Текст книги "Это все монтаж"

Автор книги: Лори Девор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Только, увы, это не романтическая история.

Мэттис заигрывает с идеей любви и искусства, и боли, которую они способны причинить, но в итоге, несмотря на интересный подход, слишком увлекается нигилизмом, что наверняка оттолкнет многих читателей. Роман оставляет в ожидании счастливого конца, который никогда не настанет. Сложно не задаться вопросом: а почему нет?

Чикаго

11

Все сложно^[25]

Перелет в Чикаго можно описать одним словом: ад.

Мы теряем два часа из-за бессонной ночи. Продюсеры настойчиво советуют всем хотя бы попытаться поспать во время четырехчасового полета, но для меня это оказывается невыполнимой задачей. Остальные девочки давно уже вырубились, но, как только я закрываю глаза, тотчас раз за разом вспоминаю, как Генри меня целует.

После я просидела на полу в ванной как минимум две минуты, прежде чем кто-то спохватился, что меня нигде не видно.

– Жак! – это Шарлотта за дверью.

Я поднялась, привела себя в порядок и открыла дверь.

– Что ты, черт возьми, делаешь? – требовательно спросила она, протягивая мне микрофон. Я неохотно взяла его из ее рук и засунула за шиворот платья.

– Пользуюсь ванной комнатой, – сказала я.

– А микрофон почему сняла?

Я нахмурилась и всплеснула руками.

– Что, тут даже в туалет спокойно сходить нельзя?

– Не смеши меня, Жак. – Она отвернулась. – На этом шоу туалетами пользуются только из-за слабительных или дизентерии. Если тебе нужно уединиться в ванной, кодовое слово – «салями». – Тут она развернулась к выходу, и бросила мне на прощание: – Осторожнее с микрофоном. Эти штуки жутко дорогие!

Мы приземляемся, и нас сразу везут в бывшее здание Чикагской ассоциации спортсменов – это роскошная шестнадцатиэтажная высотка на Мичиган-авеню, где находится наш отель. На крыше, как вишенка на торте, расположен бар. По прибытии нам дается всего два часа, чтобы заселиться, снять на камеру наши восторги по поводу номеров (это часть договора между шоу и отелем), переодеться, накраситься и, набившись в отельные лифты, подняться на самый верхний этаж за коктейлями и видами на город.

Я смутно припоминаю, что до того, как пришла на шоу, получала от такого удовольствие.

В Cindy’s – так называется бар на крыше – нам, слава всем богам, разрешают заказать себе выпить. Я выбираю пиво Goose Island, к которому прониклась после летнего визита в город на книжную конференцию («Это сколько же калорий, господи!» – говорит Кендалл, увидев, что я пью), и иду с ним в руке к отведенному нам столу.

Я все пытаюсь отыскать взглядом Генри, но его нигде не видно, и я понимаю, что если продолжу в том же духе, то у меня не то что крыша поедет, а весь дом загорится. Мы выпиваем и болтаем, как будто нам очень весело. На мне структурированный красный оверсайз блейзер, одолженный мне Рикки, и черные шорты, на самой Рикки – кожаные легинсы и очень сильно укороченный облегающий розовый топик.

– Наверное, когда умираешь, так себя и чувствуешь, – говорит мне Рикки с улыбкой.

– Хотелось бы мне сейчас быть расслабленной, – отвечаю я.

Рикки делает большой глоток вина.

– Не говори так, – наконец произносит она, ободряюще мне улыбаясь и разрушая напряженную атмосферу.

Это меня удивляет, поэтому я отвечаю просто:

– Извини, – и чокаюсь с ней.

Потом продюсеры заставляют нас всех чокаться. Раз за разом: сначала – когда мы только получаем напитки, еще раз после пары глотков и напоследок, пока не успели еще все допить. К последнему тосту я просто переворачиваю свою пинту и ставлю ее вверх ногами на стол.

– Весьма нахально, – подмечает Шарлотта, и я по-дурацки ей улыбаюсь. От пива и недосыпа я впервые за несколько дней расслаблена, поэтому откидываюсь на стуле, стараясь сохранить его в равновесии на одних задних ножках.

– Где Генри? – спрашиваю Шарлотту.

Она щурится.

– Он сегодня разбирается с локациями. – Она скрещивает руки. – Когда начинаются перелеты, он становится раздражительным.

