Текст книги "Берег черного дерева и слоновой кости (сборник)"
Автор книги: Луи Жаколио
Жанр:
Морские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)
Снявшись с якоря и распустив паруса, «Оса» быстро огибала берега Испании, подгоняемая сильнейшим ветром с северо-востока, от которого гнулись ее изящные мачты. Люди, свободные от дежурства, предавались разнообразным развлечениям. Кабо, главный кормчий, старый моряк, знавший наизусть морские проходы целого мира и служивший лоцманом на «Осе», стоял, облокотившись на бушприт[17]17
Бушприт, или бугшприт – горизонтальный или наклонный брус, выступающий перед носом корабля; служит для вынесения вперед носовых парусов, для улучшения маневренных качеств судна.
[Закрыть], и тихо разговаривал с Гилари, боцманом «Осы». Тот, кому удалось бы услышать их разговор, понял бы, что необъяснимое присутствие четырех пассажиров возбуждало в них сильные опасения.
– Вы поставили недостаточно парусов, Девис! – вдруг сказал капитан Ле-Ноэль, выходя из своей каюты и обращаясь к своему младшему помощнику, расхаживавшему по палубе. – Прикажите бросить лаг[18]18
Лаг – прибор для определения скорости судна, который бросают в море на тонком корабельном тросе – лаглине; лагом измеряют также пройденное судном расстояние.
[Закрыть] и вы сами увидите, что мы не делаем двенадцати узлов, тогда как при таком ветре «Оса» должна их делать.
– Слушаю, капитан! – отвечал помощник и приказал укрепить еще один парус на передней мачте.
– Думаете ли вы, что этого будет достаточно, Девис?
Молодой человек поклонился.
По первому свистку Гилари все матросы были на местах, – эти действия совершались с такой же математической точностью, как и на военных судах.
– Прикажите поднять лиселя[19]19
Лиселя – добавочные паруса, поднимаемые при слабом ветре на двух передних мачтах сбоку от основных прямых парусов.
[Закрыть], Девис, – продолжал капитан. – Нам надо высадить в Габоне четырех зловещих птиц, которых нам вчера навязали, и потому мы должны заранее выиграть время, которое потеряем по их милости… Нам следует попасть в Рио-Гранде через сорок пять дней, проехав через Наталь.
– А не лучше ли, капитан, направиться прямо к Бразилии и сбыть с рук этих господ, высадив их на Азорских островах или на острове Сан-Антонио?
Не успел произнести Девис эти слова, как уже пришел в крайнее смущение…
Капитан Ле-Ноэль бросил на него один из тех взглядов, от которых иной раз дрожали самые бесстрашные моряки из его команды, и, резко подчеркивая каждое слово, сказал:
– Когда вы сегодня утром сменяли с вахты Верже, разве он забыл передать вам, какого направления держаться?
– Нет, капитан, приказано держаться к мысу Ортегаль.
– И прекрасно! Следовательно, вы должны исполнить приказание и воздержаться от всяких рассуждений!
Подойдя к своей каюте, командир «Осы» обернулся и сказал ласково:
– А главное, Девис, не бойтесь усиливать ход… И еще – когда сменят вас с вахты, придите потолковать со мною.
Нрав капитана поражал смесью крайней строгости и добродушия, и если его снисходительность вне служебных отношений доходила до слабости к тем, кого он любил, то строгость его доходила до жестокости по отношению к тем, кто имел несчастье ему не понравиться.
Он завел на своем судне железную дисциплину, которой обязаны были подчиняться его помощники, и не терпел ни малейших рассуждений относительно своих целей, ни малейшего замечания на отданное приказание. Во всем навсегда его подчиненные обязаны были его слушаться. Смотря по состоянию ветра и моря, имевших огромное влияние на его характер, он приглашал своих помощников обедать, был с ними любезен, даже общителен, или же запирался на целые недели в своей каюте, принимая только по делам службы. Девис был его любимцем, – если бы Верже, первый помощник, или Голловей, второй помощник, позволили себе во время своей вахты замечание насчет перемены направления, командир немедленно отправил бы их под арест.
