Текст книги "Жаворонок Теклы (СИ)"
Автор книги: Людмила Семенова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)
6.У каждого свой крест
На следующий день Нерина действительно возвратилась в родительское гнездо, хотя никаких деталей развода они так и не обсудили. Впрочем, они вообще больше не разговаривали: Костя уехал из дома спозаранку, явно не желая провожать жену. Вечером он, как слышала Нерина, говорил по телефону с Андреем Петровичем, и тот сказал, что дочь у них, однако дать ей трубку Костя не попросил.
Ее одолевала тоска, досада от кудахтанья матери о ее будущей беспросветной жизни и боязнь огорчить отца. Но кроме того, Нерине было жаль покидать их дом с видом на залив, комнаты с лаконичным серебристо-серым интерьером, сад, зимнюю оранжерею, в которые она вложила немало сил и творчества, и даже дело, которое уже считала общим и Косте это всегда очень нравилось.
Сейчас она припоминала все приятные, романтические, теплые моменты между ними и ловила себя на том, что скучает по мужу – по его сдержанной улыбке, мраморной бледности, красивым ласкам, запаху одеколона, напоминающему соленое холодное море и питерский гранит. И по безупречно сложенному телу, по властным и тем не менее бережным рукам, по мягкой прохладе кожи, так освежающей в душные моменты, которые изматывали их обоих своей сладостью. Неловкое начало их близких отношений осталось далеко позади, Нерина полностью доверяла мужу и подчинялась всем его желаниям охотно, хоть и не без игривого упрямства. Оно и умиляло, и будоражило мужчину, и он всегда благодарил ее долгими, щедрыми, помрачающими рассудок наслаждениями.
Она не хотела об этом думать, ей легче было верить, что брак – это проза зрелой жизни, форма взаимовыгодных социальных отношений, и чувства в них только помеха, но почему-то теперь, именно теперь, когда Нерина знала все, ей упорно лезли в голову совсем иные мысли. С одной стороны она жалела, что завела с мужем этот проклятый разговор о ребенке и другой женщине, не подумав, что это его обидит, причем до такой степени, что он раскроет ей столь неприглядную тайну. А с другой – его слова будто освободили их обоих от многолетнего бремени притворства, стремления к внешнему благообразию при замалчивании самых важных душевных проблем. И это, как казалось Нерине, оставляло какую-то надежду.
Уединяясь в свободное от работы время в своей девичьей комнатке, Нерина отгородилась от матери панцирем из рутинного обсуждения ужина, покупок, погоды, их здоровья и тому подобного. С отцом ей тоже было тяжело откровенничать, и она не знала, стоит ли рассказывать пожилому, уставшему человеку об их общей непоправимой ошибке. Но некоторое время спустя молодая женщина все-таки выложила Андрею Петровичу всю правду.
К ее облегчению, никакой бури не последовало, отец лишь удивил ее странной фразой:
– Неужели он тебе это сказал?
Больше Андрей Петрович ничего не добавил, только слушал дочь, которой вдруг захотелось не просто пожаловаться, а разобраться наконец в себе. Впервые за долгое время она стала задумываться о том, что не судьба и не чей-то злой умысел вели ее по кривым, скользким и сомнительным дорожкам, а собственные внутренние демоны, которых она подкармливала сама. Давным-давно, в юности, она даже находила в этой внутренней игре нездоровую прелесть, но сейчас, когда в ней появились жертвы, стало не до этого.
А реакция отца объяснялась тем, что он, вопреки мнению Нерины, давно уже был в курсе истории с Айваром. Зять с каким-то странным мальчишеским бахвальством посвятил его в подробности, когда после свадьбы прошло около года.
...Мужчина хорошо помнил этот осенний вечер. Костя пригласил его осмотреть один из новых ресторанов, а потом они отправились прогуляться вдоль тихой и темной Невы. Там муж дочери выразил досаду на то, сколько формальностей и анахронизмов приходится вытерпеть ради спокойной жизни с любимой женщиной, и под конец заметил:
– Ну да ладно, мне на своем пути не такие проблемы пришлось решить, и все остальное уже было детским лепетом. Я, собственно, к чему говорю: это же вы, Андрей Петрович, мне здорово помогли. Без вас все усилия, возможно, пошли бы к черту.