– По сравнению с тем, какой он обычно?

– У него пока что хороший сезон, – говорит Шарлотта. – В прошлом году он так серьезно порушил наши планы, что я не знала, получится ли спасти ситуацию, но он заслужил свое место.

– Его собирались уволить? – спрашиваю, поворачиваясь к ней лицом.

– Как бы ты поступила? – спрашивает она в ответ, и у меня по спине пробегают мурашки.

– Уволила бы, – говорю я, – потому что знаю, что «хороший сезон» у него потому, что он залез мне в голову.

– О, Жак, в яблочко! – посмеивается Шарлотта. – Ты знала, что Генри к тебе приставили, с третьего дня съемок, когда он сам тебе рассказал. Ты спросила, не пытается ли он зафлиртовать тебя в платье.

– Так и оказалось, – говорю я. Я знала тогда и знаю сейчас, но все думаю: как далеко они готовы зайти, чтобы добиться своего? Позволят ли они ему целовать меня?

Твою мать.

Это шоу сводит меня с ума. Я сомневаюсь в каждом сказанном слове, в каждом поступке, и дело даже не в том, что раньше со мной такого не было – просто раньше я хотя бы знала, что существует версия меня, которую я смогу полюбить. Теперь я не знаю, что реально, а что нет, не знаю, кто я или даже кем я себя считала.

– Милая моя, – говорит она, – у него все хорошо, потому что ты – его девочка, и тебя в конце сезона ожидает помолвка.

Его девочка. Как будто она что-то знает. Его девочка.

Как по сигналу, ровно в этот момент к нашему столу подходит Маркус и его съемочная группа. Мы сидим и тупо смотрим на него с ожидаемым от нас восхищением; интересно, что сегодня его сопровождают не только операторы и продюсеры, но еще и несколько таких же высоких, с сильными чертами лица мужчин разного этнического происхождения, очевидно, чтобы убедить нас, насколько Маркус хороший парень.

– Это что еще за красавчик, – шепчет Рикки мне на ухо, глядя на одного из мужчин.

– Полегче, подруга, – бормочу я в ответ.

Продюсеры устраивают из этого целое представление: Маркус позвал несколько своих самых близких друзей познакомиться с нами, чтобы узнать их мнение.

– С нетерпением жду твоей встречи с девочками, – говорит Маркус своему другу Гранту.

Это все ради шоу, но теперь и мне хочется поговорить со своими друзьями. Пусть мы с Рикки и сошлись легко на фоне общей травмы, она не знает меня так, как Сара, и не может бросать в мою сторону такие же знающие взгляды каждый раз, когда Генри входит в комнату.

Я не успеваю додумать эту мысль, но уже хочу, чтобы Сара в моей голове снова умолкла.

Прия устраивает нас с Шэй и Рикки на балконе с видом на город и озеро Мичиган. Мы притворяемся, что мило беседуем, когда к нам подходят Маркус и Грант.

– Жак, – по команде говорит Маркус, – мне просто не терпелось познакомить тебя с Грантом. Грант, это моя роковая южанка.

– Даже так, значит? – игриво спрашиваю я. На самом деле мне это не очень-то нравится. Звучит как придумка Джанель.

– Маркус так много мне о тебе рассказывал, – говорит Грант, протягивая мне руку. Пожимаю ее. – Ты писательница.

– Виновата.

– О, а это Шэй, – указывает Маркус. Рикки исчезла на задний план.

– Кажется, мы встречались? – Грант протягивает ей руку. Шэй густо краснеет.

– Ой, – говорит она, – да, как дела?

– В порядке, – отвечает он, но я замечаю: когда Шэй принимает его рукопожатие, ее собственная рука дрожит.

– Ну раз вы уже знакомы, представлять вас не нужно. Грант, ты наверняка и сам знаешь, какой Шэй замечательный человек.

– Знаю, – говорит Грант, но его взгляд бегает.

– Здорово снова с тобой встретиться, – сквозь зубы говорит Шэй. – Извините, я отойду ненадолго.

Мы с Маркусом в замешательстве наблюдаем, как она почти бегом направляется обратно в бар, к съемочной группе. Прия хватает Гранта и утаскивает за собой, что-то быстро говоря.

Я оборачиваюсь к Маркусу.

– Что это было? – спрашиваю я.

