Текст книги "Это все монтаж"

Автор книги: Лори Девор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Это ты сейчас продюсируешь или мы просто разговариваем? – спрашиваю я.

– Все сразу. Это моя работа.

– Ой ли? – спрашиваю я. – А на мой взгляд, границы как-то подстерлись.

Голос Элоди внезапно звучит по громкой связи. Она стоит возле агента на выходе на посадку, в руках у нее рация.

– Мы улетим без вас, – грохочет ее голос.

Несколько агентов у соседних стоек оглядываются в замешательстве.

– Дело не во мне. Ты чего-то хочешь, – говорю я, поправляя сползшую с плеча дорожную сумку. – Не знаю, чего именно, но и ты сам, кажется, не знаешь.

Он глядит на меня поверх солнцезащитных очков.

– Мы не можем сейчас в этом разбираться.

– Но десять минут назад могли.

– Хватит, – говорит он.

– Нет, – отвечаю я. – Я просто останусь здесь. Не хватит.

Он поправляет очки, то ли засомневавшись вдруг в том, как их носить, то ли застряв в петле.

– У нас нет сейчас времени это обсуждать.

– А когда оно у нас будет?

– Не знаю, ладно?

– Нет, – отвечаю, – не ладно.

Бросаю взгляд на выход, где теперь уже Прия спорит с бортпроводником, который пытается закрыть двери.

– Если ты не сядешь в самолет, меня могут действительно уволить, – механически говорит Генри. Его голос звучит как у робота, и я задумываюсь, а есть ли ему вообще разница?

Подхожу к нему ближе, неподобающе близко, учитывая, что мы у всех на виду.

– Давай уйдем. Прямо сейчас, ты и я, вместе. Что скажешь? – Это вызов, и Генри сразу это замечает.

– Кто из нас теперь играет в игры?

Я молча сверлю его взглядом.

– Мы разберемся, – говорит он. – Прошу тебя, Жак.

Снова гляжу на гейт. Прия говорит по телефону, Элоди примирительно улыбается служащим авиакомпании. Обхожу Генри и направляюсь к выходу не оглядываясь.

Подкаст «Одна из Единственных», 8‐й эпизод 32-го сезона

ДЖУЛИЯ: С вами снова «Одна из Единственных»! Сегодня у нас в гостях очень интересный персонаж. Поприветствуйте Мариссу Рэйберн, главную героиню двадцать третьего сезона «Единственной»!

МАРИССА: Очень приятно быть с тобой в этой студии, Джулия!

ДЖУЛИЯ: Ладно, Марисса, мы с тобой давно не виделись, так и не терпится поболтать, но для начала обсудим-ка последний эпизод. Столько всего произошло!

МАРИССА: Этот сезон тебя, наверное, выматывает, Джулия! Шоу снова на коне.

ДЖУЛИЯ: Точно! Наверное, это лучший сезон со времени твоего! Тут есть все: и злодейка, и любовь, и девочки, с которыми хотелось бы подружиться.

ДЖУЛИЯ: Начнем вот с чего: до эпизода в родных городах участниц всего неделя. Как думаешь, кого оставит Маркус?

МАРИССА: Да ладно, Джулия. Сезон уже можно заканчивать. Кольцо достанется Жак.

ДЖУЛИЯ: А-а-а! Думаю, ты права. Но как же ее срыв, который все время показывают в анонсах? Я серьезно думаю, что она самоустранится.

МАРИССА: Использует против Маркуса его же прием?

ДЖУЛИЯ: Значит, ты думаешь, он намеренно все разрушил с Шейлин в прошлом сезоне?

МАРИССА: О, я в этом абсолютно уверена, но еще я думаю, что именно поэтому они с Жак идеально друг другу подходят. Оба увлекаются саморазрушением и от этого хотят друг друга еще больше.

ДЖУЛИЯ: Интересно.

МАРИССА: Многие говорят, что им уже тошно от шоу про Жак, но должна признаться: на мой взгляд, это захватывающий этюд на тему реалити-телевидения. Она просто разваливается на кусочки у нас перед глазами.

ДЖУЛИЯ: О, давай об этом поподробнее! Ты была и участницей, и главной героиней – каково это? Почему, как думаешь, это так на нее влияет?

МАРИССА: Жак – явный невротик, по ней видно. Она слишком много задумывается обо всем, а когда вдобавок к этому кто-то все нашептывает тебе на ухо и подливает масла в огонь, мир вокруг тебя начинает рушиться.

