Текст книги "Цветные бусы мечтаний"

Автор книги: Лоррен Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

3

И сразу же отпрянул.

– Эм Джи!

Кэтлин почувствовала, как его тело безвольно обмякло и голова откинулась назад, и ее охватила паника. От неожиданной страстности поцелуя бешено заколотилось сердце. Она ощутила вкус мятной зубной пасты и губ изголодавшегося по ласке одинокого мужчины. Нельзя было не признать этого.

И еще. Ее еще никогда так не целовали. И никогда она не оставалась в ванной с полуголым мужчиной, которого сейчас держала в объятиях. И не знала, что делать.

Надо положить его на пол. Так говорится во всех инструкциях по оказанию первой помощи. Может быть, прикосновение к холодному кафелю приведет его в чувство. Или брызнуть ему в лицо водой и одним махом решить все проблемы?

Она бы так и поступила, если бы не заострившиеся черты его лица.

Наверное, ничего страшного с ним не произошло. Просто он выбрал неподходящий момент для проявления своих чувств. Еще бы! Если даже у нее пульс бьется, как сумасшедший, – а она ведь не была ранена и не истекала кровью, – то можно представить, что он сделал со своим сердцем!

Никогда бы она не поверила, что сможет вытащить из ванны и уложить на пол такого огромного детину, как Эм Джи, не нанеся ему черепно-мозговой травмы. Но она смогла. А когда он наконец распростерся на кафельном полу, Кэтлин посмотрела на бледное лицо и обнаженную грудь, к которой ужасно хотелось прижаться, и… шлепнула его по щеке.

– Один крошечный поцелуй, – пробормотал он, не открывая глаз.

Отходя на цыпочках к двери ванной, девушка возмущенно воскликнула:

– Скажите спасибо, что не утонули? Вы в порядке?

– Подождите минуточку…

– Надо было бы отхлестать вас по щекам. Это отвратительно!

Право же, он улыбался, несмотря на то, что был бледен как смерть, лежал с закрытыми глазами, а на его голове зияла ужасная рана.

– Это прекрасно…

– Прекрасно? – быстро переспросила она, не успев подумать. – Прекрасно?!

Только когда Эм Джи открыл глаза, девушка поняла свою ошибку. Тон у нее был не оскорбленный, а скорее удивленный. Она гордо выпрямилась, подбоченилась, открыла рот, но после всего случившегося не могла выдавить из себя ни слова.

– Пожалуй, ради этого стоило получить пулю. Вы не согласны? – спросил Тобин, неподвижно лежа на полу.

Шесть с половиной футов мускулов, шрамов и сухожилий. Эта проклятая татуировка как символ всего запретного. Пугающая и притягательная одновременно мужественность. Насмешливые глаза. И чертовски милая ямочка на щеке, появляющаяся всякий раз, когда он принимался дразнить ее. Ей хотелось плакать.

– Раз так, можете добираться до кровати как угодно, хоть ползком. Мне все равно, – выпалила она, безуспешно пытаясь подавить чувство жалости к нему и усмирить разыгравшуюся в ее душе бурю.

Круто повернувшись, она направилась двери.

– О'кей, – легко согласился Эм Джи. Девушка остановилась… и повернула назад.

– Нет, вы не сможете, – произнесла она с несчастным видом.

Эм Джи уже сидел, опершись на правую руку и смиренно опустив голову.

– Нет, – настаивал он. – Я должен отвечать за свои поступки. Небольшое умерщвление плоти ради спасения души…

Кэтлин посмотрела на него сверху вниз и сердито спросила:

– Вы бредите?

Он внимательно взглянул на нее и усмехнулся.

– Сестра Роч часто говорила, что когда-нибудь я окажусь в таком положении.

Она подняла бровь.

– Лежа полуголым в ванной? Эм Джи фыркнул.

– Страдающим за свои грехи. Думаю, она имела в виду адское пламя и запах серы. В следующий раз, когда я буду в Сан-Антонио, непременно скажу ей, что хорошая пуля и плохой уход вполне заменяют муки геенны огненной.

Кэтлин покачала головой и нагнулась, чтобы помочь ему.

– Вы и впрямь бредите.

– Брежу любовью, – прокомментировал он, пытаясь подняться. Но чересчур спокойный тон выдал Тобина: ему было очень больно.