– Продюсерские козни наверняка, – уверенно говорит Маркус. Поразительно, как быстро он догадался. – Как думаешь, она в порядке?

Я поворачиваюсь к нему лицом и делаю глоток пива.

– Мне кажется, Шэй из таких, кому все как с гуся вода.

– Действительно, – легко говорит Маркус. – Можно попробую?

Он указывает на мое пиво, и я передаю ему стакан. Он отпивает и улыбается.

– У тебя отменный вкус, – сообщает он, возвращая мне стакан. Есть что-то очень личное в том, чтобы вести себя как парочка.

– Соглашусь.

– Я нашел одну из твоих книг, – говорит Маркус. – В магазинчике неподалеку. Джанель не дала мне ее купить, сказала, я этим все испорчу или что-то в этом роде.

– Очень мило с твоей стороны. – Я почти удивлена.

Он поднимает брови.

– Просто я хочу понять изнутри, как работает твой мозг, – говорит он как ни в чем не бывало. – Я прямо вижу, сколько у тебя там вращающихся шестеренок. Просто не терпится на них взглянуть!

Я смеюсь. Мне льстят его слова.

– Ничего интересного там не происходит, не волнуйся.

– Да уж. Сама понимаешь, я не то чтобы поклонник романтики. В основном читаю нон-фикшн.

– Ясно, – отвечаю я, немного сдувшись, – а что именно? Я стараюсь читать всего понемножку, отовсюду черпаю идеи.

– Ну, – он тянет время, – знаешь… всегда так сложно, когда кто-то спрашивает, а? – Он почесывает шею и смеется, так что я пытаюсь кое-как рассмеяться в ответ. Я знаю, чего он от меня хочет: поддержки. – О, а вот и он, – говорит Маркус, хватаясь за спасательный круг в лице вернувшегося Гранта.

– Маркус, можно тебя ненадолго? Приятно познакомиться, Жак.

– Жак, я хочу познакомить тебя с женой Гранта, – торопливо говорит Маркус.

– Ага. Но через минутку, если ты не против, – говорит Грант, а потом Прия уводит меня, чтобы они могли поговорить.

(Когда эпизод выходит в эфир, оказывается, что Шэй и Грант некоторое время встречались в колледже. Они с Маркусом дружили, но не так близко, как нас заставили думать, – Грант работал в далласском офисе компании Маркуса, а продюсеры твердо намерились пробиться через непоколебимую маску Шэй. В интервью она очень много плакала, ей было очень стыдно. Все это было ужасающе интересно и отвратительно. Поверить не могу, что они не попытались провернуть такое со мной.)

Наконец, после нескольких часов съемок, Маркус спрашивает Кендалл, не хочет ли она сходить с ним на свидание. Она, конечно же, хочет. Господи, она поверить в это не может, какое счастье.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза (или не сдерживаюсь, если верить вышедшим в эфир кадрам). Нас заставляют отснять еще несколько ИВМ, а потом – о, блаженство! – наконец отпускают спать.

Шарлотта провожает Рикки и меня до нашего общего номера, но у самой двери говорит:

– Жак, можно тебя на минутку?

Мы стоим перед дверью, и я скрещиваю руки на груди.

– У меня проблемы?

Шарлотта пожимает плечами.

– А должны быть?

Вот что бесит меня в Шарлотте больше всего: никогда не понятно, что именно она знает. Я всегда догадываюсь, что ей известно больше, чем она говорит, но на этом мои знания заканчиваются.

Она – энигма, загадка и уверена в себе так, как отчаянно хочется мне. У Шарлотты все в полном порядке: и жизнь, и семья, и работа. Она видит меня насквозь.

Самое странное во всем этом опыте – моя новообретенная паранойя и то, насколько я стала сомневаться во всем, что раньше считала неоспоримой истиной.

– Жак, мне недолго осталось, – говорит Шарлотта.

Хмурюсь.

– Мои соболезнования?

Она закатывает глаза.

– Я не смогу уехать за границу. Чикаго – последняя остановка для нас с малышом, – говорит она. – Это значит, что дальше ты застряла с Прией и Элоди.

Генри она не упоминает, и меня это беспокоит. Не хочу спрашивать, но меня терзают подозрения: он меня поцеловал, а теперь вдруг загадочно испарился.

– Разве тебе не полагается исчезнуть, не сказав ни слова, в самый неожиданный для меня момент, чтобы выбить меня из колеи?

