Текст книги "Это все монтаж"
Автор книги: Лори Девор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Возможно, Маркус никогда не существовал вне моего воображения. Он всегда казался мне прямолинейным, но это не всегда совпадало с реальностью. Была в нем некоторая отстраненность, от которой мне хотелось, чтобы он меня заметил. Но, возможно, он просто играл свою роль, так же как я.
– Мне кажется, ты сама в это не веришь, – говорит Генри, наблюдая, как я прихожу к тому же выводу, что и он.
– Маркус через столько всего прошел, – не могу сдержаться и пытаюсь его оправдать, ничего не могу с собой поделать. Всего полчаса назад он занимал основное место в моих мыслях. – У его отца рак. Его это серьезно подкосило.
– Верь во что хочешь. – Что-то меркнет в его глазах от этих слов, ревность или досада – не знаю.
– Верю, – говорю я. – Верю. У Маркуса не было власти. Ни у кого из нас ее нет.
На секунду прислоняюсь к двери и наблюдаю за ним. Мне всегда нравилось, как выглядит Генри, с первой нашей встречи. Ни один из главных героев «Единственной» не обладал такой внешностью, как Генри, к сожалению. Он держался с какой-то сутулой, непринужденной элегантностью, в своих повседневных футболках и идеально подогнанных по фигуре джинсах и в запредельно дорогих кроссовках. Темные волосы, густые брови и ленивая, жестокая улыбка.
Он устало смотрит на меня, потом на свои часы.
Я задумываюсь над тем, как Генри попытался бы удержать кого-то рядом. У него не вышло бы, как бы он ни старался. Он не умеет подпускать к себе, всегда держит на расстоянии. Между ним и бесконечностью лежит пропасть, такая же, что разделяет его и меня.
Нельзя сказать, что я присматривалась к нему как к партнеру; скорее гадала, посмотрел бы он на меня так в реальной жизни?
– Генри, – говорю я и притягиваю его к себе за футболку так близко, что наши лица в каких-то дюймах друг от друга, и мы почти соприкасаемся лбами – еще один момент близости. – Сейчас было бы самое время сказать: «Верь мне, Жак».
– Я не ввязываюсь в заведомо проигрышные игры. – Его голос низкий, заряженный энергией.
– Нет. Это скорее мой удел, так ведь? – говорю, дожидаясь, пока Генри обогнет меня и откроет дверь.
Предпоследний эпизод 31-го сезона «Единственной»
[Шейлин и Маркус сидят на диване в гостиной, обставленной в стиле модерн.]
Шейлин, чуть не плача: Я не понимаю, Маркус. Зачем ты сказал, что мы переспали? Да еще и [она опускает тон] при всех.
Маркус: Не делай этого со мной. Не смей этого делать.
Шейлин: Как мне тебе доверять? Разве я могу теперь быть уверена, что ты не вынесешь на люди все наши интимные моменты? Разве могу быть уверена, что ты меня не обманешь?
Маркус, саркастично улыбаясь: Значит, теперь ты зовешь меня не заслуживающим доверия лжецом?
Шейлин, не сдерживая слез: Это было личное. Для меня было важно, чтобы оно оставалось только между нами.
Маркус: Ты скрытничаешь, Шейлин. Как нам с тобой двигаться дальше, если мы не можем в открытую говорить о личном? Ты всегда знала, кто я.
[Маркус говорит с кем-то за кадром.]
Маркус: Я уже собрал вещи.
Шейлин: Постой. Пожалуйста, подожди!
[Маркус поднимается с дивана и выходит на балкон с видом на сказочный зимний пейзаж Шотландии. Шейлин плачет так сильно, что на миг не может подняться. Она немного берет себя в руки и смотрит на того же человека за кадром.]
Шейлин: Разве так можно? Просто уйти?
[Нет ответа.]
[Маркус, на улице, с опущенной головой, глядит на пейзаж.]
Маркус: Поверить не могу, что так вышло.
[Протирает лицо, хотя на нем ни слезинки. Шейлин появляется у него за плечом. Она немного успокоилась, несмотря на растекшуюся от слез тушь. Она дотрагивается до его руки, и он напрягается.]
Шейлин: Маркус, пожалуйста. Пойдем обратно в гостиную. Давай все обсудим.
[Маркус отдергивает свою руку, идет к ближайшему стулу и садится, все так же пряча лицо в ладонях.]