Когда он пояснил, о чем речь, тесть изумленно спросил, не поняв его энтузиазма:
– Чем это я тебе помог, Костя? Да у меня и в мыслях не было, что это ты все подстроил! Нет, я, конечно, хотел избавиться от этого парня, врать не буду, но не таким же способом! Я вообще был уверен, что никакой свадьбы тут не состоится, если проявить чуточку дальновидности и терпения, выждать, пока дочь сама поймет, во что ввязывается. Спору нет, тяжко было это терпеть, зато куда она пришла за поддержкой в трудную минуту? К нам, к родителям, а потом и к тебе.
– Ну как чем помогли, – усмехнулся Костя. – Тем, что впустили и выслушали посторонних людей, что взяли у них эту дрянь, что выпытали у Нери кое-какие пикантные подробности и вовремя дали ими Айвару под дых. Или это все тоже я подстроил? Но мне необходимо было ускорить процесс, пока она не залетела и вам не пришлось отправлять дочь под нож или внука-негритенка растить, как у этой несчастной Ольги вышло. Там тоже свадьбы не состоялось, только ее предкам от этого не легче!
– Да все понятно, Костик, но получилось же так, что я его зря обвинил! Да и вообще, столько ему наговорил, господи... Мне ведь тогда так желчно внутри стало, так тошно! Мы к нему и так со всей любезностью, как к человеку, и что получили взамен? Еще в нашем доме наркотики ищут! От «парня вашей дочери»! Да я когда это услышал, у меня в глазах словно потемнело. Чтобы нам с женой на пороге старости терпеть у себя в доме какие-то унизительные вопросы и обыски! А что потом стоило бы ждать? Я никогда не поверю, что он бы за старое не взялся, – ну никто после проституции не способен вернуться в нормальную жизнь, это уже проверено тысячу раз!
– Вот-вот, Андрей Петрович, обратите внимание, что вы даже после того, как я вам во всем признался, не обо мне, а о нем говорите с ненавистью, – заметил Костя. – В вашей картине мира он всегда будет в чем-то виноват. А он ведь обещал вам зарабатывать честным трудом, остальное вы уже сейчас сами домыслили.
– Откуда ты об этом узнал? – удивился тесть.
– Да Нери и рассказала в подробностях, пока была в депрессии. Она вообще-то тогда на него порядком обиделась за эту ахинею про подтирание грязи. Тут я ее понимаю, но если без эмоций – в честности этому парню не откажешь.
– А разве это нормально, когда молодой мужик мечтает о работе сиделкой? – поморщился Андрей Петрович. – Знаешь, Костик, вот именно после этого я окончательно перестал его понимать. Я могу понять, когда молодежь тянется к порокам из-за природных слабостей, от жажды легких денег, – да, все это гадко, но это простые, вечные, естественные как три копейки мотивы. А он, вдобавок, еще и с завихрениями оказался. Не говоря уж о том, что собственную семью такой работой не прокормишь.
– Ну, это спорный вопрос, у сиделок тоже бывают богатые клиенты, – возразил Костя. – Но дело, как мне кажется, не только в этом, тут было что-то личное. Хотя я, конечно, не строил иллюзий, что со мной вы хотели породниться за высокие душевные качества.
– Да ты что, Костик? Я рад, что ты можешь обеспечить моей дочери безбедную жизнь, но уж поверь, это не главное. Даже если бы у тебя не было денег твоего отца, ты бы рано или поздно стал на ноги и развил собственное дело, в твоем потенциале я не сомневаюсь. А этот эфиоп... Да, наверное, ты прав, я его просто органически не мог переваривать, причем с первой встречи. Когда Нери мне только рассказала, что у нее любовь с парнем из «съем-бара», я, конечно, был в шоке, но уж когда его увидел...
К этому времени Костя уже усадил Андрея Петровича в машину и поехал по набережной, сияющей огнями нарядных бизнес-центров.
