Текст книги "Тропой памяти (СИ)"

Автор книги: Людмила Пельгасова

Глава 30

Ранним утром 29 числа последнего зимнего месяца нирбугаз[77]77
  Нирбугаз (черное наречие) – второй «месяц» Нового календаря Унсухуштана, в переводе на даты общепринятого календаря – 10 марта.


[Закрыть], через час после того, как гонг возвестил отбой, в горную крепость Кирит-Унгол пожаловали нежданные гости. Отряд, общим числом восемьдесят иртха, возглавляемый противного вида типом с исключительно длинными руками, остановился перед восточными воротами, окованными шипастой бронзой. Было видно, что гости проделали долгий путь: плащи и кожаные шлемы с эмблемой на забрале покрывала тонкая пыль. Дежурный боец, любуясь рассветом, не сразу понял, что по воротам кто-то колотит снаружи: свои пользовались потайными ходами вокруг логова Шелоб, а гостей на заставе на его памяти не бывало ни разу. Это настолько его озадачило, что он некоторое время просто разглядывал в окошечко запыленное воинство, и только потом поинтересовался – кто они и откуда.

– Пополнение! Открывай давай! – отвечал тот самый тип с противной мордой. А стоящий за его правым плечом здоровенный детина сделал неприличный жест в сторону ворот.

Дежурный потребовал представиться по форме. Предводитель пришельцев и ухом не повел, зато остальные загоготали так, точно услышали самую смешную в жизни шутку.

Это оскорбительное веселье вернуло бойца от красот рассвета обратно в реальность, к своим прямым обязанностям. Не обращая больше внимания на град ударов по оковке ворот, он открыл дверку в стене, где под уходящей в потолок трубой висел на перекладине тревожный гонг, и, размахнувшись колотушкой, трижды ударил в него. Звук, усиленный стальным горлом трубы, распространился по всем коридорам и этажам башни до самого верха.

Комендант Кирит-Унгольской погранзаставы дзанннарт-кхан Шаграт открыл глаза с первым ударом гонга и прислушался. Второй удар… третий. Ого! Боевая тревога, кого это принесло на день глядя? Что ж, кажется, он выспался – тренированное тело взвилось в воздух и приземлилось на ноги. Шаграт обулся, в два щелчка размял шею, схватил перевязь с й’тангом и побежал вниз по лестнице.

На площадке верхнего яруса, на которой располагался выход на наружную крепостную стену, комендант столкнулся с предводителем стрелков Лугдушем.

– Хасса!

– Хасса, Лугдуш, что видать? – спросил Шаграт, кивая в сторону выхода на стену. Снулое лицо того выражало растерянность.

– А вот ничего не видать, дзаннарт-кхан! – ответствовал Лугдуш, пожимая сутулыми плечами. – Не поверишь – ни-че-го. На стене у меня сейчас дневная стража, как обычно двое – так те говорят, что все чисто. Это точно со стороны ворот что-то приключилось.

Вместе они поспешили туда, где башню сменяли вырубленные в толще скалы жилые этажи. В коридорах было полно встревоженного народу, с оружием в руках все поспешно спускались вниз. Казалось, что гарнизон – сорок душ – намерен собраться в зале у ворот в полном составе. Завидев Шаграта, толпа расступилась, пропуская гхул-кхана вперед и ловя каждое его слово. А тот прошествовал по образовавшемуся проходу и завернул в караулку, где его дожидался дежурный, несколько минут назад поднявший заставу на уши. За воротами стояла тишина.

– Хасса, гхул-кхан! – вскинул руку тот. – К воротам подошла неизвестная сотня, ее командир отказался представиться. Ломятся в ворота, на вопросы не отвечают, ведут себя нагло – тут парня передернуло от возмущения. – Знаков отличия не разобрал – доспех и плащи в пыли были у них. Я и…

– Все верно сделал, – ободряюще кивнул ему Шаграт, и, выглянув в оконце, подошел к воротам, и, приложив ладони воронкою ко рту, рявкнул в щель между створками:

– Кто такие? Отвечать, или щас у меня прямо тут ляжете все!

Владел ли молодой сотник каким-то особенным даром убеждения или же воинственный пыл пришельцев поумерили топот нескольких десятков пар ног и лязг оружия внутри башни, но только на этот раз ответствовали с той стороны ворот самым уставным порядком.

– Дзаннарт-кхан Горбаг из Минас Моргула с сотней подкрепления. Приказ уллах-тхар’ай.

– Ого, щербатые приперлись, – присвистнул кто-то из бойцов.

