Текст книги "Дарю тебе велосипед"

Автор книги: Людмила Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Саше не нужен велосипед

Мама ушла в магазин, а Саша стала слушать музыку.

Саша ставила все пластинки подряд, и каждая казалась ей замечательной. Она не слушала своих пластинок целое лето. Зазвонил телефон.

– Я слушаю, – сказала Саша в трубку. Но ей никто не отозвался. В трубке только еле слышно вздохнули. – Чего сопите? Нечего сопеть, – рассердилась Саша. – Говорите как следует. – Но тот человек говорить с Сашей не хотел.

Саша положила трубку, но позвонили опять. И опять молчали.

– Черенков, не валяй дурака, – сказала Саша. – До пятого класса дожил, а ума не нажил.

И вдруг приятный женский голос сказал:

– Я не Черенков. Попроси, пожалуйста, к телефону папу.

– Папу? – растерялась Саша. – Его нет дома.

– Извини, – сказала женщина, – я позвоню позже.

– А вы зачем молчали? – спросила Саша.

– Так получилось, – ответила женщина и повесила трубку. Запищали короткие гудки.

От этого звонка Саше стало неуютно в собственном доме. И не захотелось больше слушать музыку. И вообще неизвестно было, что теперь делать.

И тут пришёл папа. Он закричал весёлым голосом:

– Саша! Иди сюда! Смотри, что я принёс!

Она медленно вышла в переднюю. Новый взрослый складной велосипед. Оранжевый. Тот самый. Капельки дождя на раме, на крыльях. Чистенькие шины в ёлочку.

– Дарю тебе велосипед! – Папа сиял.

А Саша?

Она подвинула роскошный оранжевый велосипед к папе.

– Я не хочу, – сказала она тихо и грустно. – Мне не нужно.

– Как? – Папа удивлённо и обиженно смотрел на Сашу. – Почему? Что с тобой? Ты же хотела! – Он толкал велосипед к Саше.

Но она заложила руки за спину и упрямо наклонила голову. И твёрдо сказала:

– Не возьму. Сам катайся на нём, если хочешь. Мне не надо.

– Но почему, почему?

– Ты знаешь, почему. Притворяться стыдно. – И ушла.

– Мала ты ещё рассуждать о таких вещах! – закричал папа. – Новости какие!

И вдруг замолчал. «Притворяться стыдно». Это были его слова. Он не раз говорил их Саше, ему так хотелось, чтобы она росла правдивой и честной. И говорила всё прямо в лицо. Вот она и говорит всё прямо в лицо. За что на неё обижаться?

Он вышел вместе со своим подарком. Он брёл через двор. Наступал в лужи и даже не замечал этого. А велосипед казался ему очень тяжёлым. Надо сдать его обратно в магазин. Обязаны принять.

Сашенька видел в своё окно, как Сашин папа унёс велосипед в сторону метро.

Сашенька хотел закрыть окно, наверное, Саша не выйдет сегодня. И тут она появилась во дворе.

Плащ незнакомый, и причёска другая, но всё равно красиво. Саша остановилась около большой лужи. Неужели пройдёт мимо? Сашенька далеко высунулся из окна. Нет, не прошла. Влезла в своих зелёных сапожках в самую середину и стала носиться туда-сюда. Сашенька быстро схватил с вешалки куртку и побежал во двор.

И вот он стоит и смотрит на Сашу. А она носится по глубокой луже, волны поднимает. А по щекам текут капли дождя, похожие на слёзы.

– Саша, здравствуй, – говорит Сашенька и сияет.

– Здравствуй, – отвечает она.

Они знакомы так давно, пятый год, а она в первый раз поздоровалась с ним нормально. Не сказала: «Уходи», не пообещала убить вот этими самыми руками. Саша, Саша. Даже удивительно – не кричит, не мчится. Влезла в воду и бродит, голову нагнула и Сашеньку опять не замечает. И тут он понимает, что Саша Лагутина плачет. Это слёзы, а вовсе не дождь. Она тихо всхлипывает. Саша Лагутина!

– Саша, ты почему плачешь?

Он готов весь мир перевернуть, только бы она не плакала. Но что он может сделать? Чем ей помочь?

– Саша, ты не плачь, – говорит Сашенька.

