Текст книги "Тропой памяти (СИ)"

Автор книги: Людмила Пельгасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

Назгулы посеяли панику в рядах защитников Квэтлориэна и начисто отвлекли их от завязнувших во мху орков: теперь каждый эльфийский лучник сверлил взглядом темное небо в ожидании следующего налета и желая поразить стрелой крылатую тварь, а если получится – то и ее седока. Это дало уцелевшим после обстрела иртха немного времени на то, чтобы снять закрепленные на спинах щиты и выставить их перед собой. За щитами тут же засели стрелки, черноперые стрелы дол-гулдурцев засвистели, вспарывая кроны мэллорнов в поисках врагов. Волнение, испуг и азарт боя сделали тепловое свечение тел йерри еще ярче, теперь промахнуться было просто невозможно. С дэлоней посыпались раненые и убитые эльфы. Попутно нападавшие предприняли еще одну попытку вырваться из мягких объятий проклятого мха и продвинуться дальше. Проваливаясь по грудь, они краем щита продавливали перед собой пласты дерна и по образовавшемуся уплотнению взбегали наверх. Пока дун-дзаннарт-кхан Багнур сидел в образовавшейся под собственным весом норе, Дублук, каким-то шестым чувством видевший сквозь мох, прыжками с корня на корень неспешно двигался вперед, не проваливаясь. Ай да «щербатый»! Быстро смекнув, что к чему, за ним увязались пятнадцать бойцов, ступая, а вернее, прыгая по корням след-в-след за Дублуком. Быстро и уверенно преодолев три десятка локтей, горстка смельчаков первой встретилась со строем эльфийской пехоты, уже вполне оправившейся после атаки Назгулов. Фигур в мифрильных кольчугах было много, раза в три больше, чем фигур в коричневых плащах, к тому же эльфы, будучи значительно легче и гибче орков, не проваливались во мху. Двоих нападающих йерри зарубили в первые же мгновения боя. Но почуявшие близость эльфийской крови дол-гулдурские рубаки не обратили на это внимания. Впавшие в состояние боевого бешенства, они не чувствовали боли, не замечали нанесенных быстрыми противниками ран, и перли вперед. Не ожидавшие такого поворота остроухие, привыкшие выигрывать за счет множества молниеносных ударов, попросту разлетались с их дороги, как тряпичные куклы в сверкающих самоцветами кольчугах. За отчаянным моргульцем потянулись иртха и с других направлений, командующий дол-гулдурцами полутысячник Багнур остался где-то позади. Да он, собственно, ничего и не предпринимал сам, глядя, как наступление его воинов само собой успешно сминает войска йерри. Он так и бездействовал до момента, пока Дублук не получил рану в живот и не осел в мох, клыками закусив губу до крови. Лишь тогда он заорал стрелкам, чтобы работали по вражеской пехоте. Мергены подключились к бою с удовольствием, и остроухие, разом лишившись дюжины душ, отступили в чащу. Разрисованные татуировками и увешанные ожерельями сушеных ушей «шарку» с воинственным кличем рванули за ними с полным ощущением близкой победы, но… наткнулись на незримую стену. Совершенно неосязаемая и прозрачная, стена эта беспрепятственно пропустила отступающих йерри, но ощутимо толкнула в грудь преследующих иртха. Отличнейшая, яростная, мощная атака захлебнулась на пике: так мощная волна, налетая, разбивается о твердь прибрежной скалы. Раненый Дублук, скрючившийся на земле с коленями, подтянутыми к подбородку, только сплюнул, видя, как бойцы, которых он поднял в атаку, глупо отскакивают от непонятной преграды, точно стрелы от щита. Ни й’танг, ни кулак не могли пробить эту преграду с внешней стороны, как и стрелы иртха. А вот эльфийские стрелы, летевшие изнутри, преграда не останавливала, а напротив: в тех местах, где наконечники проходили сквозь стену, воздух как бы размывался от скорости их полета, увеличившейся в несколько раз. Стена усиливала мощь выстрелов, теперь от эльфийских стрел орков не спасали даже пластины доспеха. Это казалось невероятным, но легкие ивовые стрелы пробивали стальные пластины, вонзаясь в тело. Нападавшие падали в мох один за другим, с воем или сразу замертво, серые волны мха мгновенно впитывали ярко-алую в тепловом зрении кровь, и казалось, что хищные мхи высасывают саму жизнь.

