Текст книги "Личное удовольствие"

Автор книги: Лоуренс Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

32
Доктор Черри Ноубл

Я ничего не решала, ничего не планировала, когда внезапно поняла, что провожу все больше и больше времени с Чесом Тоддом. Я навещала его два или три раза в течение рабочей недели, а иногда еще и в субботу или в воскресенье.

Он никогда не приглашал меня сам, но всегда радовался моему появлению и огорчался, когда я уезжала. Я чувствовала то же самое. Мне нравилось его общество, нравилось, что он интересуется моими делами и во всем советуется со мной. Нравилось даже то, как мы спорим. Эти споры были очень эмоциональными, но они никогда не заканчивались ссорой. Наши вкусы не совпадали ни по какому предмету, начиная от вин и соусов и заканчивая влиянием феминизма на индустрию моды.

Я ощущала все возрастающую близость между нами. И, по-моему, Чес тоже испытывал нечто подобное. Я говорю не о сексе, мы никогда не шли дальше легкого поцелуя. Но нам было очень хорошо в обществе друг друга, и даже если воцарялось молчание, оно нисколько не смущало нас, и мы чрезвычайно тонко воспринимали малейшие колебания настроения.

Мы никогда больше не обсуждали причины импотенции Чеса, и постепенно эта проблема как бы перестала существовать.

Должна признаться, что в то лето я решила придать его жилью более нарядный и привлекательный вид. Я никогда не имела склонности к домашней работе, но меня обижало то, что он живет в столь примитивных условиях.

Я настояла, чтобы Чес купил новую стеклянную посуду, фарфоровый сервиз и столовые приборы, повесила красивые занавески на его окнах, договорилась с ним, что каждое утро он будет застилать кровать, и подарила ему великолепное атласное покрывало. Я также уговорила его поменять кресла и стулья на более удобные и приобрести современный журнальный столик для гостей.

– Когда ты приделаешь рюшки к моим колесам? – спрашивал он меня.

На все эти перемены Чес реагировал с подчеркнутым презрением, но, я думаю, в глубине души он был рад не только тому, что его дом становился более уютным, но и тому, что именно я занималась благоустройством его жилища. Он продолжал подтрунивать над моими способностями декоратора, но, тем не менее, стал каждый день бриться, следить за волосами (раз в две недели приглашал парикмахера) и содержать ногти в идеальной чистоте. Плюс ко всему, он заключил договор с цветочным магазином, и теперь каждые пять-семь дней ему доставляли свежий букет гладиолусов.

– Мой брат сказал, что это место стало похоже на дом свиданий в Новом Орлеане, – заметил он однажды.

Этот разговор состоялся через день после того, как ко мне на консультацию приходил Герман Тодд. Я решила, что могу продолжить тему.

– Герману лучше знать, – сказала я с пренебрежением, – думаю, он провел достаточно времени в борделях.

– Ошибаетесь, док, – возразил Чес, – мой сраматющий брат относится к тому типу мужчин, которые никогда не платят за секс. Он полагает, что если хоть раз заплатит за это, то уронит свое мужское достоинство. Он предпочитает завоевание.

– Ты так произнес это, что можно подумать, будто он хищник.

– Может быть, и хищник. В своем роде.

– Чес, у меня есть теория в отношении таких мужчин. Послушай и скажи свое мнение. Я считаю, что на самом деле они стремятся не только к сексуальному удовлетворению. Их возбуждает охота за жертвой и ее капитуляция. Вот почему они закоренелые распутники.

– Интересная мысль, – медленно проговорил Чес. – Ты полагаешь, они получают удовлетворение от самой охоты?

– Что-то вроде того. Поэтому они и перескакивают с одной жертвы на другую.

– Но если ты права, Черри, то такой мужчина никогда не должен жениться. Сама мысль о длительных, стабильных отношениях с одной женщиной должна вызывать у него слезы отвращения. В противном случае он невольно превратится в обманщика.