– Ещё чего! Ну какое твоё дело? Пристал. Я никогда не плачу! Понятно?

И Саша убегает от него. А он остаётся под дождём один.

Клюква знает новость

Первого сентября в школьном дворе, конечно, суматоха.

Белые передники и яркие гладиолусы. Шум и растерянные первоклассники. И все рады друг другу, потому что не виделись целое лето. А это очень долго, особенно для тех, кто привык видеться каждый день…

Директор школы Алла Васильевна стоит перед всеми и собирается сказать речь. Она, конечно, скажет о том, что некогда раскачиваться и надо с первых дней браться за учёбу засучив рукава. И все с ней согласны. Только очень это трудно, браться за учёбу засучив рукава, совсем уж сразу. С первого сентября. Почти никто не может. Настроение какое-то нерабочее первого сентября.

В этот день чаще всех других слов учителя повторяют одно слово. Это слово «тише!».

А пятый класс «А»?

Конечно, все шумят. Как же без шума? Тем более, что Лидии Петровны почему-то нет. Ох, кутерьма!

– Эй, Лагутина! Зачем меня портфелем по спине? Я же тебя просто так толкнул.

– А я тебя просто так портфелем, Воронин.

– В знак приветствия! – хохочет Клюква. – Вместо «здрасте».

– Ну, Клюква! Ну даёт!

– А что? Французский парик. И чего орать? Как маленькие.

– Ха! Кто сейчас носит парики, Клюква? – Катя пожимает плечом. – Вчерашний день. А мне макси-форму сошьют. Ага!

– Не ставь из себя – макси.

– У Лагутиной причёска – высший класс!

– Черенков! Ты чего такой чёрный?

– Загар.

– А может, умыться забыл?

– Не забыл.

Никак его из терпения не выведешь, этого Сашеньку Черенкова. Женька Воронин отвернулся и смотрит, глазами по классу водит – к кому бы прицепиться. Скучно так сидеть. Клюква какая красивая стала – с ума сойти.

А тут Клюква:

– Я новость знаю во! – И большой палец выставила.

Но никто не услышал её голоса тоненького и не увидел её большого пальца. В этом вопящем, скачущем, заводном теперь уже пятом классе «А» надо не так говорить. Орать надо, чтобы услышали.

Ну что ж, Смородина и поорать может. Сложила руки рупором и как крикнет:

– Новость знаю! Сейчас все упадёте!

Услыхали. И ещё громче зашумели. Наперебой вопят:

– Ну, у Клюквы всегда новости!

– Говори, Клюква!

– Ничего она не знает – ставит из себя!

– Не тяни, Клюква!

– Молчит. Нарочно нервы треплет!

– Дать по шее, сразу скажет! Спорим?

– За шею ответишь, Воронин!

– Не толкай! А то я тебя так толкну!

Тут ещё сцепились два голубчика. Первого сентября, при всём параде, в новых костюмах, в белых рубашках, по полу покатились, пыхтят, взмокли. А чего не поделили, сами не знают. В любом классе есть такие петухи, ни с того, ни с сего налетят – и драться.

Наконец навоевались досыта. Давай, Смородина, сообщай свою новость.

А Смородина?

Влезла на скамейку, чтобы быть выше всех и сказала:

– Орёте и не знаете. У нас будет новый классный руководитель! Поняли?

Вот это новость. А почему – новый? Нам и так было неплохо. А теперь-то как будет? Ещё неизвестно. В том-то и всё дело. Вдруг злой? Ещё придираться начнёт. Или начнёт гайки завинчивать. Кому приятно, когда учитель гайки завинчивает? Дисциплина там всякая, успеваемость.

Наконец Женька Воронин опомнился:

– А Лидия Петровна? Она у кого? Клюква!

– Лидия Петровна ушла на пенсию, – сказала Клюква и села на своё место. – На заслуженный отдых.

– Жалко. Зачем люди на пенсию уходят? – сказала Катя. – Тоска, наверное.

– А я бы с удовольствием, – сообщил Воронин. – Вот бы жил! Спал бы до десяти, нет – до одиннадцати.

– А потом бы что делал, Женька?

– Ну, потом… Уроки сделал и на футбол!

Хохотали все. Бесился пятый класс от всей души.