– Я всегда терпеть не мог таких мужчин, – медленно говорил Андрей Петрович, – с этими стихами, чувствами, мечтами о сказочных странах да городах-садах, гордостью за «малые дела», любовью к сирым и убогим... Не говоря уже об этих его побрякушках и платках на шее! Вот они всегда все тормозят, ради спасения какого-нибудь ребенка или старика, и так уже полумертвого, готовы поперек паровоза стать и пустить под откос! Ну нельзя так жить, не фильтруя лишнее! Есть такая штука, как естественный отбор, и если кто-то слаб и не приносит пользы для популяции, значит, природа его отсеивает! Такова его судьба, и что его насильно удерживать на этом свете? Ради собственного морального онанизма? Я могу понять, когда в это лезут бабы или подростки, какой с них спрос? Но если это взрослый мужик, значит, больше он ни на что не годен. Ему природой положено создавать, управлять, изменять границы, осваивать природные ресурсы, изобретать новые технологии, чтобы человечество жило лучше. Ты оглядись вокруг, Костя, ты же парень умный! Все, чем мы сейчас пользуемся, было бы возможно без периодических жертв слабыми и немощными, без маленьких предательств ради большого благородного дела? Вот сейчас пошла мода осуждать мужей, которые уходят от неизлечимо больных детей. Ну да, это спорно, и вообще как-то... но если подумать, кому будет лучше, если они тоже засядут дома и станут лить слезы с женами за компанию, в то время как могли бы достичь чего-нибудь толкового? Ты не хуже меня понимаешь, что такие вещи, как жертвенность и успех, несовместимы.
Костя усмехнулся, не отрываясь от дороги:
– А я вас недооценивал, Андрей Петрович... У вас так язык подвешен, что не инженером стоило становиться, а экспертом на политических ток-шоу. Вы бы там точно всем доказали, что дважды два это пять.
– Ты о чем, Константин? – удивленно спросил тесть у молодого человека и дотронулся до рукава его куртки-косухи. – По-твоему, я не дело говорю?
– Может быть, и дело, только вам не приходит в голову, что такие люди тоже нужны? Знаете, в вашей любимой природе есть еще и такая вещь, как баланс. Не могут все мужики быть терминаторами, как и все бабы – нежными фиалками. И может быть, это странно прозвучит из моих уст, но в чем-то этот Айвар был прав. Этими, как вы сказали, «малыми» делами, которые совсем не малые, а тяжелые и грязные, действительно должны заниматься нанятые люди, и желательно мужчины, просто потому, что они сильнее и им не надо рожать. От прогресса много не убудет, поверьте, скорее наоборот. И если уж на то пошло... Андрей Петрович, вы сами-то верите, что мужчина, оказавшийся трусливее своей жены, способен на что-то стоящее?
– Ну не знаю, Костик, – промолвил Андрей Петрович, осторожно обойдя последний вопрос. – Допустим, что кому-то они нужны, но поверь, что для своего сына или зятя никто такой профессии не захочет.
– А вы не думали, что вы сами когда-нибудь можете оказаться по ту сторону прогресса, среди слабых и убогих? На кого вы рассчитывать-то будете?
– Да ни на кого я не рассчитываю, кроме своей жены разве что, – грустно усмехнулся мужчина, протирая очки. – Знаешь, Костя, я такую жизнь прожил, и столько нас государство кидало, что надеюсь только на наши силы. Дай бог, чтобы их еще надолго хватило, и самим пожить, и вам, молодым, пригодиться. Но все-таки...
Неожиданно Андрей Петрович спрятал лицо в ладони и горестно вздохнул.
– Господи, что же я сделал... Нам же потом названивал этот его друг, ну, мулат, от которого у Оленьки ребенок... Все говорил, что нам хоть стоило поинтересоваться, что там теперь с Айваром, в Эфиопии. А ведь правда, надо было узнать, как он устроился, не нужно ли помочь чем-нибудь. Я же его выставил практически без объяснений! Можно сказать, признал, что не желаю разбираться, виноват он или нет. Ведь могли же по-хорошему расстаться, устроить его куда-нибудь на работу, а у вас с Неричкой и так все бы прекрасно сложилось. Он бы не стал мешать... Ох, Костя, что же мы натворили...