Маркус, сдавленно: Я не хотел этого.
[Шейлин опускается на колени рядом с ним, легко его касается. Она снова не сдерживает слез.]
Шейлин: Умоляю тебя. Умоляю, останься.
Маркус: Я не знаю, сколько еще отцу осталось жить, но он сквозь свои страдания встретился с тобой. Я оставил его, чтобы быть здесь, и ради чего? Ради кого-то, кто даже честности мне дать не может? Кто не любит меня по-настоящему? Так, как мне нужно?
Шейлин, сквозь слезы: Я могу. Я буду. Пожалуйста, дай мне шанс! Останься. Я исправлюсь!
[Маркус поднимает глаза и решительно качает головой.]
Маркус: Разве я слишком о многом просил?
Шейлин: Я стану кем хочешь. Я научусь, чего бы ты ни хотел! Если дело и правда в физической близости…
Маркус, зло: Дело не в этом. Дело в том, что ты не позволяешь мне даже в открытую об этом говорить!
Шейлин: Но мы ведь говорили, разве нет? Без камер? Мне казалось, мы друг друга поняли.
[Маркус встает и уходит с балкона. Шейлин остается одна и плачет на коленях.]
15
Святой – покровитель лгунов и фальшивок[31]
Рикки возвращается только после трех часов утра, и я готова разрыдаться. Пока она умывается перед сном, я оставляю папку в коридоре, прислонив к двери. Наутро ее там уже нет.
– Мы идем в номер Кендалл, – говорит Шарлотта, заявившись к нам где-то после десяти. Рикки и я заказали себе большой завтрак в номер, и его остатки валяются у двери. – Возьми с собой книжку, – продолжает Шарлотта. Рикки поднимается с постели, но она ее останавливает: – Только Жак.
Все это вызывает у меня подозрения (и Генри здесь вовсе ни при чем, говорю я себе), но я делаю что мне велено и следую за Шарлоттой в номер Кендалл. Вместо Кендалл меня ожидают Кэди, Генри и съемочная группа. Все они стоят вокруг красного бархатного диванчика.
– Что это все такое? – спрашиваю я.
– Мы хотели дать вам возможность обсудить ваши разногласия, – говорит Шарлотта.
Кэди мгновенно прихорашивается и перекидывает волосы через плечо. Я вздыхаю.
– Ладно. Если от этого станет меньше скандалов.
– Жак, – говорит Генри, и я вспоминаю: когда слышала это от него в прошлый раз, он прижимался ко мне всем телом. – Просто сядь на диванчик и читай свою книгу, а Кэди дотронется до твоего плеча. Постарайся выглядеть как можно естественней. – Он похлопывает по дивану, и я фыркаю.
– Естественно. Ага.
Но мы все равно действуем по плану, как две никудышные актрисы в сериале с ужасным сценарием. Стерва, значит, думаю я, чувствуя на себе их взгляды. Я вам покажу стерву.
– Можно тебя на минутку? – спрашивает Кэди, переигрывая для камер.
– Придвигай табуретку, – говорю, указывая на пустое место на диване и загибая уголок страницы в своей книжке (конечно, Жак не уважает книги, пишет в Сети какой‐то двинутый зритель, когда эпизод выходит в эфир).
– Я хотела поговорить с тобой о том, что случилось с Энди, – говорит Кэди, усевшись и глядя на меня.
Я щурюсь.
– Меня же здесь даже не было, когда Энди отправили домой.
– Ты знаешь, о чем я, – отрезает Кэди, повышая голос, – ты сказала Маркусу от нее избавиться!
– А она говорила Маркусу избавиться от меня, – бросаю в ответ и сразу жалею о том, что сказала. Веду себя как в средней школе.
– Мы просто честно рассказали ему, как ты ведешь себя с другими людьми, – говорит Кэди. Она явно долго репетировала этот спич. – Ты вертишь им как хочешь, а теперь и мной пытаешься манипулировать.
– Это, – говорю я, – просто уморительно.
– Тебе и правда плевать на всех, кроме себя, а?
Вздыхаю и смотрю на Шарлотту.
– Это обязательно? – спрашиваю я.
– На меня смотри! – требует Кэди.
Я поднимаюсь.
– Нет! – не могу больше сдерживаться. – Мне не обязательно на тебя смотреть. Это все – бред полнейший. Маркус – взрослый человек. Ты вроде бы тоже. Энди ни с того ни с сего стала на меня нападать. У поступков есть последствия!