– Ничего личного, детка, но ты – последний человек, которого мне бы хотелось выбить из колеи. Особенно учитывая, как хорошо все идет у вас с Маркусом.

Я хочу спросить «правда?», но знаю, что так и есть, убеждаюсь в этом каждый раз, когда он на меня смотрит. Почему я пытаюсь все разрушить? Все идет по плану, пусть и не совсем так, как я представляла.

– Как же вам понравилась идея с моей неуравновешенностью, ребята, – говорю я, потому что меня не оставляет мерзенькое предчувствие. Как будто они только и ждут, когда я вдруг лопну, растекусь лужицей на полу и сдамся – им даже не придется посылать за камерами, чтобы это запечатлеть.

– Никто не считает тебя ненормальной, Жак, – говорит Шарлотта и добавляет: – Хотя, – она наклоняет голову, – может, кроме Прии.

– Прия не понимает шуток, – бормочу я, и она смеется.

– Слушай, многие не выдерживают в таких условиях. Это тяжело. Камеры, другие женщины и еще вся эта история с принудительным эмоциональным эксгибиционизмом. Я понимаю. Сама ни за что на это не пошла бы.

Но меня все-таки на это уговорила. Все время сидела чертиком у меня на плече.

– Я все время замечаю такое за участницами, но редко понимаю их так, как тебя.

– Врешь, – говорю я, понимая, что она делает.

– Я знала, что ты это скажешь, – говорит она. – Я тоже сказала бы.

– Кончай уже, Шарлотта. Ближе к делу.

Она сардонически улыбается.

– Тебе нельзя продолжать играть вполсилы, – говорит она. – Пока что тебя спасали химия с Маркусом и твоя задница, но, мягко говоря, если не начнешь стараться – уйдешь домой.

– Возможно, это было бы к лучшему, – говорю я, и в ее глазах загорается любопытство.

– Ты хочешь здесь быть или нет, Жак?

– Я хочу Маркуса, – говорю я и почти верю в свою ложь. – Без всего остального я могу обойтись.

– Маркус в прошлом сезоне то же самое говорил, – отвечает Шарлотта. – Вы с ним идеально друг другу подходите, а ты и не догадываешься.

– Догадываюсь, – говорю я. Прикусываю губу. Мне хочется рассказать ей о том, что я чувствую в последнее время. Может, так я сама смогла бы разобраться в своих переживаниях. – Когда я смотрела прошлый сезон, моя подруга то же самое заметила, потому что увидела, что и я это замечаю. Маркус не доверял ничему из этого – я тоже не доверяю. Он старался себя обезопасить, и я узнала в нем себя.

– В начале я сомневалась, но теперь, кажется, уверена. Я здесь ради Маркуса, – я впервые произношу эти слова вслух и верю в них.

– Хорошо, – говорит Шарлотта, – тогда, думаю, мы движемся в верном направлении, – она тянется и заправляет прядь волос мне за ухо. Шарлотта – крошечная, худенькая женщина, но часть меня готова рухнуть ей в объятия, как будто на ее месте Сара.

Я хочу, чтобы кто-нибудь здесь увидел настоящую меня.

– Кто я, Шарлотта? – спрашиваю у нее.

– В смысле?

– На этом шоу. Для тебя. Кто я? Какова моя роль в этой истории?

– Жак, – она качает головой. – Мы сами большую часть всего этого не знаем, пока не начинается монтаж. Я не знаю, что произойдет. Я еще не знаю, кто ты.

Но я все равно хочу, чтобы она мне рассказала.

– Конечно, не знаешь, – говорю я.

– Поспи немного, – говорит Шарлотта. Я чувствую теплый вес ее ладони на своей руке. – Ладно?

– Генри тоже останется? – спрашиваю и кляну себя, как только слова срываются с моих губ. – Когда ты уйдешь? Ты сказала, Прия и Элоди. Генри не поедет за границу?

Она ободряюще сжимает мою руку.

– Конечно, как я могла забыть Генри? – она улыбается мне, но не так, как раньше. За этой улыбкой что-то скрывается. Узнавание или что-то очень похожее.

(Но тогда я этого не замечаю. Только позже. Вспоминаю, и все становится до невозможности очевидно.)

– Генри не покинет тебя до самого конца твоего путешествия.

