Текст книги "Слеза (ЛП)"

Автор книги: Лорен Кейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Кэт повела ее к маленькой ванной комнате, прочь от прихожей, включила свет и закрыла дверь. Ни произнеся ни слова, она помогла Эврике раздеться. Эврика стекала, как промокшая тряпичная кукла, пока Кэт через голову стягивала с нее пропитанный свитер. Затем она стянула с нее насквозь мокрые шорты, которые ощущались словно были прикреплены к телу хирургическим образом. Она помогла Эврике снять лифчик и остальное нижнее белье, притворяясь, будто они обе не думали о том, что не видели друг друга голыми со времен средней школы. Кэт взглянула на медальон Эврики, но ничего не сказала про громовой камень. Она завернула Эврику в плюшевый, махровый, белый халат, который сняла с крючка у двери. Пальцами она расчесала волосы Эврики и зацепила их резинкой, снятой с запястья.

Наконец она открыла дверь и повела Эврику к дивану. Мама Кэт накрыла ее одеялом и погладила за плечо.

Эврика уткнулась лицом в подушку, пока голоса вокруг нее меркли как свечи.

– Она может нам что-нибудь сказать, когда она в последний раз видела Ноа Брукса… – голос полицейского, казалось, утихал, как будто кто уводил его из комнаты.

И наконец она уснула.

Когда она проснулась на диване, она не знала, сколько прошло времени. Снаружи шторм все еще был зверским и было темно. Ей было холодно, но лежала она в поту. Близнецы лежали, устроившись на животах, на ковре и смотрели фильм на айпаде, лопали макароны с сыром в своих пижамах. Остальные должно быть разошлись по домам.

Приглушенно работал телевизор, показывая метания журналиста под зонтиком в потоп. Когда камера переключилась и вернулась к сухому ведущему новостей, сидящего за столом, белое пространство рядом с его головой заполнил фрагмент текста с заголовком «Деречо» (мощная и разрушительная серия бурь и ураганов). Слово было заключено в красную рамку: Летом непрекращающаяся волна проливных дождей и сильного ветра является обычным явлением в равнинных штатах. Ведущий перетасовал бумаги на столе и в недоумении покачал головой, пока вещание прервала реклама про пристань для яхт, которая приютила лодки на зимний сезон.

На журнальном столике, перед Эврикой, рядом с кучей трех визиток, оставленных полицией, стояла кружка слегка теплого чая. Она закрыла глаза и потянула одеяло выше, обмотав вокруг шеи. Рано или поздно ей придется поговорить с ними. Но если Брукс не вернется, Эврика казалось не видела возможности когда-либо с ними снова поговорить. Просто мысль об этом заставила в груди что-то рухнуть.

Ну почему же она не опустила якорь? Она всю жизнь слышала правило семьи Брукса: последний человек, который покидает лодку, всегда должен бросить якорь. Она этого не сделала. Если бы Брукс попытался снова сесть на лодку, это было бы сложно из-за волн и ветра. У нее появилась болезненное желание сказать вслух, что Брукс был мертв только из-за нее.

Зазвонил телефон. На кухне Рода взяла трубку. В течение нескольких минут она говорила низким тоном, а затем принесла телефон на диван.

– Это Эйлин.

Эврика покачала головой, но Рода сунула телефон к ней в руки. Она наклонила голову, чтобы засунуть его под ухо.

– Эврика? Что случилось? Он что… он…?

Мама Брукса не закончила, а Эврика не могла произнести и слова. Она открыла рот. Она хотела, чтобы Эйлин почувствовала себя лучше, но все, что она могла произнести, лишь стон. Рода со вздохом забрала телефон и ушла.

– Мне жаль, Эйлин, – сказала она. – Она находится в шоке с того времени, как пришла домой.

Эврика сжала подвески внутри ладони. Она раскрыла руку и взглянула на камень и медальон. Громовой камень был сухим, точно так как обещал Эндер. Что это означало?

Что вообще все это означало? Она потеряла книгу Дианы и любые ответы, которые она могла дать. Когда Мадам Блаватская умерла, Эврика также потеряла последнее человека, чьи советы казались ей разумными и правдивыми. Ей нужно поговорить с Эндером. Ей нужно узнать, что он знает.