Она снова обхватила Эм. Джи за талию, изо всех сил стараясь не обращать внимания на тепло и ошеломляющую мужественность его тела. Тем более что эта мужественность была почти полностью обнажена.

– Прекратите, – предупредила она. – Я в любую минуту могу уйти и бросить вас одного.

Наконец они оказались в спальне. На горизонте костром горел закат. Эм Джи повернулся и несколько мгновений задумчиво разглядывал девушку.

– Почему же вы до сих пор не сделали этого? – спросил он.

Кэтлин полюбовалась видом безбрежного моря, а потом попыталась дотащить Эм Джи до постели.

– Наверное, потому что я идиотка…

Они добрались до кровати, и Тобин очень осторожно опустился на ее край.

– Нет, – возразил он, сопротивляясь попыткам уложить его. Глаза его при этом стали очень серьезными. – Я настаиваю на ответе. Почему вы не ушли, когда вам предоставилась такая возможность? Черт побери, я не мог бы остановить вас…

Кэтлин все еще не решалась посмотреть ему в лицо. Она не доверяла ни себе, ни этим изменчивым и манящим, как море, глазам. Поэтому неопределенно пожала плечами.

– Я неисправимо сентиментальна, – с натугой промолвила она. – Как-то раз я прославилась на весь город тем, что остановила движение на скоростном шоссе, чтобы спасти раненую собаку.

Он нашел ее руку и нежно провел пальцем по маленькой ладони. Этот жест выражал не желание, а признательность.

– Адвокат-филантроп, да?

– Ну да. Неспособный обидеть бессловесную тварь.

Кэтлин посмотрела на него и тут же поняла, что вновь совершила ошибку. Его глаза. Ох уж эти глаза! Такие ласковые, такие яркие и чертовски соблазнительные. Видящие ее насквозь. Светящаяся в них молчаливая благодарность была красноречивее всяких слов. Сердце больше не принадлежало ей. Эм Джи покорил его своей улыбкой уголком рта и простым прикосновением руки.

И тут он рассмеялся, как будто до тысячной доли секунды рассчитал, сколько она сможет выдержать эту сладкую пытку.

– А что будет, если эта бессловесная тварь помешает вам пообедать?

К горлу подступили слезы благодарности за то, что он так хорошо понял ее. Опять слезы. Со дня их первой встречи она только и делает, что плачет. Хладнокровие, жесткость, сила – абсолютно чуждые ей качества. То, что она напрочь отвергла еще в семь лет. Странно, но сейчас именно они привлекали ее. Так же, как и насмешка, светящаяся в глазах цвета морской волны.

– Вам следует хорошенько помнить об этом, – посоветовала она, с трудом улыбаясь и высвобождая руку. – Если вдруг в кладовой кончатся продукты, я могу приготовить из вас жаркое.

Эм Джи покачал головой.

– Ничего не выйдет. Мясо чересчур жесткое. На меня слишком долго охотились.

Кэтлин ничего не могла с собой поделать. Прекрасно понимая, чем все это может кончиться, и постоянно помня предостережения своей суровой бабушки, она все же не могла отвести от него взгляда. Теперь она смотрела на него другими глазами. Эм Джи был просто неотразим. Стройное, сильное, неотвратимо влекущее тело. Все в шрамах и от того еще более интригующее и таинственное.

Девушка бросила на Тобина еще один быстрый взгляд и почувствовала, что ее лицо заливает краска. Она смущенно вспомнила о том, как касалась этого тела с плоским животом и крепкими, упругими бедрами, когда стягивала с него джинсы. Было ясно как день: М. Дж. Тобина никогда не воспитывала строгая чопорная бабушка, иначе он не позволил бы себе предстать перед женщиной в таком виде. Кэтлин содрогнулась при мысли о том, что они могли бы поменяться местами, и тогда бы он смотрел на нее, почти обнаженную, со всеми ее прелестями, выставленными на показ всему миру.

