Текст книги "Сильвия и Бруно. Окончание истории"

Автор книги: Льюис Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА XXI. Профессор читает Лекцию

– В Науке... – вообще-то, и во многих других случаях, – обычно следует начинать с начала. Иногда, правда, лучше браться за дело с конца. Например, если вам нужно выкрасить собаку в зелёный цвет, может оказаться лучшим начать схвоста, так как с этой стороны она не кусается. Итак...

– Можно мне вам помогать? – перебил Бруно.

– Что помогать? – озадаченно спросил Профессор, на секунду поднимая глаза, однако не убрав пальца со странички своей записной книжки, чтобы не потерять нужного места.

– Красить собаку! – выкрикнул Бруно. – Вы начнете с её рота, а я...

– Нет, нет! – торопливо ответил Профессор. – Пока ещё мы не переходим к Экспериментам. Итак, – вернулся он к своей записной книжке, – я преподам вам Аксиомы Науки. После этого я покажу вам некоторые Образцы. Затем объясню один или два Процесса. И в заключение проведу парочку Экспериментов. Аксиома, знаете ли, это такая вещь, которую принимают без возражений. Например, если я вам скажу: «Как я рад, что вижу вас!», – то вы примите это без возражения, а значит подобные замечания отлично подходят, если нужно начать какой-нибудь разговор. Так что это будет Аксиомой. Или вот, предположим, я вам скажу: «Как я рад, что не вижу вас!» – то это будет...

– Вранье! – подсказал Бруно.

– Ох, Бруно! – строго зашептала ему Сильвия. – И это будет Аксиомой, раз Профессор так говорит.

– …это будет тоже молчаливо принято среди вежливых людей, – закончил Профессор, – а потому снова оказывается Аксиомой.

– Вы нас видите, ведь мы же ещё не играем в прятки! – возмутился Бруно и прошептал Сильвии: – А враньё всегда обзывается… то есть, отзывается, Аксиомой?

– Незнание Аксиом, – продолжал Профессор, – может обернуться очень большой помехой для жизни. Вот почему нам приходится тратить столько времени на их повторение! Возьмём, например, Аксиому «„Ничего“ – пустое место», иными словами: «Ничего не может заполнить самого себя». Как часто нам приходится слышать, что о ком-то сказано: «Он так разозлился, что вышел из себя». Ну и напрасно, для злости вовсе не стоило освобождать в себе места – его и так там вполне хватило бы!

– Послушайте, хочу вас спросить, – вмешался Император, беспокойно заёрзавший в своём кресле. – Сколько ещё Аксиом вы собираетесь нам преподать? При таких темпах мы и за неделю не доберёмся до Экспериментов.

– О нет, доберёмся гораздо раньше, уверяю вас! – ответил Профессор, в тревоге отрываясь от своих записей. – Осталось... – тут он снова заглянул в записную книжку, – осталось всего две, и обе совершенно необходимы!

– Так прочтите их, и перейдём к Образцам, – проворчал Император.

– Первая Аксиома, – торопливо повиновался Профессор, заключается в таких словах: «Что есть, то есть». А вторая – в таких: «Чего нет, того нет». Переходим к Образцам. На первом подносе помещены Кристаллы и другие Предметы. – Он пододвинул к себе поднос и вновь уткнулся в записи. – Некоторые бирки... из-за слабого прилипания... – Тут он вновь прервался и внимательно изучил страницу сквозь монокль. – Не могу прочесть конец предложения, – признался он наконец. – Но смысл таков, что бирки поотваливались, и все Предметы перемешались...

– Давайте я снова наклею! – нетерпеливо воскликнул Бруно и принялся облизывать бумажки с надписями, словно это были почтовые марки, а затем шлепком прикладывать их к Кристаллам и прочему. Но Профессор спешно отодвинул поднос подальше от ручек Бруно.

– Ты можешь приклеить неправильные бирки на мои Образцы! – сказал он.

– Тогда почему у вас неправильные бирки? – возмутился Бруно.

Сильвия крепко дёрнула его за руку.

Но Профессор уже не обращал на них внимания. Он взял в руки одну из бутылочек и внимательно прочитал надпись через монокль.