Но она не знала, как с ним связаться.

Мимолетный взгляд на телевизор заставил Эврику потянуться за пультом. Она нажала на кнопку, чтобы прибавить звук, как раз чтобы увидеть, как камера поворачивается к сырому внутреннему дворику в центре средней школы. Она села прямо на диване. Близнецы оторвались от фильма. Рода высунула голову в гостиную.

– Мы выступаем в прямом эфире с католической средней школы Евангелии в Южном Лафайетте, в которой пропавший местный подросток вызвал очень специфическую реакцию, – заявила женщина-ведущая. Под гигантским деревом пекана был разбит пластмассовый непромокаемый брезент, словно палатка, где Эврика и Кэт однажды обедали, и где неделю до этого она помирилась с Бруксом. Теперь камера сдвинулась к группе студентов в дождевиках, стоящих вокруг усыпанного цветами и воздушными шарами ночном бдении.

И вот он: белый плакатный щит с увеличенной фотографией лица Брукса – та фотография, которую Эврика сделала на лодке в мае, фотография, которая появлялась на ее телефоне всякий раз когда он звонил. Теперь он звонил из центра светящегося круга свеч. И все из-за нее.

Она увидела там Терезу Лей и Мэри Монто из команды по бегу, Люка из класса по землеведению, Лауру Трэжан, которая организовала «Лабиринтное оцепенение». Половина школы была там. Как они успели все так быстро собраться?

Журналист поднес микрофон к лицу девочки с длинными, залитыми дождем черными волосами. Чуть выше V-образного разреза была видна татуировка крыла ангела.

– Он был любовью всей моей жизни. – Принюхиваясь Майя Кейси смотрела прямо в камеру. Ее глаза были наполнены крошечными слезами, которые четко скатывались вниз по обе стороны носа. Она вытерла глаза краешком черного кружевного носового платка.

Эврика сжала свое недовольство в подушку дивана. Она наблюдала за спектаклем Майи. Красивая девушка прижала руку к груди и страстно заявила,

– Мое сердце разбилось на миллион маленьких частей. Я никогда не забуду его. Никогда.

– Замолчи! – крикнула Эврика. Ей хотелось швырнуть кружку чая в телевизор, в лицо Майе, но она была слишком разбитой, даже для того, чтобы двигаться.

Затем отец поднял ее с дивана.

– Пошли в кроватку.

Ей хотелось противиться его хватке, но у нее не было сил. Она позволила ему понести себя наверх. Она услышала, что новости прервал прогноз погоды. Губернатор объявил в Луизиане чрезвычайное положение. В двух небольших дамбах уже появились трещины, из которых река текла прямо на равнину. Согласно новостям, тоже самое происходило в штате Миссисипи и Алабаме, поскольку шторм распространялся по заливу.

Дойдя до верхушки лестницы, отец понес ее вниз по коридору, в ее комнату, которая казалось принадлежала совсем не ей – белая кровать под балдахином, детский столик, кресло-качалка, где обычно отец читал ей истории, еще во времена, когда она верила в счастливый конец.

– У полиции много вопросов, – сказал он, пока опускал Эврику на кровать.

Она повернулась спиной к нему, у нее не было ответа.

– Ты можешь что-нибудь сказать, что поможет им в поисках?

– Мы пошли на шлюп мимо острова Марш. Погода стала ухудшаться и —

– Брукс выпал за борт?

Эврика свернулась в калачик. Она не могла сказать отцу, что Брукс не выпал, а прыгнул за борт, прыгнул, чтобы спасти близнецов.

– Как вы добрались до берега? – спросил он.

– Мы плыли? – прошептала она.

– Вы плыли?

– Я не помню, что произошло, – соврала она, задаваясь вопросом, напоминало ли это что-нибудь отцу. Она говорила то же самое после смерти Дианы, только тогда это была правда.

Он погладил ее за голову.

– Ты не можешь уснуть?

– Нет.

– Что я могу сделать?

– Я не знаю.

