Текст книги "Рок пророка. Второе пришествие"

Автор книги: Людмила Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Они вышли на улицу и Черноморов тщательно запер на несколько замков свой спецархив.

– Вот так, – пыхтел он, пряча ключи в карман, – как говорится, бережёного Бог бережёт, – а тетрадочку вы, уважаемая, зря в эту сумочку запрятали. Я сообщу об этом, куда следует. И о вашем компьютере всё расскажу. А что ещё вы прячете в этой сумке?

Сергей, в руках которого была пресловутая клетчатая сумка, молча шагал вслед за Иваном. Гончарова, которая и в самом деле перед уходом положила тетрадь в эту сумку, подтолкнула Харламыча:

– Идите впереди, а я за вами.

– Почему это? – спросил он, весело хохотнув, – боитесь, что сбегу? Куда я денусь? Я ведь надеюсь вас уговорить на этот турпоход за Мёртвой и Живой водой. Елизавета Елизаровна, что скажете?

Лиза, шагавшая рядом с Сергеем, промолчала.

– А почему это вы, дамочка, – вновь обратился Харламыч к Гончаровой, – так торопили нас уйти оттуда? Чаю попить не дали.

– Предчувствие нехорошее, – ответила та коротко.

– Ах, так у вас предчувствия бывают? Как всё запущено! Вы и в приметы верите, небось?

– Да, верю.

– Суеверная вы наша. А вот церковь нам говорит, что суеверие – грех.

– Я в церковь не хожу.

– Да? – заинтересовался Казимир Харламович и пристроился идти рядом с Гончаровой. Он был ниже её приблизительно на полголовы и вынужден был смотреть на неё снизу вверх.

– Безбожница, значит? Атеистка? – допытывался он.

– С чего это вы взяли? – возмутилась Гончарова, – я верю Богу.

– В Бога? – уточнил её назойливый собеседник.

– Я сказала то, что сказала.

– Мы вне конфессий! – ввязался в разговор Иван, шагавший впереди колонны.

– Вот именно, – согласилась Наталья Николаевна, – я верю Богу, но я вне конфессий. И что это вы ко мне привязались?

– Влюбился.

– Этого только не хватало.

Гончарова попыталась было обогнать его, но Харламыч не отставал.

– А куда вы ведёте меня под конвоем? – спрашивал он.

– Вот приведём, тогда узнаете.

На самом деле никто из них не знал, куда идти. После увиденного на экранах телевизора и компьютера Наталья Николаевна вдруг встревожилась и стала убеждать Ивана и Сергея немедленно покинуть помещение.

– Нас ищут, – говорила она, – заглядывая им по очереди в глаза, – нас ищут настоящие профи, и уж они-то нас найдут.

– Ночью все люди спят, – слабо сопротивлялся Сергей, которому не хотелось в такую рань тащиться неизвестно куда.

Но тревога Гончаровой оказалась заразительной. И вот теперь они шагали вверх по тропинке, думая, где бы им найти безопасное укрытие, а также – что делать с этой злосчастной информацией, которая столь неожиданно свалилась всем им на головы.

– Как думаешь, Иван, – начал Сергей, догоняя своего нового приятеля, – нам действительно стоит каким-то образом добраться до Кремля и попытаться прорваться хотя бы к какому-нибудь крупному чиновнику?

– Думаю, время пока терпит, – ответил тот.

– Но ведь они уже включили экраны по всему миру. Значит, надеются на успех своего Глобального Проекта.

– Это их тактика – постоянное и непрерывное наступательное продвижение к намеченной цели. Но, однако, их стратегические разработки не носят всеобъемлющего характера. Потому – неизбежные срывы. Ты же видел – что толку, что жрец Вуду поднял спящего с ложа? Неизвестно, чем это закончилось. Быть может, катастрофой для исполнителей, а значит и для разработчиков этого нового Проекта информационной войны.

– О чём это вы тут толкуете? – догнала их Гончарова, – о Третьей Мировой Информационной Войне? Многие в нашей замечательной стране не хотят даже слышать о ней, считают это досужей выдумкой перестраховщиков. Но этот Проект – он как раз часть её. Что, если им удастся пробудить спящего Мессию…

– Мессию? – прервал её Казимир Харламович, – вы сказали – Мессию? Так это был… там, в этом ноутбуке… Мессия? А ведь я что-то слышал об этом!

