Текст книги "Дотянуться до звезд"
Автор книги: Луанн Райс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
– Не переживайте, – сказала она.
– Ну что вы, – покачав головой, ответил Малаки. – Я ужасно переживаю. Понимаете, девяносто пять процентов моего времени мне даже не с кем поговорить, кроме дельфинов. Поэтому появляются дурные привычки. Моя дорогая жена, Бриджит, сейчас устроила бы мне взбучку за сквернословие в обществе дамы. – Запустив руку в нагрудный карман, он вынул оттуда аудиокассету. – Примите в знак добрых намерений. Теперь вам будет что послушать по пути домой.
– Спасибо, – с улыбкой ответила Люсинда, взяв кассету.
– И еще, – сказал Малаки. – Я любил этих ребят. Обоих. В каком-то смысле любить Тима было намного легче. Он настолько безалаберный, что вы не можете не преисполниться к нему сочувствием.
– Я могу, – сказала Люсинда.
– Я пробовал убедить его приехать в Галифакс вместе со мной, – сказал Малаки. – Но я зря старался.
– Сегодня? – возмущенно спросила Люсинда. – Тим здесь? В Новой Шотландии?
– Был, – ответил Малаки.
– Но зачем? – спросила она. – Он справлялся о Диане или Джулии? Что он сказал, когда вы просили его…
– Эх, да какая разница? – всплеснув руками, спросил Малаки. Он был похож на миротворца с невозмутимым, спокойным голосом, в котором слышалась печаль, а в глубине под ней нечто гораздо более мрачное. – Он не может переломить себя.
– Он никогда не мог, – сказала Люсинда, и когда она посмотрела на Диану, возившуюся с Джулией, подготавливая малышку к перелету, ее глаза застлала влажная пелена.
– Я отрекся от него, – сказал Малаки, тоже не удержавшись от слез. – Боже, я не понимаю, как можно оставаться таким равнодушным. Я сказал ему, чтобы он больше никогда мне не звонил, и на этот раз я был предельно серьезен. Эгоистичный негодяй. Бессердечный человек.
– Тим Макинтош сам обрек себя на адовы муки, – сказала Люсинда, похлопав старика по руке; голос из громкоговорителя объявил посадку на рейс, и Диана встревоженно поспешила за санитарами, подхватившими носилки с Джулией. – Потому что он совсем не разбирается в устройстве этой жизни.
* * *
Как бы Тим ни стремился к горизонту, их по-прежнему разделяло не меньше миллиона миль. Он положил «Афродиту» на курс зюйд-зюйд-вест. Время от времени за бортом мелькали пустынные острова с прекрасными в своем величии скалами и одинокими соснами. Иногда он встречал другой рыбацкий катер, плывший куда-то по одним ему ведомым делам, а скорее всего, возвращавшийся домой.
Тим Макинтош ощущал на своих плечах непомерный груз ошибки. Когда он сказал, что не поедет в Галифакс, то увидел в глазах Малаки смесь разочарования, презрения и ненависти.
Ненависти, и от кого – от Малаки. Тим уже привык к подобному отношению со стороны Алана и Дианы. Но чтобы его возненавидел Малаки – да ни за что и никогда. Он содрогнулся. Сжечь все мосты. Медленно, но верно Тим становился профессионалом в этом деле.
Здесь, рядом, была Диана с Джулией, и они нуждались в помощи. Что там говорил Малаки – чудо? В некотором роде Тим соглашался с ним. Череда событий, совпадений – и вот два человека оказались в одно время в одном и том же месте. Тиму было достаточно ответить «да», пойти за Малаки, всех осчастливить и заслужить прощение.
Но Тим поступил по-своему.
Глубоко внутри Тим знал, что Диана скорее начнет плеваться ядом, чем согласится взглянуть на него. Она наверняка считала, что имеет на это полное право. Стоя на ветру, Тим смахнул слезу. Яркое солнце слепило ему глаза. Он вытащил из-под сиденья бейсболку и натянул ее козырьком до самого низа. Он плакал, и даже тут, где не было ни одной живой души на многие мили вокруг, Тим не хотел, чтобы кто-то увидел проявление его слабости.
