Текст книги "Рок пророка. Второе пришествие"

Автор книги: Людмила Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Это Пушкин. Но без бакенбардов, – улыбнулась Лиза, – да вы прочтите, там всё написано. С обратной стороны.

Владимир Вольфович перелистнул вкладыш, вгляделся в текст и приказал:

– Ты прочти. У тебя глазки молодые.

Лиза прочла:

– «Сего года осьмого числа обрил бакенбарды, дабы чела не затмевали, и художник запечатлел бы его в истинном виде. Также кудрей изрядно поубавил. Необходимость этого возникла вследствие непредвиденного случая. Проездом был в Иверской губернии и останавливался на ночь в постоялом дворе, где встретил человека, явно имеющего сходство со мной, только без бакенбард и пышной шевелюры. Оказались мы дальней роднёй по отцовской линии. Они именовались прежде также «Пушкины», потом, однако, прадеда моего неожиданного знакомца кто-то прозвал Путятой за талант находить точные пути в здешних густых лесах. Так потомки его стали уже не Пушкины, а Путятины. Я пишу эти строки затем, чтобы читающий их не мог усомниться в том, что изображён здесь поэт Пушкин, а дарю я портрет свой Путятину Ивану в знак приязни и с родственным чувством».

– Д-да, – крякнул Жареноскин и через плечо Елизаветы заглянул в тетрадь, – текст интересный. Очень интересный. А вот почерк ещё интересней. Зачем Владимир Владимирович Путин написал про Путятина? Намёк на то, что он через Путятина родственник Пушкину?

– Да говорят же вам – не Путин это написал, а Пушкин! – не выдержала Наталья Николаевна.

– Почерк-то Путина! – возразил Жареноскин, – я что, по-вашему, не знаю почерк Верховного главнокомандующего?

– Вы же не генерал, чтоб это знать.

– Кто не генерал? Я не генерал?! Я не генерал. Я маршал. По уровню своего патриотизма и преданности родной Отчизне я – Генералиссимус!

Он помолчал и вдруг спросил:

– Среди вас художники есть?

– Хотите ещё один портрет Путина-Пушкина создать? – усмехнулась актриса.

– Хочу! – обернулся к ней Владимир Вольфович, – два портрета. Отдельно Путина и отдельно Пушкина. Но теперь оба пусть будут в бакенбардах.

– А ведь я видел именно такие изображения в Интернете! – воскликнул Громов, – я вот только что вспомнил! Минуточку, сейчас найду!

Через минуту на экране появились портреты двойников. Только здесь они оба были в бакенбардах.

– Ух, ты! – присвистнул Владимир Вольфович, – вот это да!

Качая головой, он вглядывался в изображение.

– Даже подпись похожа! Ну надо же! Так это что же получается? Путята… Путятин… Путин… Так это же сенсация, ребята! Это же… Я завтра же выступлю по телевидению! По всем каналам! Куплю за собственные деньги рекламное время и выступлю!

Он вынул платок из кармана брюк и провёл им по лбу.

– Да-а… Ну и денёк сегодня! А вчера? Вчера утром эта коза с косой трепала нервы мне, да ещё перестрелки, боевые действия на улицах старинного русского города… Мрак и ужас! Сегодня тоже под утро – взрывы, пожары, лазерное шоу на всё небо! Жуть!

Кругом телеэкраны как из-под земли выросли… Компьютер показывает сплошную фантастику, а теперь ещё Пушкин! И Путин. С ума сойти! Да-а… Ну, вы меня, ребята удивили! Не ожидал. Честное слово! Меня даже вот эта фантастика из ноутбука не так достала, как ваше открытие. Здорово! Просто здорово! Сенсация! Что тут ещё есть интересного?

Он взял из рук Лизы тетрадь и полистал её.

– Осторожнее! – воскликнула Елизавета.

– Не дурак. Понимаю, что держу в руках бесценный раритет, – отмахнулся Владимир Вольфович.

Он развернул новый вкладыш.

– А это что такое? Снова Путин? Или же Пушкин? Брови сбрили зачем-то. И шевелюра не такая. Нет, это женщина. Красивая. На них похожа. Родственница?

– Мона Лиза дель Джокондо, – тихо произнесла Наталья Николаевна, с весёлым любопытством наблюдая за лидером ЛДПР.