Однако весь мир был здесь абсолютно ни при чем. В настоящий момент он делился для нее на две части. Одна – М. Дж. Тобин, другая – все остальное человечество. Она дрожала, думая только о нем. О его глазах, жадно смотрящих на нее. О его губах…

Кэтлин отпрянула так стремительно, что чуть не опрокинула табурет. Меньше всего ей хотелось, чтобы Эм Джи догадался, о чем она думает. Надо было что-то сказать. Девушка ломала голову, подыскивая какую-нибудь безопасную тему для разговора, а заодно и способ держаться подальше, когда будет устраивать его на ночь.

Эм Джи взглянул на кровать, и его брови поползли вверх.

– Чистые простыни… – Он поднял глаза. – Вы сменили белье?

Она с трудом сдержала вздох облегчения.

– Нет ничего хуже, чем после ванны ложиться в грязную постель.

Его улыбка заставила Кэтлин смешаться.

– Бессловесная тварь благодарит вас, – сказал он.

К тому времени, как она заново перевязала Эм Джи и благополучно уложила его в кровать, она совершенно точно знала, что была права. Ей следовало бежать отсюда при первой же возможности. Но она знала и то, что теперь слишком поздно. Каким-то непостижимым образом боги, которые там, на небесах, распоряжаются судьбами людей и определяют, кому быть счастливым, а кому нет, сговорились запереть ее в чужом доме над океаном с мужчиной, в которого ей суждено было влюбиться. С мужчиной, настолько опасным, что она напрочь лишилась сна. Настолько сильным, что он был способен разбить ее жизнь. Настолько притягательным, что она была не в силах оторваться от него.

Она, всегда так здраво рассуждавшая Кэтлин Эрроу.

Разумная Кэтлин Эрроу, исключившая всякие неожиданности из своей жизни с тех пор, как осталась одна. Рассудительная Кэтлин Эрроу, любящая комфорт и стабильность, и поэтому избравшая себе соответствующие карьеру и окружение. Кэтлин Эрроу, которая не t стала бы слишком противиться, если бы Алекс вдруг сделал ей предложение, потому что это был бы очень удобный и вполне подходящий брак.

Кэтлин Эрроу, привыкшая контролировать каждый свой шаг, не позволяющая никому и ничему разрушить ее планы, ее будущее, ее тщательно построенную спокойную жизнь.

И вот эта жизнь готова была рухнуть. И, кажется, Кэтлин не в силах помешать этому.

Похоже, хотя бы некоторое время они могли чувствовать себя в безопасности. Огромный мир за стенами дома существовал только в телевизионных новостях, и все приключившееся с ней и Эм Джи могло присниться лишь в кошмарном сне.

На следующий день спустился туман, скрывший и солнце, и океан, над которым нависала большая двухступенчатая терраса. Реальность перестала существовать. Если бы Кэтлин умела фантазировать, то могла бы представить себе, что этот чудесный дом принадлежит им и что снаружи нет ничего, кроме дикого пейзажа, океана и морских котиков, громко трубящих на скалах. Что они с Эм Джи знают друг друга уже целую вечность, что они коллеги, спорящие о последних законопроектах и обсуждающие прецеденты. Поздние обеды, пробежки в парке Золотых Ворот ранним утром и редкие поездки вдвоем на побережье…

Но с тех пор как Кэтлин стала жить с бабушкой, она не играла в куклы. У нее не было на них времени, поэтому она и не научилась уходить в мир мечты, где все было именно так, как ей бы хотелось. Глядя в широкие, светлые окна, она твердо знала, что даже у океана есть предел, что свободная стихия не безбрежна. И что Эм Джи изо всех сил пытается избежать неизбежного.

Весь следующий день она вела себя как ни в чем не бывало. Они вместе ели, болтали, поддразнивали друг друга, и она не лезла к нему в душу. Оба старались не повторить вчерашней ошибки. Эм Джи – потому что больше не хотел терять сознание, а Кэтлин – потому что не могла позволить себе даже вспомнить о том упоительном поцелуе.

Они разговаривали, читали, просто сидели молча или делали один-два круга по гостиной, чтобы Тобин мог размять ноги. А сразу после захода солнца легли спать и провели ночь, глядя в потолок и напряженно вслушиваясь в тишину.

– Так вот каково здесь, на воле…

Кэтлин, пристроившаяся на краю террасы, как морская птица перед дальним перелетом, быстро обернулась. И Эм Джи, прекрасно понимая, чем ему это грозит, все-таки не мог отвести от нее глаз.

