Текст книги "Дарю тебе велосипед"

Автор книги: Людмила Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Не держись за куст

Утром бабушка потянула с Сашеньки одеяло.

– Вставай поскорее! Проспишь самое главное.

– А что главное? – спросил Сашенька, не открывая глаз. Ему так не хочется просыпаться. Даже с закрытыми глазами он чувствует, что ещё очень рано. В окно тянет прохладой и сыростью. Солнца нет в комнате. И птиц не слышно.

– Как – что главное? – Бабушка пощекотала Сашенькину пятку, и он сразу вскочил. – Ну, разумеется, восход солнца.

Они выходят за калитку.

Каждая травинка гнётся под тяжестью прозрачных капель росы. Облака плывут медленно, и они розовые. И розовая кофта у бабушки, хотя вообще-то она белая. И розовые берёзы. И сумка, которую бабушка держит в руке, тоже розовая. Хотя и она белая.

– Смотри, Сашенька, смотри.

Из-за реки, из-за корпуса санатория, показалась сияющая горбушечка. Это край солнца. Растёт, растёт на глазах горбушка, и вот уже полукруг, и вот – целое, золотое, огромное солнце светит на весь мир – на берёзы, на землю, на Сашеньку. И сразу всё меняется: роса загорелась крошечными лампочками, птицы запели громко и счастливо. И Сашеньке очень захотелось сочинить стихотворение. «Когда восходит солнце, становится светло. Я очень рад сегодня, что солнышко взошло». Это было не так красиво, как хотелось бы, но всё-таки стихи.

– Что ты бормочешь? – спросила бабушка. – Красиво?

Она стояла рядом, у неё было такое лицо, как будто это она сама всё устроила – восход, пение птиц, сверкание росы.

– Бабушка, я стихи сочинил. Слушай, бабушка. «Когда восходит солнце, становится светло. Я очень рад сегодня, что солнышко взошло».

Бабушка выслушала, помолчала. Потом сказала:

– Ну что ж, молодец. Это ты от восторга сочинил. А теперь пошли.

Он думал, они пойдут завтракать. Ноги промокли в росе, тапки стали тёмными и холодными от воды. И хотелось горячего чаю и чего-нибудь поесть. Но бабушка пошла в другую сторону. Она стала спускаться к реке. Тропинка бежала с бугра до самой воды, и бабушка быстро шла по этой тропинке. А Сашенька быстро шёл за ней.

Река казалась тёмно-зелёной от деревьев, которые в ней отражались. А солнце ещё не осветило воду, и она даже на вид была очень холодной.

Сашенька поёжился и хотел сесть на песок. Но бабушка сказала:

– Не вздумай сидеть – сыро и холодно. Будем купаться. Ничего, ничего. Главное – движение. Все болезни и простуды – от неподвижности. Быстро раздевайся!

Бабушка сбрасывает туфли, пробует ногой воду и сияет:

– Как простокваша, тёплая.

Наверное, она хотела сказать «парное молоко». Бабушка не любит вдаваться в подробности.

Вот она достала из сумки резиновую шапочку, надела её и нырнула вниз головой, ничуть не хуже Лёшки.

– Бабушка! Ура! – кричит Сашенька. Как жалко, что на берегу никого нет. Все спят под своими тёплыми одеялами и не знают, что Сашенька видел восход солнца.

– Плыви сюда, Сашенька, – зовёт бабушка. Она уже на середине реки.

Он входит в воду. Ломит кости от холода, гусиная кожа покрывает спину. Вот он, ивовый куст. Хорошо еще, что он растёт над самой водой. И Сашенька мёртвой хваткой впивается в ветку.

– Ты что? – кричит бабушка и плывёт к Сашеньке. – Сейчас же окунись и плыви. Разве можно в воде стоять на одном месте? Верная простуда. В холодной воде – только движение.

Она отрывает Сашенькину руку от куста. Она подхватывает его под живот.

– Барахтайся! Руками подгребай воду под себя. Ногами – сильнее, сильнее. Не бойся! Главное – не бойся. Тонут только от страха. Дыши, дыши спокойно. Вот! Молодец! Ты замечательно способный!