Кэди тоже встает.
– Потому что ты ужасная! Ты даже не извинилась!
– Ой, да повзрослей уже! – говорю, подбирая книгу и отчаянно оглядываясь на Шарлотту и на комнату, в которой заперта. – Ты мне безразлична, потому что ведешь себя как в детском садике. Выпусти меня, – говорю Шарлотте.
– Не очень продуктивно вышло, – отвечает она. Кэди спешно удалилась в ванную.
– А должно было? – спрашиваю я. Генри стоит рядом с ней и усмехается. Придурок.
– Мы сейчас приведем еще несколько девочек для разговора. Никуда не уходи, – говорит Шарлотта, и мне остается только плюхнуться обратно на диванчик и ждать.
– Не смотри так на меня, – бросаю Генри, когда он собирается уйти вместе с Шарлоттой.
– Знаешь, – хитро говорит Генри, – если будешь продолжать в том же духе, точно попадешь в финал. Ты этого хочешь?
– Да, – упрямо отвечаю я, хотя это совсем не так. Чем ближе я схожусь с Генри, тем больше убеждаюсь, что мне нужно сматываться отсюда, пока не рвануло.
Обратно в свой номер меня отпускают только через два часа, и хотя он все еще похож на тюрьму, так куда лучше, чем нескончаемые разговоры о Маркусе.
Я прошу разрешения на душ перед вечерними съемками (да, совсем как военнопленный). Генри провожает меня до номера и заходит внутрь вместе со мной, закрывая за собой дверь.
– Отвратительно получилось, – говорю я, стягивая футболку через голову. Его пальцы незамедлительно дотрагиваются до оставшегося на моем плече после прошлой ночи синяка.
– Ты нормально держалась, – он тоже снимает рубашку, а я избавляюсь от сапожек на каблуке и принимаюсь за пуговицу на штанах.
– Иногда я забываю, как хорошо мне дается сучье поведение, – говорю ему. Снимаю свои крашеные джинсы и тянусь к застежке на его брюках, расправляюсь с ней, пока он целует меня, заворачивая мои волосы в узел и нежно его потягивая.
– Но ты нравишься мне такой, – шепчет он.
Мы делаем воду в душе настолько горячей, насколько можем терпеть, и выходим через десять минут – большего мы не можем себе позволить. Я заворачиваю волосы в полотенце, а Генри вынимает из-под раковины фен.
– Как думаешь, мне стоит уйти? – спрашиваю я. Наши отражения в одних полотенцах смотрят на нас из зеркала.
Он ненадолго выключает фен.
– Что?
– С шоу, – поясняю я. – Самоустраниться, как Маркус?
– Нет, – просто отвечает он, встречаясь со мной глазами в отражении, – не сейчас, по крайней мере. Если хочешь самоустраниться, то сначала нам придется привести в порядок твой имидж.
На этом, очевидно, он считает проблему решенной и продолжает сушить свои волосы, избавляясь от любых улик, указавших бы на наш совместный душ. На большее у нас не остается ни времени, ни тишины.
Церемония исключения начинается примерно в четыре часа, в отведенном нам помещении рядом с баром на втором этаже отеля. В это сложно поверить, но эти церемонии – самое скучное из всей скукоты, которой нас заставляют тут заниматься. Мы просиживаем часами, обычно еще и в неудобной одежде, ради пяти минут общения с Маркусом.
Прия серьезно разговаривает о чем-то с Кэди. Я сажусь напротив. Мне уже скучно. Сказать, что я раздражена от того, что мне придется снова взаимодействовать с Кэди после утреннего происшествия, – ничего не сказать, но я решаю проявить великодушие и говорю:
– Мне нравится твое платье.
– Ага, – фыркает Кэди. – Как же.
– Это не было агрессивным утверждением, Кэди.
Она смотрит мне в глаза.
– Мы тебя насквозь видим, – отчего-то эти слова действуют мне на нервы куда сильнее, чем все, что было сказано утром. Я чувствую на себе взгляд камеры и знаю, что это пойдет в эфир.
– И что же вы видите? – спрашиваю и смотрю на нее в упор.
– Ты думаешь, что выше правил. Что ты особенная.
– Но я и правда особенная, – не могу сдержаться я. Стерва.
Кэди качает головой.