Как истый американец – от французского происхождения в нем остались только быстрая сообразительность да некоторая щеголеватость в наружности и обращении, – Ле-Ноэль говаривал: «Получить то, что желаешь, успеть в том, что предпринимаешь, – другой цели жизнь не имеет, а мне нет дела до средств, какими надо достигнуть цели. Путешественник, достигнув цели своего путешествия, всегда забывает, каков был его путь». По его мнению, право было только мерою силы, и каждый имел право на то, что было в его силах взять… Тем, кто выражал удивление, он отвечал просто: «Я только прилагаю к практике теории завоевателей. Когда две армии сходятся на поле битвы, чтобы отнять чужую область в пользу своего в ласте лица, кровь побежденных питает поле битвы; тот, кто вступает в борьбу с обществом, тоже платится жизнью при поражении. Только в первом случае убитого прославляют героем, потому что он помогал своему хозяину захватить кусок земли у своего соседа, а во втором – павший считается злодеем, потому что действовал ради личных выгод. Но одни глупцы позволяют обманывать себя; и герой, и злодей – оба стремятся завладеть тем, что возбуждает их алчность». Итак, Ле-Ноэль обладал всеми необходимыми качествами, чтобы сделаться превосходным торговцем человеческим мясом.
В добрые минуты он иногда вступал в прения с Верже, своим шкипером[20]20
Шкипер – заведующий имуществом палубной части судна.
[Закрыть], престранным человеком. Шкипер изучал науки и философию, был поклонником Канта и занимался торговлей неграми только потому, что этот промысел доставлял ему от двадцати пяти до тридцати тысяч франков в год; с другой стороны, он, не колеблясь, сознавался, что тот день, когда их всех перевешают, будет днем правосудия.
– А вы не правы, Верже, – говаривал Ле-Ноэль в минуты добродушной откровенности, – и совсем напрасно осуждаете нас так строго: ведь мы только осуществляем на практике немецкую философию.
– Как же это? – спросил однажды Верже, недоумевая.
– Прочтите-ка это! – отвечал капитан, указывая на книгу, открытую на его столе.
«В человеческом мире, как и в царстве животном, господствует только сила, а не право; право – это только мерило силы каждого…»
«Какое мне дело до права! Я не имею в нем нужды, если могу добыть силою то, что мне надо, и наслаждаться этим; чего же я не могу захватить силою, от того я отказываюсь и не стану, в утешение себе, тщеславиться моим мнимым правом, правом, за давностью не теряемым…»
– А откуда эти цитаты? – спросил Верже.
– Из двух главных столпов философии современной Германии – Артура Шопенгауэра и Макса Штирнера… И заметьте также, Верже, ведь мы не похищаем силою наших негров, а покупаем их по всем правилам у их всемилостивых властелинов. Так как божественное право господствует еще во всем могуществе на берегах Бенгелы, то никто не может оспаривать, что эти верховные властелины имеют неограниченную власть над жизнью и имуществом их подданных.
– Итак…
– Итак, английские и французские фрегаты не имеют ни малейшего права мешать чисто коммерческим сношениям.
– Да, но их право начнется с того же дня, когда они возымеют силу и искусство захватить нас.
– Господин Верже, надо всегда заботиться о том, чтобы обеспечить свое право… лучшими снастями и лучшей машиной.
– Капитан, вы ошиблись в выборе призвания.
– То есть как это?
– Вы оказались бы превосходнейшим профессором философии и права сравнительного законодательства в Гейдельберге.
Подобной шуткой почти всегда оканчивались прения между этими людьми столь разного характера.
Верже был уроженец Нанта и получил диплом капитана океанских плаваний. Ему надоело наконец получать жалкое жалованье – от ста пятидесяти до двухсот франков в месяц за совершение самых трудных и опасных плаваний, вот почему он пришел в Новый Орлеан с письмом от Ронтонаков к капитану Ле-Ноэлю, который тотчас же принял его на место своего помощника.
