Текст книги "Скандалы"
Автор книги: Люсьен Гольдберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
35
Гровер и Сельма ходили на цыпочках по тихой квартире Дайсона на Парк-авеню, стараясь не нарушать атмосферу частного санатория. С самого утра Джорджина заперлась в ванной, а Таннер уже час был в гимнастическом зале наверху.
Решив, что Джорджина несколько задержалась с туалетом, Таннер пошел в гостиную, чтобы позавтракать и просмотреть утренние газеты. Покончив с лимонным соком и свежеиспеченной лепешкой из отрубей, он просмотрел газеты и с удивлением отметил, что Джорджины все еще нет.
Сложив „Уолл Стрит Джорнал", он вернулся в спальню. Прислушавшись, он окликнул Джорджину, потом осторожно постучал в дверь ванной и приложил ухо к двери. Чувствуя себя идиотом, он снова окликнул ее.
Но так как и на этот раз Джорджина не ответила ему, он дернул за ручку двери. Обеспокоенный тем, что она заперта, а жена молчит, он поспешил в буфетную.
Гровер открыл дверь отмычкой и почтительно отступил в сторону, пропуская Таннера.
Джорджина сидела в позолоченном шезлонге совершенно нагая. Ее широко открытые глаза бессмысленно смотрели в пространство.
– Дорогая? – в ужасе сказал Таннер и, опустившись возле нее на пол, взял ее за руку. – В чем дело, Джорджина? Ты больна?
Она молчала. Так прошло несколько мучительных секунд. Наконец, еле шевеля губами, она прошептала:
– Нет, я не больна.
Таннер дотянулся до шелкового халата, упавшего на пол, и накинул его ей на плечи.
– Почему ты сидишь тут в таком виде? Я жду тебя к завтраку.
– Я сижу здесь, потому что схожу с ума.
– Джорджина, – еле вымолвил он, цепенея от ужаса и изумления, – я позвоню доктору Уиллису.
– Не надо, Таннер, – сказала она. – Он не поможет мне.
Таннер в полной растерянности поднялся на ноги. Он никогда не видел Джорджину в таком состоянии. Она походила на зомби.
– Иди ложись в постель, дорогая. Ты простудишься здесь. – Он протянул руку, обращаясь с ней мягко и спокойно, чтобы не напугать и не встревожить ее.
Джорджина позволила взять себя за руку и легко поднялась с шезлонга. Обняв жену, Таннер нежно повлек ее к двери. С порога он позвал Гровера.
– Пожалуйста, уходите, миссис Дайсон не одета, и я хочу уложить ее в постель.
– Не прислать ли Сельму? – спросил Гровер.
– Да, да, будьте любезны. И поскорее.
Прижимая жену к себе, Таннер донес ее до постели. Сняв с нее халат, он бросил его на кресло и заботливо накрыл Джорджину одеялом.
– О, Боже, – услышал он голос Сельмы. – Миссис Дайсон плохо себя чувствует?
– Пожалуйста, Сельма, найдите халат потеплее. Похоже, у нее высокая температура. – Он приложил руку ко лбу Джорджины, сухому и прохладному. Он понял, что температуры у нее нет. Но, как бы там ни было, он хотел, чтобы Сельма считала это гриппом.
Он стоял возле кровати, когда Сельма надела на нее шелковую ночную рубашку с длинными рукавами и застегнула пуговицы.
Джорджина лежала с закрытыми глазами. Казалось, что она спит.
– Джорджина, я позвоню доктору Уиллису. Открыв глаза, она схватила его за руку.
– Нет, – отрезала она. – Я не хочу его видеть. Пусть придет Рона.
– Кто? – окончательно сбитый с толку, спросил Таннер.
– Рона Фридман, мой редактор из „Уинслоу-Хаус".
– Ничего не понимаю, – сказал он, не в силах сохранять тот спокойный тон, каким до сих пор с ней разговаривал. – Ты в таком состоянии хочешь видеть своего редактора? Что-то непостижимое!
– Пожалуйста, Таннер. Прошу тебя, позвони ей. Таннер беспомощно посмотрел на Сельму; она, похоже, была растеряна не меньше, чем он.
– Может, растереть тебе ступни, дорогая? Ты это любишь. Тогда ты расслабишься.
– Я расслабилась, Таннер, не надо растирать мне ноги, – ровным голосом сказала она.