– Жень! А у пенсионеров внуки должны быть! А ты их в наш класс отдашь?

– Ни за что! Их Лагутина драться научит и свистеть, как голубятник. Нельзя.

Саша Лагутина только чуть улыбнулась. Не такая весёлая, это все заметили.

А с последней парты на неё внимательно смотрит Сашенька Черенков. Её смущает этот пристальный взгляд, и она отворачивается. Ну чего смотреть-то?

Клюква нарочно на парту упала:

– Ой, не могу, держите меня! Женька! Ты комик! Олег Попов!

…А новый учитель уже несколько минут в классе. Они за весельем его не заметили. Он стоял спокойно и ждал. И даже не говорил: «Тише!» Возможно, он уже начал с ними знакомиться.

Наконец Клюква обратила на него внимание и пискнула:

– Ой! Девочки!

Хотя к мальчикам это «ой» имело такое же отношение. Сразу все смолкли, кинулись к своим местам. Сидят, глазеют на нового учителя. Смирные, хорошие дети.

Новый учитель совсем молодой, наверное, только что институт закончил. Невысокий, широкоплечий. Светлые глаза немного сощурены, и кажется, что учителю весело.

Он положил «дипломат» на стол и сказал:

– Меня зовут Игорь Михайлович. Скажу сразу – я люблю порядок. Очень. Что такое порядок? Кто скажет?

Все молчали, и учитель ждал спокойно, давал им додуматься. Потом он кивнул на Сашу Лагутину:

– Скажи ты.

– Порядок. Ну, когда всё на своих местах. И не валяется как попало.

– Совершенно верно! – Учитель так обрадовался, как будто вопрос был очень трудным. А он был совсем лёгким, вопрос-то. – Когда всё на своих местах! Других требований у меня почти не будет. Только это – чтобы всё было на своих местах.

– Ну, это просто, – зашевелились все и зашептались.

А Воронин слух сказал:

– Это совсем просто. Парты с места не сдвигать, учебники не раскидывать, бумажки не бросать. Жить можно.

Клюква подтолкнула локтем Сашу Лагутину, Саша – Катю, а Катя хотела Козловскую пальцем в спину ткнуть. Но Игорь Михайлович сказал:

– Поясню примером. Играть и кричать можно. Но – где? В лесу, например. Или во дворе. А в классе надо – что? Совершенно верно – учиться. Вот что я называю порядком. Все на своём месте. И желательно – в своё время. Вы меня поняли?

Они его поняли.

Взгляд у него твёрдый, и голос напористый, хотя и не громкий. Саша думает: «Интересно, а нервы у него крепкие? Лидия Петровна говорила не раз, что с нами надо иметь железные нервы. У Лидии Петровны они и были железными. А у нового учителя? Может, слабые?»

– И просьба: никаких проверок мне устраивать не надо, – вдруг сказал Игорь Михайлович, обращаясь прямо к Саше. – Нервная система у меня крепкая, можно сказать – стальная.

– А у Лидии Петровны была железная, – сказал Женька.

Новый учитель кивнул:

– Допускаю. Сталь крепче железа, учтите.

Они зашептались. Клюква длинно вздохнула.

Учитель стал листать новый журнал.

– К доске пойдёт…

Тут в классе стало так тихо, как будто в нём вообще никого не было. В такие минуты всегда наступает полная тишина. Она называется напряжённой. Наверное, потому, что каждый в этой тишине напряжённо ждёт: меня? не меня? а вдруг всё-таки меня?

– Смородина, прошу. Запиши, пожалуйста, условие задачи. А вы все откройте тетради и пишите тоже.

Учитель ходил между рядами, диктовал задачу. Клюква писала на доске. Стучал мел, шелестели тетрадки. Так первого сентября на самом первом уроке непоседливый пятый «А» начал работать.

– Два пешехода вышли из пунктов «А» и «Б» и пошли навстречу друг другу.

Сашенька Черенков думает: «Они пошли навстречу друг другу. Может быть, им очень нужно встретиться, этим пешеходам. И сказать друг другу что-то очень важное».

Саша Лагутина решает задачу, а сама думает: «Навстречу друг другу – это хорошо. А вот когда люди уходят друг от друга в разных направлениях и перестают понимать один другого – это очень, очень плохо».