МАРИССА: Конечно, это не снимает с нее ответственности за ее действия, но она в стрессовой ситуации, и ей явно не хватает эмоциональных сил, чтобы оттуда выбраться.

ДЖУЛИЯ: И почему Маркус этого не замечает?

МАРИССА: [Смеется.] О, но в этом вся прелесть: Маркус наслаждается зрелищем.

ДЖУЛИЯ: Столько интересных мыслей сегодня, просто праздник какой-то!

МАРИССА: Я знаю, что никто не хочет этого слышать и это ничего не изменит, но перестаньте травить девочку в Cети. У нее и без вас проблем по горло.

ДЖУЛИЯ: Не представляю, сколько ненависти выливается на участниц онлайн.

МАРИССА: И не надо представлять, если хочешь, я покажу тебе свои входящие. Все благодаря тому, что я стала первой чернокожей главной героиней.

ДЖУЛИЯ: Отвратительное поведение.

МАРИССА: На этом этапе я уже привыкла.

МАРИССА: Но вот что я тебе скажу: судя по анонсам на следующие несколько недель, дальше будет хуже.

Канкун

17

Вранье – лучшее развлечение для одетой девушки^[35]

В Канкуне невероятно солнечно – не удивлюсь, если от этого мне скоро станет тошно. В дождливом, холодном Чикаго сидеть в четырех стенах было почти нормально. Теперь же перспектива бесконечных интервью в темных комнатках и периодических прогулок в лучших традициях конных выставок кажется еще более безрадостной.

Мы прибываем на место. Всех нас заставляют переодеться в купальники и уводят по очереди снимать, как мы прогуливаемся по пляжу. Я смотрю на солнце, как мне велено, и ветер треплет мои волосы. Поворачиваюсь к камере, чувствуя на обнаженной коже жар солнца. На мне зеленый купальник с топом из искусно переплетенной ткани, который мне немного маловат – подарок из набора, который нам выдали по приезде. На участке пляжа, расчищенном для съемок, только я и съемочная группа. В другой жизни, наверное, здесь было бы спокойно, но сейчас я просто хочу, чтобы все поскорее закончилось.

– Что-то ты недостаточно тоскливо выглядишь, – говорит Генри, смеясь. Я с каменным лицом показываю ему средний палец и отворачиваюсь, пробуя другую позу для камеры. Несколько членов группы присвистывают и смеются, но я не даю им того, чего они хотят и что улучшило бы им настроение. Я не улыбаюсь.

– Друзей ты так не заведешь, – говорит Элоди, поправляя мою прическу и заново завязывая купальник.

– Хорошо, – отвечаю я.

– Ты сюда не дружить пришла, – улыбается она.

– Пожалуйста, не пытайся меня подбадривать, – говорю ей. – Я устала, я не в духе, мне все это надоело.

– На этом этапе сезона все так себя чувствуют. Выглядишь прекрасно, если тебе от этого станет легче.

– Конечно, – говорю я, – я три месяца ничего не ела, сделала «утонченный» ботокс, избавилась ото всех волос на теле, удалила из соцсетей все свои плохие фото с незапамятных времен и теперь шикарно выгляжу в бикини, только здесь всем на это плевать. Ах, какой восторг!

– Главное, что у тебя боевой настрой, – не задумываясь отвечает Элоди. – А теперь улыбнись, – говорит она, сама улыбаясь мне яркой улыбкой, и возвращается к Генри. Они тотчас начинают о чем-то перешептываться, и от этого я почему-то впадаю в еще более глубокое отчаяние.

Съемки заканчиваются, и меня отвозят обратно в дом, где мы остановились. Это вилла, расположенная совсем недалеко от океана. Мы все еще спим по двое в комнате, чтобы все остальные помещения можно было оборудовать для ИВМ и междусобойчиков. Здесь мне и впрямь начинает казаться, что стены крошечной спальни, украшенной безвкусными картинами с пляжем, давят на меня. Время сжимается и поглощает само себя, а я все так же не знаю, чего хочу. Генри – не мой, да и Маркус тоже, не по-настоящему. Открываю книги и тупо в них гляжу. Пытаюсь составить текст у себя в мыслях, выразить словами все, в чем не могу признаться вслух, но никак не могу сосредоточиться.

