Текст книги "Дарю тебе велосипед"

Автор книги: Людмила Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Золотые кенгуру

Сегодня утром Саша услышала такой разговор.

Мама сказала папе:

– Завтра твой день рождения. Я испеку твой любимый торт.

– Ну что ты, честное слово, – отозвался папа, не переставая жужжать электрической бритвой, – тоже мне радость – день рождения. Стал ещё на год старше не испытываю никакого восторга. Не будем отмечать.

Саша не вытерпела, высунулась из кухни:

– Пап, ты что! Ты только подумай – день рождения! Замечательный праздник – пироги, подарки, гости! Самый весёлый праздник – день рождения, пап. И ещё Новый год. И Первое мая, конечно. Седьмое ноября тоже. И ещё Восьмое марта, хотя в этот раз наши мальчишки нам ничего не подарили. И конец учебного года я больше всего люблю, если хочешь знать. А в лагере я люблю праздник открытия лагеря – раз! Праздник Нептуна это когда все водой друг друга обливают – смеху! И ещё люблю закрытие лагеря. А больше всего люблю, конечно, родительский день! Я вообще все праздники люблю! А у нас в школе будет спектакль!

Папа обнял Сашу, поцеловал её румяную весёлую щёку:

– Ты маленькая и ничего не понимаешь. И ты сегодня опоздаешь в школу, потому что заболталась.

– Ну какая я маленькая, пап? Мне десять лет и четыре с половиной месяца. Я всё решительно понимаю.

– Ну-ну, – грустно почему-то сказал папа и стал есть яичницу.

– Она многое понимает, – сказала мама, тоже почему-то грустно, и налила папе чай.

Грустят ни к селу ни к городу, – подумала Саша, надевая куртку. – Взрослых иногда и в самом деле не поймёшь. Ни с того ни с сего на них вдруг находит необъяснимая печаль. Вот у Саши необъяснимой печали сроду никогда не бывает. Ещё не хватало. Человек должен быть весёлым и смелым, и тогда жить ему будет хорошо. Так считает Саша.

Уже открывая дверь, она слышала, как мама сказала:

– Или пироги с мясом. Что тебе больше хочется?

– Ничего не надо. И Терёшкиных не надо. И Жанну свою не приглашай, пожалуйста, сделай мне такое одолжение.

…После уроков Саша заходит в магазин «Галантерея».

Самый красивый магазин, конечно, этот. Ленты голубые, и красные, и зелёные. И разноцветные бусы. Варежки в звёздочку и носки в полоску. И пуговицы, маленькие и большие. А если такую большую пуговицу нацепить на толстую нитку, можно сделать такую роскошную жужжалку, что все в классе рты поразевают. Но сегодня Саше не до жужжалки. Надо выбрать подарок для папы. Глаза разбегаются. Шарфики, галстуки, толстые свитеры. Расчёски и портсигары. Вот! Саша сразу увидела эти запонки и сразу поняла – это та самая вещь, которая ей нужна. Ничего красивее этих запонок не было во всём магазине.

В золотых кружочках стояли на задних лапах золотые кенгуру. Конечно, эти запонки стоили дорого – два тридцать семь. Но денег хватало, мама вчера дала три рубля. Ещё и на мороженое оставалось.

Продавщица положила запонки в маленькую картонную коробочку и отдала Саше. Саша положила коробочку в портфель и побежала домой. Как хорошо, что она купила такие хорошенькие запонки. У папы, правда, есть какие-то другие, в них вставлены жёлтенькие прозрачные камушки, называются янтарь. Но там нет никаких кенгуру. А на новых – есть. Он будет надевать их в гости или в театр и вспоминать, что это подарила ему его дочь Саша на день рождения. И радоваться. А грустить не будет. Чего грустить-то?

Сашенька Черенков идёт позади Саши и думает, что Саша его не видит. Но Саша его прекрасно видит и думает: «Тоже ещё разведчик нашёлся. Крадётся, думает, не видно. И никакого самолюбия».