Сашенька представляет, конечно, себя и Сашу Лагутину на длинной дороге, покрытой яркой травой.

Саша представляет своих родителей. Они тоже никак не могут решить трудную задачу.

Клюква решила быстро. Шустрая девочка Смородина.

– Садись, – сказал ей учитель, – всё верно. Теперь запишем задание на дом.

Игорь Михайлович стоял спиной к классу и записывал номера примеров.

Клюква вдруг спросила:

– Игорь Михайлович, а у вас есть жена?

Класс затаился. Проверку нервной системы всё-таки, кажется, устроили.

А учитель?

Он провёл на доске черту, ровную, толстую и уверенную. «Мел не дрогнул в его руке», – подумал Сашенька Черенков. Сашенька иногда пользуется немного торжественными оборотами. Игорь Михайлович обернулся и сказал спокойно:

– Есть.

Потом он оглядел всех, остановил взгляд на Смородиной и добавил:

– И двое детей, мальчик и девочка.

Тут зазвенел звонок, и пятый класс «А» стал кричать наперебой:

– А в футбол вы умеете?

– Мы пойдём в поход?

– А вы любой пример можете решить? Любой-любой?

Учитель ответил:

– Не все сразу. Ишь вы какие прыткие.

И тут Смородина вдруг спросила:

– Игорь Михайлович! А мы вам понравились?

И все ждали, что он ответит. Хорошо бы учитель сказал: «Очень понравились. Я просто в восторге».

Игорь Михайлович был уже у двери, но, услышав вопрос Клюквы, обернулся, очень серьёзно поглядел на всех, задумался.

– Честно? Пока не знаю. Куда спешить? Всему своё – что? Совершенно правильно – время.

Настоящим мужчинам жить трудно

Саша учит географию. Ну почему опять так много задали? Целых три параграфа.

Поверх карты с синими морями и жёлтыми пустынями лежит листочек в линейку, вырванный из тетрадки. «Если грустной тебя увидел, сразу делаюсь сам не свой. Ты скажи, кто тебя обидел, я готов за тебя на бой». Все буквы ровненькие, узкие, почти без наклона. Где-то Саша видела такой почерк. И даже совсем недавно. Но вспомнить не может. Есть один человек, который пишет похоже, но не может этот человек сочинять такие прекрасные стихи. «Я готов за тебя на бой» – да это кто-то смелый и отважный. А тот человек – Черенков Сашенька. Смешно даже представить. Манная каша. Кто же это пишет стихи?

В соседней комнате папа ходит из угла в угол. Раньше у него такой привычки не было. Ходит, ходит. После истории с велосипедом Саша и папа почти не разговаривают. Папа поздно приходит. Саша рано уходит. Пробежит мимо, хлопнет дверью – до свиданья. Саше жалко папу. Он нервничает, и глаза у него какие-то затравленные. Вон как он ходит, и ходит, и ходит. И пьёт воду прямо из графина. Всё равно Саша не помирится с ним. Может быть, всю жизнь. «Если грустной тебя увидел, сразу делаюсь сам не свой». И маму как жалко! А кого из них больше? В том-то и беда, что обоих одинаково. Нет, маму больше. Мама мужественно держится. А папа сам во всём виноват. И он обманывает. Разве обман прощают? Никогда!

Вдруг папа просовывает голову в дверь:

– Саша, тебе много задали?

Как хорошо, он спросил, как раньше. И потеплело сердце. И стало отчего-то горячо в глазах. Опять какая-то соринка. Везде летают эти соринки в последнее время…

– Много тебе задали, Саша?

– Ой, папа, так много задают, просто жуть. У нас такая географичка злая – всегда много задаёт. А наш классный новый умеет на гитаре играть, у нас будет голубой огонёк, и он нам сыграет. А у меня по математике четыре, ну, не четыре, а три с плюсом, но это же почти одно и то же. Да, пап?

Ей так хочется всё сразу рассказать. И он слушает и не перебивает. Но в это время звонит телефон.

Папа говорит:

– Я слушаю. – Нет, не могу. – И завтра не могу. – И в понедельник. – И в следующий тоже. – Да, вот так.