– Наш первый Образец... – объявил он, выставляя бутылочку впереди остальных Предметов, – это... то есть, он называется... – Профессор снова взял бутылочку и перечёл надпись, словно боялся – а вдруг она изменилась? – Он называется Аква Пура – обыкновенная вода, жидкость, которая веселит...

– Гип, гип, гип!.. – энергично начал Шеф-повар.

– ...но не опьяняет! – быстренько добавил Профессор, едва-едва успев пресечь «Ура!», которым Шеф-повар собирался завершить своё восклицание.

– Наш второй Образец, – продолжал Профессор, осторожно беря маленькую баночку, – есть... – он снял крышку, и оттуда сразу вылетел огромный жук, с гневным жужжанием устремившись прочь из Павильона, – есть... или, теперь я должен сказать, – печально добавил он, заглянув в опустевшую баночку, – был любопытным видом Голубого Жука. Кто-нибудь успел заметить у него под каждым из крылышек по три голубых точечки?

Никто их не заметил.

– Ну ладно! – с вздохом произнёс Профессор. – Жаль, конечно. Если не удаётся заметить такие вещи в ту же секунду, то о них запросто можно вообще не узнать. Следующий Образец от нас не улетит! Вкратце, или, точнее, во всей своей протяжности, это Слон! – Тут он поманил пальцем Садовника, приглашая его к себе на эстраду, и как только тот подчинился, они вдвоём принялись составлять вместе нечто, напоминающее огромную собачью конуру с короткими трубками, торчащими из неё со всех сторон.

– Видали мы Слонов! – прорычал Император.

– Да, но в не Мегалоскоп! – горячо заверил Профессор. – Сейчас объясню. Нельзя увидеть Блоху без увеличительного стекла – мы называем его Микроскопом. И в то же время мы не можем как следует рассмотреть Слона без уменьшительного стекла. Таковые встроены в каждую из этих маленьких трубок. А всё это вместе – Мегалоскоп! Сейчас Садовник приведёт наш следующий Образец. Будьте добры, раздвиньте обе половинки занавеса, и впустите Слона!

Среди зрителей произошло всеобщее движение, и все глаза устремились в дальний конец Павильона, ожидая возвращения Садовника, который удалился с пеньем: «Он думал, это просто Слон дудит в свою Трубу!..» Минуту стояла тишина, а затем в отдаленье вновь послышался его резкий голос: «Он присмотрелся – нет, жена... Куда! Нет, жена долдонит: “Бу-бу-бу!” Сюда давай! Идём, идём!»

Тут в Павильон вступил или ввалился – трудно сказать, какое выражение больше подходит, – Слон, шагающий на задних ногах. Передними ногами он держал огромную трубу, на ходу трубя в неё.

Профессор торопливо распахнул широкую дверцу в задней стенке Мегалоскопа, и по знаку Садовника огромное животное бросило свою трубу и покорно поплелось в аппарат, дверца которого была тот час же заперта за ним Профессором.

– Образец готов для обозрения! – объявил Профессор. – Теперь его размеры не больше чем у обычной Мыши – Mus Communis!

Все устремились к зрительным трубам, и те, кто успел в них взглянуть, не могли наохаться на миниатюрное животное, которое вначале игриво обхватило хоботом просунутый внутрь палец Профессора, а под конец устроилось у него на ладони, которую тот осторожно вынул из аппарата и поднёс для обозрения Императорскому семейству.

– Какой миленький! – воскликнул Бруно. – Можно его погладить? Я тихонько!

Императрица с напыщенным видом обозревала Слона в лорнет.

– Какой-то он маленький, а? – низким голосом произнесла она. – Меньше, чем обычно бывают слоны, правда?

Профессор и сам, казалось, радостно изумился.

– А и верно! – пробормотал он. Затем громко добавил, обращаясь к аудитории: – Её Императорское Величество высказали здравую мысль!

Все собравшиеся разразились неистовыми рукоплесканиями.

