Текст книги "Свобода под свинцовым небом (СИ)"
Автор книги: Луиза Бельская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава десятая
Прошло ещё два дня, в течение которых Веня старался не выходить из казармы, если его не вызывали для каких-нибудь очередных переговоров. На первом этаже всегда происходило какое-то движение: боевики приходили и уходили, стреляли, смеялись, молились.
Даре больше не обстреливали с воздуха, и из разбитого окна Веня мог видеть, как мало-помалу обычное население впадает в привычное русло жизни города, находящегося на военном положении. Люди покидали свои дома, снова заходили в магазины, иногда просто прогуливались по разбитым снарядами улицам, чтобы не сойти с ума в замкнутом пространстве.
Веня сидел вполоборота с ногами на подоконнике, опершись затылком об оконную раму, и думал о том, что если бы сейчас в его руках оказалась гитара, то он непременно бы исполнил печальную песню. Под воздействием воспоминаний его руки обхватили невидимый инструмент, пальцы ударили по неосязаемым струнам, а губы зашептали почти неразличимые слова:
«Город накрыло одеялом
Из холодной тучи,
И его не стало.
Боли – много или мало,
Было или будет, -
Всем её хватало».
Дверь в казарму распахнулась, и в помещение вошел Марат с несколько обеспокоенным выражением лица.
– Что еще? – Веня спрыгнул с подоконника и быстро приблизился к нему, с тревогой замечая серебро наручников на поясе казаха.
– Мы уходим на задание. Здесь, рядом. Пару часов, может чуть больше. Шейхи сказали идти всем, поэтому я тоже пойду. Бежать тебе некуда, я думаю, ты это понимаешь. Без паспорта границу не пересечь, тем более в ближайшее время тебя отзовут назад, домой.
Сердце Вени бешено заколотилось при звуках последней фразы.
– Но на всякий случай я надену вот это, – с тихим бряцаньем он отстегнул наручники.
– Мне так страшно, так страшно, – Веня сделал неожиданный шаг вперед, сокращая до минимума дозволенное расстояние и, тесно прижавшись к онемевшему от подобных действий Марату, левой рукой мягко зарылся в его волосы, а правой начал настойчиво скользить по талии. – Ты же обещал быть рядом, ты говорил, что все уйдут, а ты останешься со мной, – с придыханием прошептал он над самым ухом растерявшегося мужчины.
– Совсем охренел?! – Марат с силой оттолкнул от себя Веню прямо на постель, и, не встречая ни малейшего сопротивления с его стороны, защелкнул стальные браслеты, соединив руку и железный прут спинки кровати.– Сиди и жди, придурок, – сказал он, немного помедлив, и, окинув глазами все помещение, захлопнул за собою дверь, не забыв щелкнуть замком.
Веня откинулся на подушку и коротко рассмеялся. Его правая рука сжимала пластиковую рукоять американского армейского клинка. Острые зубья ощерившейся пилы на обухе, справляющейся даже с авиационным алюминием, красноречиво говорили о том, что им по силам даже металлопрокат кроватной трубки – весь вопрос стоял только во времени.
А времени было не так много, поэтому Веня сразу принялся за работу. Он пилил несколько часов, пилил до изнеможения, до боли в затекших суставах. Стальной наручник впивался в кожу, оставляя под собою красные отметины. Металлические крупинки серебристой пыльцой падали на подушку. Трубка значительно истончилась и после финальных ударов зазубренного смычка по одинокой перетертой струне разомкнулась, пропуская пространство между своих половин.
Высвободив наручник из железного плена, Веня мигом вскочил с кровати и, приложив ухо к двери, внимательно прислушался. Тишина. В доме царила полная тишина. Это хорошо. Это соответствовало его плану.
Ударом ноги в тяжелом ботинке с третьего раза Веня выбил замок на злосчастной двери. Убедившись, что коридор пуст, Веня выскользнул из комнаты и устремился к двери на противоположном конце коридора. Никакие ключи не требовались. Один поворот металлической ручки – и пять пар глаз несчастных пленниц были устремлены на него.