– Кто?! – вскричал он.

А через несколько секунд проговорил:

– Точно. Она. Они все родственники. Итальянцы. Все итальянцы! То-то Путин так с Берлускони обнимался! Родня. Родная кровь.

– Да нет же, вы не поняли, Владимир Вольфович, – начала Лиза сквозь смех, – вы там прочтите.

– Ничего я не буду читать! У меня уже крыша поехала от всех этих сенсаций.

– Дело в том, – говорила Лиза, – что Пушкин разгадал секрет Леонардо да Винчи. Весь мир гадает уже много веков – кто эта женщина, какая тайна заключается в её улыбке. А Пушкин, оказывается, давно разгадал этот секрет. Но поскольку этот его архив скрывали, прятали, то никто и не знал, что загадка разгадана.

– А почему его скрывали?

– Это длинная история, – произнесла Наталья Николаевна, – Пушкин ведь был учёный, жрец.

– Как это – и учёный, и жрец? Так не бывает. Или – или. Или учёный, или жрец, – с важностью заявил Владимир Вольфович.

– До сей поры так в самом деле не было. Но теперь будет. Грядёт синтез науки и религии.

– Кроме того, – не слушая её, продолжал Жареноскин, – Пушкин – и не учёный, и не жрец. Он – Поэт. С большой буквы. Гордость нации. Наше всё.

– Это клише, – оборвала его Гончарова, – а правды никто о нём не знает. Как сказал Гоголь, Пушкин – это такое явление, которое мы сможем разгадать лет через двести. Вот двести лет прошло. И всё тайное становится явным. Пушкин был величайшим учёным. Но – как теперь говорят – шифровался. Иначе бы его убили.

– А его и убили, – вздохнула Лиза.

– Ох, ну, да, – поправилась Наталья Николаевна, – просто его убили бы гораздо раньше, не дав закончить эту работу. Вот посмотрите.

Гончарова осторожно высвободила тетрадь из рук лидера ЛДПР и перевернула несколько страниц.

– Видите эти графики?

– Он и чертить умел? – удивился Жареноскин.

– Он много чего умел, – усмехнулась Гончарова, – Он разгадал истинный ход времени, его цикличность. Пушкин знал Закон Времени. Для него была очевидна взаимовложенность: прошлое, будущее и настоящее для него были равно открыты. И всё, что предвидел, он в форме образов выводил в своих произведениях. Можно сказать, расширил сферу Эзопова языка. Во всех поэмах существует второй смысловой ряд. К примеру, «Медный всадник». При Пушкине Петербург Петроградом не был. А у него – Петроград. Он рассчитал годы активности народных масс, предсказал революцию. Наводнение у него в «медном всаднике» – это как революция 1917 года. «Народ зрит Божий суд». Александр Сергеевич вычислил иерархию планетарных циклов и её влияние на био, техно и психосферы. Тело человека – это биомашина. Оно отзывается на колебания, на ритмы Вселенной. Космическая усталость сменяется космической активностью. Тот правитель, который знает это, никогда не будет планировать великие дела во времена космической усталости. Пушкин все эти циклы рассчитал для России и вывел математическими формулами…

– Ещё одна сенсация! – вскричал Жареноскин, – у меня голова уже пухнет! Хорошо, что я теперь коротко стригусь, а то бы мои кудри встали дыбом. А, кстати, у меня ведь тоже кудри. Может, и я – родственник Пушкина? Надо подумать над этим. Ну, ладно, пусть Пушкин ещё и учёный. А Мона Лиза тут при чём? Что он там разгадал?

– Леонардо был тоже учёный, – сказала Лиза, – он был и архитектором, и инженером.

– Ну, да, я знаю. Изобретал летательные аппараты.

– Да он много чего изобрёл, – снова вступила в разговор Наталья Николаевна.

– И что?

– А то, что он решил изобразить на полотне тип человека будущего. В этом и кроется загадка Моны Лизы. Он потому и сделал такой её улыбку. Она как будто говорит нам: «Ну, что, поняли, наконец?»

– Что поняли-то? – недоумевал Жареноскин.

