Текст книги "Знающий не говорит. Тетралогия"

Автор книги: Людмила Астахова

Чего-чего, а шрамов у Ириена было превеликое множество. От давнишних белесых и тонких, как ниточки, до сине-багровых из последних приобретений. Часть вполне поддавалась искоренению, но эльф жалел денег на услуги хорошего лекаря-мага.

– Живучие вы, эльфы, создания. Аж завидки берут. Человек от такой раны, как у тебя, давно истек бы кровью. Орку и тангару тоже, скорее всего, пришел бы каюк, а ты вот сидишь, ногой машешь. Недаром говорят, что ваши предки в былые времена жили чуть ли не вечно… Ну, терпи, эльф.

Ириен только зашипел по-кошачьи, когда Виккер засунул в открытую рану тампон.

– Храбрый мальчик, – хмуро похвалил Виккер. – За какими демонами тебя занесло на эту войну, эльф? Скучно стало или почувствовал себя патриотом?

– Не то и не другое. Ох-х-хо. Ты лекарь или пыточных дел мастер? – охнул Ириен. – Считай, что просто зашел посмотреть, чего делается в Игергарде. А тут война и все такое прочее.

– Значит, ты дурак, Ир. Ты меня разочаровал, честное слово. Я был лучшего мнения о твоих сородичах. Одно дело ходить в советниках при штабе, а другое – махать железякой в чистом поле.

– В Минайте оньгъе устроили резню в эльфийском квартале. Мне это не понравилось.

– Х-ха, не смеши меня, тоже мне мститель, – хрюкнул Виккер. – Оньгъе резали поголовно всех. И людей, и нелюдей.

Ириен только пожал плечами. Он и сам не мог толком объяснить свое прямое участие в очередной войне Игергарда с Оньгъеном. Не первой и наверняка не последней.

Пока Виккер штопал рану, Ириену пришлось выслушать все нецензурные соображения доктора о минувшей битве и о войне в целом. Зато потом он попытался угостить терпеливого пациента хорошо очищенным спиртом, но вовремя опомнился и недовольно проворчал.

– Совсем забыл, что твое живучее племя не переносит спирт в любом виде. Тьфу на тебя, даже выпить с тобой по-человечески нельзя.

– По-человечески, разумеется, нельзя. Но от простой воды я бы не отказался.

Виккер досадливо сплюнул и крикнул санитару, чтобы принес чистой воды. Полевой врач твердо решил напиться, и ему в принципе было совершенно безразлично, что собутыльник станет хлебать обычную воду.

И конечно, они выпили за проклятую победу, за мальчика Ширана из Канегора и за тех, кому уже не доведется пить ни водки, ни простой воды. А потом они разошлись каждый по своим делам…

– Нет, твоего ученика я не встречал, мастер Кивар, – сказал Ириен, выныривая из нежданных воспоминаний.

– Да я понимаю, разве всех упомнишь. Я Давиша и в Канегоре искал, и в Ятсоуне, и в Орфиранге. Записки оставлял в условленных местах, прождал всю зиму в Долье, да, видно, все без толку, – горестно вздохнул фокусник. – Эх-хе-хех… Проклятые оньгъе…

Ириен не стал рассказывать вконец расстроенному человеку, что его самым лучшим другом был, есть и останется оньгъе Аннупард Шого. Разве кому-то, тому же Кивару станет легче оттого, что он узнает, сколько раз Пард спас жизнь разным нелюдям. Оньгъе, грабившие, насиловавшие и убивавшие на улицах Минайты, не имели ничего общего с Пардом, равно как и он с ними.

Сытный ужин и не по-весеннему теплый вечер расположили путников к лирическому настроению и песням. У Норберты оказалось хорошее настроение, и она запела, уступая просьбам. Голос ей достался низковатый для женщины, но необычайно красивый, глубокий и сильный.

