Текст книги "Остров судьбы"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Глава 4
Стояла весна, за окном потеплело, но в большом каменном здании было холодно. За месяц, проведенный в госпитале, Джулио успел изучить все трещины на стенах и потолке и переругаться со всеми соседями. Он одинаково ненавидел как тех, кто ему сочувствовал, так и тех, кто пытался его задеть. Он позволял ухаживать за собой только мадам Брио, великодушной женщине, которой удавалось терпеть его злобные выпады. Когда ее муж и трое сыновей записались в армию, она совершенно бескорыстно пошла служить в госпиталь, где неустанно возилась с самыми тяжелыми ранеными.
За окном сияло утро, город начинал жить заново, и, казалось, все – даже мокрая земля во дворе, посеревшие скамейки, облезлые стены – источало свет. Рядом с кроватью Джулио стояли новенькие костыли, но он подчеркнуто не обращал на них внимания. Наверное, он мог бы подняться с постели, опереться на них, проковылять во двор, опуститься на скамейку и погреться на солнышке, но не хотел этого делать. Лежать он уже привык, а переход в новое состояние требовал слишком много усилий.
Джулио презрительно усмехался, когда слышал, как доктора говорили, что он победил гангрену, горячку, пневмонию и бог весть что еще. На самом деле это сделал его молодой, сильный, выносливый организм; сам Джулио был тут совершенно ни при чем.
Он ненавидел свое ослабевшее тело, беспомощную культю, руки без пальцев, ненавидел Дино, который его спас, он ненавидел всех. Оскорблял мадам Брио, которая приносила ему зеркало, чтобы он мог увидеть свое пожелтевшее изможденное лицо, проклинал доктора, который уверял, что с каждым днем он все лучше идет на поправку.
Джулио ощущал себя страшно одиноким, окруженным врагами, которые злорадствуют, зная, насколько плохи его дела. Прежде он думал, что смерть – это что-то внезапное, приходящее извне, но теперь убедился, что она возникает внутри, коварно разрушает, издеваясь и глумясь.
Когда ему пытались говорить о мужестве солдата или замечали, что надо принимать жизнь такой, какова она есть, он шипел от злобы. Он мало ел и много спал, не столько от слабости, а больше потому, что сон хоть как-то отгораживал его от реальности.
Вот и сейчас, когда в палату вошла мадам Брио, он дремал, отвернув голову от окна, в котором плясало яркое солнце.
– Вас хочет видеть одна дама, – сказала женщина, остановившись рядом с его кроватью, и Джулио нехотя открыл глаза.
– Кто она?
– От ее имени нам доставили много вещей, лекарств и бинтов. Иногда она обходит палаты. Она просмотрела списки раненых и пожелала вас повидать.
Сердце Джулио испуганно заколотилось, а мысли предательски заметались.
– Не впускайте ее! – быстро произнес он, но было поздно: дама входила в палату.
Мадам Брио улыбнулась и погладила Джулио по плечу.
– Не волнуйтесь. Она просто поговорит с вами.
Она вышла, а за ней потянулись больные: когда к кому-либо приходили посетители, а тем более женщины, все, кто мог ходить, покидали палату. Таково было негласное правило, заведенное мадам Брио. Сейчас Джулио был готов умолять и ее, и других остаться, но слова застряли у него в горле.
– О такой удаче я не смела даже мечтать.
Джулио посмотрел на темно-коричневый подол ее юбки, потом сделал усилие и поднял взгляд на лицо. Лишенное пудры и румян, обрамленное гладко причесанными волосами, оно казалось постаревшим. Но в ее взгляде сверкала злоба.
Джулио содрогнулся. После всего, что обрушилось на него, подобно урагану, он должен был пережить еще и это.
– Что тебе нужно, Амалия?
– Ничего. Просто хочу взглянуть, что с тобой стало после того, как ты разрушил мою жизнь.
Джулио решил по возможности предупредить удар.
– Муж выгнал тебя из дому?
– Не выгнал. Он не такой человек. Однако я для него умерла. Он не смотрит на меня, не разговаривает со мной. Он и сам будто мертвый. Его ничто не интересует.
– А Аурелия? Ты выдала ее замуж?