– Ты думаешь, это относится к твоему брату?

– Увы, это очень похоже на него. Что, если приготовить отличный мартини, крепкий и холодный? Заодно можно обновить стаканы.

Я приготовила нам коктейли – Чесу, как обычно, двойной – и, усевшись в новое кресло, повернулась к мистеру Тодду-старшему.

– А все-таки, почему Герман такой? Как ты думаешь?

Чес ответил не сразу:

– Трудно сказать. Все началось, когда он учился в школе. Еще там он начал задирать юбки. У него было прозвище – Бабник. Думаю, он даже гордился этим.

– Но почему,Чес?

– Психиатр – ты, а не я. Вот и скажи мне почему.

– Я слишком мало знаю Германа, поэтому могу только теоретизировать. Но ты – его родной брат, вы вместе росли. Так что ты должен знать ответ.

– У меня есть одно сумасшедшее предположение, – начал он. – А что, если все произошло из-за того, что Герм был абсолютным бездарем в спорте и в играх? У него чертовски плохой глазомер. Он не мог даже поймать мяч. Я же был очень спортивным, и вся моя энергия выливалась в физическую активность, особенно я любил бег. Я бегал по треку – мой брат бегал за девушками. В этом есть хоть какой-нибудь смысл, док?

– Гм, – сказала я. – Ты думаешь, Герман ревновал? Ревновал к твоим способностям атлета и бегуна?

Чес поморщился:

– Это никогда не приходило мне в голову. Хотя возможно. Я выигрывал медали и призы. Обо мне писала наша местная газета. Конечно же, нормально, если Герм ревновал. Или все-таки ненормально?

– Возможно и то, и другое, – произнесла я. – Подсознательно он решил преуспеть в активности другого рода – завоевать как можно больше женщин. Он не выигрывал ни медали, ни призы, но получал удовлетворение от своихпобед. И он гордился репутацией бабника.

– Похоже, что так все и было, – вздохнул Чес.

– Это очень деликатное объяснение того, что он делает, – заметила я. – Но я не думаю, что оно полное. Приготовить еще коктейль?

– Всегда – за, – откликнулся он.

Больше мы не говорили о поведении Германа Тодда. У меня были некоторые идеи по этому поводу, но я боялась, что сказанное может обидеть Чеса, и решила переменить тему беседы.

Однако, вернувшись вечером домой, я уселась за свой письменный стол и стала делать записи. Своего рода начало истории болезни. То, что сказал мне Чес, не было конструктивной информацией, но предполагало возможность нескольких подходов к проблеме Германа Тодда. Я считала, что будет правильно взять ревность к брату за основу стремлений Германа добиваться успеха на другом поприще. Он мог выбрать, например, шахматы, или музыку, или любую другую область, где сумел бы проявить волю и достичь высокого профессионализма.

Но Герман выбрал суперактивность в соблазнении женщин. Я думаю, что здесь действительно имела место отчаянная детская ревность.

Если же не это, то что тогда? Я считала, что возможно трактовать поведение Германа как попытку уверить самого себя в статусе „настоящего мужчины": неспособный к спорту и спортивным играм, он должен был доказывать свою мужскую состоятельность, демонстрируя агрессивно-сексуальное поведение в отношении женщин. Он превратился в донжуана с навязчивой идеей, и каждая победа добавляла ему самоуважения.

Конечно, все это могло оказаться дерьмом. Сама терапия еще не началась, я едва перекинулась с ним несколькими словами. Но я привыкла доверять своим инстинктам. А в этом случае я была уверена, что нахожусь на правильном пути: Герман постоянно стремился к новым победам, так как слабая вера в себя, как в мужчину, требовала все новых и новых подтверждений.

Этот предварительный анализ встревожил меня, поскольку от детерминированной потребности соблазнять всего один шаг к более выраженной и жестокой форме сексуальной агрессивности, а именно к изнасилованию. Я подумала, а не пытался ли Герман бить свою жену или какую-нибудь другую женщину.

