходиться.
Лимузин Таннера был уже под навесом у входа. Джорджина ждала Таннера снаружи, обмениваясь репликами с газетчиками. Она стояла рядом с Мередит и Тимом Брокау, когда наконец заметила Таннера. Приблизившись к машине, он приложил к губам указательный палец. Склонившись к ней, он шепнул:
– Мы подбросим Брокау. И ни слова о Бэби.
Только в конце дня, после приема, Джорджина узнала о последнем сюрпризе, преподнесенном Бэби в этот необычный день. Таннер, который после их свадьбы почти не упоминал имени Бэби, назвал устроенное ею представление „довольно трогательным".
14
Прошло уже около двух недель после панихиды, а в „Курьере" так никто и не занял место Лолли. Чтобы заполнить пространство, столько лет отведенное под ее колонку, приходилось печатать сообщения с телетайпа и довольно слабые материалы, раздобытые репортерами.
Джорджина знала, что Таннер обдумывает, кого взять на место Лолли, но со дня ее смерти ему приходилось разбираться со многими проблемами в газете, и Джорджина почти не видела его. Он уходил рано утром и являлся домой поздно вечером.
Накануне она все же дождалась его и заставила пообещать, что завтра он пообедает дома. Ей хотелось провести с ним хоть немного времени. И на то у нее были особые причины.
Оставшись одна в своей огромной кухне, она весело мурлыкала что-то себе под нос, готовя Таннеру обед из его любимых блюд.
Она обваляла в сухарях свиные отбивные. С недавних пор она стала прибегать к маленьким хитростям, готовя блюда для Таннера. Она очень любила проводить вечера дома, вдвоем с мужем, но терпеть не могла благотворительные балы, приемы в четырехзвездочных ресторанах и обеды в огромных апартаментах на Парк-авеню и Пятой, где бывали люди, так или иначе связанные с жизнью Таннера.
Для каждого семейного обеда она всегда старалась приготовить что-нибудь особенное: то потушить мясо, нарезанное в виде сердечек, то украсить желе рожицами: долька лимона – рот, кусочки апельсина – глаза, земляника – нос. Обеды, которые она готовила, не только заклеймили бы позором на образцовой кухне журнала „Восхитительная пища", но над ними презрительно посмеялась бы та публика, с которой Джорджине приходилось теперь поддерживать отношения. В этой компании Джорджина была самой молодой из жен. Никого из этих людей она не воспринимала как друзей в привычном значении этого слова. Они занимали руководящие места в мире бизнеса и играли значительную роль в общественной жизни. Деловая жизнь этих банковских воротил и королей прессы была связана с Таннером. У многих из них были взрослые дети.
Некоторые жены считали очень милым, что Джорджина сама готовит для мужа, но относились к ней несколько снисходительно, хотя и брали у нее кулинарные рецепты.
Таннер пытался смягчить задевавшие Джорджину случайные замечания, высоко ценил ее искусство и при каждом удобном случае напоминал, что до того как они поженились, она была одним из самых известных в стране кулинаров. Он утверждал, что именно ее стараниями в зале для приемов „Курьера" подавались столь восхитительные блюда.
Замечая легкие усмешки на лицах слушателей, Джорджина с горькой обидой понимала, что умение приготовить отбивную не делает ее в их глазах интересной личностью.
Отбивные зашипели на сковородке. Соскользнув с высокого табурета, Джорджина стала искать лопаточку, чтобы перевернуть их. Они были золотисто-коричневыми и хрустящими, такими, какие любил Таннер.
Она посмотрела в глазок духовки. Ей осталось сделать только сырную подливку для цветной капусты и поджарить лук с грибами. Позже она взобьет мутовкой орехи с сахаром для карамельного соуса и польет им бананы на десерт.
Джорджина улыбнулась, подумав, в какой ужас привели бы ее обеды сторонников разумного питания. Они были не только разнообразны, но и перегружены жирами, калориями и холестерином. Но ее это не волновало. Сегодня был особый вечер, и хорошее настроение Таннера должно обеспечить успех ее замысла. Сегодня она расскажет ему о своем тайном проекте.