Тред в Reddit: Маркус Беллами – самый токсичный ГГ за историю шоу?

 CrotchRocket75

шлюшки Шейлин

Есть еще кто-то, кто думает, что Единственная потеряет рейтинги из-за того, что главным героем в этом сезоне сделали Маркуса, воплощение токсичной маскулинности и газлайтинга? Смотреть тошно на этот кошмар

 EvanisFoine

ты не моя единственная

Люди будут смотреть этот сезон, как все остальные. Если вы не считаете, что противоречия вокруг самомнительного марка привлекут зрителей, у вас всех беды с башкой

 xxxtinabxxx

бичез беллами

О, снова началось. Если так ненавидишь Маркуса, почему бы тебе не покинуть этот саб?

 CrotchRocket75

шлюшки Шейлин

у тебя так едет крыша от средненьких белых парней, что тебе норм этот абьюзивный ублюдок?

 xxx0tinabxxx

бичез беллами

Bbbeehappy

Маркус напоминает мне обо всех моих прошлых токсичных отношениях. Девочкам на этом сезоне стоит быть поосторожнее.

Хотя если он в конце сойдется с жак, эти двое друг друга заслуживают

извините мне не жаль

 xxxtinabxxx

бичез беллами

Жак не достойна Маркуса

Она не достойна даже чтобы на нее кто-то плюнул, если она будет гореть

 lalalalana89

шлюшки Шейлин

Наконец-то мы в чем-то согласны

 CrotchRocket75

шлюшки Шейлин

Снова то же самое – готовы с грязью смешать очередную девушку, чтобы скрыть недостатки Маркуса

 BrendanBecca4eva

настоящая любовь, настоящие звезды

модератор

Окей, закрываем лавочку, здесь становится слишком мерзко

12

Скучаю по тебе^[26]

Съемки начинаются в семь утра.

Чем меньше остается девочек, тем жестче становятся расписания – мы должны все время быть под камерами, если не на ИВМ или на свиданиях с Маркусом, то за междусобойчиками: обсуждать Маркуса и всех, кто пытается увести у нас Маркуса, и как нам хочется представить Маркуса своим родным, и обо всех наших опасениях по поводу Маркуса.

На этом этапе даже сам Маркус наверняка от себя подустал.

Генри встречает меня у отеля рано утром. Он здесь, как будто ничего не случилось, и теперь мы с ним оба тут, и все в порядке, и он почти совсем не лез мне в глотку языком. Мне пришлось провести всего десять минут, мастурбируя в душе, но все просто замечательно.

– Как спалось? – спрашивает он.

– Лучше, чем Кендалл, – отвечаю, потому что выглядит она кошмарно. Теперь мне ясно, почему она все время старается поспать как можно больше.

– Я бы на твоем месте прекратил подливать масла в огонь, – говорит он, и я украдкой смотрю на него. На мне микрофон, конечно. На мне всегда микрофон.

– Разве тебя это не должно радовать? Я слышала, ты снова на коне в этом сезоне.

– Ладно тебе, Жак, – отвечает Генри, забираясь со мной и Рикки в машину. Рикки внимательно слушает наш разговор. – Мы же с тобой дружим сегодня, да? – он улыбается – фальшиво, и мы оба это знаем – и захлопывает за собой дверь.

Меня бесит, что приходится ломать голову над тем, что он имел в виду. Я привыкла к некоторой легкости в общении с мужчинами. Я не то чтобы их понимаю, но я знаю, что они сделают, когда и как. С Генри тем первым вечером вышло именно так, но это все еще происходит, он все еще здесь, он поцеловал меня, а теперь – ничего.

Так что я пытаюсь.

– Я сказала Шарлотте, что начну играть серьезно.

Это наконец привлекает его внимание. Он полностью отрывается от телефона и смотрит прямо на меня. На мне один из моих любимых нарядов – широкие белые брюки с завышенной талией и лиловый бархатный топ на бретельках. Мои волосы собраны в хвост, как в тот самый первый вечер, и я все гадаю: заметит он или нет?

– Почему? – спрашивает он.

– Потому что хочу быть хорошей девочкой, – отвечаю я, и он медленно моргает. Сама не знаю, чего добиваюсь. Позлить его хочу? Довести? Порадовать?

– С этим я могу работать, – говорит он и возвращается к своему телефону.