Шаграт быстро обернулся, глянул на командира стрелков. На его одутловатой, будто бы вареной физиономии, обычно ничего не выражавшей, на этот раз читалось удивление. Война войной, но после того, как год назад стараниями дзаннарт-кхана Шаграта Кирит-Унгол приобрел право самостоятельно вести допрос пойманных нарушителей границы, Моргул больше в дела заставы не лез. И вдруг на тебе!

– Разверни свиток и поднеси к окошку, – спокойным голосом потребовал комендант и нырнул в караулку. Через несколько минут он вышел, потер шрам на брови и махнул рукой: «Открывай!»

Заскрипел в кованых петлях огромный засов, пополз в сторону. Разбухшее от долгого неиспользования дерево подавалось неохотно, и для того, чтобы открыть ворота, пришлось навалиться вдесятером. Наконец, тяжкие створки впустили внутрь тепло зимнего утра и сотню моргульцев.

– Че, не ждали? Пергаментов требуете? – ухмыльнулся Горбаг, демонстрируя отбитый верхний клык. – Сидите у себя в норке, а там война идет, может, слыхали?

Здоровенный иртха за спиной его хохотнул.

– Слыхали-слыхали, – кивнул Шаграт, глядя прямо в глаза пришельцу. – Уже не первый год воюем, шпионов в горах ловим. Поэтому пергаментов и требуем, чтоб понять: стоит ли возиться – сразу Шелоб скормить али выслушать для начала.

Теперь хрюкнул от смеха дежурный, с первого удара сердца невзлюбивший «щербатых» до степени боевой тревоги.

– Ладно, шутки в сторону, гхул-кхан, – поморщился Горбаг, скидывая запыленный плащ. – Ты у нас, небось, вообразил, что ты здесь – сам себе голова, и никому отчетом не обязан? Разочарую тебя – в Минас Моргуле считают иначе. И именно поэтому я здесь, ясно?

Разглядывая ввалившееся в крепость «подкрепление», Лугдуш моргнул несколько раз подряд – невиданное для старого стрелка событие – и было чему удивиться. Форма у моргульцев была обычная, со знаком дун-Хуфа, да и столбики на стальном жетоне Горбага сияли полировкой, но рожи! Рядом с сотником, против которого Лугдуш, кстати, как раз-таки ничего не имел, маячил громила с такой тупой и злобной мордой, что изображение хотелось сморгнуть как морок и дать зарок больше никогда не курить сушеного мха. Ах, не было здесь маленького картографа Рагдуфа из Туманных гор! Тот бы вмиг опознал и сотника, и его подпевалу. Но сгинул картограф без вести в круговерти войны, а из гарнизона Паучьего Жала никто лично не был знаком с бывшим штрафником из разведгруппы.

– Мне все ясно, вас к нам прислали взамен моего тролля, – усмешка Шаграта получилась иронично-многообещающей, слово он вспомнил некую важную подробность о собеседнике – проходите, располагайтесь, будьте как дома, но не забывайте, что вы в гостях. Дзарт-кхан Маухур, проводите!

В общем, ночь выдалась беспокойная. То кастелян, оглашая воздух криками про «мать-овцу» всех шляющихся днем, объяснял Шаграту, почему у него на складе внезапно не найдется лишней сотни тюфяков. То хаш-кхан, которому было поручено накормить новоприбывших, привыкнув за много лет к помощи тролля Гуфа, не мог самостоятельно водрузить на огонь самый большой котел с водой. То громила из моргульцев, которого, как выяснилось, звали Радбугом, вознамерился проучить-таки дежурного, заставившего их так долго ждать у ворот крепости, но в результате неудачного замаха был заперт ловким пареньком в помещении караулки, откуда его вопли, усиленные шахтой голосовой трубы, мог послушать каждый желающий и неравнодушный. Лишь ближе к вечеру, когда по-зимнему неяркий диск Сухуш склонился к закату, Кирит-Унгол затих в сонном безмолвии, нарушаемом лишь свистом ветра в камнях крепостной стены и унылой грызней замерзших стрелков.

* * *

Над черной крепостью Минас Моргула ночь распахнула плащ. На остром шпиле главной башни, пронзающем низкое закопченое небо, на высоте двухсот шестидесяти локтей полоскалось черное знамя с серебряной запятой дун-Хуфу – символом Лунной крепости. А на горных склонах стояла армия – многотысячная армия Унсухуштана и его южных союзников, и была она столь велика, что вместить такое количество народа стены древней крепости оказались просто не в состоянии. Здесь были харадрим – темнокожие уроженцы песчаных пустынь, и кханду – жители чайной страны. Внешность их, одежда и оружие поневоле заставляли иртха принять тот факт, что сухн’ай порой отличаются друг от друга едва ли не сильнее, чем сами иртха.