Джорджина послала свою рукопись о секретах домоводства и кулинарии единственному знакомому ей человеку в издательском мире. Рона Фридман была выпускающим редактором в „Восхитительной пище", когда Джорджина там работала; уйдя оттуда, она стала редактором в издательстве „Уинслоу-Хаус". Джорджина знала, что рукописи, поступающие не через агентов, часто возвращаются даже не прочитанными, но все же надеялась, что Рона когда-нибудь даст о себе знать.
Джорджина не знала, как Таннер отнесется к этому. Если не считать приготовления пищи для больных СПИДом, этот выношенный ею замысел, который она инстинктивно держала в тайне от Таннера, принадлежал ей и только ей. Муж не принимал в нем ровно никакого участия, в отличие от ее прочих занятий, вроде устройства общественных приемов, балов и украшения дома.
Но публикация книги – это совсем другое дело, настоящая работа, которая привлечет внимание именно к ней. Ей безумно хотелось, чтобы Таннер не только одобрил ее план, но и отнесся к нему с пониманием. Чтобы добиться этого, придется очень деликатно подойти к этой теме.
Она вспомнила, как советовала стажерам, приходившим на образцовую кухню в журнал: „Настоящее блюдо получается, если задумать его заблаговременно и готовить на небольшом огне".
Теперь она должна воспользоваться своим же советом – затеять разговор в начале обеда и спокойно дождаться момента, когда можно будет рассказать об этой идее.
У нее осталось время принять ванну, надеть любимое платье Таннера и даже послушать новости, чтобы побеседовать за столом и о том, что происходит в мире.
Через двадцать минут, когда перед зеркалом Джорджина накладывала последние мазки на веки, она увидела, что Таннер стоит у нее за спиной. Она улыбнулась ему и подставила щеку для поцелуя, засмеявшись, когда он пощекотал ей затылок.
– Не знаю даже, что пахнет вкуснее, обед или ты, – сказал он.
Закрыв глаза, Джорджина с облегчением перевела дыхание: кажется, он в хорошем настроении. Ведь Таннер всегда мог встретиться с кем-то: с коллегами, с профсоюзом, с юристами, с соперниками – да мало ли что происходит за день, после чего он возвращается весьма мрачным.
– Как прошел день, дорогой? – по обыкновению спросила она.
Сняв пиджак, Таннер бросил его на кресло, чтобы Гровер почистил его.
– Похоже, что Синди Адамс отвергла наше предложение вести колонку Лолли. Она не хочет уходить из „Пост". И мы опять остались ни с чем.
Джорджина поднялась из-за туалетного столика. Ей хотелось спросить, не думал ли он о Бэби. Заметив удовлетворение на его лице, когда он расстегнул светло-голубую рубашку, она решила не рисковать и промолчала.
Таннер отправился в свою гардеробную, где бросил рубашку. Он вернулся в спальню в махровом халате с монограммой – значит, он идет в бассейн в гимнастическом зале за террасой.
– Что ты сегодня мне приготовила, радость моя? – спросил он.
– Кое-что интересное, – загадочно ответила она. – Иди поплавай. А я расскажу тебе за обедом.
Рассевшись по обе стороны длинного стола, они почти одновременно развернули салфетки.
Гровер налил Таннеру немного вина и подождал, пока тот продегустирует его. После того как Таннер кивнул в знак одобрения, дворецкий снял с буфета поднос с любимым блюдом Таннера из телятины. За его спиной стояла Сельма, собираясь поменять тарелки.
– Потрясающий обед, моя дорогая, – сказал Таннер, поливая сырным соусом цветную капусту. – Ни один ресторан в городе не сравнится с твоим искусством.
– Спасибо, милый. – Полированная поверхность стола красного дерева отразила улыбку Джорджины. Она очень хотела начать разговор и при первой же возможности вскользь упомянуть о своей книге. Нельзя же сразу ошарашить его.