– Ну, я за все, что натворил, если надо будет, отвечу, – резко произнес зять, нахмурив густые черные брови, – и, в отличие от вас, за красивыми словами не стану прятаться. Мне рядом с моей девушкой не были нужны никакие молодые люди, ни черные, ни белые, ни плохие, ни хорошие. А у вас были собственные мотивы. Так что Айвару просто не повезло. И глупо теперь терзаться, как там у него жизнь сложилась, этот поезд навсегда ушел.
– Тогда зачем ты мне это рассказал?
– А вот это очень хороший вопрос, – задумчиво ответил Костя. – Наверное, просто надоела эта сопливая сказка про наивную овечку, плохого негра и благородного рыцаря. Ну и еще про оскверненный семейный очаг, чуть не забыл.
Последнее уже тянуло на явное нарушение этики, и тесть решил свернуть разговор, чтобы не спровоцировать Костю на какие-нибудь еще более страшные слова. Больше они никогда не возвращались к этой теме, но Андрей Петрович постоянно вел с самим собой тяжелый и противоречивый диалог. Действительно ли он ничего не подозревал или всегда понимал, кто подставил Айвара? И признание Кости шокировало его лишь потому, что нарушило негласный договор, уничтожило желанную внешнюю картинку с монохромными образами добра и зла?
А главное, чем все это обернулось для Айвара? Конечно, пытаться что-то узнать глупо: если парень, дай бог, жив и здоров, он все равно не станет с ним разговаривать. Но как жить с этим дальше?
С годами отцу становилось все тяжелее из-за проблем Нерины. Он начинал думать, что это его наказание за Айвара, и порой хотел все рассказать дочери, но так и не решался. «Нет, зачем ей делить со мной этот груз, – размышлял мужчина. – Для молоденькой неприкаянной девочки простительно, что она оступилась, а вот я...»
И неожиданно ему принесла облегчение дружба с сыном Оли, в котором Андрей Петрович с удивлением нашел черты парня из Аддис-Абебы. Вначале мальчик был внешне похож на Даниэля, а потом в нем все больше проступало сходство с матерью, но тихий голос, внимание и бережность ко всему живому, восторг перед красивым и загадочным будто каким-то непостижимым образом достались ему от Айвара. И когда они ходили вместе в музеи науки и техники, Андрей Петрович наблюдал, как серьезно Павлик всматривается в переливы молний, северное сияние и небесные созвездия.
Теперь, после разрыва Нерины с Костей, им всем предстояло жить с открытыми глазами и думать, что еще подлежит исправлению. Тогда-то женщине, после удачно подвернувшегося приглашения, и пришла в голову слегка шальная мысль найти Айвара в Эфиопии. Зачем – она еще толком не понимала. Казенная просьба о прощении тут явно не была к месту, вряд ли это можно простить. Если только... Припомнив известные ей мелодрамы, Нерина подумала, что сюжет о единственной на всю жизнь любви не случайно так прижился в культуре. А что если есть такое чувство, над которым не властны годы, границы, браки с чужими людьми, перемены и конфликты? Если оно все же было между ними, Айвар ее простит, и тогда, может быть... Об остальном Нерина пока боялась думать, но в преддверии поездки у нее внутри первый раз за много лет возникла приятная, пряная тревога.
Если все-таки это была любовь? Если Айвар тоже за эти годы не смог устроить личную жизнь, а может быть, и вовсе стал бедствовать хуже прежнего и нуждается в ее любви и помощи? Возможно, это будет союзом двух одиноких, исковерканных судеб, ну и пусть. Одиннадцать потерянных лет – не так уж много, порой люди ждут своего счастья гораздо дольше. В Питер она его, конечно, больше не посмеет звать, и если он захочет, они останутся там, в Эфиопии, или поселятся в другом месте. За что держаться здесь? Детей у нее нет, друзья потеряны, муж даже не желает с ней разговаривать, а работать, к счастью, сейчас можно из любого уголка мира. Родителей, конечно, будет жалко оставлять, но они и так злоупотребили ее привязанностью к ним, и пора уже начинать собственную жизнь, а не служить чьим-то придатком.
