Текст книги "Это все монтаж"
Автор книги: Лори Девор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
– Ну я – не некоторые, – отвечаю. – Это мой самый страшный кошмар: знать, что обо мне говорят другие, – умоляюще гляжу на Шарлотту. – Можно я уже пойду собираться на свидание?
Она опускает взгляд на экран своего телефона, потом снова смотрит на меня, будто взвешивая все «за» и «против», и наконец отвечает:
– Наверное.
Я вылетаю из комнаты так быстро, как могу.
Аалия, верная фанатка «Единственной», предположила, что свидание, очевидно, будет как-то связано с водой, учитывая мое приглашение. Она оказалась права.
Мы с Прией и Шарлоттой подъезжаем к яхт-клубу.
Он находится в Марина-дель-Рей, так близко к Венис-Бич, что я чувствую расстояние, как клеймо на коже. Погода сегодня так же идеальна, как и всегда в Южной Калифорнии. Мы идем по длинной дорожке к причалу. Там, вдалеке, я вижу других членов продюсерской команды на борту большой лодки под названием Seas the Day[18].
Маркус тоже там, и вся съемочная группа, и осветители, и Джанель. Я вижу, что он дает интервью. Шарлотта берет меня за руку и ведет к нему.
– Не вставляй себе палки в колеса, Жак, – говорит она, сжимая мою ладонь.
Ее слова кажутся личными и слишком уж знающими, но при виде Маркуса в полосатой тельняшке и опрятных шортах у меня в груди расползается солнечное тепло. Он выглядит, как будто был рожден для этого дня. На мне легкое зеленое пляжное платье, свободное, с длинными рукавами, и шляпа, которая шла в комплекте с подарочными наборами, которые мы получили, когда прибыли на площадку (впрочем, в эфире показывают только мой купальник: черный, слитный, но настолько открытый, что почти ничего не оставляет воображению. Показывают его много, много раз).
Прия и Шарлотта скрываются из кадра, и я иду навстречу Маркусу, улыбаясь вопреки себе. Маркус смотрит на меня, как будто от одного взгляда согревается изнутри после дня на холоде. Его губы расплываются в улыбке. Мне ничего не остается, кроме как ускорить шаг. Он притягивает меня в свои объятия и раскручивает в воздухе. Во мне здоровые пять футов и восемь дюймов[19] роста, но он запросто поднимает меня. Чувствую себя достаточно миниатюрной для нежного обращения. Он опускает меня и целует в лоб, а потом встречается со мной взглядом. Странно, но в эту секунду я вдруг вспоминаю, что Генри сегодня здесь нет, и от этой мысли мне почему-то становится легче. Я всегда чувствую, когда он рядом.
– Привет, – говорю я.
– Здравствуй, – отвечает он, – Bonjour[20]. Здорово. Konnichiwa[21].
– Хочешь сразу со всеми приветствиями разделаться? – спрашиваю, не в силах сдержать улыбку. (Ничего из этого в эфир не попадет – на этих кадрах я слишком обычная. Нельзя допустить, чтобы среднестатистический зритель видел себя в такой ужасной личности! Ведь ужасность этой личности не будет очевидна, если личность делает что-нибудь нормальное, или, смею сказать, даже милое.)
– Я выучил еще где-то десять, так что готов соблазнять тебя сегодня.
Я радостно смеюсь.
День проходит легко и весело. Мы ныряем с лодки в воды Тихого океана, целуемся и дотрагиваемся друг до друга. Маркус и операторы явно солидарны в том, насколько опьяняюще хорош мой купальник. Его руки касаются моих обнаженных боков, его пальцы путаются в моих мокрых волосах, и от всех этих ощущений у меня закипает кровь. Химию мне играть не приходится.
Сложно описать восторг, который я испытываю просто оттого, что выбралась из особняка, где, кажется, не существует ничего и никого, кроме «Единственной». Да, «Единственная» и тут с нами, но здесь существуют и вещи кроме нее. Другие люди на лодках, и солнце, и воздух, который не прогоняется раз за разом через систему кондиционирования, как в особняке. Здесь все по-настоящему.
Меня беспокоит, что я за такой краткий промежуток времени абсолютно потеряла связь с реальностью.