Он постоял несколько минут, в течение трех вспышек молнии и продолжительного звука грома. Она услышала, как он почесал бородку, то, что он делал во время споров с Родой. Она услышала звук его шагов по ковру, и затем как он поворачивает дверную ручку.

– Пап? – Она посмотрела через плечо.

Он остановился у двери.

– Это ураган?

– Они пока так его не называют. Но для меня и так все понятно. Позови, если тебе будет что-то нужно. Отдыхай. – Он закрыл дверь.

За окном засверкала молния и порыв ветра расшатал замок на ставнях. Они заскрипели, и уже поднялось стекло. Эврика вскочила, чтобы закрыть окно.

Но она недостаточно быстро вскочила. На нее упала тень. Темные очертания мужчины, двигающегося по ветке дуба навстречу к ее окну. Кто-то в черных сапогах вошел в ее комнату.

Глава 27

Посетитель

Эврика не стала кричать за помощью.

Пока мужчина взбирался через ее окно, она чувствовала, что готова к смерти точно также, как когда наглоталась таблеток. Она потеряла Брукса. Ее мама умерла. Мадам Блаватскую убили. Эврика была несчастной ниточкой, связывающей их всех воедино.

Когда черные сапоги пролезли в ее окно, она ждала увидеть остальные части тела человека, кто мог наконец вытащить ее и людей, окружавших ее, из страданий, которые она сама же и создала.

Черные сапоги соединялись с черными джинсами, а те в свою очередь с черной кожаной курткой и лицом, которое она узнала.

Через окно шлепал дождь, но Эндер оставался сухим.

Он выглядел бледнее, чем когда-либо, как будто шторм смыл пигмент из его кожи. Он, казалось, светился, пока стоял у окна, возвышаясь над ней. Его оценочный взгляд заставил комнату выглядеть маленькой.

Он закрыл окно, затянул засов и закрыл ставни так, будто он здесь жил. Затем он снял куртку и повесил ее на стул. Его грудь была отчетлива видна сквозь футболку. Ей хотелось коснуться его.

– Ты сухой, – проговорила она.

Эндер провел пальцами по волосам.

– Я пытался дозвониться до тебя. – Его голос звучал так, будто он дотянулся до нее руками.

– Я потеряла телефон.

– Я знаю. – Он кивнул, и она поняла, что каким-то образом он действительно знал, что сегодня произошло. Он сделал широкий шаг в сторону Эврики настолько быстро, что она не могла предвидеть, что произойдет дальше – и затем она оказалась в его объятиях. Ее дыхание прервалось. Объятия – это последнее, чего она ожидала от него. Что более удивительно: она чувствовала себя прекрасно.

То, как он держал ее, произвело ту же глубину, которую она испытывала только с несколькими людьми. Диана, отец, Брукс, Кэт – Эврика могла сосчитать их по пальцам. Это была глубина, под которой подразумевалась глубокая привязанность, глубина, которая граничила с любовью. Она думала, что отстранится, но вместо этого прильнула ближе.

Его руки обняли ее за спину. А плечи охватывали ее плечи как защитный щит, что заставило ее подумать о громовом камне. Он наклонил голову, чтобы теснее прижать ее к груди. Сквозь футболку она могла слышать стук его сердца. Ей нравился этот звук.

Она закрыла глаза и знала, что Эндер сделал тоже самое. Их закрытые глаза отбрасывали тяжелое молчание на комнату. Неожиданно Эврика почувствовала, что находится в самом безопасном месте на земле, и осознала, что была неправа насчет него.

Она вспомнила, как Кэт всегда говорила, что с некоторыми парнями ты чувствуешь себя «легко». Эврика никогда этого не понимала – все время, которое она проводила с парнями, были наполнены лишь запинаниями, нервозностью и смущением – до настоящего момента. Прикасаться к Эндеру было настолько легко, что не прикасаться к нему было просто немыслимо.

Единственным неловким моментом были ее руки, прижатые по обе ее стороны. Во время их следующего вдоха, она подняла их выше и обхватила Эндера за пояс, с изяществом и естественностью, которая удивила даже ее. Вот.