Трудно было отыскать другого, более искусного моряка, чем Верже, но что еще важнее, он так же хорошо знал машину, как и парус, и мог при случае заменить главного механика Голловея, который в то же время исполнял обязанности второго помощника. Насмешник и скептик от природы, Верже даже не старался скрывать свои пороки и страсти с помощью лицемерной метафизики, которая у немцев и англосаксов всегда под рукой. Он всегда говорил прямо: «Человек, торгующий неграми, – настоящий бездельник, от которого так и несет виселицей, но, – продолжал он как бы в свое оправдание, – если я не буду повешен до окончания четвертого плавания, то клянусь честью: откажусь от этого ремесла и сделаюсь виноделом в Жиронде. Это для меня будет тем легче, что я припрячу полтораста тысяч франков, чтобы проложить себе дорогу к честности». Этот человек был, впрочем, только сбит с пути – в нем не совсем еще угасло чувство великодушия.
В корабельной книге Голловей числился помощником капитана, но выйдя в море, становился механиком. Родился он в Ливерпуле, и прошло уже двадцать лет с тех пор, как он начал плавать по всем морям; алчность к большим доходам заставила его бросить казенную службу и перейти под командование Ле-Ноэля.
Как все англичане, Голловей обладал способностью принимать участие в делах расчета и в праздных вопросах так называемого чистого чувства. Предпринимая плавание для торговли неграми, он восторгался по дороге высокими собственными речами о человечности, которые составляют неизбежную часть английского воспитания: их вбивают в головы маленьких джонов булей с помощью специального метода обучения, не лучше и не хуже, чем приучают собачек плясать на канате или приносить брошенную вещь. И вот как деловой человек Голловей служил на судне, торгующем неграми, а как джентльмен – был членом всех человеколюбивых обществ, негрофильских, библейских, евангельских, покровителей животных и других, громоздящихся в свободной и торжествующей Англии. Он был, как и все зажиточные англичане, живым изображением своего правительства, которое, с одной стороны, преследует торговлю неграми – это вопрос чувства, а с другой – пушечными снарядами навязывает китайцам одуряющий их опиум – это денежный вопрос.
Голловей аккуратно выплачивал членские взносы и этим примирялся со своей совестью, потому что различные, им поддерживаемые общества обязаны были обсуждать и решать за него все вопросы человеколюбия, а он за это время обделывал свои делишки, ничем не тревожась и ни о чем не задумываясь.
Он мало говорил о делах, отлично исполнял свои обязанности, и никто не мог узнать, какие чувства он питает к капитану и его помощнику, приказания которых выполнял с механической аккуратностью.
Девис был очень молод – ему только что минуло двадцать два года. Он приходился племянником командиру «Осы» и, родившись в стране рабства, разделял все предрассудки рабовладельцев: он считал торговлю неграми совершенно законным делом, а помехи, учиняемые англичанами этой торговле, только увеличивали его упорство.
Само собой разумеется, что он ненавидел Голловея и, напротив, был очень дружен с Верже.
Кабо, внесенный в списки в качестве рулевого, мало занимался управлением судна в открытом море. Главная его обязанность состояла в том, чтобы проводить шхуну по всем опасным заливам и тайным бухтам у берегов Африки, Антильских островов, Бразилии и невольничьих штатов Америки.
Гиллари, боцман, был старый бретонский моряк, бежавший с правительственной службы; одним свистком управлял он сорока матросами-космополитами, которых называл своими ягнятами, и ни один из них ни разу не дерзнул противодействовать ему. Обладая геркулесовой силой, он редко давал почувствовать тяжесть своей руки, но когда это случалось, жертве его гнева приходилось расплачиваться несколькими днями болезни.
Вернувшись в свою каюту, капитан кликнул кают-юнгу и послал его за Верже.
Верже при снятии с якоря стоял на вахте с четырех до восьми часов утра и теперь спал в своей каюте, но, услышав приказание, немедленно явился к капитану.
– Господин Верже, ветер свежеет, – сказал Ле-Ноэль, – море начинает волноваться, ночью будет буря. После заката солнца убавьте паруса и на четверть держитесь ближе к западу, чтобы отдалиться от берегов.
– Слушаю, капитан.
– Кстати, что поделывают пассажиры?
– Платят дань морю и, кажется, на несколько дней лишились возможности выйти на палубу.
– Неужели комиссар и лекарь тоже? Кажется, им-то следовало уже познакомиться с морем!
– Они точно так же больны, как и остальные.
– Вам известно, Верже, что Ронтонак силою навязал мне этот тяжелый груз. Более нелепая идея никогда еще не приходила в старую голову этого болвана.