Мы с Маркусом возвращаемся в яхт-клуб и расстаемся. Время готовиться к вечерней части свидания. Я провожу больше часа под камерами, рассказывая Шарлотте свои мысли, чувства и черт знает что еще по поводу свидания, и она даже сопровождает меня в ванную в особняке, пока я собираюсь. Она сидит рядом, а я крашусь и ем перехваченный на кухне салат.
– О чем бы ты хотела сегодня поговорить с Маркусом? – спрашивает Шарлотта.
– Секс, наркотики и рок-н-ролл, – отвечаю я, не глядя на нее, и промакиваю губы салфеткой.
– Не искушай меня. – Шарлотта откидывается на притащенном стуле и закрывает глаза, как будто решила вздремнуть.
– Не знаю, Шарлотта, о чем, по-твоему, мне стоит с ним поговорить?
– Это первое свидание, так ведь? – говорит Шарлотта, встречаясь со мной взглядом в зеркале. – О чем ты обычно разговариваешь на первом свидании?
Ни о чем, думаю я. Обычно я просто пытаюсь выпить как можно больше мартини.
– Семья – довольно безопасная тема.
– Как насчет карьеры?
Поднимаю бровь.
– Ты не хуже меня знаешь. Значительно менее безопасно.
– Ты же понимаешь, что речь не только о твоих карьерных взлетах и падениях? Еще и о том, что заставляет тебя писать. Что для тебя значит творить. Почему ты пишешь романтические истории, но при этом кажешься ярой противницей любви в открытых и уязвимых ее проявлениях.
– Пробуешь разные сюжеты, что ли? – мрачно бормочу я.
Она пожимает плечами.
– Может, это прибережем для второго тет-а-тета.
Шарлотта больше на меня не смотрит. Она с кем-то переписывается.
– Готова? – спрашивает она, убирая телефон.
Делаю глубокий вдох.
– Пойдем.
Продюсеры не на шутку расстарались и устроили вечернюю часть свидания на уступе с видом на океан. Энди упоминала, что ужин ее свидания проходил в каком-то безымянном отеле, но во время нашего свидания виды на фоне просто прекрасные: прямо на синеву Тихого океана и мигающие огни пирса Санта-Моника, тянущиеся далеко под нами; колышущиеся пальмы вдоль длинной велодорожки, и горы прямо у меня за плечами.
Маркус выглядит особенно стильно в своем идеально сидящем синем спортивном пиджаке. С ним легко разговаривать: он открыт и улыбчив, как будто все время смеется над ему одному известной шуткой. Он рассказывает мне о своей жизни в Чикаго, о работе в сфере продаж технологий, которую ему удалось сохранить, несмотря на длительное время съемок; о любимых ресторанах и о том, что мы вместе там делали бы.
Я подпираю голову рукой и смотрю на него поверх нетронутой еды – тарелки с итальянской пастой в красном соусе, от одного вида которой слюнки текут. Но, увы, она не совместима ни с моей диетой, ни со звукодизайном шоу.
– Поверить не могу, что говорю это, но я могу это представить. Нас с тобой, вместе, в Чикаго.
Я смеюсь над собой, потому что стыдно в таком признаваться.
– Почему тебе не хотелось это говорить? – с любопытством спрашивает он. Вопрос меня удивляет. Во время сезона Шейлин Маркус тоже всегда казался немного не в своей тарелке в такие вот моменты. Мне казалось, он заметил, как мне неуютно.
– Ты только посмотри вокруг, – говорю я, жестом показывая на толпу людей, собравшихся смотреть как мы едим и разговариваем, – это же безумие. Я не знала, как с этим справлюсь. Не уверена, справляюсь ли, но есть в этом всем, в тебе, что-то такое, что меня затягивает.
Мой ответ ему явно нравится. Он тянется и берет меня за руку. На самом деле я всегда без проблем разговаривала с мужчинами, потому что представляю в общих чертах, что они находят привлекательным. Что они хотят слышать. Я чувствую, как снова начинаю играть эту старую, отлично мне знакомую роль. Сейчас самое подходящее за всю мою жизнь время для притворства, но часть меня хотела бы остановиться.