– Нет, она со мной. Не могла же я остаться совсем одна! Салон пришлось закрыть. Я занялась благотворительностью. – Амалия сжала руки и покачала головой. – Я любила тебя, Джулио, а ты меня предал! Попытался отнять у меня Аурелию, растоптал гордость Жиральда! Почему, за что?! Зато теперь, – она склонилась над ним, – я рада видеть, во что ты превратился. Увидев твое имя в списках раненых, я подробно расспросила доктора, что с тобой стало!
– Ты пришла за этим?
– Не только. Мне интересно узнать, куда ты денешься, когда тебя выпишут из госпиталя? Насколько я понимаю, это время не за горами!
– Поеду на Корсику, к родителям, – ответил Джулио, чтобы что-то сказать. На самом деле он не думал об этом. Его мысли давно не простирались за пределы больничной палаты.
Амалия выпрямилась с безжалостной улыбкой на поблекших губах.
– К родителям? Часто ли ты вспоминал о них за эти годы? Послал ли им хотя бы одно письмо? Что ты станешь делать на Корсике? Кормиться милостью своих братьев, у которых есть и руки, и ноги? Знаешь, что самое скверное, Джулио: никто и никогда не захочет спать с таким обрубком! Дай-ка взглянуть!
Ее хищные пальцы вцепились в одеяло, намереваясь сдернуть его, но в этот миг чья-то твердая рука взяла Амалию за локоть и с силой потянула назад.
– Как вы смеете! Немедленно уходите отсюда!
Та повернулась и встретилась глазами с женщиной, чей взгляд был бесстрашным и суровым, как у воительницы.
– Орнелла Санто?!
– Орнелла Гальяни, сударыня. А теперь покиньте палату, пока я не позвала персонал и не рассказала о том, что видела и слышала!
Амалия издала нервный смешок.
– Гальяни? Я не ослышалась? Это шутка?
– Нет. Я жена старшего брата Джулио. И я не позволю вам издеваться над ним.
Джулио пребывал в состоянии какого-то странного отупения. Все вдруг сделалось далеким и безразличным. Он вспоминал себя, стоящего на пристани Тулона, юного, дерзкого, здорового, беспечного. Полагавшего, что впереди его ждут годы искрометного счастья, великих свершений, головокружительного успеха. Теперь Джулио понимал: будет ли он лежать в постели, изнывая от одиночества и скуки и лениво следя за полетом мух, или ковылять на костылях среди спешащих и бегущих людей, его дорога подошла к концу.
Амалия ушла. Орнелла что-то говорила, но он не слушал. Потом вдруг промолвил:
– Я забыл сказать, что видел твоего брата. Это было лет шесть назад.
Орнелла уставилась не него.
– Андреа! Где он?! Что с ним?!
– Он был среди каторжников, которых вели по тулонской пристани.
Орнелла опустила голову. Она не знала, было ли это проявлением благодарности со стороны Джулио или он стремился причинить ей боль.
– Теперь я знаю, где его искать.
– Тебе не кажется, что ты опоздала? Почему ты не делала этого раньше? Почему вычеркнула его из жизни? Можешь не отвечать – я и так знаю. Мне непонятно другое: зачем ты сюда пришла?! – сначала он говорил вкрадчиво, тихо, но последнюю фразу почти прокричал.
Когда он заговорил об Андреа, Орнелла мгновенно замкнулась в себе, словно захлопнула какую-то дверь, и Джулио понял, что не сможет вытащить наружу ни ее страх, ни ее совесть.
– Я пришла, чтобы забрать тебя из госпиталя.
Джулио криво усмехнулся.
– Куда?
– К себе, в свою квартиру. Ты поживешь у меня до приезда Дино.
– Я не хочу видеть Дино, я его ненавижу. И тебя тоже. Убирайся!
Темные глаза Орнеллы сузились. Она сжала губы. Джулио забыл, что она тоже может быть безжалостной.
– Мне нужно несколько дней, чтобы обустроить свое жилье, а потом я приду за тобой, – ее тон не допускал возражений, и в нем не было ни капли сочувствия.
– Убирайся! – повторил Джулио, закрывая глаза.