 
Над ним одна трава теперь растет,
И только мать солдата дома ждет,
Чужой женой теперь его вдова,
И что ее судить за то? Она права.
Дичает сад, и поле в сорняке,
А на войне оно как на войне.
Кто возвратился, кто в земле лежит.
А тем, кто выжил, надо дальше жить.
У мертвых нет обиды на живых.
Их вечный сон спокоен, светел, тих…
Да разве с битвы не вернулся он один?
Вот только без отца остался сын…
 

Песня эта отмерила не один век. Ириен был уверен, что люди сложили ее еще в те годы, когда его собственный отец был ребенком, а может быть, даже в Темные века. Кто знает? И петь ее будут еще долго. Она переживет его самого.

Эльф поискал глазами Илаке и с удовлетворением отметил, что ее глаза слишком ярко и влажно блестят. Значит, задело. Значит, немного проняло. Пусть хоть так, если ему самому никогда не подобрать нужных слов. И лучше, чем это сказано в песне, не объяснить девушке простую истину, которую знает неграмотная шлюха Норберта, и фокусник, бывший когда-то маргарским рабом, и мальчишка Грин, только и умеющий, что ловко стрелять из лука. Что жить надо ради самой жизни. И ничья смерть не может замедлить вечный круговорот мироздания, без начала и конца возрождающийся сам из себя. Мироздание даже не заметит твоей смерти, но станет беднее и оттого скучнее.

– А вы, господин Альс, не споете ли чего? – осторожно спросила Норберта. – Ваши родичи большие охотники до песен.

– Пожалуй, я откажусь, – улыбнулся Ириен криво, но совершенно беззлобно. – Чего не умею, того не делаю. Боги поскупились в отношении меня. Я простой наемник. А много ли вы, сударыня, встречали певцов среди воинов?

К нему не стали приставать лишний раз, но никто не обиделся на отказ. У людей хватало собственных песен, веселых и грустных, возвышенных и похабных, красивых и не очень. А эльфу представилась редкая для его расы возможность слушать чужие голоса, оставаясь только зрителем. То, что эльфы были народом музыкальным, никто сомнению не подвергал, но неискоренимые россказни о каком-то особо чудесном даре в сем искусстве лично Ириену сильно осложняли жизнь. Его голос назвать мелодичным не мог бы даже самый отъявленный льстец. Хриплый и неровный, как скрип проржавевшего ворота колодца, он годился только для базарной ругани. Тут иногда лучше помолчать, чтобы не навлечь на голову неприятностей, и уж вовсе не до песен. Вот Унанки, тот мог. Пока жив был…

Иногда Ириену казалось, что невозможность забыть и есть самое страшное наказание для живого создания. Тем более для того, кто живет так долго, что в любом случае обязан терять кто-то дорогого, любимого, и необязательно человека. Можно отгородиться от всего мира почти неприступными горами, но даже в благословенном, мирном уж тысячу лет Фэйре смерть сумеет настичь эльфа. И что тогда? Вечно терпеть мучительную боль потери? Пусть не вечно, слава светлым небесам, пусть несколько веков, но рана не заживет и не избудется горе. Волей-неволей задумаешься, за что, за какой страшный грех наказан так жестоко прекрасный народ Фэйра, Валдеи, Серых островов? Кто-то всю свою долгую жизнь ищет ответ на этот вопрос, а кое-кто предпочитает никогда не задумываться об этих болезненных вещах. Тот же самый Унанки, обратившийся ныне в пепел, знавший сотни мелодий и имена всех звезд в обоих полушариях, считал, что Создатель этого мира просто решил так странно пошутить. Иной раз Ириен спорил со старым другом, а иной раз помимо воли соглашался.

Сон подкрался на мягких лапах, как водится у диких лесных котов, один из которых только что щурил золотые глазищи с высокой ветки клена, полагая, что остается невидим для распевшихся посреди ночи путешественников. Ириен на мгновение прикрыл веки… И вот уже душа беспокойной птицей метнулась ввысь, уносясь за внутреннее Вейсское море, за Маргарские горы, в степь и в недавнее прошлое. Туда, где точно так же горел костер и странники сидели подле огня, не торопясь со сном. Только ночь была не в пример более теплая, степь благоухала так, как здесь, на севере, земля не пахнет даже в разгар весеннего цветения. Тор вел нескончаемый теологический спор Мэдом Малаганом. Тангар полагал себя правоверным огнепоклонником, как его пращуры, а эрмидэец вообще ни во что не верил – ни в богов, ни в пророков. А все остальные с удовольствием прислушивались к их беззлобной перебранке. Обратить один другого в свою веру или безверие никто особенно не старался, а потому обсуждался насущный вопрос о происхождении мира в целом. И тут мнения расходились. Тор, в соответствии с верой предков, утверждал, что первоначалом был огонь, и все возникло из него и исчезнет в нем в конце вечности. Мэд же полагал, что мир просто существует, а докапываться, откуда он взялся и куда денется, – занятие для слабоумных бездельников, потому что все равно доказать никто ничего определенного не сможет, а кроме того, какая разница, и на наш век его, этого сволочного мира, хватит сполна и всем сразу.