Десять тысяч вооруженных копьями и кривыми мечами воинов и восемьдесят боевых мумаков отправил на эту войну старый-престарый харадский султан, которому полвека назад солдаты Мордора помогли занять престол по приказу Черного Властелина. Теперь настало время возвращать долг крови, пролитой при штурме дворца в жаркой Бакхархаре, и султан, несмотря на всю хитрость и изворотливость государственного ума знал – такой договор ему нарушить не удастся, слишком многим он лично и вся его нынешняя власть обязаны великому Мордору. Не ведающие страха и усталости чернокожие воины, в золоченых доспехах, украшенные бусами и мехами невиданных зверей, почему-то не пожелали в свое время драться со свирепыми умбарскими пиратами за собственную жаркую родину и обожаемого повелителя, пятьдесят лет назад эту работу иршим пришлось сделать за них. Теперь же судьба с любопытством следила за тем, как харадрим, непривычные к холодному климату, отдавая долг, будут сражаться на землях Гондора под знаменами Властелина страны иршим.

Пять тысяч желтолицых худощавых воинов– кханду из страны риса и чая стояли в строю на склоне Эфель-Дуатской каменной чаши. Правитель Кханда хоть и улыбался грозному соседу и беспрестанно кланялся сто раз по каждому поводу при личной встрече, но на самом деле связан с Мордором был лишь узами троговли. Меняя чай, табак и рис на таингур, он привык к существующему на протяжении трех веков положению дел, и, чтобы не ссориться с Черным Властелином, откупился от всеобщего призыва малой кровью. Узкоглазые кханду в своих стеганых кожаных доспехах выглядели совершенно одинаковыми и бесстрастными, будто горбатые нхары харадрим, в равной степени легко перенося холод и жару. Причудливой формы клинки они носили в ножнах на спине.

Тяжелая, закованная в латы гон’нарт’ай-хун застыла на буром склоне подобно брошенной на землю стальной ленте. Было их немного, всего пять тысяч, но пластинчатые стальные панцири делали их неуязвимыми со всех сторон, а в сочетании с длинными двуручными мечами превращали клин таких воинов в подобие топора, рассекающего вражий строй на части. Животные везли повозки, груженые провиантом, стрелами и деталями разобранных на время марша осадных машин. Погруженные на платформы бурз-та’ин-хатур тянули уже не нхары, а могучие тролли: здесь требовалась какая-никакая смекалка. Артиллерия Унсухуштана издавна была оружием победы, для ее нужд не жалели ничего. Катапульт под стены Минас Тирита планировалось доставить две сотни, под эту задачу на горных заставах Моргул конфисковал всех приписанных троллей. Особенно, говорят, упирался и скандалил комендант Кирит-Унгола, у которого тролль имел имя и ходил в домашних любимцах, но и тот в итоге уступил. Теперь тролль по кличке Гуф вместе с безымянным собратом по несчастью стоял возле вверенной ему катапульты, готовый в любой момент поднять ее над землей за специальные захваты. Тролли с опаской косились на огромных волков, на спинах которых восседали всадники с длинными бичами. Пятном гари в общем строю чернели ларханы стрелков, скрывая под глубоким капюшоном зоркие ястребиные глаза, за их спинами возвышались рога дальнобойных анхуров.

Сотня тысяч глаз поблескивала во тьме, выпукло и маслянисто отражая пламя факелов. Человеческие существа, ослепленные яркостью огней, ничего не видели дальше руки, держащей факел, но не нуждавшиеся в источниках света глаза иртха различали в небе над башней крылатые силуэты огромных ящеров: то Девятка Уллах-Тхар' ай, кружа над Минас Моргулом, провожала на великую битву войска Унсухуштана. Ровные ряды непобедимой армии, замерев, будто на параде, внимали гремевшему в голове бесплотному голосу Главного Назгула.

Многие морщились: выносить речь коронованного мертвеца было до тошноты мерзко и болезненно, будто какие-то ледяные щупальца, протискиваясь через глаза и уши, проникают в голову и в желудок, а потом шевелятся, ощупывают, шарят там, пачкая мертвенной слизью. И это еще при условии того, что в настоящий момент Назгул не имел своей целью намеренное причинение боли, а всего лишь произносил напутственное слово!