Он и не заметил, что бабушка отпустила его. Она не поддерживает, она в двух шагах, в трёх. А он – плывёт! Сам! Без руки, подхватившей под живот. Плывёт! И это счастье!

– Я плыву! – кричит он во всё горло. – Я не держусь за куст! Не руками по дну! Не на спасательном круге! Не на крокодиле! Плыву!

Бабушка плывёт рядом и смеётся:

– Хватит! Вылезай! Вода холодная!

– Тёплая! Как простокваша!

Потом он растирается махровым жёстким полотенцем. Бабушка говорит:

– Вот так, мой милый. Это тебе не стихи сочинять.

– Разве плохо сочинять стихи? – спрашивает Сашенька.

– Хорошо. И даже прекрасно. Но на реке больше всех уважают того, кто хорошо плавает. Такой закон жизни. И ничем другим ты этого не заменишь.

Теперь уже скоро

Сегодня в лагере «Светлые полянки» родительский день.

Вот почему выглажены галстуки, и на окнах в спальнях стоят банки с земляникой, и девчонки репетируют свою тарантеллу. И Саша с утра нарядилась в мамину любимую зелёную кофточку. Потому что сегодня родительский день.

Туся Ильинская даже песню переделала и поёт всё утро: «Родительский день, начало начал, ты в сердце моём надёжный причал». И Саша тоже поёт. Во-первых, песня привязчивая. Во-вторых, день хороший.

Пусть тебе бывает грустно, пусть Курбатов на тебя не смотрит, а противная Валька ему понравилась. Пускай, пускай. А всё равно сегодня у Саши настроение хорошее и ничем его не испортят. Сегодня – родительский день.

Совсем скоро, теперь уже скоро – приедут мама и папа. И она увидится с ними. И посидит с ними рядом. И поговорит. И они увидят, как она загорела и выросла. И не простудилась, и не наколола ногу, и не порезала палец, и не перегрелась. А вот она, живая, здоровая их дочь Саша.

Мама спросит:

«Кормят хорошо? А фрукты? А ягоды?»

Папа скажет:

«Я – сторонник духовного начала. Книги есть хорошие? А друзья?»

И Саша будет сидеть между ними, поворачиваться то к маме, то к папе и отвечать подробно и про фрукты, и про духовное начало. Конечно, у неё есть друзья. Как же без друзей? Туся, Надя, Тамара, Саида. На речку? Конечно, папа. В лес? Каждый день, мама. Вот целую банку земляники набрала, это я сама. Ешьте, ешьте. Ну зачем же мне, я вам собирала.

Они будут есть землянику. А Саша будет есть гостинцы, которые мама достанет из жёлтой сумки.

Почему все люди так любят гостинцы? Ведь не только потому, что это вкусно. Вкусно – само собой. Но особенно приятно, что это специально для тебя припасли. Думали о тебе: это Саша любит, это надо ей повезти, она обрадуется. А халвы давай повезём побольше, она с друзьями поделится. Наша дочка обожает вишни, сходим на рынок. А такое печенье она не особенно любит, слоёное тесто ей не нравится. А лучше я испеку песочный пирог. Или ватрушку. И папа ответит маме: «Только не закармливай девочку». А потом сам достанет из портфеля коробку конфет, очень красивую, с малиновыми розами на крышке. Внутри коробки шоколадные конфеты лежат каждая в своём углублении, и у каждой конфеты разная начинка – у одной сливочная, у другой мягкий шоколад, у третьей – клубничное варенье. С победным видом папа положит на стол эту роскошную коробку и скажет: «Я раздобыл её с трудом, в буфете». Мама возмутится: «Ну куда? Что ты в самом деле! Детям вреден шоколад». А папа возразит: «Знаю, знаю. Но дети особенно любят именно то, что им вредно. Вспомни себя в детстве». – «Ну хорошо, – уступит мама, – немножко шоколада, я думаю, можно. Не в одиночку же она слопает все эти конфеты». – «Конечно, – засмеётся папа, – я на весь отряд рассчитывал. Она разделит всё с друзьями. У неё же наверняка весь отряд – друзья». И мама согласится с этим: «Наша дочь общительная. И обаятельная».

