Текст книги "Жаворонок Теклы (СИ)"

Автор книги: Людмила Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

Она испытующе поглядела на Айвара, но он понял ее слова и спокойно сказал:

– А может быть, я именно этого и хочу? Знаешь, есть у Гумилева такие ранние стихи – «Ягуар», «Маскарад», «Поединок»... Цитировать я их сейчас не буду, чтобы не выглядеть банальным, но там говорится о том, что поклонение единственной в своем роде прекрасной женщине, полная самоотдача ради одного ее взгляда – а больше порой ничего, – это высшая степень блаженства. Правда, ей еще надо побороться за то, чтобы мужчина счел ее такой, завоевать силой, красотой, колдовством. Ну, если хочешь, можно это назвать сумасшедшей концентрацией химических процессов в крови, исходящих от нервной системы. Я же все-таки медик, хоть и среднего звена, так что мне близки оба представления.

– Знаешь, не лучший образец для подражания, Айвар, тем более что у меня любимое стихотворение этого поэта – «Гиена», а там, если ты помнишь, речь идет о «преступной, но пленительной царице». Именно она для меня всегда была эталоном, а не диснеевские и даже не британские принцессы. Ужасно, да?

Они вели этот необычный разговор, между делом не забывая о гренках с медом и корицей, которые запивали густым маслянистым кофе.

– Так что жизнь нельзя так низко ценить, – добавила Налия серьезно, – на свете есть много хорошего, кроме того, чтобы покоряться языческому божеству за красивые ноги.

– Понятно, но я с жизнью и не собираюсь расставаться, ты не думай, – усмехнулся Айвар. – Зачем, если при жизни для своего «божества» можно сделать гораздо больше? Счастье ведь складывается из малых радостей, хоть из тех же цветов или конфет, кто бы ни говорил, что это давно устарело. Вот представь себе, я до сих пор помню, что тебе больше всего нравилось в России.

– Ну да, хоть я и была мажоркой, но любила все, что продавалось в уличных палатках, особенно смешные леденцы в форме петушка. Для меня и сейчас лучший подарок – это впечатления и секреты, все остальное я могу себе сама купить. Только слушай, я как-то не понимаю: про цветы, конфеты и прочие радости для меня ты все сказал, а я-то для тебя что буду делать? Ты взамен разве ничего не хочешь получить?

Айвар удивленно посмотрел на нее, теребя пальцами свою густую шевелюру, и сказал:

– Налия, я чужие обязанности не считаю, такое говорить можно только за себя. Мне хватает того, что ты есть, и чтобы тебе было хорошо. Я, конечно, рад, что у тебя скромные и милые запросы, но насчет самоотдачи вполне искренне говорю, можешь поверить.

Налия бросила на него быстрый взгляд.

– Насчет самоотдачи в физическом смысле – верю, что уж там... Но что-то ты наверняка оставишь за собой, Айвар, иначе это уже будешь не ты.

Айвар ответил после паузы:

– Ну, как говорят в России, поживем – увидим. Но вообще в духовном, так сказать, смысле я действительно привык быть своим собственным. Думаю, тебе об этом следует знать.

– Я знаю, – тихо сказала Налия.

Она взяла его за руку, и ему показалось, что на ее темных щеках неведомым образом выступил румянец.

– Поэтому сейчас и хочу тебя больше чем всегда...

– Правда? В смысле – прямо сейчас? – почему-то спросил он, чувствуя, что по его телу от этого прикосновения пробежала болезненная дрожь.

«Господи, да что это, зачем я это говорю?» – пронеслось в мыслях. Но времени на то, чтобы вдуматься, уже не нашлось. Айвар стремительно подхватил ее, уложил на ворох нарядно расшитых подушек, рассыпанных на полу у самого окна, и мастерски закинул ее ноги себе на плечи. Налия нисколько не смутилась от этого почти дикого порыва, в отличие от самого Айвара, который забыл о предохранении и вместо того, чтобы растянуть удовольствие им обоим, вынужден был оторваться от нее раньше желанного момента. От острой смеси наслаждения и досады он с трудом удержался, чтобы не застонать. Это усилие далось с болью в груди, и Айвар даже укусил себя за кисть.