– Наш мир – это сон Создателя, – заявил Сийгин. – И когда он проснется, все кончится.

Собственно говоря, вся вера орков начиналась этим утверждением и им же исчерпывалась. Первое, что рисовали на нежной смуглой щечке маленького орка из любой касты, было изображение закрытого глаза. Оно имелось даже на лишенном клановой татуировки лице Сийгина.

Пард только смущенно хмыкнул. Все и так знали, что по этому поводу думают в Оньгъене, кого считают избранными детьми Творца, а кого – злобными бездушными паразитами. На данный момент в их компании «паразиты» находились в большинстве.

– Скорее не сон, а шутка, – откликнулся тогда Унанки. – Всемогущий пошутил. Я в этом убежден. Остроумно, неожиданно, немного зло и, может быть, даже не слишком удачно, и похоже, что шутка его затянулась. Хотя я ничего не имею против. Такой мир нельзя сотворить на полном серьезе. – Его улыбка вышла против обыкновения невеселой. – Но я не в претензии. Мне понравилось почти все, – добавил легкомысленный эльф, немного поразмыслив.

Никто так и не понял, что хотел сказать Унанки, насмешничал ли он по своей привычке, или пытался открыть душу, которая не только у людей потемки.

– Кто у нас тут самый ученый? Альс, ты, кажется, у трех мудрецов в учениках ходил? – припомнил вдруг Малаган. – Может, эльфийские старцы знают что-то особенное?

Вся честная компания развернулась в сторону своего командира. Даже короткий пушистый хвостик на затылке Джасс прочертил линию по его шее. Нахалка, до сего момента по-хозяйски использовавшая Ириена как персональное кресло, определенно изготовилась услышать нечто для себя новое. В другой раз он бы сумел отвертеться от бесполезного разговора, послать всех куда подальше, но лангеры были настроены серьезней некуда. Видимо, спор Тора и Мэда задел их за живое.

– Мастера считали, что миры порождают друг друга точно так же, как из желудя вырастает дуб, тот в свою очередь дает урожай желудей, ну, и так без конца. Все великое сокрыто в малом. В самой крохотной песчинке заключена вся гора, в капле воды – все моря и реки… – пояснил он, пытаясь донести до своих друзей древнюю эльфийскую мудрость.

В свое время, с боями продираясь сквозь заумные тексты древних трактатов, коих у Мастера Риннана имелся неограниченный запас, Ириен твердо для себя решил, что на всю свою долгую эльфью жизнь оставит основополагающие вопросы мироздания непосредственно самим богам.

– А где тот самый первый дуб?! Ну, тот, с которого упал первый желудь? – воскликнул запальчиво Малаган. – Опять эльфы понамудрили так, что мозги сломать можно.

– Ты спросил – я ответил. Все уточнения к магам из Цитадели, Мэд. Меня, сам понимаешь, при посадке первого дуба не было, – ответствовал Ириен спокойно.

Что сказала тогда Джасс? Она вдруг стала очень серьезной, даже строгой какой-то, поменялась в лице.

– Один человек… один маг как-то сказал мне, что, возможно, наш мир просто кто-то придумал.

– Как это? – изумился Пард. – Кто придумал?

– Не знаю. Кто-то, кому достало воображения населить землю драконами, эльфами, орками, людьми и тангарами, наделить их разными судьбами, душами и магией. Тот маг, он говорил, что мысль порождает миры, и наоборот…

– Что-то я не понял ничего. – Пард в задумчивости терзал свою бороду, как пес мочалку. – А если немного доходчивее?