– Что? Где? – почти в голос воскликнули Гончарова и Сергей, останавливаясь и вопросительно глядя на Харламыча.

– Так я же член ЛДПР, – отвечал он, чрезвычайно довольный тем, что стал центром внимания, – а к нам сегодня приезжал сам Владимир Волкович – это мы так его зовём. Зверь-мужик! Он ещё всем покажет, всех построит. Да… О чём я? А, да! Вот он и говорил о каком-то Глобальном Проекте, о том, что будто бы с Плащаницы взяли кусочек ткани, пропитанной кровью распятого на кресте Иисуса Христа. Не знаю тонкостей этой технологии, но будто бы учёным удалось выделить клетки и произвести клонирование. Чушь! Волкович в это верит, а вот я нет. Хотя…. А! Так это он и был – там, на экране ноутбука? Ну, ничего себе! И что же теперь будет?

– Мы бы тоже хотели это знать, – бросил Сергей.

– Казимир Харламович, – спросила Лиза, – а что ещё вам сообщил ваш Волкович?

– Да больше, вроде ничего. Только сказал, что там, в Америке, разработали этот Проект, но мы, сказал он, совершим перехват управления.

Он не договорил. Позади что-то громыхнуло с такой силой, что все пару секунд стояли оглушённые. Затем предутреннее небо озарилось вспышкой.

– Горит! – завопил, что есть мочи Харламыч и бросился бежать назад по тропинке.

– Стойте, – схватил его Сергей.

– Да пусти ты, – вырывался Черноморов, – не видишь разве – архив горит! Ну, всё, пойду теперь под суд! Я так и знал, что эти газовщики под статью меня подведут. Ведь говорил же им, что трубы старые, что может быть протечка газа. Да пусти ты меня, чего вцепился?! Надо же вызвать пожарных, милицию!

– Я уже вызвал, – подошёл к ним Иван. В руке он держал мобильный телефон.

– Мне всё равно нужно туда! – кричал Казимир, – я же материально ответственный.

– Это не газ, – сказал Сергей.

– Не газ? – растерялся Харламыч, – а… что?

– Гранатомёт.

– Что-что?!

– Боже мой! – закричала в испуге Наталья Николаевна, – значит, мои предчувствия сбылись! Я знала, знала, что если мы оттуда не уберёмся, то нас ждёт именно это!

– Ух, ты! – Черноморов опустился на пенёк, – вот это да! А я-то, дурень, смеялся над тобой! Ну, спасибо. Можно сказать, спасла ты нас. Хотя… Какое там спасибо! Спецхран сгорел! Из-за вас! Это ведь за вами кто-то охотится.

Он медленно поднялся. Вид его был грозен. И всем его невольным спутникам вдруг показалось, что перед ними совершенно другой человек! Густые брови его сдвинулись, щёки слегка запали, кожа на скулах натянулась, губы сжались. Наклонив голову, он смотрел на Гончарову тяжёлым, немигающим взглядом. А затем заговорил тоном ниже обычного.

– Вы кто такие? Что здесь происходит? Самозванцы! Вы не из органов, иначе бы не убегали от бандитов. Мелкая сошка вы, шестёрки. Что – думаете, стибрили тетрадочку – и вам это с рук сойдёт? Да у меня такая крыша… Даже сам Волкович о ней не знает! Вас в порошок сотрут! И ноутбук отберут. Лучше отдайте его мне. Ну? Кому говорю? Отдайте! Втянули меня в криминальную историю – вот теперь и расхлёбывайте. Я здесь главный на данный момент. И всё, что в этой сумке – моё.

– Кажется, он пытается осуществить перехват управления, – усмехнулся Иван.

– Но, но, – стал надвигаться на него Казимир Харламович, – ещё потявкай тут, щенок!

– Казимир Харламович, – начала было Елизавета.

– И ты молчи! – огрызнулся он.

– Нет, вы послушайте, – упорствовала Лиза, – вам ведь нужна вода. И без нас вам её не добыть.

– И, между прочим, – заговорила Гончарова, – зря вы так уповаете на свою крышу. За нами гонятся коммандос из Америки. А уж они и вас, и вашу крышу сметут с пути и не заметят.