Мы едем через улицы Чикаго к району Голд-Кост. Он знаменит отличными барами и элитными домами из серого камня, а еще я слышала, что этот район иногда называют «Округом Виагры» из-за того, как часто богатые мужчины постарше ищут здесь себе молоденьких женщин. Мы выходим из машины у одной из классических чикагских пиццерий, Lou Malnati’s. Я всю дорогу так сосредоточенно смотрела на руки Генри, непрерывно что-то печатающие, с аккуратно подстриженными ногтями, что разве что дыру в них не прожгла. Два дня назад он касался меня этими руками. Но мне приходится отпустить эту мысль.

Мне приходится отпустить эту мысль.

– Ты в порядке? – спрашивает Рикки, пока мы сидим в машине и ждем дальнейших указаний.

– Не знаю, – говорю я, – наверное. Просто устала после перелета, скорее всего.

– Понимаю, – отвечает она, – сама вот-вот откинусь от джетлага.

– М-хм, – рассеянно говорю я.

После абсурдно долгого часа ожидания (мы всегда ждем) нас провожают в чигагскую пиццерию, где всем восьми девочкам (Юнис и Аалия получили на этой неделе тет-а-теты) сообщается, что на общем свидании мы будем готовить пиццу, и – вы не поверите! – Маркус придет нам помочь.

Я замечаю, что Маркус смотрит на меня, и машу ему рукой. Он машет мне в ответ, и меня бесит, насколько я хотела этой секунды внимания. Я не смотрю на Генри, но и без этого знаю, что от него такого ни за что не дождусь, что мне придется в ногах у него валяться, чтобы получить хоть крупицу внимания. Такой он человек, и это очевидно.

Маркус и какой-то парень из пиццерии говорят нам, что каждая из участниц должна будет испечь свою собственную пиццу, с помощью профи из Lou Malnati’s и самого Маркуса.

– Мне надо знать, из кого получится настоящая жительница Чикаго, – говорит он с противной улыбкой. Мне почти что кажется, что я понимаю его шутку – как нам приходится изворачиваться, чтобы объяснить эти свидания.

Каждой из нас выделяют рабочее место и дают инструкции. Я пытаюсь играть по правилам, но не могу сосредоточиться. Подхожу к Рикки и искренне поражаюсь тому, какой бардак она творит. Меня это вдохновляет.

Снова принимаюсь работать над своей пиццей и демонстративно проливаю на себя маринару – прямо на мой бесценный топик. Выходит немного смешно, и меня заставляют снять с Элоди ИВМ, в котором я над собой смеюсь.

– Тебе не кажется, – спрашивает Элоди, – что то, как хорошо вы сможете приготовить вместе пиццу, многое скажет о вашем успехе в совместной жизни?

Я только моргаю, на миг ошарашенная. Продюсеры обожают давать нам реплики, которые подходят их нарративу, но это одна из худших, что я слышала.

– Элоди, ты серьезно хочешь, чтобы я это сказала?

Ее смешит мое нескрываемое пренебрежение. (Когда этот эпизод выходит в эфир, Энди произносит реплику слово в слово. Потом в замедленной съемке показывают разливающийся на меня соус, три раза подряд, подчеркивая, насколько фальшиво это выглядело.)

– Мы нашли тебе футболку, можешь переодеться, – говорит мне Генри, когда я заканчиваю интервью, и протягивает мне майку. – Кто-нибудь из ассистентов тебя проводит.

Мне жутко не нравятся новые ассистенты. Не потому, что они что-то не то мне сделали, просто я только привыкла к тем, которые были в Лос-Анджелесе, а теперь их нет. Меня окружает еще больше незнакомцев, еще больше неопределенности.

– Не будем ждать, – говорю я. – Надоело ждать. Просто иди со мной.

Он понимает, что я имею в виду, и повинуется, хотя я вижу, как отчаянно он не хочет этого делать.

Мы движемся вглубь здания, в кухню с огромной профессиональной раковиной и посудомоечной машиной. Я приподнимаю топ сзади, чтобы Генри мог снять мой микрофон. Его пальцы ласково скользят по моей обнаженной коже, когда он передает мне его.

– Он выключен? – спрашиваю я.

Он отступает на шаг и долго на меня смотрит.

– Да.

Я стягиваю испачканный топ и бросаю его на пол. Генри отчетливо усмехается и отворачивается от меня.