Верже и глазом не моргнул; ему хотелось знать, желает капитан разговаривать по-человечески или намерен произносить привычные монологи, прерывать которые было бы небезопасно.
Ле-Ноэль продолжал:
– В первую минуту я было думал привезти их в Бразилию, а на обратном пути забросить в Маюмбу или в Лоанго, откуда они без особого труда пробрались бы в Габон на местной паташе[21]21
Паташе – перевозное судно.
[Закрыть], но потом я рассудил иначе: слишком продолжительное пребывание на «Осе» неизбежно откроет им характер нашей деятельности, не говоря уже о том, что они будут всячески протестовать против такой перемены пути. Вот почему я решился идти прямо в Габон.
– Ну а если нас захватят крейсеры? – спросил Верже, сообразив, что теперь можно вмешаться в речь капитана.
– Ну тогда мы повернем на другой галс[22]22
Галс – курс судна относительно ветра, например: судно идет левым галсом, значит, оно обращено к ветру левым бортом.
[Закрыть] и открыто примемся за дело.
– А пассажиры?
– Они приедут в Габон, когда этого захочет дьявол, то есть когда «Оса» кончит четвертую кампанию и продаст с выгодой свой груз.
– А вы не боитесь?
– Чего?
– Что они наделают много хлопот.
– Из-за них мы рискуем шкурой, следовательно, мы не обязаны церемониться с ними: при малейшей попытке выдать нас проходящему кораблю я прикажу заковать их.
– Я и сам думаю, что всего бы лучше высадить их. Можно избежать проезжей дороги, если держаться немножко на юг от мыса Лопеса.
– Таково и мое намерение. Дойдя до этого места, мы обогнем остроконечный мыс с северо-востока, прямо у входа в область Габона, выбросим пассажиров на мыс Понгара и, свободные от тревоги, опять направимся к Наталю.
– Это самая разумная мера, которую только можно придумать.
– Позаботьтесь же, чтобы заручиться успехом, Верже. После многих сомнений я начинаю соглашаться с мнением старика Ронтонака, хотя в первое время оно показалось мне неудобоисполнимым… Может быть, я не прав, что возвращаюсь к первому решению… Не беда. Мы еще раз докажем крейсерам, что «Оса» летает по воде и при случае сумеет ужалить. Помните ли, Верже, тот авизо[23]23
Авизо – небольшое военное судно для разведывательной и посыльной службы.
[Закрыть], который мы пустили ко дну в тридцати милях от острова Святой Елены?
– Как я припоминаю, ни одной вещи не было выброшено на берег и ни один человек не спасся. Газеты всего мира возвестили, что судно с людьми и грузом бесследно погибло в циклоне.
– Смотрите же, отдайте строгое приказание. Само собой разумеется, никто здесь, начиная с вас, ни слова не понимает по-французски. Всякий матрос, который обменяется одним словом с пассажирами на каком бы то ни было языке, будет немедленно закован и лишен премии.
– Люди уже предупреждены, капитан.
– И что же они говорят об этом?
– Все недовольны присутствием этих пассажиров и более расположены выбросить их в море, чем любезничать с ними.
– Прекрасно. Однако как только они поправятся, я приглашу их обедать за одним столом со мной и постараюсь убедить их, что «Оса» – честнейшее береговое судно.
В эту минуту вошел Девис и заявил с почтительным поклоном:
– Я передал вахту Голловею и готов к вашим услугам.
– Хорошо, дитя мое, я пригласил тебя отобедать со мной… Верже, не хотите ли вы с нами?
– С удовольствием, капитан.
В подобные часы капитан Ле-Ноэль был премилым человеком.
Битва «Осы» с «Доблестным». – Прибытие на мыс НегроСемнадцать дней спустя после отплытия из Ройяна «Оса» была уже в водах Габона и, постоянно описывая дуги, избегала таким образом неприятных встреч с крейсерами.
Четверо пассажиров давно уже были на ногах и без труда примирились с вынужденной необщительностью, экипажа, после того как командир его заверил, что ни один человек из команды не говорит по-французски. Пассажиры больше не старались завязывать беседы с окружающими, тем более что сами никакого языка, кроме своего родного, не знали. Жилиас, не умевший связать и двух слов ни на одном из иностранных языков, выразил даже по этому случаю свое восхищение.