– Благословен тот, кто идет в бой, чтобы забрать своё назад! С ним сила и победа, с ним слава и память!

Кожистые крылья рассекали дымный воздух, гнали над головой потоки ветра, едко пахнущего потом звероящера. Черные одеяния Назгулов, закладывающих круги над ущельем, плескались, будто лохмотья мертвой плоти.

– Каждый из вас – малая частица, но вместе вы единый разящий клинок Мордора, который наш Владыка занес над нашим заклятым врагом для последнего смертельного удара. Как воин доверяет своему мечу, так и Харт’ан Гортхар верит вам, ожидая от вас верности, доблести и победы!

Верховный Назгул эффектно спикировал перед строем, вызвав дружный вопль ужаса в передних рядах, но приземляться не стал, а снова по дуге взмыл вверх. Голос его завизжал в мозгах с новой яростной силой, несколько десятков бойцов – иртха и сухн’ай – бросились на землю, воя и царапая пальцами виски.

– «Бейте врага без промаха и усталости», – говорит вам наш Владыка, Харт’ан Гортхар, наш великий государь, чье Око неустанно следит за каждым из нас. Уничтожьте вражье гнездо, раздавите Минас Тирит как гнилой орех! Убейте всех, отплатите за долгие века притеснения и унижения ваших народов. Государь щедро дарит вам земли и богатства побежденных, самому ему нужна только лишь победа!

– Вперед на Минас Тирит! – завизжали в ушах голоса остальных Назгулов. Их твари хлестали хвостами воздух. – Око Харт’ана Гортхара смотрит на вас!

– Харт’ан Бурзу! – в запале крикнул на чистейшем иртха’ин кхур какой-то военачальник-харадрим, потрясая копьем, словно целился насадить на него кого-нибудь из Девятки.

– Харт’ан Бурзу!!! – воодушевленно подхватили воины-иртха, скаля клыки в едином порыве порвать любого врага по первому слову обожаемого Государя. Черные знамена с изображением Кургузу-хирг, набирая горный ветер, развернулись, поднимаясь еще выше над головами. А потом над ущельем грянули священные слова самой главной песни, и духи гор своими гортанными языками подхватили слова бурзу’ин лун Унсухуштана, сея эхо среди скальных стен:

 
Хай, Унсухуштан,
Шарук шабух'ай ин глор,
Кара уф'ай бан
Голуг хургатул хаг'ин гор.
 
 
Сухушхар гузу
Бузук каатул нгур'ин хирг
Хай, Харт’ан бурзу,
Га анар анарух' сун ирк!
 
 
Голуг глоратул
Кара лууг'ай гхаш хирг’ат
Гонкхануф'у – гхул
Ран'ин кхур'ай урукагат.
 
 
Хай, Тагор-ману,
Й'танг тонгатул уг та'ин нгур
Сулху'ар-бану
Сатун'кхан дустун лун'ай уг.
 
 
Глор'ин лун уллах
Уг сухуш-науру узгун!
Мурхаруш'ин нах
Шарук шабух'ай наартун![78]78
  Гимн Мордора. Перевод:
«Мой родной Мордор,Славой предков в веках гордись.Сердце чёрных горБыстрым соколом прянет ввысь.Алая заряКровью неба начертит знак,На щитах горя —Восходящего солнца зрак.Славься, исполин,Полный пламенем горных недр.О, Ородруин!Будь свидетелем наших вер.Кровь родной землиПомогла отковать мечи,Ветер из долинДушу гордой песне научил.Песнь хвалы богам,В облаках над землёй звени!Каменный курган,Память предков в веках храни!»

[Закрыть]
 

В рокоте пения, сопровождаемого трубным голосом рогов и барабанным боем, войско двинулось через узкое горло ворот Минас Моргула. Подобно безжалостному селю, что сбегая с гор, крушит все на своем пути, оно выплеснулось на склоны Эфель-Дуата и покатилось в долину Итилиэна, чтобы через четыре нах-харума быть под стенами Минас Тирита.