– Дзарт-кхан, да что же это творится? – беспомощно посмотрел на него грохнувшийся неподалеку дол-гулдурец со пробитым стрелой коленом, немолодой, уже плешивый иртха. – Что за дрянь такая?

– Магия эльфов, Наркунгур ее задери! – с жутким узун-маулусским акцентом простонал Дублук, приподнимаясь на локте, а второй рукой зажимая рану куском мха. – Всем назад!

– А вот хрен тебе, щербатый! – внезапно ощерился вскочивший из своего схрона Багнур, раздувая ноздри приплюснутого носа. – Пока что я тут командую, понял?! Вперед, за остроухими! Бей гадов!!!!!! Вперед!

Горячий узун-маулусский уроженец даже про рану забыл, собираясь популярно объяснить Багнуру что-то важное, но не успел. Над лесом снова послышался уже знакомый жуткий вой, и оставшиеся в живых попадали на землю. Правда, теперь это были исключительно иртха: эльфов же защищал магический кокон. Тройка Уллах-тхар’ай пронеслась над вершинами, огибая очерченное преградой кольцо, и взмыла вверх, бессильная пробить возведенный магией барьер.

– Назад всем!!! – проорал оглушенный назгульим визгом Дублук, но его никто не услышал: половина войска Лесной заставы лежала ничком на моховой поляне, а те, что стояли на ногах, имели примерно те же проблемы со слухом, что и сам моргулец. Что-то, разевая пасть, орал дун-дзаннарт-кхан Багнур, указывая пальцем в направлении прежнего наступления, но что именно – разобрать было нельзя. Сейчас в ушах у Дублука мелодично шумели волны, и ему казалось, что это он слышит перекаты в верховьях далекой Удулхэ, бурной и своенравной реки, на берегах которой он родился и вырос в славном Городе Длинных Теней[81]81
  Название города «Узун-Маулу» в переводе с черного наречия как раз и означает «Длинная Тень».


[Закрыть]. А потом он увидел, как незримая преграда задрожала и пошла рябью, ее кольцо стало расширяться, захватывая поляну. Словно круговая волна от брошенного в воду камня, она распространялась от центра Золотого леса к его окраинам, и там, где живые или неживые тела иртха оказались втянуты внутрь нее, происходило необъяснимое и ужасное: они попросту исчезали, переставая существовать. Дублук видел, как растворился в воздухе его недавний собеседник и дернулся было отползти от надвигающейся смерти, но рана не позволила даже приподняться. Удулхэ пела все громче, ее упругие пенные струи охватывали сапоги разведчика, били в подкованные подошвы, пытались перевернуть ставшее легким, как пустая скорлупка, тело. Дзарт-кхан Дублук улыбнулся, забыв про боль, и откинулся на спину в мягкое покрывало мха, позволяя ласковым волнам поглотить себя без остатка.

В сторожевой башне Дол-Гулдурской заставы свистал промозглый зимний ветер. Каморка под крышей находилась уже выше лесных крон, поэтому в лишенные ставень окна хлестал мокрый снег. Он падал на каменный пол и не таял – так холодно было внутри. Впрочем, тем, кто собрался в башне сейчас, любые капризы погоды были безразличны: черные истлевшие плащи скрывали лишь видимость тел, в действительности обнимая мертвенную пустоту. Словно три обугленных в огне скальных обломка, заостренные к капюшонам фигуры Уллах-Тхар’ай неподвижно стояли посреди круглой, продуваемой ветром, площадки. Далеко внизу, во дворе крепости, бесновались черные крылатые твари: птицеящеров, в отличие от их седоков, мокрый снег раздражал. Они мечтали заползти и спрятаться под крышу, но гхул-кхан Багнур, не вполне еще пришедший в себя после золотолесской мясорубки и безвозвратной потери девяти десятых личного состава, заперся у себя в покоях и лечил нервы курением сушеного мха му, так что ему было совершенно не до птицеящеров. А шестьдесят оставшихся в живых бойцов гарнизона Дол-Гулдура – в основном, стрелки – к летающим тварям Назгулов не приближались из вредности.

– Славная была битва, что и говорить, – ехидно произнес бесплотный голос. – Для эльфов, разумеется. А нам бы, будь мы живы, самое время броситься на меч от позора.