Рюмка текилы была бы очень кстати, но Тим больше не собирался искать спасения в бутылке. Он хотел избавиться от этих чувств. Убравшись из Луненбурга, он надеялся испытать облегчение, и оно пришло, но этого было мало. Мысли о Диане и их больном ребенке не покидали его ни на минуту. Они метались в его голове, не позволяя ему забыть о том, какой же он подонок.
Он мог бы остаться.
Когда Тиму становилось совсем невмоготу, он начинал думать о прошлом. Ему вообще не надо было убегать. Двенадцать лет назад, когда они узнали страшную новость, Тим мог бы обнять ее и сказать, что они пройдут через это вместе. Он мог бы держать ее за руку при родах. А не отдавать ее Алану…
Тим обвинял своих родителей. Это они испоганили ему жизнь. После болезни Нила их не волновало ничего кроме самих себя. Сколько раз Тим глядел на горизонт, ожидая, что в гавань Хайяниса вот-вот войдет катер его отца. Если бы не Алан, Тим был бы самым одиноким мальчишкой в мире. Он безумно тосковал по отцу.
Но Тим никогда не хотел превратиться в его копию. Одиночка, сердцу которого были ближе моря и океаны, а не кухонные посиделки под звуки трескотни жены по поводу плохого дня. Или хорошего дня. Тиму следовало бы знать, что он не создан для домашней жизни. Он так нуждался в любви Дианы, но зачем она забеременела? И почему ребенок родился искалеченным? У Тима не было другого выбора, кроме как уехать.
Никакого выбора: такова была его точка зрения. Жизнь лишила его возможности выбирать. Она дала ему смерть брата, тронувшихся умом родителей и больного ребенка. Тим был странником, и жизнь наделила его трагичной судьбой. Люди даже находили во всем этом что-то романтичное. Он заходил в бар, пил виски и первому попавшемуся слушателю выкладывал историю о своей жене и больной дочке. Он выставлял себя законченным подлецом и ждал, чтобы его собеседники сказали, что он вовсе не плохой человек, а просто слишком эмоционально воспринял то ужасное событие. А потом он рассказывал про Нила, предоставляя им право самостоятельно прийти к нужному выводу.
Люди обязаны были понять его. Конечно, что сделано, уже не исправишь. Жизнь не оставила ему выбора! Потеря брата выбила его из колеи; и он не намеревался ждать, пока его дочь тоже умрет. Неужели они были настолько слепы?
Диана, Алан, а теперь и Малаки. Три человека, которые должны были заботиться о нем, любить и жалеть его за все, что ему пришлось вынести. Но, увы! От подобных мыслей у него расшалилось сердце. Несправедливость окружала его со всех сторон.
Некоторым людям доставляло удовольствие чувство превосходства над остальными. Это многое объясняло. Диана и Алан с давних пор превратились в лицемеров. Но Малаки… Тим покачал головой и вытер слезы. Его больно ранил поступок Малаки.
Тим все еще помнил выражение глаз Алана в тот вечер, когда он отказался сдать кровь. Тогда в Ньюпорте, в центре оживленной улицы, его собственный брат смотрел на него, как на кусок дерьма. Разве не так Малаки обозвал его пару часов назад? Дерьмо?
На полной скорости уплывая от Новой Шотландии, Тим удалялся в море и не планировал возвращаться. Больше никаких нежданных контактов с семьей. Тим Макинтош был отшельником, и он не хотел ничего менять. Сначала он решил отправиться в Мэн, но это было чересчур близко. Возможно, в Нью-Гемпшир. А может быть, вообще не подходить к берегам Новой Англии, бросить к чертям ловлю омаров и заняться крабовым промыслом в Чесапике? Или добычей креветок в Мексиканском заливе.
