Текст книги "Тропой памяти (СИ)"

Автор книги: Людмила Пельгасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

«Выхода нет»

– Смотри-ка! – окликнула девушка собеседника. – Кажется, здесь держали не только буянов. Были узники и посерьезнее…

Зевая от холода, картограф приблизился.

– Чего там?

Шара указала ему на надпись. Тот сощурился, вглядываясь в полустертые буквы.

– Тыр… тарли… лии… ни… э… Что за чушь?! – потряс головой картограф и посмотрел на Шару.

– Сам ты «чушь»! – возмутилась та. – Похоже, написавший это был на грани отчаяния.

Теперь нахмурился картограф:

– Ты хочешь сказать, что можешь это прочесть? Но это же сплошная бессмыслица, набор букв!

– Ничего не бессмыслица! – возразила Шара, – Здесь написано «Выхода нет», не знаю, что тут непонятного… А еще тот, кто это выбил на стене эти слова, был очень долговяз – смотри, буквы ровные, то есть ему даже тянуться не пришлось. Как если бы он писал чуть выше собственной головы… Кто бы это был? Ну, не тролль же…

– Сухну. Или йерри, – пожал плечами Рагдуф. – Скорее, сухну, они повыше. Хм…я немного знаю вестрон[29]29
  Всеобщий язык Средиземья. В Унсухуштане распространен мало.


[Закрыть], но это не он, даже непохож.

Шара с сомнением посмотрела на надпись. Вестрон, надо же… щас!

– Кто ты? – тревожно блеснули в темноте алые искорки глаз собеседника.

Шара недоуменно дернула ухом.

– Я? – девушка даже растерялась, не ожидая такого поворота темы. – Я Шара из Клана Желтой Совы что близ Кундуза… стрелок, бляха номер 28/16-ка-арк. Что-нибудь не так? – осторожно поинтересовалась она.

– Думаю, что да, – хмыкнул Рагдуф. – Те, у кого «всё так», здесь… – он постучал костяшкой согнутого пальца по стене —…не оказываются. Что ж все-таки произошло?

– Ты уже спрашивал, – напомнила Шара.

– Но вразумительного ответа так и не получил, – заметил та’ай-хирг-кхан.

– А мне нечего больше добавить. Единственное что… – девушка в задумчивости потерла лоб. – Я почему-то совсем не помню, как мы возвращались обратно в крепость. Помню пожар… как Дагхура-сама убили, а дальше – никак…

Она села, обхватив голову руками.

– А это что? – картограф небрежно дернул торчащий из-за пазухи клочок пергамента. Лучница ахнула и мгновенно сгребла в кулак распахнувшийся ворот, крепко прижимая рубашку к груди. Воцарилась напряженная пауза, в течение которой собеседники буквально сверлили друг друга взглядами.

– Это… книжка, – наконец, выдохнула Шара. – Точнее, несколько страниц, я нашла ее там, в деревне… Не знаю, зачем взяла даже… но… Может, кто-то заметил?

– Так-так… – протянул Рагдуф. – Интересные дела творятся. Ну, конечно же, нашла, ну, конечно же, в деревне, ага! А кисть и чернильницу ты там не подбирала случайно? Дай-ка глянуть… – он протянул ладонь.

Показать? Шара напряженно боролась с искушением. С одной стороны, это было опасно – неизвестно, зачем тут оказался этот картограф, а с другой… девушка уже поняла, что та’ай-хирг-кхан доверяет своей сокамернице ничуть не больше, чем она – ему. Ладно. Раз уж мы в одной яме, кто-то должен сделать первый шаг. Она вытащила один листочек и молча подала его собеседнику.

Сощуренные глаза пробежали по затейливой чернильной вязи. Пыхтя и шевеля губами, Рагдуф водил когтем указательного пальца вдоль строк, силясь прочесть. Лучница терпеливо ждала окончания проверки. Ждать, впрочем, пришлось недолго: промучавшись минуты три, он возвратил листочек хозяйке.

– Опять каракули какие-то… – заключил Рагдуф. – Не бойся, даже если бы кто-то и видел эту хреновину, прочитать бы не смог все равно. Ты оказалась здесь не из-за книжки. Придумай что-нибудь другое, ладно?

Тут Шаре показалось, будто бы ее собеседник презрительно ухмыльнулся. Что? Он действительно считает, что ее подослали?