Так считают мама и папа. Обаятельная.

Ну почему, почему другие люди не относятся к нам так хорошо, как мама и папа?

Вот Курбатов. Он ходит мимо, даже не посмотрит в Сашину сторону. Как будто это не Саша, а воздух, пустое место.

Валя Туманова ехидничает и злорадствует. «Ах, девочки, как мне надоел этот настольный теннис. Каждый день, каждый день одно и то же. Сколько можно? Костя просто помешался на этом настольном теннисе. Пунктик у него, наверное». И – зырк на Сашу.

– А ты не ходи, – сказала Саша. – Он позовёт, а ты откажись. Чего ж ты? Скажи – не хочу! Слабо?

– Глупая ты, Саша. Девочка, а хуже мальчишки. Резкая какая-то, – и отвернулась Туманова, ушла.

…Но сегодня – родительский день. Начало начал.

И радость с самого утра наполняет Сашу.

Пирамида и лента длиной в километр

Родительский день – это праздник, и ни на какие другие дни он не похож.

На утренней линейке старший вожатый Дима сказал:

– Две просьбы ко всем. Третий отряд! Стойте спокойно, к вам это тоже относится. Просьба первая – не объедайтесь. Попадёте в изолятор – что хорошего? Просьба вторая – не распускайтесь. Порядок есть порядок, режим есть режим, дисциплина есть дисциплина. Никаких воплей! Никакой взбудораженности. Никаких конфетных бумажек не бросать. По газонам по-прежнему ходить воспрещается. Словом, цирк не устраивать. Намёк понят?

Все загудели:

– По-о-онят!

– Третий отряд! Вы тоже поняли?

– Да-а! – протянул третий отряд.

«А что – третий отряд? – обиженно подумала вожатая Тамара, которая стояла вместе со своим третьим отрядом и видела каждого все вели себя почти тихо. – Почему это, как чуть что – так третий отряд?»

Старший вожатый Дима, наверное, умел читать мысли на расстоянии. Тамара только подумала, а он ей ответил в микрофон, на весь лагерь:

– Нечего обижаться, Тамара. Дисциплина. Пойми.

Потом все разошлись с линейки, быстро позавтракали и стали ждать родителей. В последние минуты всегда обнаруживаются недоделанные дела. Кто-то из девчонок доглаживает юбку. Валя Туманова в новой зелёной жилетке вплетает в свою роскошную косу зелёную ленту. Дежурное звено вычёсывает граблями из травы фантики и крышки от бутылок, в которых была вода «Байкал». А над всем лагерем несутся звонкие голоса. «Раз дощечка, два дощечка – будет лесенка, раз словечко, два словечко – будет песенка. Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам…» Это самый младший отряд репетирует в последний раз, чтобы спеть на большом концерте и показать родителям, как они научились замечательно петь. «Раз дощечка, два дощечка» теперь уже все эту песню поют, хочешь не хочешь, а пристала.

Саша бежит мимо кустов сирени и вдруг видит: там, за кустами, Гена Воблин длинную голубую ленту разматывает. Чего это он такое делает? Почему километры ленты по воздуху мотаются? Остановилась Саша, а Генка перед её лицом зачем-то руками помахал и вдруг стал голубую ленту изо рта вытаскивать – тянет, тянет, и конца ей нет.

– Ген! Ну ты настоящий фокусник! Прямо Кио!

– Кио, – невнятно отвечает Генка, у него за щекой ещё целый моток этой ленты. – Фокусник, конечно. А ты думала?

– Как ты это делаешь, Ген?

– Тайна, – сквозь ленту отвечает Генка. – Иди, а то тебе будет неинтересно.

Вот так всегда. Другие люди почему-то лучше нас знают, что нам интересно, а что неинтересно.