– Можно я скажу тебе кое-что? Возможно, ты сочтешь это странным, – спрашиваю я, не в состоянии встретиться с ним взглядом, и стараюсь вызволить руку, которую он держит. – Я… – но мне кажется, что я показываю слишком много себя-настоящей, и я хочу остановиться. – Не знаю, может быть…
– Нет, – говорит Маркус, цепляя мой подбородок, чтобы лучше видеть мое лицо. Его голос все еще звучит радостно, – теперь ты просто обязана мне рассказать!
– Ладно, – я густо краснею. Убираю волосы от лица. Чувствую легкий ветерок. – Было замечательно встретиться с тобой, и ты оправдал все возможные ожидания, но, – и это прозвучит абсолютной бессмыслицей, – часть меня полюбила тебя еще во время прошлого сезона.
Замечаю, что Маркус абсолютно точно отбеливает зубы, потому что его улыбка меня чуть не слепит. Он позволяет мне продолжить.
– Но не… не только то, что показали в эфире. Я помню момент, когда ты говорил, что у твоего отца обнаружили рак, – ты выглядел тогда таким уязвимым и настоящим, и ты так четко выражал свои мысли, – на этих словах я почти давлюсь, но держу себя в руках. – Не знаю, у моей бабушки был рак, но с ней было иначе. Я просто… от твоих слов, от тебя, душа рвалась на части, и у меня в голове будто что-то щелкнуло.
Это не входило в мой изначальный план, честно говоря – возможно, сейчас я впервые отошла от подготовленной истории, не подумав, – но я вижу, какой эффект мои слова производят на Маркуса: его глаза наполняются нежностью, выражение лица делается настолько открытым, что я на миг верю в нашу любовь. Он гладит меня по щеке, касаясь кожи будто перышком.
– Почему ты такая восхитительная? – спрашивает он.
– Я рада, что с ним все в порядке, – говорю я. – С твоим отцом.
Он мягко меня целует.
Я все еще помню, как он плакался в плечо Шейлин – на ней было фиолетовое платье без рукавов, с высоким воротником, – и рассказывал ей о диагнозе отца.
– Мне кажется, что я с каждым днем ближе к реальности, в которой его не существует, – говорил он тогда. – Я засыпаю, представляя, как живу в этом мире, и это хуже любого кошмара – представлять, что теряешь того человека, который сделал тебя тем, кто ты сейчас. Как будто лишаешься жизненно важного органа, но не до конца. Ты наблюдаешь, как твои близкие люди постепенно угасают, становятся хрупкими, теряют с каждым днем все больше и больше себя, и держишься за них изо всех сил. Хочешь, чтобы они жили дольше, и этим только причиняешь им еще больше страданий, и ненавидишь себя за это.
Отец велел ему идти на шоу. Не думаю, что смогла бы оставить своего папу, окажись мы в похожих обстоятельствах, но я не могу знать наверняка, как поступила бы. Передо мной никогда не стоял такой выбор. Потом его отец перешел в ремиссию. Даже самые ярые критики Маркуса этому обрадовались.
– Ты так много знаешь обо мне, но сама для меня, кажется, все еще загадка. В хорошем смысле, – спешит добавить он. – Ты же в Нью-Йорке жила?
Это я сама ему рассказала? Не помню.
– Да, – говорю в надежде поскорее сменить тему. Все же так хорошо начиналось! – Но недавно вернулась обратно в Южную Каролину, чтобы быть ближе к родным. Мой брат женится в следующем году.
– Как долго ты жила в Нью-Йорке?
Сглатываю.
– Пять лет.
– И… была ли ты счастлива там?
Мою кожу начинает опасно покалывать. Я оставила Нью-Йорк и все, что с ним связано, позади, но неудачи никогда не остаются полностью в прошлом.
– Нет, наверное, – отвечаю я наконец и слышу в своем голосе, как прячусь за стены.
– Многие говорят, что Нью-Йорк истощил их. С тобой вышло так же?
Это пустяк, я сейчас просто отмахнусь от его слов, но все-таки я чувствую, что мне вдруг становится сложно дышать. Нью-Йорк. Провал. Пустые счета и дрянные матрасы на полу в дрянных квартирах, и алкоголь, больше алкоголя, и мой издатель сообщает мне, что моя книга отменена.
– Это замечательный город, – выдавливаю из себя я, – но я так соскучилась по дому. Семья очень важна для меня.
Зрителям вечно не хватает разговоров о том, как ты любишь свою семью.