Она наблюдала, как он сосредоточенно и неторопливо ест, пока не почувствовала, что терпеть больше не в силах.
– Сегодня я вспомнила старую приятельницу, – небрежно сказала она, понимая, что этим привлечет его внимание. Выражение „старая приятельница" было чем-то вроде кода. Так она называла тех, кого знала до Д.Т. – до Таннера, – обитателей того темного загадочного мира, в котором блуждала Джорджина, пока не встретила его. Таннер положил вилку и посмотрел на нее.
– Да? – Он чуть приподнял свои седые брови. – И кто же это?
– Рона Фридман. Мы работали вместе в журнале. Она была выпускающим редактором. Она придумывала для куска мяса такое количество названий, что ты и вообразить не можешь.
Таннер подозрительно относился не только к ее бывшим подругам, но и ко всем, кто не входил в их круг и мог попытаться каким-то образом использовать Джорджину. Он сдвинул брови.
– И твоя подруга Рода все еще в журнале? – невозмутимо спросил он.
– Рона, – поправила его Джорджина, сделав глоток вина.
– Прости. Рона.
– Нет, она редактор в издательстве „Уинслоу-Хаус".
– Ага, – просветлев, сказал Таннер. – Роб Рой Каданофф, которому я давал в гольфе гандикап в шесть очков. Не так давно я играл с ним.
– Кто это Роб Рой Каданофф? – смутившись, спросила Джорджина.
– Главный в „Уинслоу". Отличный парень. Он мне очень нравится.
Джорджина перевела дыхание.
– Прекрасно, дорогой. – Она изобразила улыбку. Она могла бы догадаться. О чем ни заговоришь, Таннер неизменно имеет к этому какое-то отношение. Очень утомительно. Но сейчас это ей на руку. – Во всяком случае, – продолжала она, осуществляя свой план наступления, – я надеюсь, она сообщит мне что-то о замысле книги.
У Таннера слегка дернулся уголок левого глаза, но выражение лица не изменилось. Он аккуратно сложил салфетку и положил ее рядом с тарелкой.
– Должен признаться, что ты удивила меня, дорогая.
– Что же в этом удивительного? – как можно непринужденнее сказала она.
Таннер набрал в грудь воздуха и покачал головой.
– Я так и думал, что этого не избежать, – сокрушенно заметил он. – Я полагал, что рано или поздно ты получишь такое предложение от одного из этих городских стервятников. Но чтобы им оказался Боб Каданофф...
Джорджина совершенно растерялась от его реакции.
– О, мой дорогой, сомневаюсь, чтобы глава компании обратил внимание на столь незначительную работу.
Таннер кивнул Гроверу и подождал, пока тот наполнит его бокал.
– Не будь так наивна, Джорджина. Сомневаюсь, чтобы какому-нибудь скромному редактору пришла в голову такая мысль без распоряжения сверху. И, конечно же, она не рискнула бы самостоятельно обратиться к тебе с таким предложением.
Джорджина, нахмурившись, уставилась на мужа.
– Ты не понял, Таннер. Роне ничего и не приходило в голову. Я сама послала ей рукопись.
На правом виске Таннера запульсировала жилка.
– Прости? – Брови его слегка дрогнули. – Ты послала ей рукопись?
„Господи, – подумала Джорджина. – С чего это он взял, что издательство ни с того ни с сего вдруг обратилось ко мне?"
– Ох, мой дорогой, мне очень жаль, Таннер. Похоже, я начала тебе рассказывать все это с середины, а не с начала. Я написала нечто вроде... м-м-м... – она беспомощно развела руками, – кулинарную книгу с приложением советов по домоводству. Понимаешь, некое руководство для людей, которые работают целый день, но все же хотят, чтобы у них был хороший... – Она поперхнулась, взглянув на Таннера.