У подъезда Саша остановилась.

Сашенька видит, как она достаёт из портфеля маленькую коробочку, бросает портфель, как всегда, на землю, а коробочку открывает и, склонив голову набок, любуется чем-то блестящим. Потом вытащила это блестящее, подышала, рукавом протёрла и ещё посмотрела. А Сашенька далеко стоит, ему никак не разглядеть, что там у Саши. От любопытства у Сашеньки ладони горят и пятки почему-то чешутся. Конечно, любопытство – не мужская черта характера. Но иногда бывает, что мужчины имеют чисто женские недостатки.

– Саша! Что это у тебя? – спрашивает Сашенька, осмелев. Очень уж хочется узнать. – Что это блестит?

– Иди, иди. – Она прячет руку за спину. – Как ябедничать, так он первый. Мне из-за тебя велосипед не купили. Можешь ты это своей головой переварить?

Сашенька молча отступает на несколько шагов.

Ну что с ним делать! Сашенька, вот сейчас самое время – подойди и скажи просто и по-человечески, что ты не ябеда, что это какое-то недоразумение. И она простит тебя и перестанет ругать и не будет больше кричать: «Ненавижу на всю жизнь». Ну, решайся. Саша стоит у подъезда, не бежит, не улетает от тебя, не мечется по луже. И никого нет вокруг – самое подходящее время поговорить по-хорошему. И сразу всё прояснится.

А он? Кажется, набрался храбрости. Вот уже шагнул вперёд. И воздуху набрал, чтобы начать разговор. Но тут Саша как крикнет:

– Клюква!

Через двор шла Клюква-Смородина.

– Саша, привет. Что это у тебя? – Чёрные глазки-ягодки уставились на блестящий предмет. – Серёжки? Золотые?

Саша охотно показывает Клюкве коробочку.

– Запонки. Видишь, кенгуру. Правда, красиво?

Смородина рассматривает запонки, поворачивает к солнцу, чтобы лучше блестели.

– Красивые, – соглашается Клюква. – Дорогие?

– Очень, – отвечает Саша, – но мне никаких денег не жалко, потому что это подарок на день рождения.

Почему так вытянулось лицо у Сашеньки Черенкова? Он даже побледнел. Потому что кольнуло его сердце жестокое чувство, одно из самых тяжёлых чувств на свете – ревность. Как будто змея ужалила. Или оса. Кому это Саша Лагутина купила вдруг запонки? При чём здесь вообще запонки? У кого день рождения? А вдруг у этого? У чемпиона и пижона?

– Кому это ты купила? – спрашивает Смородина.

Сашенька напрягает слух. Кому? Вот самое главное.

– Кому, кому, Саша, ты подаришь этих кенгуру? – пристаёт Клюква.

Саша отвечает, но почему-то тихим голосом. И Сашеньке не слышно ничего. Ну что такое! Именно то, что особенно хочется услышать, не услышишь. Почему-то так бывает, и даже довольно часто.

Но ведь надо узнать! Сашеньке просто необходимо немедленно узнать, кому она купила этот свой подарок. И он опять делает шаг к Саше и спрашивает:

– Кому ты купила этих кенгуру? Кому, Лагутина? Скажи, ну чего ты?

– А тебе-то что? Всё бы тебе знать. У, противный!

Хихикнула Клюква и дальше пошла. А Саша Лагутина недобро сверкнула на Сашеньку жёлтыми глазами и побежала домой.

Папа пришел поздно

По-настоящему в день рождения человек должен быть выходным. Но так бывает редко – только если день рождения приходится на воскресенье. А у взрослых ещё и на субботу. У Саши Лагутиной один раз так совпало, но это было давно, в первом классе. А теперь она об этом почти забыла – столько времени прошло.

Папа собирался на работу.

Мама протянула ему коричневый тёплый шарф:

– Это к твоему новому пальто. Шарф из козьего пуха, очень тёплый, смотри, какой приятный.

– Спасибо, – сказал папа, наклонился и поцеловал маме руку, а сам почему-то смотрел на Сашу.