Интересно было сравнивать анормальное поведение Германа с поведением Чеса. Чес ушел на фронт добровольцем, храбро воевал и вернулся калекой. Герман мог выражать презрение по поводу решения своего брата пойти на войну, но я была уверена, что на самом деле он преклонялся перед ним. Одновременно с этим он страшно завидовал старшему брату. Оба эти чувства были спрятаны глубоко в душе Тодда-младшего. Чес доказал, что он настоящий мужчина. Герман постоянно сомневался в своей мужественности, и эти сомнения выливались у него в агрессивное поведение, которое испортило его брак, а также грозило погубить и его самого.

Конечно, это были только предположения. Но с опытом я поняла, что в сфере человеческого поведения нет ничего, что можно знатьнаверняка. Мы только можем строить различные догадки – и надеяться, что они верны.

Поэтому, когда на следующей неделе рано утром Герман Тодд позвонил мне, я сказала ему, что, пожалуй, смогу помочь, и предложила встретиться у меня в офисе, чтобы начать психотерапевтические сеансы.

Он поблагодарил меня за мою любезность, но объяснил, что, все тщательно обдумав, решил разбираться со своими проблемами самостоятельно, без участия профессионала.

Я пожелала Герману удачи и заверила его, что в случае необходимости он всегда может рассчитывать на меня. Признаюсь, я испытала разочарование. И, когда повесила трубку, у меня появилось ощущение приближающейся беды.

33
Бобби Герк

Никто не может тягаться с Бобби Герком. Никто! Иначе я бы не был тем, кем стал, – мистером Мировым Парнем. Если вы соперничаете со мной, то я соперничаю с вами. Только я выигрываю. Вы начинаете и проигрываете.

Лаура Гюнтер таскается теперь повсюду с Вилли Бревуртом. И я сказал ей, что мне это не нравится.

– Что же ты собираешься сделать? – съехидничала она. – Скормить меня крокодилам?

– Не говори так, это не хорошо.

– Хорошо, вкусно, – отозвалась она. – Я вовсю кручу этого парня, но он еще не дошел до кондиции. Что ты прикажешь мне делать? Врезать ему по почкам кочергой? Ты должен дать мне еще время, Бобби.

– Что ж, – сказал я, пристально глядя на нее, – старайся, Лаура.

Но все равно мне не нравилось это. Я знаю шалунов. Я изучал их всю свою жизнь. И твердо усвоил, что если ваш лучший друг мотетнадуть вас, он непременно сделаетэто.

Ну, положим, ни Гюнтер, ни Бревурт не были моими лучшими друзьями. Но я опасался, что они могут слишкомсблизиться друг с другом и попытаться сыграть с Бобби шутку. Такое возможно. Здесь пахло деньжатами, а от этого запаха люди превращались в самых мерзких свиней.

Покуда я размышлял, надувают ли меня, водят ли за нос или кидают, мне позвонил Вилли Бревурт.

– Бобби, – заявляет он, – у меня плохие новости.

– Да? – говорю я. – Какие?

– Тот малый, который владел лабораторией „Макхортл", откинул копыта – ты можешь прочитать об этом, – и весь бизнес накрылся. Обновляют штат. Поскольку они сейчас не работают, ЖАВ-таблетка зависла. Я не знаю, когда они примутся за работу. На данный момент это все. Приношу свои извинения, Бобби.

– Все в порядке, Вилли. Мне не стоило это ни гроша, поэтому я не в убытке.

Я положил трубку и подумал: „Вот дерьмовая задница!" Затем по телефонной книге нашел нужный номер и позвонил. Голос канарейки прочирикал мне:

– Лаборатория „Макхортл".

– Вы работаете? – спросил я.

– Конечно, мы работаем, – пропищала канарейка.