– Я не собираюсь ничего придумывать! – рявкнула она – И я действительно не знаю, за что меня засадили в подземелье, да еще и вместе с каким-то государственным изменником!

– Не ори – попросил Рагдуф. И хотя сказано было вполголоса, Шара немедленно заткнулась.

– Я не изменник, – тихо и ровно произнес картограф, – Я был и навсегда останусь верным сыном своего народа, где бы я ни жил и кому бы ни присягал. Я говорил это Зрачкам Всевидящего Ока и готов повторить всем тем, кто поет с их голоса… – в этом месте он неприязненно покосился на Шару —…ну, или служит ушами.

Как ни хотелось Шаре прочесть резкую отповедь на тему «сам дурак», но известие об Уллах-тхар’ай оказалось сейчас куда важнее восстановлении своего доброго имени.

– Ты говорил с Улах-тхар’ай?

– Представь себе! – иронично хмыкнул Рагдуф.

Шара не обратила на эту иронию ни малейшего внимания: она спешила узнать самое главное.

– И ты смог сопротивляться? – настойчиво продолжала допытываться у него лучница. – Тебе удалось что-то сохранить от них в тайне? У тебя получилось промолчать, да?

– Ничего мне не удалось… – мрачно буркнул картограф после некоторого молчания. – И никому не удается. Когда Назгул задает тебе вопрос, ответить в любом случае придется, и лучше всего, если ответ будет правдивым. А говорят у них на допросе все, даже немые. Они просто читают сознание как открытый свиток…

Лучница похолодела.

– …С одним лишь отличием – мрачно ухмыльнулся Рагдуф. – Свиток не испытывает боли.

Шара молчала, напряженно размышляя над этими страшными словами. В свое время ей доводилось слышать целую кучу жутких историй о невероятных способностях Зрачков Всевидящего Ока. В большинстве своем это были обычные выдумки, вроде тех, которыми «шарку»[30]30
  «Старик», «старый» (черное наречие). В данном контексте «старослужащий» (арго).


[Закрыть] пугают новобранцев, но простой и бесхитростный рассказ картографа наглядно показал девушке, что шансов противостоять Девятке у нее нет. И тем страшнее становилось.

– Послушай… – решилась, наконец, она: – Однажды…

В этом не было ни малейшего смысла, Шара прекрасно понимала. Но молчать сейчас казалось еще страшнее, да и какая разница: все равно завтра Зрачкам Всевидящего Ока станет ведома тайна, которую она так тщательно скрывала с самого детства. Так что пусть… Она собралась с духом и продолжила:

– Однажды я видела сон. Ну, со мной это вообще почему-то случается время от времени, но в тот раз получилось как-то особенно не вовремя. Мы тогда шли по правому берегу Бурзугая… Мне приснился горящий поселок в горах.

Картограф настороженно покосился на нее, но промолчал, ожидая продолжения.

– Там были какие-то странные существа, похожие на йерри. Одни нападали, другие защищались, но плохо… Все погибли, и обиталище их было предано огню. Я проснулась. А потом… все это случилось на самом деле: мы увидели горящее стойбище сухн’ай. Все было очень похоже, и дети там тоже были… Только наяву еще страшнее: во сне у хозяев поселка были хоть какие-то шансы на победу… Я помню крылатую фигуру в черных одеждах, он был очень высок и похож на сухну и на Уллах одновременно. Он пытался защитить своих… – девушка замялась, подыскивая подходящее слово – свой народ.

При этих словах Рагдуф вздрогнул, и повернулся к лучнице. А та, совершенно неожиданно для себя, вдруг заговорила нараспев:

– Но он все равно проиграл. Пришел закованный в сталь воин с безумными глазами и поверг Крылатого наземь. Злые Уллах с Закатного края, из-за горькой воды сковали его и увели с собой. С тех пор опустели земли Севера, только на том месте, где стоял деревянный город, лежит бескрайнее поле черных цветов. Там страшно… Ночной народ, видевший пожар и пленение, ждал, что Крылатый однажды вернется… Что было дальше, я не знаю… – обессиленно закончила она.

Глаза картографа по мере рассказа становились все шире. В тот момент, когда Шара дошла до описания крылатой фигуры с лицом сухну, Рагдуф и вовсе вытаращился на сокамерницу как безумный, а после низко опустил голову и что-то беззвучно прошептал. Едва лишь девушка умолкла, он взял ее за плечи и заглянул в пустые остекленевшие глаза.