– Да, не так-то просто побывать в Лориэне, господа! – вздохнул второй голос. – Даже будучи Зрачком всевидящего Ока.

– Зрачком Ока! Зато она была в Лориэне совсем недавно!

– Кто именно?

– Девка! Та самая орочья девка, которую мы ищем уже полгода! Она все время идет на шаг впереди нас.

– Минуточку, во-первых – не мы, а наш свихнувшийся старина Аргор ее ищет. А во-вторых – с чего вы вообще взяли насчет Лориэна? Видели, какая у эльфийской ведьмы защита? Даже наши кольца оказались полностью бессильны против ее Нэина. Вы же сами убедились в этом, разве нет?

– Да уж… Кольцо Воздуха, Сила которого способна управлять плотностью стихии на таком расстоянии – это артефакт посерьезнее наших безделушек. Но я еще раз подтверждаю – та девка была в Лориэне, и Кольцо ее пропустило. Пленный эльф из внешнего периметра стражи видел ее идущей через лес к дворцу Галадриэли, но получил приказ не стрелять. Как она вышла – он не видел, так как сменился с караула, но уверен, что в Лориэне ее нет. Значит, покинула она его столь же беспрепятственно, как и вошла. Это еще раз говорит о том, что Аргор ничуть не свихнулся и роет в правильном направлении.

– Кольцо, девка, опять кольцо… – наконец, вступил в разговор третий голос, более густой и мясистый, чем предыдущие два. – Вы оба лучше скажите мне: какой тогда вообще смысл кидаться на Лориэн, пока Нэин на руке у Галадриэль, а Галадриэль – в Лориэне? Опять очередной бредовый приказ Тху? Вроде штурма Минас Тирита?

– Он просто уверен, что Единое спрятано в Минас Тирите, отсюда и его баранье упрямство, понимаешь, Малыш? Он похож на курильщика опиума, который страдает без любимого зелья, и эта жажда совершенно лишила его разума. Ты же понимаешь, Малыш, о чем я? Ты ведь любил опиум, правда? До того, как променял все маковые поля мира на один ма-аленький кусочек золота?

– Заткнись!

– Хватит дразнить Малыша, мы все не безгрешны. Но прошлых наших жизней больше нет, есть только вот эта наша вечность. Теперь наша задача – эту вечность не потерять, а для этого надо выиграть войну и найти Единое. Которое, кстати, с успехом может быть и в Лориэне: мало ли что эльфийская ведьма прячет у себя под юбкой?

– Но мы не можем туда заглянуть, а орочья девка почему-то может. Ее Нэин пропустил. А также она довольно мило играла в гляделки со стариной Аргором, великим и ужасным. Мне сдается, что Кольца на нее просто не действуют: ни эльфийские, ни наши. Значит, орочья девка способна проникнуть туда, куда не удается нам. Аргор вовсе не дурак, господа, он нашел универсальный ключ.

– Это девка-то универсальный ключ?

– Да, Малыш, именно! До следующей атаки на Лориэн ее необходимо разыскать.

– И что? Мы отправим ее искать Единое?

– Зачем Единое? Можно заставить ее вынести те Кольца, о местоположении которых мы знаем. Например, без Нэина Галадриэль ничего не сможет сделать против армии Дол-Гулдура.

– «Бывшей армии Дол-Гулдура», вы хотели сказать? Из тех шести сотен уцелело примерно пятьдесят бойцов.

– Все это ерунда… Уж что-что, а орки в Мордоре никогда не кончаются. Даже непонятно, зачем наш доктор выводит еще одну их породу, их и так в Средиземье полно, как блох на собаке.

– То есть следующий одновременный удар по Трандуилу и Лориэну пока откладывается? До поимки девки? По-моему, бред.

– Нам надо как-то нейтрализовать Нэин, понимаешь? И сделать это нужно до следующего удара, иначе мы опять ничего не добьемся. Наступление назначено на пятнадцатое июля, не забывайте: наш успех – в одновременности и стремительности. Подмоги не будет – четырнадцатого планируется штурм Минас Тирита, так что Аргор и остальные нужны на южном фронте, а втроем против эльфийского Кольца мы уже попробовали повоевать.