Девушка заметила это и тихо заговорила с изумлением и жалостью, гладя его по плечам:

– Зачем ты себя мучаешь, Айвар? Кричи, если так хочется, это нормально, это хорошо, этого не надо стыдиться. Прокричись наконец, или даже проплачься, – я с тобой, я вижу, как тебе это сейчас необходимо...

Но он промолчал, до тех пор, пока она не прижалась к нему, благодарно целуя его губы и щеки. Тут накопившиеся и оледеневшие внутри от душевного напряжения слезы наконец пролились из его глаз, унося с собой соль многолетней тоски и снимая все внутренние запреты на чувства.

5.Одержимость

С этого момента жизнь Айвара расцвела совсем новыми красками. Всю неделю после первого свидания они с Налией то и дело перезванивались, особенно по вечерам, и делились впечатлениями о том, что происходило вокруг, даже если речь шла о каких-нибудь уличных торговцах или музыкантах. А перед следующими выходными, когда Айвар уже вернулся с работы в свою съемную квартиру и собирался немного прибраться, в дверь неожиданно постучали. С удивлением он увидел на пороге Налию, одетую в простой спортивный джемпер и джинсы. В руках у нее была объемная сумка.

– Привет! – беззаботно сказала девушка. – Знаешь, а мне тут захотелось блинов напечь. Как у тебя здесь с плитой?

– Привет, Налия. Блины, конечно, дело хорошее, но я что-то не понял: а у себя дома ты не можешь? И кстати, я вроде не говорил, где живу.

– Ну, у меня есть источники, – невозмутимо ответила Налия и, воспользовавшись его заминкой, вошла внутрь. – И кто же ест блины в одиночестве? Это даже как-то неприлично! Тебе как больше нравится? У меня тут все с собой: и икра, и рыба, и варенье – я сразу два захватила, вишневое и яблочное...

– Яблочное варенье в Африке? – удивился Айвар, даже забыв о странности ее визита. – Этого я точно тут давно не пробовал! От тебя скорее стоило ожидать какого-нибудь дуриана или драконьего глаза.

Девушка, распаковывая продукты, засмеялась:

– Скажешь тоже, Айвар! Ты просто не видел, как на это варенье набрасываются ребята из подшефных школ. Они его называют «золотым». Вот я специально для них его и привожу из России. На всякие драконьи глаза они, может быть, и смотреть не станут!

За разговорами Айвар и не заметил, как Налия умело напекла блинов на электроплитке и накрыла маленький столик. Его жилье показалось ей очень уютным, хоть и скромным. Квартира располагалась на последнем этаже довольно высокого для Аддис-Абебы бетонного здания и состояла из крошечной кухни и комнатки мансардного типа. Под скошенным потолком было большое окно, из которого виднелась одна из самых оживленных улиц, и по ней сновали машины, а вдалеке сияли огни гостиниц и купола церквей.

С собой, как выяснилось, Налия принесла еще и пару расписных бокалов в подарок и поставила их на стол, который выглядел уже совсем по-праздничному.

– У меня здесь только сок и медовая вода, – заметил Айвар, доставая бутылки. – И все-таки объясни, Налия, почему именно блины? Если это предел твоих кулинарных способностей, то проще было бы заказать еду из ресторана.

Он не намеревался ее задеть: в Эфиопии у зажиточных горожан было принято иметь прислугу и молодые женщины в таких семьях часто вообще не умели готовить. Однако Налия с пониманием кивнула и заявила:

– Тут ты ошибаешься, Айвар: меня мать с детства приучала к самостоятельности. Я потом сама их с отцом встречала с работы к ужину: и картошку с курицей жарила, и оладьи пекла. Мама часто говорила, что когда-нибудь это может пригодиться, и оказалась права. Она ведь родилась в простой семье и тоже все умеет делать сама. А папа по выходным, если был дома, сам готовил кытфо. Он считает, что только мужчина способен порубить и поперчить сырое мясо так, чтобы оно не превратилось в нечто склизкое и сохранило «живой вкус».

Блины действительно удались прекрасно: пышные, румяные и с ажурной каймой по кругу. Айвар вдоволь наелся и с улыбкой посмотрел на девушку, которая все больше его удивляла. Она тоже вдохновенно его рассматривала, хотя выглядел он сейчас по-домашнему – у себя Айвар обычно носил свободную льняную рубашку этнического кроя на шнуровке и длинные бриджи. Но эта легкая простая одежда прекрасно подчеркивала его крепкое телосложение.