– Ты говорила о Крылатом – настойчиво произнес он. – Скажи, как он выглядел, этот Крылатый? Какой он был?

– Но это же просто сон, – виновато посмотрела на него девушка.

– Пусть. Говори!

– У него глаза были разноцветные, таких не бывает у сухну. И у иртха, и у йерри тоже не бывает. Его крылья были черные и кожистые, как у летучей мыши, а еще… Еще он умел говорить не разжимая губ, без слов. Он… он великий уллах, да?

– Да… – прошептал потрясенный та’ай-хирг-кхан, рассеянно кивая. – Он был великий Уллах Северных Земель. Все сходится, это он. И знаешь, – Рагдуф изучающе посмотрел на сокамерницу, – теперь я верю тебе. Тот, кому во сне или наяву являлся сам Харт’ан Мелх-хар, Владыка Севера, не может лгать. Ты в точности описала его – так, как о нем рассказывают легенды моего народа, иртха Туманных Гор…

Девушка обхватила колени.

– И что это значит? Я иргит-ману? – ошарашенно поинтересовалась она.

– Этого я не знаю, – честно ответил картограф. – Знаю только одно: тот, чья звезда раной небес горит на полночи, никогда не является просто так. Это знамение грядущих перемен…

– Перемен? – переспросила Шара.

– Я и мой народ верим, что однажды Мелх-хар снова вернется в этот мир… – тихо произнес Рагдуф, и глаза его потеплели, – И тогда в Землях Севера снова станут жить иртха… жить так, как в те далекие времена, когда мы были единственными разумными существами в этом юном мире. Все вернется и все повторится вновь, леса севера станут защитой и домом для тех, кто был верен нашему Создателю. Не нужны станут высокие стены и дозорные башни, уйдут в прошлое тяжелые доспехи и острая сталь й’тангов – не для защиты и нападения, а лишь для охоты на зверя и птицу станут брать в руки оружие. Под защитой Харт’ана Мелх-хара, в краях, где полгода царит ночь, будет жить Ночной народ и никакие чужаки не посмеют войти под сень сих благословенных лесов…

Столько веры и теплоты было в этих немудреных речах, что Шара, слушавшая вначале со снисходительной улыбкой, вдруг почувствовала, что тронута. Ничего подобного ей прежде не доводилось слышать ни разу, не говоря уж о том, что после упорного промывания мозгов призывами к «священной войне» рассуждения о том, что брать в руки оружие – суть зло – укладывались в голове особенно тяжело. И вместе с тем… очень хотелось, чтобы этот немолодой иртха со странным, сосредоточенно-рассеянным взглядом опухших от бессонницы глаз оказался прав. Стоило однажды выпустить пару-тройку стрел по живым мишеням, чтобы понять, насколько это противно…

– Однажды… – ни к кому не обращаясь, тихо заговорил Рагдуф, – к нам пришли посланцы Харт’ана Гортхара. Они говорили о великом государстве Унсухуштан, о счастливой жизни, что ожидает там каждого. «Вот он, дом всех иртха» – говорили они. «Объединившись, мы, кланы Ночного народа, должны вместе разбить старинных врагов, чтобы защитить нашу общую родину – Страну Восходящего Солнца». Посланцы обещали легкую победу, золото и сталь, землю… все, чего только можно пожелать. Только одно слово уллах-ран’ин-кхур, обещание встать под знамена с ликом Восходящего Солнца… Не правда ли просто? – он криво усмехнулся. – А знаешь, что было дальше? Наши старейшины отказались.

– Но… – Шара почувствовала, что оказалась в довольно опасном положении. Затверженные с детства истины медленно, но неуклонно давали трещину: уж слишком сильную симпатию вызывала у лучницы осуждающие насилие и кровь идеи Нового Фронта. Нужно было как-то возразить…

– Харт’ан Гортхар мудр и благ, он заботится о своих поданных – начала она терпеливо, как разговаривают с маленькими детьми. – Без него иртха до сих пор продолжали бы скитаться по Средиземью, гонимые всеми, точь-в-точь как их предки. Это он дал нам землю, где мы живем, и реки, из которых мы пьем воду. Он защитил наш край неприступными горными хребтами… Он действительно дал нам родину, которой у нас не было со времен… ну… – тут Шаре пришлось замяться, потому что с языка чуть не сорвалось: «со времен Мелх-хара».