Два дня он боролся с собой и соблюдал дистанцию. Ради спокойствия, легкости и непринужденности. Силы начали возвращаться к нему. Сначала очень медленно, потом все быстрее и быстрее, и наконец сегодня это стало видно невооруженным глазом. Постепенно оживали руки, ноги, и душа, и ум. Теперь его не пронзала боль при каждом неосторожном движении, а аппетит вырос так, что ради спокойствия Кэтлин уже не приходилось притворяться, будто он обожает бифштексы.

Вплоть до этого мгновения Эм Джи пытался побороть влечение. Он безжалостно подавлял малейшие признаки возбуждения при виде девушки, проходящей мимо в огромных не по росту джинсах, при прикосновении ее рук, меняющих бинты. Однажды он проснулся и увидел ее спящей. Кэтлин свернулась калачиком в большом кресле с высокой спинкой, поджав под себя ноги. Ее пучок готов был вот-вот развалиться.

Оставалось вытащить одну-две шпильки…

Он и не мечтал о том, чтобы распустить ее волосы, почувствовать в руках их мягкую тяжесть, пропустить сквозь пальцы, как золото, зарыться в них лицом.

А сейчас не надо было и мечтать. Вот они перед ним – освобожденные, струящиеся по спине. Слепящие, как солнце в полдень, развевающиеся на ветру, словно стремящиеся улететь. Притягивающие. Искушающие. Эм Джи справился с головокружением и медленно пересек террасу.

– Вы же без рубашки, – мягко заметила Кэтлин.

Она спрятала руки в карманы пушистого купального халата, позаимствованного у хозяев. Полчаса назад Эм Джи прислушивался к звуку льющейся воды, как голодный прислушивается к шипению и шкворчанию жарящегося на вертеле мяса. И старался не думать о девушке, стоящей под душем, о том, как вода стекает с ее тела медленными чувственными струями. Голова закинута, шея и грудь покрыты жемчужными каплями… Он очень старался.

– А вы без обуви, – парировал Тобин, стараясь сохранить спокойствие, и встал рядом.

Уже давно Эм Джи ни к кому не прикасался. Да ему и не хотелось. Он забыл, как это больно. Ему казалось, что он отбивает чечетку на раскаленных углях и не знает, как остановиться.

– Здесь тепло. И я решила немного походить босиком.

– Почему вы выключили моего Джимми? – спросил он, чувствуя, что ему не хватает мужества взглянуть ей в глаза и увидеть в них отчуждение.

– Вы же спали. Я подумала, что из-за этого шума вам могут присниться кошмары.

У Эм Джи от возмущения глаза полезли на лоб.

– Это совсем не шум! Джимми Дин – классик.

Кэтлин рассмеялась и слегка расслабилась.

– Когда он поет, кажется, что у него в носу застряла воздушная кукуруза и он хочет высморкаться. И играет он вовсе не на гитаре, а на живом коте. Не понимаю, как вы можете это слушать.

– К сожалению, я редко могу позволить себе такую роскошь. А какую музыку любите вы?

– Музыку? – переспросила удивленная Кэтлин. – Не знаю. Никогда над этим не задумывалась.

На сей раз Эм Джи поразился совершенно искренне.

– Никогда не задумывались? Бросьте, вы шутите. Музыка так же важна, как… как…

– Как виски и сигареты?

Он поборол желание дернуть ее за нос.

– Сноб.

– Если это означает, что мне можно не восхищаться Джимми Дином, то я согласна.

– Вы и вправду никогда не слушаете музыку? Даже эстраду?

Кэтлин пожала плечами. Она стояла совершенно неподвижно, слегка наклонив голову.

– Кажется, у меня на это никогда не хватало времени.

– Найдите время. – Он погрозил ей пальцем. – Надо немного расширить свой кругозор, советник. Не упускайте шанса. Сами удивитесь, как вам это понравится. Стоит только попробовать.

Она нахмурилась.

– Мне придется начать с мистера Дина?

– Да все равно с кого.

Слегка смущенная, она вздернула подбородок.

– Неужели это так серьезно?

– «Жизнь – это пир, а множество бедняг меж тем околевает с голодухи», – процитировал он. – «Книга откровений», лучшее создание Дениса Мура. Она лежит у меня дома на кровати, зачитанная до дыр.