Он крепче сжал, заставляя каждое объятие, которое Эврика замечала в коридорах Евангелии, каждое объятия Роды и отца казаться лишь печальной пародией.

– Я так рад, что ты жива, – проговорил он.

Его искренность заставила ее задрожать. Она вспомнила первый раз, когда он дотронулся до нее, когда его палец покрывал влажный уголок ее глаза. «Никаких больше слез», – говорил он.

Эндер приподнял ее за подбородок, чтобы она посмотрела на него. Он смотрел на уголки ее глаз, как будто удивляясь, что они были сухими. Он выглядел невыносимо противоречивым.

– Я принес тебе кое-что.

Он потянулся назад, вытаскивая предмет в пластиковой оболочке, который был уложен в задний карман джинсов. Эврика мгновенно его узнала. Ее пальцы зацепились за «Книгу любви» в ее прочном водонепроницаемом чехле.

– Как ты нашел ее?

– Маленькая птичка показала мне, где я могу найти ее, – сказал он с полным отсутствием чувства юмора.

– Поларис, – пробормотала Эврика. – Как ты —

– Это сложно объяснить.

– Я знаю.

– Проницательность твоего переводчика впечатляет. Она догадалась закопать книгу и свой блокнот под ивой у реки накануне ее. – Эндер остановился и опустил глаза. – Мне жаль.

– Ты знаешь, что с ней случилось? – прошептала Эврика.

– Достаточно, чтобы мстить, – пробурчал он. Его голос убедил Эврику, что убийцами были именно серые люди на дороге. – Возьми книги. Очевидно, что она хотела вернуть их тебе.

Эврика положила обе книги на кровать. Ее пальцы прошлись по изношенной зеленой обложке «Книги любви», проследили три выступа на корешке. Она коснулась необычного выпуклого круга на обложке и захотела узнать, как он выглядел, когда книга была только издана.

Она коснулась грубых страниц старого черного блокнота Мадам Блаватской. Ей не хотелось вторгаться в частную жизнь умершей женщины. Но любая запись внутри этой книги хранила все то, как Эврика узнала из завещания, что оставила ей Диана. Эврике нужны были ответы.

Диана, Брукс, Мадам Блаватская – все считали «Книгу любви» увлекательной. Эврика чувствовала, что не заслуживает, чтобы она принадлежала только ей. Она боялась ее открывать, боялась, что это заставит ее чувствовать себя еще более одинокой.

Она подумала о Диане, которая верила, что Эврика была достаточно упрямой и умной, чтобы найти выход из любой норы. Она подумала о Мадам Блаватской, которая, не моргнув и глазом спросила, может ли записать Эврику в качестве законного владельца книги. Она подумала о Бруксе, который сказал, что ее мама была одной из умнейших женщин, которую он когда-либо встречал – и, если Диана посчитала эту книгу особенной, Эврика обязана понять ее сложный характер.

Она открыла блокнот с переводом Блаватской и медленно начала поворачивала страницы. Прямо перед блоком пустых страниц находился один листок, исписанный фиолетовыми чернилами, и озаглавленный: «Книга любви, четвертая порция».

Она взглянула на Эндера.

– Ты читал это?

Он махнул головой.

– Я знаю о чем она. Я вырос вместе с этой историей.

Эврика прочитала вслух:

«Когда-нибудь, где-нибудь, в будущей отдаленной провинции, родится девочка и будет обладать всеми способностями, чтобы открыть Время восхождения. Только тогда Атлантида вернется».

Атлантида. Так Блаватская была права. Но означало ли это, что история была правдивой?

«Девочка родится в день, которого не существует, как мы – жители Атлантиды – прекратили свое существование, когда пролилась девичья слеза».

– Как дня может не существовать? – спросила Эврика. – Что это значит?

Эндер внимательно за ней наблюдал, но ничего не говорил. Он ждал. Эврика вспомнила о своем дне рождении. 29 февраля. Високосный день. Три года из четырех его практически не существовало.

– Продолжай, – уговаривал Эндер, разглаживая страницы перевода Блаватской.

«У нее не будет детей и не будет матери».