Харламыч переменился в лице и моментально и принял свой прежний дурашливый вид.

– То есть… как это? Я-то при чём? За вами охотятся. Вот вас пусть и убивают. А меня за что?

– Согласитесь, что если бы вы были сейчас вместе с нами там, убили бы и нас, и вас.

Казимир Харламович на секунду онемел от испуга.

– А ведь и правда, – сказал он, – надо бежать от вас подальше.

– Поздно! – зловеще ухмыльнулась Гончарова, – теперь и вы у бандитов под прицелом, – вы лучше вспомните, кому вы говорили, что отправились в этот архив.

– Да никому не говорил. Только жене, естественно. Как бы я объяснил ей, куда ухожу на ночь глядя?

Он спохватился:

– Дайте-ка телефон, я позвоню ей, узнаю – не приходил ли кто, не спрашивал обо мне.

– Нельзя, – сказал Иван.

– Как так – нельзя? Ой, кошмар какой! Ведь ей же скажут, что я погиб от взрыва! Дайте же телефон!

– Нельзя, – повторил Иван, – вот уляжется всё – тогда и объявитесь.

– Она же будет волноваться! – вскипел Харламыч, но тотчас же и успокоился.

– Она не будет волноваться. Наоборот – обрадуется. Подумает, что ей теперь все мои денежки достанутся. А вот и нет! – он торжествующе захохотал, – я всё продумал. Она и после моей смерти ничего не получит.

На какое-то время воцарилось молчание. Все пятеро стояли и смотрели на полыхающий в низине пожар.

– Этот дом, кажется, нежилой? – спросила тихо Лиза.

– Нет, – ответил Харламыч, – там конторы какие-то…

Он тоже примолк и не отрывал взгляда от полыхающего здания. Они стояли на взгорке, а рядом, за их спинами, начинался старый заброшенный яблоневый сад, над которым висел серп убывающей луны. И вдруг в этом саду защёлкал соловей! Сначала раз, другой, будто пробуя силы, а потом он залился такой самозабвенной трелью, что пожар внизу показался какой-то нелепостью, чем-то ненастоящим, несовместимым с реальностью! Как же так? Разве это возможно – пожар, несчастье, ужас, эти убийства, свидетелями которых они были, – и соловей, луна, затихший тёмный сад? Где же правда, где ложь? И почему всё это происходит одновременно?

Завыли пожарные сирены, к месту пожара стали собираться люди из близлежащих домов.

– Знаете, а нам ведь теперь можно и не прятаться, – сказала вдруг Елизавета, – те, кто преследовал нас, думают, что мы погибли.

– Да, можно не прятаться, но куда мы пойдём? – пожала плечами Гончарова, – домой? Спокойно разойдёмся по домам? Хорошо бы, конечно, да только всё-таки опасно.

Она вздохнула.

– Представляю, что творится в наших с вами домах. Наверняка бандиты побывали там, перевернули всё вверх дном. Ну, да ладно. Мы с вами выполняем работу государственной важности.

– Которую вам никто не поручал, – хохотнул Черноморов.

Наталья Николаевна не обратила на его слова никакого внимания.

– После того, как пожар будет потушен, – продолжала она, – обнаружится, что человеческих останков там нет. И где гарантия, что убийцы не узнают об этом?

– Пусть моя дорогая супружница немного поликует, – забормотал Харламыч со злорадством в голосе, – дам ей возможность сыграть в шоу под названием «вдова». У неё, кажется, молодой бой-френд имеется? Мне говорили, но я не очень верил. Вот и посмотрим. Когда они на мои денежки нацелятся, я – але-оп! – возникну из ниоткуда, и материализуюсь, аки дух святой, принявший плоть земную. Надо только сообразить, где переждать это время.

Он обратился к остальным четверым:

– Послушайте, ребята и… хм… девушки. Объясните мне, глупому, как долго мы должны скрываться? Ведь не всю жизнь? Если я правильно понимаю ход событий, то, как только начнётся их Глобальный Проект, то есть, как только он вступит в решающую фазу, им уже будет не важно, кто ещё о нём знает. Ведь так? Им ведь важно, чтобы никто ничего не заподозрил раньше времени и не сорвал преждевременной оглаской, не взбудоражил, так сказать, мировую общественность. Но, если так, то как только Мессия появится на всех этих огромнейших экранах по всему миру – нам гарантирована неприкосновенность. Потому что мы, как тот неуловимый ковбой из анекдота, никому на хрен не будем нужны. Прошу прощения у дам за слово «никому». И как? Я правильно всё понимаю?