– Следующий Образец, – объявил Профессор, осторожно поставив малютку-слона на поднос среди своих Кристаллов, – это Блоха, которую мы увеличим для всеобщего обозрения. – И взяв с подноса маленькую коробочку для пилюль, он подошёл к Мегалоскопу и повтыкал все зрительные трубы другим концом. – Образец готов! – воскликнул он, взглянув одним глазом в ближайшую трубу и одновременно осторожно помещая коробочку внутрь через отверстие в боковой стенке. – У неё теперь размеры, как у Лошади Обыкновенной – Equus Communis!

Снова всеобщее движение с целью добраться до зрительных труб – и Павильон наполнился криками восторга, среди которых совершенно потонул встревоженный голос Профессора:

– Только не раскрывайте дверцы Мегалоскопа! Если это животное сбежит, то с такими размерами...

Но произошла трагическая случайность. Дверца оказалась распахнутой, и в следующую секунду Страшилище выскочило и посбивало с ног перепуганных и вопящих зрителей.

Но Профессор не потерял присутствия духа.

– Сдвиньте тот занавес! – крикнул он.

Команда была исполнена. Страшилище подобрало свои ноги и одним ужасным скачком исчезло в небе.

– Где оно? – спросил Император, протирая глаза.

– Полагаю, в соседней Провинции, – ответил Профессор. – Такой прыжок унесёт ее по меньшей мере за пять миль! Теперь мы займёмся объяснением парочки Процессов. Но я вижу, что здесь едва ли хватит места, чтобы развернуться... этот маленький детёныш у меня на пути...

– О ком это он? – прошептал Бруно Сильвии.

– О тебе! – прошептала Сильвия в ответ. – Тише!

– Подвинься, пожалуйста, – вон в тот угол, – попросил Профессор мальчика. Бруно обиженно подчинился.

Профессор что-то читал по записной книжке.

– Сначала я объясню вам Процесс... Название, к сожалению, заляпано кляксой. Проиллюстрируем его рядом... – Некоторое время он изучал страницу, но Бруно не дремал.

– Рядом со мной, пожалуйста! – выкрикнул он из своего угла.

– То ли рядом Экспериментов, то ли рядом Образцов, не пойму... – произнёс Профессор.

– Пусть будут Эксперименты, – сказал Император. – Образцы мы уже видели.

– Конечно, конечно! – закивал Профессор. – Проведем пару Экспериментов.

– Можно я их проведу? – торопливо спросил Бруно.

– Ох, милый мой, не надо! – испуганно ответил Профессор. – Я совершенно не представляю, что из них выйдет, если за дело возьмёшься ты!

– Так ведь никто не представляет, даже если возьметесь вы, – возразил Бруно.

– Для нашего Первого Эксперимента нам потребуется вот эта Машина. У неё есть две круглые ручки – всего две, можете посчитать, кто хочет.

Шеф-повар вышел вперёд, посчитал, и, довольный, вернулся на своё место.

– Теперь вы можете сдвинуть эти две ручки вместе, только делать этого не следует. Ещё вы можете перевернуть Машину вверх ногами, но и этого делать не следует.

– А что делать следует? – спросил Бруно, слушавший очень внимательно.

Профессор милостиво улыбнулся.

– Ах да! – произнёс он с таким выражением, словно отыскал название главы. – Подготовка к работе и запуск! Позволь-ка! – Он подхватил Бруно под мышки и вознёс его на свой столик. – Разделим этот предмет всеобщего интереса на три отдельные части...

– Я лучше отсюда слезу, – пролепетал Бруно. – Мне не хочется, чтобы меня делили на части.

– Да у него даже ножа нет, глупый мальчишка! – зашептала ему Сильвия. – Стой тихо! Ещё разобьёшь что-нибудь!

– Пункт первый – взяться за ручки. – Профессор положил на них ладошки Бруно. – Пункт второй... – Тут он нажал какую-то кнопку, и с криком «Ой!» Бруно отдернул руки и принялся отчаянно тереть свои локти.

Профессор довольно захихикал.

– Чувствительный эффект, правда? Я настроил на щадящий режим.

– Вовсе она не режет! – с негодованием ответил Бруно. – Укусило за локти, хлопнуло по спине, дёрнуло за волосы и звякнуло в груди.

– Бруно, не сочиняй! – сказала Сильвия.

– Ты вообще не можешь знать! – возмутился Бруно.