– Ну что ты, – смутилась мама, – я от такой галантности отвыкла. Ты этот новый шарф надень на работу, сегодня как раз ветер северный, порывистый.

Саша переступала с ноги на ногу от нетерпения. Мама сердится, если её перебивают. А так хотелось поскорее перебить. Наконец стало можно – Саша протянула папе коробочку и молча подождала, пока папа откроет её. Он посмотрел и сказал:

– Красота! Как раз то самое, о чём мечтал. – Он показал запонки маме. – Посмотри какие.

– Красивые, мам? Золотые.

– Золотые? – Мама хотела что-то сказать, но папа перебил.

– Разумеется, золотые. Какие же ещё. И сама ты у меня, Сашка, чистое золото.

Он поцеловал Сашу в одну щёку, потом в другую, получилось звонко и весело. Только глаза у папы были какие-то тревожные. Он в последнее время совсем не воспитывал Сашу, и от этого не стало лучше. Хотя кому приятно, когда воспитывают? Но сегодня, заглянув в папины неспокойные глаза, Саша подумала: «Уж лучше пусть бы воспитывал. Потерпела бы».

Может, у него неприятности на работе? Спросить? Как-то у них это не заведено. Вот если бы мама спросила. Ей бы он, наверное, рассказал. И сразу стало бы ему легче.

– Ой! Тесто! – крикнула мама и убежала в кухню.

А Саша ушла в школу.

…После генеральной репетиции Саша, немного осипшая, прибежала домой. Мама открыла ей дверь, на маме было новое платье, ярко-синее с белыми полосками, а на шее – белые бусы.

– Красиво, – одобрила Саша, – тебе, мама, идёт.

– Хорошо, хорошо. Переодевайся поскорей, сейчас папа придёт, а у меня не всё готово. Поможешь мне стол накрыть.

Саша умывается в ванной, а сама кричит:

– Мама! Гости будут? – Саша очень любит гостей, особенно дядю Виталия, папиного друга. Дядя Виталий, невысокий, пузатенький и очень весёлый. Он умеет петь под гитару и сам сочиняет песни. – Дядя Виталий придёт, мама?

– Обещал. И ещё Григорий Ильич. Бабушка, конечно. И тётя Жанна забежит.

Саша вышла в кухню. На столе стояла ваза с салатом, блюдо с пирожками было прикрыто полотенцем. Мама доставала из шкафчика бокалы, говорила:

– Я подумала: ну как без гостей? Тоска, правда? Папа всегда так: сначала не хочет никого звать, а потом сам же обрадуется.

– А почему? – спросила Саша.

Мама протирала бокалы и молчала. Потом сказала со вздохом:

– Характер такой – неопределённый. И нерешительный. Папа очень хороший, но у каждого есть свои недостатки.

– Мама, а нерешительный – это недостаток?

– Ну что ты пристаёшь? – вдруг рассердилась мама. – Нашла время, честное слово. Доставай скорее скатерть, салфетки, вилки, ножи. Поскорее, Саша.

Как хорошо, когда в доме праздник. Музыка, гости, шум. И посуда блестит по-особенному, и скатерть кажется особенно белой, а комната становится другой, тесной. И у всех хорошие лица.

Саша любит гостей. Конечно, если им не взбредёт в голову спрашивать, как дела в школе и какие у неё отметки. Умные люди никогда не спросят. А у них собираются только умные. Глупых они не зовут. Зачем? Так считает Саша.

– Зелёную кофточку надень! – говорит из кухни мама. – Новую. И туфли, которые бабушка подарила. Ей будет приятно.

– Хорошо, мама. А у нас сегодня была генеральная репетиция. Знаешь, как интересно. Я знаешь кем была?

– После расскажешь, Саша. Видишь, сколько дел. Папа должен прийти с минуты на минуту, а у меня ещё торт в духовке.

Раздался звонок, и пришёл дядя Виталий. Он сразу загудел низким голосом:

– Вот я прибыл. С новорождённым. А сам-то где?