Я смотрю на Шарлотту и чувствую, что меня предали. Она о чем-то перешептывается с Джанель. У меня на глаза наворачиваются слезы. Злые слезы. Эта история была не для шоу.
– Жак, – тихо говорит Маркус, – ты в порядке?
– Все хорошо, – отвечаю я, но у меня по щеке катится слеза, клеймя меня как обманщицу. – Извини, – бормочу я, хватая салфетку и промакивая лицо.
– Я не хотел, – начинает он.
– Ты здесь ни при чем, – я чувствую себя уязвленной и беззащитной, куда больше, чем хотелось бы. – Сложно объяснить.
– Я слушаю, – говорит Маркус, крепче сжимая мою руку. Пытаюсь ему улыбнуться. У него отец был при смерти, а я рыдаю из-за какого-то города.
– В Нью-Йорке было тяжело, – наконец решаю я, потому что они этого от меня хотят. – Тяжело быть тридцатилетней и чувствовать, что потеряла путь. Просто… – делаю глубокий вдох, – я почти всю жизнь провела в поисках счастья. Это кажется смешным. У меня вроде бы все хорошо, ничто не мешает мне чувствовать себя счастливой, но я все ищу и ищу это счастье, как будто это какая-то драгоценность, которую понимают все, кроме меня.
– Может, по мне не скажешь, – тихо говорит Маркус, – но я понимаю, о чем ты. Я чувствовал себя так же весь прошлый сезон, как будто счастье где-то совсем рядом. Я думал, Шейлин – мое счастье. Я был неправ и поплатился за ошибку разбитым сердцем.
– Но дело не только… я не только о любви говорю, Маркус. Обо всем. Обо всем и сразу. – Мне кажется, я должна быть в состоянии ему все это объяснить – человеку, который остался прямолинейным и искренним, несмотря на болезнь отца. Реалити-шоу ничего не исправило.
Но вместо этого он говорит:
– Как думаешь, ты сможешь найти здесь свое счастье?
А я ведь не об этом говорила, совсем не об этом. Счастье, которое я имела в виду, – куда больше, чем романтика, или сказки, или красивые ужины, во время которых я умираю с голоду, потому что в полушаге от голодной смерти больше всего нравлюсь окружающим. Это все неправда. Я совсем не этого хочу.
Но таково это шоу. Здесь не важны ни пробирающая до костей скорбь, ни ноющее чувство потери, ни что-либо еще, действительно значимое. Важен только счастливый конец, любой ценой. Я пришла играть по правилам.
– Кажется, смогу, – отвечаю я.
Он нежно меня целует, и, когда я отстраняюсь, я вижу, что Шарлотта улыбается.
– Расскажи нам про сегодняшнее свидание, – просит Элоди. Уже четвертый час утра. Я сижу в крошечной комнатке с ней, Прией и оператором, все еще в черном платье-футляре, которое надела на ужин.
– Нет, – убито говорю я. – Я устала. Я хочу спать.
После ужина были фейерверки, что означало еще больше объятий и поцелуев. Потом – долгая поездка обратно в особняк, где меня поджидали, сидя кружком, четырнадцать девочек. Все они выглядели очень уставшими, Кендалл – как будто вот-вот убьет кого-нибудь, и мне оставалось только гадать, сколько они вот так просидели, обсуждая мое свидание с Маркусом.
Когда меня спросили, как все прошло, я ответила, что хочу спать.
Через тридцать минут из меня выжимают-таки парочку пустых предложений, в основном потому, что Прия отказалась отпускать кого-либо спать, пока я не заговорю. Потом девочек перестали держать в заложниках, а меня утащили на ИВМ.
– Ты не пойдешь спать, Жак, – говорит Прия, как зараза.
– А то что? – с вызовом отвечаю я. – Будем сидеть здесь, пока не сдохнем все?
Она смотрит на меня, как будто не исключает такой возможности.
– Нам просто нужно от тебя еще немножко материала, – примирительно говорит Элоди, до конца не изменяя роли хорошего копа. – Как прошло твое свидание с Маркусом?
– С меня хватит, – отвечаю ей. – Ты прекрасно знаешь, что вы сделали. Я не хотела говорить о… – я останавливаюсь и сглатываю, – Нью-Йорке.
Я ненавижу себя за то, что так явно показываю им свои слабости, и еще больше ненавижу, что меня заставили их показать.