– Наш Второй Эксперимент, – объявил Профессор, когда Бруно вернулся на место, всё ещё ожесточённо потирая локти, – суть получение такого редко-наблюдаемого-но-высокоценного явления, как Чёрный Свет! Все вы видели Белый Свет, Красный Свет, Зелёный Свет и тому подобное, но никогда ещё вплоть до этого чудесного дня глаза ни одного живого существа, кроме моих, не наблюдали Черного Света! Вот эта коробка, – сообщил он, осторожно ставя её на стол перед собой, и набросив сверху кучу покрывал, – вся наполнена этим Светом. А получил я его вот как. Я поставил зажжённую свечу в тёмный шкаф и закрыл его дверцы. Весь шкаф осветился чем? Жёлтым Светом, конечно. Тогда я взял бутылочку Чёрных Чернил, и полил ими сверху на свечу. К моей огромной радости каждый атом Желтого Света оказался выкрашен в чёрное! Это был величайший день в моей жизни! Тогда-то я и наполнил им эту коробку. Кто желает подойти и заглянуть под покрывала?

Последовала мёртвая тишина, и наконец Бруно сказал:

– Я загляну под них, если в локти не будет колоться!

Успокоенный на сей счёт, Бруно подошёл и засунул голову под покрывала. Спустя пару минут его голова высунулась, вся разгорячённая и чумазая, с дико всклокоченными волосами.

– Что ты там увидел, в этой коробке? – нетерпеливо спросила Сильвия.

– Ничего! – обиженно выпалил Бруно. – Там слишком темно.

– Его описание увиденного совершенно точно! – увлечённо воскликнул Профессор. – Чёрный Свет так сильно похож на Ничего – на первый взгляд, разумеется, – что я совершенно не удивляюсь, что этот мальчик не отличил одно от другого! Переходим к Третьему Эксперименту!

Профессор спустился с эстрады и направился к какой-то тумбе, крепко врытой в землю. С одной стороны к тумбе была прикреплена цепь с железным грузилом, а с другой стороны торчал обрезок китового уса с кольцом на конце.

– Это будет наш самый интересный Эксперимент! – объявил Профессор. – Он, правда, потребует времени, но это пустяковое неудобство. Посмотрите сюда. Если я отцеплю этот грузик и выпущу его из рук, он упадёт на землю. Кто-нибудь не согласен с этим?

Но все были согласны.

– Точно так же, если я перегну этот китовый ус через тумбу... вот так... и зацеплю кольцом за крюк на цепи, то он останется согнутым, а если я отцеплю, он сам собой распрямится. А с этим все согласны?

И с этим все были согласны.

– Теперь давайте вообразим, что, сцепив кольцо китового уса с крюком на цепи, мы так всё и оставили на очень долгое время. Сила китового уса, как вы понимаете, истощится, и он останется согнутым, даже если мы его отцепим. Тогда почему с грузом не может произойти то же самое? Китовый ус так привык находиться в согнутом состоянии, что больше не может распрямиться. Почему бы грузу не привыкнуть находиться в подвешенном состоянии и больше никогда не падать? Вот что я хотел бы знать.

– Вот что мы хотели бы знать, – эхом откликнулись слушатели.

– И долго нам ждать? – проворчал Император.

Профессор взглянул на свои часы.

– Полагаю, тысяча лет сойдёт для начала. По прошествии этого срока мы осторожненько отцепим груз, и если у него всё ещё будет (скорее всего!) небольшая тенденция к паданию, мы снова подвесим его на крюк и подождём другую тысячу лет.

Тут Императрица выказала одну из тех вспышек Здравого Смысла, которые обычно крепко поражали тех, кто становился их свидетелем.

– А тем временем можно провести ещё какой-нибудь Эксперимент.

– А и верно! – воскликнул Профессор с энтузиазмом. – Позвольте вернуться на эстраду и приступить к Четвёртому Эксперименту! Для этого заключительного Эксперимента мне понадобиться Щёлочь... или Кислота – забыл, что именно. Вы увидите, что произойдёт, когда я смешаю её с... – Он взял одну бутылочку и с сомнением стал её разглядывать. – Когда я смешаю её с... кое с чем.

Император снова вмешался.