Глава 31

В это же самое время в тысячах лиг полета на север от Назгульей башни, в черноте непролазной лесной чащи, называемой Лихолесьем, готовилось большое наступление. Древняя постройка, служившая во времена Первой Эпохи убежищем Отцу Ночного народа Харт’ану Гортхару, а в конце Второй Эпохи – девятке Уллах-тхар’ай, в нынешние времена сильно изменила свой облик благодаря стараниям иртха, превративших ее в мощную крепость. Единственная из крепостей-застав крепость Дол-Гулдура была не черного, а серо-зеленого цвета – таков был камень, слагающий ее стены и башни. Кладка давно поросла мохнатым зеленым мхом, маскируя очертания стен. Этот мох поражал воображение воинов, прибывших из страны Восходящего Солнца, которые, как всякий иртха, хоть и не различали зеленый, синий и фиолетовый цвета, но все равно восхищались обильной растительностью, никогда ими прежде не виданной на родине, продуваемой ядовитыми злыми ветрами. На их родине женщины для красоты сажали в глиняные куштухалы тонкие веточки гонха’ран и усердно поливали скудную землю кровью, стекающей с разделанного мяса. А тут в лесу много ручьев, и все само растет, даже драгоценная древесина, не то что мох! Впрочем, лес недолго радовал вновь прибывших на заставу: в первые две-три седмицы черная чаща сводила с ума чуткие уши иртха обилием незнакомых звуков – пением птиц, скипом стволов и цокотом белок. Как только бедный новобранец худо-бедно привыкал засыпать в этом гвалте, иногда – только лишь благодаря питью из навевавшей дремоту воде из лесных ручьев, выяснялось, что совсем рядом в том же лесу обитают… йерри! Остроухие, вождь которых носил непроизносимое для иртха имя Тху-ранху-хил, на саму крепость нападать не рисковали, но удалившиеся от нее хотя бы на поллиги орочьи патрули резали до последней души. Погранцы-северяне в долгу не оставались и развешивали пойманных йерри на чернолиственных деревьях, порой – в сильно ободранном или вовсе разделанном виде. Не всегда, правда, внешний вид повешенных ложился на совесть иртха – в лесу кроме них жила куча неразумного, но голодного зверья, не брезговавшего похрустеть хрящиками или полакомиться внутренностями. Молодежь, чаще других мотавшаяся в рейды на вражескую территорию, страдала ерундой, собирая коллекцию ушных раковин. Срезанные трофеи полагалось тщательно высушивать и хранить в коробочке, нанизав их на нитку, этот интерес к сбору ушей сходил на нет только лет через пять-десять, но к тому моменту коллекции везунчиков уже становилось неудобно хранить из-за чрезмерно разросшегося объема, оставляли из них только самые необычные по форме или размеру. В свою очередь, враждующая сторона гонялась за кисточками шарух с темени иртха, собирая их на кожаный ремешок вроде бахромы. Это было сложнее, ибо для иртха шарух умершего собрата имел огромный ритуальный смысл, и его всегда старались отбить либо выкрасть, чтобы отправить с биркой на родину погибшего, где Говорящий-с-духами и хар-ману торжественно сожгут его в очаге рода и таким образом отпустят дух героя на Поляну Предков. Йерри же, как ни странно, за ушами своих покойников никогда не приходили. Поэтому старая крепость, чьи стены не знали штурмов, годы напролет все так же невозмутимо куталась в моховое покрывало. И остроухие правильно делали, что не совались – полностью гарнизон Лесной заставы насчитывал пять сотен воинов, поэтому и во главе стоял не сотник, как обычно, а полутысячник. Имя ему было Багнур. Может, он и не был отчаянным рубакой, подобно небезызвестному Шаграту из Кирит-Унгола, но тот факт, что свой пост он занимал уже без малого четыре сотни лет, говорил в его пользу.

Как ни метил на его место прожженный карьерист дзарт-кхан Уфтхак, наконец-то произведенный в сотники после задания с пещерами Мории и добычей трупов тварей Кхуру, он моргульское начальство не устроил. Вместо назначения этого Уфтхака по приказу Девятки отправили на охоту за эльфийскими шпионами вниз по течению Бурзугая, и с тех пор никаких вестей от отряда Багнур не получал. Чутье подсказывало осторожному и внимательному начальнику гарнизона, что дело нечисто. Так, например, с собой на операцию Уфтхак увел из Дол-Гулдура сотню воинов, а на следующую ночь прилетел Назгул и сообщил, что скоро прибудет пополнение из Унсухуштана. Про то, жива ли сотня Уфтхака и поймали ли эльфийских шпионов – ни слова, а вот приказ про пополнение примите и распишитесь, хотя куда его девать прикажете, это пополнение, когда свои с Бурзугая вернутся? А вот если заранее известно, что они не вернутся – тогда да, спасибо за поддержку! Так дун-дзаннарт-арк-кхан Багнур понял, что Уфтхака в плане подсиживания ему можно больше не опасаться. Вспомнились ему и таинственные пергаменты на лапках нетопырей, которые тот несколько раз получал лично в руки от неизвестного отправителя. А пополнение прибыло еще через два нах-харума, то есть на тот момент, когда Уфтхак отправился ловить эльфийских шпионов, мордорская сотня находилась уже почти что на опушке Лихолесья. Жалко Багнуру во всей этой истории было только двух-трех хороших бойцов, без вести сгинувших под началом этого выскочки.