Солнце по-прежнему ярко светило, а глаза Тима все так же слезились. В надвинутой на лоб бейсболке он крепко сжимал штурвал и правил строго вперед. Море поражало его своей пустотой и бесконечностью. По крайней мере именно так оно выглядело из рубки «Афродиты». С Джулией все будет в порядке. Дожив до сегодняшних дней, сейчас она могла справиться с чем угодно.
Глава 19
Алан встречал рейс из Новой Шотландии. Всю юго-восточную часть Новой Англии заволокла низкая серая облачность, и теперь моросил мелкий дождь. Он стоял рядом с машиной скорой помощи, не сводя глаз с неба, а ветер ерошил его волосы и развевал полы пиджака.
Появившись в зоне видимости, самолет раскачивался, словно огромная стрекоза. Он выглядел невообразимо уязвимым и хрупким. Ветер швырял его из стороны в сторону, и Алан с замирающим сердцем наблюдал за тем, как пилот посадил небольшой двухмоторник в аэропорту Провиденса имени Т. Ф. Грина.
Люк открылся, и показалась Диана с Джулией на руках. Она стояла на самом верху подкатившего трапа – Диана прижимала к себе Джулию, защищая ее от промозглой погоды. Две стюардессы пытались уговорить ее вернуться в салон. Бригада парамедиков была наготове и уже доставала носилки, но Алан не стал их дожидаться и первым взбежал по ступенькам.
– Ты приехал, – удивленно хлопая ресницами, сказала Диана.
– Вы дома, – сказал Алан, заключив в объятия их обеих.
Соприкоснувшись, их головы образовали маленький треугольник, и у Алана свело судорогой горло и сдавило грудь, а в его мозгу проносились молитвы и благодарности за то, что они вернулись к нему в целости и сохранности, за то, что Джулия не умерла в Новой Шотландии и что он снова получил возможность крепко обнять их.
– Бееее, – тихо пропищала Джулия.
Взяв племянницу из рук Дианы, Алан посмотрел ей в глаза. В них произошла перемена. Обычно широко раскрытые и подвижные, сегодня они напоминали щелочки, вяло подергивавшиеся во сне. Из-за этого у Алана защемило сердце. К ним подоспели парамедики с носилками, но Алан жестом попросил их не вмешиваться. Пригнув голову и укрыв Джулию пиджаком, он последовал за Дианой вниз по трапу к машине скорой помощи.
Диана ожидала завершения повторного обследования. Она уже много раз сидела в приемном покое больницы Хоторн Коттедж и хорошо знала большинство местных медсестер. Они пускали ее в сестринскую попить чайку или приготовить суп из пакетика; они настаивали, чтобы она не стеснялась угощаться шоколадным пудингом, желе и сушками. Диана думала о своей матери и Эми, желая им скорейшего возвращения. Опустив руку в карман джинсов за бумажной салфеткой, она выудила оттуда камушки с пляжа с черным песком.
– Как ты? – спросил Алан, присев рядом с ней. На нем был белый халат, а на шее висел стетоскоп.
– Нормально, – ответила Диана, сцепив пальцы. – Ты видел Джулию?
– Она на МРТ.
– Ей уже делали одно в Галифаксе, – устало сказала Диана. Джулии пришлось перепробовать множество медицинских процедур: анализы крови, анализы мочи, ЭЭГ, ЭМГ, МРТ, сканирование костей, проверки мышечного тонуса. МРТ было хуже всего. Чтобы избежать лишних движений с ее стороны, Джулию прикрепляли к столу ремнями, а она не понимала, что говорили санитары, когда все это должно было закончиться и где ее мама.
– Я знаю, – сказал Алан. – Но мы обязаны сделать свое. Скоро ее выпустят. Ты сама-то держишься?