– Кирит-Унгольская застава, Мория, Лориэн – пока что ее маршрут таков. Куда она дальше направится, как вы считаете?

– Я за Минас Тирит.

– Я за Раздол и Элронда. А у него тоже Кольцо, к тому же это недалеко от Лориэна.

– Плохо, что мы не понимаем принципа ее путешествия. Она как-то бессистемно перемещается. Картограф рассказал только про Морию, а тот эльф-страж, которого Багнуровы молодцы притащили раненым, ничего не знает дальше границ Лориэна. Короче: можно рвать и метать сколько угодно, но если Аргор сам не нашел свою горгоротскую подружку за полгода, то за пару-тройку дней мы с такими сведениями вряд ли…

– Думайте, думайте же, господа!

Три бесплотных голоса стихли.

Один из Уллах-Тхар’ай подошел к узкому окну и прошипел странную мелодию. Повинуясь этой команде, птицеящер тяжело взмахнул набрякшими от сырости кожаными крыльями, и неуклюже взлетел. За ним тут же потянулись двое оставшихся, и вот тройка мордорских тварей, обогнув стены, поднялась на высоту окошек сторожевой башни, подставляя седокам черные чешуйчатые спины.

Глава 32

Над Паучьей Заставой стояла ночь. Зимний ветер наконец-то перестал трепать ларханы лучников, мёрзнущих на крепостной стене, и ушел отдыхать на восточный склон Эфель-Дуатских гор. Звезд не было видно из-за низких темных облаков, закрывших все небо. Судя по едкому першению в горле – облака снова напитаны вулканическим пеплом. Чудит Гора-кузнец, чудит в последнее время, ворочается на своем каменном ложе, словно лихорадочный больной, и тяжко дышит жаром в холодное небо. Нет-нет и выплюнет фонтанчик ядовитого дыма – и опять слезятся глаза, похуже даже чем ярким солнечным днем. Вон оно, пробивается сквозь серую пелену туч бледно-оранжевое пятно на востоке – это светится лава в кратере.

Хузгат вспомнил, что по времени первая пепельная буря пришлась как раз на тот злосчастный день, когда на заставу занесло горбагово воинство. Какая тогда стояла вонь – не продохнуть. Ну не знак ли это? Пхут-тха! За те два нах-харума новые жильцы на заставе успели всем надоесть настолько, что заставили каждого аборигена изобретать законные способы скормить их одного за другим старушке Шелоб.

Сейчас на стене ввиду ночного времени было много народу – все пять положенных по уставу стрелков. Внизу в двух сотнях локтей расстилалась Ущелина, темная и неприветливая. Где-то там за каменной дверью ход в логово гигантской паучихи: лучшего в мире пограничного стража, охраняющего подступы к заставе. Обычно Шелоб наружу не выползала, зная про отделяющую ее от орков каменную дверь и довольствуясь неосторожно забредшими в ее владения зверьками, да редкими нарушителями границ, которых у нее отбирали спеленатыми в кокон и находящихся под действием сонного яда, но всегда возвращали на место после допроса. Паучиха привыкла к вкусу человеческого мяса и уже не пыталась нападать на своих соседей и кормильцев: каковы они на вкус – Шелоб давно забыла, а вот обжигающий глаза противный яркий огонь и острые стрелы ее примитивный мозг помнил отменно.

Хузгат порылся в кисете и выяснил неутешительную новость: запасы табака приказали долго жить. Выругавшись в адрес интендантской службы, которая уже вторую неделю отправляла караван на заставу, он поправил на спине колчан с анхуром и стрелами и двинулся к жизнерадостно пускавшему колечки Удруку – в очередной раз клянчить корм для собственной трубки. Поравнявшись с опасным проломом в стене, которым Лугдуш-аба меланхолично пугал новичков-снага, Хузгат невольно глянул вниз и увидел нечто странное: возле самой каменной двери, ведущей во владения Шелоб, лежал паутинный сверток, очертаниями напоминавший человека или иртха.

– Удрук! Хэй, Удрук! Слышь меня? – позвал он, не отрывая взгляда от свертка.

– Слышать-то слышу, – ворчливо отозвался Удрук. – А курева все ж не дам, имей в виду. Ишь разлакомился, мне самому мало!

Хузгат с досады скрипнул зубами, курить хотелось ужасно. Но сейчас жажду дыма пересилило любопытство.