Внезапно Эврика подумала о теле Дианы в океане. «Не будет матери» относилось к призрачной личности, которую она месяцами несла в себе. Она подумала о близнецах, ради которых она пожертвовала сегодня всем. Если надо она сделает это и завтра. «Не будет детей», это тоже про нее?

«Наконец она будет сдерживать свои эмоции, назревать словно настолько сильный шторм в природе, что его чувствует вся земля. Она не должна никогда плакать, но только до того момента, когда ее печаль не перейдет любую мыслимую смерть, которую можно выдержать. Затем она сможет заплакать – и открыть маленькую трещину в наш мир».

Эврика взглянула на портрет Екатерина Сиенской, висевший на стене. Она рассматривала единственную, яркую слезу святой женщины. Была ли связь между слезой и огнями, от которой этой женщине предложили защиту? Была ли связь между слезой Эврики и этой книгой?

Она подумала о том, насколько милой выглядела Майя Кейси, когда плакала, насколько естественно Рода начала плакать при виде своих детей. Эврика завидовала такому открытому проявлению эмоций. Они казались полной противоположностью тому, что она делала. Та ночь, когда Диана ее ударила, была единственный разом, когда она помнила, что плачет.

Никогда больше не плачь.

И когда она последний раз пускала слезу? Эндер пальцем впитал ее.

И вот теперь. Никаких больше слез.

За окном неистово бушевал шторм. А в комнате Эврика сдерживала свои эмоции, так же как и сдерживала их годами. Потому что ей так сказали. Потому что только это она и умела делать.

Эндер указал на страницу, где после нескольких пустых строк шли слова, написанные фиолетовыми чернилами.

– Вот последняя часть.

Эврика сделала глубокий вдох и прочитала последние слова перевода Мадам Блаватской:

«Одна ночь превратилась в наше путешествие, страшный шторм разрушил наш корабль. Меня выбросило на ближайший берег. Я никогда больше не видела моего принца. Я не знаю, жив ли он. Пророчество ведьм – единственный прочный след нашей любви».

Диана знала эту историю в «Книге любви», но верила ли она в нее? Эврика закрыла глаза и знала, что, да, Диана верила. Она настолько горячо верила в эту историю, что даже никогда не рассказывала о ней своей дочери. Она думала, что оставит ее на тот момент, когда Эврика сама будет способна поверить в нее. Момент должно быть пришел сейчас.

Могла ли Эврика позволить себе поверить в нее? Допустить, что «Книга любви» как-то связана с ней? Она ждала, что ей захочется опровергнуть ее как сказку, что-то такое милое, основанное однажды на чем-то по-настоящему правдивом, теперь является всего лишь выдумкой…

Но ее наследство, громовой камень, аварии, смерти и призрачные люди, то, как ощущался этот шторм со штормом внутри нее…

Это был не ураган. Это была Эврика.

Эндер тихо встал с края кровати, давая ей время и пространство. Его глаза выдавали отчаяние, с которым он хотел обнять ее снова. Она тоже хотела его обнять.

– Эндер?

– Эврика.

Она указала на последнюю страницу перевода, в которой описывались положения предсказания.

– Это про меня?

Его колебание вызвало боль в глазах Эврики. Он заметил это и резко вдохнул, словно им одолела внезапная боль.

– Ты не можешь плакать, Эврика. Только не сейчас.

Он быстро подошел к ней и коснулся губами ее глаз. Ее веки нежно закрылись. Он поцеловал ее правое веко, а затем левое. После этого наступила безмятежность, когда Эврика не могла ни двигаться, ни открыть глаза, потому что это могло разрушить чувство того, что Эндер находился сейчас ближе, чем любой человек до него.

Когда он прижался губами к ее губам, Эврика не удивилась. Казалось, будто солнце встало, цветок расцвел, капли дождя падали с неба, мертвый перестал дышать. Естественно. Неизбежно. Его губы были решительными, немного солеными. Он заставил ее тело гореть.

Их носы соприкоснулись и Эврика шире раскрыла рот, чтобы углубить поцелуй. Она коснулась его волос, ее пальцы проделали тот путь, который он совершал, когда нервничал. Сейчас он, казалось, не нервничал. Он целовал ее так, будто очень долго этого ждал, как будто он родился только для того, чтобы целовать ее. Его руки ласкали ее спину, прижимали ее к его груди. Его рот жадно поглощал ее. Жар его языка вызвал у нее головокружение.