– Ох, я, – сказала Диана и покачала головой. При том, что довелось вытерпеть ее дочке, Диане было стыдно даже думать о жалости к себе. Как она могла говорить о головной боли, ноющей спине, резях в сердце, когда Джулия крепилась духом и сражалась изо всех сил. – Я в порядке.
Алан обнял ее. Пару месяцев назад она, наверное, оттолкнула бы его. Теперь она склонила голову ему на грудь, ощущая его мерное дыхание, и тоже постаралась успокоиться, прогнать прочь домыслы и страхи. Она глядела на свои колени, где он держал ее за руку.
– Что с ней? – прошептала она.
– Мы пока не знаем, – ответил Алан.
– Мы замечательно проводили время, – проговорила Диана, вспоминая их золотые деньки на пляже, волшебное плавание на пароме, чертово колесо, яблони и песчаные замки, которые они строили все вместе. – Джулия была так счастлива.
– Я вчера получил твою открытку, – сказал Алан. – Судя по тому, что там написано, путешествие у вас удалось на славу.
– Может быть, даже чересчур? – спросила Диана, сжав его ладонь. – Что, если я утомила ее и ее нервная система не выдержала такой нагрузки? Была ли наша поездка слишком напряженной, со всеми этими пересадками и колдобинами на длинных дорогах?
– Нет, – сказал Алан. – Только не обвиняй в этом себя.
– Припадок случился так неожиданно. Не было никаких признаков…
– Их никогда не бывает, Диана. То, как она себя порой ведет, вообще не свойственно больным синдромом Ретта. Мы пытаемся установить источник ее болезни.
– Как обычно, – печально сказала Диана. – Мы занимаемся одним и тем же всю ее жизнь.
Диана знала, что для Джулии не существовало лекарств. У нее были неврологические расстройства, которые по прошествии времени лишь прогрессировали. Замедленный рост, низкий мышечный тонус, слабеющее зрение. Диана привыкла считать, что Джулия выражала эмоции посредством своих искривленных ручонок. Она понимала, что если здоровье Джулии даст хотя бы одну пробоину, они могли лишиться даже такой формы общения с ней. Диана всегда думала, что готова к подобному развитию событий.
– Я боюсь, – надтреснутым голосом сказала она.
– Я понимаю, – сказал Алан.
– Что же будет?
– Мы не знаем. Ты будешь любить ее, – сказал он. – Я буду заботиться о ней. Все остальное сокрыто мраком.
Диана прикусила губу. Потом кивнула. В коридоре раздался звонок, и мимо прокатили тележку с обедом.
– Слава богу, ты с нами, – сказала она так тихо, что Алан не сразу услышал ее. – Спасибо тебе за то, что нам было к кому возвращаться.
– Слава богу, что вы вернулись, – прошептал он в ответ и еще крепче сжал ее в объятиях. Она ощутила тепло, исходившее от его сильного тела. Диана подумала обо всех тех мгновениях, когда он утешал ее. Годы напролет она относилась к его доброте как к чему-то само собой разумеющемуся, но сейчас, испытывая безграничную благодарность, она поняла, что больше никогда не сможет принимать его чувства как должное. Еще никогда она так не нуждалась в его поддержке, как в этот тревожный момент.
– И сколько же получается? – спросила Люсинда.
– Значит, так, – сказала Эми, глядя на список. – Остров Принца Эдуарда, Новая Шотландия – две провинции. Затем граница между Канадой и Соединенными Штатами, это три. Потом Мэн, это четыре.
Они считали границы, которые им предстояло пересечь, возвращаясь в Хоторн. Люсинда хотела чем-нибудь заполнить свободное время, чтобы отвлечься от размышлений о том, что могло произойти с Джулией. Она сама с трудом держала себя в руках, а Эми ужасно нервничала и постоянно спрашивала ее, скоро ли они приедут.
– А Джулия поправится? – спросила Эми.
– Надеюсь, что да, – ответила Люсинда.
– Что случилось, когда она начала трястись?
– У нее был припадок.