– За исключением одного, – поправил Сергей, – мы не имеем права позволить этому Проекту вступить в решающую фазу.

– Но почему? – удивился Харламыч, – пусть.

– Во-первых, не известно, кто явится в теле Христа. Ведь, может статься, что и Антихрист. А, во-вторых, даже если это и впрямь именно Он, то это тоже небезопасно – под прикрытием авторитета Мессии грешные люди могут много чего натворить.

– Он же Мессия. Он им не позволит. Отделит зёрна от плевел.

– А вот вы сами куда попадёте? – съехидничала Гончарова, – в зёрна или же плевелы?

– А, – махнул ручкой Казимир Харламович, – я только пешка. До меня дело не дойдёт. Кому я нужен? Меня Мессия и в микроскоп не разглядит.

– А дьявол?

– Дьявол и подавно. На кой ему такая мелочь? Ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Чем и горжусь. Что толку высовываться? Многие навысовывались. И где они теперь? А я вот ползаю. Гажу на нашу грешную землю. Кстати, земля-то наша, в самом деле, вся грехом пропиталась. Кровушкой пролитой до самого ядра. Не кажется ли вам, мои попутчики невольные, что живём мы на самом деле не где-нибудь, а именно в аду? Ведь и в святых писаниях сказано, что нами правит дьявол. А где он правит? В Преисподней. И вот мы там. Ссылают сюда с небес самые грешные и заблудшие души и макают мордой в дерьмо. Разве не так? Вон, смотрите, какой пожар раздули! Всё в огне и дыму. А если бы мы были там? Вот то-то! Где ещё возможно такое – чтобы людей сжигать напалмом? Только в аду.

– Нет, милый мой, – возразила Гончарова, – жизнь – это школа.

– На крови? Ведь здесь все жрут друг друга. В прямом и переносном смысле. Вы только вдумайтесь – ведь каждый день на земле льётся кровь. Каждый день! Да что там – каждую минуту. Режут баранов и свиней. Стреляют зайчиков и белочек. Рыбку ловят. Она, бедняга, трепыхается, ловит ртом воздух, умирает, а рыбак торжествует: поймал! В супермаркет зашёл – там раки ползают живые в таком аквариуме огромном. Налетай, покупай, деликатес. Их, небось, в кипяток живыми бросят. И что, это – не ад? Чего ханжите и придуриваетесь? Сами себе мозги запудрили – и живёте, не тужите. Вы только гитлеров видите, да чикатил, а свои брёвна в глазу не замечаете. Вы все белые да пушистые. А шашлычок-то вкушаете.

Колбаску жуёте да нахваливаете – ай, как вкусненько, жирненько. А то, что бедные животные жизнь отдают за то, чтоб вы набили брюхи – об этом вы не думаете!

– А вы?! – воскликнула Елизавета, – вы что же, вегетарианец? – Я – нет, – торжественно провозгласил Харламыч, – так ведь я и не лезу в святые. Честно и откровенно заявляю: я есть прислужник всех нечистых. И мы все тут живём, как нам брюхо велит. Разводим скот, чтобы потом его прирезать и сожрать. А кое-кто и криминала не чурается. Вот Раскольников у Достоевского спрашивал себя: «Я тварь дрожащая или право имею?» Решил, что имеет. И тюкнул топором старушку. Это что – тоже школа? Чему мы можем обучаться, когда кругом одна несправедливость? И кто несправедливее – тот и благоденствует. Вон, понастроили – махнул он рукой, указывая на особняки на противоположном берегу Волги, – и ничего! Живут себе и наслаждаются. И правильно. Урвал кусок себе в этом аду – чавкай, да помалкивай. А то – «школа»! Рассказывайте сказки.

– А я ещё раз повторяю – жизнь – это школа, – настаивала Гончарова.

– А я ещё раз повторяю свой вопрос, – горячился Черноморов, – почему на крови?!