– Вот видите, – сказал он командиру, пожелавшему узнать причину его восторга – как преувеличивают все на свете: уверяют, будто французы не очень-то любят изучать иностранные языки, а вот ваша команда состоит из пятидесяти человек – тут есть американцы, англичане, немцы, греки, итальянцы и датчане, – и никто из них не понимает нашего языка!
– Мне даже сдается, – добавил Тука, – что все они малоспособны научиться ему, потому что не могли запомнить хотя бы несколько самых простых слов. Вот, например, я говорю юнге: «Дай мне огня!» Ведь это, кажется, так просто, а знаете ли, что из этого выходит?.. Шалун смеется мне в глаза и приносит стакан воды!
Подобные рассуждения вызвали лукавую улыбку на лице капитана, а подпоручик и Гиллуа старались лишь не прыснуть со смеху прямо в лицо своему начальству.
Не стоит и объяснять, что с той поры оба юноши сблизились со старым врачом и его другом интендантом, чтобы рассеять скуку продолжительного плавания.
В течение целой недели вопрос о языковедении составлял неистощимый предмет развлечения.
Жилиас и Тука, ссылаясь на свое долговременное пребывание в Бакеле, уверяли всех, что оба они прекрасно говорят на туземном наречии. В конце концов Гиллуа и Барте попросили свое начальство давать им уроки яловского и мандингского наречий… Это забавное положение привело, разумеется, к множеству веселых еден…
Однажды вечером капитан объявил пассажирам, что завтрашний день будет, по всей вероятности, последним, который они проведут на «Осе», и что, прежде чем солнце взойдет, судно будет уже у мыса Лопес.
В это время они сидели за десертом; обед был по обыкновению роскошно приготовлен, и на отборные вина хозяин не скупился, так что при новом известии Жилиас и Тука не могли скрыть душевное волнение.
– Капитан! – воскликнул врач, вставая и, как видно, желая произнести тост. – Никогда я не забуду царственного угощения, которое… которым… и в особенности вашего старого вина…
Далее он не мог продолжать и сел на место, опорожнив до дна бокал.
– Конечно, – подхватил Тука, стараясь поддержать честь своего мундира, – вся провизия у вас первейшего сорта, вино неподдельное… Надо правду сказать, если бы ваш комиссар и интендант получали более пяти процентов от поставщика, то никак бы невозможно…
Барте и Гиллуа едва не подавились от смеха.
– Да, никак бы невозможно, – повторял несколько раз старый интендант, – невозможно никак, особенно же если отчетная часть хорошо устроена, так, чтобы главный контроль только хлопал глазами…
Жилиас торжествовал, видя, что Тука никак не может довести до конца своей тарабарщины… Тука же любил старое бургундское и в этот вечер воспользовался им через край. Пролепетав еще несколько нелепостей, он вдруг прослезился от умиления, бросился обнимать командира и заявил ему о своем сердечном желании посвятить дни свои служению в должности интенданта «Осы».
– Мы не желаем разлучаться с вами! – подхватил Жилиас, достигнув апогея своей чувствительности. – Я вступаю в должность вашего корабельного врача!
– Принимаю ваше предложение, – отвечал Ле-Ноэль, – и при случае напомню вам это.
Сцена эта, вероятно, долго бы еще забавляла, если бы внезапно не раздался голос вахтенного:
– Парус направо!
Мигом выбежал Ле-Ноэль на палубу и направил трубу по указанному направлению. При последних лучах заходящего солнца он ясно увидел на далеком горизонте небольшие паруса фрегата[24]24
Фрегат – трехмачтовое парусное военное судно, обладавшее большой скоростью хода.
[Закрыть], почти слившиеся с туманным пространством, но это было лишь минутное видение, потому что в этих широтах ночная темнота наступает почти без сумерек и мгновенно облекает океан черным саваном.
– Верже, – прошептал Ле-Ноэль, – мы вблизи крейсера… Случилось то, что я предвидел. Прикажите поубавить парусов, чтобы он обогнал нас. В полночь повернем к берегу, а завтра на рассвете высадим пассажиров на мыс Лопес.