– Я подумал, что, если ваш босс помер, вы все аукнулись.

– Миссис Гертруда Макхортл теперь наш шеф, – пропела пташка, – лаборатория работает в нормальном режиме, и все контракты выполняются.

– Спасибо, малышка.

„О, Вилли, Вилли, Вилли! – подумал я. – Разве ты не тот парень, который целовал мой зад в начале своей карьеры? Я твой должник, говорил ты. Вонючая свинья!"

Потом я позвонил Томазино из Майами и спросил, не одолжит ли он мне Тедди О. для одного дельца. Я заплачу Тедди приятными на вид деньгами и „штуку" Томазино за услугу. Томазино ответил, что будет рад мне помочь и пришлет Тедди сразу, как только тот вернется из Тампы, где он убеждает быть благородным одного вонючку, который не отдает Томазино долг. Если вонючка хочет видеть свою жену здоровой, он должен повести себя как джентльмен.

Этот Тедди О. – не новичок и один из лучших в своем деле. Посмотрите на него, и вы подумаете, что он торгует ботинками, чтобы заработать на жизнь. Но много ли вы знаете ребят, которые продают обувь и при этом носят стальной стилет в ножнах из кожи? Он опрятный маленький парень, с вежливыми манерами. Он голубой и тащится от этого. А еще он любит делать людям больно. Черт возьми, кто из нас не имеет недостатков?

Когда Тедди появился, я рассказал ему про Вилли Бревурта и про ЖАВ-таблетку и сказал, что хочу заполучить имя химика, который занимается разработками.

– Я сделаю это, мистер Герк, – вежливо отвечает Тедди О. – Желаете, чтобы я приласкал этого парня?

– Нет-нет, – говорю я. (Обычно Тедди ласкает слишком сильно.) – Для начала я хочу, чтобы ты последил за ним. Куда ходит, с кем. Если этот способ не сработает, перейдем к твоему.

– Как скажете. В этом городе есть хороший мужской салон? Мне надо сделать маникюр и подстричься.

Прошло не больше недели, как ко мне заявляется Тедди О. с исписанным блокнотом. Он записал имена всех людей, с которыми встречался Вилли Бревурт, а также места их работы. Не спрашивайте, как Тедди О. сделал это. Я ведь предупреждал вас, что он классный парень. Но как бы то ни было, лаборатория „Макхортл" в списке не числилась. Следовательно, здесь мы промахнулись.

– Есть кое-что забавное, мистер Герк, – говорит Тедди О. – Этот Вилли иногда употребляет наркотики. Он принадлежит также к одному частному клубу, в котором все парни переодеваются в женскую одежду.

– Ты не шутишь? Представь себе, я всегда думал, что он гомик. Он слишком хорошо одевается.

– Я не уверен, что он гомик. Он встречается с двумя суками.

– С двумя? – переспросил я. – Одну я знаю. Лаура Гюнтер. Я заплатил ей, чтобы она расколола Вилли, но, похоже, ей не удалось. Кто вторая?

Тедди О. быстро просмотрел свои записи.

– Ее зовут Джессика Фиддлер. Очень красивая блондинка. Выглядит как профессиональная шлюха. Это все, что у меня на нее есть.

– Тедди, – произнес я, – мы быстро движемся. Но нужно еще время. Продолжай таскаться за задницей Бревурта, вдруг все-таки он встретится с химиком из лаборатории „Макхортл". Одновременно с этим продолжай рыть под блондинку.

Тедди О. вернулся через два дня.

– Эта Джессика Фиддлер… – начал он. – Просто для смеха я позвонил Джимми Рурку в Майами-Бич. Он был сутенером всю свою жизнь и знает каждую проститутку в Южной Флориде. Он был у нее первым хозяином. Потом она танцевала голой в ночном клубе, а затем перешла на свободный заработок в престижных отелях. Рурк говорит, он несколько лет о ней ничего не слышал.

– Забавно. Интересно, а здесь она этим занимается?

