Текст книги "Остров судьбы"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)
Глава 8
Утром речь зашла не о любви, а о деньгах. У Андреа и Бьянки осталось пять франков. Если бы они продолжили жить, так как жили с момента приезда в Париж, им бы хватило их еще на пару дней. Они могли переехать в дешевую комнату, наподобие той, какую снимал Дамиан Леруа, покупать еду в скромных лавчонках и растянуть имеющуюся сумму на более-менее долгий период.
– Интересно, правду ли говорят, что обычно большие деньги заработаны нечестным путем? – задумчиво произнес Андреа.
– Мой муж создал свое состояние на торговле контрабандным товаром, – ответила Бьянка.
Андреа удивился.
– Ты уверена? Откуда ты знаешь?!
Она улыбнулась.
– Винсенте Маркато любил повторять, что женщины не только не имеют права распоряжаться имуществом и занимать государственные должности – они вообще ни на что не способны. Он не учел того, что нам дан талант подслушивать и слышать то, что даже не произносится. А вместо знаков отличия, которыми так глупо кичатся мужчины, мы охотно носим украшения и наряды.
– Если б у меня было много денег, я купил бы тебе все, что ты пожелаешь, – сказал Андреа.
Бьянка перестала улыбаться, подошла к нему и положила руки ему на плечи.
– Мне не нужны деньги. Я готова отдать все, что у меня еще осталось, за встречу с человеком, который хочет и не боится любить.
Наступила пауза. Андреа чувствовал, что может перейти невидимую грань прямо сейчас, однако в этом случае его затянуло бы в такой многоцветный, мощный, испепеляющий и пленительный водоворот, что он едва ли выплыл бы оттуда даже гигантским усилием воли.
В его мыслях царствовал Рандель со своей просьбой умирающего. А еще – Женевьева, которую Андреа никогда не видел. Он незаметно отстранился от Бьянки и произнес привычным холодноватым тоном:
– Мы поедем в игорный дом.
Она встревожилась.
– Что ты задумал? Что ты об этом знаешь?!
– Среди заключенных был человек, который провел в игорных домах половину своей жизни. Он много чего рассказывал. Едва ли можно с ходу разобраться в том, чего никогда не видел, но, думаю, стоит попробовать. И если… если я выиграю, ты поцелуешь меня так, как тогда, в карете?
В голубых глазах Бьянки заплясали искры.
– Я поцелую тебя, даже если ты проиграешь все на свете!
По дороге Андреа продолжал думать. Он бы мог попытаться осесть в Париже, затеряться среди народа, снять жилье, найти работу, влачить нелегкое, унылое, полное тревоги и лишенное радостей существование бедного и бесправного человека. Беда заключалась в том, что у него не осталось времени. Он должен был ценить бриллианты дней, спешить жить.
Андреа мечтал наверстать упущенное и получить хотя бы толику того, что было отнято десятью годами каторги. Ему хотелось читать, видеть, слышать, хотелось помочь Женевьеве и сделать счастливой Бьянку. Для этого ему было нужно или идти напролом так, как не способен пойти никто, или искать такие обходные пути, каких не знает сам Сатана. Ему был необходим кубик с гранями, на каждой из которых судьба выбила одинаковое, наибольшее количество очков.
В последние годы пребывания на каторге Андреа в самом деле интересовался азартными играми; возможно, из-за Гастона Мореля, которому удалось выиграть у него удачу. Но хотя ему рассказали обо всех особенностях рулетки, он еще никогда не садился за стол.
Игорный дом был расположен в Пале-Рояль. Неподалеку, напротив здания Национальной библиотеки находился зал Лувуа, в котором пела Орнелла Гальяни.
Бьянка была одета в новое черное платье тяжелого шелка, черную накидку дорогого сукна и черную креповую шляпку. Она читала в одном из модных журналов, что на темной ткани бриллианты сверкают, будто звезды на ночном небе. И хотя блеск украшений заменяло сияние глаз, она высоко несла голову и столь же гордо держала своего спутника под руку.