– Я хочу поговорить с Шарлоттой, – говорю я. – Я хочу поговорить с Генри.
– Они спят, – говорит Прия, уже трижды по горло мною сытая.
Пожимаю плечами.
– Тогда катитесь к черту, – я откидываюсь в кресле и закрываю глаза. – Я хочу спать.
– Что, если мы позовем Бекку? – спрашивает Элоди.
– Тогда вы получите кадры, на которых я посылаю Бекку далеко и надолго, – огрызаюсь я.
На миг они все умолкают. Я гадаю, не пересекла ли наконец какую-то богохульственную границу. Будет очень иронично, если меня выставят с «Единственной» не за то, что я переспала с продюсером, а просто за сучий характер.
– Ладно, – говорит наконец Элоди, – как насчет компромисса? Просто дай нам снять клип, в котором говоришь, что влюбляешься в Маркуса, и мы отпустим тебя спать.
Наверное, со стороны видно было бы, что у меня от удивления глаза на лоб полезли.
– Сказать «я влюбляюсь в Маркуса»? Да я почти не знаю Маркуса! Мы только на одно свидание сходили.
Прия смеряет меня глубоко отвращенным взглядом.
– Значит, Маркус тебе не нравится?
Я игнорирую ее и смотрю Элоди прямо в глаза.
– Что, единственный способ стать продюсером – быть уродом моральным?
Прии хватает опыта, чтобы никак не отреагировать, но Элоди посмеивается.
– Пожалуйста, дайте мне немного времени все обдумать, – умоляю их обеих.
– Через десять недель Маркус сделает одной из вас предложение, – очень серьезно говорит мне Прия, – ты не похожа на человека, который встал на путь к такому важному событию.
– А не встать ли тебе на путь в пешее эротическое путешествие? – я сползаю по креслу.
– Значит, – медленно говорит Элоди, – ты не представляешь себя обрученной с Маркусом через десять недель?
Я срываюсь на крик. Я не горжусь этим.
– Я! Спала! Три! Часа! Прошлой! Ночью! Сейчас половина пятого утра.
Прия молча уходит из комнаты, и я выдыхаю. Элоди замечает, как я расслабилась, и говорит:
– Она ушла за кофе. Не радуйся.
Но я почувствовала в ней слабину. Это мой шанс.
– Элоди, – говорю я голосом, полным отчаяния, – я очень устала. Пожалуйста!
По моим щекам бегут непрошеные слезы – я ведь и правда думала, что притворяюсь сейчас. Отчетливо чувствую на себе взгляд камеры. На каком-то этапе действительно привыкаешь, что они всегда за тобой следят и что за камерой вечно стоит человек, который подбегает поближе, чтобы получить лучший кадр твоего поцелуя с выбранным продюсерами мужчиной.
Элоди берет меня за руку. Она примерно лет на десять меня младше, с детским личиком и всегда готова тебя поддержать.
– Не переживай, Жак. Я дам тебе завтра отоспаться.
– Можно я пойду спать? – спрашиваю я.
Элоди сжимает мою руку, смотрит на меня своими огромными глазами и мягко говорит:
– Просто скажи, что мы просим.
Закрываю глаза. По щеке катится еще одна слезинка. Прижимаю руку к лицу, вытираю слезы и гляжу прямо в объектив.
Я говорю, что они просят.
TikTok Шейлин Дауд
150K
подписчиков
[Видео начинается: Шейлин возвращается с пробежки со своим псом Скаутом, заходит в дом и целует своего парня, Бентли.]
Бентли: Сегодня доставили наши посылки от FunFit. Зацените мои новые носки!
[Бентли демонстрирует пару голубых носков с узором из кусочков пиццы.]
Шейлин: Ты хотел сказать, мои новые носки.
[Кадр меняется: Шейлин и Бентли смотрят телевизор, Скаут сидит между ними, носки Шейлин – в центре внимания.]
Шейлин: Хорошо, ребят, используйте код SHAILENE перед оплатой покупки, чтобы получить скидку 15% на первую посылку FunFit и получить свои собственные идеальные носки для тренировок!
Бентли: Лучше закажите сразу две пары!
[Бентли кладет ноги на кофейный столик, чтобы показать свои носки в пиццах. Шейлин пожимает плечами.]