Джорджина не сразу поняла, что Таннер едва удерживается от смеха. Борясь с собой, он поднес ко рту скомканную салфетку. Она тоже невольно засмеялась. Хотя скорее изобразила смех. На самом деле она кипела от ярости. Как он может смеяться над тем, что так важно для нее?
– Таннер? – беспомощно вопросила она. Таннер, уже не сдерживаясь, бросил салфетку, запрокинул голову и взвыл от смеха. Наконец, взяв себя в руки, он извинился и удивленно покачал головой.
– Честно говоря, не вижу, что тут смешного, – сказала она, с трудом сдерживая раздражение.
– О, Джорджи, я старый болван, – проговорил он, вытирая глаза. – Ты знаешь, что я подумал, когда ты сказала... ну, когда ты... – Он снова разразился хохотом. Наконец, овладев собой, он начал объяснять: – Знаешь, что я подумал? Я было решил, что мой старый приятель Боб Каданофф подкатился к тебе с предложением написать исповедь. Типа „Как я вышла замуж за миллионера". Ну, и тому подобную чушь.
– Таннер! – воскликнула Джорджина. – Как тебе могло прийти в голову, что я способна сделать подобное?
– Милая, прости меня. Я имею дело с такими сенсациями каждый день, и я развращен. Мне очень жаль. А теперь расскажи мне толком о книге, которую ты написала, лисичка ты этакая. Когда только ты нашла время?
Веселье улетучилось. Джорджина, не поднимая глаз, водила пальцем по росписи на ободке тарелки.
– Время у меня было, – тихо сказала она. – Прости, что в этом нет никаких сенсаций, но таков уж круг моих интересов.
Таннер кивнул Гроверу, который поднес ему корзинку с хлебом. Взяв кусок, он заговорил:
– Так вот откуда ванна с салатом-латуком? Джорджина поджала губы.
– Значит, ты его видел? Я специально положила его в заднюю ванну, чтобы не вызывать у тебя подозрений.
– О, нет. Я просто отнес Гроверу обувь, чтобы он ее почистил, и увидел это. Мне ничего и в голову не пришло. Я все хотел тебя спросить, что это такое.
Джорджина улыбнулась. Если Таннер предпочитает говорить о салате в ванной для прислуги, а не о том, что она написала и собирается издать книгу, ей остается только поблагодарить его. Главное, что он не вышел из себя, а ее волновало лишь это.
– Едва ли это интересно тебе, но под водой салат может сохраняться до двух недель.
– Вот такие сведения ты и поместила в своей книге?
– И много других. Все то, чего не было в предыдущих работах.
Таннер положил вилку и потянулся за бокалом.
– Какой гонорар обещала тебе твоя приятельница?
– Таннер, книгу еще не приняли.
– Ты, конечно, понимаешь, что предлагать ее должен был твой агент. Тебе не стоило напрямую говорить с этой Роной.
– Таннер, дорогой, но у меня нет агента, – сказала она тем же тоном, которым сообщила бы, что у нее нет инструктора по парашютным прыжкам. Вести переговоры через агента – означало точно рассчитать каждый свой шаг, но Рона была ее приятельницей. Джорджине и в голову не пришло, что следует переслать ей рукопись через агента. Может ли она напускать этих типов с хваткой бультерьеров на старую подругу?
– Если ты хочешь осуществить свой замысел, дорогая, я сегодня же вечером позвоню Ирвингу Форбрацу.
– Ирвингу Форбрацу? – У нее так перехватило дыхание, словно он бросил перед ней на стол дохлую кошку. Минуту назад Таннер осуждал Рону за то, что та не упустила такой соблазнительной возможности. Он и не подозревал, что в ужасное время, предшествующее его разводу, этот наглец Ирвинг Форбрац предложил ей продать их историю. – Дорогой мой! Едва ли Ирвинг способен отличить голландский соус от чая; это не его сфера. Я видела его не так давно в телевизионной дискуссии, где шла речь о девушке, на которую покушался Кико Рам. Она собирается написать какую-то книгу обо всех знаменитостях, с которыми занималась сексом. А самое пикантное место в моей книге – это совет, как отбеливать грязное белье.