– А у тебя, как я вижу, нет водопровода? – спросила Налия.

– Верно, все по старинке: воду приходится носить со двора, но она по крайней мере приемлемого качества. Вот здесь у меня всегда есть запас.

Он кивнул в сторону большого чана, который стоял в углу кухни.

– Принесешь еще на всякий случай? – сказала девушка, вставая и собирая посуду.

Айвар немного помедлил, взял пару канистр и пошел вниз. Когда он вернулся, Налия уже лежала в постели, укрытая тонкой простыней, и Айвар заметил, что на ее лице и волосах остались капли воды.

– Тебя долго пришлось ждать, – сказала Налия и протянула ему навстречу руки.

Он быстро и безмолвно направился к ней, одновременно управляясь со шнуровкой и поясом штанов. В нем снова закипела нежность вместе со сладкой, азартной злостью, и именно этого, как он чувствовал, та и добивалась. Налия стянула с Айвара трусы и торжествующе вскинула вверх ноги, обвивая его талию, вовлекая в самый приятный и желанный плен. Он легко, почти без подготовки проник внутрь и начал плавные движения, обещающие яркую кульминацию, – Налия отговорила его от барьерной контрацепции, убедив, что предохраняется сама. Было невероятно жарко от общего дыхания, скользко от смешавшегося пота, их кофейная кожа маслянисто блестела в отблесках лампы. Слушая учащенное биение сердец, ласкаясь одинаково пухлыми губами, соприкасаясь одинаково белыми ладонями и ступнями, они будто объединялись в невероятно красивом африканском ритуале. «Какая же она родная, – вдруг подумал Айвар. – Как же это все правильно...»

В этот раз Айвар задремал, когда они наконец оторвались друг от друга, и когда он открыл глаза, прошло больше двух часов и за окном уже совсем стемнело. Глянув на спящую рядом девушку, он приподнял простыню и залюбовался красотой ее обнаженного тела, сильного, гибкого и удивительно грациозного. Айвар не сдержался и стал целовать ее шею, плечи и проступающий позвоночник.

– Отстань, Айвар, я хочу спать, – лениво промолвила Налия и перетянула простыню на себя.

– Тебе даже не обязательно для этого просыпаться, я и так справлюсь, – заметил молодой человек, который сильно раззадорился этим протестом после того, как легко и бесцеремонно она освоила его дом и постель.

– А это уже будет насилие над бесчувственным телом, – усмехнулась девушка и снова прикрыла глаза.

Тут уж Айвар не утерпел, быстро повернул ее на живот и накрыл своим телом, не давая никакой возможности двигаться. Впрочем, Налия и не сопротивлялась. Несколько легких непристойностей, которые она изрекла в его адрес, были скорее из-за избытка чувств, чем от возмущения.

– Ничего, зато утром тебя самого можно будет брать тепленьким, – мстительно сказала девушка, когда Айвар умиротворенно откинулся на спину.

– Ну ты и Мессалина! – отозвался парень, выразительно поглядев на нее. – Только имей в виду, что потом мне надо будет к ребятам, у нас тренировки. Подводить их из-за своих любовных игрищ я не собираюсь.

К этому Налия отнеслась с пониманием, и так между ними начались отношения, которые не стоило называть романом – все-таки от этого слова веяло легкостью и мимолетностью, словно от короткой книги. Каким бы интересным и захватывающим ни был ее сюжет, с последней страницы она уже не могла остаться частью жизни. Здесь же, как чувствовал Айвар, зарождалось нечто совсем другое. По выходным дням они гуляли по цветущим богатым районам и мрачным нищим кварталам, катались на машине по окрестностям. А в будни Налия нередко встречалась с Айваром в обеденное время и они вместе ходили в кафе рядом с больницей, рассказывая друг другу о работе и о жизни. Постепенно она поведала ему все о том, как жила после их расставания.

Слова Налии о том, что она «лежала лицом к стене», вовсе не были преувеличением. Она страшно поругалась с родителями, заявив, что они, как давние друзья семьи Айвара (эта дружба началась еще до приезда в Россию), обязаны были забрать осиротевшего мальчика к себе. Девушка была уверена, что он со дня на день откликнулся бы на ее чувства: не зря же они в лагере проводили столько времени вдвоем и на прощание, когда Налия уезжала в Москву, обменялись смешными поцелуями в щеку. А еще в это лето мальчик преподнес ей букетик из водяных лилий, которые неведомо каким образом отыскал на местных болотах. Может быть, Айвар чуть позже и признался бы ей в чем-то более сильном, чем трогательная детская привязанность, но случившаяся трагедия оставила все это на отколовшейся части его разбитой жизни.