Шейлин: Или три.
[Она показывает носки Скаута, тоже в пиццах.]
[Гиперссылка на сайт для оформления подписки FunFit.]
9
Оушен‐авеню[22]
Заснуть у меня так и не выходит – зовите это иронией, если угодно. Я встаю в шесть утра, вместе с Рикки, проворочавшись до этого два часа. На этот вечер запланирована коктейльная вечеринка, и некоторые девочки решили перед этим подольше поспать. Я знаю, что все их старания впустую, но особенно уважаю попытку Кендалл. Вот кто точно знает, чего хочет!
Рикки вдруг начинает печь блинчики, что сразу вызывает у меня подозрения.
– Ну, – говорю я будто невзначай, хватаю со столешницы почти испорченый банан и начинаю его чистить, – что обо мне наговорили вчера?
Рикки смешивает тесто, не глядя на меня.
– Все думают, ты нравишься Маркусу.
– О, значит, они были особенно милы? – спрашиваю приторно-сладким голосом. – Ладно тебе, Рикки, я не маленькая.
Она отрезает кусок масла и бросает его на сковородку. Масло начинает шипеть.
– Нас спрашивали, не кажешься ли ты нам неуравновешенной, – говорит она наконец.
Даю ее словам впитаться.
– И что по этому поводу говорят?
– Не знаю. Некоторым показалась странной та история с Алианой, потому что она тебе вроде как даже не нравится.
– Мне это вечно припоминать будут, да?
– Кендалл говорит, ты просто не умеешь общаться с людьми.
Закусываю губу и постукиваю ногтями по столешнице.
– Как думаешь, что она под этим имела в виду?
Рикки пристально на меня смотрит, а потом отвечает:
– Ты что, думаешь, у тебя это хорошо выходит? – она переворачивает блинчик.
– Очевидно же, что нет, – говорю я, опираюсь о столешницу и со вздохом прячу лицо в ладонях.
Мы слышим, что кто-то идет через дом, посвистывая, и замолкаем. Похоже, за нами следит оператор. Они всегда следят, всегда рядом.
– Доброе утро, дамы. – Генри входит на кухню и улыбается настолько ослепительно, что это кажется жестокостью.
– Кто-то, я смотрю, выспался, – говорит Рикки и кладет на мою тарелку блинчик.
– Целых четыре часа! – торжественно отвечает Генри. – Если сделаешь мне блинчик, пятнадцать минут дополнительного времени с Маркусом твои.
– По рукам, – говорит Рикки и возвращается к плите. Генри садится за стол и подталкивает меня локтем. Я оборачиваюсь к нему и даже не скрываю, как скриплю зубами. Он знает.
– Слышал, ты хотела меня видеть, – говорит он. – Я пришел.
– Я доем у бассейна, – говорю я, хватая тарелку. Генри смотрит мне вслед с тщательно контролируемым выражением лица.
Я слышу, как он вздыхает, прежде чем закрываю дверь.
– Жак! – наконец окликает он, следуя за мной к бассейну. Я сажусь и опускаю ноги в воду. Он стоит надо мной в своих черно-золотых «Найках», а я ем, глядя строго перед собой.
– Чего ты ожидала? – спрашивает он. – Мы были под камерами.
Я жую.
– Это шоу так устроено, Жак. Если у нас не получается выманить тебя из твоей твердокаменной раковины, мы должны устраивать такие моменты. Наша цель – чтобы зрители тебя увидели.
– Я не хочу, чтобы меня видели, – наконец говорю я.
Он смеется.
– Тогда ты нехило промахнулась со своим кризисом среднего возраста.
– Среднего возраста? Ребят, да вы и правда готовы меня домой в гробу отправить за то, что посмела быть старше тридцати?
– Я готов загладить свою вину, – он опускается рядом со мной.
Он так близко, смотрит мне прямо в глаза, и я задаюсь вопросом: кто он? Гадаю, где он провел ночь – в своей холостяцкой квартире в Венис или где-то поближе. С кем он провел ночь.
– Маркус сегодня приедет в особняк. На вечеринку у бассейна перед тем, как отправит кого-то домой.
– Боже, – стону я, и он с сочувствием мне улыбается. – Мне просто нужно было время.
– На «Единственной» времени не существует.
– Есть только Маркус.