– Сейчас папа придёт, – сказала Саша. – Давайте, я гитару подержу, раздевайтесь, дядя Виталий.

– Саша, ты вымахала выше мамы.

Мама засмеялась:

– Ну, не выше. Пусть растёт на здоровье. Садись, Виталий.

Он уселся, раскурил свою трубку, в доме запахло, как в парке осенью, когда жгут опавшие листья. Саша чихнула.

– Трубка – моё обаяние, – сказал он. – А ты чихаешь от неё. Хотя тебе, наверное, непонятно. Ну, вырастешь, поймёшь.

– Я и сейчас поняла. – Саша дёрнула плечом. – Чего тут не понять. Обаяние. Каждый понимает.

– Разве? – Дядя Виталий комично раскрыл глаза пошире, они стали круглыми. – А я предполагал, что обаяние – вечная загадка человечества. Тайна и дымка, словами не обозначаемые.

– Прямо, дымка, – сказала Саша. – Кто всем нравится, тот, значит, обаятельный. Разве нет?

И чего он расхохотался? Даже глаза утирает. Ну что особенного она сказала?

– Абсолютно в точку! – хохотал он, откидываясь на спинку тахты. – И никаких тебе тайн. И всё просто. Молодчина ты, Саша.

– Саша, нарежь хлеб! – Это мама из кухни сказала. – Обаяние – это прекрасно. Но кто боржом откроет?

– Я готов открыть для вас весь боржом на свете! – сказал дядя Виталий.

Пришла бабушка и сразу спросила:

– А мой любимый сын, как всегда, опаздывает? Всё детство я его пилила – приходи вовремя. А он упорно опаздывает всюду и всегда.

Бабушка поправила бант на кофте, потом достала из сумки и надела кольцо с большим синим камнем. Потом развернула свёрток, там был свитер, серый, лохматый, даже на вид тёплый.

– Сама связала, – сказала бабушка. – В жизни не думала, что научусь. Но пенсионерка должна уметь вязать, чтобы оправдать себя в своих собственных глазах.

– Ну, это вы чересчур, – сказала из кухни мама. – Я, когда выйду на пенсию, буду к портнихе ходить и по музеям бегать.

– Все так говорят, – вздохнула бабушка, отламывая кусочек пирожка, – именно почему-то про портних и про музеи. Вкусно. – Она пожевала пирожок, проглотила и кивнула убеждённо: – Очень вкусно.

– Мама вкусно готовит, – сказала Саша. – Садись, бабуль, сюда, на тахту.

– Вы чудесно выглядите, – сказал бабушке дядя Виталий, – какая пенсия? Какой возраст? Больше тридцати шести вам не дашь. Ну, от силы сорок.

Бабушка замахала на него руками и порозовела от удовольствия. Хоть и не поверила, а всё равно приятно.

– Бабуль, у нас сегодня была генеральная репетиция. Я тоже участвовала.

Бабушка пропускает Сашины слова мимо ушей. Она разглядывает свитер, как будто видит его в первый раз. Ей, наверное, хочется, чтобы мама взяла свитер в руки, рассмотрела как следует, поговорила про него. Но мама занята в кухне.

Саше хочется поговорить про репетицию. Бабушке – про свитер. Маме хочется, чтобы пироги понравились гостям и чтобы папа пришёл поскорее.

Каждому хочется своего, и каждый нуждается в понимании.

Дядя Виталий перебирал струны гитары, напевал тихо, для себя: «Я не из тех, кого бросают, и потому живу один».

– А что ты, Саша, подарила папе? – спросила бабушка, откладывая свитер на тумбочку.

– Запонки с золотыми кенгуру. Папе очень понравились. Он их сразу вдел в рубашку и пошёл на работу. И шарф новый тоже ему понравился, – добавила Саша ради справедливости. – Который мама подарила. Из монгольского козьего пуха. Да, мама?

Пришёл Григорий Ильич, папин сослуживец.