– То, что она на самом деле – наша современница. А для эпохи Возрождения она являлась человеком из будущего. Пришелицей. Леонардо да Винчи выискивал типы людей и с математической точностью высчитывал черты лица, которые пройдут через века и трансформируются определённым образом. А этот тип – тип Моны Лизы дель Джокондо – оставил отпечаток на лицах людей-мыслителей, людей, чей ум решает глобальные проблемы планетарного масштаба. И, притом, этот тип появился недавно! На лицах людей этого типа отразилась та информация, которая стала доступна человечеству относительно недавно. Я имею в виду информацию в самом широком смысле слова. То, что Путин, к примеру, получил от занятий дзюдо – это ведь тоже информация. Восточная философия. И этот принцип – поддаться, чтобы победить. А телесные ощущения – разве это не информация? Когда человек получает власть над своим телом, учится грамотно им управлять. И побеждать! Но ещё более значимо управление собственным сознанием.

– Постойте, – возразил Сергей, – вы только что сказали, что этот тип лица появился недавно.

– Ну да, – кивнула Гончарова, – и вы с Иваном также его носители. Вы изучаете физику, Иван историю. И, быть может, заложенный Свыше нравственный закон внутри вас вступил во взаимодействие с определённого рода знаниями, которые стали доступны человечеству на этом этапе развития.

– А Пушкин? В его времена подобных знаний не было.

– Пророки – это люди будущего. Они его провидели. Считывали информацию. И знали больше, чем знают самые великие умы нашего времени. Честное слово, – усмехнулась Гончарова, переводя взгляд с Ивана на Сергея и обратно, – если бы не было этой схожести между вами, её бы надо было выдумать. Для наглядности, – добавила она, – потому что наступает «час икс».

– Это опять про конец света что ли? – вскинулся Жареноскин.

– Ни в коем случае и никогда. Час икс – торжество правды на земле. Когда всплывает на поверхность то, что скрыто. Когда тайное становится явным. Когда становится понятно, кто есть кто и лгать бессмысленно, а настоящий облик проступает и являет нам суть.

Пока остальные спорили, Харламыч ёрзал на диване и нарочито громко зевал. Наконец он не выдержал.

– Ну что вас заклинило на этой теме? – заскулил он, – давайте ближе к делу. У нас есть карта. И у нас есть вертолёт. Садимся на него – и вперёд, на Валдайскую возвышенность, за Мёртвой и Живой водичкой. Поймите – если вам деньги не нужны, то всё равно и для вас выгода прямая. Вы же сможете выйти на связь с америкосами – Волкович это вам устроит – и предложить им эту воду в обмен на спящего Мессию! Они пойдут на это, будьте уверены! Кому не хочется жить вечно и вечно оставаться молодым?!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Они летели над лесами и болотами, освещёнными ярким весенним солнцем. Лиза прильнула к круглому окошечку, разглядывая, что там, внизу. Гончарова уткнулась в знаменитую тетрадь в телячьем переплёте. Владимир Вольфович, прикрыв глаза, не то дремал, не то о чём-то размышлял. Вид его был серьёзен и важен. Харламыч следил, чтобы стоявшие у его ног пустые канистры не падали. Он их стащил в сенях деревенского домика, не взирая на возмущение Гончаровой. Надо же было иметь какие-то ёмкости для Живой и Мёртвой воды.

– Куда вам столько?! – кричала на него Гончарова, – вы же капли другим не нальёте!

– Налить не налью, а продать продам, – отвечал Харламыч, весьма довольный тем, что убедил всех в своей правоте.

Он и сейчас был преисполнен сознания собственной значимости.

Сергей посмотрел на него и отвернулся. И тут же встретился глазами с сидящим напротив Иваном.

– Кто ты? – задал он мысленный вопрос.

– Я – это ты. А ты – это я, – ответил сам себе Сергей, посчитав, что именно это прочёл в глазах Ивана.

Он прикрыл глаза и углубился в размышления. Они летят за Мёртвой и Живой водой! Ну не фантастика ли? А весь вчерашний день и сегодняшнее утро – это что? А вся его жизнь, если вдуматься, разве не фантастика? А жизнь других людей? Недаром говорят, что реальность порой куда фантастичнее придуманных кем-то историй. Человек опоздал на рейс, а самолёт этот разбился и все, кто на него успел, погибли.