– Ты насквозь фальшивая, – она пытается уйти, но Прия кладет руку ей на плечо и усаживает ее обратно на диван.
– Вам нужно об этом поговорить, – спокойно говорит она. Я стараюсь испепелить ее взглядом.
– Расскажи Жак, какие именно ее поступки тебя так огорчают, – продолжает Прия.
Кэди молчит секунду, потом другую, и я осмеливаюсь предположить:
– Что, дело в самом факте моего существования и в том, что я отказываюсь просить за это прощения?
– Ты хочешь, чтобы тебя ненавидели, – выпаливает Кэди, и, сдается мне, она не так уж далека от правды. Саморазрушение – хорошо знакомая мне песенка.
На этом я умолкаю, и через некоторое время Маркус приходит за Кэди.
Несколько минут спустя Генри падает на диван рядом со мной.
– Только посмотри на себя, – говорит он, небрежно закидывая руку мне на плечо. Он делает это с такой легкостью, что заставляет меня задуматься.
– Ага, – говорю я.
– Уже знаешь, что скажешь Маркусу? – Он отпивает из моего стакана. Раньше я за ним такого не замечала, кажется.
– Как тебе мое платье? – спрашиваю в очевидной попытке его спугнуть.
– Оно даже не входит в первую десятку всего, что мне в тебе нравится, – без раздумий говорит он. Я понимаю, что такое беззаботное обхождение – что-то новое. Так он ведет себя с другими девочками. Раньше между нами всегда было напряжение; он избегал меня, осторожничал. Теперь на моем месте могла бы оказаться любая из тех, с кем он заигрывает. – Готова играть в шаффлборд[32], когда придет твоя очередь? Ты любишь соревноваться, я подумал, тебе такое подойдет, так ведь?
Поднимаю бровь.
– Да?
– Ладно, – говорит он, глядя на меня. Щурится. – С твоими волосами происходит что-то странное.
Я не удивлена. Я как минимум раз десять за последнюю минуту проводила по ним руками – так тревожно мне стало от переменившейся атмосферы.
– Подожди-ка, – говорит он, тянется и запускает руки мне в волосы. Я замираю, а он полностью их распутывает. – Вот, так лучше, думаю.
– Жак? – Я оборачиваюсь. Маркус стоит у дивана. Бросаю взгляд обратно и вижу, что Генри скрылся из кадра и сидит на корточках по другую сторону дивана. Быстро оборачиваюсь к Маркусу. Он хмурится. – Можно тебя? – спрашивает он.
А потом нас заставляют повторить, чтобы выглядело «более реалистично». Он снова в костюме, на этот раз – в голубом, подчеркивающем его глаза. Его волосы художественно взъерошены.
Он берет меня за руку, и я тяну его в сторону стола для шаффлборда, легко возвращаясь в роль и кокетливо бросая ему вызов. Он соглашается на игру и подносит мою руку к губам, целуя тыльную сторону. Так нежно, так куртуазно! Меня затягивает в это представление, в магию «Единственной».
– Как твоя неделя? – спрашивает Маркус, скользя пальцами по столу для шаффлборда, пока мы занимаем позиции.
– Чудесно, – вру я. – Мне всегда нравился Чикаго.
– Город тебе к лицу, – говорит он. – Какой цвет выберешь?
– Красный, – отвечаю я и тянусь за первым диском. Мы отделяем все красные от синих.
– Дамы вперед, – говорит Маркус.
Я решительно опускаю свой диск на полированную поверхность, целюсь рукой и толкаю через весь стол с элегантностью взбешенного быка. Диск ожидаемо перелетает через штрафную линию.
– Полегче, фам-фаталь!
Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Генри. Он последовал за нами и стоит теперь за кадром.
– Силу не рассчитала.
Маркус тоже смотрит на Генри, весьма мрачно. От их дуэли взглядов у меня волосы на затылке дыбом встают.
– Твоя очередь, – говорю я.
Маркус поворачивается ко мне как ни в чем не бывало. Он легко запускает свой диск по столу, но тот, как и мой, перелетает штрафную линию.
– Трагедия, – говорю я, увлекаясь.
– Не хочешь заключить пари? – говорит Маркус. – Если выиграю я, мы найдем способ провести вместе больше времени.
– Серьезно? – спрашиваю. Насколько мне известно, такие решения не зависят от Маркуса.
– Что скажешь, Фостер? – говорит он, не отрывая от меня глаз.