Он подышал на свои руки и сказал:

– Погода никудышная, ветер сырой. А именинник просил передать – задерживается, там срочное совещание.

– Какое совещание? – мама смотрит на Григория Ильича так, как будто он виноват. – Какое ещё совещание? У человека день рождения. Ни с чем не хотят считаться.

Григорий Ильич разводит руками и смотрит на маму так, как будто он и вправду в чём-то провинился.

– Сейчас я ему позвоню, – говорит мама, – быстро наведу порядок. – Она идёт к телефону. Ветерок поднимается от её резких движений.

– Не надо звонить, – говорит Григорий Ильич. – Совещание не у нас в тресте, а в главке. А у нас уже все ушли, я был последним, вместе с уборщицами вышел.

Григорий Ильич присаживается на край стула и продолжает не то зябко, не то смущённо потирать руки.

– А стол какой красивый, – говорит Григорий Ильич. – И пироги.

– Вы, Гриша, с работы. Вы, конечно, голодный, – говорит бабушка. Но Григорий Ильич очень вежливый, он смутился и ответил:

– Я бескорыстно сказал, ну что вы. Я обедал на работе, у нас, вы же знаете, неплохая столовая.

Но бабушка настаивает:

– Голодный, голодный. Сейчас я вам, Гриша, бутерброд сделаю. Или вот пирожок съешьте. Пока ждём.

– Не надо бутерброд, – говорит мама, – только аппетит перебивать. Давайте сядем за стол, начнём праздновать. Именинник придёт и включится в наше веселье. Садитесь, садитесь. – Мама подвигает стулья, чтобы всем было удобно. Мама улыбается гостям. Мама никогда не показывает вида, если она расстроена. Саше нравится, что у неё такая стойкая, выдержанная мама. Но ей очень жалко сегодня эту стойкую, выдержанную, железную маму. И Саша подходит к маме и незаметно гладит её руку. Под скатертью, чтобы никто не заметил.

Какое-то тяжёлое предчувствие сдавливает Сашино сердце.

Но тут раздаётся звонок, и появляется ещё одна гостья – мамина подруга тётя Жанна.

Тётя Жанна была накрашена, как на сцене. И говорила она очень оживлённо – она ворвалась в комнату и сказала:

– Здрасте-здрасте! А именинника всё нет? Я бы этого так не оставила. А стол-то какой! В этом доме ещё и пекут!

Тётя Жанна хотела сказать, что она лично выше этого – ни печь, ни ждать опоздавшего мужа она бы не стала. Зачем такой красивой женщине ещё и печь? Вот что хотела сказать тётя Жанна. Все так и поняли. Саша – тоже.

Дядя Виталий опять взял гитару: «Я не из тех, кого бросают, и потому живу один».

– Жанночка, это моя новая песня.

– Какая прелесть. Ты, Виталий, талантлив по-настоящему.

– В таланте моё обаяние, – сказал дядя Виталий. – Я ещё спою, только попозже. Хочу насладиться салатом. И пирогами тоже.

– А правда, где же виновник торжества? – не унималась тётя Жанна. – Мы ради него собираемся, а его нет. Даже странно.

Тётя Жанна всегда немного бестактна. Мама как-то сказала папе:

– Жанна – моя подруга за давностью. Если бы я начинала жить сначала, я бы, наверное, её не выбрала. А теперь уж никуда не денешься, привыкла.

– Да, за давностью, – рассеянно ответил папа. – А ты, Саша, зачем опять слушаешь взрослые разговоры? Отправляйся спать.

Тогда папа её ещё воспитывал.

Саша ушла в свою комнату, но и оттуда слышала, как папа сказал:

– Твоя Жанна слишком любит быть в центре внимания. Это – свойство истеричек. А я не терплю истеричек.

– Зато она красивая, – ответила мама.

– Чрезмерно крашеная, во-первых. А во-вторых, красивым нет нужды всё время рваться в центр. Если они не дуры.