– Могу себе представить.

– Рано или поздно судьба постарается вернуть тебе то, чего лишила, – сказал он. По крайней мере, так всегда говорила моя милая старая мама. Я много раз пробовал принять ее точку зрения. Особенно в такие дни, как сегодня.

Внизу под ними жизнь шла своим чередом. Накатывались и разбивались о скалы волны. Птицы описывали стремительные круги в лучах неяркого солнца. Где-то неподалеку ворчал занятый обедом морской котик. Необычно теплый ветер разгонял туман, остатки которого клочьями повисали на прибрежных соснах. Сверху, со стороны скоростного шоссе, доносился монотонный гул машин. Распущенные волосы девушки прихотливо трепал бриз, а она стояла на самом краешке земли и во все глаза смотрела на Эм Джи. Океан ничуть не интересовал ее.

– Сколько мы еще здесь пробудем? – неожиданно спросила она.

Эм Джи постарался не выдать своего разочарования. С минуту он любовался пейзажем, а потом пожал плечами.

– Наверное, еще один день. Возможно, после этого они решат, что я направился домой.

Взгляд Кэтлин скользнул мимо него на скалы, вечно воюющие с прибоем, а потом вернулся обратно.

– Еще один день, – задумчиво повторила она.

Эм Джи обернулся к ней.

– Мне очень жаль, – сказал они засунул большие пальцы в петли на поясе джинсов, пытаясь не дать воли рукам. – Я знаю, вам не терпится побыстрее вернуться домой.

И снова она удивила его, ожидавшего подтверждения своей правоты. Может быть, даже слез. Вместо этого она рассеянно улыбнулась и повела худенькими плечами.

– Бедная бабушка, – промолвила девушка. – Последнее время я о ней и не вспоминала.

Эм Джи оперся о кедровые перила.

– Держу пари, у нее все о'кей.

Казалось, Кэтлин, глубоко погруженная в свои мысли, не расслышала его слов.

– Она столько пережила… Я терпеть не могу оставлять ее одну, не сказав ни слова. Как сейчас.

Ее глаза скользнули по его лицу, в них читалась немая мольба. Больше всего на свете Эм Джи хотелось помочь ей. Он знал, как девушка была привязана к старушке, и не пожалел бы ничего, чтобы успокоить ее.

– Мне бы очень хотелось сказать вам «да», – просто проговорил он.

– Я бы поговорила очень быстро, чтобы не успели засечь номер, – возразила она, пытаясь казаться спокойной.

Но Эм Джи отрицательно покачал головой.

– Этого было бы достаточно, чтобы определить район. Они поняли бы, что мы рядом. И догадались, куда мы направимся.

К счастью, последние слова привлекли внимание Кэтлин, и она требовательно спросила:

– А куда мы направляемся? Думаю, я имею право знать это.

Эм Джи с тоской подумал о том, что кончились сигареты. Ему до зарезу хотелось курить.

– Да, – подтвердил он. – Вы действительно имеете такое право. Мы едем в Сан-Луис-Обиспо. Если у той женщины осталась хоть капля здравого смысла, она сейчас со всеми козырями на руках прячется на окраине этого городка. Предполагалось, что она будет сидеть там до упора, пока я не приду и не скажу, что делать дальше. – Он тяжело вздохнул и пожал плечами. – Вот для чего я встречался с Питом. У меня наконец появились фотографии всех, кто входил и выходил через черный ход приюта, и тех грузовиков, что прибывали от Руиса. Стоит проверить по картотеке, и я сразу узнаю, с кем из правительства штата связан Руис, кто работает на «Патерсон Корнсолидэйтед» и кому платят за то, чтобы власти смотрели в другую сторону. Мы собирались сравнить нашу информацию и встретиться с моим другом из ФБР.

С минуту девушка обдумывала услышанное.

– Итак, Руис ввозит наркотики, предназначенные для всего Тихоокеанского побережья, через Сан-Франциско. Город лежит в стороне от обычных маршрутов, и поэтому здесь нет такой слежки. Все тот же Руис связан со строительной фирмой, которая оборудовала склады в приютах для бездомных. Через эти склады и распространяются наркотики. А в правительстве есть люди, которым платят за защиту и покровительство.