– Да и Наркунгур с твоим куревом, – отмахнулся он. – Иди сюда, чего покажу.

Дождавшись, пока товарищ, осторожно ступая по скользкому базальту, подойдет к разлому, Хузгат указал ему на загадочный предмет.

– Непонятно, почему он здесь лежит, правда? Если Шелоб укусила его в своем логове и он без сознания, почему не оставила висеть там? А если он в сознании и сумел от Шелоб уйти – то почему не избавился от паутины?

– Или его кто-то принес сюда и положил, – задумчиво изрек Удрук, выпятив клыкастую нижнюю челюсть. – Так, ты стой здесь и следи за ним, а я вниз – ребятам скажу.

Со стены Хузгат и остальные стрелки наблюдали за тем, как разворачивались дальнейшие события: через четверть часа из ворот башни рысцой выбежали восемь бойцов в полом доспехе, с ними два стрелка. Двое отодвинули гранитную плиту, а еще двое, быстро зацепив паучий сверток прихваченными для этой цели баграми, втащили его во внутренний двор. Дверь хотели было завалить, но почему-то медлили. Хузгат, которому примерещился скрежет панциря в глубине пещер, хотел было крикнуть, но тут один из парней, кажется, Уфтхак – которого на памяти Хузгата паучиха кусала, по крайней мере, дважды – нырнул в проход и, держа й’танг наготове, двинулся к пещерам.

– Чего он творит, дурень… – сплюнул стрелок, стоявший по левую руку от Хузгата. – Щас вот Шелоб-то его за жопу ка-ак схватит!

Но удары сердца падали один за другим, а гигантская паучиха не спешила нападать. Более того – она вообще никак не среагировала на вторжение в ее владения потенциальной дичи, так и оставшись сидеть в своем каменном мешке. Совершенно невредимый Уфтхак пересек Ущелину, подошел к пещере и шагнул внутрь. Его не было видно с десяток дюжин ударов сердца, а потом в напряжении ждавшие товарищи увидели, как он быстрым шагом направляется обратно к воротам. Храбреца впустили, плиту спешно задвинули на место, и бойцы, взвалив на плечи сверток, поволокли ценный груз в башню.

В этот момент на стене материализовался Удрук, запыхавшийся после быстрого подъема по крутым ступенькам.

– Ну?

– Щас… – гонец перевел дух, – короче так: я прав был, этого жмура кто-то принес. А Шелоб, похоже, ранена – Уфтхак видел в пещерах ее кровь не кровь, ну, одним словом, плохо ей сейчас. А ее панцирь пробить – прикинь, какая силища нужна? Вот это-то силач и сверток подкинул. Видимо, это у него была наживка…

– А кто в свертке-то был? – перебил его Хузгат. – Тарк?

– Не знаю, не видал, – покачал головой Удрук. – Но и не до него сейчас, надо искать того, с длинным ножиком, который Шелоб отделал. Шаграт-сама отправил два патруля, те обшаривают Ущелину. Этот щербатый новый, который Горбаг, настоял, чтобы гонца послать в Моргул насчет пленника. Лугдуш сказал, наша задача – со стены следить, стрелять во все, что только шевельнется у ворот.

– А сам Лугдуш-то где?

– В патруле он, сам попросился. А мне велел передать, чтоб мы глаз не спускали с Ущелины, мало ли какая хрень?

– Ну ага, без тебя мы б не догадались, конечно! – пожал плечами собеседник, и направился на свое место у стены. – Лучше б табака принес.

Глава 33

Переправа казалась нескончаемым действом, в равной степени торжественным и бестолковым. Первые паромные переправы, наведенные напротив Осгилиата для переброса техники и войск, не просуществовали и нескольких часов: тарки расстреляли иртха с берега почти в упор, и так посекли стрелами канаты, что тяжелые плавучие платформы оборвали их жалкие лохмотья, и, подхваченные мощным течением, закружились в темной воде. Огромные сооружения из бревен, срубленных на восточном берегу Бурзугая разлившаяся в нижнем течении река ломала одним ударом. Так, переправа для объединенных войск Востока сразу началась с потерь: по меньшей мере сотня иртха нашла свою смерть от стрел тарков. Жертв, кстати, могло быть и больше, если бы не деревянные обломки в воде: многим из раненых удалось ухватиться за них и выплыть на плес. К тому же в первых рядах наступающих не случайно оказались иртха из восточных областей Мордора: те, кто воду раньше видел и плавать умел. Как, например, Хаграр и его бархут-нуртские земляки. Естественно, что самого Хаграра, бляхи номер 12/74 саш-нир, среди переправляющихся не было – после того, как резервная полусотня дун-дзаннарт-арк-кхана Ругбара без боя оставила Осгилиат, весь бывший гарнизон крепости остался на правом берегу реки ждать подхода основных сил и периодически забрасывая оставленный город снарядами из одной уцелевшей бурз-та’ин хатур. И дождался-таки на четвертый нах-харума.