Таннер перевел дыхание и сложил руки на груди.
– Ну тогда... новую запись Паваротти? Все твои любимые арии. Поставить ее для тебя? Сельма, будьте любезны, пойдите в музыкальный салон и принесите нам...
– Таннер, прошу тебя, – простонала Джорджина. – Пожалуйста, позвони Роне!
Таннер сделал вид, что не расслышал ее:
– ...Тот компакт-диск, что на стерео. А также поесть миссис Дайсон. Думаю, чай и тост с корицей. – Он посмотрел на Джорджину. – И еще яйцо, лучше всего в мешочке. Или вкрутую. Ты же любишь вкрутую?
– Таннер, я больше не могу. Пожалуйста, позвони Роне.
Таннер глубоко вздохнул.
– Хорошо, Джорджина, хорошо, – неохотно согласился он. – А потом доктору Уиллису. Я очень беспокоюсь. Может, ты подхватила грипп или что-то в этом роде. Просто не представляю себе, что завтра вечером тебя не будет на приеме.
Влетев в своей кабинет, Рона так и подпрыгнула. В ее кресле у стола сидел Джейсон Форбрац, с нижней губы у него свисало несколько скрепок для бумаг, напоминающих экзотические украшения.
– Чтоб ты провалился, Джейсон, – сказала Рона. – Перестань дурачиться хотя бы сегодня утром. День предстоит нелегкий.
Джейсон сдернул скрепки и кинул их в мусорную корзину.
– Он уже так и начался.
– Боже, что случилось?
– Только что звонила рептилия, притворяющаяся женщиной.
– Зачем ты валяешь дурака и издеваешься надо мной? Скажи, что случилось, Джейсон, – умоляла Рона, вешая пальто.
– И кое-что похуже.
– Вон из моего кресла, мне негде сесть, – потребовала Рона, схватив Джейсона за плечо. – Что значит „похуже"? Я должна позвонить ей?
Джейсон, обойдя стол, опустился в другое кресло.
– Нет. Ты должна немедленно позвонить Таннеру Дайсону.
– Что? Муж Джорджины звонил Перл?
– Нет, он вошел в контакт с моим отцом, а тот с шефом, который и позвонил Перл. А Перл позвонила тебе и велела звонить Таннеру, но тебя не было на месте, и мне пришлось снять трубку и слушать голос Перл. Она полила грязью тебя и меня, сказав, что к работе следует приступать вовремя.
– Понимаю, что все это значит, Джейсон, – сказала Рона, хватаясь за голову. – Это начало конца. А потом от меня останется мокрое место.
– После чего, тыковка моя?
Подняв голову, Рона обреченно вздохнула.
– Джорджина Дайсон отказалась прийти на прием, который устраивают в ее честь. Перл взбеленилась и почему-то решила, что во всем виновата я.
– Молодец, Джорджина! – восторженно вскинул кулак Джейсон.
– Это не смешно, Джейсон, – сказала Рона, испытывая нечто более сильное, чем обычное утреннее раздражение.
– С чего ты взяла, что она не придет на прием? – уже серьезно спросил Джейсон.
– Потому что с того дня, как я побывала у Джорджины, мы с ней разговариваем каждое утро.
– Разве кроме тебя у нее нет подруг?
– Спасибо, Джейсон! – взорвалась Рона. – Конечно, есть. Но все они – знакомые ее мужа. А ее совершенно сбила с толку эта рекламная суета.
Встав, Джейсон прислонился к своей тележке с почтой.
– Господи, молю тебя, пусть кто-нибудь собьет меня с толку таким же образом! А то за два месяца я получил лишь один ангажемент на сто долларов. Я уже готов бросить джаз и вернуться на академическую стезю.
– Сочувствую твоим проблемам, болтунишка, но мои – посерьезнее, – сказала Рона, подняв трубку. – А теперь, с твоего разрешения, мне надо позвонить.
– Просто потрясающе! – воскликнул Джейсон, делая антраша. – До чего же это мне нравится – проматывать деньги, губить карьеру, лицемерить и притворяться.
– Не нахожу, что это так уж потрясающе, скорее отвратительно, а мысль, что придется искать новую работу, повергает меня в отчаяние.
Не успела она протянуть руку к телефону, как тот зазвонил. Она поняла, что это Перл, и сердце у нее упало.