Налия даже попыталась узнать что-нибудь о том, куда увезли Айвара, но из этого ничего не вышло. И после этого она временно ушла из дома, бросила учебу и прибилась к дурным компаниям. К счастью, ум и недоверчивость не дали ей попасть в беду, как это случалось со многими ее сверстницами, ступившими на нелегкий путь поисков себя. Впрочем, мало кто решился бы совершить с девушкой что-то против ее воли – сама Налия на полном серьезе утверждала, что в таком случае дралась бы до смерти, чужой или своей, и Айвар в это верил. Ее широкие плечи, крепкие руки и по-крестьянски грубоватые кисти, унаследованные от предков, внушали осторожность тем, кто лучше всего понимал язык силы.

Но затем здравый смысл взял верх над порывами. Помирившись с родителями, окончив МГИМО и выучив, помимо английского и амхарского, популярный в Африке французский язык, эфиопка со страстью занялась исследованием мира. Но вместо шопинга и развлечений класса «люкс» Налия выбирала самые необычные и неудобные маршруты и извлекала из каждого увиденного города, поселка или пункта все странное, скрытое, теневое, о чем не знают туристы, не сочиняют маркетинговых баек гиды и не пишут авторы глянцевых буклетов. Узнав о «задворках» Парижа, Рима, Барселоны и других священных Граалей для обывателей всего мира, она устремилась к своим корням, в Африку. Тогда Налии уже было понятно, что так плохо, как там, в Европе не живут и самые бедные люди.

Самым страшным девушке казалось отношение к жизни, здоровью и страданиям в нищих странах Африки. Христианские традиции, которых придерживался эфиопский народ, приписывали боли и лишению какое-то обаяние и благородство, и Налия давным-давно думала так же. Тем более стихи и проза русских классиков, которые она проходила в московской школе, учили тому же, и жизнь без скорби и надлома представлялась неполной или неправедной.

Однако в беднейших регионах Эфиопии и других несчастных стран Налия поняла, сколько в этой идее лицемерия. На своем пути ей довелось общаться с членами разных гуманистических движений, многие из которых не стремились помочь страждущим, а только искали приключений и верили в идеалы, кое-как сшитые еще по лекалу культуры хиппи. Но истинных подвижников не пугало погружение в мир голода, разрухи, страшных болезней, паразитов, сепсиса и прочей мерзости, являвшейся буднями для множества людей. Они и объяснили Налии, что мало просто отмыть человека, дать ему лекарство и накормить, что это не имеет смысла без просветительской работы, которая прививает ему чувство ответственности за свое здоровье, безопасность, достоинство.

Родители, которые к этому времени сами вернулись в Эфиопию, поначалу боялись, что все это окажется очередным пылким увлечением и быстро надоест девушке, привыкшей к комфорту и привилегиям. Но Налия не пошла по пути своих ровесниц из влиятельных семей и сразу начала работать, в чем они, конечно, помогли, однако не давали поблажек. Она занималась и переводом важных документов, и организацией встреч, и даже программой развлекательных мероприятий для гостей из-за рубежа (они были, разумеется, пристойными и касались лишь парадной стороны эфиопской культуры). Медицинскую сферу Налия выбрала не без тайных мыслей об Айваре, будто предчувствуя, что когда-нибудь эта дорога их сведет.

– И вот представь себе, Айвар, какие были лица у родителей, когда я заявилась в Аддис в рокерском прикиде, с кучей цветных косичек на голове, и сказала, что тоже хочу заниматься важными государственными делами! – вспоминала Налия со смехом, устроившись у окна с сигаретой, закутанная в простыню.

– Что же они сказали?

– Как ни странно, только попросили не показываться в таком виде на деловых мероприятиях, а в свободное время пожалуйста! – для убедительности девушка задорно взлохматила свои потрясающие кудри.

– Кстати о свободном времени: а поклонников-то у тебя было много?