– Посмотрим, – отвечает Генри.
– Тогда я спрошу Джанель, – улыбается Маркус.
– Жак нельзя доверять, – говорит Генри.
– От меня одни проблемы, – соглашаюсь я, цепляясь за мысль. Мы с Маркусом смотрим на Генри, но он ничего не отвечает. Немного погодя я запускаю еще один диск по столу и пересекаю двухочковую линию.
– Это я знаю, – говорит Маркус, цепляя мой подбородок и глядя на меня сверху вниз. – Хороший удар.
Поднимаюсь на цыпочки и легко его чмокаю.
– Думаю, пока будешь бить, тебе стоит сосредоточиться на мне. Кто знает, что я иначе подумаю?
– О, – говорит он, поворачивая меня так, что я оказываюсь спиной к столу. – Военная тактика, значит?
Он запускает диск по столу, не сводя с меня глаз, и промахивается.
– Так нечестно, – теперь он прижимает меня к столу, упираясь руками по обе стороны от меня.
– Сам знаешь, – отвечаю я, – в любви и на войне все средства хороши.
– Да, пожалуй что так, – говорит Маркус, наклоняясь ближе. – Кажется, я это в какой-то книге прочитал.
Он снова целует меня, теперь уже крепче, хватает мои бедра и усаживает меня на край стола для шаффлборда. Камера подходит ближе, и мы выполняем наш трюк, как дрессированные обезьянки. Я забываюсь на миг, но только на миг.
– Так, не забываем о расписании, – окликает Генри. – Пойдем.
Маркус отрывается от меня, потом снова целует. Я смотрю на Генри через его плечо. По нему не понять, что он думает, – возможно, ему и вовсе наплевать.
Черт с ним. В эту игру могут играть двое.
Маркус помогает мне спуститься со стола, и я возвращаюсь к другим девочкам.
Церемония исключения начинается еще через три часа. Маркус называет имена, но меня не зовет. Я стою как дурочка.
Он доходит до последнего имени, и я серьезно нервничаю. Остались только я, Кэди и Аалия. Умом я знаю, что он выберет меня. Очевидно.
Мое сердце бешено бьется. Маркус возится с последним приглашением, пока Брендан говорит что-то серьезное о том, что больше приглашений не осталось.
– Жак, – наконец говорит Маркус. Я делаю шаг вперед, и он протягивает мне бумагу. – Примешь мое приглашение остаться еще на неделю?
– Наверное, – отвечаю я.
– Лучшее напоследок? – предлагает он, почти не раскрывая губ и наклоняясь ко мне.
– Справедливо, – соглашаюсь я и возвращаюсь к остальным. Кэди мечет молнии мне в спину.
– Дамы, извините, но если вы не получили приглашения остаться, вы – не его единственная, – говорит Бекка. Девочки принимаются обнимать Аалию и Кэди, потом перемещаются ближе к Маркусу, чтобы прощаться.
Сначала все тихо. Маркус шепчет что-то Аалии, обнимает ее, и оборачивается к Кэди, обнимая и ее тоже. Но когда Прия подходит к Кэди, чтобы проводить ее на выход, все вдруг меняется.
– Вы это серьезно? – с вызовом спрашивает Кэди, сбрасывая с себя руку Прии. Винни, своего рода на все руки мастер, который все время на площадке и легко мог бы сойти за вышибалу, учитывая его внушительные габариты, незаметно подходит к ней поближе, прячась за огромным растением в горшке.
– Не пойду я с тобой! Я ни с кем из вас никуда не пойду! ХВАТИТ МЕНЯ СНИМАТЬ! – Она вся в мыле и теперь плачет. Камеры ловят каждую секунду происходящего. Кэди поворачивается к Прии и, видимо, пытается взять разбег, но Винни перехватывает ее. – Ты сказала, он меня выберет! – кричит Кэди, размахивая руками. – Сказала, он мне предложение сделает!
Джанель хватает Маркуса под руку и выводит его из комнаты, пока другие продюсеры собираются вокруг Кэди, чтобы ее успокоить.
Шарлотта появляется рядом со мной, как по волшебству. Она презрительно глядит на Кэди и говорит:
– Можно тебя проводить до номера?
Я киваю.
Когда мы заходим в лифт, она поворачивается ко мне.
– Когда там со всем разберутся, тебя, скорее всего, попросят на ИВМ.