– Как название этого чего-то?

– Названия я не помню, – признался Профессор, – и бирка потерялась. – Он торопливо принялся переливать содержимое в другую бутылочку, и тут обе бутылки с ужасающим грохотом разлетелись на куски, усыпав осколками стекла все аппараты и заполнив Павильон густым чёрным дымом. Я в ужасе вскочил на ноги и... и увидел, что стою один-оденёшенек у погасшего камина, а разбудила меня выскользнувшая в конце концов из моей руки кочерга, которая задребезжала, ударившись о щипцы и совок, и вдобавок перевернула висевший над очагом чайник, отчего комната наполнилась клубами пара. Я устало вздохнул и потащился в спальню.

ГЛАВА XXII. Банкет

«На ночлег останется плач, а утром приходит радость» [79]79
  Псалтырь 29:6 по отечественной разбивке.


[Закрыть]. Утром я проснулся в совершенно другом настроении. Сами воспоминания о друге, которого я потерял, были яркими и светлыми, как это ласковое утро, улыбающееся мне в окно. Я не решился побеспокоить леди Мюриел и её отца чересчур скорым повторным визитом; вместо этого я отправился прогуляться по окрестностям, и повернул к дому лишь тогда, когда опустившееся почти до земли солнце напомнило мне, что день вот-вот закончится.

У самой дороги стоял каменный, крытый соломой домишко того старика, при виде которого я всегда вспоминал день нашей первой встречи с леди Мюриел, и проходя сейчас мимо, я глядел во все глаза, стремясь знать, всё ли он там живёт.

Старик был тут как тут – сидел на крылечке; он ничуть не изменился с той поры, как я впервые увидел его на железнодорожном узле Фейфилд. Мною овладело чувство, что это случилось лишь пару дней назад!

– Добрый вечер! – сказал я, останавливаясь у крыльца.

– Добрый вечер, судырь! – приветливо отозвался старик. – Не стойте, заходите!

Я взошёл на крыльцо и сел на лавку.

– Признаться, рад найти в вас столько радушия, – начал я. – Помню, что в прошлый раз, когда я проходил мимо, от вас вышла леди Мюриел. Она и теперь вас посещает?

– Да, заходит и теперь, – неспешно ответил он. – Не забывает меня, нет. Не бывает того, чтобы я долго её не видел. Хорошо помню тот день, когда она пришла ко мне в первый раз. Мы ещё тогда встретились с ней на станции. Она сказала, что пришла возместить мне. Милая девочка! Только подумайте! Возместить!

– Что возместить? – спросил я. – Что она намеревалась сделать?

– Да ничего вовсе. Это когда мы в тот день вместе ждали на станции поезда. Я ещё сидел тогда на скамье. Станционный Смотритель велел мне освободить место для её сиятельства, вот как было.

– Я всё это помню, – сказал я. – Я тоже там был в тот день.

– Так ивы были? И это она, оказывается, пришла просить извинения. Только подумать! Пришла ко мне с извинениями! Ну надо же! И с той поры она часто ко мне захаживает. И вчера тоже – пришла, посидела, там где вы сейчас. Выглядела милее ангелочка, да такая добрая! Она говорит мне, у вас ведь нет теперь вашей Минни, говорит, развлекать вас некому. Минни – это у меня внучка такая была, судырь, жила вместе со мной. Она уж два месяца будет как умерла, а может и все три. Такая славная была девчушка, и добрая, и пригожая! Эх, настало моё одиночество!

Старик закрыл лицо ладонями, и мне пришлось молча дожидаться, когда он справится с горем.

– Так она, значит, и говорит, пусть, значит, я у вас буду вместо вашей Минни. Ваша Минни готовила для вас чай? – говорит. Готовила, отвечаю. И она заварила мне, значит, чай. Ваша Минни, говорит, разжигала вам трубку? Разжигала, говорю. И она, значит, разожгла мне трубку. Ваша Минни приносила вам чай на веранду? А я и говорю, ах ты моя милая, ты теперь ну точь в точь моя Минни! Тут она малость и поплачь. Да мы и вместе поплакали.

Вновь на минуту повисло молчание.