– Рона Фридман, – сказала она деловым тоном.
– Мисс Фридман, это Таннер Дайсон.
– О, здравствуйте, мистер Дайсон, – растерявшись, ответила Рона.
– Я звоню по просьбе моей жены. Полагаю, ей нужен доктор, а не редактор, но она непреклонна. Не могли бы вы заехать к ней? Должен признаться, я... несколько встревожен.
Рона повесила трубку, пытаясь понять, что свалилось ей на голову. Как бы то ни было, прежде всего она должна хранить верность Джорджине. Она автор, но главное – ее подруга.
Выскочив из конторы и остановив такси на Шестой авеню, она поняла, что чувствует не только беспокойство, но и... гнев. Хотя она искренне привязана к Джорджине, но ей следует быть честной с самой собой. Ей крайне не нравилось поведение Джорджины. Роне приходилось иметь дело с авторами, которые плакали от радости, если стараниями отдела рекламы о них упоминали в дневной передаче по радио где-то в Западной Вирджинии. Один из ее авторов, действительно владеющий пером, выложил все свои деньги за пачку небольших объявлений. И вместе со своим девятилетним сыном несколько вечеров и уик-эндов расклеивал по всему Манхэттену рекламные объявления о своей книге, которую так никто и не прочитал.
А тут Джорджина, которой любящий муж помогает сделать блистательную карьеру! Для этого ей даже не надо вставать с постели, а она, видите ли, капризничает, как принцесса на горошине. Рона пожалела, что не рассказала Джорджине, как сурова жизнь, неделю назад за ленчем, когда та чуть не упала в обморок, узнав о приеме.
Она продолжала возмущаться, пока не доехала до роскошных апартаментов Джорджины. Сельма, обрадованная ее появлением, доложила о ней. Когда Рона решительно вошла в спальню и увидела, в каком состоянии Джорджина, сердце ее оттаяло.
– Джорджи, – спросила Рона, – чем я могу тебе помочь?
– Я в ужасе, Рона. Нам надо поговорить.
– Ты не хочешь идти на этот прием? – спросила Рона.
Джорджину передернуло.
– Я не могу. Эта липа не для меня.
– Так я и предполагала, – сказала Рона. – Но умоляю тебя, Джорджи. Неужели ты не можешь собраться с духом и пустить пыль в глаза? Ты же понимаешь, что ради тебя многим людям пришлось приложить огромные усилия.
– Они делали это ради собственного обогащения, – оскорбленно возразила Джорджина.
– Будь реалисткой, детка! – взвилась Рона. – Разве существуют другие резоны? Это дело, за которое людям платят деньги. Кстати, в том числе и мне.
– Пожалуйста, не злись на меня. Это просто... – У Джорджины упал голос.
– Что, Джорджи? Мне ты можешь сказать. Я не злюсь. Просто испытываю разочарование. Было намечено большое торжество, крупная сделка. Да многие душу прозакладывали бы за такую возможность.
– Знаю, знаю, – отмахнулась Джорджина. Подняв голову, она умоляюще уставилась на Рону. – В этом-то и дело. Мне все поднесли на блюдечке, я и пальцем не пошевелила и не имею на это права, Рона. Таннер следит за всем, что я делаю. Сначала это относилось к тому, как я выгляжу и одета, какое впечатление производит наш дом и каковы те, с кем мы встречаемся. Я сделала эту книгу, желая убедиться, что и сама что-то из себя представляю. А теперь он отнял ее у меня.
– Мне казалось, что ты смирилась с этим, Джорджи.
– Да, – серьезно сказала та. – Так и было. Я решила, что жене иначе нельзя себя вести. Рона, ты же помнишь, какой я была. Чудовищно толстой. Таннер не знает о том периоде моей жизни. Я сожгла все фотографии, распрощалась с прошлым. В те дни я ничего собой не представляла, у меня был только маленький талант вкусно готовить. Я принесла его в дар Таннеру. Но я должна иметь нечто, принадлежащее только мне.