– Если да, то она должна весьма преуспевать. Потому что у нее собственный дом.

– Не похоже. Вряд ли можно купить дом и заниматься этим тайно в таком маленьком городе.

– Я продолжил свои поиски. Добрые, хорошие соседи. Я переговорил с одной старой леди, которая живет напротив и любит наблюдать за соседями больше, чем смотреть телевизор. Я поведал ей, что являюсь частным детективом, работающим на замужнюю женщину. Эта женщина считает, что ее муж шляется к Джессике Фиддлер, и хочет собрать компромат для развода. Старая шлюха не раскрыла рта, пока я не предложил ей пятьдесят баксов. Для фонда, где она состоит членом. „Спасите лосося". Так называется. Она рассказала мне, что у Фиддлер есть два парня, которые навещают ее два-три раза в неделю. У обоих большие машины. Одна серебристая, другая белая. Я считаю, что серебристая принадлежит Вилли Бревурту – у него серебристый „инфинити". Но я не знаю, кто владелец белой.

– Что ты собираешься делать сейчас, Тедди?

– Хочу пробраться в дом Фиддлер, чтобы оглядеться. Собираюсь использовать трюк, который всегда срабатывал. У меня есть фальшивое удостоверение, где говорится, что я представитель страховой компании. Надеюсь, мне удастся что-нибудь увидеть внутри.

– Здорово, – ответил я.

– Это срабатывало, – повторил Тедди, – но если она захочет проверить меня, вы завтра утром будете дома? Я бы дал ей ваш телефон.

– Давай. Что я должен сделать?

– Просто скажите ей, что это страховая компания и я, Джон Р. Томпсон, там работаю.

– Заметано.

На следующий день телефон зазвонил около двенадцати. Я снял трубку и сказал:

– Страховая компания слушает.

Женский голос спросил:

– Скажите, у вас работает Джон Р. Томпсон?

– О да, мэм, – ответил я. – Он один из наших лучших агентов. И работает на нас уже несколько лет.

– Большое спасибо. – Женщина повесила трубку.

Примерно через час Тедди О. приехал ко мне.

– Сработало, – доложил он. – У нее славный домик с двумя спальнями и бассейном. И мебель, скажу вам, не с армейского склада.

– Что-нибудь выяснил?

– Да. У нее полно склянок и бутылок в ванной и спальне. На склянках и бутылках белые наклейки. С единственной пометкой – «Лаборатория „Макхортл"».

– Черт побери!

– Я говорю Фиддлер: „Вы, должно быть, любите косметику", а она отвечает, что это образцы. От ее друга.

Я выпучился на Тедди:

– Как ты объяснишь все это?

– Думаю, что белая машина – машина друга. А сам друг – химик из лаборатории „Макхортл", которого вы ищете. Вилли Бревурт не получает информацию от химика, он получает ее от Джессики Фиддлер.

Какое-то время я раздумывал, наконец, сказал:

– Согласен. В этом есть смысл. Она трахается с химиком и все, что этот парень ей говорит, продает Вилли.

– Я тоже так понимаю ситуацию.

– Теперь главное – найти водителя белой машины. Как только мы сумеем сделать это, предложим ему хороший кусочек за ЖАВ-таблетку. А если это не сработает, ты сможешь приласкать его.

– Что, если я не смогу выяснить имя владельца белой машины?

– Тогда ты можешь приласкать Джессику Фиддлер.

– Хорошо. Мне нравится эта перспектива, – улыбнулся Тедди О.

34
Марлен Тодд

Выполнение последнего заказа, духов „Объятия", требовало намного больше времени и усилий, чем я могла себе позволить. Как профессиональный парфюмер, я всегда была уверена, что запахи могут воздействовать на настроение. Но сейчас я разрабатывала запах, который должен будет влиять на поведение, и находила эту задачу весьма сложной.