– А когда я курил трубку, она сидела, вон где вы сейчас, и всё рассказывала мне, да так забавно, так забавно! Ну словно это Минни вновь ко мне вышла. А когда она собралась, значит, уходить, я и говорю, пожмём, значит, друг другу руки. Нет, говорит она, как же мне жать вам руку?

– Мне очень жаль, что она так сказала, – проговорил я, удивлённо подумав, что это первый случай, когда в леди Мюриел проснулось классовое высокомерие.

– Да нет, это она не от гордости! – ответил старик, словно бы угадав мои мысли. – Она сказала, ваша Минни же никогда не подавала вам руки на прощанье! А я, говорит, теперь ваша Минни. И она обняла меня, старого, своими миленькими ручками и поцеловала в щёку – благослови её Бог! – Тут голос старика сорвался, и он не смог больше говорить.

– Благослови её Бог! – повторил я. – Доброй вам ночи! – Я пожал ему руку и пошёл своей дорогой. «Леди Мюриел, – сказал я себе, приближаясь к дому, – вот кто знает, как „возмещать“!»

Вновь одиноко устроившись у камина, я напряг память, желая воскресить чудесные виденья вчерашнего вечера и высмотреть средь пылающих угольев милое лицо старого Профессора. «Вон тот чёрный уголёк, едва тронутый жаром, вполне сошёл бы за него, – решил я. – После той катастрофы его лицо непременно должно быть покрыто чёрными плямами...» Профессор тут же произнёс:

– Результатом этой комбинации... как вы заметили... был Взрыв! Нужно мне повторить этот Эксперимент?

– Не нужно, не нужно! Не утруждайте себя! – послышалось со всех сторон. И тут вся толпа, отчаянно торопясь, устремилась в Пиршественный Зал, где гости сразу же начали рассаживаться за накрытым столом.

Слуги времени даром не теряли, и очень скоро перед каждым из гостей стояла тарелка, полная всякой всячины.

– Я всегда придерживался принципа, – произнёс Профессор, – что это очень хорошее правило – перехватить того-сего, как только представится случай. Главное преимущество званых ужинов... – Но тут он внезапно умолк. – Ой, да ведь это же Второй Профессор! – воскликнул он. – А места для него не осталось!

Второй Профессор входил в эту минуту в зал, на ходу читая огромную книгу, которую держал у самых глаз. Последствия были печальны: не глядя себе под ноги, он поскользнулся, полетел вперёд и грузно рухнул носом вниз посреди стола.

– Ах, какая жалость! – воскликнул сердобольный Профессор и бросился помочь ему подняться.

– Я не я буду, если не споткнусь, – сказал Второй Профессор.

Профессор испуганно взглянул на него.

– Что угодно, только не это! – воскликнул он. – Разве выйдет что-нибудь путное, – добавил он специально для Бруно, – если кто-нибудь станет кем-то другим?

Но Бруно хмуро ответил ему:

– Мне ничего не положили на тарелку.

Профессор торопливо нацепил свои очки – хотел сперва лично убедиться, что подобное заявление поддержано фактами; затем он обратил своё круглое весёлое лицо к несчастному обладателю пустой тарелки.

– А чего бы тебе сейчас хотелось, малыш?

– Это... – (Бруно не был вполне уверен.) – Наверно, немного пудинга с изюмом... пока я о нём думаю.

– Ох, Бруно! – (Это Сильвия зашептала ему с другой стороны.) – Неприлично спрашивать блюдо, которое ещё не подано на стол.

Бруно прошептал в ответ:

– Но когда до него дойдут, я ведь могу забыть попросить кусочек! Ты сама говоришь, что я вечно всё забываю, – добавил он, видя что Сильвия собирается прошептать что-то ещё.

Такое заявление Сильвия не решилась оспаривать.

Тем временем между Императрицей и Сильвией втиснули ещё один стул для Второго Профессора. Сильвии он показался совсем неинтересным соседом: впоследствии она смогла припомнить только одно его обращение к ней за всё время Банкета, и оно было вот таким: «Как, однако, удобен бывает Словарь!» (Она рассказала потом Бруно, что очень его боялась, поэтому пискнула только «Да, сударь!» в ответ; на том их разговор и закончился. А Бруно высказал своё решительное мнение, что разговором это никак нельзя назвать. «Ты бы ему загадку задала, – подсказал он. – Вот я загадал Профессору целых три загадки! Первая та, которую ты мне утром загадывала: сколько пенни в двух шиллингах. Вторая...» – «Ох, Бруно! – перебила Сильвия. – Это же совсем не загадка!» – «Совсем загадка!» – не согласился Бруно.)