Они привлекали внимание – не потому, что Андреа не умел себя вести: все это время Бьянка неустанно учила его манерам, и он добился успехов.
Молодой мужчина в черном, в лице которого было что-то монашеское, и красивая женщина с задорной улыбкой на губах, во взгляде которой, тем не менее, таились печаль и тревога, – оба были похожи на иностранцев, выглядели как чужаки и принадлежали непонятно к какому сословию.
В их сторону обратилось несколько лорнетов, хотя здесь появлялись и не такие персонажи: в игорных домах не в диковинку было наблюдать лица, изуродованные всеми человеческими страстями и умеющие носить любую маску. Сюда приходили, дабы возложить свою жизнь к стопам судьбы, в надежде на то, что она сдаст им иные карты, чем те, что выпали при рождении.
Среди игроков затесалось несколько полицейских, которых было нетрудно узнать. Они вылавливали воров, а заодно выискивали лиц, неугодных роялистскому режиму.
Андреа долго наблюдал за игрой. Неужели все случайности в жизни подчинялись особому порядку? Ему предстояло это проверить.
В конце концов, он поставил оставшиеся пять франков на красное, шестнадцать, и выиграл, после чего последовало черное с числом семь, и тоже выпал выигрыш, как и на черное, три. А потом он поставил на «зеро».
Бьянка, не отрываясь, следила за шариком, прыгающим по зазубринам вертящегося колеса, капризного колеса Фортуны. Она не спрашивала у Андреа, почему он ставит именно на эти цвета и числа, между тем он просто разыгрывал свою жизнь, повторяя ее ходы.
Судьба это знала, а также знал Бог или дьявол. Андреа был корсиканцем, и судьба провела его сквозь рулетку, как провела по жизни. Его выигрыш составил несколько сот франков, и он не верил своим глазам. Но он не знал продолжения своей истории, потому последний ход принес ему проигрыш, после чего Андреа собрался уходить.
В его руках осталось триста пятьдесят франков – сумма, которой им с Бьянкой должно было хватить на много дней.
Когда Андреа вставал из-за стола, кто-то тронул его за плечо.
– Сударь, прошу, предъявите паспорт, – с настойчивой вежливостью произнес человек с невыразительным, незапоминающимся лицом, но острым и цепким взглядом.
Андреа обернулся к тому, который хотел завладеть его свободой, его будущим, его счастьем, и спокойно произнес:
– Разве здесь показывают документы?
– Я могу потребовать показать документы каждого и везде, где сочту нужным; разумеется, в интересах государства и короля, – ответил тот и негромко представился: – Полицейский надзиратель Рюбель.
Андреа сунул руку в карман сюртука. Там лежали две бумаги, и он не мог определить на ощупь, где паспорт бывшего каторжника, а где – документ Дамиана Леруа. Медлить было нельзя – если он скажет, что у него нет паспорта, его наверняка арестуют, препроводят в полицейский участок и обыщут: в те времена не надо было много поводов, чтобы задержать человека.
Андреа заметил, что за ним внимательно наблюдают несколько посетителей игорного зала, и понял, что надо на что-то решаться.
Закрыв глаза, он выудил бумагу и протянул жандарму с таким видом, словно бросал карту в лицо судьбе.
Полицейский взял паспорт, развернул и прочитал, шевеля губами, после чего вернул его Андреа со словами:
– Все в порядке. Прошу прощения, сударь.
Молодой человек взял у него паспорт Дамиана, схватил за руку Бьянку, которая была ни жива ни мертва, и бросился вон из зала.
Андреа не успел глотнуть кислорода, как какой-то хорошо одетый немолодой господин нагнал его и преградил ему путь.