Эти совсем не случайные случайности…. Взять хотя бы их встречу с Лизой. Что-то же потянуло его тогда в филармонию. И он почувствовал её боль, как свою. И ему захотелось укрыть её и уберечь от всех несчастий. Он вспомнил эту боль. Как это было страшно! На секунду весь мир почернел от непостижимой потери. Он сначала подумал, что таково воздействие адажио. Но нет, музыка только усиливала ощущение чудовищной катастрофы. Когда он понял, что любит Елизавету? Впрочем, какая разница. Полюбил-то он сразу. Только не сразу осознал. А потом он чуть было не погубил свою любовь, чуть не убил её. Странное это чувство – любовь. Стендаль ей посвятил целую повесть, провёл настоящее исследование. Но мы и по сей день не в силах осознать, что же это такое. «Стоп!» – сказал он себе. Что-то невероятно важное мелькнуло в его сознании. Он привык фиксировать каждую новую и важную для него мысль. Вот и теперь он замер и приготовился, что называется, ухватить её за хвост. Что его озарило, осенило? Или всплыло из памяти? Или пришло из ноосферы? Или же Божье Откровение снизошло на него? И тотчас вспомнил эту мысль, точнее, фразу, ещё точнее – словесную формулу Жизни. «Заповедь новую даю вам – да любите друг друга». Но это…. Права актриса – разве это новость? Это же заповедь, которой ни много, ни мало – две тысячи лет? И она до сих пор ещё – «новая»? Да! Потому что не разгадана. Она заучена, затвержена, но не прошла через сердца! А это значит, что мы все – «фарисеи и книжники»! Ничего более! Начётчики! Понять, что значит «да любите друг друга» – это же значит изменить себя! Изменить до такой степени, чтобы суметь вместить в своё сознание и в свою душу Дух Божий, который именно и есть не что иное, как Любовь!

– Эй, голубь! Прилетели! Проснись!

Сергей очнулся. Весёлый, бодрый, жизнерадостный Владимир Вольфович взывал к нему, стараясь перекричать грохот винта. Вертолёт приземлялся на взгорке, на ровном каменистом плато. Но это явно не было вершиной Валдайской возвышенности.

– Дальше пешочком, – заявил всё тот же Вольфович, – я и пилот остаёмся здесь. У меня мокасины за две тысячи долларов. Так что я здесь вас подожду. Эй, голубь! Ты сумку-то оставь! – крикнул он Сергею, увидев, что тот собирается двигаться к выходу со своей сумкой, – не бойся, я посторожу. Чего тащить на себе в гору лишнюю тяжесть?

Сергей лишь молча улыбнулся. Последним из вертолёта, путаясь с двумя пластиковыми канистрами, выбрался Казимир Харламович Черноморов. Настроение архивариуса резко переменилось, он был мрачен и зол. И Лиза, и Наталья Николаевна предлагали ему помочь нести огромные канистры. Но он решительно отказался от их помощи. И пыхтел, поднимаясь на кручи, проваливаясь в колеи. Лиза шагала впереди, весело напевая что-то и с восхищением оглядывая дремучий ельник по сторонам узкой тропки. За ней довольно бодро шла Гончарова, а за Гончаровой – Иван. Он в последнее время стал отчего-то молчалив, отметил про себя Сергей, шагая следом. Харламыч замыкал цепочку.

– Я правильно иду? – время от времени оборачиваясь, кричала Лиза.

– Иди, иди, – ворчал Харламыч, – авось тропинка-то и приведёт, куда положено.

Ельник сменился берёзой и ольхой, появились завалы, через которые надо было перелезать, остатки ручьёв, колдобины. Идти становилось всё труднее. Густая трава оплетала ноги. Тропинка то пропадала, то появлялась вновь. Когда казалось, что она совсем исчезла, они вдруг набредали на указатель – прибитый к дереву колышек. Иногда он указывал в самые дебри, но Лиза храбро лезла в них, увлекая за собой и остальных. Они пригибались, стараясь не напороться на ветки и сучья, отводили их руками и придерживали, чтобы ветка не ударила по идущему следом. Наконец впереди посветлело, дебри кончились, и они вышли на поляну, со всех сторон заботливо окопанную кем-то неглубокой канавой.