– Слышал, ваше свидание прошло отлично, – он делает паузу и продолжает, не дождавшись от меня ответа: – Вспомнила его монолог об отце. Он практически благодаря этому и стал Единственным.
– Это не было ходом, – отвечаю я, радуясь про себя, что так здорово отыграла. – Я честно говорила.
– Даже если это не было ходом, было гениально, в общем-то, – говорит он мне.
– Ты больной, – отвечаю я.
Генри смотрит на меня слишком долго. Мы оба это знаем.
Наконец он отрывается от меня и глядит в сторону особняка.
– Работа не ждет, – говорит он.
– Кто бы знал, как я устала от твоей работы. А еще больше я устала оттого, что ты все обещаешь загладить вину.
– Поверила бы ты мне, если бы я сказал, что тоже устал? – спрашивает он. Я не отвечаю. Он молчаливо сдается и разворачивается, чтобы уйти.
Он уже идет к дому, когда я окликаю его:
– Генри!
Он резко останавливается и оглядывается на меня. Это такое клише, но он как с картины сошел – есть в нем что-то невозможно идеальное, в его коже, в его глазах, в его улыбке. Похоже на мираж.
– Скажи, это было всерьез? – спрашиваю я. – Мне показалось, что да.
– Жак, – он возвращается ко мне и опускается. Мы с ним снова смотрим глаза в глаза. Оба не говорим, что на самом деле хотим сказать, и в этом наша ошибка. В коде, которым мы общаемся. Во всем, что хотим передать одним только взглядом.
– Это не может быть всерьез, – тихо говорит он, – потому что это против правил.
Я медленно сглатываю. Он отдаляется.
Уже одиннадцать. Последние несколько часов я старательно готовилась к вечеринке у бассейна. Мы с Кендалл сидим недалеко от входных дверей особняка. Остальные девочки собрались в гостиной на междусобойчик.
Я лежу на диване, а Кендалл держит в руках бутылку газированной воды и смотрит в окно – вероятно, в надежде, что что-то случится. Для меня все равно оказывается сюрпризом, когда она говорит ничуть не удививленно:
– Это Шейлин.
– Что? – спрашиваю и подхожу к ней. Она меряет меня взглядом, явно расценивая это как нарушение личного пространства.
Это и правда она. Шейлин Дауд, очаровательная главная героиня прошлого сезона «Единственной» со Среднего Запада. Она начала свой сезон как принцесса из сказки, а покинула его под руку с практичным, невозможно сексуальным немного-собственником Бентли Рутом, после того как ее роман с Маркусом потерпел крах.
Маркус тогда был надежным и смешным, и многие считали его неотразимым, но я кое-что поняла про Шейлин, пока смотрела сезон. Когда от нее это требовалось, Шейлин становилась воплощением традиционных ценностей, но это была не настоящая она. Сложно найти кого-то больше похожего на простую девушку из Индианы, но если приглядеться хорошенько, Шейлин – монстр.
Она шатенка, худенькая, как тростинка, но при этом свирепая, и она мне нравилась несмотря на то, что была ходячим воплощением белого христианского идеала красоты, практически созданным для «Единственной». Она не одного парня отправила домой за уродское поведение. В ее финальной троице был еще один – Алекс, такой же хардкорный христианин, как и Шейлин. Он задержался на сезоне, потому что все время пытался использовать веру против нее – мол, она будет грешницей, если выберет Маркуса или Бентли. После заключительной – слава богу – истерики Алекса, когда он узнал, что Шейлин, по слухам, переспала с Маркусом во время свидания с ночевкой, Шейлин отправила его домой и показала ему средний палец на прощание. Она послала его к черту и осталась непоколебимой в своем мнении, сколько бы Алекс ни пытался ее убедить, что его нравственная позиция – самая правильная. Когда я это смотрела, почему-то ощутила странный прилив сил. Я восхищалась Шейлин и тем, какой великолепный из нее вышел персонаж, и восхищалась тем, что Маркус что-то в ней усмотрел.
А теперь она идет к особняку в белом платье, и ее ноги похожи на мечту. Ее встречают продюсеры: Шарлотта, Генри и Джанель. Шейлин радостно визжит, когда их видит, как всегда, не скрывая эмоций. Остаток пути она пробегает и бросается на шею Генри. Он легко ловит ее и кружит, обнимает и опускает на землю. Очень странно видеть его таким открытым с кем-то, по сравнению с тем, как настороженно он ведет себя со мной. Он не мой продюсер, но и ей продюсером не был. Этот момент дает мне понять: он отгородился от меня с момента начала съемок.