Когда Орнелла ушла, в его душе пробудились упрямство и злость – силы, способные свернуть даже горы. Джулио с отвращением посмотрел на мундир, который висел на стуле. Он попросил мадам Брио купить ему обычную одежду. Она принесла ее на следующий день и не взяла денег.
– Это одежда моего старшего сына Алена. Она почти новая. Думаю, вам будет впору.
Когда Джулио глянул вниз, по его лицу пробежала тень. Возле кровати стоял только один сапог.
– Мне безразлично, какими станут мой муж и мои мальчики, лишь бы они вернулись домой живыми! – сказала мадам Брио, проследив за его взглядом.
– То есть вы хотите сказать, что они были счастливы купить жизнь такой ценой?
– Нет, я про другое: поезжайте к матери, она будет рада, что вы вернулись, окружит заботой и любовью!
Джулио задумался. Мать – да, но есть еще и отец, который привык оценивать людей и вещи с точки зрения их пользы. Леон всегда говорил: «Подрастут дети – станут работать на земле, появятся внуки – тоже будут помогать». На что ему сын, который не может ни пахать, ни пасти скот, ни управляться с парусом, ни даже что-либо мастерить?!
Разумеется, в такой ситуации Леон не возражал бы против его возвращения, но Джулио скорее умер бы, чем принял снисходительность отца, отца, который выгнал его из дому!
– На Корсике не принято, чтобы взрослые дети сидели на шее у родителей.
– А вы и не будете. Вы еще многое сможете, Джулио. У вас появятся свои дети. Поверьте, найдется немало славных девушек…
– У которых не все в порядке с головой?
Мадам Брио замерла: по лицу Джулио скользнула тень улыбки, он говорил обычным, спокойным, даже слегка небрежным тоном. Она понадеялась, что он наконец оправился от удара и понемногу обретает силы жить дальше.
– Простите меня. Я в самом деле говорила то, что думаю.
Джулио знал, что должен сделать. Орнелла сказала, что придет через несколько дней, значит, в его распоряжении не так много времени. Прежде он только лежал и до недавнего времени даже не мог повернуться на бок без посторонней помощи, а теперь ему предстояло научиться ходить.
Первые шаги дались с трудом; головокружение и слабость накатывали волнами, ему то и дело приходилось останавливаться и пережидать приступы, опираясь на стену. Джулио понял, что отныне должен взвешивать каждое движение, высматривать любую щербину в полу и выбоину на дороге. Он тренировался, сколько мог, а после возвращался в постель с затуманенными от усилия глазами, тяжелым дыханием и покрытым испариной лбом. Костыли были удобными, просто он обессилел.
Силы начали стремительно прибывать, едва у него появилась цель. Джулио удивился, поняв, что за несколько дней совершил то, чего прежде не сделал бы и за месяц. Через два дня он спустился по лестнице во двор, а на пятый решил, что сможет покинуть госпиталь.
Джулио злорадно усмехался при мысли о том, какой сюрприз устроит Орнелле и Дино. Им и в голову не может прийти, что лежачий больной за считанные дни поднялся с постели и сумел ускользнуть от ненавистной опеки!
Мадам Брио советовала ему повременить, тем более, доктора не возражали, чтобы он побыл в госпитале, пока окончательно не окрепнет, но Джулио упрямился: он не хотел ждать.
Он обрадовался, отыскав в своих вещах старый кинжал, с которым, как всякий корсиканец, никогда не расставался. Джулио положил его на ладонь и взвесил, прикидывая, сможет ли им владеть. Мадам Брио сказала, что отныне ему положена пенсия; по просьбе Джулио она получила причитавшиеся ему деньги, и он решил, что этой суммы вполне хватит на поездку в Тулон, а после – на Корсику.
– Только будьте осторожны: в Париже и на дорогах полно грабителей и мошенников! – сказала мадам Брио.
Перед тем как уйти из госпиталя, Джулио попросил женщину подстричь ему волосы, тщательно вымылся и побрился: ему не хотелось выглядеть бродягой. Что одежда болталась на исхудавшем теле, как на вешалке, а одну из штанин пришлось обрезать до колена, не мешало Джулио ощущать, что он – это он, как и бороться в одиночку. К его удивлению, другие больные, с большинством которых он успел поругаться, сердечно простились с ним и искренне пожелали ему удачи.