Рона поставила свой бокал. У нее явно недоставало опыта, чтобы дать Джорджине жизненно важные советы, тем более касающиеся ее брака. Она гордилась тем, что никогда не позволяла себе вмешиваться в чью-то личную жизнь, в особенности своих авторов. Ее обязанность – только подготовить приемлемую для чтения книгу, вовремя и без ошибок, если это в пределах человеческих возможностей. Рона не была замужем, не сходила с ума от любви, а потому и не впадала из-за нее в отчаяние. Однако, работая в издательстве, она прочитала и отредактировала столько любовных романов, что поняла: время от времени женщины сталкиваются с серьезными проблемами. Если женщина, охваченная тоской, листает журнальчик, сидя в трейлере, или попивает французское вино на борту своей яхты, ей все равно придется понять, в чем причина ее тоски, и найти способ избавиться от нее.
– Ты любишь Таннера, Джорджина? – спросила она, отважно нырнув в те темные и опасные глубины, опускаться в которые заставляет лишь дружба.
– Да.
– И тебе все это нужно? – спросила Рона, давая понять, что она имеет в виду не только апартаменты.
– Да, поскольку все это связано с Таннером.
– Ты хочешь стать знаменитым автором, иметь свое шоу, читать лекции, раздавать автографы, слышать звуки труб и фанфар, которые сопутствуют всему этому?
Джорджина уставилась в парк за окном, потом перевела взгляд на Рону.
– Нет, – сказала она. – Я просто хочу писать маленькие книжки, видеть, как их публикуют, и, может быть, получить от кого-нибудь письмо о том, как удалось использовать аэрозоль для волос, чтобы вывести пятна от шариковой ручки.
– Как ты считаешь, – Таннер знает, о чем ты думаешь?
Джорджина на минуту задумалась.
– Скорее всего, нет.
– О'кей, а теперь слушай внимательно. Порой самые простые советы нелегко усвоить. Кажется, я знаю, как ты сможешь решить свои проблемы с Таннером и пресечь его желание вмешиваться в твои дела, раз уж тебе это не нравится. Ведь он обожает тебя и хочет, чтобы ты была счастлива. Джорджина наклонилась к ней.
– Как? Как заставить его понять, что я чувствую себя униженной?
– Рассказать ему все, – отрезала Рона.
Большой „выход в свет", задуманный как прием Джорджины Дайсон, так и не состоялся. Его отменили меньше чем за двадцать четыре часа до начала. Это обошлось ее мужу в сто тысяч долларов и привело в ярость и ее издателей в „Уинслоу-Хаус", и поставщиков, уже готовых все это осуществить. Руководство Зимнего дворца было огорчено, оркестр Тьюсбери неожиданно получил выходной, а сотни больных СПИДом были удивлены и обрадованы ростбифами, салатом из креветок, вирджинской ветчиной в желе и ризотто с пармезанским сыром, доставленными из ресторана. Птифуры и пирожные из клюквенного марципана доставили в столовую Армии Спасения. Газетам, которые уже отвели полосы для освещения этого события, пришлось выкручиваться из создавшегося положения. Репортеры разбежались по городу, чтобы дать информацию о событиях менее знаменательных.
36
В тот вечер, на который был назначен прием Джорджины, Кик с Джо возвращались в квартиру Лолли после торжественного обеда с Нивой и Джеффри в их уютной маленькой квартире в „Ривертоне". Этот вечер для Кик был одним из самых счастливых. Все безмерно радовались тому, что ей удалось написать об Ирвинге. Затем выяснилось, что маленькая статуэтка, обнаруженная Кик в спальне Лолли, – подлинная работа великого Родена. Эту раннюю бронзовую статуэтку искусствоведы считали окончательно утраченной. Счастливые, они провозгласили тост „за самую дорогую в мире вешалку для бус". Благодаря тонкой интуиции Джеффа и его связям с „Паблик релейшнз" новость о том, что эта работа Родена тридцать лет простояла на туалетном столике Лолли, а также сообщение о предстоящем аукционе в галереях „Шандон" скоро появится на первых полосах газет почти всего мира.
Чувствуя головокружение от такой удачи, а заодно и от превосходного вина Джеффри, Кик взяла Джо за руку, когда такси остановилось у „Баррингтона".
– Вот теперь пора, – сказала Кик, заметив, как его веселость сменилась восторженным недоверием.
– Ты правда так считаешь? – спросил он, роясь в карманах куртки в поисках банкнот.
– Конечно.
– И ты будешь нежной и доброй?
– Выходи, – скомандовала она, таща его за руку.
– Да подожди, – засмеялся Джо, выскочив из машины. Он подошел к открытому окошку и сунул водителю несколько банкнот.