...Поэтому сейчас Нерина шла по бесцветным улицам Семеры с сомнением, с грустью, но в то же время с робкой надеждой. Воспоминания о самых радужных и красивых днях их короткого романа подогревали ее изнутри, и казалось, что жить и любить еще совсем не поздно. Нерина давно отвыкла любоваться собой, но этим утром, приодевшись в изящное этническое платье, она взглянула в зеркало и осталась довольна. И то, что ей удалось дозвониться до бывшего возлюбленного, позвать его на встречу, она сочла добрым знаком судьбы, который обязательно притянет за собой другие светлые перемены.
Конечно, Нерина заметила, что Айвар разговаривал с ней холодно, но стоило ли этому удивляться в данных обстоятельствах? Ясно, что он на нее в большой обиде, но главное, что он жив, что может и готов с ней увидеться, а все остальное преодолимо.
7.И снова двое за столом
С Айваром они условились встретиться в большом кафе недалеко от аэропорта: ничего более подходящего в столь небогатом на достопримечательности городе просто не имелось. Оно выглядело стандартным для европейца, только не очень опрятным, и в воздухе сильно пахло табаком, человеческим потом и специями. Заказав чашку чая, Нерина осмотрелась. В кафе было несколько задушевных компаний из местных, и все они переговаривались громкими бесцеремонными голосами, явно приправляя свои речи едким эфиопским юмором. Среди столиков суетились такие же уверенные в себе кудрявые и большеглазые ребятишки, которые поглядывали на странную посетительницу с неприкрытым изумлением. Впрочем, взрослые тоже обращали на нее внимание, и петербурженке это решительно не нравилось. В конце концов она потянулась за мобильным телефоном, и как раз в этот момент к ее столику подсел рослый темнокожий мужчина с густыми седеющими волосами.
Нерина уже хотела возмутиться, но тут ее взгляд упал на белую хагению, которая все так же тянулась к солнцу своими ажурными лепестками, как одиннадцать лет назад. И когда она перевела взгляд на лицо пришедшего, то вздрогнула и слова вырвались из нее на выдохе:
– Это ты?!
– Для начала все-таки здравствуй, – сухо ответил Айвар. – Рад бы сказать, что это не я, но от фактов не убежишь.
Ее реакция нисколько его не удивила. В его нынешнем узком мирке все, кроме Соломона и Агарь, знали своего «дядю Айвара» как вечно хмурого, замкнутого, язвительного человека, не признающего авторитетов и способного едко шутить над любыми табу и святынями, а порой и прикрикнуть так, что у провинившихся тряслись поджилки. Но для Нерины он сейчас выглядел инфернальным подобием того Айвара, которого она знала, – искрящегося жизнью, мудростью и любовью к миру. От него осталась лишь татуировка, служившая досадным напоминанием о тех днях.
Его кожа вместо приятного кофейного приобрела землистый оттенок, глаза были тусклыми и отекшими, лицо осунулось, пухлые губы высохли и потрескались, а ухоженные прежде волосы выглядели беспорядочными космами, как он ни пытался их пригладить. Лицо у Айвара все еще оставалось красивым, правильным и благородным, однако в нем больше не было мечтательности и вдохновения, а привычка уходить в себя приобрела зловещий вид, смешалась с опиумными провалами в сознании.
Вдобавок от него исходил странный запах, в котором смешивались лекарства, теймурова паста, освежитель воздуха и раствор для полоскания рта. На нем был потертый, но очень качественный кожаный пиджак, черные джинсы и такого же цвета туфли. В таком виде он обычно ездил в город, а по поселку давно привык ходить в поношенной шамме поверх рубахи, старых штанах и сандалиях.