Я крашусь, потому что день еще не окончен. Мои руки отчего-то стали дрожать, кажется, но я не уверена. Я устала. Я механически укладываю волосы и подвожу глаза. Из зеркала на меня глядит кто-то чужой.

(Я могла бы уйти тогда – меня, вероятно, отпустили бы. Надо было позволить себе это, но я продолжила идти дальше. Сама вырыла себе яму, да еще какую глубокую.)

Мы играем в карты, когда приходит первое приглашение на свидание в Мексике. Кендалл зачитывает его вслух, и я с удивлением слышу свое имя.

– Жак, – читает Кендалл, – наши отношения достигли новых высот, – она опускает приглашение на стол, – снова.

Я сразу оглядываюсь на Рикки, которая так ждала своего первого свидания тет-а-тет, но она мне только грустно улыбается.

– Мне так жаль, – говорю ей.

Она пожимает плечами в свойственной ей манере.

– Ты не виновата, – отвечает она.

Я смотрю на Генри. Он, разумеется, смотрит на меня.

Он молча отводит глаза; Шэй говорит ему что-то, и он смеется в ответ своим фальшивым смехом.

– Жак? – говорит Рикки, и я снова поворачиваюсь к ней. Она с любопытством меня разглядывает.

Поднимаюсь.

– Ну тогда я пошла собираться.

Мы с Маркусом направляемся на джипе в скалистую местность в нескольких часах от Канкуна. Едем по грунтовой дороге, болтаем и смеемся, когда за звуком колес нам удается хоть что-то расслышать. Маркус то и дело касается моего бедра, меняя передачи. От каждого прикосновения у меня в голове будто что-то замыкает. Мне отчаянно хочется нежности, хочется, чтобы обо мне заботились, просто и без затей, и я все еще чувствую это от его касаний. Возможно, моя жизнь должна быть именно такой, и мне стоило бы жить как другие девочки: с искуственными волосами и отшлифованной кожей, вечно на грани голодного обморока, но зато внешне красиво, незатейливо и легко. Возможно, Генри – это моя попытка вернуться к старым, ужасным привычкам: есть пиццу посреди ночи и злоупотреблять бурбоном, и искать внимания умных, недоступных мужчин.

Ни то ни другое очень уж выигрышным сценарием мне не кажется, но я хотя бы знаю, сколько разрушений второй вариант привнес в мою жизнь.

В конце дороги мы выходим из джипа и идем к пешей тропе. Джанель в деталях описывает наш маршрут и бодро говорит, убирая карту в карман:

– Хорошая новость вот какая: мы пока не потеряли тут ни одного главного героя.

– Ну мы хотя бы знаем, что если сгинем тут, то и вас с собой заодно утащим, – говорю я. Кажется, Джанель считает мои слова угрозой. Ах, если бы!

Мы с Маркусом начинаем нашу прогулку, и он сразу же хватает меня за руку. Для такого здесь жарковато, но я все равно позволяю ему тянуть меня за собой и восхищаюсь тем, как хорошо выглядят его натренированные руки и икры в походном снаряжении. Я рада оказаться на воздухе, вне четырех стен, рада заниматься чем-то полезным и реальным. Я двигаюсь, я заливаюсь потом, и от этого чувствую себя настоящей, даже в окружении съемочной группы.

Сообщаю об этом Маркусу.

– Понимаю, – отвечает он, – меня бесили ограничения по времени для тренировок, когда я был участником. «Сорок минут в отельном спортзале». – Он прав. Это в особняке мы были вольны делать что вздумается – хоть в доме, хоть у бассейна. В Чикаго все изменилось.

– Но дело ведь не только в этом, правда? – легко говорю я. Как обычно, чувствую на себе взгляд Генри. Теперь, когда мы лишились Шарлотты, он рядом со мной чаще, чем в самом начале съемок, и у меня мурашки по коже от осознания, что он все время поблизости. Я чувствую, что он следит за мной, и не знаю, что это значит, хотя прекрасно понимаю, что наблюдать за мной – буквально его работа. – Быть участником означает лишиться личности. Это все – дышать свежим воздухом, напрягаться, двигаясь к цели – это ведь не просто тренировка, так ведь? Здесь чувствуешь себя собой, в собственном теле. Чувствуешь, что все под твоим контролем. Это иное. Это свобода.

Маркус смеется.

– Иногда я волнуюсь, что ты для меня слишком глубокая.