– Ты меня и не такой видел, – говорю я.

– Не надо, Жак, – вот все, что он отвечает. Я подхожу к мойке, включаю воду и пытаюсь вымыть из волос поселившиеся там кусочки соуса.

– Какого хрена, Генри, – говорю, отворачиваясь от мойки. – Какого хрена.

– Можешь потише? – просит он, все еще глядя в стену.

– Зачем ты это делаешь? Зачем ты… – тут я умолкаю, потому что о таких вещах опасно даже говорить вслух.

– Ты оделась? – спрашивает он. Я натягиваю на себя футболку с логотипом пиццерии.

– Да, – говорю я, и он оборачивается. – Эта футболка до смешного в облипку.

– Мы все еще на этом шоу, – отвечает он, как будто мы застряли в женоненавистнической петле и понятия не имеем, как из нее освободиться. Он рассеянно ерошит свои волосы, и я прямо вижу, как он ищет подходящую фразочку.

– По поводу Лос-Анджелеса. Я не должен был этого делать.

– Зачем тогда сделал?

Он подходит на шаг ближе, наши лица разделяют считаные дюймы.

– Разве ты сама не знаешь?

– Значит, на этом все? – спрашиваю я. – Все кончено?

– Ничто не кончено, – говорит он, – потому что ничего и не начиналось.

– Если меня не подводит память, – отвечаю я, – еще как начиналось, причем трижды.

Он краснеет и отводит глаза.

– Разве оговоренные нами границы не запрещают тебе упоминать то, что произошло до шоу?

– Границы? – с вызовом спрашиваю я. – Какие нафиг границы?

– Мы не подростки. Нельзя просто творить что вздумается.

– Но ты все равно творишь.

– Прости меня, – говорит он, как будто на этом разговор завершен. Он просто взял и решил, что все кончено.

Не знаю, что заставляет меня сказать это. Смешно.

– Кажется, ты не сожалеешь.

– Жак. – Он сжимает меня обеими руками. Его теплая кожа кажется бронзовой на фоне моей, бледной. – Прости меня.

Он отворачивается, и я закипаю от гнева. Не знаю, чего я от него ожидала. Чего хотела добиться этим разговором.

– Почему ты разорвал свою помолвку? – спрашиваю я.

Он замирает, стоя ко мне спиной, глубоко вздыхает, запускает руку в волосы и наконец поворачивается.

– Зачем ты это делаешь?

– Просто ответь мне.

Пожимает плечами.

– Ты была права. Ты это хочешь услышать? Ей надоело мое нытье. Такой ответ тебя устраивает?

Я беру свой микрофон и молча ухожу.

Я здесь ради Маркуса.

Возвращаюсь в помещение, где идут съемки, тихо негодуя. Маркус замешивает тесто для пиццы с Энди, и я направляюсь к Шарлотте.

– Что это было? – спрашивает она, кидая взгляд в сторону Генри.

– Обдумывали стратегию, – отвечаю без раздумий. – Как мы обсуждали. – Протягиваю Шарлотте свой микрофон. – Поможешь с этим?

Она помогает.

– Что собираешься делать? – спрашивает она.

– Я хочу поговорить с Маркусом, – говорю, все еще глядя на то, как он флиртует с Энди. Она отводит от него глаза, не встречается с ним взглядом. Я бы такого не делала. Я бы смотрела прямо ему в глаза – думаю, ему понравилось бы. И он видел бы, чего хочу я, а я – чего хочет он.

Черт возьми, как же я возбуждена.

– Хорошо, – говорит Шарлотта, – тогда пойди и поговори с ним.

– Ты разрешаешь? – спрашиваю, вскидывая бровь.

– Больше скажу: я даю тебе свое благословение, – отвечает Шарлотта, печатая какое-то сообщение. Представляю, что она пишет. Код: красный. Сука двинулась в наступление.

Подхожу к Энди и Маркусу, и чувствую, что камера тотчас обращается ко мне.

– Маркус, – хитро улыбаюсь я, – кажется, я пропустила часть инструкций, когда облилась соусом. Можешь помочь мне, пожалуйста? – заставляю голос звучать как можно невиннее. Работает как по волшебству.