– Очевидно, что на этом этапе люди очень много всего чувствуют, – безэмоционально отвечаю я.
– Да, – говорит Шарлотта. – До конца сезона такое не прокатит. Тебя будут пытать интервью весь день, пока не начнешь давать что-то, с чем можно работать.
– Мне казалось, я и так даю? – спрашиваю я.
Шарлотта пожимает плечами.
– Послушай, – говорит она. – Я знаю, что все время скидывала тебя на Генри.
Я ничего не отвечаю, просто смотрю перед собой с каменным лицом.
– Я хочу дать ему возможность поработать со следующей главной героиней сезона. Думаю, он отлично справился бы.
– Почему бы тогда не дать ему главного героя в этом сезоне?
– Ты сама знаешь почему, – говорит Шарлотта. Двери лифта раскрываются. Она выглядывает, проверяет, все ли чисто, и ведет меня к номеру.
Я захожу в комнату, Шарлотта – вслед за мной. Она закрывает дверь и поворачивается ко мне лицом.
– Мне не положено с тобой такое обсуждать, – говорит она, и я знаю, что сейчас мне будут врать, – но ты не думала стать главной героиней в следующем сезоне? Автор бестселлеров по версии New York Times, Жаклин Мэттис, наконец находит свою собственную историю любви. Даже продавать ничего не придется.
Я закусываю губу. Идея меня интересует, хотя мне того и не хотелось бы. Одни только продажи книг – достаточная причина. Не говоря уж о том, что так я аккуратно покину шоу, получу настоящие деньги на банковский счет и подольше буду на слуху. Самой большой проблемой стало бы мое увлечение и взаимодействие с Генри Фостером, но, может, я что-нибудь придумала бы. Потом я кое-что вспоминаю.
– Разве я не ваша злодейка? – спрашиваю я. Она знает – она сама оставила мне папку.
– На данный момент – да, – отвечает она. – Они склоняются к тому, чтобы смонтировать из тебя злодейку, но монтаж легко изменить, и в моих силах сделать так, чтобы это случилось. – Они. Как будто она тут ни при чем.
Провожу босой ногой по полу рядом с туфлями.
– Похоже на угрозу.
Шарлотта усмехается.
– На реалити-шоу все угроза.
– Думаешь, Маркус меня не выберет? – невинно спрашиваю я.
Шарлотта пожимает плечами.
– Может. Может, нет. Но ты подумай об этом. К тому же, – она улыбается шире, – он ведь совсем не твой типаж, да?
Я не отвечаю, и она смотрит на меня, сквозь меня, как будто видит все, что я не говорю. Затем она разворачивается и уходит, не сказав ни слова.
Немного позже возвращается Рикки в сопровождении Прии. Последнюю, кажется, совсем не задел срыв Кэди. Сомневаюсь, что это был первый такой случай, в котором она замешана.
Еще час спустя к нам стучится Генри и уводит меня на ИВМ, как мне и было обещано. По пути в комнату для интервью я спрашиваю, будто невзначай:
– Шарлотта не говорила с тобой о том, чтобы ты продюсировал меня как главную героиню в следующем сезоне?
Генри смотрит на меня, хмурясь.
– Нет.
– Она говорит, Маркус – не мой типаж. Это что за дела? Разве она не должна убеждать меня, что он – любовь всей моей жизни?
Генри останавливается и хватает меня за руку, чтобы и я остановилась.
– Что именно она тебе сказала? – спрашивает он.
Я вкратце пересказываю ему наш разговор, и он глубоко вздыхает.
– Она нас продюсирует, – безжизненно говорит он.
– Что?! – спрашиваю я.
– Шарлотта. Она продюсирует нас с тобой.
– Почему? – спрашиваю я. – Она знает?
Он качает головой.
– Возможно. Не знаю. Может, она просто подозревает что-то, но не уверена, как далеко мы зашли. Черт, – говорит он. – Не верь ничему, что она тебе говорит, Жак. С этого момента. Серьезно.
Он опускает взгляд на телефон и корчится.
– Нам нужно в комнату для интервью, иначе нас станут искать. – Он снова движется, но я стою как стояла.
– Подожди, – говорю я. – Что же нам делать?
Генри оборачивается со скорбным выражением лица.
– Молиться, – говорит он, глядя мне в глаза, – что у нее скоро начнутся схватки.