Разумеется, я была знакома с феромонами [3]3
  Феромон – половой аттрактант.


[Закрыть], химическими веществами, которые вырабатывались железами внутренней секреции животных и могли воздействовать на поведение особей того же вида. В какой-то момент мне показалось, что я пытаюсь создать человеческий феромон, и я не была уверена, к какому конечному результату это приведет.

Однажды утром – дело происходило в августе – по дороге в лабораторию я спросила Грега, приходилось ли ему работать с психотропными веществами, которые изменяют поведение человека. Думаю, вопрос удивил его.

– У меня весьма небольшой опыт в этой области, – ответил Грег, – а почему ты спрашиваешь?

– Хотела узнать, какова твоя позиция. Ты „за" или „против?"

– Мне кажется, – начал он осторожно, – в этих препаратах есть смысл, если использовать их грамотно и аккуратно.

– Но само по себе использование психотропных препаратов не вызывает у тебя этических возражений?

– Нет. Пожалуй, нет. Если одни лекарства могут купировать физическую боль и вылечивать человеческие заболевания, то я не вижу причин, почему другие лекарства не могут устранить психический дискомфорт и способствовать нормальному поведению. Если наркотик был создан, чтобы вылечивать или контролировать шизофрению, например, то кто может возражать против этого?

– Надеюсь, что ты прав, – произнесла я с сомнением, – но все же наркотики, воздействующие на поведение личности, смущают меня. Это похоже на то, чтобы брать на себя миссию Бога, ты согласен?

– Или прописывать аспирин.

– Я не очень хорошо выражаю свои мысли. Что ты скажешь про марихуану, ЛСД, героин, кокаин? Они тоже влияют на настроение и поведение человека в целом. Их ты тоже будешь защищать?

– Разумеется, нет. Они вызывают психологическое или физическое привыкание и наносят ужасный вред. Но психотропные препараты, помогающие ему или ей нормально жить, не вызывают сомнений в своей необходимости.

Я посмотрела на него:

– А что такое нормально жить? Дай определение.

Грег улыбнулся мне скупой улыбкой и промолчал.

Это был не самый умный вопрос, и, честно говоря, я начала думать, а все ли у меня в порядке со здоровьем. Уж больно странно я себя вела.

Обычно когда я решаю сделать что-либо, то делаю это. Я порицала Грега за его нерешительность, а обнаружила, что веду себя ничуть не лучше. Я сказала Герману, что переговорю с адвокатом по поводу развода. Тогда я действительно была намерена это сделать. Однако я так и оставила вопрос открытым, каждый день откладывая посещение адвоката.

Я попыталась проанализировать свое поведение, чтобы понять, в чем причина моих сомнений. Вывод, к которому я пришла, поверг меня в состояние шока. Я любила своего мужа.

Он был невнимательным, алкоголиком, бабником. Но любовь, как я с грустью заключила, совсем не рациональное чувство. Даже мое хорошее знание всех недостатков и отрицательных качеств Германа не смогло убить моей привязанности к нему. Осознав это, я испытала двойственное чувство: шок, с одной стороны, и стыд – с другой. Я даже начала думать, не является ли моя любовь к нему результатом воздействия аэрозольной формы окситоцина.

Вернувшись в свою лабораторию, я с удвоенной энергией принялась за работу. То, что раньше было лишь смутным ощущением, сейчас превратилось в четкий план, благодаря которому смогли быразрешиться мои личные проблемы.

Если бы мне удалось создать аромат на основе гормона, способствующего более дружелюбному и сердечному поведению, у меня появился бы шанс спасти свою семью, так как я предполагала, что Герман непременно воспользуется новым одеколоном из разрабатываемой мною серии. На следующий вопрос, встающий передо мной, будет ли эффект от гормона длительным или кратким, я не могла еще ответить. Реально понять это можно было только после создания запаха.