После прибытия новобранцев без малого две седмицы прошли в усиленной подготовке. Уллах-тхар, сопровождая свой бесплотный голос настойчивым шипением, назвал дату наступления на Лориэн – тридцатое нирбугаза. Полутысячник Багнур, обладавший в отличие от исчезнувшего Уфтхака критическим мышлением и представлявший, как йерри охраняют свои владения в Золотом лесу, только хмыкнул недоверчиво. За что, к собственному удивлению, получил от Назгула не воспитательную «мозгокрутку», а еще одну сотню для усиления, причем на этот раз Багнур видел перед собой не новобранцев-снага после учебки, а бывалых рубак в шрамах, и с ними – какого-то странного дзарт-кхана Дублука, чей узун-маулусский акцент то появлялся, то исчезал. На фоне порубанных мордорцев этот Дублук выглядел каким-то чересчур чистеньким, но Багнур явственно различал за его плечами огромный опыт и сразу предположил, что серая форма с закрытым Оком тайной разведки на рукаве еще совсем недавно смотрелась на узун-маулусце вполне естественно. Командовал новой сотней некто дзаннарт-кхан Маухур, зверского вида субьект с неполным комплектом пальцев на правой руке, да к тому же еще и с лицом, обезображенным ударом ахгурт[79]79
  Нечто вроде палицы.


[Закрыть]. Вдобавок ко всему вышесказанному, языком Маухур владел столь же погано, сколь превосходно владел й’тангом, поэтому перед отбоем на рассвете на плацу перед собравшимися бойцами выступил не он, а Дублук. Это еще раз подтвердило соображения коменданта о принадлежности узун-маулусца к тайной разведке. А его слова только усилили уверенность Багнура: разведчик так подробно рассказывал бойцам, с чем им предстоит столкнуться, что сомнений в его личном знакомстве с внутренним устройством эльфийского города не оставалось вовсе.

– Итак, помимо стрел, составляющих основное оружие, йерри Золотолесья в ближнем бою используют одноручные прямые мечи и кинжалы…

Дол-гулдурские старожилы, имевшие в коллекции по пять-шесть дюжин сушеных эльфийских ушей, поначалу лишь презрительно морщились в строю: дескать, нашел кому про повадки остроухих рассказывать, мелочь копченая!

– …Кроме того, для защиты или нападения наши враги способны применять маскирующие чары. Показать себя или другие предметы не в тех местах, в которых они на самом деле находятся, внушить ложные образы, звуки, даже запахи – вот чем они владеют в совершенстве. Добавьте к этому имеющееся у каждого йерри умение сращивать почти любые раны, которым у нас владеют лишь самые мудрые из шаманов…

Тут притихли даже раскрашенные хвастливыми татуировками «шарку», переваривая полученные сведения. Кажется, что-то такое и вправду было: к примеру, в йерри очень трудно попасть стрелой, но до сих пор этот факт объяснялся повышенной шустростью оных. Старожилы Дол-Гулдурской заставы давно знали про невосприимчивость остроухих к ядам, и перестали смазывать им наконечники стрел: возни много, а толку никакого. А про залечивание ран: неужели любые раны? А как же тогда удавалось убить бывших владельцев трофейных ушей? Или, может, эти чары остроухие творят и могут поддерживать только в пределах своего поселения?

– Противопоставить чарам наших врагов нам нечего, все-таки магии у нас с вами нет, но бороться с наваждениями все-таки можно. Ваша задача – как можно скорее усвоить главные моменты, потому что от этого будет зависеть успех операции.