– …А еще он бросил вашу армию в битве на Бурых равнинах – не переминув воспользоваться паузой, ехидно вставил Рагдуф. – Попросту исчез с поля боя…

Девушка предпочла пропустить язвительное замечание мимо ушей.

– Да, он суров, как всякий хозяин, но при том справедлив. Он любит нас и никогда не…

– И это говоришь ты? Ты? Сидя в карцере? – перебил картограф восторженные излияния юной души – Любопытно… ты видишь странные вещи, но боишься, что об этом узнает он или его псы… а ты боишься, это заметно.

Лучница хмуро молчала.

– И я даже скажу, почему тебе стоит бояться. Моргульский карцер вообще – самое подходящее место для подобных откровений, даже если у этих стен и растут уши, то терять уже все равно нечего, ха! Знаешь ли ты, что здесь, в Унсухуштане, его стране, было множество тех, кто был против войны с Западом. В основном, это были шаманы кланов, те, кто продолжал верить в возвращение Харт’ана Мелх-хара. Да-да, представь себе! Куда все они вдруг подевались, до сих пор неизвестно, но одно с тех пор твердо усвоили все: любое неосторожное слово в Его адрес ведет к гибели. Ни тени недовольства, ни косого взгляда – только обожание и восторг…

– Но… – Шара зябко передернула плечами, – На то он и повелитель! Какой владыка, сделавший для своего народа все возможное и невозможное добро, был бы рад услышать в ответ упреки и оскорбления? Да и потом: что он сделал не так? Война? Но если уж Харт’ан Гортхар решил, что она необходима…

– Но ведь лично ты не хочешь больше убивать? – ехидно поддел Рагдуф. Девушка молча опустила подбородок. Все, что с самого раннего детства казалось простым и ясным, сейчас рушилось в бездну тревожного непонимания. Бесхитростный проповедник умело подловил сокамерницу на внутренних противоречиях.

– Ты противоречишь сама себе, – заметил Рагдуф, – Продолжаешь защищать принятое Им решение, уже на собственном опыте зная, что война – суть зло, и никакие обещанные грядущие блага не смогут оправдать пролитой крови. Харт’ан Мелх-хар никогда не допустил бы этого, и именно поэтому теперешнего владыку, того, что сидит сейчас в черных башнях Луугбурза, так сильно коробит упоминание самого имени Крылатого. Он добился всего: его превозносят до небес и славят на каждом углу как всесильного заступника всего Ночного народа; по его слову, по единому взмаху руки вся страна поднимется как один, и под его черным знаменем пойдут на смерть стальные сотни. Он велик и могуч… но он – не Мелх-хар. До тех пор, пока жив хоть один верный, Харт’ан Гортхар будет оставаться всего лишь правителем Унсухуштана, государем, не более того. Что ему самому, разумеется, поперек глотки…

Удивительно и странно было слушать этого немолодого иртха: несмотря на упорные слухи об исчезновении шаманов и ужасах, творимых Зрачками Всевидящего Ока, Харт’ан Гортхар все равно оставался мудр и справедлив. Шара была совершенно уверена, что государя любят все иртха без исключения. И вот: надо же! Не один-единственный обиженный судьбою картограф, а целый народ.

– Я не хочу к Назгулам… – она яростно покачала растрепанной головой.

– Я, представь себе, тоже! – Рагдуф подсунул ладони под затылок и со вздохом откинулся к стене.

Глава 9

Ранним вечером, когда пунцово-алый диск солнца низко завис над перевалом, а в ущельях залегли длинные сизые тени, к воротам Минас-Моргула подошла группа из пяти иртха в сопровождении горного тролля с тяжкой ношей в заплечном мешке. Только что сдавший дневную смену страж ворот глянул на пришельцев, не поверил, протер глаза и посмотрел еще раз. Отвесив подзатыльник молодому олуху, что на эту ночь занял его место, старший товарищ отправил его открывать ворота.

Пока запыленные после дальней дороги путники неспешно входили во двор, пока приведенный ими тролль задумчиво косился на двух собратьев у барабана подъемного моста, сам страж ворот успел, прыгая через три ступени, выбежать навстречу пришельцам, стоящим в густой тени ворот.

– Ба! – заорал он еще издалека. – Я все-таки дожил! Шаграт!