Затем она вспомнила, что Брукс умер. Это был самый напряженный момент, для того чтобы влюбляться. Только это не казалось влюбленностью. Это чувствовалось как что-то новое и непреодолимое.

Ей не хватало воздуха, но она не хотела прерывать поцелуй. Затем она почувствовала дыхание Эндера внутри. Она резко открыла глаза и отстранилась.

Первые поцелуи – это про открытия, изменения и чудеса.

Тогда почему его дыхание внутри меня чувствуется настолько знакомо?

Каким-то образом, Эврика вспомнила. После аварии с Дианой, после того как машина погрузилась на дно залива, Эврику выбросило на берег, чудом она осталась жива – никогда прежде она не вспоминала об этом моменте – кто-то ей сделал искусственное дыхание.

Она закрыла глаза и увидела над собой копну светлых волос, загораживающих луну, и почувствовала, как воздух наполняет ее легкие, а руки поднимают с земли.

Эндер.

– Я думала это был сон, – прошептала она.

Эндер тяжело вздохнул, как будто точно знал о чем она говорит. Он взял ее за руку.

– Это было на самом деле.

– Ты вытащил меня из машины. Ты вынес меня на берег. Ты спас меня.

– Да.

– Но зачем? Как ты вообще узнал, что я была там?

– Я просто оказался в нужно время в нужном месте.

Это казалось также невозможно, что и все остальное, что Эврика считала реальным. Она споткнулась о кровать и села. Все мысли в голове крутились.

– Ты спас меня и оставил ее умирать.

Эндер закрыл глаза, как будто ему неожиданно стало больно.

– Если бы я мог спасти вас обоих, я бы сделал это. Мне нужно было выбирать. Я выбрал тебя. Если ты не сможешь простить меня, я пойму. – Его руки дрожали, когда он провел ими по волосам. – Эврика, мне очень жаль.

Он уже говорил эти слова, прямо вот так, в первый раз, когда они встретились. Тогда искренность его извинения удивила ее. Казалось было неуместно извиняться настолько страстно за столь незначительные вещи, но сейчас Эврика понимала. Она ощущала скорбь Эндера за Диану. Пространство вокруг него наполнилось сожалением, словно его собственный щит из громового камня.

Эврика долгое время возмущалась тому, что она жива, а Диана – нет. Теперь вот стоит ответственный за это человек. Эндер принял свое решение. Она могла ненавидеть его за это. Она могла винить его за сумасшедшую скорбь и попытки суицида. Казалось, он знал это. Он навис над ней, ожидая реакции. Она утопила лицо в руках.

– Я так сильно по ней скучаю.

Он упал перед ней на колени и положил руки на ее ноги.

– Я знаю.

Эврика сжала медальон, висевший на шее. Она раскрыла ладонь, чтобы показать ему громовой камень и кулон с лазуритом.

– Ты был прав, – проговорила она. – О громовом камне и воде. Он способен на многое, не только оставаться сухим. Он – единственная причина, почему мы с близнецами остались в живых. Он спас нас, и я бы никогда не узнала, как его использовать, без тебя.

– Громовой камень – очень мощная вещь. Он принадлежит тебе, Эврика. Всегда помни это. Ты должна защищать его.

– Я хотела бы, чтобы Брукс… – она начала говорить, но в груди будто что-то рухнуло. – Я так испугалась. Я не могла думать. Мне надо было тоже спасти его.

– Это было невозможно. – Холодно произнес Эндер.

– Ты имеешь ввиду, что спасти меня и Диану было невозможно? – спросила она.

– Нет, я не это имел ввиду. То, что случилось с Бруксом – ты просто не могла найти его в таком шторме.

– Я не понимаю.

Эндер посмотрел в сторону и ничего не объяснил.

– Ты знаешь, где сейчас находится Брукс? – спросила Эврика.