– На выход, – взволнованно проговорил он. – Вы свободны.
Ещё не до конца поверив в услышанное, женщины начали быстро покидать свою мрачную комнату. Но не успела последняя из них переступить порог свободы, как на верхних ступенях лестницы показалась та самая служанка-рабыня, которая прибиралась во всем доме. Она была явно на стороне террористов, и с диким криком бросилась вниз по лестнице с тем, чтобы привлечь внимание к разворачивающейся беде.
Веня даже не успел отреагировать, как трое из женщин бросились за ней. Буквально через минуту рассвирепевшие пленницы, уже почувствовавшие вкус свободы, волокли упирающуюся изо всех сил сторонницу радикальной религии. Затянув её в чулан, где только что находились они сами, женщины начали дружно наносить по ней удары, при этом что-то постоянно выкрикивая.
Веня отошел подальше от дверного проёма, чтобы не быть свидетелем подобных женских разборок. От группы праведного гнева отделилась та самая женщина, которая на днях говорила с ним по-английски.
– Огромное спасибо! Вы не представляете, что сделали для нас! Но, прошу вас, – она упала перед Веней на колени и умоляюще сложила ладони. – Проводите нас до моего дома, здесь совсем рядом. На улице мы можем кого-нибудь встретить, а женщина не должна передвигаться одна, без мужчины. Нас сразу задержат. Прошу вас, возьмите автомат и проводите нас, будто конвоируете куда-то!
– Да я и стрелять не умею! – воскликнул Веня, пытаясь приподнять её с пола. – Какой с меня конвоир?
– Просто проводите нас, умоляю! Без вас мы не пройдём и десятка метров. Я не знаю, кто вы и откуда, но у нас женщина одна находиться на улице не может! Понимаете? Если вы не пойдете с нами, то все, что вы сделали – напрасно! – она крепко вцепилась в Венины ноги и подняла на него свои черные, полные слез глаза. Они не гипнотизировали, не удерживали взгляд, они просто хотели свободы.
Всё ещё сомневаясь в своих намерениях, Веня распрямился, оставив женщину у своих ног, и встретился взглядом с ещё несколькими парами таких же черных умоляющих глаз. Женщины почти бесшумно окружили Веню и, не сговариваясь, тоже опустились перед ним на колени.
Почувствовав себя неловко, он болезненно потёр переносицу и, собравшись с духом, наконец произнёс:
– Закройте эту ведьму, – и указал рукой на кладовку, где продолжала лежать потрёпанная жизнью предательница.
Одна из женщин тут же поднялась с колен и захлопнула дверь, не забывая запереть её для надёжности.
Веня быстро достал из кармана кителя свою черно-белую куфию. Сложив её треугольником, он накинул на волосы клетчатую ткань и закрыл лицо длинным краем, обернув углы вокруг головы и крепко завязав их между собой. Скользнув по маленькой толпе зелеными глазами, Веня кивком головы предложил женщинам следовать за ним.
Он знал, где хранится оружие: в обеденной комнате возле стены. Его никто не прятал. Автоматы просто лежали в углу, различаясь лишь цветами рожков и разновидностью прикладов.
Быстро выбрав из всей этой кучи первый приглянувшийся автомат, полностью черный с телескопическим прикладом, и перекинув брезентовый ремень через шею, Веня положил правую руку на пистолетную рукоять, а левой обхватил холодное цевьё. Он ненавидел оружие всем своим существом, он ненавидел его ещё до того, как взял в руки, ненавидел и сейчас. Он не проникся чувством временной власти, не ощутил приятную близость возможной опасности, не преисполнился той силой, которой обычно проникаются все новички, впервые взявшие в руки оружие, – лишь мертвенный холод бездушного железа.