На спортивной площадке маленькие мальчики готовили, конечно, пирамиду. Так уж полагается. В родительский день обязательно бывает концерт. А на концерте обязательно бывает пирамида.

Саша остановилась, чтобы посмотреть. Хотя много раз видела, всё равно хочется посмотреть.

Два мальчика посильнее встали друг против друга и сцепили свои сильные руки. К ним на руки встал мальчик полегче. Рядом стоят ещё двое, а на их плечах ещё кто-нибудь, не очень тяжёлый. А в середине, на самом верху – самый маленький с флажком. И внизу, в ногах у всех, ложатся голова к голове ещё два мальчика. Когда они всё это соорудят, зрители замирают – всем кажется, что пирамида непрочная, что ребятам тяжело и что сейчас пирамида обязательно распадётся. Но пирамиды никогда не распадаются. А продержавшись достаточное время, по команде вожатой вся пирамида хором выкрикивает что-нибудь праздничное. Сегодня они крикнут: «Да здравствует родительский день!» Вон как у них дружно получилось. И только после этого вожатая скомандовала: «Пирамиду разрушь!» Тогда все попрыгали на землю, а тот, который стоял на самой верхушке с флажком, сказал Саше:

– Ты чего смотришь? Тебе будет неинтересно.

Совсем маленький, а научился. Ишь ты.

Гуся Ильинская попалась навстречу.

– Саша! Ты разве не выступаешь?

– Не, у меня талантов нет, ни одного.

– Как – ни одного? – Тусе стало жалко Сашу. – А мостик?

– Мостик все умеют. А ты что будешь делать?

– Танец «татарочка» танцевать. Только баянист дядя Слава с малышами занят, а я без музыки репетировать не могу. Попой мне, Саша. Знаешь «татарочку»?

Ну кто же не знает «татарочку»? Во всех лагерях на всех концертах обязательно есть девочка, которая танцует этот танец.

Саша стала петь и ритмично хлопать в ладоши. Туся танцевала свой танец. Тут прибежала вожатая Тамара и сказала:

– Туся, скорее на эстраду. Там будешь репетировать под баян. Что ты перед Сашей танцуешь раньше времени? Ей же будет неинтересно! Ну что ты, Саша, хохочешь? Что смешного?

Тамара уволокла Тусю, а Саша осталась на полянке. Светлой полянке. Солнечной и радостной. Она обязательно приведёт сюда маму и папу и скажет: «А это моё самое любимое место. Видите, как тут хорошо? Трава высокая. Сосны красные. А вечером сквозь эти сосны виден закат. Иногда розовый. Иногда жёлтый, иногда лиловый. Вот придёт вечер, сами увидите». Скорее бы они приезжали.

И тут чей-то очень громкий голос завопил на весь лагерь:

– Приехали! Родители! Ура!

И все помчались, обгоняя друг друга, к воротам, а там стояли родители, они вошли в лагерь все сразу, потому что приехали на одной электричке.

И поднялась кутерьма:

– Мама!

– Бабушка!

– Папа!

– Я вот он!

– Миша!

– Катя!

– Здрасте!

– Вырос!

– Похудел!

– Потолстел!

Саша стояла в толпе, и толпа постепенно таяла. Ребята разбирали своих родителей. Родители разбирали своих детей. Саша разглядывала каждое лицо. Она знала – сейчас она увидит маму и папу. Они стоят позади, их загораживают. Или они приедут через некоторое время, на другой электричке. И всё равно сейчас покажутся на дороге. И мама издали крикнет: «Саша!» – и быстро, почти бегом бросится навстречу Саше. Папа помашет рукой, чтобы Саша знала, что он видит её и радуется этому. Она стояла и ждала. А они не появлялись. И медленно, очень медленно до неё доходила мысль, с которой так не хотелось соглашаться: «Не приехали».

Всегда есть кто-то, к кому не смогли приехать. На этот раз это была Саша.