Высокий орк в длинном плаще с подбоем обернулся на звук голоса, отбрасывая с головы капюшон. Широко расставленные глаза на бронзовом лице его на мгновение прищурились.

– Здорово, Таглук! – оскалился он, поднимая ладонь в жесте приветствия.

Хлопнула друг о друга толстая кожа перчаток.

– Ты смотри-ка, не забыл еще… – ухмыльнулся Таглук, оглядывая старинного знакомого. Совсем не изменился: все та же странно прямая для орка спина, неизменная латунная серьга в левом ухе, бритый череп с кисточкой шарух[31]31
  Прядь волос на темени, особым образом перевязанная шнурком или тесьмой. По обычаю, после смерти шарух должен быть сострижен с головы покойного и сожжен в очаге рода, именно это позволяет душе обрести покой.


[Закрыть] на темени. Что же касается морщин, то им оказалось не под силу совладать с кожей, выдубленной морскими ветрами и сожженной безжалостным южным солнцем. Одно слово – Шаграт!

– Ты все там же? – Таглук потихоньку отвел его в сторону и понизил голос, – Я слыхал, что ты ползаставы разогнал к Наркунгуровой матери…

– А где ж мне еще быть-то, – беззлобно проворчал Шаграт, наблюдая, как сопровождавшие его ребята облепили каменный парапет колодца. – Да кому я теперь вообще на хрен нужен! Только что Паучье Жало и осталось…

– А к нам каким ветром? – Таглук поспешил перевести разговор на другую, более приятную тему.

– Да… – Шаграт хрустнул позвонками, разминая затекшую шею. – Попался тут один… Тарк – не тарк, хрен да его разбери! Так в кулечке и сняли, как слегка очухался – допросили, конечно. Можно было бы сразу… того, но у Уллах-тхар’ай свои порядки… сам знаешь.

– Ух ты! Живой тарк? – сверкнул в недоверчивой усмешке страж ворот. – Штука в крепости редкая, хе-хе… Дай глянуть, а? – ни с того, ни с сего попросил Таглук.

– А нехрен там глядеть, – уклонился Шаргат, – Тот же умбарец, только без шерсти на морде… Да что там писарь твой, уснул, что ли?!

Последняя фраза была сказана уже в полный голос. Шаграт попытался просунуть голову в маленькое квадратное окошко, но помешала решетка. Ругнувшись, он несколько раз постучал по отполированному сотнями рукавов подоконнику, просто так, для привлечения внимания.

– Эй!

Не дождавшись ответа, он облокотился на стену, изображая философский отдых. Но не успел Таглук воспользоваться служебным положением и ускорить процесс заполнения подорожной посредством головомойки, как из глубины будки послышался юношеский голос:

– Все-все, уже готово!

Свинцовая печать с непременным Оком и скалящимся полумесяцем крепко прихлопнула низ исписанного пергамента.

– Виноват, это у меня тушь кончилась, – бодро сообщил все тот же голос. Из окошка высунулась тощая зеленоватая лапка в чернильных пятнах. В ней был зажат свиток.

– Подпись поставить не забудьте вот здесь… э-э-э… ну, внизу, короче.

Та же рука выставила на подоконник пузырек туши и замызганную кисточку, к концу которой была приклепана цепочка. Брезгливо повертев кисть в пальцах: «овцу, что ль, обстригли?», Шаргат, не снимая перчаток, поставил подпись. Возвращая письменные принадлежности законному владельцу, он ехидно заметил:

– Я следую не с пятью, а с четырьмя сопровождающими лицами… Считать научись.

– Как это с четырьмя? – возмутился мальчишка-писарь, – А тролль?!

От дальнейших препирательств их отвлек страж ворот.

– Надолго к нашим «щербатым»?

Убирая пропуск в рукав, его собеседник неопределенно пожал плечами: «как получится, мол».

– А то зашел бы в караулку, – заискивающе предложил Таглук, – С дороги, поди, не жравши…Оглоедов твоих тоже покормили, да и сам… Неужели от пиалушки чая откажешься, а? По трубочке забили бы…

Было заметно, что смертельно уставший от долгого молчания Таглук страстно мечтает потрещать о том, о сем со старым знакомым. Но Шаргат был настроен иначе.