Джасс судорожно вздохнула, и Ириен почувствовал, как рядом с его ладонью сильнее забилось ее сердце. Она волновалась, подбирая нужные слова. Редкое явление, обычно хатамитка за словом в карман не лезла.

– Ну, вот ты слышал когда-нибудь историю про Изагиль и Рэнно? Есть даже книга такая. Я ее в храмовой библиотеке читала раз двадцать. Про разлученных влюбленных. Это ведь не легенда. Это сказка, придуманная история. Изагиль и Рэнно никогда не жили по-настоящему. Но, возможно… мне кажется, что есть мир, где они живут на самом деле. Мир, который придумал Ташша из Квилга.

– И ты веришь в… это? – спросил потрясенный до глубины души Малаган. – В то, что ты, живая и настоящая, чья-то сказка, выдумка, байка? Ты веришь?! Нет, уж лучше сон или шутка… Слышь, хатами, я не согласен. Я самый что ни на есть настоящий, доподлинный! Нет, Пард, ты слышал что-нибудь подобное? Бред умалишенного, а не теория.

Ириен ожидал, что Джасс начнет огрызаться, но нет. Она только вздохнула и сказала так тихо, что только он один услышал ее слова:

– Пусть сказка, пусть, лишь бы кончилась хорошо…

…Птица-душа вернулась обратно из странствия в пространстве и времени так резко, что Альса подкинуло на месте.

Хорошо же он поспал. Костер погас окончательно, угли остыли и подернулись седой золой, над землей стелился утренний туман, холодный, как змеиная шкура. Эльф огляделся вокруг, мысленно считая спящих людей. Раз, два, три…

– Ах, сучка! – прошипел он себе под нос, мгновенно вскакивая и на ходу застегивая ремни заплечной перевязи.

Пинок под ребра оказался наилучшим пробуждающим средством для Грина. Тот охнул, дернулся и подскочил как ужаленный, завертевшись на месте юлой.

– А? Де? Чаво?!!

Не говоря ни слова, Альс ткнул его мордой в скомканное одеяло Илаке, уже успевшее растерять тепло человеческого тела.

– Сладко спалось, сударь мой? Все мозги себе отоспал?

Голос эльфа был до того ласковым, что у Грина желудок завязался узлом. Так, должно быть, шелестит шелковая удавка в руках убийцы-душителя, нежно и сладостно.

– Так че, эта дура убегла? – догадался стрелок.

– Убегла, как видишь. И уже довольно давно.

Эльф зло плюнул, метко угодив прямо в центр кострища.

– Неужто, не догоним?

Грин тоже заметил, что девчонка прихватила свою лошадь, и загрустил. Он рассуждал просто. Конного догнать посложнее будет, чем пешего. Да и кто его знает, как далеко девчонка успела забраться и где теперь ее искать.

– Быстро седлай лошадей, – приказал эльф. – Там разберемся.

И, пока стрелок метался между двумя животными, старательно закрепляя упряжь, Альс легким охотничьим шагом направился прямо к дороге, повторяя путь беглянки. Что-что, а следопытом он был отменным. Судя по следам, хитрая девчонка сначала вела свою лошадь под уздцы и, только выйдя на тракт, залезла в седло. А вот куда поскакала, непонятно. Пыльный истоптанный тракт било слишком много ног и копыт, чтобы определить это сразу. Ириен без толку кружился меж обочинами, медленно свирепея. Подлая девка успела достать его до самых печенок, и мысленно он составлял краткий план наказаний, начиная с простой порки.

– Ну и че? – подал голос Грин, выныривая из кустов уже верхом и мигом соображая по перекошенному лицу Альса, что след потерян. – Может, разделимся? Я в обратную сторону возвернусь, а вы – вперед.

Эльф не удостоил парня даже взглядом, птицей взлетая в седло. Он был очень зол.

– Ты мне еще поумничай. Будет тут разное… рот раскрывать, – прошипел Альс. – Сейчас все и так узнаем.