Она постояла, постояла и медленно, не спеша, пошла от ворот. Не бежала, не кричала, а тихо шла, опустив голову. И длинная чёлка закрывала грустные жёлтые глаза…

А потом на открытой эстраде начался большой концерт. И на всех скамейках сидели ребята вместе со своими мамами, или папами, или бабушками. Некоторые сидели в обнимку. Некоторые просто рядом. Валя Туманова жевала что-то вкусное. Она спросила:

– Саша, а к тебе никто не приехал? Бедненькая. На тебе шоколадку, – и протянула кусочек шоколада в серебряной бумажке.

– Детям вредно есть шоколад, – сказала Саша, – от него можно получить аллергию. Разве не знаешь?

Туся Ильинская позвала:

– Саша, иди к нам. Я тебя с бабушкой познакомлю.

Высокая нарядная женщина шла вместе с Курбатовым. Они сели недалеко от эстрады, и она сказала:

– Мне так приятно, что ты на доске Почёта. Знаешь, это каждой матери одно удовольствие.

А Курбатов Константин ответил:

– Ничего особенного. Просто я чемпион лагеря. И школы. Вот будет осенью первенство района – может, и там золото возьму.

– А чего? И возьмёшь. В нашей семье все настойчивые. Слушай, а кто у вас Лагутина Саша?

Саша сидела недалеко, она вздрогнула.

– Зачем она тебе? – спросил Курбатов. – Вон она сидит, в зелёном.

– Кудрявая? Какая прелесть, – сказала его мама.

– Нет, кудрявая – Валя Туманова. А Лагутина вон та, лохматая.

– Девочка, – позвала мама Курбатова. – Саша! У меня для тебя посылочка, твоя мама передала.

Саша перелезла через скамейку, подошла к ним. На Курбатова она старалась не смотреть. Его мама сказала:

– Вот, возьми, – и достала из сумки свёрток в целлофановом пакете. – Там и записка. Мама не смогла приехать, у вас ремонт. Говорят, ремонт и пожар – стихийные бедствия. А мы с твоей мамой в одном отделе работаем, ты на маму похожа.

– Стихийное бедствие ремонт, – ответила Саша, – я понимаю. Спасибо.

Она села на скамейку. В записке было написано: «Дорогая Саша! У нас ремонт, выбраться нельзя. Посылаю вкусненького. Не грусти, будь умницей. Мама». А папа ничего не написал. Наверное, совсем забегался с этим ремонтом. Стихийное бедствие. Ничего стихийного. Стихийное – это когда пожар, наводнение или землетрясение. А тут сами затеяли этот ремонт, кому он только нужен? И так дома хорошо. И обои в полосочку. Саше вдруг очень захотелось домой. Но не такой человек Саша, чтобы давать волю своей печали. Она повернулась к маме Курбатова.

– Передайте, пожалуйста, маме, что я нисколько не скучаю. И пускай не беспокоится. – Саша постаралась улыбнуться ослепительно.

– Передам, передам, ты очень всё-таки на маму похожа.

Малыши из пятого отряда спели свою песенку-лесенку. А дядя Слава сидел сбоку и аккомпанировал им на баяне.

К Саше подсела вожатая Тамара.

– Не приехали? Не грусти. Подумаешь. Правда?

Она положила руку Саше на плечо и так осталась сидеть. Потом сказала тихо:

– Ко мне тоже не приехали. Хотя и обещали.

– Мама? – спросила Саша.

– Нет, мама не обещала. Один человек. Раздумал, наверное.

– Не заплачем, правда, Тамара? Смотри, смотри, Генка Воблин свой фокус показывает. Молодец, правда, Тамара?

Таким людям, как Саша, становится легче, если на них кто-то опирается. Вожатой Тамаре грустно, и Саша забывает о своей печали и начинает отвлекать и утешать Тамару. От этого и Саше легче.

Генка на эстраде тащил изо рта свою бесконечную ленту. Все хлопали Генке, а его бабушка кричала:

– Гена! Не подавись! Осторожнее! Геночка!

А когда Генка закончил фокус и раскланялся, его бабушка стала всем вокруг говорить:

– Это мой внук, Гена. Очень способный. А я его бабушка по отцу. Моя фамилия тоже Воблина.