– Что-то вроде приступа? – спросила Эми.
– Да, очень похоже, – сказала Люсинда.
– Я испугалась, – тихо призналась Эми, – когда у нее изо рта потекла кровь.
– Она прикусила язык, – ответила Люсинда. – Но не по своей воле.
– Я думала, что она умирает, – сказала Эми.
– Ммм, – сказала Люсинда, смотря на шоссе.
– Люсинда, а Джулия умрет?
– Когда-нибудь, дорогая.
– Мы все когда-нибудь умрем, – сказала Эми. – Как мой папа, и Эммет, и брат доктора Макинтоша Нил. Но когда кто-то еще молод, как Нил или Джулия, на мой взгляд, это несправедливо. Как вообще такое может случиться?
– Бог выбирает время, – сказала Люсинда. – Он решает, что этот человек нужнее ему на небесах, а не нам на земле.
– Но почему Джулия, – спросила Эми, разглядывая сосновый бор за окном, – нужна ему больше, чем я?
– Во-первых, – сказала Люсинда, – это тайна. А во-вторых, до этого еще далеко. Мы лишь знаем, что у Джулии был припадок, и Алан настоял на том, чтобы ее отвезли домой для обследования. Она попадала в переделки и почище этой, дорогая. Джулия еще удивит тебя.
– Я тоскую по ней, – сказала Эми, расковыривая дырку на коленке джинсов.
– Я знаю. Этот большой старый «виннебаго» кажется пустым без нее и Дианы. Но давай лучше думать о хорошем. Мы все вместе отлично отдохнули, и теперь у нас останутся чудесные воспоминания.
– У нас есть наши сувениры. – Эми улыбнулась, думая о тех яблоках-паданцах, что они подобрали в старом саду и которые теперь сушились на кухне.
– Именно, – сказала Люсинда. – И мы направляемся домой, к людям, которых так любим. К Диане и Джулии…
– К моей маме, – сказала Эми.
– К Алану.
– Я называю его «доктор Макинтош».
– Ммм, – хмыкнула Люсинда.
– Я не хотела, чтобы наш отпуск заканчивался, но сейчас мне не терпится вернуться домой, – сказала Эми.
– Мне тоже, – ответила Люсинда.
Шоссе не бросало им особых вызовов в плане водительского мастерства. Для второй половины летнего дня на нем было довольно-таки мало транспорта. Люсинда присоединилась к неофициальному каравану домов на колесах, которые катили на запад по главной магистрали Мэна и которыми управляли почти поголовно одни старики. Ее взгляд выхватил пожилую пару. У мужчины были седые волосы, совсем как у Малаки Кондона, что напомнило ей об аудиокассете. Куда же она ее засунула?.. Пошарив рукой под солнцезащитным козырьком, она нашла ее.
Люсинда воткнула кассету в магнитолу. Сначала не было слышно ничего кроме тишины, а потом зазвучала музыка.
– Дельфины, – сказала Эми.
Люсинда кивнула, придавив педаль газа.
Мелодичное щебетание наполнило салон. Мучительно прекрасные дельфиньи рулады передавали ощущение первозданной чистоты, смешанной с чувством утраты и любви. Слушая, Люсинда думала о своей семье.
Она представляла себе стаю дельфинов, не расстававшихся с незапамятных пор, но терявших детей, мужей и отцов. Ее глаза застлала влажная пелена, и, смахнув слезы, она увидела, что Эми сделала то же самое. Они торопились домой – туда, где их ждали.
Дельфины обладали знанием древнего волшебства. Эми послушала их музыку и поняла, что они были ангелами подводного царства. Они плавали и резвились, радостно выпрыгивая из морских волн. Они облачались в накидки из серебряной воды, которая сверкала подобно бриллиантам, когда на них падали солнечные лучи. Дельфины жили в океане, но дышали воздухом. Возможно, раньше они были людьми?