Мастер Ульнари, маг из Цитадели, тратил свое драгоценное время на обучение Ириена совсем не даром. И если бы он мог видеть в это мгновение своего ученика, то, право слово, имел бы лишний повод для гордости и собой, и Альсом. Ни одна дорога, сколько их ни есть под солнцем и двумя лунами этого мира, не могла не отозваться на его приказ. И когда с губ эльфа сорвались жесткие повелительные слова на Истинном Языке, старый тракт незримо содрогнулся, точь-в-точь как половик в руках хозяйки-чистюли. Тысячи тысяч образов ринулись волной на эльфа. Девочка, подвернувшая ногу; королевский гонец с важным письмом; босая старуха-побирушка; неполная сотня злых, невыспавшихся вояк на марше; стадо коров; храпящий в канаве забулдыга; усталая, но довольная заработком шлюха; ведро помоев, выплеснутое из дверей корчмы; покосившийся указатель; монеты, звенящие в полной мошне купца; мертвец, ограбленный ночью и раздетый донага путник; блохастая бездомная шавка, задравшая ногу на забор; беззаботно насвистывающий незатейливую мелодию школяр… Бесконечный поток живых существ тек по дороге в это ранее утро в обоих направлениях. И среди них была, конечно, и злополучная дочка Дугласа Винима. Илаке решила самостоятельно вернуться к отцу и теперь что есть силы нахлестывала свою лошадку. Девчонка чувствовала себя уже гораздо менее уверенно, чем в начале побега из-под опеки ненавистного эльфа и его тупоголового напарника. Страшно ей было, очень страшно. Слишком много алчных и похотливых взглядов провожало хорошенькую молоденькую всадницу. Кого-то прельщала нежная женская плоть, кто-то зарился на одежду и лошадь, а кое-кому не помешало бы ни то, ни другое в разном порядке очередности. Все это имелось и раньше: взгляды и сопливое причмокивание губами вслед. Просто в окружении вооруженных охранников Илаке на всякие такие досадные мелочи не слишком обращала внимание. Эльф злорадно ухмыльнулся. Так тебе и надо, говнюшка безмозглая. Узнав то, что хотел, Альс не торопился разорвать связь Путей, хотя больше всего ему хотелось освободиться от призраков чужих помыслов и чувств, заполонивших сознание до самых краев. Голова налилась каменной тяжестью, кровь стучала в висках, и самым лучшим предприятием сейчас явился бы плотный завтрак, но времени не оставалось. Дорога торопилась развернуться под ноги его пятнистой лошади.

– Если мы поторопимся, то догоним нашу недотрогу еще до полудня, – соизволил сообщить Альс.

Сбитый с толку, Грин только плечами пожал, направляясь следом за эльфом. Светящаяся пустота в светло-серых глазах Альса пугала больше, чем самые страшные ругательства. То, что Альса можно вывести из себя любым пустяком, парень уже успел усвоить и привыкнуть, и то, что нрав у представителя Дивного народа на редкость гнусный, он тоже мог понять, но те немногие колдовские выходки, которые эльф учинил на глазах Грина, сводили на нет все его расположение к необычному напарнику. Пусть нелюдь, пусть с мерзким характером и злым языком, тут можно перетерпеть, но только не колдун. Все беды от колдунов проклятущих.

Если Грин испугался и растерялся, когда спустя три часа безостановочной скачки им навстречу выбежала серая кобыла Илаке с пустым седлом, а следом за ней гнался бородатый оборванец, то Ириен определенно нечто подобное предполагал заранее. Потому что без всяких разговоров, одним взмахом меча прервал погоню. Тело плюхнулось в пыль, а лохматая голова покатилась дальше, весело подпрыгивая, похожая на упавший с воза кочан капусты. Но эльф не стал следить за траекторией ее полета, а устремился дальше, уже примерно представляя, что увидит за поворотом.

Разудалых молодцов, которые с гиканьем гонялись за визжащей от ужаса девушкой между редкими деревцами небольшой придорожной рощи, было не больше десяти. Чересчур много на двоих, если учесть, что половина разбойников вооружена луками и арбалетами. Забава, похоже, была в самом разгаре, и эльф прервал ее на самом интересном месте. Узкий стилет молниеносно выпорхнул из его рукава и с малоаппетитным чавканьем угнездился у одного из загонщиков меж лопатками. Но раззадоренные насильники не заметили потери товарища по оружию. И только меткий выстрел Грина слегка охладил их пыл. А кого не остановит стрела в шее? Умирающий не успел захлебнуться криком, когда Альс доделал начатое напарником.