Нерина все не знала, как начать разговор, и в конце концов Айвар спросил, заказав для себя воды и имбирного чая (это весьма ее удивило):
– Ну так что ты хотела мне сказать? В прошлую нашу встречу забыла что-то важное?
Тембр голоса у него, как она заметила, тоже изменился, и вдобавок Айвар как-то странно и недобро улыбался. Конечно, Нерина понимала, что душевного приема от него на первых порах ждать не придется, и предвидела отчужденность, упреки, даже агрессию, но эта непонятная блуждающая улыбка сбивала ее с толку еще больше, чем неухоженный вид Айвара.
– Что с тобой случилось? – наконец проговорила она.
– Тебе с какого момента рассказать? – усмехнулся мужчина. – Или просто объяснить, почему я так выгляжу? Ничего особенного, это побочные действия сильных опиатов. У меня хронические головные боли, и с ними без жестких анальгетиков не выжить. Хотя теперь я уже по-всякому без них не выживу. Так что сейчас твой отец будет прав, если назовет меня наркоманом.
Все это Айвар сказал небрежно, то и дело беспричинно посмеиваясь и в такт словам бренча цепочкой, на которой висели какие-то ключи. Нерина ужаснулась и спросила просто чтобы потянуть время:
– А... где ты живешь?
– В окрестностях, работаю в поселковой больнице, – ответил Айвар, вынув зубами сигарету из пачки и уже не спрашивая на это ее согласия.
– Почему в деревне? – спросила женщина с изумлением.
– В Семере мне подходящей работы не нашлось, то есть, куда-нибудь устроиться всегда можно, но я-то хочу быть медбратом, – пояснил он.– А чем деревня в этом смысле хуже Аддиса? Люди везде болеют и нуждаются в уходе.
– Так ты все-таки исполнил свою мечту? Я рада... то есть... А сюда ты к тем самым родным ездишь, которые тебя забрали из России?
– Нет, те в другом округе, а здесь живут родители моей жены.
– Твоей жены? – переспросила Нерина упавшим голосом. – Так ты женился?
Айвар вынул из выреза рубашки и показал ей кольцо с янтарем, которое всегда носил на шее, на крепком шнурке. Носить его на пальце в нынешних условиях было невозможно, но он не желал расставаться с ним.
Нерина рассмотрела его и спросила:
– Ну а где она? Твоя жена, в смысле...
Его лицо слегка дернулось и он проговорил без всякого выражения:
– Она была государственной служащей, ее подставили, как и меня в свое время, и осудили на два года принудительных работ. А мне и тестю с тещей пришлось оставить службу в столице и уехать сюда. Они на пенсии, одиноки и много болеют, так что я за ними присматриваю.
– Понятно, – промолвила Нерина. – Вы в Аддис-Абебе познакомились?
– Нет, мы были знакомы с детства, еще в России, и я тебе даже говорил о ней. Когда я вернулся сюда и начал работать в госпитале Российского Красного Креста, мы с ней снова встретились и поженились. Долго работали вместе в сфере здравоохранения, а потом случилось это... несчастье.
Айвар замолк, а потом вдруг поинтересовался с неясной интонацией:
– А твой муж где?
– Ты уже откуда-то знал, что я вышла за Костю?
– Ребята сказали, Оля и Митя. А ты не знала, что я с ними время от времени встречался? Мы с женой неоднократно прилетали в Питер, познакомились с их семьями, и по скайпу общались, само собой.
Нерина вздохнула:
– Нет, я ничего не знала. Я очень давно с ними не разговаривала. Папа общался, но наверняка избегал говорить о тебе... Но я, собственно, вот о чем хотела рассказать, – женщина слегка оживилась, решив, что нашла нужную нить, – Костя мне признался, что это он тебе подкинул этот порошок. Он хотел опозорить тебя перед отцом, а тот перепугался, что к ним пришли с такими вопросами, и накрутил меня... А я как в тумане была, Айвар, вот честно. И теперь думаю: как я могла так сглупить, потратить столько лет на обустройство счастья, когда оно, возможно, было рядом...