– Вот она! – заорал вдруг, что было мочи, Казимир Харламович, – вот она – высота 347 метров! Макушка Валдая! Ура! Пришли!

Он швырнул наземь свои пластиковые канистры и сам свалился на траву, точно подкошенный, в полном изнеможении. Гончарова огляделась и тоже присела на травяной ковёр. И только Лиза и Сергей, словно они не прошагали несколько километров, обходили полянку, озирали её, словно хотели зафиксировать в памяти каждое дерево и каждую травинку на покорённой высоте. Сергей даже бросил свою сумку, с которой до сих пор не расставался. Иван с улыбкой наблюдал за ними. Этот весёлый прежде парень, всех развлекавший балагур, теперь примолк и оттого даже старше казался. Сергей ловил на себе его изучающий взгляд и невольно внутренне подбирался, словно перед ним был не мальчишка, а умудрённый опытом учитель, каковым он привык считать до сей поры себя самого. «Что в нём такого особенного, что он так действует на окружающих? – думал Сергей, – не Шварценеггер, не Ален Делон и не прикидывается ни колдуном, ни чародеем, как, предположим, тот же Дэвид Честерфилд, а вот поди ж ты…. Завораживает. Очаровывает. Как говорили в старину, он обладает магнетизмом. Недаром же похож на Президента. Может быть, даже и не столько внешностью, сколько вот этим самым магнетизмом…»

– Что это ты так смотришь на меня? – усмехнулся Иван, когда Сергей приблизился к нему.

– Спросить хочу.

– О том, что такое концептуальная власть?

– Что-что?! – изумился Сергей. И тут же понял, что хотя он и думал совсем о другом, но знать ему необходимо именно это – что есть власть на земле. И почему всё так несправедливо устроено в сообществе людей.

Иван же продолжал:

– Я где-то вычитал, что власть на самом деле не достигается путём завоеваний или выборов, как все мы думаем. Можно полмира покорить и мнить себя Наполеоном и не догадываться при этом, что не сам себе выбрал ты этот путь, а что тебя на него двинули, избрав из сотни претендентов. И на самых демократических выборах два претендента могут храбро сражаться картонными мечами, отстаивая каждый свои принципы, не понимая главного – их выдвинул один и тот же клан. И для этой структуры совершенно неважно, кто из этих двоих придёт к власти – ведь дёргать их за невидимые нити будут всё те же кукловоды.

– Откуда ты всё это знаешь? – спросил Сергей.

– Я же историк. А мы попали в очень странную историю. Ты не находишь?

– И как мы выберемся из неё?

– Смотрел фильм «Матрица»?

– Ну да.

– Так вот. Мы – внутри матрицы. Некий паук сплёл паутину, а мы запутались в ней, как безмозглые мухи. Мы в ней барахтаемся, дёргаем за нити и думаем, что паутина в нашей власти. И будем думать так до тех пор, пока паук к нам не пожалует в гости. Усёк?

– Усёк. Так надо же как-то выбираться.

– А я о чём? Но выбираться-то надо всем вместе. А, значит, тот, кто знает больше, должен другим объяснить, что происходит.

– Кто знает больше? Ты?

– А теперь ты.

– Я?!

– А разве ты не понял, что такое – концептуальная власть?

– Это то, что не купишь ни за какие деньги. Она даётся только через знания. Но сейчас она в руках людей с демоническим строем психики. А необходимо, чтобы концептуальная власть перешла к людям с человечным строем психики. Всё очень просто.

– Именно.

В это время Харламыч, наблюдавший за Лизой, крикнул ей:

– Ящик нашла?

– Какой ящик? – удивилась молодая женщина.

– Где ящик? – радостно встрепенулась и Наталья Николаевна, в лице которой проступило детское любопытство.

– А должен быть прибит к ольхе. Там журнал с записями всех, кто осилил эту высоту.

– Вижу! – воскликнула Елизавета, – а там, смотрите, наверху, на берёзе, флаг! Как здорово!

Она резвилась, как ребёнок. Достала из ящика завёрнутый в целлофан журнал с записями путешественников и принялась читать:

– «Группа туристов Есеновичской средней школы Вышневолоцкого района посетила высоту…»

– О, Есеновичи! – вскрикнул Харламыч, – вы помните, что там случилось в девятнадцатом веке?