Его слова почти заставляют меня отшатнуться. Можно без этого, Жак? И надо тебе так обо всем морочиться? Забудь об этом, Жак. Я слышала это и от парней, и от тех, с кем просто спала, и от мужчин, которым я неизменно надоедала – неважно, спустя несколько часов, или дней, или даже недель. Это всегда отталкивало от меня людей.

Да, мне нравится смотреть на Маркуса, но что нам с ним делать вместе? Разве с ним можно просто сесть и поговорить о чем-то, кроме его тренировок? Не уверена.

Кажется, Маркус понимает, что сболтнул лишнего. Он притягивает меня поближе, скользит пальцами по тонкой ткани моей рубашки и останавливается рукой на моем бедре.

– Я так рад быть здесь с тобой, – говорит он мне, стараясь как можно скорее реабилитироваться. – С другими девочками так не выходит. У нас с тобой что-то особенное.

– Ага, – на автомате соглашаюсь я.

– К слову о девочках, – продолжает он, – как там домашние трагедии?

– Домашние трагедии? – повторяю я. – Мы все еще об этом?

Он пожимает плечами.

– Я переживаю за тебя.

– Другие девочки тебе тоже об этом рассказывают?

– Иногда, – непринужденно отвечает он. – Некоторым приходится сложнее, чем другим.

– Ну, – отмахиваюсь я. – Не мне.

Его пальцы ловко скользят под мою рубашку, касаются кожи моей спины. Я содрогаюсь.

– Вот это моя девочка, – говорит он.

Девочка. Вечно девочка.

Для оператора, парня по имени Хосе, прогулка превращается в настоящий ад, и мы несколько раз останавливаемся, чтобы дать ему утереть пот и попить водички.

– Это была плохая идея, – замечает Генри, глядя на часы.

– Ну уж этого-то тебе не занимать, – говорит Маркус, сверкая глазами.

Генри не обращает на него внимания.

– Джанель, как думаешь, может, отказаться от кадра с дрона? Похоже, мы не укладываемся в расписание.

– Да ни за что, – говорит Джанель, – мы в лепешку расшиблись, чтобы все для этого подготовить.

– Вот ведь змея подколодная, – голос Маркуса просто сочится ядом, как и всегда, когда речь заходит о Генри. С каждым новым разговором он все больше и больше переходит на личности.

– Не знаю насчет змеи, – говорю, оглядываясь, но не так долго, чтобы привлечь внимание, – он манипулятор. Все они этим увлекаются.

Маркус смотрит на меня, приподняв бровь.

– Генри манипулирует иначе. Он живет ради обожания девочек. – Он смотрит мне в глаза, и в его взгляде полыхает что-то такое, из-за чего мне кажется, будто он хочет сказать что-то еще, но тут нас окликает Джанель:

– Ладно! Давайте доведем все до конца. Еще минут пятнадцать в гору, и мы дойдем до места для съемок с дрона.

Хосе бормочет «сука», и мы снова идем.

Когда добираемся до вершины тропы, времени наслаждаться прекрасным видом почти не остается, но я все равно пытаюсь закрыть глаза и хоть на миг проникнуться этим. Вдох, выдох. Вот мое место во времени и пространстве. Солнца сейчас не видно из-за облаков, но внизу сквозь качающиеся от легкого ветерка деревья виднеется река. Здесь царит нетронутый покой.

– Так красиво, – говорю я Маркусу.

– Ты тоже, – выдает он в ответ, и теперь нам по контракту положено целоваться или что-то подобное. Мы существуем в плоском романчике.

Тут, как по сигналу, начинается дождь, и хаос удваивается. Ассистенты торопятся снять с нас микрофоны, чтобы они не сломались от воды. Джанель все равно требует свой кадр с дрона, и всем приходится разойтись, чтобы освободить под это место. Впервые за все шоу мы с Маркусом по-настоящему наедине. Нас снимает дрон.

Я поднимаю взгляд на Маркуса. Его руки обнимают меня, и я чувствую, как в нем что-то меняется, будто температура падает.

Он наклоняется ближе. Нас разделяют какие-то дюймы. В его глазах я вижу нежность.

– Я знаю, что ты трахаешься с Генри, – говорит он.

Мне стоит всех сил не отшатнуться от него.

– Что? Почему ты это говоришь?

– Туалет в аэропорту? – говорит он. – Довольно смело, Жак.