Она затихла в ожидании его реакции. В первый момент Айвар почти не переменился в лице, но затем резко и жутко захохотал.
– Ты это хотела мне сообщить?! А не хочешь заодно рассказать, как вам все эти годы спалось и елось? Твоему Косте, которому я сам дал в руки этот чертов брелок?! Еще удивился, зачем он перчатки надел, день-то был теплый... Ну спасибо ему, что сразу горло не перерезал, можешь так и передать! А тебе самой как было?
– Господи, какой ужас... Но почему же ты молчал, просто взял и уехал? – вдруг сказала Нерина. – Почему сразу ничего не сказал про это мне и папе? Ведь все могло быть иначе!
– Да неужели? А и правда, что же я не побежал никому жаловаться? – произнес Айвар мрачно и зло. – У меня же гордости нет! Мне же твой отец не говорил, что плевать хотел на мою невиновность и что я ему всю жизнь испортил своим появлением! И ты же сразу взяла бы назад свои слова, что давно жалеешь об этой «авантюре», что не знаешь, можно ли мне доверять, и что всем будет лучше, если я уберусь из страны, которую считал и своей! Что же, стало вам лучше? Не зря я несколько лет ездил к друзьям в родной город, прячась от вас, будто я и впрямь какой-то преступник?
– Мне тоже сейчас паршиво, Айвар, – заметила Нерина. – Костя внезапно сказал мне, что хочет разъехаться. Мы не очень легко с ним жили последние годы, потому что я не смогла забеременеть. У тебя, кстати, есть дети?
– Нет, нам и вдвоем было хорошо.
– А я хотела, – вздохнула Нерина, – думала: раз уж человека из меня не получилось, так хотя бы получится мать. Но и тут все мимо...
– Значит, вот оно что, – сказал Айвар и на миг задумался. – Так это не ты ушла, а он по сути тебя выгнал? Это что же ты сделала?
Нерина нахмурилась и резко ответила:
– Зачем так торопиться с выводами, что опять я кругом виновата? Разве нельзя допустить, что он просто мог встретить другую, моложе и красивее, чтобы она родила ему детей?
– Допустить можно абсолютно все, но тогда зачем бы ему рассказывать о своих юношеских подвигах? Для такого должно было произойти что-то ужасное. Впрочем, это ваше дело...
Докурив и немного помолчав, он посмотрел на Нерину внимательно и серьезно, уже без прежней издевки.
– Нерина, я все-таки медбрат, а не психолог и не священник, чтобы мне исповедовались. Один раз я тебя уже выслушал, когда был моложе и здоровее, а сейчас, знаешь ли, дела мои несколько изменились. Поэтому скажи яснее: что ты от меня хочешь? Я понял, что вы с отцом узнали, как ко мне попали эти наркотики, но что с того? Мне эта информация ни к чему, на хлеб ее не намажешь и памперсы для моих стариков за нее не купишь. А что до твоей личной жизни, то могу тебе посочувствовать, но стоило ли для этого встречаться?
– А твоя жена знает о нашей истории? – внезапно спросила Нерина.
Тут мужчина впервые посмотрел на нее с ярко выраженным изумлением и в следующий момент снова разразился нервным дребезжащим смехом.
– О чем? – переспросил он и чуть закашлялся. – Нерина, ты шутишь? Какая «наша история»? Буйные фантазии студента-идеалиста, который выкупает проститутку, думая, что спасает заблудшую душу, а на деле хочет оправдать свое пустопорожнее существование? Да это школьная программа по русской литературе! Ты серьезно предполагала, что моей жене есть до этого какое-то дело? Она прекрасно знает, чем я прежде зарабатывал, но это ей не мешает меня любить.
– А ты стал жестоким, – заметила Нерина, которую весьма задели эти слова.