Эми думала о своем отце. Она лишилась его очень давно. Многие годы ее сердце ныло, если она думала о том, как сложилась бы ее жизнь, останься он с ней рядом. Ее мама не потеряла бы свое счастье. Не было бы ни ссор, ни страданий, ни Бадди.
Но что самое замечательное, у Эми был бы папа. Постепенно взрослея, она получала бы его наставления и чувствовала его заботу. Он мог бы учить ее ходить, кататься на велосипеде, помогать делать домашнее задание. Рассел Брукс был хорошим человеком.
Теперь отец Эми был в стране дельфинов. Она слушала их песни, пытаясь уловить его голос. В их звуках переливалась любовь. Был ли ее отец влюблен? Не кололо ли у него сердце, когда ему приходилось покидать доки и уходить в плавание, вместо того чтобы остаться дома, с женой и ребенком? Ведь тем ребенком была Эми. Она была его единственной дочерью, его плотью и кровью!
Люсинда говорила о тайне. Эми знала, что она имела в виду. Почему в жизни полно вопросов и ничтожно мало ответов? Она изо всех сил старалась вытолкнуть из головы жестокие слова Эмбер о своем отце. Эми хотела верить собственному сердцу, тому, что оно нашептывало ей. Разве могла бы она так любить своего отца, не будь он на самом деле чудесным-расчудесным?
Эми слушала дельфинов. Любовь…
И что там, в этой любви? Она ехала домой. Через две недели истекали девяносто дней. Каково это будет – вернуться в свой дом? Она очень любила свою маму, но слегка стеснялась снова увидеться с ней. Пребывание в обществе Люсинды и Дианы в некотором смысле испортило ее, ибо в ней разгорелась любовь, которая нуждалась в ответном чувстве. Она хотела жить в семье, где мать с дочерью понимали бы друг друга. И глубоко внутри она до сих пор боялась, что Бадди не оставит их в покое.
Бадди был приятелем ее мамы уже довольно долгое время. Во всей вселенной наверняка не нашлось бы более сбивающей с толку загадки. Как женщина могла любить такого человека? Пока за окном мелькали деревья, Эми закрыла глаза, мечтая, чтобы дельфины научили ее житейской мудрости, дабы с ней никогда не произошло ничего подобного.
– О чем задумалась? – спросила Люсинда.
– Хочу быть дельфином, – сказала Эми.
– Или петь, как они…
– Нет, – возразила Эми. – Хочу быть настоящим дельфином. Вместе с Джулией. Мы стали бы плавать на просторе, играть с волнами и отправились бы на поиски наших отцов.
– Ох, дорогая, – проговорила Люсинда.
– Они оба в море, – сказала Эми. – Мой на дне, а ее на катере. А я так сильно люблю своего папу, Люсинда. Я хочу, чтобы мама вспомнила…
– Что вспомнила?
– Его любовь, – ответила Эми. – Когда мы жили втроем. Когда все было хорошо.
– Иногда вспоминать хорошее, – сказала Люсинда, – может быть очень больно.
Эми сползла с сиденья, вытащила из шкафчика засушенные яблочки, потом снова умостилась рядом с Люсиндой.
– Какой толк от счастливых воспоминаний, – спросила Эми, держа в руках маленькие коричневые яблочки, – если они нас так расстраивают, что мы даже не хотим о них думать?
– Когда умер Эммет, – сказала Люсинда, – мне потребовался целый год, чтобы заставить себя взглянуть на его фотографию.
– Но теперь-то ты на нее смотришь? – спросила Эми.
– Постоянно, – ответила Люсинда.
Эми поглядела на яблоки. У них дома не было фотоснимков ее отца. Но она хранила свой, припрятав его в ящике письменного стола. В дельфиньих трелях одни морские обитатели задорно чирикали, а другие плакали на заднем фоне. Эми силилась понять, как они могли быть счастливы и печальны одновременно. По-видимому, ключом к этой тайне служили слова Люсинды, вот только если бы Эми удалось разгадать ее.