– Ну хорошо, хорошо, – резко сказала мама, – мужчина обязан быть терпимым. Если он умён. Не мужское дело так беспощадно судить женщину.

Сейчас, в этот вечер, Саша вспомнила почему-то тот разговор. Тётя Жанна и правда не совсем тактичная.

– Виталий, солнышко, ну спой мою любимую. Ну для меня, Виталий!

Почему – для неё? А они тут все – никто, что ли? Когда так ведёт себя Катя или Ксенька, Саша считает, что они слишком много ставят из себя. Но у взрослых, наверное, всё по-другому. Мама любит тётю Жанну.

– Послушайте, а может быть, наш виновник торжества в это самое время отмечает свой день рождения с какой-нибудь прекрасной дамой? А? – Тётя Жанна оглядела всех весёлыми глазами. Как будто она удачно пошутила и ждёт, когда все её похвалят и придут в восторг от её остроумия.

– Очень, очень замечательно вкусный салат, – громко говорит бабушка. – Из чего он? Сразу не поймёшь.

– Нравится? – Мама продолжает ослепительно улыбаться. – Секрет фирмы.

А папа всё не идёт.

И такая тоска берёт Сашу. Она прислушивается к лифту. А лифт ездит то вверх, то вниз – как часто он ездит, оказывается, если к нему прислушиваться. Все возвращаются домой. Только папы нет. Ну где же он в конце концов?

Саша так хочет поскорее увидеть папу, что она видит его – он сегодня в новом тёмно-сером костюме. А рубашка – белая в мелкий синий горошек, модная рубашка, мама сказала. И он, конечно, обязательно сидит сейчас на этом бесконечном заседании, а ни с какой не с прекрасной дамой. И папе, конечно, обязательно самому очень хочется поскорее к ним, домой, к своей любимой семье. И он там, на заседании, нетерпеливо смотрит всё время на часы. Саша видит, как будто наяву – вот папа заворачивает рукав, чтобы ещё раз посмотреть на часы, и заодно смотрит на свою новую запонку с маленьким кенгуру. И всё совещание обращает внимание – какие красивые запонки у нашего инженера Лагутина. Откуда такая прелесть? «А это мне дочь подарила, Саша. Сама выбрала, сама купила. У меня сегодня день рождения». И все тогда заволновались сразу: «Как – день рождения? А что же вы тут сидите? Какой вы деликатный, инженер Лагутин! Сидите и совещаетесь, а вас наверняка дома ждут!» И самый главный начальник сразу же отпускает папу с совещания. Досовещаются на этот раз без него, в виде исключения это можно. День рождения бывает раз в году. И папа мчится к стоянке такси, и вот он уже едет, и все светофоры горят только зелёным огнём. Потому что папе надо скорее, скорее! И вот он подъезжает к дому, прямо к подъезду. И сейчас, сию минуту папа садится в лифт. Саша слышит, как гудит лифт. Ну, ну, папа! Давай же, приходи, открывай дверь! Или звони в звонок! Ну!.. Нет. Лифт проехал мимо, куда-то наверх.

Саша как бы возвращается в комнату. Светло, праздничная скатерть, сидят гости. Дядя Виталий поёт красивую нежную песню собственного сочинения. «Я не хочу луну по долькам, а только полную луну. Я не делю любовь нисколько, хочу любить тебя одну».

Тётя Жанна теперь цепляла Григория Ильича:

– Гриша, а вы всё такой же тихий-тихий? Ох, смотрите! – и грозила пальцем. – Тихий омут.

– Ну какой же я тихий, – пытался отделаться от неё Григорий Ильич, – песни слушаю, вот и молчу.

Но тётя Жанна намёков не понимает.

Мама подкладывает дяде Виталию какую-то еду, и Григорию Ильичу, и бабушке, и тёте Жанне. Она обо всех заботится и всем улыбается. Но Саша видит, что у мамы грустные глаза, что мама устала держаться молодцом. Держаться молодцом без конца – это очень, очень трудно. И Саша тихо говорит:

– Мам, не нервничай, слышишь? Ну, совещание. Кончится же оно когда-нибудь. А как он мог не пойти? Общественное надо ставить выше личного, правда, мам?