Веня обернулся. Женщины столпились в дверном проёме, ожидая его дальнейших указаний. Эти люди поверили ему, вкладывая свои жизни в его руки, и он не мог не оправдать их ожиданий.
Приоткрыв входную дверь, Веня осторожно выглянул на улицу – ничего особенного. Постепенно начинало темнеть, улица казалась пустынной. Вечернюю тишину периодически разрывали автоматные очереди, но это было в нескольких кварталах отсюда.
Выпуская женщин по одной, он слегка приостановил ту самую, которая так хорошо знала иностранный язык.
– Как тебя зовут-то? – осведомился он, уставший от черной безликости своих подопечных.
– Гуфран, меня зовут Гуфран, – поспешно произнесла она. – Не бойся. Направь на нас автомат и просто иди за мной. Здесь недалеко, – с этими словами она выдвинулась вперёд.
За последние два дня Веня впервые вышел на улицу. Обломки штукатурки захрустели под ногами. Проезжая часть оказалась завалена кусками соседнего рассыпавшегося здания – от него остался лишь острый осколок, очевидно доходивший до некогда второго этажа, одиноко торчавший наподобие айсберга в океане хаоса и разрушений.
Маленькая пугливая группа осторожно пробиралась через бетонные завалы, цепляясь за торчавшую из осколочных плит арматуру, падая и поднимаясь снова, с каждым шагом приближаясь к заветной цели.
Небо темнело. Отдаленная канонада постепенно начала утихать, сменяясь вечерней тишиной.
Приблизившись ко входу нужного дома, которого не коснулась ни одна взрывная волна, словно он был прикрыт невидимым защитным куполом, Гуфран нажала кнопку вызова. Веня не подходил вплотную к зданию – он пристально смотрел в его окна, за которыми живо замелькали людские силуэты. Дверь открылась со щелчком.
Пропуская подруг по несчастью вперёд, Гуфран слегка задержалась на пороге:
– Спасибо тебе. Мои родственники нас не выдадут. Теперь всё будет хорошо.
Веня грустно улыбнулся. И хотя его лицо почти полностью было скрыто под клетчатым платком, женщина прочитала эту улыбку в уголках его глаз.
– Прощайте, – сказал Веня с заметным облегчением.
– Прощайте, – дверь бесшумно закрылась, оставляя Веню одного на пустынной разгромленной улице.
Домой идти не хотелось. Да и разве можно было так думать о месте, сбежать из которого было можно, но только в никуда. Даже если попробовать перебраться через границу, даже если каким-то немыслимым образом он все же сможет попасть в свою страну, где гарантии, что его не вернут обратно? Обратиться в спецслужбы? Кто поверит в то, что видный депутат замешан в подобной деятельности? Да его, скорее всего, в психушку упекут прежде, чем он слово успеет сказать. Нет. Бежать – это не выход.
Плотные подошвы давили под своей тяжестью хрупкое стекло. Где-то над головой вспорхнула стайка голубей и скрылась за соседним зданием. Сейчас можно было идти куда глаза глядят, идти, пока не остановят. Призрачная свобода под свинцовым небом.
Боковым зрением Веня заметил знакомое здание суда. Взрывом из его оконных проёмов выбило все стекла, входную дверь перекосило, а по фронтону второго этажа пошла глубокая трещина.
«Дадаист наиболее свободный человек на земном шаре».
Намеренно игнорировав дверь, Веня смело шагнул в низко расположенное окно.
Уцелевшие уличные фонари ещё не зажигались, но света заходящего солнца было достаточно для того, чтобы увидеть фотографии с маркерными ценами и телефонами. Одну за одной Веня начал срывать их со стены, беспокойно поглядывая по сторонам, словно вор, забравшийся в магазин, чудесным образом оказавшийся открытым. Сформировав из помятых снимков аккуратную стопку, Веня убедился, что улица продолжает пустовать, и осторожно покинул здание.