– Вы отказываетесь от намерения держаться мыса Попгара?
– Совершенно! Мы дошли сюда без всякой помехи, и я совсем не желаю подвергаться новым опасностям, а эти добрые люди, черт их побери, всегда найдут у туземцев какую-нибудь пирогу[25]25
Пирога – узкая длинная лодка с остовом, обтянутым корой или шкурами, а также выдолбленная (выжженная) из целого древесного ствола.
[Закрыть], которая доставит их в Габон.
В эту минуту послышался взрыв хохота из столовой, и в то же время раздался пьяненький голос Тука:
– Да, молодые люди, не помешай родители моему призванию, у меня было бы двадцать тысяч франков ежегодного дохода благодаря моему голосу. Вот послушайте сами:
На дне мрачного подвала
Несколько старых бутылок,
Полных виноградного сока,
Воспевали песнь новую свою:
Буль, буль, буль,
Буль, буль, буль.
– Ну а мне следует кончить! – закричал Жилиас, ревнуя к успехам друга, и тут же затянул второй куплет старинной песни, увеселявшей их молодость в тулонских кабачках:
На дне нашего черного брюха
Водится всего понемножку:
Любовь, деньги, розы
И вечерние мечты.
Буль, буль, буль,
Буль, буль, буль.
– Отправлю-ка я этих пьяниц в их каюту, – сказал Ле-Ноэль задумчиво. – Приходите потом ко мне, Верже. В эту ночь мы с вами не будем спать.
Жилиас и Тука, поддерживаемые юными друзьями, торжественно спустились в каюту, и долго еще их шумное веселье нарушало ночное спокойствие «Осы».
Распорядившись убавить парусов и отдав приказание Голловею, сменявшему вахту в полночь, командир и его шкипер заперлись в большой кают-компании Мало-помалу смолкли все звуки. «Оса» тихо скользила по волнам, все ближе придвигаясь к берегу. В четыре часа утра, когда Верже пришел сменять вахту, капитан последовал за ним и, позвав к себе Голловея, направлявшегося в свою каюту спать, приказал ему разбудить кочегаров.
– На всякий случай надо быть готовым, – сказал он, – потому что если вчерашний корабль крейсирует, то очень может быть, что завтра же утром мы увидим его по соседству с нами, особенно если нас заметили...
Прошло несколько минут, и Голловей со своим помощником и восемью кочегарами уже хлопотали около машины и наполняли топку углем. По окончаний работы Верже доложил капитану, что через полчаса машину можно привести в действие.
– Хорошо, можете идти спать, – сказал Ле-Ноэль коротко, но Верже остался на палубе.
При первых лучах рассвета они увидели черную полосу, милях в двадцати от «Осы». То была земля. Потом они оба вскрикнули и тотчас замолчали… С другой стороны, на расстоянии трех миль, летел во всю силу парусов и пара великолепный фрегат. Капитан мог выбрать одно из двух: либо отважно пойти навстречу опасности, прикрываясь в случае обыска официальным положением своих пассажиров, либо попытаться уйти от неприятеля, видимо, на него нападавшего. Но Ле-Ноэль ни минуты не колебался и выбрал как средство спасения быстроту. Он сам принялся управлять своим судном.
– Всех наверх! – закричал он звучным и энергичным голосом, который хорошо был знаком команде в трудные минуты.
Свисток боцмана мигом повторил приказание, и тотчас же все люди были уже на местах.
– По местам! – скомандовал капитан.
Секунду спустя каждый был на своем месте.
– Повороти! – прозвучала команда еще энергичнее.
Мигом, с покорностью лошади под рукою хозяина, шхуна совершила изящный поворот.
– Боком к ветру! – закричал капитан, кормчему[26]26
Кормчий – рулевой, ведущий судно.
[Закрыть], и, мгновенно отвернувшись от мыса Лопеса, «Оса» направилась на юго-запад со всею быстротою, которую придавали ей ее стройный корпус и особенности оснастки. Мигом были подняты паруса всех родов.