Во время сезона Шейлин я кое-что заметила: Маркус обожает чувствовать, что в нем нуждаются, любит, чтобы ему об этом напоминали. Казалось, он вечно сомневался в ее чувствах, все время пытался осмыслить каждое ее действие, но когда ее внимание было обращено только к нему, сразу раскрывался, как бутончик. Можете сказать, что на «Единственной» такое поведение – нечто само собой разумеющееся, но Маркус особенно ловко подстроился под такие рамки.

Мы подходим к моей раскатанной пицце, и Маркус усмехается.

– Ты, похоже, и одна неплохо справлялась.

Гляжу ему в глаза, широко улыбаясь.

– Я преуспеваю в большинстве своих начинаний, – говорю я, примеряясь к этим словам. В двадцать два я так о себе и думала. Я была талантливой и самовлюбленной, только закончила колледж и пребывала в твердой уверенности, что все остальные девочки, с которыми я училась, мне и в подметки не годятся. Я была уверена, что меня ждет успех, потому что на протяжении двадцати двух лет моей жизни каждый учитель, профессор и взрослый убеждал меня, что все будет именно так.

Вышло все совсем иначе, но я не прочь снова притвориться той девчонкой.

– Отчего-то меня это не удивляет.

– Попробуй, пожалуйста! – прошу я, цепляя пальцем немного моего соуса маринара.

Он опускает на меня взгляд, наклоняется и неторопливо облизывает и обсасывает мой палец. Я улыбаюсь.

– Ну как?

– Это было, – говорит он, пряча за ладонью смех, – потрясающе, на самом деле.

– Я же говорила, – отвечаю я.

– Кажется, я знаю, в чем еще ты очень хороша, – говорит он. Мне даже намекать не приходится.

Маркус снова наклоняется и целует меня, как будто не мог терпеть ни секундой дольше. Я радостно отвечаю на его поцелуй, приподнимаясь на цыпочки. Пусть другие девочки полюбуются!

– Ты мне особенно нравишься в этой футболке, – с придыханием шепчет Маркус мне на ухо, и по моему телу пробегает дрожь.

– Хорошо, хорошо, все эти пиццы надо поставить в печь в следующие десять минут, если хотим уложиться в расписание. Закругляемся! – окликает нас линейный продюсер. Маркус виновато встречается со мной взглядом.

– Похоже, придется отпустить тебя обратно к пицце, – тихо продолжает он. Со мной Маркус всегда разговаривает именно так: негромко, почти интимно, как будто это наш секрет.

– Увидимся позже, – говорю я и целую кончик его носа. (К тому моменту, как этот эпизод выходит в эфир, у меня уже сложилась репутация поехавшей суки, вертящей Маркусом, как ей захочется, поэтому никому и в голову не приходит счесть мои поступки милыми.)

Несколько часов спустя, когда все пиццы приготовлены и не съедены (моя получает первое место за вкус, но в эфир это не попадает, потому что всем плевать), мы все одеты в коктейльные платья. Съемки проходят в украшенном в кубинском стиле баре при другом элитном отеле в Ривер-Норт, очередном шикарном районе к северу от Чикаго-Луп, где полно обновленных складских помещений и тематических питейных заведений. В баре, где мы находимся – аляповатые креслица несусветных цветов, и каждый из залов обклеен яркими обоями.

– Ты пойдешь второй, – сообщает мне Шарлотта. Мы с ней и Генри разговариваем в уголке бара. Обычно здесь жутко темно, если верить Генри, но благодаря съемочной группе сейчас в баре светлее, чем днем.

– Второй? – недоумеваю я. – Почему?

Генри встречается со мной взглядом и ухмыляется, приподнимая брови. Меня бесит, когда он так делает.

– Потому что мы на твоей стороне, – говорит он. – И мы хотели дать тебе провести с ним время наедине, как тебе хотелось.

– Это Генри придумал, – подтверждает Шарлотта, – так что сегодня не ссорьтесь.

Генри, кажется, до невозможности доволен всей сложившейся ситуацией, и меня это злит до глубины души. Я помогаю ему благодаря нашей связи, а он меня просто использует. Мне необходимо снова взять все под контроль!

– Принеси мне виски, – с непроницаемым лицом говорю Генри в надежде стереть с его лица эту знающую улыбочку.

– Шла бы ты, – смеется он. – Попроси кого-нибудь из ассистентов.

– Принеси ей выпить, Генри, – серьезно говорит Шарлотта, и он поднимается без лишних пререканий, на ходу закатывая глаза.