Меня удивляет его прищуренный взгляд, внезапно куда более острый, чем я замечала. Сжимаю губы и всматриваюсь в него. Камеры фиксируют каждую секунду.

– Ты от меня многое скрывал.

– С тобой хотя бы весело, – говорит Маркус, – но серьезно, из всех вариантов – Генри?

– Мне нужно уйти домой.

– Да ни за что, – отвечает Маркус, сохраняя приятное выражение лица, чтобы съемочная группа ничего не заподозрила.

– Значит, ты и вправду козел, как писали в интернете, – шепчу ему в ответ.

– Или герой, – отвечает он. – Зависит от точки зрения.

У меня по спине пробегают мурашки. Я понимаю, насколько все это время его недооценивала. Каждый его шаг был просчитан наперед, как и говорил Генри, а теперь моя судьба в его руках.

Гул дрона стихает. Через несколько секунд все взгляды снова будут обращены к нам.

– Ты же меня даже не хочешь, – говорю я. Это и вопрос, и утверждение.

– Я не решил еще, – отвечает он. – В джакузи мне с тобой очень понравилось.

– Окей! На этом все, – кричит Джанель, – давайте убираться отсюда к чертям.

Маркус наклоняется и снова меня целует. Мне даже в голову не приходит отвернуться.

За окном, под усыпанным звездами небом, в свете полной луны, лениво покачиваются пальмы.

– Жак, ты меня вообще слушаешь?

Я медленно поворачиваю голову и смотрю на Генри. Мы с ним возвращаемся в основное здание курорта, к которому относится наша вилла, сидим рядом на пассажирских сиденьях черного седана, за рулем – один из мексиканских ассистентов. На мне оранжевое платье с опасно высоким разрезом сбоку, которое я купила онлайн за двести долларов.

– Что? – спрашиваю и сама себе кажусь пьяной.

Генри поворачивается и смотрит прямо на меня. Я замечаю, что он не пристегнут, и никак не могу выбросить эту деталь из головы.

– Все в порядке? – спрашивает он. Я судорожно думаю, что могу ему ответить при работающем микрофоне.

– Ага, – говорю, обнаружив только тупик. – Я в порядке.

– Это из-за Чикаго? – спрашивает он, и я понимаю, что он имеет в виду: «Это из-за меня?» Усмехаюсь.

– Нет, – говорю я холодно и отворачиваюсь от него. – Дело не в Чикаго.

Стол для нашего с Маркусом романтического ужина накрыт на балконе ресторана с видом на лагуну. Все столики здесь из лакированного дерева, стулья – плетеные, и атмосфера в целом весьма расслабленная.

Когда мы приходим, Маркус смеется над чем-то с Джанель. Его взгляд загорается при виде меня, и я впервые осознаю, что причина этому – не какие-то романтические чувства. Просто он сгорает от нетерпения, дождаться не может всего веселья, которое ему доставит играть со мной в свои игры.

– Как тебе сегодняшнее свидание? – спрашивает он, когда камеры начинают снимать. Он небрежно берет с подноса перед собой устрицу, как будто забыл о правилах. Как будто нам можно есть под камерами. Он отделяет тело от раковины и жадно его всасывает, запивая большим глотком белого вина.

Я тихо сижу и наблюдаю за ним, чувствуя себя будто животное, прячущееся от хищника, но быстро прихожу в себя, когда он опускает створку раковины обратно на стол.

– Весьма познавательно, – наконец отвечаю я.

Он хватает еще устрицу со счастливым лицом.

– Согласись? Мне нравится быть с тобой вместе. Нравится, что ты испытываешь мои границы на прочность.

Мои мысли словно кружатся водоворотом вокруг его слов, затягиваемые все глубже и глубже в воронку. Я вот-вот начну паниковать. Только я могу спасти себя из этой ситуации.

– Только вот… – начинаю я. Бросаю взгляд на камеры, на ассистентов, на продюсеров. Все они следят за нами. Всегда есть план побега – у самого Маркуса тоже был такой план. – Меня… Кое-что беспокоит.

Клянусь, я вижу, чего ему стоит сдержать улыбку, и абсолютно точно чувствую, как окружающие наклоняются поближе.

– Беспокоит? – повторяет Маркус, вытирая руки о салфетку.

Я вновь окидываю камеры взглядом.