– Готовая аннотация романа для «Ридерс Дайджест», – восхитился Эм Джи. – Ага, все верно.

– А где фотографии или пленки? – спросила она. – Вас же обыскали при задержании.

Он скорчил гримасу.

– Ну, это не самое сложное в моей профессии. Не волнуйтесь. Пленок при мне не было.

Кэтлин обернулась, бросила взгляд на открытую дверь спальни и слегка улыбнулась.

– Коробка с гримом?

Тобин, как обычно, усмехнулся.

– В тюбиках из-под крема для бритья можно прятать не только наркотики.

Девушка только покачала головой.

– Не могу представить, что могла бы жить такой жизнью.

Эм Джи срочно понадобились сигареты. И он две недели назад не мог представить, как можно жить другой жизнью. Вечная спешка, работы выше головы, и нет времени ни печалиться о прошлом, ни строить планы на будущее. Постоянное хождение по краю пропасти, подстерегающие на каждом шагу опасности. Ветер в лицо, и кровь, быстро бегущая по жилам. Адреналин, более пагубный, чем крэк, и смертельно опасный для мужчин, которые не привыкли дрожать за свою шкуру.

Но теперь все запуталось. Звезды, по которым он прокладывал свой жизненный путь, вдруг поменялись местами. Злые ветры судьбы подули в другую сторону. Веселое безразличие, с которым он относился к своей жизни, вдруг исчезло, и Эм Джи серьезно забеспокоился. Очень серьезно.

– А какая жизнь у вас? – спросил он, придвигаясь чуть ближе. Солнце уже заходило, ветер стал холодным.

При этих словах она вздрогнула. Голова ее была опущена. Волосы развевались по ветру. Они отливали чистым золотом и вызывали все то же неотвязное желание прикоснуться к ним. Эм Джи покрепче уцепился руками за перила, зная, что стоит ему поддаться искушению, и он пропал. Пропал окончательно и бесповоротно. Тогда он запустит пальцы в густые мягкие пряди, вопьется в ее нежные губы и стиснет в объятиях хрупкое и такое желанное тело…

Он хотел ее. Настоящая боль пронзала его при воспоминании о том, как он обнимал ее. Тело его томилось, испытывая упоительный восторг от мимолетного прикосновения к ней два дня назад. Голова Тобина кружилась, он чувствовал себя совершенно разбитым от внезапно вернувшегося, казалось, давно забытого желания.

– Кэтлин…

Девушка не подняла глаза, но улыбнулась.

– Совсем не похожая на вашу, – призналась она и, повернувшись лицом к океану, положила руки на перила. В ее глазах отражалось заходящее солнце.

– Расскажите мне.

Она тряхнула головой, волосы рассыпались у нее по плечам, что только, усилило желание Эм Джи.

– Пожалуй, не стоит.

Он придвинулся еще ближе.

– Почему? Обо мне вы знаете все. Мама, дом, игуана. У вас есть какое-нибудь домашнее животное?

Она усмехнулась уголком рта.

– Рептилий не держим.

– А кого тогда? Птиц? Рыб?

– Кота. Здоровенного кота по кличке Раста. Он достался мне от одного из сослуживцев.

– И где же он живет?

– Дома.

Эм Джи выдавил из себя кривую усмешку, стараясь не показать досады. В вырезе купального халата виднелась молочно-белая шея, дразнившая своей недосягаемостью. У него поднималось давление, а она была вызывающе спокойна. Долгое терпение Тобина подходило к концу.

– А где ваш дом? Естественно, не в Чайна-тауне.

Еще одна улыбка, на этот раз мягче, печальнее.

– Я живу у бабушки. На Ноб-Хилле.

Она не впервые удивляла Эм Джи. Но сейчас он был изумлен чрезвычайно.

– На Ноб-Хилле? – эхом повторил он. – В одном из этих огромных старых мавзолеев?

– И притом в одном из самых огромных.

– Так вы богаты?

– Бабушка богата. Просто до неприличия. Ведь моя мать – урожденная Лаундер. Аристократка, леди года и все такое прочее. Папа называл ее «мой нежный цветок». Он был сыном водителя грузовика и пошел в армию, чтобы научиться летать. Они познакомились у общих друзей и через три недели поженились.