Я была настолько увлечена этой идеей, что просто не принимала в расчет все спорные моменты. И именно моя увлеченность заставила меня спросить Грега Бэрроу про этичность использования психотропных препаратов. Почему-то мне казалось, что „Объятия", если их удастся создать, не могут принести вред ни человеку, который их использует, ни человеку, вдохнувшему аромат случайно.

На этот раз я взяла несколько унций [4]4
  Унция – 28,3 грамма.


[Закрыть]жидкости, содержащей крошечный процент аэрозольного окситоцина, добавила спирт в качестве разбавителя и перелила смесь в небольшой пузырек. Затем сбрызнула левую ладонь с тыльной стороны и осторожно понюхала.

Все, что я смогла распознать, было цветочным запахом, в букете ароматов которого полностью отсутствовал розово-лиловый цвет. Вдохнув еще раз, я начала подозревать, что концентрация получилась слишком слабой, чтобы воздействовать на поведение и чувства. Тогда постепенно я стала увеличивать окситоцин и уменьшать спиртовой разбавитель. Опыты заняли достаточно много времени.

Как раз на этот период и пришелся мой разговор с Грегом об использовании наркотиков. Мы ехали домой – эту неделю за рулем сидела я, – когда он вдруг неожиданно сказал:

– Ты, может быть, права.

Я удивилась:

– Ты о чем, Грег?

– О психотропных препаратах. Ты говорила, что все средства, воздействующие на поведение и психику человека, смущают тебя, что это попытка подменить собой Бога.

– Ну, Грег, – протянула я в замешательстве, – я изменила свое мнение. Если в применении психотропных веществ есть необходимость и они не вызывают побочных эффектов, я не вижу причин, по которым такие лекарства не должны использоваться.

– Похоже, ты преодолела свои сомнения, – произнес он, – но увеличила мои. Давай рассмотрим гипотетический случай. Что бы ты сказала о психотропном наркотике, способном влиять на человеческое поведение таким образом, какой мы обычно определяем как антисоциальный?

– Совершенно однозначно – я против.

– Даже если его использование строго ограничено и подвергается жесткому контролю? Даже если результаты его применения, скажем, необходимы для патриотических целей?

– Грег, ты ведь не работаешь над отравляющим газом?

– Конечно, нет.

– Твой гипотетический случай вызвал именно такую догадку. Если психотропные препараты способствуют антисоциальному поведению, они недопустимы. Неэтично и аморально и создавать их, и использовать. Патриотические мотивы не могут служить оправданием. На первом месте должна быть гуманность.

Он вздохнул:

– Хотел бы я, чтобы все было так просто, как тебе кажется. Но так не получается. Не существует ни абсолютно хорошего, ни абсолютно плохого. Есть нечто неопределяемое. Представь, что создали психотропный препарат, способный нивелировать все амбиции принявшего его человека. Одна таблетка или инъекция – и этот человек превращается в Иисуса, отдает свои деньги бедным. Оставшуюся жизнь проводит в медитации и молитвах. Это благо или вред? С точки зрения одного человека и с точки зрения гуманности в целом?

Прошло немало времени, прежде чем я ответила:

– Наверное, благо для гуманности и вред для человека. Но я не знаю точно. Это ведь философский вопрос.

– Этический, – уточнил Грег. – Это этическая проблема, стоит ли создавать наркотики. Но она иллюстрирует то, что я сказал о трудностях выбора. Мы никогда не можем быть уверенными,правда? Что тревожит меня больше всего, так это то, что, принимая наркотики, мужчина или женщина идет против природы. Другими словами, изменяет свою индивидуальность, чтобы выработать конформность поведения. Для пользы работодателя, для нации в целом. Лично меня очень волнует этот вопрос.

Я знала, что Грег имеет в виду, но его колебания не вызвали у меня сомнений. Я намеревалась изменить поведение своего мужа. Я рассчитывала, что удастся сделать его таким, каким он никогда не был от природы. Но таким, каким должен быть мужчина.