Саша прекрасно знает, что слушать чужие разговоры нехорошо. Но она не виновата, что дверь в соседнюю комнату приоткрыта. Она слушает. Это говорит её папа. У него твёрдый голос, он всё решил. Конечно, Саша не всё понимает. А всё понимать и не обязательно. Папа ходит из угла в угол. На сердце стало легко. Она отодвигает учебник и карту, выходит в ту комнату и говорит:

– Папа, а наш новый учитель говорит, что настоящему мужчине жить трудно. А ненастоящему легко. Он так сказал, только мне не совсем понятно, пап.

– Вырастешь и поймёшь. А запомнить и сейчас неплохо. – Он отвечает, а сам смотрит в телевизор. Хотя ничего интересного там нет, какие-то советы огородникам. – Саша, ты чего свою географию не учишь?

– Да выучу, пап. Мало совсем задали-то. Куда она денется, география.

– Мало задали? Или всё-таки много? Так и будешь меня за нос водить?

– Ага, папа!

– Не «ага», а «да». – Он улыбается.

Какие у него морщинки возле глаз.

– Папа, хочешь, перекувырнусь? Без разбега. С места! Оп!

Саша быстро перекувыркивается. Без разбега. Катя так не умеет.

– Катя так не умеет, пап.

– Да, здорово у тебя получается. Саша, а мама скоро придёт?

– У мамы заседание месткома. Её опять в местком выбрали. Она хотела отказаться, а потом согласилась. Общественное выше личного, правда же?

– Это мама так сказала?

– Это наша вожатая Галя так говорит. Она будет режиссёром или артисткой, очень умная.

Папа говорит:

– Выбирай, география или картошка, которую надо почистить к маминому приходу.

– Конечно, география, пап. Знаешь, как много задали. Совсем никакого сочувствия.

Саша садится за стол и утыкается в учебник. А папа отправляется в кухню чистить картошку.

Тихо, стараясь не стукнуть стулом, Саша встаёт и ещё два раза перекувыркивается через голову. Без всякого разбега, с места.

Смотри, какой велосипед!

Сашенька Черенков гуляет по двору, просто дышит свежим воздухом. Нужно же человеку дышать. А погода такая хорошая. Солнышко освещает старые тополя, и они греются напоследок, перед холодами. На чьём-то балконе голубая простыня хлопает на ветру, как парус. И Сашенька стоит под парусом, и уплывает далеко, за тридевять земель, за горизонт. Тихая музыка звучит в душе, это музыка нежной мечты. Вдруг – бах-бабах! – с треском распахивается дверь, и появляется Саша Лагутина. Это как чудо – только что не было Саши во дворе, и вот она, пожалуйста, Саша. Она выкатывает – ну да – велосипед. Самый настоящий, новый, оранжевый, складной! Саша кричит:

– Сашенька! Видал? Это мой велосипед! Складной! Ура!

Она мчится вокруг двора, спицы сверкают и сливаются в сплошной круг. Саша нажимает звонок, и звон раздаётся резкий и громкий. Татьяна Николаевна подходит к своему окну и сердито задёргивает штору.

Саша вылетела из-за гаражей и опять промчалась мимо Сашеньки.

– Чего стоишь? Ну чего стоишь-то?

– А что делать? – крикнул он ей вслед.

– Откуда я знаю! – донеслось из-за трансформаторной будки. – Нечего стоять!

А он вовсе не просто так стоит. Это ей, летящей всегда на бешеной скорости, кажется, что он стоит и стоит. А он-то как раз, может быть, стихи сочиняет. Вот они, стихи, прилетают и садятся на плечо, как прирученная птица. Только руку протяни, и возьмёшь. «На своём велосипеде ты летаешь по двору. Я стою у этой клумбы, ничего не говорю. Только я тебе не нужен, ты не смотришь на меня. Вдаль уносишься по лужам, и тебе не нужен я».

И тут во двор входит невысокий человек в плаще с поднятым воротником. Он останавливается и оглядывается. Кого он ищет? Малыши копаются в песке. Старухи сидят на лавке. За домом орут взрослые ребята, они играют в футбол. Да это же Игорь Михайлович. Вот он заметил Сашеньку и направился к нему.

Из-за гаражей вылетела Саша.

– Здрасте, Игорь Михайлович!