– А потому что вы иначе не поймёте!

– Ах, вот даже как!

– Да, так! Положа руку на сердце признайтесь – то, что мы получаем безо всяких усилий, мы не ценим. И только потеряв, мы начинаем осознавать, какое счастье привалило, а нам умишка не хватило удержать его. Трудности и несчастья, если не убивают нас, то делают сильнее. Причём, мы знаем это превосходно! И всё равно – пока гром не грянет… Пока на собственной шкуре не почувствуем… В общем, вы понимаете.

Она немного помолчала и затем продолжила с такой убеждённостью, что все невольно вслушивались в этот страстный монолог.

– Я знаю, верю, что Бог есть! Я получаю знаки и свидетельства того, что меня ведут по жизни. И ведут с любовью. Но и учат жестоко, если я проявляю своеволие. Но толпа своевольна всегда! Отсюда – кровь. Чтоб содрогались сердца. И чтобы не хотели повторения содеянного ими по тупоумию своему и агрессивности. Если какой-то козёл ведёт нас на бойню, то мы не должны идти туда покорно, как бараны. Вот ведь какая олицетворённая метафора, созданная самим укладом человеческой жизни. Будет жизнь чище, а помыслы выше – и уклад поменяется, и метафоры будут другими. Но человечество должно всё пропускать через сердце. А потому игрушки взрослых не деревянные, а из плоти и крови. Мы обучаемся, как дети, через игру. И нашу жизнь я называю, как и Шекспир, театром. Театром Тайны.

– Блаженная вы наша, – хмыкнул Харламыч, – весь мир для неё, видишь ли, театр. Заигралась. Так театр или школа? Уж выбрала бы что-нибудь одно.

– А театр – он и есть школа! Но только для особо одарённых! – вскипела Гончарова, – для тех, кто жаждет воспитания чувств, в ком есть потребность самосовершенствования. И взгляд на жизнь, как на театр, у меня вовсе не оттого, что я полная дурочка, а потому что я театр приемлю только по формуле «до полной гибели всерьёз». Вот такой театр для меня – школа воспитания чувств. А не тот, где кривляются и лгут каждым словом, каждым жестом. Да, жизнь жестока и несправедлива! Да, в ней гибнут в первую очередь беспомощные и невинные. Да, признаю, что это всё – подлинный ад! Но он создан для того, чтобы души омылись слезами и смыли с себя грязь, агрессию и чёрствость.

– Господи! – воскликнула вдруг она, – прости нас, грешных за то, что мы ищем тебе оправданий! Каждый художник, в какой бы области искусства он ни творил, всегда желает обелить Бога в глазах людей. Мы наблюдаем эту жизнь – порой чудовищно бессмысленную и несправедливую – и не можем поверить в то, что Бог именно так её замыслил и уготовил именно такую участь всему живому – смерть, небытие. Мы ищем утешения. Мы ищем оправдания действиям Бога. Я для себя почти нашла. Этот кровавый Театр Тайны лишь потому и существует, что мы ещё не созданы. Бог нас слепил из глины, но не довершил работу. Потому что он взял нас в помощники. Нам, полусотворённым, предоставляется уникальная возможность. Мы с Ним должны работать бок о бок. Должны стать Со-Творцами своей же собственной души.

Она словно бы выдохлась, выпалив этот монолог, и теперь молча смотрела на огонь, полыхающий там, внизу, в долине. Объятое пожаром здание архива находилось в конце городской набережной, совсем недалеко от центра города, который отсюда, с невысокого холма, был виден весь, как на ладони. Ещё горели фонари, а кое-где мелькал и свет в окнах. Там либо уже встали ранние пташки, либо ещё не ложились бессонные «совы».

И вдруг над городом, на северо-востоке, где-то в Заволжье, возник зелёный яркий луч. Возник и пропал.

– Что это было? – ахнула Елизавета.

И как будто в ответ полыхнуло уже на полнеба! Теперь мерцало и переливалось ослепительно-яркое свечение всех цветов радуги. Словно прозрачную светящуюся ткань набросили на небеса.

– Началось! – прошептала Гончарова.

– Что это? Что это? – кричал Харламыч срывающимся голосом, – это что происходит? Тарелка? Инопланетяне? Что-о-о?!