Какое-то внутреннее чувство постоянно подгоняло его двигаться быстрее, что-то постоянно ускоряло его, заставляя сердце стучать всё громче и сбиваться на несвойственный для него ритм.
Впереди показалась нужная постройка. Дом был ещё пустым, если не считать женщины, запертой в кладовке. Включив в импровизированной столовой свет, Веня принялся за дело.
Скинув в общую кучу ненавистный автомат и слегка раздвинув в стороны огнестрельное оружие, Веня нашел несколько рожков, попарно перемотанных цветной изолентой. Это было как раз то, что нужно. Установив стул поближе к стене, прямо посредине автоматной кучи, и оттянув край куфии до подбородка, Веня начал быстро отдирать клейкую ленту и ножом разрезать её на куски абсолютно разной длины.
«Дадаизм, в основном, предстаёт в такой форме, как коллажи».
С помощью изоленты Веня начал крепить фотографии к стене вкривь и вкось, прямо и вверх ногами – всё это было абсолютно неважно. Разноцветные ленты пересекались вместе и расходились в разные стороны, беспорядочно, безо всякой системы.
«Я против любой системы. Самая подходящая система – не иметь никакой системы».
Когда фотоколлаж был закончен, Веня отошёл в сторону, примерился и решил, что для полноты его видения окружающей действительности этого недостаточно. Поэтому он вышел на улицу, прямо возле порога набрал пригоршню битого стекла и с силой сжал осколки в руках, позволяя острым граням до крови ранить его кожу.
«Суть самовыражения – провокация, как единственный способ существования».
Вернувшись в комнату, Веня влез на стул и, приложив окровавленные ладони к своему творению, начал круговыми движениями придавать ему более насыщенный, багряный цвет. Посчитав и это недостаточным, он снова сходил на улицу и, притащив несколько кусков бетона, выложил их на стуле в определённую композицию.
Ладони жгло от неглубоких порезов. «Прививку от столбняка сделал. Значит – плевать! Танцуем!», – пронеслось у него в голове.
Обильно посыпав бетонную композицию патронами, Веня снова отошёл в сторону и, полностью удовлетворившись внешним видом своего детища, удовлетворённо вздохнул.
«Основной стиль дадаизма – открыто выраженный протест против военных действий и стремление к анархии».
Открыв кран с холодной водой, Веня с удовольствием подставил под прозрачную струю свои руки.
«Кровь не должна быть видна...тебя не убьют дети Праведной Земли».
Когда ладони окончательно окоченели, он неловко закрыл воду. В последний раз оглянувшись на провокационную инсталляцию, он грустно улыбнулся и медленно пошёл на второй этаж. Наручники на левом запястье бряцали при каждом шаге, напоминая о грядущей расплате. Но Вене было уже всё равно.
Из запертой кладовки донёсся шум и тревожные возгласы: женщина услышала его движения и всеми силами постаралась привлечь внимание.
Не найдя в себе сил проигнорировать эту возню, Веня с силой зарядил ботинком о дверь, заставляя ту содрогнуться в петлях. Пленница испуганно закричала.
– Кричи, кричи, тварь, – хрипло произнес Веня, наподдав ботинком ещё раз в деревянное полотно.
Едва ли не ползком добравшись до своей кровати, Веня стянул с головы черно-белую куфию и, оставив её в зажатой руке, рухнул на постель с чувством исполненного долга и тут же погрузился в глубокий спокойный сон.
***
Веня проснулся уже на полу от чьего-то болезненного пинка. Распахнув глаза от неожиданности, он со внутренним содроганием встретился с полным ненависти, абсолютно разъяренным взглядом Кахира.
Схватив Веню за шиворот обеими руками и с силой усадив его на постель, боевик, присев на корточки, начал выкрикивать ему в лицо гневные фразы.
– Где они? Где? – слегка взволнованным голосом начал переводить Марат.