В кабине лифта они молчали, ибо Фрэнк, ночной лифтер, явно проявлял интерес к тому, что леди из дома номер три приглашает к себе джентльмена в одиннадцать вечера. Кик улыбнулась, понимая, что утром это станет известно всем и каждому.
Открыв двери, она услышала телефонный звонок. Кик схватила отводную трубку в прихожей.
– Кик, это Федалия Налл.
– О... да, мисс Налл... здравствуйте, Федалия, – сказала Кик, делая знаки Джо, чтобы он закрыл входную дверь. – Вы можете подождать минутку?
Кик взглянула на Джо.
– Это Фиддл. Наверно, ей не понравился материал о Лолли, – сказала она, пожав плечами.
– А если и не понравился, невелика беда, – ответил Джо. Он уже стоял в холле, разглядывая апартаменты, просторные, как пещера. – Потрясающе! Дай мне осмотреться. Пока... поговори с Федалией, – сказал он, выходя на лестницу.
Кик потерла переносицу и зажмурила глаза, чтобы окончательно прийти в себя.
– Да, Фиддл, привет. Прошу прощения. Я слушаю.
– Прости, что беспокою тебя так поздно, Кик. Я обещала Джо Стоуну поскорее сообщить тебе о материале, посвященном Лолли Пайнс. Я только что прочитала его. Отличная работа, Кик. Правда, отличная. Должно быть, тебе пришлось основательно покорпеть над ней.
– О, – выдохнула Кик. – Конечно. Спасибо. Да, пришлось поработать.
Она чувствовала, как колотится у нее сердце. Но только ли от того, что ей позвонила Федалия? А может, Кик вспомнила, как она чувствовала себя в тот проклятый день, когда Фиддл, потворствуя Ирвингу Форбрацу, уволила ее?
– Я очень рада, что Джо поговорил со мной о твоей работе. Я часто думала о тебе.
Поскольку сесть было не на что, Кик прислонилась к стенке и стала медленно сползать на пол. По дружелюбному тону Фиддл она поняла, что услышит что-то хорошее.
– Послушай, Кик, мне очень нравится твой материал, но боюсь, что он не для нас. Сейчас мы стараемся давать более эффектные вещи, этакий публичный стриптиз. Мы в последнее время поняли, что круг наших читателей испытывает пристрастие к...
Сидя на холодном полу, Кик слушала гудящий голос Федалии и чувствовала отупение. Та нудно перечисляла объем тиража, демографические данные, специфику читателей „Четверти часа", которые хотят видеть то-то и то-то, дух времени девяностых годов... ба-ба-ба... Дерьмо собачье!
Когда-нибудь Кик разберется, что именно в этом разговоре заставило ее изменить отношение к своей работе. Может, дело в том, что ее статью снова отвергла Федалия, которая так безжалостно обошлась с ней в прошлом. Почему она так спешила сообщить ей плохие новости, что даже не поленилась позвонить в одиннадцать вечера? Кик вернулась домой в таком радостном настроении. Нива и Джефф, казалось, опьянели от счастья. Аукцион станет сенсацией, поскольку они обнаружили бронзовую статуэтку Родена. Но лучше всего то, что наверху ее ждет человек, влюбленный в нее, добрый, умный, привлекательный. Он сделал для нее то, на что не способна и дюжина таких, как Фиддл: вернул ей уверенность в себе.
Слушая Фиддл, Кик подумала, что если она не поймет, в чем ее цель, ей придется смириться с тем, что ей постоянно будут отказывать. Отказывают всем, но Кик принимала это, не возражая, не повышая голоса. После предательства Лионеля она примирилась с ролью жертвы. Она вспомнила совет, который дают туристам в Нью-Йорке: если вы чего-то боитесь, значит, постоянно будете попадать в беду. Если опасаетесь неприятностей, они произойдут.
Она, конечно, не обладала опытом Федалии Налл, не могла руководить большим журналом и распоряжаться судьбами пишущих. Но Кик знала: то, что делает она, ничем не хуже всего другого.
В городе есть журналисты, которые душу бы продали за такой звонок Федалии. Но Кик имела право рассчитывать на него.
Встав с пола, она взяла в руки телефон и стала ходить, держа его.