– Нет, – быстро ответил он. – Все сложно. Я пытался тебе сказать, что он больше не тот, кем ты его считаешь.

– Прошу, не говори о нем плохо. – Эврика отмахнулась от Эндера. – Мы даже не знаем, жив ли он.

Эндер кивнул, но казался напряженным.

– После смерти Дианы, – сказала Эврика, – у меня никогда не возникала мысли, что я могу потерять кого-то еще.

– Почему ты называешь свою маму Дианой? – Эндер, казалось, страстно желал перевести тему разговора подальше от Брукса.

Никто, кроме Роды, не спрашивал ее об этом, поэтому ей никогда не приходилось озвучивать ответ вслух.

– Когда она была жива, я называла ее мамой, как большинство детей. Но смерть превратила Диану в кого-то другого. Она больше не моя мама. Она была больше, – Эврика сжала кулон, – и меньше, чем просто моя мама.

Осторожно Эндер взял ее за руки, которые держали два кулона. Он искоса посмотрел на медальон и провел большим пальцем по застежке.

– Она не открывается, – проговорила Эврика. Ее пальцы свернулись вокруг его руки, чтобы удержать его. – Диана сказала, что она проржавела и не открывалась, когда она ее купила. Ей настолько понравился дизайн, что ей было все равно. Она носила его каждый день.

Эндер поднялся с колен. Его пальцы потянулись к ее шее. Она прильнула к его наркотическому прикосновению.

– Можно я?

Когда она кивнула, он расстегнул цепочку, нежно поцеловал ее в губы и сел рядом с ней на кровать. Он коснулся синего с золотыми крапинками камня. Он перевернул кулон и коснулся выпуклых, пересекающихся колец на его обратной стороне. Он изучил его с двух сторон, потрогал петли, затем застежку.

– Окисление не глубокое. Оно не помешает открыть нам ее.

– Но тогда почему она не открывается? – спросила Эврика.

– Потому что Диана запечатала ее. – Эндер вытащил кулон с цепи, отдал цепь и громовой камень обратно Эврике. Он держал кулон обеими руками. – Мне кажется, я могу распечатать ее. По правде, я знаю, что могу.

Глава 28

Родословная слезы Селены

Грохот грома сотряс дом. Эврика прижалась поближе к Эндеру.

– Почему моя мама запечатала свой же кулон?

– Может в нем хранится что-то, что она не хотела бы никому показывать. – Он просунул руку и обнял ее за талию. Казалось, прикосновение было инстинктивным, но как только его рука оказалась на ней, Эндер похоже начал нервничать. Верхушки его ушей покраснели. Он продолжал смотреть на свою руку, пока она находилась на ее бедре.

Эврика накрыла его руку, чтобы показать ему, что она тоже хочет, чтобы она там находилась, что она наслаждалась каждым новым уроком на его теле: гладкостью его пальцев, жаром его ладони, запахом его кожи, будто рядом с ней находилось лето.

– Я рассказывала Диане все, – сказала Эврика. – И только после ее смерти, я узнаю сколько секретов она от меня хранила.

– Твоя мама знала силу этих фамильных драгоценностей. Она, возможно, боялась, что они попадут в чужие руки.

– Они попали в мои руки, и я не понимаю.

– Ее вера в тебя спасла ее, – сказал Эндер. – Она оставила тебе их, потому что она верила, что ты узнаешь их значение. Она была права насчет книги – ты прониклась в эту историю. Она была права о громовом камне – сегодня ты узнала, насколько мощным он может быть.

– А кулон? – Эврика коснулась его.

– Давай посмотрим, вдруг она тоже была права насчет него. – Эндер встал в центр комнаты, держа кулон в правой руке. Он повернул его. Кончиком указательного пальца левой руки он коснулся его задней части. Он закрыл глаза, сложил губы, будто собирался свистеть и выпустить протяжный выдох.

Медленно его пальцы продвигались по поверхности кулона, прослеживали шесть взаимосвязанных кругов, которые много раз то же самое делали пальцы Эврики. Только когда Эндер делал это, у него получалась музыка, как будто он проводил по краешку хрустального бокала.