Следующие паромы оказались удачливее: на них плыли стрелки. Те и дали залп из анхуров по таркам, причем хитро: не с берега, а лишь поравнявшись с серединой русла. На такое расстояние луки гондорцев не били, а вот убойная сила орочьих стрел, выпущенных дальнобойными анхурами, сохранялась в полном объеме. Защитники правобережья посыпались вниз с обрывистого гребня в воду, а вскоре первая партия высадившихся на берег орков отправила тем же путем и остальных любителей пострелять по переправе. Не без потерь, конечно: тарки дрались с мужеством отчаяния, к тому же в силу вступало их время – день. Со стороны Осгилиата подкрепление к людям так и не подошло, напротив: при виде «полчищ Мордора» гарнизон Звездной Цитадели явно растерялся. А уж когда над головами перепуганных сухну верхом на крылатой твари с воем пронесся Уллах-Тхар, то и вовсе начал спешно и беспорядочно покидать ее, унося ноги в сторону столицы. А Великая река кипела, ибо вся вода ее была покрыта плотами и паромами. На паромах переправляли самое ценное: продовольствие и боеприпасы, тех вьючных животных, что боятся воды, а на плотах плыли воины, готовые, едва выскочив на берег, ринуться в бой.

– Вот это да-а-а! – восхищенно протянул бывший мастер скважин Маграт, глядя сквозь плетение нарт-харумы на открывшийся пред ним пейзаж. Он так бы и остался стоять с открытым ртом по колено в ледяной воде, не чувствуя груза заплечного вещмешка, но сзади напирали остальные бойцы сотни Тхаруга, спрыгивающие с плотов на отмель. Кто-то сильно толкнул его в спину, непрозрачно намекая, что речной брод – не лучшее место для осмотра достопримечательностей. И Маграт заспешил к берегу, глядя под ноги, чтобы поскорее выбраться на сушу. А полюбоваться и вправду было на что. Вдалеке, закрывая полнеба, вознеслась громада Белых гор, и восточные отроги их сбегали в долину так круто, словно в этом месте переломилась, изменив наклон, сама земля. А на самом краю горной цепи, вырубленный в серых скалах, белел в лучах разгорающегося Сух город-крепость Минас Тирит. Город, уничтожение которого означало бы конец войны с тарками. И конец войны вообще.

Но перед тем, как закончиться, война входила в самую активную свою фазу, и это происходило именно сейчас. Больше не имело смысла ночью форсировать Андуин, тайком травить гарнизоны крепостей: все предыдущее было только подготовкой к сегодняшнему. Вот он и наступил, тот самый час. Уллах-Тхар’ ай, заложив над Осгилиатом пару виражей, визгом быстро выгнали из крепости последних перепуганных защитников, и те побежали прочь, мешаясь на дороге, что вела в сторону столицы, с ручейком первых беженцев. Жители деревень и хуторов окликали беженцев, расспрашивали, предлагали оборванным, запыленным в дороге людям помощь, воду и кров, делились пищей, заглядывали в глаза и отшатывались, видя там одну лишь тоску и безнадежность. Было много раненых, иные не могли передвигаться самостоятельно – их несли на плащах. Беженцы благодарили за отдых и уходили дальше, к белокаменным стенам Минас Тирита, а селяне смотрели им вослед, после чего хватали детей, скотину, а бывало – и повозки, и пристаивались в хвост процесии. Ночевали в кустах по обочинам дороги. А вослед им уже летел запах дыма: это горели их собственные дома, столь наивно и тщательно запертые ими перед уходом. И этот запах гнал вперед обезумевших от страха жителей окраин, не делая разницы между робким крестьянином и закаленным в битвах воином. Иртха не оставляют за собой иных следов, кроме пепелищ.