Видя маневр «Осы», фрегат тотчас же понял, что имеет дело с подозрительным судном, и счел обязанностью преградить ему путь. В самом начале погони он сделал пушечный выстрел и поднял флаг, требуя тем самым, чтобы неизвестное судно тоже подняло в ответ свой флаг и остановилось. Само собою разумеется, что «Оса» не обратила внимания на это требование. Началось состязание в быстроте хода, и в этой борьбе все преимущества, на первый взгляд, были на стороне крейсера.
– Это англичанин, Верже, – сказал капитан, не отнимая от глаз подзорной трубы.
– Что ж? Это, по-моему, лучше, – ответил шкипер коротко.
– Кажется, ему хочется угостить нас ядром.
Не успел Ле-Ноэль произнести эти слова, как на фрегате сверкнул огонь и ядро ударилось в воду в нескольких метрах от «Осы».
В ту же минуту вылетели на палубу четверо полуодетых пассажиров, вообразивших, что береговая батарея приветствует их прибытие. Каково же было их удивление, когда оказалось, что «Оса», повернувшись спиной к берегу, бежит, насколько хватает силы, от корабля, видимо, спешащего перерезать ей дорогу в открытое море.
– Что случилось, капитан? – закричал Жилиас в испуге.
Второе ядро пролетело со свистом в снастях «Осы», как бы в ответ на вопрос врача…
– Что случилось? – повторил капитан, никогда не бывавший веселее, чем в минуту опасности. – Могу вас заверить, что ничего особенно важного: за нами только гонятся пираты.
– Как, пираты, капитан? – перебил его Тука. – Неужели же вы не видите, что это военный корабль? Его флаг развевается на корме, и вы легко можете убедиться в его национальности, как только посмотрите в трубу.
– Да нет же, говорю вам, я ничего этого не вижу и могу вас заверить, что мы повстречались с морскими разбойниками, только они разбойничают на счет общества, ну а мы…
– А вы на чей счет? – спросил молодой подпоручик.
– Тогда как мы, – продолжал Ле-Ноэль холодно, – на свой собственный.
– Следовательно, мы находимся на…
– На судне, ведущем торговлю неграми.
Объяснение командира «Осы», не находившего уже нужным скрываться, как громом поразило пассажиров.
– Милостивый государь! – закричал Тука вне себя от ярости. – Вы можете быть уверены, что я немедленно отправлю моему правительству донесение насчет вашего недостойного поведения.
Во всякое другое время такая выходка Тука вызвала бы общий смех, но теперь она заставила улыбнуться одного Ле-Ноэля. Жилиас, испугавшись уже за свою безопасность, бросился к своему другу, чтобы умерить его негодование.
– Полно, Тука, не горячись, пожалуйста. Ведь я знавал, – продолжал он с забавною убедительностью, – людей, торговавших неграми, которые были честнейшими людьми.
Барте и Гиллуа наблюдали за этой сценой с любопытством, более близким к недоумению, чем к гневу: оба были молоды, отважны, и неожиданное событие не возбудило в них такого неудовольствия, как можно было ожидать.
– Господа, – сказал им Ле-Ноэль, – вам известно, что значит командир на своем корабле и какими он обладает средствами, чтобы заставить повиноваться себе, и потому я надеюсь, что вы воспользуетесь моим советом, для длинных же объяснений теперь не время. Ваше присутствие на палубе только мешает нам, а потому прошу вас удалиться в столовую или в вашу каюту. Покончив с этим англичанином, я приглашу вас к себе, и мы потолкуем на досуге.
– Позвольте, капитан, – начал было Барте.
– Послушайте, – перебил его Ле-Ноэль, – предупреждаю вас в первый и последний раз, что, когда я отдаю приказание, все, кто не повинуется мне, тотчас же отводятся под арест.
Третье ядро оторвало часть снасти грота. Английский фрегат быстро приближался… По массе густого дыма, быстро вырывавшегося из его трубы, видно было, что угля не жалели и делали все усилия, чтобы ускорить развязку, которая казалась делом какой-нибудь четверти часа.
– Да убирайтесь же вон! – крикнул командир громовым голосом, обращаясь к пассажирам. – Каждый, кто промедлит здесь еще две секунды, будет сброшен в трюм!
Чтобы не терять из виду предстоящих событий, пассажиры бросились в кают-компанию, но Тука и Жилиас постарались поместиться так, чтобы не было опасности от ядер.