– Вы Дамиан Леруа?! Простите, я прочитал ваше имя по губам полицейского. Как хорошо, что я вас встретил. Понятно, что вы желаете сохранить инкогнито, однако, боюсь, здесь не тот случай. Я шевалье де Фревиль, и я наслышан о вашем отце. Известно, что герцог Ришелье[17]17
Ришелье Арман Эммануэль дю Плесси (1766–1822), французский и российский государственный деятель, премьер-министр правительства Людовика XVIII до 1821 года (с перерывом в 1818–1820).
[Закрыть] лично отдал приказ о вашем розыске! Должно быть, вы не читаете газет?! Советую вам немедля отправиться в Матиньонский дворец; полагаю, вас ждет приятный сюрприз! – Завершив речь, которую Андреа выслушал, не прерывая, с совершенно ошеломленным видом, де Фревиль повернулся к Бьянке. – Простите, сударыня, я так увлекся, что забыл поприветствовать вас.
– Это моя жена, – сказал Андреа, с трудом переводя дыхание.
– Приятно познакомиться, миледи.
Де Фревиль почтительно поклонился и поцеловал молодой женщине руку. На лице Бьянки, прежде бледном, как восковая свеча, заиграла улыбка и появились очаровательные ямочки.
Они вместе вышли на улицу. Шевалье продолжал говорить, и Андреа стоило большого труда от него отделаться.
– Что происходит? – спросила Бьянка, когда они забрались в экипаж.
– Не знаю. Для начала нам надо съездить к Женевьеве.
Бьянка не знала, чего хочет ее спутник, и потому растерялась. Перед глазами стоял пример Винсенте Маркато, которому всегда было мало того, что он имел, в котором каждое новое приобретение разжигало костер алчности, где сгорали все человеческие чувства. Не находя выхода своему состоянию, он становился бездушным и жестоким.
– Ты не представляешь, как я испугалась, Андреа! – вырвалось у нее. – Давай покинем Париж. У нас есть триста пятьдесят франков, этого хватит надолго! Поверь, мне ничего не нужно, кроме покоя, о котором ты сам говорил.
Он сжал ее руку.
– Еще немного, Бьянка, совсем немного, поверь! Ты ведь знаешь, я корсиканец, а значит, должен идти до конца.
– И что потом? Тебя арестуют? А что делать мне? Куда возвращаться? К Винсенте? Или тоже сдаться полиции? – с досадой и горечью проговорила она и отвернулась к окну.
– Я люблю тебя, я тебя очень люблю, – признался Андреа и взял ее за плечи. – Вспомни, что ты обещала мне поцелуй!
Они страстно целовались в полумраке кареты, лаская друг друга через одежду. Андреа еще не знал, что любить женщину – это заново лепить то, что создал Бог, но он чувствовал всей душой и всем телом, как душа и тело Бьянки откликаются на его порыв.
Экипаж остановился возле приюта в те самые минуты, когда им хотелось, чтобы он влачился по улицам Парижа целую вечность. Выйдя на улицу, оба знали, что сегодня их ждет ночь любви.
Начальница приюта встретила их с недоверчивой улыбкой, но согласилась позвать девушку.
Она ушла, и Андреа получил минутную передышку. Он не знал, что сказать дочери Жоржа Ранделя, или Гийома Леруа, как дать понять, что он ей не враг, и вообще объяснить, кто он такой. Пусть Дамиан не навещал Женевьеву; она наверняка увидит, что в приемной сидит совсем не ее брат.
И все же он был должен забрать ее отсюда, ибо, хотя снаружи до самого горизонта сияло голубизной чистое, яркое, без единого облачка небо, в этих комнатах и коридорах скопилась тьма, тьма отчаяния, бедности и безнадежности.
– Женевьева, – сказала начальница, впуская девушку в помещение, – с тобой хочет поговорить твой брат.
Та остановилась, и Андреа поднялся ей навстречу.
– Сестра!