Вид тарков, в беспорядке бегущих из Осгилиата, будоражил воображение сотника Тхаруга. Ах, до чего же хотелось сейчас щелкнуть хлыстом, скомандовать «агай!» и бросить сотню в погоню за обделавшимися с перепугу сухн’ ай, чтоб прямо со спины порубать их й’тангами в крошево. Но непосредственный командир Тхаруга, дзаннарт-арк-кхан Шакхур, который должен был возглавить штурм и не желал без нужды изматывать войска бессмысленной беготней, первым же замечанием пригрозил ретивому подчиненному Музгарскими рудниками. И угроза эта неизменно сработала! Двигаясь скорым шагом позади своей сотни, дзаннарт-кхан Тхаруг проклинал того, кто разболтал о его самом большом страхе тысячнику, и, не жалея таингура, утешался дотошным исполнением приказа выжечь все на ширину лиги в обе стороны от дороги.

Ближе к городским воротам Минас Тирита ручеек беженцев превратился в настоящий поток. Для людей, которым на пятки наступала жестокая и неизбежная смерть, город и вправду оправдывал свое название Крепости Последней Надежды. Поначалу городская стража обрадовалась было: какое-никакое подкрепление идет. Однако, глядя на белесые от отчаяния и смертной тоски лица, засомневались: а можно ли этаких вообще на стены ставить? А если нет, то какой смысл пускать их в город вообще? С дозорных башен в свете умирающего дня уже виднелись блики на стали орочьих доспехов, и стелились в полнеба с северо-востока хвосты удушливого чадного дыма. Мордорские полчища приближались, и дежурные из городской стражи, понимая, что орки окажутся под стенами раньше, нежели за ними успеет укрыться медлительная процессия повозок с тяжелоранеными воинами и причитающими старухами, попросту закрыли ворота. Путь к спасению для четырех сотен беженцев в одночасье оказался отрезан, и те, не до конца еще веря в предательство, отчаянно молотили кулаками в крепкие створки, умоляя впустить их, не оставлять на растерзание оркам. Но Крепость Последней Надежды оставалась безмолвна.

Не встречая на своем пути преград, орки подошли под стены Минас Тирита. Первыми к делу приступили бойцы саперной сотни Харуфа, вооруженные по большей части своими острыми квадратными лопатками. Дальняя линия оборонительных рвов была готова уже через два часа, а за ней уже в кромешной тьме ставили палатки и разводили, не таясь, огонь – от кого прикажете скрываться под стенами штурмуемого города? С дровами на равнине перед Минас Тиритом было худо, пришлось всю ночь бегать за дровами в ближайший лесок. Постепенно, к рытью рвов присоединился еще народ, работа пошла веселее. Между двумя линиями глубоких ям тролли с натужным пыхтением проволокли и сгрузили наземь детали будущих осадных машин, вокруг них сразу же засуетились расчеты катапульт. Часть специально обученных троллей осталась помогать при сборке орудий, а остальные продолжили разгружать обозы с боеприпасами и продовольствием. Под присмотром иртха, конечно: при всей своей понятливости эти гиганты были чуть умнее собаки или коня, и при случае начали бы поедать припасы, не успев донести их до кухни.

Наконец, первые три десятка бурз-та’ин хатур были готовы. Темными громадами они возвышались теперь по ту сторону рва, словно бы вскинув в воинском приветствии руки своих огромных ковшей. Возле каждой катапульты замерли в ожидании команды расчеты – по четыре иртха в каждом. В коротких плащах, с храгами вместо й’тангов, они своей беззащитностью являли разительный контраст с мощью их машин. Едва постройка завершилась, ближний ров залили таингуром и подожгли. Неяркое чадное пламя земляной крови бросало отблески на полированное дерево и металлические детали механизмов, на огромные шестерни, служащие для поворота орудий на платформе. Дзаннарт-арк кхан Шакхур осмотрел готовность и остался доволен.

– Вот, Тхаруг, погляди на артиллеристов и возьми в пример! – выговаривал он, стоя у палатки, пехотному сотнику. – Без суеты, без вот этого вашего буйства бестолкового все подготовили и ждут приказа. А ты вечно увлечешься без меры, пхут-тха, и начинаешь дурь какую-то бессмысленную творить. То беженцев рубать рвался, то вместе с поселком чуть пол-леса не спалил!