– Спасибо, что прочитали мой материал, Фиддл, – оборвала она собеседницу. Надеюсь, я дала представление о Лолли. Теперь я работаю над другим материалом.
Наступила пауза, Федалия явно обдумывала слова Кик.
– Да? – спросила она. – И над чем же ты сейчас работаешь?
– Сомневаюсь, чтобы это могло вас заинтересовать, Фиддл. Это связано с весьма антипатичной личностью, которая числится у вас в друзьях.
– У меня в друзьях? – забеспокоилась Фиддл.
– Да, – твердо сказала Кик. – Я располагаю достоверной информацией о его мошенничестве. И к этому имеют отношение весьма заметные персоны. – Кик блефовала: она знала об Ирвинге меньше того, на что намекала. Ну и ладно, терять ей нечего. Чем больше Кик ощущала воздействие своих слов, тем увереннее становилась.
– Ты сказала „мой друг"? – тревожно переспросила Фиддл.
– Ирвинга Форбраца ждут крупные, очень крупные неприятности, – обронила Кик, напряженно ожидая, как отреагирует на это ее собеседница.
– Вот черт! – с силой выдохнула Федалия. – Рано или поздно кто-то должен был его прижать. Этот тип из года в год обводил нас вокруг пальца.
– Вы хотите сказать, что не так уж дружны с ним? – спросила Кик.
– Дружна? Да я терпеть его не могу. Всем известно, что он темная личность. Нам приходится поддерживать с ним отношения, потому что от него зависит слишком много талантливых людей. Ну, Кик, желаю удачи. Это потрясающе!
– Я тоже так считаю, – сказала Кик, стараясь по мере возможности говорить спокойно.
– Ты этот материал уже кому-нибудь продала?
– Нет. Хочу посмотреть, как развернутся события.
– Он мне нужен, – коротко бросила Федалия. – Сколько попросишь за него?
Прежняя Кик рассыпалась бы в благодарностях, но теперешняя сдержалась.
– Я бы хотела кое-что предложить вам, Фиддл, – проговорила она, радуясь обретенной уверенности в себе. – Есть один очень важный источник информации, с которым мне следует поговорить. Если журнал сможет предоставить мне билет в Лондон и обратно и оплатить несколько дней пребывания там, вы первая получите текст.
Фиддл рассмеялась.
– Остынь, малышка, – с неподдельной теплотой сказала она. – Считай, что договорились. Я пришлю тебе билет с посыльным.
Во время разговора Кик успела сбросить туфли. Наскоро попрощавшись с Фиддл, она швырнула трубку, в одних чулках помчалась вверх по лестнице и вылетела на площадку.
На третьем этаже она крикнула:
– Джо, где ты? Джо, ты не поверишь!
Она заскользила по полу в чулках от открытой двери кабинета и притормозила у края стеллажа с досье. Вдруг она открыла рот от удивления.
– Что за... – Кик замерла на полуслове, подняв голову к потолку. Огромный стеклянный купол был полностью раздвинут, и над ним простиралось угольно-черное небо, усеянное звездами. Она неуверенно шагнула вперед, и ей под ноги попало что-то вроде гальки.
Джо сидел на диване с чашкой кофе в одной руке и бутылкой бренди в другой. Запрокинув голову и полуоткрыв рот, он смотрел в проем потолка.
– Даже не верится, – прошептал он. – Никогда в жизни не видел ничего более потрясающего.
– Но как... как это получилось? – спросила Кик.
Джо показал на стенку за диваном.
– Вот, – он ткнул в металлический штурвальчик, который она недавно заприметила.
– Отодвинув диван, я увидел это приспособление и стал изучать его. Смотри. – Под штурвалом был ржавый рычаг. – Устройство из тех, что обожал Руб Гольдберг. Видишь? – Он нагнулся, что-то сделал, и у них над головой раздался протяжный звук.
Кик снова подняла голову и увидела, как гигантские стеклянные панели начали сдвигаться. Пыль и грязь, скопившиеся за много лет на их поверхности, казалось, кружились в воздухе. Кик закрыла руками голову.
– Джо, прекрати! Вся эта чертова штука может рухнуть на нас! – завопила она.
– Посмотри сюда. – Он восхищенно показал на металлические провода, идущие от штурвала. – Они регулируют угол наклона панелей.
– Нет, не надо! – закричала она, едва удерживаясь от смеха. – Ты убьешь нас обоих. Оставь все как есть и налей мне бренди, пока я уберу мусор.