– Помним, помним, – расхохоталась Лиза, – помещик в девушку влюбился, а жениха её убил. А она оживила его!

Она вдруг сделала кульбит и прошлась колесом по поляне.

– Да у вас множество талантов, – восхитилась актриса, – вам бы на сцену.

– А зачем? – смеялась Лиза, – весь мир – театр! А люди в нём – актёры! Зачем ещё подмостки городить? Это же масло масляное получается.

Глядя, как Лиза веселится, Сергей, вместо того, чтобы радоваться вместе с нею, почувствовал тревогу. Но она налетела тёмным облачком – и растаяла. А день и в самом деле был чудесным. И воздух здесь был необыкновенным – сладким, настоянным на пахучих травах.

– Ну, а где же у нас тут озёра с Мёртвой и Живой водой? – спросила Лиза, поднимая с земли журнал путешественников и кладя его снова в ящик на ольхе.

– А вот сейчас и поищем, – торжественно провозгласил Казимир.

Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист пожелтевшей бумаги.

– У Пушкина украл, – похвастал он, – единственный экземпляр! Эксклюзив! Дополнение к основной карте. Этот листочек – самое ценное из всего. Здесь крупным планом обозначена вершина и всё, что есть на ней. Он был в тетрадочке, но я там не оставил его. Бережёного Бог бережёт! Вы тетрадочку-то трепали, а не догадывались, что главная ценность из неё уже изъята. Я и тетрадочку вам позволял листать, чтобы увлечь вас, чтобы заинтересовались. А дальше – оп! – и мышеловочка захлопнулась. И вы уже ползёте по горам, по долам за водичкой Живою и Мёртвою. Так… И что тут у нас? Ага, валун. Ищем валун, друзья мои хорошие, попрошу следовать за мной.

Огромный валун обнаружился неподалёку на второй небольшой полянке между берёзками. Но подойти к нему не представлялось возможным – местность была здесь заболоченной.

– Отсюда же все речки вытекают, – пояснял добродушно Харламыч. От дурного расположения духа в нём не осталось и следа.

Они остановились у болотца, раздумывая, как подобраться к валуну.

– А нам туда обязательно надо? – боязливо передёрнула плечами Лиза.

– Обязательно, детка, – ответил ласково Харламыч, – без валуна никак нельзя. Под ним-то и должно быть это озеро с Мёртвой водой.

– А с Живой? – снова спросила Лиза.

– А вот с Живой дело сложнее обстоит. Я же рассказывал, что ключ с Живой водой начинает бить только в присутствии волхва или же в биополе влюблённых. Волхва в наличие у нас не имеется… Или имеется? – Тут он, хитро прищурившись, бросил взгляд на Ивана, – ладно, не будем уточнять. Тем более что двое шибко влюблённых – налицо. Ведь вы шибко влюблённые? А?

Признавайтесь. А то не выйдет ничего, ребята. И не добудем мы воды. И нечем будет остановить этот сатанинский Глобальный проект. By компроне? Так и что будем делать? – задумался он, – а, может, сучьев натаскать? Веток разных, сосновых лап? Проложим мостик из подручного материала. Вперёд, за дело!

И он стал энергично и споро трудиться. Сухих ветвей и даже целых брёвен было вокруг сколько душе угодно. Подход к камню соорудили вмиг. Иван веткой промеривал дно и находил неглубокие места, куда и набросали веток и брёвен. Закончив работу, все в ожидании посмотрели на Харламыча. Он как-то незаметно стал лидером группы. Даже и удивительным казался тот факт, что он совсем ещё недавно был суетливым и довольно надоедливым субъектом, которого и всерьёз-то не воспринимали. Теперь это был совершенно другой человек – уверенный в себе или же в чём-то, что оставалось пока тайной.

– Ну, что ж, – сказал он, – дело сделано. Где-то там из-под камня должен течь ручеёк и вливаться вот в это болотце.

– С Мёртвой водой? – уточнила Гончарова.

– С Мёртвой водой, – кивнул Харламыч.

– Тогда мы зря трудились.

– Почему? – он в изумлении вскинул свои густые брови.

– А потому что под камнем нет Мёртвой воды. Она вот там, – и указала в середину болотца.