Таннер допил вино.
– Джорджи, радость моя, если ты всерьез решила издать книгу, тебе стоит воспользоваться нашими связями, – терпеливо сказал он. – Так что после обеда я позвоню Ирвингу. А утром он свяжется с Бобом Каданоффом.
Джорджина посмотрела на белоснежные обшлага Гровера, уносящего тарелки. Жаль, что она утруждала себя приготовлением десерта. Больше всего ей хотелось встать из-за стола и покончить с разговорами о своей книге. Она знала, что сидит, ссутулясь, чего Таннер не выносил. Но она ничего не могла с собой поделать. Что теперь будет? Через несколько минут ее скромным замыслом займется известный юрист, он же агент, а еще председатель совета директоров более чем преуспевающего издательского концерна. И то, что доставляло ей столько удовольствия в свободное время, станет предметом интересов матерых профессионалов.
К счастью, едва только Гровер убрал тарелку Таннера, появилась Сельма с десертом.
Таннер вытаращил глаза, увидев, как аппетитно украшены бананы. Джорджине и самой всегда нравились золотистые хрустящие плоды, посыпанные сахарной пудрой и плавающие в карамельной подливке: сервировка десерта была столь хороша, что хоть сейчас неси его в студию и фотографируй. Таннер, как обычно, почему-то сказал о том, сколько лишних дорожек в бассейне ему придется проплыть ранним утром. Когда Гровер подлил соуса, он отпустил еще несколько таких же банальностей.
– Дорогой, – обратилась к нему Джорджина, решив воздержаться от дискуссии: но ей все же следует решить вопрос с книгой, иначе ее ждет бессонная ночь. – Тебе не кажется, что Ирвинг Форбрац – слишком масштабен для столь незначительного замысла?
Вилка Таннера застыла в воздухе.
– Ирвинг умеет делать знаменитостей.
– Радость моя, я не хочу быть знаменитостью. Я просто хочу, чтобы моя книжонка вышла в свет. Если она понравится, я сделаю еще одну. Я не претендую на лавры Джули Чайлд. И пусть меня не втягивают ни во что, чуждое мне, как Ирвинг поступает с той девушкой из телепередачи.
Она увидела в глазах Таннера холодный блеск. Его не интересовали ее желания. Он видел перед собой лишь новый проект, который следует держать под контролем. Она должна подойти к мужу иначе.
– Ты не думаешь, что контакты с агентами и издателями пригодятся тебе, когда ты будешь писать мемуары?
Таннер встрепенулся.
– Если я займусь этим, все они будут к моим услугам. А сейчас я считаю, что ты нуждаешься в защите, дорогая.
– От кого? Кто-то может подать на меня в суд за то, что мое „мраморное пирожное" не отвечает медицинским установкам?
Таннер не засмеялся. Он бросил взгляд на Гровера, который тотчас сделал шаг назад и отодвинул стул хозяина.
– Я позвоню Ирвингу, и тогда мы, по крайней мере, начнем, – сказал он, бросая на стол салфетку.
– Но... – запротестовала было Джорджина и осеклась. Она налила себе еще полчашки кофе и разрешила Сельме убирать со стола. Ей хотелось спокойно посидеть хоть несколько минут.
Не в первый раз Таннер выхватывает у нее из рук то, чем она может заниматься сама. В прошлом его вмешательство не так уж сказывалось, касаясь куда более скромных вопросов. Когда она давала ему понять, что ей нужны новые платья, он звонил президенту „Сакса", и ей привозили изделия прямо на дом. Когда она надела на какой-то прием туфли на высоком каблуке и сломала себе большой палец во вращающихся дверях „Пьера", он вызвал заведующего ортопедическим отделением в больнице Монт Синай, и специалист явился к ней в номер отеля.
Покончив с кофе, Джорджина отодвинула стул. Она не может остановить Таннера. Ей было очень досадно.