Когда Джулио вышел за ворота, его ошеломил свет, запахи и звуки. По улицам катились экипажи, людские потоки беспрерывно текли в противоположные стороны, образуя водовороты на перекрестках и площадях. К счастью, Джулио не замечал ни косых, ни откровенных взглядов: все давно привыкли к тому, что война без конца собирает с людей свою кровавую дань и калечит жизни.
Джулио мог бы взять экипаж, но он не имел понятия, как забраться в него самостоятельно, а пользоваться чужой помощью ему не хотелось, потому он шел и шел, время от времени останавливаясь и отдыхая на скамейках или просто прислонившись к стене дома. Целью Джулио было бюро дилижансов, которые доставляли путешественников в другие города и провинции.
Он не жалел о том, что навсегда покидает Париж. Когда Джулио жил на Корсике, ни ее пейзажи, ни характеры людей не вызывали в нем никакого трепета, все казалось совершенно обыкновенным, даже скучным. Теперь он начал понимать, что оставил там частицу своей души, своей крови, своего сердца. Лежа в кровати, он часто вспоминал детство и раннюю юность – этим видениям была свойственна мучительная печальная прелесть.
Подумав об этом, Джулио горько вздохнул. Если б знать, зачем жизнь, когда самое главное, дорогое, бесценное навсегда потеряно! Разве только затем, чтобы отомстить тому миру, который искалечил его тело и превратил его сердце в камень.
Джулио не рассчитал времени и сил, потому добрался до стоянки лишь поздним вечером. Он основательно заплутал, и ему много раз приходилось спрашивать дорогу.
Сквозь разметавшиеся по небу облака проникал слабый отблеск далекого и холодного мира – мира звезд и луны. Время от времени Джулио останавливался и смотрел вверх, будто ожидая, что в сердце возродится остаток обманчивой надежды.
Он шел по узкой тропинке между мрачных деревьев, когда услышал позади торопливые шаги и тяжелое дыхание. Его нагоняли три темные тени. Не имея возможности ускорить шаг, Джулио остановился и повернулся к ним.
– Что вам надо?
Один из бродяг осклабился:
– Хотим предложить тебе работу, приятель. Можем отвести тебя туда, где ты всегда добудешь на пропитание.
Джулио понял, о чем они говорят, и в его крови закипел гнев. Париж кишел нищими; среди них встречались и такие, чьи движения и взгляды были пронизаны неподдельным горем, и те, кто привязчиво тащился сзади, прося подаяние притворно жалобным голосом.
– Убирайтесь!
Они глумливо захохотали.
– Не надо быть таким злым!
Когда они набросились на него, Джулио понял, что все его усилия уйдут только на то, чтобы не упасть. Один из бродяг толкнул его и вырвал из рук мешок, в котором были кое-какие вещи и большая часть полученной пенсии.
Джулио свалился на землю, но тут же извернулся, подобрал костыль тремя уцелевшими пальцами и, вытянув руку, бросив тело вперед, огрел грабителя по спине с такой силой, что тот рухнул в траву, будто куль с тряпьем. Подскочил второй, и Джулио вонзил ему в ногу кинжал. Тишину разорвали дикие крики, со стороны стоянки дилижансов бежали люди. К несчастью, третий бродяга удрал, забрав с собой нехитрый скарб Джулио, а главное – деньги. Кое-какая мелочь осталась в кармане, и он не знал, хватит ли этого на проезд до Тулона.
Ему помогли встать. Мужчины расспрашивали, что случилось, кто-то пошел за жандармами. Джулио отвели к дилижансу, где один из путешественников протянул ему флягу, в которой был коньяк, и Джулио сделал несколько жадных глотков.
Несмотря на потерю денег, он не ощущал прежней горечи. Взгляд его серых глаз сделался твердым и ясным, в жилах пульсировала кровь. Кто-то пожал ему руку, он слышал в голосах мужчин нотки не жалости, а уважения, и понимал, что сумел переступить черту, преодоление которой совсем недавно казалось ему чем-то немыслимым.