Все разом повернули туда головы. Там на поверхности воды, покрывавшей болотные кочки, виднелось углубление, напоминавшее по форме небольшую воронку. А вокруг этой совершенно неподвижной впадины было ровное, точно очерченное циркулем, пространство, заполненное не обычной водой, а абсолютной чёрной. Чёрное крохотное озерцо посреди водного прозрачного пространства!

– Как же мы сразу не заметили? – удивлённо проговорила Лиза.

– Она… – шёпотом произнёс Харламыч, – она, родимая! Нашли!

– Иди сюда, – позвал он Лизу, – посмотри, отсюда лучше видно.

Лиза приблизилась, и Черноморов одной рукой взял её за плечо, а другую опустил в карман пиджака, достал оттуда нож и резким и отточенным движением всадил его ей прямо в сердце! Лиза даже не ахнула. Она стала валиться на спину, но Черноморов поддержал её, уложил на траву и, отбежав по тропке к камню, разрушил мост перед собой. И всё это произошло в одно мгновение! Никто из троих, что остались стоять на краю болота, не успел даже броситься к Лизе или же что-то крикнуть, да просто двинуться с места! Они застыли в неподвижности, не в силах осознать произошедшее. Потом Сергей сделал шаг, другой и, наконец, бросился к лежавшей на траве жене. Зажав ладонью её рану, он почувствовал, что крови почти нет. Лиза лежала, глядя в небо раскрытыми остекленевшими глазами, в которых было только удивление. Она была мертва.

– Ну, что же ты? – вдруг хриплым, севшим от напряжения голосом, проговорил, стоя у камня, Черноморов, – ты что молчишь? Надо рыдать! Кричи, стони, моли у Бога, чтобы Он воскресил её! Ведь ты же её любишь! Я же видел, как ты смотрел на неё! Я же тебе рассказывал, как девка деревенская своего парня воскресила! Она над ним рыдала, так что сосны вместе с ней стонать начали. И тогда только забил родник Живой воды. Кричи! Кричи! Кричи же, сволочь!

Но Сергей не кричал. Он просто тихо, молча умирал. И только мысленно торопил этот процесс – скорее, скорее, туда, за нею следом, надо успеть уйти в ту же минуту, в тот же миг, чтобы встретиться ТАМ. Когда-то он сказал своей жене: «люби меня сейчас, всегда, до самой смерти. И даже… после». И ему почему-то казалось, что если он немного опоздает, то они могут разминуться с ней ТАМ, в другой, прекрасной, чистой жизни. Скорей, скорей…. У него холодели конечности, стало как будто медленнее биться сердце. А потом он ослеп. И, ослепший, всё трогал, трогал окровавленной ладонью её лицо, чтобы проститься, а потом встретиться на небесах и не забыть это лицо, узнать из тысячи небесных ангелов…

– Что же ты делаешь, урод! – орал Харламыч в исступлении. На губах у него появилась пена. Он стучал кулаком по огромному камню, не замечая, что разбивает себе руку в кровь.

– Кричи-и! – завопил он во всю мощь и, не удержав равновесия на хлипком настиле, вдруг пошатнулся, побалансировал мгновение на брёвнах, раскинув руки в стороны и… камнем рухнул прямо в чёрное озеро! Тотчас же бешено закрутилась воронка омута, мелькнули ноги утопавшего, и вода над ним сомкнулась. А через миг оттуда, из самой середины чёрного круга, ударил прямо в небеса фонтан прозрачной, чистой Живой воды! Он окатил лежащих на земле умерших мужа и жену и они оба одновременно открыли глаза.

…Чёрное озерцо Мёртвой воды растворилось, растеклось по болотцу. Только смутные очертания, неясные для непосвящённого, свидетельствовали о его затаённом присутствии. Четверо странников сидели на берегу прозрачного болотца и молчали. Наконец Иван встал и принёс сюда свой рюкзачок и клетчатую сумку Сергея Громова.

– Посмотрим, что творится в мире? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Открыл ноутбук и на его экране они увидели хорошенькую женщину. Она по-русски, с едва заметным акцентом, говорила:

– Работают все теле и радио передающие станции мира! Мы ведём прямую трансляцию из закрытой лаборатории в штате Невада. Сейчас все люди мира станут свидетелями Второго Пришествия Мессии! Внимание! Внимание! Готовьте свои души и сердца для Его проповеди, которую все мы с трепетом ждали столько времени! Те, кто жили до нас, тоже надеялись и ждали. Но Он пришёл во второй раз только через две тысячи лет!