Веня опасливо скосил глаза: все террористы были в сборе – все семь человек. И каждый что-то кричал, внушительно потрясая автоматом.
Пока Кахир одними только воплями пытался добиться толку, они обступили Венину кровать и с самым что ни на есть угрожающим видом начали вторить своему командиру, брызгая слюной и заглядывая пленнику прямо в лицо.
– Где женщины? – Кахир начал с силой трясти Веню за плечи. – Собака, ты понимаешь, что сделал?
В этот момент Вене стало по-настоящему страшно. Игры в чужую войну окончились, и пришла пора отвечать за свои поступки. Видя, что криком толку не добиться, Кахир с силой ударил пленника по лицу, второй рукой удерживая его за шиворот. Из разбитой губы потекла горячая струйка крови. Кахир разгадал смысл обречённого взгляда зелёных глаз и понял, что пленник его боится.
– Вениамин, скажи правду, – подал голос Марат откуда-то сбоку. – Тебя не убьют, но могут сделать жизнь невыносимой. Кахир незамедлительно подтвердил слова Марата новым ударом. – Скажи правду или через полчаса останешься без ногтей.
Веня облизнул пересохшие губы, уже свыкаясь с неизменным присутствием металлического привкуса, и медленно произнес:
– Я просто открыл им дверь.
Марат тут же перевёл его слова, с тревогой глядя на Кахира.
– Говори, где они! – настаивал тот, распрямляясь и изо всех сил встряхивая Веню за шкирку.
– Я же говорю: я просто открыл им дверь, – срывающимся на крик голосом упрямо повторил Веня, переводя испуганный взгляд с одного боевика на другого.
Кахир с силой приподнял его и снова швырнул на пол, намеренно позволяя удариться головой о стену. Боевики одобрительно загудели. Они потеряли своих жён, потеряли деньги и жаждали отмщения.
Оставив возле Вени часового, Кахир с Маратом и остальными единоверцами спустились на первый этаж и вошли в столовую, где уже вовсю хозяйничала выпущенная из кратковременного плена служанка.
– Фариза говорит, что ничего не видела. Женщины избили её и заперли в комнате, – задумчиво произнес Кахир, беспокойно посматривая на появляющуюся на столе скудную еду. – За жён потребуем с Усмана двойную плату.
– Потребуем, – одобрил Марат, принимая свою обычную позу и задумчиво разглядывая Венину инсталляцию, которую ещё не начали разбирать.
– Все равно нужно наказать собаку. За клевету – восемьдесят ударов кнутом. В самый раз для него.
– Да, в самый раз, – машинально повторил Марат, отрывая взгляд от объекта современного дадаизма. – Это ж надо – художник, оказывается! А говорил – технарь.
***
Ровно к одиннадцати утра Веню привезли на главную площадь, закованного в наручники, словно преступника.
Слабый ветерок едва колыхал его взлохмаченные черные волосы. Грязные засаленные пряди спадали на глаза, разбитые, слегка опухшие губы слегка подрагивали, плечи безвольно опустились и чуть подались вперед, придавая его фигуре ссутуленный вид.
Вене было жутко, жутко от того, что должно было произойти сейчас, в двадцать первом веке. Ладони вспотели, и вчерашние порезы постепенно начинали гореть, но эта боль была настолько незначительна и незаметна, насколько незначительны и незаметны колючки репейника, прилипшие к шерсти собаки, чью голову намертво зажали в дверях.
Народ начал постепенно подтягиваться к месту очередной экзекуции. Как всегда, мужчины, юноши, подростки – все они держали наготове мобильные телефоны, чтобы запечатлеть новое увлекательное зрелище.
Люди образовывали достаточно узкий круг, который утолщался с каждой минутой, обрастая всё новыми зрителями, жаждущими жестокой расправы.
Взгляд Вени был устремлён в землю. Он соскальзывал с носков ботинок на трещины в асфальте, затем нервно возвращался обратно, разглядывая переплетение светлых шнурков.