– Хватало, врать не буду, – спокойно ответила Налия. – Но ты, наверное, не удивлен, я ведь тоже девушка эффектная! Только я очень мало кого подпускала к себе, Айвар. В юности мне и без этого хватало адреналина выше головы, а потом я несколько раз пробовала встречаться со славными ребятами – хулиганы мне категорически не нравятся, кроме тебя, конечно...

– Это я-то хулиган?

– А будто нет! Но с этими парнями мне быстро становилось скучно, так что я быстро расходилась по-мирному: запасные варианты мне не нужны.

– Но откуда же в тебе столько страсти? – шутливо спросил Айвар.

– Разве для этого нужен практический опыт? – усмехнулась Налия. – Теклай, самыми эротичными моментами моего прошлого были те, когда мы виделись с тобой. Ты знал, что на тебя засматривались очень многие девчонки, и африканки, и русские? Да, им было проще с веселыми и раскованными пацанами постарше, у которых на уме только баскетбол и дискотеки, но потихоньку они все равно мечтали о тебе. И знаешь, как я боялась, что когда-нибудь, после совершеннолетия, я приеду снова в Питер и услышу, что ты женился на ком-то из них? Правда, в итоге все, конечно, обернулось гораздо страшнее, но все же...

Айвар посмотрел на нее с той же, что и в юности, тихой удивленной улыбкой, за которой было сложно разглядеть его истинные мысли, и это всегда пробуждало в Налии тревогу и ревность. Он помнил, что по мере созревания девушка все больше его провоцировала – в ход шли и те же обтягивающие топики, и распущенные кудри, и кокетство на пляже или на вечеринках. Но теперь он увидел ее яркость и женственность новыми глазами и уже сам никогда бы ее не упустил.

На работе Налия следовала западной деловой культуре, а вне ее давала волю вдохновению, носила короткие кофточки с бахромой, кашмирские шали, пышные юбки и плетеные, расписанные цветами туфли на огромной танкетке, хотя и так была ненамного ниже Айвара. Эти вещи были сшиты на заказ по образцам, которые она подсмотрела на блошиных рынках Европы и южных базарах, а также в любимом ею старом кино и мюзиклах. Налия могла позволить себе любые духи, но оставалась верна простому ароматическому маслу из виноградных косточек, а бриллиантам предпочитала акульи зубы и амулеты из стекла или дерева. В небольшом, но очень уютном доме у Налии было много предметов быта, которые она собирала по разным странам, и у каждого, как она объяснила Айвару, была своя история.

Приходя в этот дом, Айвар всякий раз чувствовал себя как в одной из сказок, которые любил в детстве. Конечно, он не мог удивить подругу дорогими подарками, но всегда приносил чудесные букеты и покупал ей винтажные брошки и заколки, ароматические травы для ванны, декоративное мыло из лавочки, где продавалась прованская парфюмерия (Налия обожала все водные и косметические процедуры). Она не оставалась в долгу и купила ему очень качественный массажер для спины, а кроме того, радовала его домашним уютом. После ночи в доме Налии они, если день был свободным, подолгу беседовали за свежим кофе и завтраком, который она делала сама, предпочитая провести утро без прислуги. Айвар всегда удивлялся, как ей удавалось из калорийных продуктов приготовить нежные и насыщающие энергией блюда – кашу с медом, свежие булочки из кукурузы и сгущенного молока, омлет на топленых сливках.

Он заметил, что Налия любила красивую сервировку стола. Ей претила привычка многих обывателей прятать нарядную посуду и предметы быта под замок, есть со старых тарелок, пить из типовых бокалов и сколотых чашек и застилать стол уродливыми клеенками. На ее взгляд, с красотой нужно было дружить, впуская ее в каждодневный семейный быт, с едой, отдыхом, работой. Поэтому Налия к трапезе стелила на стол белую скатерть, расшитую серебряными звездами, и ставила сервиз из голубой глины с акварельными дымчатыми разводами, который ей подарили родители к совершеннолетию.

А когда Налия приезжала к нему, им порой хотелось прогуляться под ночным небом, и молодые люди, накинув ветровки, выбирались на крышу дома. Там Айвар и Налия подолгу смотрели на город, слушали музыку и болтали. И никакая социальная разнородность в эти моменты не мешала им быть просто мужчиной и женщиной, прекрасными в своем первобытном согласии и покое. Единственной привилегией, которую Налия оставляла за собой, была уверенность в себе, независимость и бескомпромиссность.