В этот миг лакей положил Бруно на тарелку кое-что вкусненькое, и он выкинул из головы пудинг с изюмом.

– Второе преимущество званых ужинов, – весело продолжал объяснять Профессор всем, кому это было интересно, – состоит в том, что благодаря ему вы можете повидать ваших друзей. Если желаете увидеть человека, то предложите ему кушать. То же правило – и в случае с мышью.

– Этот Кот всегда такой добрый с Мышами, – сказал Бруно, а потом наклонился и погладил необычайно толстого представителя упомянутого вида, который только что приковылял к пирующим и теперь жеманно тёрся о ножку его стула. – Налей ему, Сильвия, молока в своё блюдце. Кису всегда мучает жажда!

– Почему это в моё блюдце? – спросила Сильвия. – Может быть, в твоё?

– В моё мы нальём ему добавки, – сказал Бруно.

Сильвию такой ответ не устроил, но она, вероятно, никогда не умела отказывать брату в просьбе, поэтому налила в своё блюдце молока и пододвинула его Бруно, который соскочил со стула и поставил блюдце на пол перед котом.

– Слишком много народу; в комнате душно, – сказал Профессор Сильвии. – Удивляюсь, почему они не положат в камин парочку добрых кусков льда? Взять, к примеру, зиму: в камин кладут куски угля, вы рассаживаетесь вокруг и наслаждаетесь теплом. Как приятно было бы положить сейчас туда куски льда, сесть вокруг и наслаждаться прохладой.

Сильвия слегка поёжилась от такой мысли, хотя ей тоже было жарко.

– Но снаружи очень холодно, – сказала она. – У меня сегодня ноги замёрзли.

– Это по вине сапожника! – весело отозвался Профессор. – Сколько раз объяснял ему, чтобы когда шьёт обувь, приделывал под подошву железный ящичек для лампы накаливания! Сам он о таком и не думает. А ведь люди не страдали бы от холода, если бы сапожники думали о таких маленьких удобствах. Вот я, чтобы пальцы не мёрзли, всегда пользуюсь зимой подогретыми чернилами. До такого не всякий додумается! А ведь это так просто!

– Да, это очень просто, – подтвердила Сильвия из вежливости. – Ну что, твоему коту уже достаточно? – Это она спросила у Бруно, который вернул ей блюдце, выпитое только наполовину.

Но Бруно не слышал вопроса.

– Там кто-то скребётся в дверь – наверно хочет, чтобы его впустили, – сказал он, снова вскочил со стула, подбежал к дверям и осторожно выглянул.

– Так кто там хочет войти? – спросила Сильвия, когда он вернулся на место.

– Одна Мышка, – ответил Бруно. – Она заглянула сюда и увидела Кота. Тогда она сказала: «Приду в другой раз». Я ей говорю: «Не бойся, этот Кот всегда добрый с Мышами». А она отвечает: «Ах нет, у меня ещё остались срочные дела». И добавила: «Загляну к вам завтра». Попросила передать Коту привет.

– Этот Кот стал сейчас таким жирным, правда? – сказал Лорд-Канцлер, перегибаясь через Профессора, чтобы обратиться к его маленькому соседу. – Просто ужас!

– Он уже был жирным, когда вошёл, – ответил Бруно. – Если бы он сейчас похудел, вот это был бы ужас.

– Уж не оттого ли, – продолжал Лорд-Канцлер, – ты не даёшь ему остаток молока?

– Не-е, – ответил Бруно. – Причина поважнее. Когда я дал ему блюдце, он рассердился.

– Разве? – удивился Лорд-Канцлер. – С чего ты взял?

– У него в горле было такое ворчание.

– Ох, Бруно! – вмешалась Сильвия. – Ведь этим Коты показывают, что они довольны!