Голосовая почта Жак после выхода в эфир 7-го эпизода
«Привет, Жак, это Шарлотта. Знаю, ты, наверное, не хочешь со мной сейчас говорить, но несколько человек связались со мной и упомянули, что от тебя ни слуху ни духу. Скорее всего, ты подумаешь, я звоню тебя отчитать и напомнить про обязательства по контракту и дальше по списку, но ты умненькая девочка, так что я уверена, что ты появишься до того, как дело дойдет до суда. Я звоню в основном потому, что мне не хватает наших разговоров, и я надеюсь, что с тобой все в порядке. Можешь говорить обо мне что хочешь – зная тебя, на слова ты не поскупишься, – но я и правда хотела помочь тебе найти любовь. Возможно, методы я для этого выбрала не самые верные, но мне хочется верить, что однажды, когда все это закончится, мы сможем стать друзьями, пускай и абсолютно вне контекста «Единственной». Да, я периодически совершаю очень стремные поступки, но кто из нас без греха? Мы с тобой из особой породы, Жак.
Короче, я звоню не как продюсер, а от себя самой. И, знаешь, поверь. Я тебя понимаю. Даже если никто больше не понимает. В общем, я и так уже заболталась, и кто-то из моих детей плачет, поэтому оставлю тебя вот с чем: надеюсь, ты в порядке и веришь в светлое будущее. Не важно, со мной или без меня».
Сообщение удалено.
16
Все в порядке[33]
На следующее утро Шарлотта исчезает.
Удачно дойти до конца. Буду скучать, целую, – гласит записка, которую она оставила мне на двери.
– Как думаешь, с одним Генри будет лучше или хуже? – спрашивает Рикки. Я отклеиваю заметку от двери и складываю вдвое.
Щурюсь на нее.
– А ты как думаешь?
– Вы все время друг другу глазки строите, – говорит Рикки. Она, как всегда, заталкивает вещи в свой чемодан единым мятым комком. Мне каждый раз больно на это смотреть.
– Глазки? Какие еще глазки?
Рикки широко улыбается, сжимая в руке две пары кружевных трусиков и облегающее платье.
– Как будто у вас на двоих невероятно смешная шутка, и вы никому больше ее не рассказываете.
– Ну, – говорю я, – это не так.
А может, и так. Я только не уверена, чья эта шутка.
– Ты ему нравишься больше всех нас, – говорит она.
– Неправда. – Мои сумки уже собраны и стоят у двери, как всегда.
– И Маркусу тоже, – продолжает Рикки. – Мы уже устали во всем проигрывать Жак, – смеется она.
– Ой, да заткнись ты, – говорю, кидая в нее пустую пластиковую бутылку. Я попадаю по тумбочке, и бутылка падает на пол. Какой-то части меня, впрочем, это весьма по душе, но это далеко не лучшая моя сторона и идти у нее на поводу не следует. Я нравлюсь Генри, я нравлюсь Маркусу, я чувствую, что в чем-то преуспела. Я либо крышей еду, либо абсолютно нормальная.
– Задумываешься когда-нибудь о Маркусе? – спрашивает Рикки. – О том, что к нему испытываешь?
Все ответы у меня прямо на кончике языка. Я готова рассказать Рикки о нас с Генри, признаться во всех своих чувствах, спросить, что она об этом думает. Я не уверена, не разрушила ли то, что было у нас с Генри, когда отдалась своим желаниям, как обычно. Может, для него это всегда был только запретный плод, а теперь Генри готов двигаться дальше. Логично же, нет? Вполне совпадает с тем, кем должен быть Генри.
Я не знала, совпадает ли это со мной.
– Не знаю, Рик. Я обо всем этом задумываюсь. Любая задумалась бы.
Она опускается на пол и всем весом наваливается на чемодан в попытке его застегнуть. Я, не задумываясь, подхожу и сажусь сверху, скрестив ноги, чтобы ей легче было его закрыть. С титаническими усилиями она доводит-таки молнию до конца и торжественно вскидывает руки.
– Ну хоть одну настоящую любовь я здесь нашла, – говорит Рикки, протягивая мне руку, чтобы помочь встать с пола.
– Ты такая романтичная, – отвечаю ей.
– Просто пообещай, что пригласишь на свадьбу.
– Давай не бежать впереди паровоза.
Она с намеком поднимает бровь.
– Ты не спросила, на свадьбу с кем.