– Они, – отвечаю. – Реальность, – продолжаю, – и что бы это ни было. Идея замужества всего через несколько недель меня пугает.

– Думаю, замужество всегда тебя пугало, – легко отвечает Маркус. Он близок к правде, но, скорее всего, он еще и надо мной насмехается.

– Тебя тоже, – отвечаю, ни секунды не задумываясь.

– Ребята, – начинает Джанель. Ее настораживает, куда движется наш разговор, и она хочет взять нас под контроль.

– Не останавливай их, – это Генри, я знаю. Но из-за ослепительного света, направленного на нас с Маркусом, я не могу его разглядеть. – Продолжайте! – окликает он нас.

– Признаюсь, – говорит Маркус, – в прошлом, возможно, я из-за этого немного паниковал. Но тогда было не мое время. И не мой человек.

– Расскажи мне что-нибудь обо мне. – Я наклоняюсь вперед, кладу локти на стол и опираюсь подбородком на руки.

Он облизывается, как будто перед ним сочный стейк.

– Кажется, это тест, Жак.

– Так и есть, – говорю я.

– Так, – снова встревает Джанель, – может, на минутку поговорите с продюсерами?

Мое сердце бешено бьется. Маркус встает и бросает салфетку на свой стул. Я ему больше не интересна.

Генри и Прия перешептываются, то и дело бросая в мою сторону взгляды. Я встаю, отодвигая свой стул, и незаметно выскальзываю из туфель на каблуке. Стремительно ухожу в противоположном от них направлении, пока никто не заметил, что я делаю. Чувствую, что за мной идет кто-то с камерой, держа осторожную дистанцию. Добираюсь до перегородки, разделяющей ресторан и бассейн, подбираю юбку платья, перекидываю ногу через барьер и прыгаю. И бросаюсь бежать, едва приземлившись.

– Жак? – наконец окликает меня кто-то. – Жак!

Теперь я чувствую, что они меня преследуют. Мой побег лишен смысла, но зато теперь у меня есть цель. Оглядываюсь на следующую за мной камеру. Не понимаю пока, хорошо это или плохо.

– Оставьте меня в покое! – бросаю себе за спину, пробегая бассейн и направляясь дальше, к пляжу. Наконец мне оказывается некуда бежать, а Генри спешит за мной в куда более повседневной одежде. Он хватает меня за руку и смотрит на меня. Мы не были с ним так близки с того раза в аэропорту в Чикаго, когда он позволил Маркусу нас поймать.

На минуту я останавливаюсь, пытаюсь перевести дыхание и говорю ему:

– Я ухожу.

Он тоже тяжело дышит.

– Я заметил.

– Отпусти меня, – говорю я. – Я хочу уйти.

Вырываюсь из его хватки и ухожу от него дальше по берегу, хотя деваться мне некуда. Я могу исчезнуть.

Генри идет за мной, в нескольких шагах позади.

– Почему ты хочешь уйти?

– Это все обман, – бросаю через плечо. – Все ненастоящее.

– Судя по твоему поведению, – продолжает Генри, – паникуешь ты из-за чего-то другого.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом. Он знал, какой эффект на меня произведут его слова, но все равно стоит от меня на расстоянии, чтобы не попасть в кадр. От меня это не ускользает.

– В чем же тогда дело, Генри? – спрашиваю я. Поверить не могу, что он решил, будто это из-за него. – Ты думаешь, что мне не стоит уходить, или не хочешь, чтобы я ушла?

Меня находит луч прожектора. Очень яркий.

Он сует руки в карманы.

– Если ты собралась уходить, то хоть поговори об этом.

– Маркус все знает, – говорю я. – Знает, кто я на самом деле.

Он едва заметно содрогается. Думаю, он услышал, что я хотела сказать, но не хотел бы этого слышать.

– И кто ты на самом деле?

– Ты и так знаешь, – тихо отвечаю я. – Сучка из Нью-Йорка, которая желает не того, что надо. Маркус это видит. Увидел сегодня, и в Чикаго, и в аэропорту. Я сказала, что хочу уйти. Теперь ты знаешь почему. Маркус тоже знает. Дай мне уйти.

Генри моргает и хмурится. Он все понимает. Делает глубокий вдох.

Мое сердце колотится. Я вижу, что Генри видит меня, и, дура, заранее по нему скучаю, но уж лучше быть где угодно, только не здесь.