Она вздрогнула и сделала шаг назад. Андреа почувствовал, как его лицо вспыхнуло под пристальным взглядом ее темных глаз, казалось, пытавшихся проникнуть ему под кожу и разглядеть нечто, глубоко сокрытое внутри.
Женевьева была очень бедно одета, выглядела старше своего возраста и вовсе не казалась беспомощной.
– Вы узнаете своего брата? – спросила начальница.
– Да, – твердо произнесла она, – это Дамиан.
Андреа попросил оставить их наедине, и начальница нехотя исполнила просьбу. Когда она ушла, Женевьева, быстро оглянувшись, спросила:
– Кто вы?!
Несмотря на то, что эти стены могли иметь уши, Андреа рискнул рассказать все, как есть. Женевьева спокойно приняла весть о смерти брата и отца, которого совсем не помнила. Когда положенные для свидания минуты истекли, она поднялась и сказала:
– Я признательна вам за то, что вы пришли и сказали мне правду. Я верю, что вы хороший человек, но я не могу с вами пойти. Считайте, что вы выполнили обещание, данное моему отцу. Вы не виноваты в том, что Дамиан умер и что моя судьба решилась до того, как вы сумели меня отыскать.
– Вы любите мужчину, за которого вас хотят выдать замуж?
Женевьева посмотрела на собеседника так, будто он произнес невероятную глупость, и ничего не ответила.
Когда они выходили из приюта, Андреа промолвил:
– Надеюсь, я смогу заставить ее передумать.
Бьянка промолчала, но, возвращаясь обратно в гостиницу, Андреа чувствовал, что она недовольна. Сперва он подумал, что ей не понравилась Женевьева, однако Бьянка сказала:
– Эта девушка чужая и тебе, и мне. Паспорт в твоем кармане не делает тебя Дамианом Леруа, а Женевьеву твоей сестрой. Если ты заберешь ее из приюта, а потом с тобой что-то случится, ей некуда будет деваться.
– Судьба – это путь, по которому так или иначе приходится идти до конца.
Бьянка покачала головой.
– Судьба – это паутина. Потяни за одну нить, начнет изменяться все остальное.
– Я вижу, – сказал Андреа, – торчащие оборванные нити, их много, но я не знаю, как их связать.
Он не мог забыть слова Аннеты Моро: «Вы женитесь на красивой женщине, и она родит вам детей. И вы будете очень богаты, Андреа, вы поможете многим несчастным. Вы сумеете прямо смотреть в глаза всему миру. За годы страданий Господь вознаградит вас годами счастья».
Во время ужина мысли Андреа и Бьянки были заняты тем, что ждало их наверху, в номере.
Выпив два бокала шампанского, Бьянка взволнованно произнесла:
– Теперь мне хочется напиться не с горя, а от счастья.
Андреа не было нужно шампанское. Его сердце стучало так сильно, что он с трудом слышал собственные слова.
Они поднялись в комнату. Вечернее солнце струилось в окно, разрисовывая темные стены золотыми узорами. Белое полотно простыней на кровати целомудренно поблескивало, мягкое желтое покрывало лукаво манило к себе.
Андреа запер дверь на ключ и положил его в карман. Он подошел к Бьянке, которая стояла у зеркала, и спросил:
– Самая красивая девушка Лонтано согласилась бы выйти замуж за самого бедного юношу Корсики?
– Да. Наконец я дождалась момента, когда моему сердцу открылась истина.
– Иногда мне страшно хотелось, чтобы кто-нибудь притянул меня к себе и крепко обнял, прижал к своему сердцу. Мне казалось, что тогда боль сможет уйти или я забуду о ней хотя бы на несколько секунд, – признался он и добавил: – Если это сделаешь ты, думаю, она покинет меня навсегда и все изменится так, как я не смел и мечтать.
Они помогли друг другу раздеться. На теле Андреа виднелись следы беспощадных ударов, на теле Бьянки – тоже, и неведомо сколько их было в сердцах и душах. Но сейчас это было неважно. Главное – оба надеялись на исцеление.