– Держись на расстоянии! – крикнул эльф Снегирю, уклоняясь от первой стрелы.

Он скатился со спины Ониты, не желая подставлять невинное животное под удар. Теперь, когда эффект внезапности исчерпался, разбойники с воплями кинулись на Ириена, ему оставалось только надеяться, что парни не слишком хорошо обучены воинскому делу и что они набросятся всем скопом, толкаясь и мешая друг другу. Прикрытый чужими телами, эльф мог не опасаться шальной стрелы, а уж в ближнем бою он как-нибудь разберется. При падении с лошади он сильно ушиб колено, но боль пришла, только когда последний из соперников, страшно закричав перед смертью, рухнул на землю. Ириен даже не пытался быть милосердным, и те из разбойников, кто не погиб сразу, а упал, искалеченный эльфийской сталью, попросту изошли кровью.

Беглянка в голос ревела, скорчившись под кустом и прикрыв для верности руками голову. Должно быть, ей впервые довелось увидеть, как людей, словно скот, буднично режут двумя мечами, как разлетаются в разные стороны отсеченные части тела, а кровь льется так густо, что, кажется, она пропитала каждую травинку вокруг.

– И-и-ириен-н! – взвыла девушка, протягивая к спасителю руки.

– Что «и-и»? – передразнил эльф, но не сделал в ее сторону даже шага. Он искал глазами Грина. – Твою мать, Грин!

Парень не шелохнулся. Худшие предчувствия Ириена, которые он гнал прочь во время боя, сбывались. И если болт, застрявший в правом плече, ничего особо страшного не предвещал, то наконечник другой стрелы торчал прямо из печени мальчишки, пробив недостаточно толстый кожаный доспех, а это уже было серьезно. Эльф молча разорвал на парне одежду, пальцы его слипались от густой темной крови, и стало понятно, что вытащить сразу наконечник не выйдет, иначе Грин мгновенно истечет кровью.

– Тащи тряпки! – крикнул он Илаке, топтавшейся рядом. – Торопись, дура, торопись, не стой.

– А?!

– Шевелись, сука драная, или я за себя не отвечаю! – заорал эльф, почти срывая голос и бешено выкатывая белые от гнева глаза.

Он бессильно сыпал ругательствами, проклиная себя, Илаке, богов и демонов. В то, что Грина удастся спасти, ему не верилось. Своего целительского дара Альсу не всегда хватало на собственные раны, тем более на чужие, да еще такие тяжелые. Одна надежда на запас снадобий.

– Лови лошадей! Нет, сначала мою Ониту! – приказал он девушке. – И сумку, сумку мою волоки поскорее!

Осторожно влил в беспамятного обмякшего мальчишку самое сильное свое средство, надеясь только на чудо и на то, что пятнадцать диких трав, способные остановить внутреннее кровотечение у эльфа, сделают то же самое и в человеческом теле. В худшем случае Грин умрет сразу, в лучшем – средство ненадолго отсрочит неизбежный приход Неумолимой.

– Теперь скачи в ближайшую деревню, Илаке, – уже более спокойно сказал эльф, видя, что раненый дышит, продолжая цепляться за жизнь. – Не реви. Привезешь сюда телегу, иначе мы его отсюда не сможем забрать. Да скажи, что заплатим за беспокойство сполна, пусть не сомневаются. А то знаю я этих поселян, за медяк удавятся. Не реви! Тут твоей вины больше всего! Не реви, говорю, и так голова трещит!