Камера взяла общий план огромнейшего помещения, и стало видно, что там были и другие журналисты, которые перед своими камерами вели прямой репортаж в разные страны на различных языках. А в центре, на кушетке, лежал с закрытыми глазами одетый в белый балахон человек со знакомыми чертами лица. По обе стороны от изголовья, как на похоронах, стояли, вытянувшись, два американских генерала.

Грянула музыка, вернее, одни литавры и к ложу подошёл давешний длинный с узкими, вытянутыми к самым вискам, глазами, яйцеголовый. Он взял спящего за руки. И тот открыл глаза. А потом встал. И повернул лицо на камеры.

Четверо зрителей на берегу болотца молча смотрели на экран ноутбука. На лице у Гончаровой был написан ужас.

– Как будто смотрим фильм, – произнёс вдруг Иван каким-то дурашливым тоном, который совершенно не соответствовал напряжённому моменту, – сейчас новые кинотеатры появились – голографические фильмы в них показывают. Чудеса науки и техники! Мои знакомые смотрели такой фильм – говорят, точно, как в реальности. Как будто зритель внутри действия, внутри происходящего. Да… Голограммы кажутся очень достоверными. Представьте – даже осязаемыми!

Тут он дотронулся пальцем до экрана – и Мессия исчез!

– Конфуз получился! – как ни в чём ни бывало, усмехнулся Иван.

Яйцеголовый на экране смотрел в недоумении на свои руки. Они по-прежнему были вытянуты, словно кого-то держали. А держать было некого. Разве что воздух. И на лице яйцеголового, прежде бесстрастном, абсолютно неподвижном, была написана теперь такая гамма чувств, что Лиза весело расхохоталась.

– Ай, да Иван! – воскликнула она.

На экране царила растерянность. Генералы расслабились и больше не стояли по стойке «смирно», а вертели головами, надеясь увидеть исчезнувшего главного героя. Журналисты перестали вещать в свои камеры и сбились все вокруг яйцеголового, засыпая его вопросами:

– Что случилось?

– Так было задумано?

– Мессия сам исчез или его похитили?

– Как это произошло?

– Почему никто ничего не заметил?

Наконец в кадре появилась Мариелена Прайс.

– Что происходит? – прокричала она зычным голосом, от которого обоих генералов бросило в дрожь.

Четверо зрителей на Валдайской вершине были поражены не меньше, чем действующие лица на экране компьютера.

– Ай, да Иван, – повторяла Лиза, – столько времени морочил нам головы, столько мы пережили! А всё так просто оказалось!

– Всё великое – просто, – сказал с наигранной надменностью Иван.

– Одним пальчиком р-раз! И всё исправил, и разрушил все планы тайных управителей, – не унималась Елизавета, – так что же это было, хотела бы я знать?

– Все хотели бы знать, – вторила ей и Гончарова.

– А зачем? – усмехнулся Сергей, – всё же предельно ясно. Перед нами – обыкновенный волшебник, который все проблемы устраняет на раз-два.

– Не волшебник, а волхв, – поправила Наталья Николаевна, – волхвы – они такие. Всё могут.

– Но как он мог убрать из поля зрения живого клонированного человека? Даже Мессию! – снова воскликнула Лиза, – раз – и нет! Ну и где он?

– Не было там никакого человека, тем более, Мессии, – сказал Сергей, – вспомните, что сказал только что наш волшебник. «Как будто смотрим фильм». А потом: «голограммы кажутся очень достоверными. Представьте – даже осязаемыми!» Это была, конечно, голограмма. Высшие силы не позволили свершиться тому, что задумывалось как злоумышление против человечества. Там, в этой тайной лаборатории, только думали, что перед ними Иисус Христос. На самом деле опыт не удался. Они имели дело с голограммой, которая, как нам сказал Иван, бывает даже осязаемой. И вот ему, – тут Сергей указал на Ивана, – позволили над ними посмеяться и убрать осязаемое наваждение. Я прав? – спросил он.