Эм Джи отчетливо видел, что творилось в душе у девушки, пока она все это рассказывала. Защитная реакция, ставшая за долгие годы привычкой. Кэтлин замерла, вытянувшись в струнку, высоко подняла подбородок, руки положила на перила, как будто стояла на кафедре проповедника. Только глаза выдавали ее – огромные озера, полные горечи и неуверенности в себе. Женщина-ребенок, пережившая такие потери, о которых Эм Джи мог только догадываться. Тобин узнал, что такое ад, будучи уже взрослым. Зрелым мужчиной, способным отвечать за свои поступки, имея за плечами выстраданные представления о том, что такое вина и совесть.

Но где было набраться такого опыта семилетней девочке, оставшейся на попечении мало ей знакомой богатой леди, которой отныне предстояло вести Кэтлин по жизни? Впрочем, едва ли ей пригодился бы этот опыт…

– Значит, вы до сих пор живете с бабушкой в Ноб-Хилле, работаете в красивом здании в деловом центре и встречаетесь с прокурором?

– Я встречалась с прокурором, – мягко поправила она. – Это было…

– Что было?

Она сбилась и пожала плечами.

– Ну все такое… День туда, день сюда, ленчи в Чайна-тауне по вторникам и пятницам, раз в месяц поездки на побережье, чтобы походить босиком по воде…

– Что еще?

Впервые Кэтлин отважилась поднять глаза.

– Что вы имеете в виду?

Эм Джи лихорадочно искал способ преодолеть возведенные ею барьеры.

– Что еще вы делали?

Опять пожатие плеч.

– Ничего особенного. Иногда театр, кино. Обеды с друзьями. Я много читаю.

– Не сомневаюсь.

– Как вас прикажете понимать?

Ему очень хотелось заставить ее улыбнуться.

– Что ж, если у вас не хватает смелости выбрать себе другую жизнь, чтение – лучшее, что может ее заменить.

Ее худенькие плечи гордо распрямились.

– Ну если вы считаете, что я много потеряла в жизни, потому что не одеваюсь, как дешевая юристка с конским хвостом на затылке, и не выгуливаю ящерицу, то тогда вы, конечно, правы.

Эм Джи не оставалось ничего другого, как улыбнуться и бросить ей вызов. Резкий ветер стих, и вечер неожиданно стал теплым и мягким. Располагающим к разговору по душам.

– И вы умираете от желания вернуться ко всему этому? – насмешливо спросил он.

Кэтлин открыла рот, готовясь возразить… Согласиться… Сделать выговор… Он следил за тем, как эти намерения поочередно сменяли друг друга. Видел он и прядь волос, щекочущих ее шею, которую так хотелось накрутить на палец.

– Нет, – наконец призналась она. Плечи ее слегка опустились, глаза расширились, словно она сама себе удивлялась. – Не умираю.

Он вдруг понял, что стоит совсем рядом. Как это произошло? Эм Джи смотрел на девушку сверху вниз, и его пальцы сводило судорогой от неимоверных усилий, которыми он заставлял их оставаться на месте.

– Так в чем же дело? – все еще улыбаясь, проникновенно спросил он.

Казалось, она вот-вот заплачет. Девушка глубоко вздохнула и напряглась всем телом.

– Ничего не выйдет, – сказала она, глядя на закат.

– Что? – тихо переспросил Эм Джи. – Что не выйдет?

Кэтлин повернулась к нему. Солнце расстелило на поверхности океана блестящее, переливающееся покрывало и вызолотило ее волосы, что заставило Эм Джи испытать боль – почти такую же сильную, как боль от наполнявшего ее глаза страдания.

– Именно это погубило мою мать. Она верила отцу, когда тот говорил ей, что можно жить одним днем. Что жизнь – это приключение, которым надо насладиться до конца. Умирая в тридцать лет, она поняла, что отец был не прав. Такая жизнь убила ее. Когда отец погиб, то взял с собой и ее. Она продержалась лишь два месяца, угасая с каждым днем, смотря в стену и плача, плача, плача… Ожидая, когда же наконец она снова окажется с ним.

– И оставит вас.

– Да! – Слезы сделали ее глаза невыносимо голубыми. У Тобина упало сердце.