Нина и Зина из второго отряда танцевали тарантеллу. Они мчались по сцене навстречу друг другу, белые платья развевались. И никто не догадывался, что они только что поссорились. Там, за сценой, они разругались в прах.

– Ты почему не сказала мне раньше, что у тебя платье вышитое? Ну? Почему? Тебе не стыдно, Зина?

– А зачем говорить? Ну – вышитое, и что?

– Да? – Нина щурила глаза и возмущалась. – Вышитое! А мы должны танцевать тарантеллу в одинаковых платьях! И нечестно – вышитое! Не буду с тобой танцевать! Никаких тарантелл!

Вожатая второго отряда Рая сказала твердо:

– Не позволю срывать концерт! Потом выясните отношения. Объявляй, Ася, тарантеллу. И без разговоров.

Нина и Зина танцевали хорошо, они протягивали друг другу руки, кружились, летали по сцене на носочках. И никто из зрителей не слышал, как Нина, летя по сцене навстречу Зине, шипела: «Всё равно нечестно».

Начал накрапывать дождь, родители раскрыли зонтики, прижали к себе своих детей и продолжали смотреть на сцену. Не портить же праздник из-за дождя.

Саша и вожатая Тамара сидели рядышком. У них не было зонтика. К ним никто не приехал.

– Я умею делать мостик, – сказала Саша. – Тамара, хочешь халвы?

Когда родители уехали, в траве осталось много разноцветных бумажек. Наверное, всё-таки не бывает родительский день без фантиков, разбросанных в траве.

Смотри-ка, плывет!

Сашенька пришёл к реке, когда все были в сборе.

Всё было, как вчера. Большой Лёша ловил рыбу с невозмутимым видом. Аллочка плавала у берега и кричала пронзительным голосом, от которого щекотало в ушах:

– Плаваю! Смотрите! Сама!

Близнецы Пашка-Машка дрались из-за надувного крокодила и лупили этим крокодилом друг друга изо всех сил по чему попало. Звонкие удары раздавались, как будто кто-то играл в футбол и сильно бил по мячу.

Мальчик в очках протёр свои очки, как всегда, краем майки, и смотрел, как Лёша ловит рыбу. Он давал советы:

– На червя не пойдёт. На живца надо. Хочешь, Лёша, я малявочник принесу, мы мальков наловим и на них во-о какую щуку возьмём. Нести? Лёш?

– Никогда не был браконьером, – гордо ответил Лёша. – Мальков знаешь кто ловит?

Ну чего обзываешься? Обзывается ещё, – возмутился мальчик и опять протёр очки.

Увидев Сашеньку, все затихли: ожидали развлечения. Что бы ни сделал этот Сашенька, можно повеселиться. Полезет в воду – ага, а плавать ты умеешь? Не умеешь! А мы умеем! Вот тебе! Не полезет в воду? А чего же ты, Сашенька, в воду не идёшь? Ах, холодная? Ах, мокрая? Ах, боишься? Ах, ты трус, Сашенька?

И пошло-поехало. Хорошо, когда ты лучше другого. И посмеяться над ним можно, и повеселиться от души. Тем более – всем вместе, а этот Сашенька – один.

Вот он раздевается, тапочки аккуратненько рядышком поставил, рубашку ровненько сложил. Шорты по складочкам пригладил и на сучок повесил, чтобы в песке не испачкались. И в синих плавках к воде подошёл. Тоненький, не загорелый, руками плечи свои худенькие обхватил, на воду уставился. А чего на неё смотреть, на воду? Вода она и есть вода. Плыви, барахтайся, веселись, визжи. Нет, не знает этот Сашенька, как нормальные люди должны себя вести. Вот и не водится с ним никто. Чудак он, лапша и кисель.

– Эй, Сашенька! Смотри, не упади в воду! – кричит Аллочка. – Ещё тонуть начнёшь, ещё спасай тебя!

Лёша от поплавка отвлёкся, на Сашеньку косится.

Близнецы крокодила в траву бросили, ну его, крокодила. Тут дела поинтереснее.