Тхаруг нервно теребил на поясе свернутый в кольцо хлыст.

– Кстати, насчет беженцев, дун-дзаннарт-арк-кхан! – недовольно рыкнул Тхаруг, кивая на толпу людей возле городских ворот. – Что прикажете с ними делать?

Шакхур дернул углом рта и задумчиво облизнул клык.

– Я вообще-то хотел дождаться, пока им откроют, и вместе с ними запустить в город пару дюжин штурмовиков, чтоб облегчить занятие первого яруса. Но похоже, тарки своих пускать не собираются вообще.

– Тогда что – в расход их всех? – с надеждой спросил Тхаруг, следя за выражением лица командира. – Зря мы их, что ли, всю дорогу гнали как крыс?

Шакхур помолчал немного, прищурил один глаз, он явно что-то просчитывал.

– Да, действительно, давай в расход, чтоб под ногами не путались. Только поживее, не увлекайся там! И головы ихние отдельно сложи, пригодятся…

– Йах! – кивнул Тхаруг и почти бегом бросился между огненных рвов к воротам. Полутысячник проводил его взглядом и усмехнулся в стальной воротник.

К рассвету прибыли еще войска: шесть сотен гоннарт’ай хун и две сотни умбарских бердышников. Панцирная пехота Унсухуштана на поле боя появилась необычайно эффектно: закованные в стальной доспех здоровяки, средь которых особенно выделялся иртха с серой физиономией, словно несли на себе с востока рассветное солнце. Линия установки бурз-та’ин-хатур, выгнувшись по равнине, приобрела вид кольца. Продравших глаза горожан это зрелище настолько, по всей видимости, впечатлило, что со стен раздались выстрелы катапульт по метательным машинам осаждающих. Но расстояние до цели оказалось вдвое превышающим дальность полета камней из орудий тарков, так что унсухуштанские артиллеристы веселились вовсю, наблюдая как очередной булыжник, не нанеся никому ни малейшего урона, падает на землю, вздымая тучи пыли. Какой-то балагур, при помощи тролля взобрался на коромысло катапульты и оттуда в выразительны комментариях на Всеобщем языке корректировал огонь защитников города и, сетуя на мелкий размер камней, предлагал им разобрать на снаряды кладку крепостной стены. Его товарищи выражали одобрение хохотом и криками до тех пор, пока дун-дзаннарт-кхан Шакхур не распорядился собрать выпущеннные тарками камни и оттащить их поближе к собственным орудиям. Превратившиеся из зрителей в носильщиков, артиллеристы заметно поумерили громкость выкриков. Тем более, что стена Минас Тирита казалась монолитом, частью скалы.

Первый залп по городу был дан керамическими снарядами, начиненными таингуром. Жидкий огонь охватил катапульты на стенах и разлился по улицам города-крепости. Тарки бросились тушить пожары, и вот тогда дун-дзаннарт-арк-кхан Шакхур, завидев на горизонте приближающиеся черные точки, отдал приказ стрелять по суетящимся защитникам вчерашней добычей Тхаруговой сотни – отрезанными головами и кусками туловищ тех бедняг, перед носом которых столица закрыла ворота. Шакхур велел собрать все останки, даже те, что по размеру скорее годились для харадского пилава, нежели в качестве снарядов для бурз-та’ин-хатур. «Во-первых, вони будет меньше» – рассудил он, – «а во-вторых, интересно проследить, как тарки встретят таких назойливых гостей, что лезут в город даже по частям!». Мелкие обрубки для придания цельности «снаряду» приспособились обматывать проволокой либо нанизывать на прутья. По команде строй катапульт дружно обрушил эти страшные снаряды на улицы Минас Тирита. Возгласы ужаса и отчаяния защитников были слышны со стен даже на линии орудий. Идея полутысячника сработала: скорбные гостинцы недолго отвлекли тарков от борьбы с огнем, и городские амбары с хлебом равномерно превращались в уголь, разворачивая в весеннее небо жирные черные хвосты дыма. Точки на горизонте приблизились, теперь в них уже отчетливо можно было различить трех огромных птицеящеров.