Бруно с сомнением на неё поглядел.

– Так этого не показывают, – возразил он. – Если бы у меня из горла раздался такой звук, ты бы не сказала, что я доволен.

– Мальчишка единственный в своём роде! – пробубнил Лорд-Канцлер себе под нос, но Бруно услышал.

– Что значит «единственный в своём роде»? – шёпотом спросил он Сильвию.

– Наверно, это просто значит «один», – прошептала Сильвия в ответ. – Есть ещё понятие «множественный», означающее два или три.

– Тогда это очень хорошо, что я единственный, – глубокомысленно произнёс Бруно. – Это ужасно, когда тебя сразу два или три. А вдруг те другие мальчишки не захотят со мной играть?

– Очень может быть, – отозвался Второй Профессор, внезапно очнувшись от своих постоянных размышлений. – Если они уже все легли да заснули.

– Не смогут, пока я сам не лягу да не засну, – с хитринкой ответил Бруно.

– Ещё как смогут, – возразил Второй Профессор. – Когда это мальчишки засыпали в одну минуту? Так что они, брат... Но о ком это ты говоришь?

– Он всегда опаздывает с таким вопросом, – прошептал детям Профессор.

– Об остальных меня, о ком же ещё! – с ликованием объявил Бруно. – Если бы я состоял из двух или трёх.

Второй Профессор только вздохнул и собирался уже вновь погрузиться в свои размышления, но внезапно просиял и обратился к Профессору:

– А ведь у нас осталось ещё одно незаконченное дельце, не так ли?

– Ужин закончить, я полагаю, – ответил Профессор со смущённым видом. – И жару перетерпеть. Надеюсь, вы получите удовольствие от ужина, особенно такого, и не расстроитесь из-за жары, особенно не такой.

Прозвучала фраза нормально, и всё-таки я недопонял; Второй Профессор тоже удивлённо захлопал глазами.

– Как это – особенно не такой? – ворчливо спросил он.

– Не особенно жаркой, – ответил Профессор, ухватившись за первую же мысль, что полезла в руки.

– А! Понял теперь! – милостиво произнёс Второй Профессор. – Выражено не вполне удачно, но теперь я понял. Тринадцать с половиной минут назад, – продолжал он, взглянув сначала на Бруно, а потом на свои часы, – ты, мальчик, сказал: «Этот Кот всегда добрый с Мышами». Тогда этот зверь, должно быть, единственный в своём роде!

– Так и есть! – ответил Бруно, только сначала пристально оглядел Кота, чтобы не ошибиться, сколько его на самом деле.

– Но откуда ты знаешь, что он такой добрый с Мышами?

– Потому что он всегда играет с ними, – ответил Бруно, – чтобы они не скучали.

– Как раз в этом я не уверен, – настаивал Второй Профессор. – Мне кажется, он играет с ними, чтобы их убить!

– Да нет, это просто несчастный случай! – с таким жаром ответил Бруно, что стало ясно: Кот сам развеял все его сомнения. – Когда я дал ему молока, он сказал: «Я научил Мышку новой игре, и она ей очень понравилась». И ещё он сказал: «Иногда происходит несчастный случай: Мышка убивается». И тогда Кот сказал, что это его сильно расстраивает, он сказал, что...

– Если это его так сильно расстраивает, – с негодованием вмешалась Сильвия, – то почему тогда он их съедает, как только они убиваются?

Но и эта загадка не осталась, очевидно, без ответа во время дискуссии по вопросам этики между Бруно и Котом.

– Он сказал... – (Бруно постоянно опускал, как несущественные, свои собственные вопросы Коту, и просто давал сразу Котиные ответы), – он сказал: «Дохлая Мышь никогда не возражает против того, чтобы её съели. Что пользы выбрасывать такую славную Мышку?» И ещё он сказал: «Небежалость...» что-то такое «губит нас, идёт за ней нужда; ты скажешь: “Мышку бы сейчас, что выбросил тогда!”» И он сказал, что...

– Да у него же не было времени наговорить тебе всех этих вещей, – возмущённо перебила его Сильвия.

– Ты не слышала, как говорят Коты! – презрительно отозвался Бруно. – А они очень-очень быстро говорят.