И мальчик в очках отстал от Лёши со своим малявочником, очки на Сашеньку навёл.

А Сашенька?

Молча, не обращая ни на кого внимания, он вошёл в воду. И не затрясся, от холода. Хотя вода была очень даже прохладная – в быстрой реке Истре вода мало нагревается. Сашенька решил – не буду трястись, чем я хуже вас? И вот он спокойно взялся за куст и болтается в воде.

Аллочка удивилась. Потом опомнилась и кричит:

– Ага! Опять в куст вцепился! Боится! Плавать не умеет!

– Не умеет! – перекрикивают друг друга близнецы. – Плавать, и то не умеет!

Лёша басом подпевает:

– Только рыбу зря распугивает. Не умеешь плавать – ну и уходи отсюда.

Очкастый тоже не отстаёт:

– Слабо́ куст отпустить! Ага! Слабо́!

Сашенька поворачивает к нему голову, он ближе всех сидит, и спрашивает очень вежливо, интеллигентно:

– Слабо́? Ты уверен? А как тебя зовут?

– Фима, – растерянно отвечает очкастый. – А ты плавать не умеешь. Ага! Что?

– Не умеет! Не умеет! – надрывается Аллочка.

– Пловец-огурец! – кричит Пашка.

– Это я придумала про огурец! – орёт Машка.

– Нет, я! – не уступает Пашка.

Бац! Бац! Лупят друг дружку крокодилом.

А Сашенька? Он спокойно отпустил куст и поплыл. И вода держала его. И он плыл, пусть не совсем красиво и не очень ловко, но – плыл! Сам! Барахтался, брызги летели, вода пенилась, ноги работали, как мотор. Лицо у Сашеньки было перепуганное, как у всякого, кто только недавно научился плавать. Но он плыл! И не держался за дно руками. И не хватался за ветку ивы. И не клал подбородок на резиновый круг.

– Смотри-ка! – сказал Лёша. – Плывёт! А чего ж ты вчера-то?

И замолчала Аллочка, так и села на песок. И близнецы перестали ликовать. И Фима потерял интерес к Сашеньке и опять стал приставать к Лёше со своим малявочником. Вот если он, Фима, принесёт малявочник и они наловят в него мальков, то потом на этих мальков можно поймать во-о-от такую щуку.

Но даже маленькие близнецы Пашка-Машка знали, что во-о-от такие щуки в реке Истре не водятся.

Когда Сашенька наплавался и вылез на берег, Лёша сказал:

– Рыбу ловишь? Нет? Могу научить, как-нибудь возьму с собой на рыбалку.

– А у меня есть качели! – похвалилась Аллочка. – До самого неба! И я не боюсь и могу сама раскачиваться.

Это означало, что если Сашенька попросит по-хорошему, то Аллочка пустит покачаться на качелях.

Близнецы полезли в воду вместе со своим зелёным пузатым крокодилом, но появилась их мама и увела обоих домой. Оказалось, что их на речку никто не отпускал, а Пашка-Машка убежали без спроса.

– Ещё и крокодила прихватили, – сказала их мама, – хозяйственные какие. Она шлёпнула разок Машку и разок Пашку, близнецы загудели громко и сердито. Сашеньке было их немного жалко.

– А какие у тебя с собой есть книги? – спросил Фима. – Я уже все свои прочитал, даже по два раза.

И это означало, что книгами можно будет меняться.

Вот так всё поворачивалось. Человек научился плавать, а это кое-что значит. Особенно на реке.

…Сашенька сидел на крылечке, на тёплых досках. Он слышал, как бабушка гремит тарелками, скоро они будут ужинать. Далёкий женский голос сзывал кур: «Цыпа, цыпа, цыпа!» В другой стороне слышалась песня: «Я так хочу, чтобы лето не кончалось».

На душе было хорошо и спокойно.

Разве так уж важно, что в этих местах речка Истра не широкая? И не такая уж глубокая? Всё равно – очень непросто отпустить куст, за который держишься. И довериться собственным силам.