И вдруг мама рассердилась. На кого? На Сашу.

– Что ты меня утешаешь? Я, кажется, не плачу и не жалуюсь. Оставь меня в покое.

Она сказала это тихо. Но голос был жёсткий.

Мама не могла рявкнуть на тётю Жанну, потому что тётя Жанна – подруга и гостья. Не могла зарычать на папу, потому что папа неизвестно где. А на Сашу, значит, можно? Саша всё стерпит? Так? Саша хотела сказать, что это нечестно. Но – не сказала. Стерпела. Промолчала. Стала есть пирог. И тогда мама взяла и вдруг погладила её по голове. Обида сразу улетучилась. При чём здесь обиды?

– Ты у окна стояла, в ветвях луну искала, а я её нашёл, – пел неутомимый дядя Виталий.

– Дивные пироги, тесто – просто пух, – хвалила бабушка.

– Можно мне ещё картошечки? – протягивал тарелку Григорий Ильич. – Больше всего люблю горячую картошку.

– А у нас сегодня была репетиция, – сказала Саша. – Генеральная. У нас будет спектакль знаете какой? «Красная Шапочка».

Все оживились. Дядя Виталий спросил:

– И ты, конечно, играешь самую главную роль? – Он вдруг зарычал басом: – Куда ты идёшь, Красная Шапочка? – Я иду к своей бабушке. – А где живёт твоя бабушка? – Волк, волк, а почему у тебя такие большие уши?

Дядя Виталий всё перепутал, но гости смеялись, и мама тоже смеялась.

Саша сказала:

– Красную Шапочку играет Ксенька. Мне предлагали, но я отказалась. Не люблю, когда меня съедают.

Все опять засмеялись. А тётя Жанна – громче всех. Григорий Ильич дал Саше конфету и сказал, ни к кому не обращаясь, как будто подумал вслух:

– Я, например, тоже не люблю, когда меня съедают. Но не все хотят с этим считаться.

– А я на генеральной репетиции была переводчицей, – сказала Саша. – У нас вожатая охрипла совсем, а на генеральной репетиции надо обязательно громко говорить. А я могу очень громко, почти как в микрофон. Показать?

– У каждого свой талант, – сказала бабушка. – Не надо, детка, показывать, прошу тебя. – И бабушка тоже погладила Сашу по голове.

Почему-то сегодня её все гладят. И никто не говорит про лохмы, которые занавешивают глаза. Уж лучше бы говорили.

Дяде Виталию надоело петь, и он сплясал «цыганочку», сам себе играл на гитаре и смешно тряс плечами, и ещё выкрикивал непонятное лихое слово «чавела!».

И тут наконец хлопнула дверь в передней, и в комнату вошёл папа.

– Извините, – сказал он, – конец месяца, конец квартала, сами понимаете.

Он сказал это как-то быстро, в одно слово – «конецмесяцаконецквартала». Длинное нескладное слово. Саша вдруг вспомнила, как в кабинете завуча она оправдывалась, когда её ругали за поваленную кадку с фикусом. «Невиделанетрогалаятамнебыла». При чём здесь это дурацкое воспоминание? И при чём здесь конец месяца и конец квартала, когда сегодня шестое апреля. Но Саша не стала спрашивать. Она была так рада, что папа пришёл. Саша покосилась на маму. Мама всё так же улыбалась. Она придвинула папе тарелку с пирожками:

– Эти с мясом, а эти с капустой.

Он опять повторил:

– Конецмесяцаконецквартала. А день рождения для них не аргумент. Жанна, ты чудесно выглядишь. Виталий, спой.

– Шалун! – ехидно рассмеялась тётя Жанна. – Знаем мы ваш конец квартала! Нашёл дурачков!

Дядя Виталий сразу запел:

– Наши грустные именины и печальные дни рождения. Наши годы ужасно длинные убегают без предупреждения.