– О, очень смешно, – говорю, опуская глаза на наручные часы. – Между мною и Генри ничего нет. Он придет с минуты на минуту.
Мы с Генри теснимся в крошечном туалете в аэропорту, и между нами определенно что-то происходит.
– Так мы в клуб десятитысячников[34] вряд ли попадем, – бормочу я Генри. Он отрывается от меня. Мы с ним выглядим весьма растрепанно.
– Что, туалеты в О’Хэйре для тебя недостаточно романтичны? – с улыбкой спрашивает он. Я принимаюсь заправлять рубашку в юбку – и да, юбку я надела из стратегических соображений. Пока все разбежались по аэропорту в поисках еды, я задержалась в книжном, а Генри остался со мной. Поесть нам не удалось, но зато получилось скрыться с глаз.
– Чувствую себя десятиклассницей, – говорю, расчесывая волосы пальцами.
Генри приподнимает бровь, вдевая ремень в джинсы.
– Ты таким занималась в десятом классе?
– Нет, – отвечаю я, – но очень хотела. Ты меня видел? Я кошмар на нервах. Разве похоже, что в десятом классе я была крутой?
Генри смеется и смотрит на меня. Наши взгляды встречаются, и я представляю, как отражаюсь в его глазах.
– Слушай, – говорю я, когда он приобнимает меня и подтягивает ближе к себе, – что мы делаем?
Мы прижимается друг к другу грудью. Дышим в унисон, и мне так хочется урвать немного больше времени, потому что я боюсь, что он вот-вот исчезнет, покинет меня.
– Что-то нехорошее, – отвечает он, все еще играя проказника.
– Нет, – говорю я, снова отдаляясь, – то есть да, – уступаю, – но куда нас это заведет?
– Не знаю. Туда, где на нас не распространяется произвол законов «Единственной», наверное.
– Не слишком продуктивно.
Генри поднимает обе брови.
– Если хочешь, могу ставить тебе оценки после? И домашку задавать? Зануда.
– Боже, – говорю я. – Ты в старшей школе был крутым парнем, да?
Он широко улыбается.
– Виноват, – глядит на часы в телефоне. – Пора идти к гейту. Мы и так надолго пропали.
Так мы и уходим, ничего не решив и даже не обсудив.
Мы уже почти у гейта, когда Генри невзначай говорит:
– Я вчера разговаривал с твоей мамой.
Я останавливаюсь на ходу.
– Что?
Он делает еще несколько шагов вперед, потом замечает, что я остановилась, и оборачивается, небрежно перекидывая сумку через плечо.
– Через неделю начнутся родные города.
– Генри, – говорю я. – Маркусу никак нельзя встречаться с моими родителями.
– Потому что?.. – начинает он, как будто пытается подвести меня к чему-то.
– Потому что я трахаюсь с тобой. Очевидно, – отвечаю я, глядя на гейт. Нас видно, но не слышно, потому что мы не повышаем голоса.
– Что? – спрашивает он, как будто бы в искреннем удивлении. – Разве мы не решили, что тебе пока не время уходить с шоу?
– Разве? – спрашиваю, как будто мы с ним на разных языках разговариваем. – Ты серьезно веришь, что сумеешь исправить все, что я натворила?
– Думаю, попробовать стоит, – говорит он, – чтобы ты наверняка получила от всего этого хоть какую-то выгоду.
Мы слишком близко, буквально в шагах от самолета в Канкун, и я не могу сказать ему все то, что хотела бы. Что это, и что ты чувствуешь, и хочешь ли ты меня, и что случилось, и то, что с нами происходит – это лучшее или худшее в наших жизнях?
Идет посадка на самолет, и я не уверена. Я ни в чем не уверена.
– Если я останусь, – начинаю я, но потом останавливаюсь, – мы продолжим в том же духе?
– Генри! Жак! – это Элоди, высунулась из коридора и окликает нас. – Скорее, посадка уже заканчивается!
Генри не обращает на нее внимания.
– Просто мне кажется, то, что между нами – это другое. Это не шоу.
Мой мозг с безумной скоростью пытается представить, что же Генри видит между нами.
– Я понятия не имею, что мы, по-твоему, делаем.
– Слушай, – говорит он, и сейчас со мной точно разговаривает Генри-с-«Единственной», – я тебе обещаю, мы во всем разберемся и вытащим тебя с шоу, не обозначив при этом у тебя на спине новую мишень. Но сейчас не время.