Когда Бьянка распустила прическу и ее волосы рассыпались по плечам густыми, блестящими волнами, у Андреа перехватило дыхание. Он подхватил ее на руки и понес к кровати.
Вскоре их ничто не разделяло. Их тела изгибались, двигаясь в едином, медленном, но сильном ритме. В воздухе стоял дурманящий, головокружительный запах любви, тишину нарушали тихие стоны и сладкий шепот.
Они занимались любовью так долго, как только могли, до тех пор, пока страсть вновь не возвращалась в их тела. Для Андреа это было впервые. Бьянка тоже открыла в себе нечто неожиданное. Она легла в постель с человеком, которого полюбила, желая сделать ему приятное, а вместо этого сама изнывала от наслаждения.
– Какой ты нежный, Андреа! Мне так хорошо с тобой! – прошептала она, когда они ненадолго разъединились, и призналась: – Я не только согласна выйти за тебя замуж, я хочу от тебя ребенка. Я рада, что у нас с Винсенте не было детей. Человек, который способен издеваться над женщиной, которую взял в надежде иметь от нее потомство, рано или поздно стал бы измываться и над детьми.
Андреа порывисто обнял Бьянку. У него не было слов. Ему чудилось, будто прежний мир рухнул и на его месте выросли райские сады, родившиеся из уродливых трещин в земле, из грязи, пепла и пыли, и что он вот-вот заблудится в этих бессмертных кущах. Он находил в себе уже не крохотные бутоны влечения и симпатии, а буйно развернувшиеся, пылающие огнем цветы любви и страсти. В его душе больше звучала не робкая мольба, там струился водопад громких и радостных песен.
Годы счастья с Бьянкой! Даже за минуты, проведенные с ней, он, не задумываясь, отдал бы все что угодно.
Когда наутро Андреа сообщил, куда намерен поехать, Бьянка всерьез испугалась.
– О нет! Я обрела любовь не для того, чтобы вновь потерять!
– Именно она и придает мне уверенности в себе. Возможно, я наконец отыщу способ убедить Женевьеву уйти из приюта? Кто знает, быть может, она получит какие-то права или деньги!
– Если б тебя пригласил король, ты бы тоже поехал? – спросила Бьянка и впервые услышала смех Андреа.
– После того, что ты мне подарила минувшей ночью, я способен на все. Если б сам Господь Бог предложил мне посетить Небеса, я отыскал бы подходящую лестницу и забрался туда.
Бьянка видела в нем мечтательного ребенка и одновременно – взрослого, умного, решительного мужчину, способного отвечать за свои слова и поступки.
Андреа убедил ее остаться в гостинице. Сам же привел себя в порядок, тщательно оделся, взял паспорт Дамиана, вышел на улицу, остановил экипаж и сказал извозчику:
– В Матиньонский дворец!
Когда он очутился перед решеткой, за которой виднелось величественное здание, похожее на корабль, плывущий по зеленым волнам лужаек, его охватила не просто робость, а откровенный страх. Он долго бродил вокруг, бродил до тех пор, пока его не остановил офицер, вероятно, из числа охраны.
– Что вам здесь нужно? Кого вы ищете?
Андреа вытащил паспорт и протянул ему.
– Я прочитал объявление в газете – о том, что меня разыскивает герцог Ришелье, но я не уверен, что это правда, потому не решаюсь войти.
– Подождите здесь, – сказал охранник и ушел.
Ожидая его возвращения, Андреа всерьез подумывал о том, не сбежать ли ему, не вернуться ли обратно в гостиницу, к Бьянке, и забыть о том, что он собирался сделать.
Он никогда не совершал поступков, которыми стоило бы гордиться, по сути, вся его жизнь свелась к тому, чтобы поднимать и опускать тяжелые весла. Едва ли то, что он собирался сделать сейчас, стоило больших усилий!