Ириен точно знал, что люди с такими ранами не живут, и если Грин дотянет до следующего утра, то это уже можно будет считать чудом. Впрочем, что там люди, он и сам бы околел, получив два димма стали в печенку, и хваленая эльфийская живучесть не спасла бы. Но, невзирая на все опасения, они с Грином дождались телегу, куда раненого перенесли со всей возможной осторожностью. И когда они добрались до небольшого хутора, расположенного в стороне от тракта, Грин продолжал дышать. Хозяева не стали отказывать в помощи избавителям от шайки, державшей в страхе всю округу уже не первый месяц и так некстати для себя решившей поразвлечься с одинокой путницей. За врачевание Грина взялась бабка-травница, которая прежде всего отослала прочь бестолковую Илаке. Мальчишка был плох, очень плох, жизнь в нем едва держалась, но бабка знала толк в кровеутолении, и Альс с чистой совестью передал руководство лечением скрюченной старой карге.

Одолжив у одной из женщин пустую бадью и кусок мыльного корня, Ириен сначала постирал измаранную чужой кровью одежду, а затем наскоро сполоснулся. А чего время даром терять, раз помощи от него не требуется, рассудил он здраво, решив привести себя в порядок. Да и расшибленное колено требовало внимания. И пока он боролся с крючками на сапогах, смазывал багрово-синий отек пахучей мазью крапчатки и, шипя от боли, натягивал обувь обратно, судьба Грина определилась.

– Слышь, господин хороший, – проскрипела за его спиной бабка. – Видать, твой парень покамест помирать не будет. Помучается, стало быть, болезный. Я кровь ему затворила, а там как Хозяйка решит.

– А ты как думаешь? Не помрет?

– Все под богами ходим, – заявила бабка, звучно сморкаясь. – Молодой парняга. Чего ж не очухаться, ежели лечить его и кормить? От заботы оно, вишь, мало кто подыхает.

– Заботу можно неплохо оплатить, – намекнул эльф.

Знахарка хмыкнула себе под нос, удовлетворенная таким поворотом дела. Скоренько позвала старшего из мужиков, огромного бородатого дядьку, хозяина хутора, приходящегося ей не то внуком, не то правнуком. Мужик не стал слишком рьяно торговаться, запросив, по его меркам, несусветную сумму в пять серебреников, а когда Ириен, для верности, добавил еще две монеты, то всерьез вознамерился выдать за Грина свою младшую дочку. Ежели парня не приберет Неумолимая. На том и порешили, плюс эльф взял с хуторянина слово, что тот сохранит денежки раненого стрелка, честно заработанную Грином долю за охрану Лотарова обоза. Не то чтобы местные обладали какой-то особой честностью, но клятву, данную именем Небесного Властителя, пока никто нарушать не осмеливался. Нравы игергардской глубинки по-прежнему радовали своей патриархальностью, как и сто лет назад.

Несмотря ни на что, Илаке не была настолько испорченной барышней и черствым человеком, чтобы не чувствовать свою вину за раны Грина. Если б не ее глупая выходка, то ничего не случилось бы, а парень остался жив-здоров. С тех пор как хуторские женщины отпоили ее теплым молоком с медом, Илаке места себе не находила. Как человек чувствительный, она без остановки корила себя за побег, жалела Грина и тихонько плакала, а как человек эгоистичный, злилась на жестокую судьбу и кривую свою удачу, которая пересекла ее путь с шайкой насильников. При воспоминании о перекошенных от похоти рожах, липких грязных руках и обещаниях, на которые разбойники не скупились, Илаке каждый раз покрывалась холодным потом, вздрагивая от каждого прикосновения или даже резко сказанного слова. До самого вечера ее знобило, и хозяйка заторопилась накинуть на плечи девушки овчинку и посадить ее поближе к печке. Хотя постелили ей прямо в горнице, ночь Илаке провела отвратительно, попеременно то проваливаясь в кошмары, то резко пробуждаясь. Где-то в глубине дома время от времени стонал Грин, заставляя девчонку глотать слезы. Наревевшись, она засыпала, чтобы снова вздрагивать от малейшего звука. Эльф заночевал в конюшне возле своей ненаглядной лоскутной кобылы, и, судя по всему, ни разу не заинтересовался состоянием подопечной. Илаке, конечно, в голову не пришло заговорить первой, она попросту струсила и постаралась исчезнуть из поля его зрения. Сделать это оказалось не так легко, потому что утром за стол их посадили рядом. Опасения Илаке оказались напрасны, ни ругани, ни упреков она от эльфа не дождалась. Ириен молча принялся за кашу, не забывая прихлебывать еще теплое молоко из кувшина. Он вообще являл собой полную противоположность всем устоявшимся представлениям об эльфийской расе. Во всех литературных источниках, начиная от «Рас, народов, племен» Хитри-ир-Хтано до обширного труда Гарани Изумрудного «Мир и те, кто его населяют», из которых Илаке черпала свои знания об нелюдях, следовало, что они, то есть эльфы, должны быть созданиями уравновешенными, сдержанными, склонными к созерцательности, музыкальными и обладать, все поголовно, изысканными манерами. Или великий путешественник и этнограф сильно заблуждался, или первый увиденный Илаке вживую эльф оказался редким исключением из всех существующих правил. Потому что Ириен Альс сдерживать свой гнев никогда и не пытался, мгновенно приходя в ярость от малейшего слова, созерцать предпочитал содержимое походного котелка и обладал неисчерпаемым запасом ругательств, которые в исполнении его скрипучего голоса звучали еще отвратительнее, чем были задуманы изначально.