– Черт побери, ваш отец был законченным эгоистом! Он жил только для того, чтобы летать, а на все остальное плевал. Он не имел ничего против смерти под обломками горящего самолета и знать не хотел, что кого-то это может не устраивать.

Эм Джи больше не мог этого вынести. Он осторожно положил руку на плечо девушки, наклонился к ней, предлагая остатки нежности, которая сохранилась в нем вопреки всей его несладкой жизни. Он был готов на все, лишь бы утешить ее.

– А может быть, он хотел только одного: чтобы ваша мать любила жизнь так же, как он…

Ослепшая от слез Кэтлин помотала головой.

– У нее не было на это сил. Она не была создана для такой жизни. И он должен был это понимать.

– А вы, Кэтлин? – не удержался он, пытаясь заставить ее поднять небесно-голубые глаза и не дать ей отвести их в сторону. – Разве вы не достаточно сильная?

Она не отвела взгляда, но и не сдалась, продолжая защищать крепость, возведенную много лет назад. Не видя и не слыша то, что могло нарушить созданный ее мир. Эм Джи сомневался, что это поможет. Ее глаза все еще были полны горя, страха, неуверенности. Она переводила взгляд с его лица на мерно вздымающиеся волны океана и обратно. Прямо под террасой пеликаны ныряли за мелкой рыбешкой. Вздыхали сосны, а где-то на горизонте неслась по волнам скорлупка надутого ветром паруса. Эм Джи ждал.

– Не знаю, – наконец произнесла она. Голова ее снова опустилась, плечи поникли. – Еще не знаю.

Он взял ее за подбородок, заставив поднять голову, и вытер слезы с ее щек.

– Советник, признаете ли вы меня опытным экспертом и свидетелем, заслуживающим доверия? – спросил он.

Кэтлин была готова улыбнуться.

– Экспертом по другому образу жизни? Подозреваю, что я еще никогда не встречала человека, чья жизнь так бы отличалась от моей, как ваша.

Он не позволил ей ускользнуть, взглядом приковав к себе.

– А я никогда не встречал человека более сильного.

Из ее глаз продолжали струиться слезы, говорившие об отчаянной борьбе, которую Кэтлин вела в одиночку. Эм Джи тщательно вытирал каждую из них, словно совершая ритуал и мечтая, чтобы эти слезы принадлежали ему. Слишком знакомо было Тобину это зрелище, чтобы относиться к нему спокойно.

– Но ведь это очень опасно, – прерывисто прошептала Кэтлин.

Эм Джи улыбнулся. Ослепительно, широко, чарующе, как мог только он.

– А если бы ваш отец торговал обувью и погиб под колесами троллейбуса, пережила бы это ваша мать?

Лицо девушки исказила гримаса отчаяния, давняя боль смешалась с новой, только что пришедшей.

– Тогда бы она любила его меньше…

И тут Эм Джи, у которого уже давно выработался иммунитет к боли, трагедиям и катастрофам, который не мог припомнить, когда в последний раз его посещала надежда, почувствовал себя так, словно его ударили под дых. У него подогнулись колени и потемнело в глазах, но это не имело никакого отношения к его ранам. Во всяком случае, к физическим.

Она не просто так рассказывала ему о матери. Старая история, старая горечь. Она говорила о том, чего боялась сама. Не о том, что она ощутила вкус свободы и приключений. Не о том, что потерпела крах ее налаженная, скучная жизнь. Не о неуверенности в будущем.

Она говорила о нем. О нем самом.

Это читалось в ее глазах, в глубине которых светилось былое страдание и потрясение от новых открытий. Не только страх, но и что-то невыразимо нежное. Настолько робкое и хрупкое, что Эм Джи хотелось спрятать это в ладонях и защитить от гибели. Прижать к себе и укрыть от всего мира.

Надежда. Эм Джи не думал, что после того дня в Техасе она когда-нибудь вернется к нему.

Зависимость. Жертвенность. Любовь.

О Боже, как это могло случиться? Разве можно было после стольких лет рассчитывать на такой подарок? Разве он заслужил, чтобы из-за него плакала прекрасная, сильная женщина? И разве он выживет, если это только что родившееся чувство умрет прежде, чем они успеют дать ему окрепнуть?