– Ага, Таглук, мы, пожалуй, останемся. А ты вместо Гуфа до Назгульей башни быстренько сбегаешь с тарком на плечах, туда и обратно… Да я с удовольствием! – и он иронично вскинул брови.

Услышав свое имя, тролль с большим заплечным мешком отвлекся от игры в гляделки с братьями по разуму и потопал к оркам. «Гревший уши» мальчишка-писарь взвизгнул и с треском захлопнул свое окошко. Таглук тоже слегка напрягся при виде приближающейся громадины. Но тролль точно вкопанный остановился возле Шаргата, а тот, как ни в чем не бывало, похлопал гиганта по серой лапище, толстой как бревно.

– Гуф хороший, хороший… – весело приговаривал орк, постукивая рукой в перчатке по запястью «живой скалы». Тролль издал звук наподобие «ы-ыгым» и шумно втянул воздух двумя отверстиями, заменявшими ему нос.

– Все-все, уже идем. Сейчас идем… – пообещал Шаграт.

– Во зверюга! – уважительно покачал головой Таглук, – Где взял такого?

– Места надо знать! – хохотнул Шаграт. – Ладно, куршада[32]32
  Букв. «скоро свидеться, бывай» (черное наречие).


[Закрыть], Лысый Гриф!

– Куршада, Волчий След! – и впрямь напоминающий грифа Таглук тоже не удержался и припомнил старинное прозвище гостя. Прощаясь, приятели хлопнули друг друга по стальному плечу и расстались. Не успел еще отряд из пяти орков и одного тролля скрыться из виду, как из будки с окошком, где выдавали пропуска, вылез тощий сутулый паренек лет сорока восьми в форменной рубахе не по размеру. Подобравшись бочком к стражу ворот, что взглядом провожал пришельцев, он осторожно поинтересовался:

– Таглук-сама… А кто это был?

– Это? – Таглук глянул на мальца сверху вниз и ухмыльнулся, – Это, парень, дзаннарт-кхан Шаграт, начальник Кирит-Унгольской погранзаставы.

Распрощавшись со старым товарищем, Шаграт в сопровождении верного тролля Гуфа и четырех воинов пограничной стражи направился в Назгулью башню. Здесь следовало бы немного пояснить: несмотря на то, что крепость Минас-Моргул была, как и ее белый двойник, целиком вырублена в теле скалы, она вовсе не являлась монолитным сооружением. Сразу за воротами начинался вымощенный камнем внутренний двор с единственным в крепости колодцем. По правую руку полукольцом располагались склады с оружием и таингуром, по левую – гаражи катапульт, склады боеприпасов и запасных частей к камнеметательным машинам. На этом внешний первый ярус построек заканчивался, и если пойти вперед, преодолевая довольно крутой подъем в горку, то через пять-шесть десятков шагов вы окажетесь перед двумя башнями, соединенными меж собою высоким арочным пролетом. Первая из них явно моложе своей сестры, она примыкает к трехэтажному каменному зданию и служит не более чем элементом декора. В этом здании расположена канцелярия. Вторая же из башен представляет собой сложенный из базальтовых блоков усеченный конус высотой в сто пятьдесят локтей, увенчанный острым шпилем. Винтовая лестница ведет на самый верх, прямо к резиденции Зрачков Всевидящего Ока. Вход в башню был только один, но поговаривали, что из подвалов можно попасть в любую часть крепости. Сразу за аркой серой вереницей тянулись бесконечные склады, содержимое которых: форма, оружие и доспехи – предназначалось не для собственного гарнизона крепости, а для последующего распределения в частях и соединениях, так или иначе проходящих через Моргул. В отличие от того же Паучьего Жала, бывшая Крепость Луны являлась не просто пограничным постом, а крупнейшей перевалочной базой Итилиэна. Помимо пары сотен душ гарнизона и вполовину меньшей армии писцов и счетоводов, здесь с лихвой нашлось бы достаточно места еще для двух сотен народа, не слишком обремененного представлениями об идеальном жилище. Именно для таких «необремененных» позади главной канцелярии в свое время было выстроено каменное здание о двух этажах с окнами на север. Каменное – потому что строили в Стране Восходящего солнца всегда и на века, и на совесть, правда, в основном, из-за острой нехватки дерева. Камня же и глины, равно как и металла, в стране было – хоть доверху завались!