– Кто бы мог подумать, – говорили друзья, – что этот человек с такой открытой физиономией, обладающий таким превосходным вином, торгует неграми?.. Но-как же это комиссариат в Бордо мог отправить нас на этой шхуне? Впрочем, еще несколько часов, и этот молодец со своей командой дорого поплатятся за все свои злодеяния, потому что англичане не любят шутить.
Действительно, английский фрегат значительно обогнал «Осу», но вдруг все изменилось. По команде Голловея мигом исчез камбуз, а на его месте воздвиглась огромная труба, которую подняли из трюма, а когда открыты были заслонки, она стала изрыгать черные облака дыма.
Очень скоро выяснилось, что шхуна быстро обгоняет своего колоссального противника.
При виде такого маневра крейсер увеличил скорость, не переставая посылать ядра в «Осу», надеясь остановить ее бег каким-нибудь серьезным повреждением, но фрегат был вооружен старыми орудиями, заряжающимися с дула. Если этого было достаточно против жалких судов португальцев, торгующих неграми, то не достигало цели при нападении на пароход с быстрым ходом. Английский старый фрегат, по распоряжению своего правительства, доживал последние дни в преследовании судов, торгующих неграми.
Видя неоспоримое превосходство своего хода, капитан Ле-Ноэль возымел адскую мысль, которую немедленно привел в исполнение.
– Верже, – сказал он, – прикажите: койки долой и приготовиться к сражению. Давненько уже наши молодцы не имели никакого развлечения, надо же повеселить их хоть немножко.
Приказ был отдан. Все повиновались, не задаваясь вопросом, в состоянии ли «Оса» померяться силами со своим колоссальным противником. Если бы капитан Ле-Ноэль повел своих моряков на штурм Этны[27]27
Этна – действующий вулкан на острове Сицилия.
[Закрыть] так и тогда никто бы не усомнился в целесообразности этого.
Через несколько минут двенадцать бойниц – шесть на правой и шесть на левой стороне, – искусно скрытые в обшивке корабля, показали свои зияющие пасти, снабженные нарезными семидюймовыми орудиями, заряжающимися с казенной части[28]28
Казенная часть – задняя часть огнестрельного оружия и орудия.
[Закрыть]. И тотчас же, как бы по волшебному мановению, все паруса были убраны. Как боец, готовый вступить в битву, сбрасывает с себя все, что могло бы помешать ему, «Оса» сбросила с себя паруса, которые могли мешать свободе движений, и отважно явилась на поле брани, доверясь только своей машине.
Увидя, что шхуна намеревается вступить в битву с фрегатом ее величества королевы Великобритании, Жилиас и Тука, объятые ужасом, бросились вон из столовой и, ни живы ни мертвы, заперлись в своей каюте.
Молодые пассажиры остались наблюдать с лихорадочным любопытством за всеми этими приготовлениями и в глубине души жалели, что не могли принять участие в готовящейся битве.
Командир молча следил за ходом «Осы». Увидев, что при среднем давлении пара в котлах она удерживает без труда свое расстояние, бросил на противника взор торжества и презрения и произнес слова: «Залп из всех орудий!» Не успел он закончить команду, как раздался оглушительный залп, от которого шхуна вздрогнула до самого киля[29]29
Киль – основная продольная балка на судне, идущая от носовой до кормовой оконечности судна.
[Закрыть].
– Браво, Девис, браво, дитя мое! – воскликнул Ле-Но-эль, обращаясь к молодому человеку, направлявшему орудия.
Несколько осколков и снастей, сорванных с мачт фрегата, доказывали верность глазомера молодого моряка.
Дистанция оставалась неизменной, и ответный залп не мог достигнуть «Осы».
Итак, благодаря дальнобойным орудиям шхуны сражение оказывалось неравным между фрегатом, кораблем с двойной батареей, шестьюдесятью орудиями, снабженными четырьмя сотнями людей, и простой шхуной, вооруженной только двенадцатью семидюймовыми орудиями и обслуживаемой пятьюдесятью матросами. Быстрая и легкая шхуна летала вокруг крейсера, как муха, все время держась на расстоянии, недоступном для его старой артиллерии, и изрешетила его снарядами своих стальных орудий.