Всё это время Кахир стоял сзади, на всякий случай контролируя каждое движение своего подопечного.
Толпа расступилась, пропуская в центр круга ещё двух человек, двух крупных мужчин, один из которых, с классической бородой на безусом лице, держал в руках бумагу, а второй, в чёрной тканевой маске, сжимал в кулаке свёрнутый в несколько оборотов коричневый кнут, сплетённый из нескольких полос кожи и утончающийся к концу, на котором был прикреплен длинный узкий ремень, заканчивающийся подобием тонкого шнурка с кисточкой.
С тяжёлым вздохом Веня перевёл взгляд с ботинок на орудие предстоящей пытки и, до боли закусив и без того распухшую губу, снова опустил голову.
Один из мужчин с торжественным видом начал зачитывать обвинительный приговор. Его голос был высоким и тягучим, он звучал будто нараспев и, не понимая смысла сказанных им слов, со стороны могло показаться, будто мужчина читает молитву.
Читал он долго, минут десять. Веня даже успел подумать, что боевик прилюдно озвучивает все его грехи, начиная с самого рождения. И когда последнее вязкое слово растворилось в полуденном зное, толпа одобрительно загудела и заметно оживилась.
День обещал быть очень жарким. Хлопковая рубашка уже успела прилипнуть к телу, повторяя порывистые движения грудной клетки, вызванные взволнованным дыханием. Веня мельком взглянул на свои руки, сцепленные спереди черными, местами затертыми до серебристых краёв металлическими браслетами: кожа то тут, то там была покрыта багровыми кровоподтёками, начинающимися от самих запястий и заканчивающихся где-то под короткими рукавами.
Приняв воцарившееся молчание народного судьи как сигнал к действию, Кахир подтолкнул Веню к ближайшему фонарному столбу. Расстегнув наручники, он заставил несчастного осуждённого обхватить бетонную колонну, и снова защёлкнул стальные кандалы.
Оттянув на себя воротник Вениной рубашки, острым клинком Кахир надрезал тонкую ткань и рванул её в разные стороны, позволяя обнажиться проступающим позвонкам.
Ажиотаж в толпе начал возрастать. Отовсюду слышались очевидно подбадривающие палача возгласы, пугающие своим откровенным нетерпением.
Услышав свист разрезающего воздух плетёного ремня, Веня судорожно сжался и крепко зажмурил глаза. Первый удар не показался особо чувствительным – лишь лёгкий хлопок, заставивший тело интуитивно вздрогнуть. Второй был более ощутимым, оставив на нежной коже бледно-розовую полосу. С каждым новым ударом палача размах кнута становился всё сильнее, причиняя беззащитной жертве новые мучения.
Народный судья, комкая в руках обвинительный протокол, громко отсчитывал каждый новый удар. Кнут продолжал свистеть в воздухе, начиная рассекать не только бесплотную материю, но и покрасневшую кожу.
На сорок пятом ударе Веня упал на колени и слабо застонал, прислонившись щекой к успевшему нагреться под южным солнцем бетонному столбу.
Не обращая ни малейшего внимания на состояние осуждённого, палач продолжал свою бесчеловечную работу, словно рисуясь под десятками видеокамер, направленных к эпицентру захватывающих событий.
Шестьдесят два, шестьдесят три...
Под вспухшей кожей начала проступать кровь, готовая брызнуть из свежих ран при любом неосторожном ударе.
Шестьдесят восемь, шестьдесят девять...
Стальная кромка наручников чуть ли не до кости вонзилась в дрожащие запястья, голос охрип от протяжных стонов и теперь еле слышными всхлипываниями вырывался из тяжело вздымающейся груди.
Семьдесят два, семьдесят три...
Веня почти не чувствовал, как горячая влага хаотичными ручейками заструилась из рассеченной кожи, окропляя продолжавший свою работу плетёный инструмент средневековой казни.