– Идите за мной, – вернувшись, сказал офицер, – вас действительно ждут.
Андреа пошел за ним к светлому зданию с высокими стрельчатыми окнами, зданию, в котором обитали люди, чьи имена будут вписаны в историю.
Ему чудилось, будто он видит сон: достаточно похлопать себя по щекам, и наступит пробуждение. Ему хотелось расхохотаться, начать скакать по траве, сделать что-то нелепое, дабы разрушить наваждение и вернуть себя в действительность.
Андреа, чьи закованные в кандалы ноги десять лет ступали по дереву и булыжникам, поднялся на изящное каменное крыльцо, прошел широким коридором по толстому персидскому ковру вслед за безмолвным лакеем и вошел в услужливо распахнутую резную дверь.
Белая обивка стен комнаты, разрисованная золотыми лилиями, напоминала усыпанный солнечными бликами снег. Теплые тона мебели, воздушные занавеси придавали величественной обстановке налет непринужденности, простоты и уюта.
Андреа принял секретарь герцога, Бертран Курье, человек, чьи воспитанность, деликатность и внутренняя сила соответствовали и его должности, и обстановке дворца.
Андреа чувствовал, что вот-вот растеряет последние капли решимости. Он казался себе маленьким и жалким. Совсем недавно любой надзиратель самого низшего ранга был его начальником; в течение десятка лет ему внушали, что он – ничтожество, недочеловек. Это делали не только охранники, но и товарищи по несчастью: стоило вспомнить Гастона Мореля!
– Простите меня, – промолвил Андреа, сжимая в кулак остатки воли, – я не знаю, как себя вести. Я никогда не бывал в таких местах и не обучен этикету.
К его удивлению, собеседник доброжелательно произнес:
– Не смущайтесь. Если вы Дамиан Леруа, нам известно, как вы воспитывались.
В его тоне звучал скрытый вопрос, и Андреа протянул документы.
– Да, это я, – сказал он и понял: что бы ни случилось дальше, отступать будет некуда.
– Присаживайтесь, ваше сиятельство, – пригласил Бертран Курье, и когда Андреа осторожно опустился на стул, продолжил: – Его светлость герцог Ришелье делает все для того, чтобы вернуть старой знати господствующее положение в стране и восстановить былые привилегии. Имя вашего отца, Гийома Леруа, графа де Лотрека, находится в верхней части списка тех, кто не только пострадал от наполеоновского режима, но и храбро боролся с ним. К сожалению, большинство из его соратников все эти годы находилось в эмиграции и не могло помочь ни ему, ни его родным. Теперь государство и король получили такую возможность, чему мы искренне рады. Вот бумага, в которой прописана сумма, вручаемая вам в качестве компенсации за утерю вашего состояния и те беды, которые вам пришлось пережить.
Великолепный лист с вытисненными на нем бурбонскими лилиями, с изящной витиеватой подписью и солидной печатью небрежно лег на обитый бархатом стол.
Заглянув в документ, Андреа потрясенно произнес:
– Пятьсот пятьдесят тысяч франков?!
– Понимаю, это немного, но, к сожалению, на Францию наложена контрибуция в размере семисот миллионов франков. К тому же земли вашего имения, близ Оссера[18]18
Город в 175 км юго-западнее Парижа.
[Закрыть], которое король возвращает вам, будут приносить ежегодный доход. Еще вам, кажется, принадлежал дом в Париже?
Андреа вспомнил старушку Жюли и сказал:
– Дом пусть останется людям, которые живут в нем сейчас. Я жажду уединения.
Бертран Курье кивнул.
– Понимаю ваше желание. Вы можете получить деньги полностью или частями в любой день, обратившись во Французский банк. Вот письмо, адресованное Жаку Лафиту[19]19
Лафит Жак (1767–1844), французский политический деятель, банкир. В 1814–1819 – управляющий Французским банком.