Сапоги дзаннарт-кхана Шаграта глухо отстукивали по плитам внутреннего двора крепости. Позади на должном расстоянии шагала охрана из четырех молодцев в коричневой форме, а замыкал шествие молчаливый горный тролль. Сотник торопился – у него было много дел. Самым разумным было бы, конечно, дождаться, когда погаснет закат и ночь окончательно вступит в свои права, но Шаграт, полдня тащившийся пешком по горам, справедливо рассудил, что ценный груз окажется достойной платой за беспокойство высочайшего внимания в такую рань. К тому же, как следовало из опасной, но, тем не менее, распространенной шутки, «Уллах-тхар’ай никогда не спят, кроме тех случаев, когда они бодрствуют».

Сдав пленника с рук на руки неулыбчивым ребятам со щербатым полумесяцем на левом рукаве, Шаграт прождал минут пять, пока оформят пропуск. Затолкав свежий пергамент в раструб перчатки, сотник неспешно поднялся по витой лестнице на самый верх башни. Перед черной дубовой дверью, за которой располагалась непосредственно резиденция Уллах-тхар’ай, он немного потоптался, собираясь с духом: все-таки встреча с живыми и всесильными мертвецами – неприятная штука. После короткой моральной подготовки Шаграт решительно толкнул тяжелую створку, жмурясь от странного запаха промозглой, нежилой сырости и запустения, царившего в рабочем, по сути, кабинете.

Назгул, отвечающий за северо-западный округ, принял начальника Кирит-Унгольской погранзаставы весьма холодно. Впрочем, кто же хоть когда-то находил у них теплый прием? Особенно портило впечатление непреходящее чувство чужих холодных и склизких щупальцев, проникающих в мозг. Зная об этой дурной привычке Зрачков Всевидящего Ока, без крайней нужды к ним старались не показываться – а ну еще усмотрит в мыслях нечто крамольное. Но Шаграту на подобные страшилки было плевать: пусть себе шарят! Что найдут – половину мне… Развернутый свиток с донесением лег на стол перед Назгулом. В принципе, это была еще одна милая формальность: Уллах-тхар’ай никогда не интересовало написанное кистью, если рядом стоял живой свидетель. Вот и сейчас пришлось потерпеть неприятную процедуру обшаривания памяти. К слову сказать, настроение Назгула изрядно улучшилось после известия о пойманном шпионе Гондора: будто ледяная хватка чужой воли немного ослабла. Уловив изменения в настроении начальства, Шаграт перешел к главной части своего визита. Сотник был не дурак, и отлично видел, что до начала войны времени остается все меньше и меньше. В складывающейся ситуации, начальнику погранзаставы все менее и менее улыбалось лично таскать пойманных лазутчиков в Моргул: во-первых, и так не ближний свет, это тебе не в стойбище от дома до кудука прогуляться, а во-вторых, было неразумно лишний раз покидать заставу. Поэтому в двух словах описав, насколько важное в стратегическом плане положение занимает Кирит-Унгол, сотник развернул перед уллах-тхар еще один пергамент, в котором содержалось прошение на высочайшее имя: наделить его, дзаннарт-кхана Шаграта из клана Хуркулхубу[33]33
  «Желтая Сова»(черное наречие). «Хуркулхубухар» – клан (племя, народ) Желтой Совы, к которому принадлежит Шаграт.


[Закрыть], правом лично допрашивать обнаруженных и пойманных на территории заставы нарушителей, а также самостоятельно решать их дальнейшую судьбу без участия Уллах-тхар’ай. Молодой сотник почти не надеялся на успех своей затеи, однако ему неожиданно повезло: Назгул не стал возражать. Бесплотные руки разгладили пергамент с прошением, их обладатель еще раз перечитал написанное, а через мгновение над строками полыхнула бесшумная вспышка темного пламени, и пахнуло паленой кожей. В правом нижнем углу, там, где обычно ставят подпись, появилась выжженная неведомой силой вязь высочайшего имени. Стараясь, чтобы мысль не приобретала слишком уж явного вида, Шаграт иронично приподнял бровь, перечеркнутую тремя шрамами: ох, ну до чего же сильные мира сего порой пристрастны к дешевым трюкам! Неужели нельзя обойтись обычной закорючкой тушью или чернилами… Но как бы там ни было, а цель была достигнута – великий мертвец дал свое согласие.