«Кровь не должна быть видна... Новые шрамы, теперь будут новые шрамы».
Семьдесят шесть, семьдесят семь...
Голос судьи, отбивавший ритм незнакомыми словами, стал звучать как-то размыто и отдалённо. Возгласы толпы приглушились и затихли где-то вдалеке. Начинавший терять сознание Веня не видел, как спешили к нему люди в медицинских халатах.
Семьдесят девять, восемьдесят.
Он не понимал, что Кахир уже расстегнул стальные браслеты, что толпа, получив свою порцию кровавого зрелища, начинала расходиться, не осознавал, что его пытка закончена, не чувствовал, как его аккуратно подняли с земли и бережно уложили на носилки, – сознание временно покинуло искалеченное тело, позволяя хотя бы на короткое время отдохнуть от непереносимой боли.
Неделю Веня провёл в госпитале под бдительным присмотром местных докторов. Раны не были слишком серьёзными, ни одну из них даже не пришлось зашивать, поэтому очень скоро в дверном проёме больничной палаты возник Марат и сказал, что пора уезжать. Веня не хотел, до одури не хотел возвращаться обратно в замкнутое пространство бетонного кошмара, но боевики Праведной Земли думали иначе.
Снова потянулись тоскливые дни вынужденного плена, разлагающиеся ядовитыми вкраплениями телефонных переводов, с каждым словом заставляющие совесть твердить о том, что он поступает очень плохо. День за днём, ночь за ночью в таком монотонном режиме военного времени прошёл целый месяц. И когда Марат с видимым восторгом объявил, что сегодня вечером Веня отправится домой, тот не поверил, постепенно свыкнувшись с мыслью, что кошмар под свинцовым небом не закончится никогда.
Осознание всей правды этих слов дошло до Вени только тогда, когда Марат вложил в его зажившие от царапин ладони паспорт. Его паспорт. Непрошеные слезы потекли по щекам, когда дрожащие от волнения руки прижали к груди драгоценный документ. Но Веня лишь на несколько секунд позволил себе эту слабость, забивая свои эмоции на самое дно колодца уставшей души.
Грузовик не мог подъехать к самому дому из-за разбитой дороги, поэтому Вене, неизменно сопровождаемому Маратом, пришлось идти пешком до соседнего квартала. Мельком взглянув на дом Гуфран, где месяц назад нашли своё убежище спасённые им беглянки, Веня подумал о том, что всё-таки время, проведённое под свинцовым небом, прошло не зря.
Тот самый грузовик, на котором он месяц назад приехал в Даре, стоял у обочины. Заметив знакомые лица, Акиль гостеприимно распахнул дверцу кабины. На этот раз у него не было сопровождающих: то ли их успели убить, то ли Акиль изначально ехал в одиночестве – это было неизвестно.
Боевик протянул Марату очередную плату за сохранность Вени в виде увесистой пачки американских долларов.
Небрежно пролистав с приятным треском края новеньких банкнот, Марат спрятал деньги в карман штанов и, задумчиво почесав затылок, тем самым слегка сдвинув куфию на лоб, медленно произнес:
– Прощай, что ли...
Случись этот отъезд на несколько недель раньше – Веня немедленно высказал бы всё, что думал о жестоком казахе, о его образе жизни, ценностях, приоритетах. Но Веня до изнеможения устал жить в этом городе, устал постоянно слушать звуки выстрелов и содрогаться от одной только мысли о том, что вот-вот их убежище взлетит на воздух. Поэтому он слегка усмехнулся – улыбка получилась кривой и озлобленной – и, потянув на себя левую руку Марата, он с размаху вложил в раскрытую ладонь скомканный черно-белый платок, а затем со словами: «Прощай, террорист», – быстро скрылся в кабине грузовика.
– Прощай, художник, – произнёс Марат, с какой-то неприятной тоской глядя вслед удаляющемуся автомобилю, поднимающему прощальные клубы дорожной пыли.