– Спасибо добрым хозяевам за кров и хлеб, – сказал эльф, едва последний из хуторян закончил трапезу, вставая и неглубоко кланяясь хозяину. – Нам с барышней пора в дорогу.

Илаке от изумления едва не выронила тарелку. А как же Грин? Что ж, его бросить? Может, это шутка такая? Но ровно одного взгляда на эльфа хватило, чтоб уяснить для себя, что время шуток кончилось.

– И ты будь здрав, господин эльф. Мы уж о твоем друге побеспокоимся, все сделаем, как уговор был, без обману. У Карры нашей мало кто помирал, и твой малый, чай, не загнется, – степенно ответствовал дядька.

– Собирай вещи, – приказал Альс девушке, больно сжав локоть твердыми, как клещи, пальцами.

– А Грин? А как же?..

– Не твое дело. Делай, что я говорю, – прошипел он так, что девчонка помимо воли вжала голову в плечи. – Да не забудь поблагодарить хозяйку.

Никто их не провожал, только жена хозяина сунула в руку Илаке маленький узелок с пирожками. Оно и понятно, хозяева, их дети-внуки и батраки были заняты в поле и на такие нежности, как прощания, тратить время не собирались.

Дальше ехали в полном молчании. И день, и два, и три. Теперь Ириен не экономил на постоялых дворах, взяв за правило ночевать под крышей, обеспечивая девушке весь возможный комфорт и присмотр. Илаке уже не помышляла о побеге, но эльф неумолимо проводил ночь за ночью на страже в ее комнате, сопротивляться было бесполезно. При первой же попытке возразить девушка схлопотала не тяжелую, но удивительно унизительную пощечину. Вроде и удар был несильный, а весь следующий день щека горела огнем, цветом не отличаясь от той свеклы. Больше эльф ее не бил, время от времени, в ответ на малейшее поползновение заговорить, окатывая гневным взглядом.

В темноте видеть его лицо Илаке не могла, и, не рискуя натолкнуться на две презрительные щелки, полные расплавленного серебра, вместо глаз, она решилась впервые за целое шестидневье открыть рот.

– Грин останется жив? Как вы думаете? – спросила она и помимо воли втянула голову в плечи.

– Не знаю.

Против ожидания, голос у Ириена был спокоен, как гладь пруда в летний полдень. Видимо, даже эльфам иногда надоедает гневаться.

– Я… я не хотела, чтобы так все получилось… – прошептала Илаке.

В ответ эльф промолчал.

– Нет, правда…

– Ну и что? Кому стало легче? Тебе? Мне? Грину?

– Вы не дали мне даже возможности извиниться. Нам надо было остаться на хуторе и дождаться, когда ему станет легче.

– Что-то я не могу понять, Ила, ты перед кем решила извиниться? – устало спросил Ириен. – Если перед Грином, то ему оно никак не поможет. Насколько я понимаю, покаянные слова целительной силой не обладают. Если он жив, то, скорее всего, рад-радешенек, что избавился от нас обоих. А мне глубоко наплевать на твои душевные порывы. Не стоит их тратить на меня, я скотина неблагодарная.