[Закрыть] и подписанное герцогом Ришелье. Вы предъявите его и свой паспорт. В другом конверте документы, подтверждающие ваш титул, за королевской подписью и печатью.
Андреа был настолько ошеломлен, что у него против воли вырвалось:
– Почему вы мне верите?!
– Мы прекрасно понимаем, что нам не найти свидетелей, способных подтвердить, что вы это вы. Даже те, кто знал вас в детстве, едва ли смогут это сделать. Те ваши родственники, у кого вы жили некоторое время, умерли – мы выяснили это, пока разыскивали вас.
Андреа перевел дыхание.
– У меня есть младшая сестра; я могу перевести эту сумму на ее имя?
– Как законный опекун сестры вы имеете право выделить ей приданое или назначить содержание, но единоличным владельцем и распорядителем денег являетесь только вы как единственный прямой наследник и носитель титула вашего отца.
– Благодарю вас, – Андреа поднялся. – Я могу идти?
– Разумеется. Если в вашей жизни возникнут какие-то проблемы, обращайтесь к его светлости: он всегда готов помочь.
Когда он подошел к дверям, Бертран Курье промолвил:
– Постойте! Мне не дает покоя ваш акцент. Откуда он у вас? Ведь вы провели жизнь в Париже.
Андреа замер. За одно мгновение перед мысленным взором проплыли сотни разных картин: будто карты, из которых он должен был выбрать единственно правильную.
– В детстве у меня был итальянский гувернер, синьор Морелли. Один из немногих, кто меня любил и о ком мне хочется вспоминать.
Когда он вернулся в гостиницу, Бьянка, все это время не находившая себе места, так обрадовалась, что едва не задушила его в объятиях.
Однако Андреа не выглядел радостным. Он опустился на кровать, обхватил голову руками и сказал:
– Мы всегда жили очень бедно. И мать, и Орнелла, и я питались только каштанами и носили рваную одежду. Потом я попал на каторгу, где десять лет находился за гранью обычного человеческого существования. Но я пострадал не безвинно: я в самом деле убил человека. Теперь я получаю пятьсот пятьдесят тысяч франков, поместье и графский титул, тогда как Гийом де Лотрек и настоящий Дамиан Леруа брошены в общую могилу, а их дочь и сестра находится в нищем приюте и настолько отчаялась в жизни, что уже ни во что не верит! Я родился на Корсике и, как всякий житель острова, боготворил императора. Теперь же меня осыпают золотым дождем люди, которые ненавидят Наполеона и все, что он сделал!
Бьянка села рядом, положила руку ему на плечо и промолвила:
– Я не понимаю, что ты хочешь сказать, что ты чувствуешь?
– Я чувствую себя самозванцем и негодяем!
– Почему? Ты никого не предавал: все случилось так, как случилось. Ты можешь не получать эти деньги. Не думай обо мне, я навидалась роскоши, будучи замужем за Винсенте. Мне нужен только ты.
– Имея эти деньги, я смог бы заставить Винсенте Маркато, если он остался жив, развестись с тобой. Тогда мы бы могли пожениться.
– Ты женился бы на мне как Дамиан Леруа, а не как Андреа Санто, – заметила Бьянка.
– Это неважно. Главное, ты и я знаем, что мы – это мы. И еще я попытался бы спасти Женевьеву от той участи, которая ей уготована.
– Тогда решайся, Андреа.
Он вынул бумаги и принялся что-то перекладывать. Потом протянул Бьянке два конверта.
– Возьми. В одном паспорт Андреа Санто, в другом – письмо герцога Ришелье. Сожги один из них.
– Конверты совершенно одинаковые!
– Вот именно. Отдадимся в руки Провидения. И чем бы это ни обернулось, давай не будем жалеть!
– Может быть, все-таки ты?
– Хорошо.