– Ах жестоким? – ядовито усмехнулся Айвар. – Ну знаешь, седым и больным я тоже не был, когда мы виделись последний раз. Только никто из вас тогда почему-то не называл меня добрым, у всех находились другие слова! А когда мысли в основном о следующей дозе, то доброты и заботы хватает только на тех, кого реально прижало. Здесь мужья тоже нередко выгоняют жен из дома, но тем потом некуда идти и нечего жрать! И мы иногда в больнице им даем и еду, и ночлег. А ты предлагаешь поплакать над твоей историей? Вся она состояла в том, что тебе захотелось устроить родителям шоковую терапию, а заодно и парню нос утереть – смотри, мол, я тоже могу не хуже тебя... Что, не так было? Так. И ты ни минуты не подумала, какие последствия это может иметь для меня, наивного чернокожего дурака, которому практически негде искать защиты! Нет, я, конечно, тоже хорош, не спорю, надо было соображать, но ты представь себе хоть на минуту мою жизнь! Кто меня учил нормальным человеческим отношениям? Да я такого дерьма в свое время нахлебался, что на любую толику доброты отзывался как голодный на хлеб! И не вам с отцом меня судить, что я потянулся к свету, к теплу, к этому городу, к хорошим людям... В конце концов, я вам всем желал только добра. Но если кому-то неприятно брать его из моих рук – что же, я не настаиваю, нуждающихся на мой век хватит.
Напившись воды – в течение дня у него то и дело пересыхала гортань, – Айвар добавил:
– Нерина, раз уж ты очутилась снова здесь, оглянись вокруг, посмотри, как люди живут каждый день, и оденься заодно поскромнее – в Африке не только мне одному нужна доза, и никто кроме меня не будет с тобой долго разговаривать! А знаешь, почему я трачу время на этот разговор? Только потому, что я хороший человек, что мне, несмотря ни на что, тебя жаль! Это же с запасом доказывает, что я не был виновен!
Нерина была так потрясена, что сначала не знала, что и ответить. Нездоровый, рано состарившийся африканец, трудящийся в дикой глубинке, мог жалеть ее, ухоженную женщину из комфортного мегаполиса, которая вдобавок перед ним виновата? Это отчасти радовало – он по крайней мере не испытывал к ней ненависти и презрения, а отчасти ввергало в отчаяние: он не ждал ее, у него давно другая жизнь, и она не часть ее, а незваная и неудобная гостья. И он даже ни разу не назвал ее Нери, хотя бы случайно, по привычке. Все эти годы подсознательно она думала, что где-то у нее есть сокровенный кусочек другой жизни, не связанной с буднями и обязательствами, и это тоже оказалось самообманом...
Однако Нерина собралась с мыслями и все-таки сказала:
– Да, все так, я признаю это и прошу у тебя прощения, теперь уже есть за что... И папа бы попросил, будь он здесь. Но сейчас я понимаю, зачем ехала сюда. Ты в беде, у тебя плохо со здоровьем и в таких условиях ты просто себя погубишь. Тебе надо вернуться в Россию, не сочти, пожалуйста, за издевку. Я говорю это уже не как глупая избалованная девчонка, а как взрослый человек, готовый отвечать за свои поступки. Там есть нормальная медицина, ты поправишь здоровье и не будешь нуждаться в наркотиках, это наверняка не поздно. Только не здесь! Ты ведь здравомыслящий человек, так не отказывайся от моей помощи! А там увидим, кем мы станем друг для друга. Если я сумею хотя бы вернуть твою дружбу, это уже будет для меня успокоением.
Айвар некоторое время смотрел на нее, будто переваривая услышанное, и продолжал пить воду – ему пришлось попросить еще одну бутылку. Наконец он произнес:
– Нерина, вот с последнего поподробнее... Я верно понял, что ты рассчитываешь на что-то помимо этой теоретической дружбы? Если так, то даже мне страшно представить степень твоего отчаяния, но я вынужден тебя огорчить – я женат, у меня здесь есть дела и на роль «запасного аэродрома» я больше не гожусь. И в Россию я уже не вернусь никогда, у меня нет желания показывать там кому бы то ни было, во что я превратился.
– А разве ваш брак не закончен? – спросила Нерина, не сумев подавить досаду. – Если твою жену и подставили, что, как я понимаю, еще под вопросом, она так или иначе изуродовала тебе жизнь!