Покончив с этим важным делом, донельзя довольный Шаграт покинул башню и направился в соседнее здание, откуда и вышел через полчаса с длинным списком в руках: помимо прочего, сегодня следовало пополнить запасы продовольствия для Кирит-Унгола. Пока сотник и исполнявшие роль носильщиков воины пограничной стражи переходили от одного погреба к другому, набирая в должном количестве всякого указанного в пергаменте наименования, прошло полночи. Время близилось к обеду, а в списке сегодняшних дел числилось еще одно, причем срочное. Суть его состояла в том, что один из стрелков Паучьего Жала две ночи тому назад ухитрился сорваться со скалы и разбиться насмерть. Если отставить в сторону сантименты и объяснительные письма начальству, погибшему необходимо было срочно найти замену. Задерживаться же здесь до утра Шаграт не планировал, поэтому оставив погрузку продовольствия на совести пыхтящих от натуги подчиненных, он снова отправился к начальству, на этот раз – уже непосредственному.

Командующий гарнизоном отказал сразу. Его несложно было понять: лучников и так на сотню пятеро, и разбазаривать такое богатство кому попало он не намерен. Зная, что начальник Кирит-Унгольской заставы – мужик упертый, моргулец счел за благо изящно перевести внимание сотника на стоящую в крепости сотню некоего дзаннарт-кхана Тхаруга, в которой тоже есть лучники, так что если вдруг… Дальше Шаграт слушать не стал.

Тхаруга он не нашел, более того, судя по той скорости, с коей опустел оживленный доселе крепостной двор, обед все-таки начался, а, следовательно, все поиски и разговоры можно будет отложить на час. Стукнув пару раз кулаком в запертую дверь боковой пристройки, Шаграт в сердцах плюнул и побрел к колодцу. Ладно… в конце концов час все равно ничего не изменит, так пусть пожрут спокойно, авось станут подобрее, да посговорчивее.

Опершись о высокий парапет, Шаграт опустил подбродок на сложенные руки и стал бездумно смотреть в прохладное жерло колодца. Вода отразила круглое пятно ночного неба, освещенного луной, и черный силуэт широких плеч и головы с кисточкой шарух на темени. Полюбовавшись собственным отражением какое-то время, сотник отвернулся и от нечего делать стал осматриваться по сторонам. В этом месте следовало бы пояснить, чем был столь знаменит сей иртха, ибо это, возможно, поможет составить более четкое представление о чертах характера и мотивах поступков того, кто, буквально, на час опережая закат, вошел в ворота Минас-Моргула. В далеком 5903-ем году от основания Унсухуштана самый обычный паренек из Кундуза оказался в числе тех, кто по приказу Харт’ана Гортхара был отправлен в далекие южные земли – оказывать союзническую помощь Хараду, сильно страдавшему в то время от умбарских пиратов. В конечном итоге, Шаграт оказался одним из немногих счастливчиков, кому довелось вернуться назад живым, а не в виде шаруха, наскоро запечатанного в глиняную трубку с биркой. Восемь долгих лет возведенный на берегу форт держал морских разбойников на почтительном расстоянии от харадского побережья, хотя до этого были два года непрерывных и кровопролитных сражений в устье Хорнена и бесконечно медленное продвижение к морю по захваченной неприятелями территории – шаг за шагом. Сколько своих подданных потерял в той войне харадский султан – неизвестно. Унсухуштан оставил в добела раскаленных пустынях, на берегах Хорнена и прибрежной полосе пять тысяч бойцов, так и не заслуживших права стать пеплом под родными небесами. Такова оказалась цена, заплаченная Ночным народом за жест великодушия Харт’ана Гортхара. От тех времен у дзаннарт-кхана Шаграта под правой ключицей осталась наколка в виде Ока, что встает над морской волной, да тройной шрам, навек перечеркнувший левую бровь – точно удар звериной лапы. Именно за эту пометку будущий начальник заставы и получил прозвище «Волчий след». Вернувшись из дальнего похода через десять лет, без танги в кармане, он, по молодости лет, так и остался в пограничной страже, какое-то время провел на юге страны, а вскоре получил назначение в крепость Паучьего Жала, где при помощи крепких кулаков и умения быстро соображать, вскоре сумел навести порядок, превратив сборище вечно пьяных головорезов в образцово-показательную часть. Подобный головокружительный взлет для армии Унсухуштана был, в общем-то, редким явлением, но девяностопятилетний парень из горной провинции доказал, что это возможно.