Тишина над Лесной заставой повисла такая, что в двух лигах отсюда можно было расслышать как цокает белка. Дун-дзаннарт-арк-кхан Багнур, незаметно присоединившийся к слушателям, испытал укол ревности: самого его, родного батьку-командира, собственные бойцы никогда не слушали с таким вниманием и интересом, а какого-то «щербатого» засланца – пожалуйста. А «щербатый засланец» меж тем, взяв доверительный тон, перешел к наставлениям:

– Первое, что вам нужно запомнить: для наведения чар йерри необходимо сосредоточиться. Одновременно вести бой и колдовать они не могут, поэтому высматривайте тех, кто не участвует в бою, но тем не менее, находится поблизости: их снимать стрелами в первую очередь, даже первее, чем вражеских мергенов! Второе: йерри очень боятся Уллах-тхар’ай. В Лориэн с вами вместе отправятся двое из них, будут поддерживать с воздуха. Сами Уллах-тхар’ай, как вам известно, неуязвимы, но вот их птицеящеры кроме, собственно, высоты полета не имеют никакой защиты ни от стрел, ни от мечей. Вам предстоит страховать Назгулов во время опасных для них снижений.

– Вопрос можно? – говоривший явно принадлежал к той породе «шарку», что не признают уже ни уставных обращений, ни каких-то там особенных авторитетов, порой в открытую хамят начальству, но успешно избегают наказания. – Чего делать с той белобрысой йерри-мани, которая правит остроухими? Пленники из стойбища Тху-ранху-хила рассказывали – она страшная колдунья. У нее есть котел с зельем, в котором она видит все, что вокруг творится, и может одним взглядом убить, плюнет в котел и готово! Какие против нее будут наши средствия, а, дзарт-кхан?

В строю одобрительно зашумели: видно, говоривший был или большим балагуром, или же на зависть опытным воином. Дублук промолчал, хотя горячая узун-маулусская кровь его кипела, требуя немедленно врезать болтуну в челюсть. Но вместо этого он только потянулся рукой к горлу, по привычке пытаясь оттянуть форменный ворот. В любом случае, оставить реплику без ответа было нельзя: слишком уж много ушей ее услышало. Перед такой важной операцией лишние страхи и сомнения бойцам ни к чему.

– Ваших пленников-йерри я лично не допрашивал, – мягко произнес моргулец, разведя руками. – Поэтому проверить историю с колдуньей и котлом не могу. Но зная, как обычно допрашиваете их вы, я на вашем месте не очень-то верил бы в правдивость подобных показаний. – Тут Дублук улыбнулся, слегка приоткрывая верхние клыки. – Такими методами и мать родную за дырявый горшок сторговать можно.

По рядам дол-гулдурцев снова пронесся одобрительный гул, а дун-дзаннарт-арк-кхан Багнур смущенно крякнул: в конце концов, в отношении обращения с пленными его личный состав изрядно перегибал палку. Причем увещевания на них не действовали – парни по-настоящему годились своей беспощадностью, и предложи им кто-либо обращаться с пленными бережно – удивление было бы безмерным, как это можно остроухих да жалеть?

– Вы, орлы, каких йерри ловили-то до этого? – возвысив голос, вопросил гхул-кхан Багнур. И тут же сам себе ответил: – Верно, шпионов Тху-ранху-хила! А что они вообще могут знать про Золотолесье, которое от них за три горы?

– Короче! – рявкнул доселе молчавший Маухур, чувствуя, что пришел его час. – Самый лучший способ узнать правду – это пойти и посмотреть самому, а не россказни эльфячьи слушать! Завтра выступаем. Еще тупые вопросы есть? Нет? Отлично! Ишику-ун… хаган!!![80]80
  Команды (черное наречие): «ишикун» – вольно, «хаган» – разойдись.


[Закрыть]

Плац потихоньку опустел. Дол-гулдурские старожилы расползались медленно, вразвалочку, на ходу они закуривали трубочки и оживленно обсуждали услышанное.

Дублук посмотрел вверх, где со шпиля башни бессильно свисало черное знамя с Оком и дубовым листом. Ни ветерка. Ничего удивительного – высота башни вровень с кронами деревьев, а густой плотный лес глушит любые потоки воздуха. Гляди-ка: даже табачный дым не сразу рассеивается на открытом воздухе, а висит плотными сизыми облачками. Некурящий Дублук брезгливо сморщил нос, отмахнувшись от дымного колечка. Пхут-тха, да это даже не табак, а какой-то мох мерзкий либо грибы! При слове «грибы» ему ужасно захотелось назад в Минас Моргул.