Когда приходят Бекка и Шейлин, Прия и Элоди собирают нас всех вместе, и Бекка сообщает нам на камеру о вечеринке у бассейна. Мы отвечаем обязательными восторгами. Потом она говорит, что Шейлин здесь, чтобы рассказать, каково это на самом деле – встречаться с Маркусом.
Переодеваюсь я быстро – благо уже сделала макияж и выбрала, что надену (бикини насыщенного красного цвета и расстегнутую черную пляжную накидку до щиколоток), потому что Генри заранее предупредил меня о вечеринке. Я сижу у бассейна, пью виски и жду, что произойдет, когда меня перехватывает Шарлотта.
– Шейлин хочет поговорить с тобой, – говорит она.
Я останавливаюсь и смотрю на нее.
– Со мной?
– Пойдем, – отвечает Шарлотта. – Она у кабаны[23].
Шейлин предстает мне во всей своей яркой, оживленной красе. Я выше ее дюймов на шесть, и она обнимает меня, как старую подругу, берет за руку и утягивает за собой в кабану.
– Я тебя вижу, – говорит она, сразу замечая мою неловкость. Ее улыбка сияет так ярко, что могла бы, наверное, затмить весь Лос-Анджелес. – Не надо меня бояться, Жак, – ее голос мягкий и ровный, со среднезападным акцентом.
Я сдержанно улыбаюсь.
– Ты мне очень понравилась, – говорю ей. – В прошлом сезоне.
– О, ты такая милая. – Она потягивает свой коктейль, до смешного огромную «Маргариту», чтобы я чувствовала себя комфортнее. Нас окружают продюсеры и операторы.
– Ну, давай, – говорит она. – Расскажи мне все о Маркусе.
С Шейлин и Маркусом такое дело: никто точно не знает, что с ними произошло.
Я считаю, что она все равно выбрала бы Бентли: когда они были вместе, их друг от дружки не оттащить было. Но и с Маркусом у нее была химия, пусть совсем другая.
Шейлин, как известно, была девственницей. Весь сезон шел к кульминационному моменту – ее первой ночи. Я же говорю, на «Единственной» предсказуемо обожают пуританские сюжеты, все время ищут лучшую историю. На шоу и раньше бывали девственницы, но ни одна не произвела такого фурора, как Шейлин. Маркус был ее первым свиданием с ночевкой – это обязательный эпизод, в котором вам наконец позволяют провести время в одиночестве, без камер, когда остается всего три участника. Когда на следующее утро Маркуса спросили, что произошло, он сначала кокетничал. Но тогда продюсер прямо его спросил: «Ты переспал с Шейлин?» – Настолько важный вопрос, что аудио продюсера пустили в эфир. Маркус сказал в ответ только одно слово, запустившее тысячи роликов в TikTok и давшее начало миллионам войн на Reddit: «Да».
Из их расставания вышло эпическое, захватывающее шоу. Шейлин плакала, спрашивала его раз за разом, зачем он всем рассказал. Маркус ответил ей тогда, что это потому, что ему были нужны честные отношения. Даже после этого она умоляла его не оставлять ее. Он все равно ее бросил.
Буря, которую эти события вызвали в Сети, все еще не стихла.
Когда она спрашивает меня о Маркусе, я вижу ее именно такой – надломленной и униженной. Только вот она совсем не такая: Шейлин выглядит свежо и легко, и говорит о нем без проблем. Я неловко опускаю взгляд на мгновение, вспоминая эту сцену, а потом смотрю ей в глаза.
– Кажется, это уловка. Я надеялась, ты расскажешь мне о Маркусе.
– О, понятно, ты больше даешь, чем берешь, – она наклоняется ближе. Ее взгляд – яркий и чистый. – Да, я это вижу. Ты точно в его вкусе!
Я сглатываю и оборачиваюсь на продюсеров. Генри среди них нет.
– Я думала, обычно бывших приглашают, чтобы напугать главных героев? Чтобы они задумались, могут ли они на самом деле пережить прошлое расставание?