Пока Кик искала на кухне метлу, Джо наполнил ей рюмку. Она подмела пол и бросила на диван постельное белье. Приведя в порядок все, кроме открытой крыши, она села рядом с Джо. Запрокинув головы, они в немом изумлении смотрели в ночное небо.
Кик прислонилась к плечу Джо. Она молчала, когда он взял у нее из рук рюмку и поставил ее на пол. Молчала, когда он осторожно расстегнул ее шелковую блузку, распустил галстук и стянул с себя рубашку.
Джо натянул на них старое теплое одеяло. Они долго лежали обнявшись, вслушиваясь в тишину и глядя на звезды.
– О чем ты говорила с Фиддл? – тихо спросил Джо.
– Она не может дать материал о Лолли, но заинтересовалась моей статьей об Ирвинге, – так же тихо ответила Кик.
– Сильно заинтересовалась?
– Утром мне принесут билет в Лондон.
– Великолепно! Когда же ты вылетаешь?
– Как можно скорее, – ответила Кик, прижимаясь к нему. Он медленно скользил рукой по ее телу – все ниже и ниже.
– Тебе холодно?
– Уже нет.
– Будешь скучать? – спросил он, касаясь губами ее лба.
– Пока не знаю.
– Почему?
– У нас с тобой еще ничего не было.
– Чего не было?
– Ты знаешь, – хмыкнула Кик.
Джо лег на нее и покрыл ее тело поцелуями.
– Ты об этом? – спросил он, целуя ямочку у горла и спускаясь к грудям.
– Не совсем, – ответила она, изогнувшись и ощущая тепло между бедрами.
Казалось, он целую вечность целовал ее соски, плечи и бедра; затем раздвинул ей ноги и всей тяжестью лег на нее.
– Об этом ты говорила?
– Ну... еще не совсем то.
Он снова приник к ней губами, и когда Джо вошел в нее, Кик выдохнула его имя.
– Это? – сказал он, медленно и бережно двигаясь в ней. Их дыхание соединилось.
– Да, – сказала она. Ее тело напряглось от истомы. – Да, это.
Они любили друг друга весь остаток ночи под звездами; он ласкал ее тело, которое так давно томилось по его прикосновениям, что Кик уже думала, будто никогда уже не придется ей испытать такого.
На рассвете она проснулась в объятиях Джо. Осторожно перекатившись на спину, чтобы не разбудить его, Кик посмотрела на небо. Там уже мерцали золотые лучи восхода, но звезды еще не исчезли.
Она тихо лежала, наблюдая, как одна за другой меркнут звезды, словно таинственный страж гасит их, зная, что ночи приходит конец.
Она подумала о том, сколько лет была закрыта крыша и знала ли Лолли об устройстве, раздвигающем ее. Интересно, занималась ли когда-нибудь Лолли любовью в такой волшебной обстановке? А может, желая обрести покой и стремясь к одиночеству, она иногда открывала крышу и смотрела на звезды?
Лолли принадлежала к другому поколению, которое с уважением относилось к институту брака. Какая же сильная была у нее воля, если она, известная и влиятельная, вела такую одинокую жизнь.
Может, в этой комнате она черпала силы, чувствуя, как слабеет ее хватка, и сознавая, что не все ей подвластно. Другого такого места не было на земле.
Она встала и закуталась в большую рубашку Джо, охваченная утренней прохладой. Яркие лучи солнца уже озарили восток.
Во что все это превратится, когда в конце года этот дом начнут перестраивать? – подумала она. Кик представила себе бригады грузчиков и монтажников, нанятые богатыми йяппи. Они разобьют стеклянные панели, сломают металлические рамы, полагая, что все это старомодно. Бог знает, что воздвигнут на этом месте, может, гимнастический зал с маленьким бассейном и сауной. А может, эти скромные апартаменты превратят в однокомнатные квартирки-студии.
Кик никогда не стремилась обладать недвижимостью. Она привыкла путешествовать налегке, ей это нравилось. Необходимость отвечать за имущество Лолли казалась ей тяжкой ношей. Но вдруг Кик поняла, о чем всегда мечтала. Да, она хотела писать и снискать профессиональный успех. Но кроме того, она мечтала встретить человека, с которым будет жить в своем собственном доме.