Он опускает взгляд и тихо говорит:

– Я постараюсь, – снова встречается со мной глазами, и я вдруг вижу его сидящим через стол от меня в баре, темнобрового, созданного из радости и печали. – Но это не от меня зависит, Жак.

– Это что это тут у нас происходит? – уж очень радостно окликает нас кто-то. Бестелесный голос ступает на свет. Это Бекка, в костюме-двойке с узором из пальм. – Можно тебя на минутку, Жак?

Генри в последний раз встречается со мной глазами, потом мы друг от друга отворачиваемся. Я протираю глаза, как будто плакала – на самом деле ничего подобного я не делала, но нельзя отходить от роли. С этого шоу все время кто-то уходит, главное – хорошо отыграть.

Я ничего не отвечаю Бекке.

– Ты не против вернуться на патио? – спрашивает она. Я отрицательно качаю головой.

– Ладно, – говорит она, – тогда займемся этим здесь!

– Чем займемся? – спрашиваю.

– Жак, – говорит она продюсерским тоном, – в отличие от остальных я знаю, как тебе тяжело. Я была на твоем месте.

– Сомневаюсь. – Кто-то из съемочной группы перетащил сюда осветительное оборудование, и мы с Беккой сияем, как при полуденном солнце.

Она улыбается мне как давней, очень близкой подруге.

– Маркус сейчас плачет, он знает, что ты можешь уйти. – О, готова поспорить, что так и есть. Он выжмет из этого все, что только можно. – Он не понимает, откуда взялись твои сомнения.

– Маркус и сам этого не хочет, – говорю ей.

– Если бы ты его видела, ты бы так не говорила, – безмятежно отвечает Бекка.

– Я хочу домой.

– Ты думаешь, мы не отпустили бы тебя, если бы думали, что ты и правда этого хочешь? Но ты впервые об этом говоришь. Ты была счастлива, Жак. Знаю, тебе страшно. Это нормально! Нам всем на каком-то этапе становилось страшно.

– Мне не страшно, – резко отвечаю я, и все мои слова кажутся ложью. – В таких условиях невозможно найти любовь. Это все иллюзия.

– Я замужем уже шесть лет, – говорит Бекка, – мы с Бренданом вот-вот заведем семью, – она кладет ладонь на свой плоский живот. – Это для тебя достаточно реально?

Ищу в ее глазах подтверждение тому, что услышала. Боже. Бекка только что разрушила мою попытку бегства новостью о своей беременности. Теперь мне ясно: меня отсюда ни за что не выпустят.

– Разве ты не устала от всего этого? – не могу не спросить я.

На миг ее маска спадает, и она и впрямь выглядит усталой. Но тут она снова нацепляет яркую улыбку.

– Ты согласна поговорить с Маркусом? – спрашивает она, снова твердо следуя своей роли. – Перед тем как уйдешь?

Я почти готова умолять ее не заставлять меня это делать, но не могу настолько унизиться. Я и так чувствую, что надо мной висит лезвие гильотины.

Меня провожают обратно на патио, где Маркус сидит на ступеньках, сгорбившись, как будто там и рухнул. Вокруг него все обставлено для беседы, так что я сажусь рядом с ним на ступеньку. Он берет меня за руку, не спрашивая.

– Бекка сказала, ты хочешь поговорить, – с серьезным лицом говорит Маркус. В этот момент я ему почти поражаюсь. Он куда лучший актер, чем я.

– Ты думаешь уйти?

Я пытаюсь быть дипломатичной.

– Это все слишком, Маркус. Если кто меня и поймет, так это ты.

Он сжимает мою ладонь. С трудом сдерживаюсь, чтобы не вырвать ее у него. Слышу его голос у себя в голове: Я знаю, что ты трахаешься с Генри.

– Что случилось? – спрашивает он. Я смотрю ему в глаза и вдруг понимаю, что они никогда не совпадали с выражениями его лица. Неужели это его эндшпиль? Чтобы я во всем призналась на камеру? Чтобы закрепила за собой роль злодейки?

– Осталось всего несколько недель, – говорю я. Это близко к правде. – И мне кажется, что сегодня мы с тобой впервые по-настоящему рассмотрели друг друга.

Теперь мне все видно. Что ему это нравится. Нравится, что это все фарс. Разыгрывающийся спектакль доставляет ему удовольствие.