Андреа медлил, тогда Бьянка, в глазах которой зажегся странный огонь, выхватила один из конвертов у него из рук и поднесла к свече. Они наблюдали за тем, как маленькое пламя медленно пожирает документ, в котором было заключено возможное будущее и от которого должна была остаться лишь струйка черного дыма. Казалось, время остановилось, взоры замерли, стук сердец замедлился. Наконец бумага рассыпалась прахом.
Бьянка глубоко вздохнула.
– Возврата нет, – сказала она, взяла оставшийся конверт, открыла его и… вынула лист с бурбонскими лилиями и подписью герцога Ришелье!
Ее глаза изумленно расширились, и она расхохоталась. Андреа не знал, чему смеется Бьянка, но ему вдруг тоже стало легко и весело. Они упали на постель и покатились по ней, сжимая друг друга в объятиях, а потом разделись и занялись любовью, с восторгом познавая правду своей плоти и своих сердец.
На следующий день они съездили в банк, где получили часть денег, а после отправились в приют, где Андреа обратился к Женевьеве с прежней просьбой. Когда он рассказал ей о том, какой суммой располагает и как ее получил, она ответила:
– У меня никогда не было семьи, меня всегда окружали чужие люди. Мсье Сельва неплохой человек, хотя он немолод и у него шестеро детей. Вы позвали меня с собой ради долга, а не потому, что я действительно вам нужна. Вы говорите, пятьсот пятьдесят тысяч франков? Я не знаю, что делать с такими деньгами, на что их можно потратить. Возьмите их себе.
– Женевьева! Я десять лет провел на каторге, мне хорошо известно, что значит ни во что не верить! И все-таки я сумел разомкнуть этот круг! – Она молчала, и тогда Андреа добавил: – Хорошо, я скажу тебе правду. Если ты не пойдешь со мной, боюсь, меня всю жизнь будут мучить угрызения совести. Наследство Дамиана не принесет мне ни радости, ни счастья, даже если я начну заботиться о тех, кто нуждается в помощи.
– Вы можете дать немного денег приюту? – нерешительно промолвила Женевьева. – Девочки так бедно одеты, и у них ничего нет.
– Конечно! И мсье Сельва с его детьми – в качестве компенсации за расторгнутую помолвку.
Когда Андреа выписал чек на пять тысяч франков, с начальницей приюта едва не случился обморок.
– Кто вы?! – с благоговением произнесла она.
– Дамиан Леруа, граф де Лотрек, – сказал Андреа, и ему почудилось, будто он снимает перчатки, обнажая потаенное, вспарывает своими натруженными руками страшные мертвые ткани и вынимает из них робкие, но стойкие зеленые ростки.
Женевьева поселилась в соседнем номере. Андреа делал все для того, чтобы не тревожить ее лишний раз и вместе с тем уделять ей достаточно внимания.
Они не спешили тратить деньги и по-прежнему жили довольно скромно. Андреа навестил Жюли и отдал ей долг от имени Дамиана, а в придачу вручил людям, которые приютили старушку, пятьсот франков.
– Что с Дамианом? – спросила Жюли.
– Он уехал к своему отцу.
– Надеюсь, там ему будет лучше, чем в Париже?
– Там они будут вдвоем.
По ночам Андреа и Бьянка занимались любовью. Молодая женщина наслаждалась, чувствуя, как семя ее возлюбленного падает в пересушенную горечью ожидания почву ее лона. Они стали по-настоящему близки всего несколько дней назад, но Бьянке чудилось, будто она уже ощущает в себе биение будущей жизни.
Им все чаще хотелось покинуть Париж. Они еще не знали, куда поедут, ибо теперь, с документами и деньгами, им был открыт целый мир во всем его блеске и совершенстве, и они могли занять в нем то место, которое сами выберут. В конце концов они решили вернуться на Корсику – после того, как Андреа совершит последнее важное дело: отыщет свою сестру.