Согласно своему обещанию, Орнелла появилась в госпитале спустя несколько дней, и мадам Брио сообщила ей, что Джулио ушел.
– Думаю, он отправился на родину.
Орнелла расстроилась. Она никогда не любила Джулио и не слишком хорошо представляла, как станет делить с ним кров, и все-таки не могла успокоиться. Она помнила, в каком отчаянии пребывала, когда упала со скал и много месяцев пролежала в постели, несмотря на то, что рядом с ней находился Дино и ее положение было не столь тяжелым и безнадежным, как у Джулио.
А еще ее тревожили мысли об Андреа. С тех пор, как Джулио сообщил, что видел его в Тулоне среди каторжников, брат будто звал ее из прошлого, смотрел на нее сквозь годы.
Орнелла казнила себя за то, что так и не удосужилась узнать о судьбе Андреа, не попыталась ему помочь, за то, что воспоминания о нем год за годом покрывались пеплом забвения.
Ее муж был на войне, и ей не посчастливилось иметь ребенка, чтобы она могла о ком-то заботиться, одновременно находя в нем опору своей душе. Дино сказал, что нельзя запретить птице петь. Он не подумал о том, что, случается, птицы замолкают сами.
Все вокруг застыло, словно на картине, – дома, деревья, скалы. Даже облака плыли по небу с особой медлительностью.
Беатрис ни за что не вышла бы из дома в самый солнцепек, но у Кармины неожиданно закончилась зелень. Она возилась на кухне, Орландо куда-то убежал с мальчишками, потому на рынок отправилась Беатрис. Кармина никогда ни о чем ее не просила, и все-таки Беатрис старалась ей помогать.
Они жили в относительном покое и даже были по-своему счастливы. Винсенте Маркато не появлялся, лишь изредка присылал своего человека узнать, как идут дела. Кармина была неизменно радостна и полна сил, а Беатрис нравилось смотреть на человека, который живет, не считая потерь, не ища забвения во сне, не предаваясь ненужным воспоминаниям.
С самой Беатрис было не так. Она не имела ни малейшей возможности стереть из памяти ошибки, оставившие трагический след не только в ее жизни, но и в жизни ее детей, которых она потеряла по своей вине. И сегодня боль казалась такой острой, словно несчастье произошло только вчера: это было все равно что жить с пулей в груди.
Солнце слепило глаза, жара словно придавливала к земле, потому Беатрис старалась не смотреть по сторонам. И все же, проходя мимо церкви, она обратила внимание на горстку нищих: здесь почти всегда сидели старики, причем одни и те же, а сейчас появился другой человек, гораздо моложе, ему можно было дать не более тридцати.
Сама не зная почему, Беатрис остановилась. В этом парне было что-то знакомое. Он сидел, прислонясь к каменной стене, закрыв глаза, странно равнодушный и безучастный. Грязная одежда, нечесаные волосы, в которых вполне могли водиться вши. У парня не было ноги – в пыли валялись костыли. Приглядевшись, Беатрис заметила, что на его руках не хватает пальцев. Перед ним не стояло ни чашки, ни плошки: тот, кто хотел подать ему милостыню, клал деньги прямо на землю. Женщине показалось, что этот человек ничего не просит, ни на что не надеется и никого не ждет.
Сидящий рядом старик поднял голову, внимательно посмотрел на Беатрис и сказал:
– Парень плох. Он почти ничего не ест, исхудал так, что все ребра наружу. Целыми днями сидит на солнцепеке, закрыв глаза, и будто ждет смерти. По нему ползают мухи, а он даже не пытается их согнать. Вернулся с войны инвалидом, а идти ему некуда. К родным возвращаться не хочет: видать, боится стать для них обузой. Ох уж эта корсиканская гордость!
Беатрис ничего не ответила. Она совершила много ошибок, но, стало быть, и Леон Гальяни сделал что-то не так, если один из его сыновей валялся в пыли, будто последний бродяга!
Внезапно в памяти всплыли минуты, когда она так же стояла над беспомощным телом старшего отпрыска Леона, Дино, размышляя о том, как его убить. А еще Беатрис вспомнила глаза своей дочери, готовой спасти юношу ценой своей жизни.