– Но разве, – он касается моей щеки. Смело. – Разве не в этом весь смысл? Мы люди непростые, Жак. Мы испытываем друг друга на прочность. Я именно это и ищу: такие отношения, в которых все время раскрываешь новые грани партнера.

Я выдыхаю. У него холодные руки. Генри где-то поблизости, я это знаю.

– Когда страсти пылают слишком жарко, есть шанс, что в конце останется только пепел, – шепчу я. Микрофон душит меня, как удавка. Мрачно, торжественно говорю: – Маркус, думаю, мне стоит уйти.

– Но я не хочу, чтобы ты уходила, – отвечает он звенящим голосом. Мне ясно, что он имеет в виду. – Что мне сказать, чтобы убедить тебя? Что будет несправедливо по отношению к нам обоим, если мы не дадим тому, что между нами, по-настоящему расцвести? Что мне плохо от одной только мысли, что тебя не будет рядом? Я не знаю, что со мной от этого станет. Не знаю, что сделаю. Может, уйду за тобой. Может, меня это сломает. И тебя тоже, возможно.

Значит, вот его план. На миг его глаза смотрят мне за плечо. Туда, где стоит Генри.

Я совсем не думаю о камерах, но в то же время только о них и могу думать. Маркус вот-вот предоставит этому шоу лучший момент сезона, если не десятилетия, за счет моей репутации и карьеры.

Я притворяюсь, что немного смягчилась.

– Мне страшно, – признаюсь я. Маркус как раз из тех парней, которые обожают такое слышать.

Его указательный палец скользит по моей щеке, туда, где покоится его ладонь.

– Знаю, – говорит он. Его лицо в опасной близости от моего, и мы оба подаемся друг другу навстречу. – Останься. – Звучит как угроза.

Я сокращаю расстояние между нами и целую его, не желая уступать ему хотя бы в этом. Он отвечает на поцелуй. Этим я признаю свое поражение, так что напоследок я кусаю его нижнюю губу. Он не отрывается, даже наоборот – затаскивает меня к себе на колени. Мы целуемся, пока Джанель не велит ему прекратить. Какая-то часть меня знает, что мне должно быть противно, но я потеряла себя: учитывая, насколько я его ненавижу, жестокость этого поцелуя казалась чем-то правильным. Он отрывается по команде Джанель, отдаляется, все еще глядя мне в глаза.

– Очень хорошо, Жак, – шепчет он. – Почти сработало.

– Не благодари, – пресно отвечаю я.

– Ну и ну, ребят, – говорит Джанель. – Это было что-то электрическое! Вы двое умеете устраивать отличное шоу. Аплодисменты! – Нам и правда аплодируют. Я проведу всю ночь в ИВМ, объясняя это представление. Моя попытка уйти обернулась против меня – Маркус приложил все усилия.

Отличное шоу. Для них всех только это и существовало. Я знала, что такое создавать момент – знала еще до того, как пришла сюда. Я все время писала их и даже не задумывалась, каково это – прожить один из этих моментов. (Я много думала об этом в следующие несколько месяцев, пока смотрела, как все это разворачивается на экране. О боли, с которой отдаешься своим худшим порывам, а потом смотришь, как их показывают как «хорошее шоу». О том, как ты наблюдаешь за реакцией всего мира на твои поступки, за тем, как весь мир восстает против тебя.)

– Нам надо поговорить, – бормочу я Генри по пути обратно на виллу. – Наедине.

– Я постараюсь, – говорит он. – С этим не так легко будет разобраться.

– Маркус… – начинаю я. Маркус знает.

– Знаю, – просто отвечает Генри, отводя от меня глаза.

Общий чат «Единственная»–32

Аалия: боже, жесть, а не эпизод

Ханна: сука жак снова наносит удар

Рикки: Мы с Жак где-то три часа провели, разговаривая о наших близких, когда они снимали этот эпизод, но разумеется, ничего из этого в эфир не попало.

Юнис: Что ВОТ ЭТО было, Рикки? Она говорила тебе, что хочет уйти?

Рикки: если честно, я понятия не имела, что это вообще случилось

Энди: w t f

Энди: Ей настолько отчаянно нужно внимание

Юнис: Я знаю, что никто не хочет этого слышать, но мне становится ее жалко. Про нее столько грязи в интернете

Энди: как по мне, она это заслужила

Алиана: Рикки, ты с ней не связывалась?

Рикки: Я знаю, что она жива