* * *

Эльфийские сапоги бесшумно ступали по переплетению серых корней. Самый чуткий слух не смог бы уловить ни единого звука, не понял бы, что навстречу движется двойка хорошо вооруженных воинов – ровно до того мгновения, пока не увидел бы их нос к носу. Впрочем, увидеть их было тоже непросто: поверх плотно пригнанных кольчуг, тонких и легких, надевались рубашки из ткани с рисунком, изображающим траву и золотые листья мэллорна. Человек – будь он хоть великий колдун или непревзойденный следопыт – даже ясным солнечным днем прошел бы мимо, не заметив присутствия стража Квэтлориэна, и так никогда и не узнал бы – от чьей руки настигла его быстрая смерть. Бесшумные, невидимые, лишенные запаха и порой, кажется, даже неосязаемые, воины Золотого леса не оставляли противнику шансов на победу. Они имели лишь одно слабое место: подобно телам всех живых существ, их тела излучали тепло. Разумеется, в Средиземье не так много существ, обладающих способностью отличать по цвету холодное от горячего, но Ночной народ – злейший враг народа Звездного – относится к их числу. Именно эта способность делала многовековое противостояние столь яростным, стремящимся к полному истреблению врага. Но так уж вышло, что два народа, испытывавшие сильнейшую взаимную ненависть и считавшие омерзительными и обычаи, и сам облик друг друга, имели равные силы, и это не позволяло ни одной из сторон одержать окончательную победу над другой.

Эльф-дозорный, держась рукой за шершавый древесный ствол, шагнул с ветки на ветку так невесомо, что не потревожил колебанием золотую листву. Шагнул, сделал несколько шагов по толстой горизонтальной ветви древнего дерева и замер, прислушиваясь к сумеркам, вглядываясь в них, сливаясь с ними. Его напарник в точно такой же стойке застыл недвижим в двадцать локтях от него на ветке соседнего дерева. Позавчера разведка сообщила, что большое войско ирчи движется к границам Квэтлориэна. А вот сейчас он готовился воочию увидеть врагов: темнота эльфийскому зрению не помеха.

«Внимание!» – просигналила поднятая вверх ладонь разведчика: в тепловом зрении она выглядела ярко-красной. Указательный палец ее когтем прочертил в воздухе направление на два розоватых пятнышка в далеких кронах золотых деревьев – «Цель!» Двое мергенов послушно подняли анхуры в ожидании команды к выстрелу. Йерри, которые и были этими розоватыми сгустками тепла, не видели всех этих приготовлений из-за буйной растительности. Будь вокруг открытая местность – разумеется, у орков не было бы возможности подойти настолько близко. А так – дальнобойность анхуров и густота листвы решили дело. Дозорных не спасли доспехи – мергены иртха считают особым знаком качества бить стрелой в глаз. Наступление орков началось одновременно со всех сторон границ лесного города-государства эльфов. За какие-то пару сотен ударов сердца внешнее кольцо стражи Квэтлориэна перестало существовать. Гигантские мэллорны, используемые эльфами в качестве дозорных вышек, теперь стояли безжизненные и пустые. Трех упавших с веток пограничных стражей Квэтлориэна орки подобрали ранеными, но живыми, и сразу же оттащили на самую опушку: пригодятся еще. Ободренные первыми успехами, шестьсот иртха двинулись меж их стволов к сердцу лесного королевства. Внутри наружного кольца деревья сходили на нет, и примерно двести локтей дальнейшего пути пролегали по толстым мхам, мягким как пух, в которые ноги проваливались едва ли не по колено. В моховой подушке прятались выпирающие корни мэллорнов, и тот, кому сразу повезло нащупать их твердые петли под слоем мха, смог передвигаться относительно быстро. Таких везунчиков было много, но большинство бойцов все-таки завязли и поползли со скоростью улитки, оставляя за собой борозды развороченных пластов древнего мха. Послышались первые приглушенные ругательства, в основном обличающие неприглядно происхождение Наркунгура в красках и подробностях. И тут из глубины леса полетели стрелы: это проснулось внутреннее кольцо лориэнской стражи. Били остроухие без промаха, и вскоре лежать бы маухуровым ребятам всем до единого на сырой земле, но тут у йерри возникла проблема посерьезнее, чем расстрел застрявших во мху орков: над кронами мэллорнов, над дощатыми дэлонями пронесся жуткий, раздирающий уши звук. Этот звук был почти осязаем физически: от него закачались ветви деревьев и тревожно зашумела золотая листва. А затем три черных крылатых вихря на бешеной скорости пронеслись над головами защитников, тугим потоком срывая за собой листья и сбивая с ног эльфийских воинов, что укрывались в изрядно поредевших древесных кронах. Сам дзаннарт-кхан Маухур, пригнувшись средь мха и закрыв голову руками, даже пустил сентиментальную слезу: Уллах-Тхар’ай держат слово, они пришли на помощь!