– Да замолчите вы! – прикрикнул на него Сергей.

Свечение неслось по небу, словно цунами по воде. Так же вздымались волны, с одной лишь разницей – то были волны бликов всех цветов радуги. А гребни светились яркой белизной. Но потом произошло нечто и вовсе невообразимое: медленно-медленно по небесам проскакал огромный всадник на белом коне. Это был рыцарь в чёрных доспехах и белых перчатках с раструбом. В руках у него были поводья, а позади, прижавшись к спине рыцаря, сидела дама в чёрном длинном платье под черной же кружевной вуалью. Рыцарь, словно прощаясь с землянами, поднял правую руку и скрылся за горизонтом.

– Это же всадник Апокалипсиса на бледном коне! – заорал Казимир Харламович.

Он упал на колени и начал исступленно креститься и бить земные поклоны.

– Прости нас, грешных, Господи, прости нас, – бормотал он в слезах.

– Прекратите истерику! – закричал на него Сергей, – здесь женщины. В конце-концов, нечего их пугать!

– А все погибнем, – продолжал бормотать Харламыч, – все – дети, женщины, мужчины, молодые и старые. Все!

Лиза прижалась к Сергею, Гончарова схватила за руку Ивана.

– Это действительно ужасно, – произнесла Наталья Николаевна, – если живы останемся – до конца своих дней не забудем.

– На это и расчет! – совершенно спокойно сказал Иван.

– Вы… Вам не страшно? – удивилась Гончарова.

– А чего тут бояться?

Иван пренебрежительно хмыкнул.

– Дешёвая комедия!

– Нет, ты не прав, мой юный друг! – возразил Сергей, – удовольствие не из дешёвых. Такое лазерное шоу стоит, на мой взгляд, миллиарды. Если учесть, что эти вот картинки на небесах по всей планете транслируют….

– И что? – хмыкнул Иван, – с аборигенами-исполнителями рассчитываются ничем не обеспеченными долларами. Включили печатный станок, пустых бумажек сколько надо отпечатали – и вперёд!

– Так это что – не Божья кара? – поднимаясь с колен, спросил Казимир Харламович.

– Да говорят же вам – обыкновенное, точнее, не совсем обыкновенное, а грандиозное, можно сказать, всемирное лазерное шоу, – с досадой произнёс Сергей, – но панику это представление вызовет нешуточную.

В домах и в самом деле повсюду зажглись огни, хотя и было ещё очень рано. Испуганные горожане выскакивали на улицу. В городе действительно начиналась паника. По улицам с воем неслись машины «скорой помощи», включалась автомобильная сигнализация. Но окончательно перепугал Иверичей рёв сигнала тревоги. Люди в ужасе заметались из стороны в сторону, ища укрытия. Они сбивали друг друга с ног, кричали, плакали. Забили церковные колокола, призывая заблудшие души под стены храмов. Началась даже частичная эвакуация – наиболее нервные граждане хватали деньги, ценности и документы и мчались на своих «Жигулях» и «Мерседесах» прочь из города.

А в небесах в зелёных, красных, жёлтых всполохах плясали чудовищные по своей величине фигуры, словно вся рать рогатых и хвостатых покинула геенну, вспрыгнула над землёй и грозила обрушиться вниз, на окончательно теряющих рассудок маленьких и несчастных людишек.

Сергей посмотрел на Ивана:

– Ну, юный друг, поведай нам, что теперь будет? Кажется, это то самое лазерное шоу, которое и обещал жрец Вуду? Отвечай. Объясни нам, убогим. Ведь ты всё знаешь. Ты же у нас член «СМЕРШ-Мидасу», не так ли?

– Это ты сказал, – буркнул Иван, – и не устраивай и ты ещё истерику. У нас для этого Харламыч есть.

– А вот это вы бросьте, – тотчас же отозвался тот, – от меня больше не дождётесь. Это был просто шок. А теперь я, напротив, очень и очень рад. Я понял – началась открытая фаза Глобального Проекта. Значит, мы никому больше на фиг не нужны. Вот и пойдём себе спокойно, добудем Мёртвой и Живой воды, будем торговать ею оптом и в розницу, разбогатеем, заодно омолодимся и вообще будем вечно жить и радоваться. Вперёд, за мной, к победе эгоизма!