Она спрыгнула с велосипеда, запыхалась, и щёки горят. Вот она стоит на одном месте рядом с Сашенькой Черенковым и учителем, а всё равно как будто летит вперёд, как в Сашенькиных стихах. Всё кружится в Сашиной голове – облака, осенние жёлтые листья и мысли кружатся и разбегаются. Интересно, зачем учитель пришёл в их двор? Может, к родителям идёт на неё жаловаться? А что такого она сделала? Ведь Воронин сам первый начал, и стукнула она не на уроке, а на перемене. Нет, не жаловаться. Да и дома никого нет, до вечера ещё далеко.

– Послушайте, Саша и Сашенька. Я именно вас ищу. Вы знаете, что с Лидией Петровной?

– Знаем! – первой отвечает Саша. – Она на пенсию от нас ушла.

– Конечно, знаем, – говорит Сашенька, – на заслуженный отдых проводила школа Лидию Петровну.

– Заслуженный отдых. Эх вы, люди. Не стыдно вам?

– А что мы такого делаем-то? – Саша на всякий случай защищается.

– Ваша учительница Лидия Петровна больна. А вы об этом даже не знаете. Это порядок? Скажите сами.

– Непорядок, – отвечает Сашенька. – Мы не знали.

– Мы же не знали, – говорит Саша.

– Лидия Петровна живёт одна. Я только что от неё. Вот рецепт. Значит, так. Черенков, быстро на велосипед и в аптеку. Мигом! А ты, Лагутина, давай сразу к Лидии Петровне, обед приготовь, продукты я оставил в холодильнике. И вообще побудь с ней, с Лидией Петровной.

Сашенька протягивает руку к велосипеду. Но Саша отталкивает его руку.

– Игорь Михайлович, всё понятно. Только можно наоборот? Я на велосипеде мигом в аптеку. А он пусть суп варит.

– Почему? – учитель смотрит нетерпеливо. – В чём дело?

– А он, Черенков, на велосипеде не умеет и не умел никогда. Я его вот с таких лет знаю. – Саша показала ладошкой совсем чуть-чуть от земли.

– Умею, – тихо сказал Сашенька, – но как Саша скажет.

– Ты что? – учитель положил Сашеньке руку на плечо. – Всё должно быть на своих местах. И каждый должен делать то, что ему полагается. Быстрее, дорогие мои.

Сашенька кивнул, отвёл Сашину руку, прыгнул в седло и поехал быстро, уверенно, ничуть не хуже Саши Лагутиной. А она, приоткрыв рот, смотрела вслед. Ну и Сашенька.

– Вот даёт Черенков! А не умел, честное слово. Даже на трёхколёсном.

– Всё равно – зачем унижаешь мальчишку! И себя заодно. Не умеешь, что ли, щи сварить? Ну, у Лидии Петровны больное сердце. Важно настроение поднять, мягко поговорить, одиночество рассеять. Да что я тебе объясняю – ты это лучше меня знаешь, ты – девочка.

Саша растерянно топталась на месте. Может быть, впервые она задумалась о том, что унижая другого, мы тем самым унижаем себя. Что женщина имеет своё предназначение в этом мире. И может быть, мальчик – манная каша получается там, где с ним рядом девочка – наждачная бумага? Жёсткая и корявая. Неженственная и чересчур бойкая?

А ты, читатель, когда-нибудь задумывался над этим? Подумай. Это очень-очень важно: мальчику расти настоящим мужчиной; девочке расти настоящей женщиной. А может быть, пассивность мальчишек твоего класса – результат очень уж большой активности девчонок? Жаловаться друг на друга – пустое дело. А вот на себя посмотреть – может, польза получится…

– Ты ещё здесь? – спрашивает у Саши Игорь Михайлович. – Не знаешь, где живёт Лидия Петровна?

– Знаю, Игорь Михайлович, она вон в том доме живёт. Мы в прошлом году ходили поздравлять её с Восьмым марта, и Черенков ходил, и Катя. Одиннадцатый этаж, семьдесят первая квартира.

– Вот и беги. Утешь человека, покорми, обогрей. А то я там топтался, да толку от меня мало. И спешу я очень – надо детей от бабушки забрать. До свидания, Саша.