Звук заставил Эврику вскочить на ноги. Она схватила себя за левое ухо, которое не привыкло слышать, но каким-то образом услышало эти странные ноты так же четко, как она слышала песню Полариса. Кольца на кулоне слегка заблестели – золотым, затем синим – реагируя на каждое движение Эндера.

Пока его палец двигался в форме восьмерки, завитков, напоминающих лабиринт, и многообещающих узоров вокруг кругов, звук, сопровождающий их, изменился и закрутился. Легкое гудение переросло в насыщенный и навязчивый звук, затем достигло мелодии, звучавшей почти как гармония духовных инструментов.

Он держал эту ноту в течение нескольких секунд, его палец замер в середине задней части кулона. Звук был пронзительным и незнакомым, словно звук флейты из далекого, будущего королевства. Эндер три раза нажал, тем самым создавая звук, похожий на звуки органа в церкви, который окутывал Эврику со всех сторон. Он открыл глаза, поднял палец и необычный концерт закончился. Он вдохнул воздуха.

Кулон раскрылся без единого прикосновения.

– Как ты это сделал? – В трансовом состоянии Эврика подошла к нему. Она наклонилась над его руками, чтобы изучить содержимое кулона. На правой стороне находилось крошечное зеркало. Его отражение было чистым, четким и немного увеличенным. В зеркале Эврика увидела глаз Эндера и испугалась его бирюзовой ясности. Левая сторона содержала в себе что-то, похожее на кусочек пожелтевшей бумаги, втиснутый в раму рядом с петлей.

Она попробовала вытащить его с помощью мизинца. Она подняла уголок, ощущая, насколько тонкой была бумага, и осторожно развернула. Под бумагой она нашла маленькую фотографию. Ее обрезали, чтобы она могла влезть в треугольный кулон, но картинка была четкой:

Диана держала на руках маленькую Эврику. Здесь ей было не больше шести месяцев. Эврика раньше никогда не видела этой фотографии, но она узнала маму в очках с толстыми стеклами, с наслоенными прядями волос, и в голубой рубашке, которую она носила в девяностых.

Маленькая Эврика в белом сарафане, который ей должно быть сшила Сахарок, смотрела прямо в камеру. Диана не смотрела в камеру, но яркость ее зеленых глаз можно было разглядеть. Она выглядела опечаленной – выражение лица, которое Эврика никак не могла связать с мамой. Почему она никогда не показывала эту фотографию Эврике? Почему все эти годы она носила на шее кулон и говорила, что он не открывается?

Эврика злилась на маму, за то, что она хранила столько всего тайн. После смерти Дианы все в жизни Эврики перевернулась с ног на голову. Она хотела ясности, постоянства, и кого-нибудь, кому сможет доверять.

Эндер наклонился и поднял маленький пожелтевший кусочек бумаги, который должно быть Эврика уронила. Он был похож на дорогую канцелярию из далекого прошлого. Он перевернул его. На нем было нацарапано черными чернилами лишь одного слово.

Марэ.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он.

– Это почерк моей мамы. – Она взяла в руки бумагу и пристально оглядела каждую петлю в слове, и острую р.

– Это каджунский – французский – обозначающий «шествие», но я не знаю, зачем она это написала.

Эндер уставился в окно, где ставни закрывали вид дождя, но не его протяжный звук.

– Должен быть кто-то, кто сможет помочь.

– Нам могла помочь Мадам Блаватская. – Эврика мрачно уставилась на кулон, и на загадочный кусочек бумаги.

– Вот поэтому ее и убили. – Слова вырвались прежде, чем он мог осознать, что говорит.

– Ты знаешь, кто это сделал. – Глаза Эврики расширились. – Это были они, те люди на дороге, не так ли?

Эндер взял кулон из рук Эврики и положил на кровать. Он поднял ее подбородок большим пальцем.

– Мне бы хотелось сказать тебе то, что ты хочешь услышать.

– Она не заслуживала такой смерти.

– Я знаю.

Эврика положила руки на его грудь. Пальцы свернулись вокруг участка футболки, ей хотелось сжать свою боль в нее.

– Почему ты не промокаешь? – спросила она. – У тебя что, есть громовой камень?