Она вошла в дом и застыла в дверях. Ветер развевал занавески, в очаге пылал яркий огонь. Кармина напевала, заканчивая готовить обед.
– Ты принесла зелень?
Со временем они перешли на «ты». Границы стерлись; женщины уже привыкли к тому, что посторонние принимают их за мать и дочь.
– Да.
Кармина не обратила внимания на озабоченный, хмурый вид Беатрис: та часто без видимой причины замыкалась в себе, могла часами сидеть, не двигаясь и не отвечая на вопросы.
Беатрис присела к столу и промолвила без всякой подготовки:
– Я видела Джулио Гальяни.
Улыбка сбежала с лица Кармины; она бросила работу, остановилась посреди кухни, уперла руки в бедра и твердо произнесла:
– Я не хочу о нем слышать!
– Придется. Он болен, можно сказать, умирает.
Кармина стиснула пальцы, ее лицо исказилось от безжалостного упрямства и затаенной обиды.
– Мне все равно. Это меня не касается.
– Кажется, ты говорила, что этот мужчина – отец твоего сына?
– Орландо не знает об этом и никогда не узнает. Его отец умер, погиб на войне.
– Этот дом принадлежит мужу сестры Джулио, – заметила Беатрис. – Мы не можем оставить его на улице.
– У него нет крыши над головой? Почему? Что он делает в Аяччо? Откуда приехал? Отчего не вернется домой? – нервно проговорила Кармина и наконец спросила: – Что с ним?
– Тебе стоит увидеть самой.
Беатрис умела настаивать на своем. Ее слова, взгляд и руки были удивительно цепкими.
Они вышли на улицу. Стояла жара, однако Кармину била дрожь. Она подошла к церкви на ватных ногах. Джулио сидел в прежней позе, на том же месте, и ей почудилось, будто она никогда не видела более жалкого человека. Ему была свойственна покорная усталость, обычно настигающая людей в гораздо более позднем возрасте. Было трудно понять, что до сих пор заставляет его сердце биться в груди.
Губы Кармины искривились в странной усмешке, взгляд стал колючим, а в движении руки, которой она тронула Джулио за плечо, чувствовались досада и злоба.
Он открыл глаза и посмотрел на нее мутным взглядом, очевидно, не узнавая. Потом перевел взор на Беатрис.
Две женщины, обе в черном, молодая и постарше. Очевидно, мать и дочь. Что им нужно?
– Попытайся встать, – сказала одна из них. – Мы тебе поможем.
Джулио чувствовал, что у него нет сил для ответа. Да и что он мог сказать?
Он не стал задерживаться в Тулоне. Джулио не был знаком с мужем Бьянки, но легко мог представить, как вытянется его лицо при виде шурина-калеки.
Ему хватило денег на проезд до Тулона, и только. Джулио ковылял по набережной, размышляя, как ему попасть на Корсику, когда увидел человека, который отвязывал от причала рыбачий бот. Джулио сразу признал в нем островитянина и подошел, впрочем, безо всякой надежды.
– Что тебе нужно? Кого-то ищешь? – приветливо спросил мужчина, и Джулио невольно вздрогнул, услышав родную итальянскую речь.
– Мне нужно добраться до Корсики, но у меня нет денег.
Мужчина изменился в лице.
– Какие деньги, брат! Иди ко мне, я тебя довезу!
Он помог Джулио спуститься в лодку, заботливо усадил его и удобно пристроил костыли.
– С войны? – только и спросил он.
– Да.
Вокруг с мерным шумом перекатывались упругие волны, птицы прочерчивали в воздухе невидимые следы. Пахло морем, но не только им; Корсика еще тонула в тумане, а густой аромат маки уже разливался в воздухе, проникал в душу и сердце.
Хозяин лодки обернулся и торжествующе посмотрел на Джулио.
– Одинокая и непокорная красавица встречает своих сыновей! Она знает, что они непременно вернутся.
С каждой минутой Корсика становилась все ближе, Джулио уже мог различить выточенные временем и ветром утесы и ковер зелени, покрывавший нижнюю часть гор. Против воли у него защемило в груди и защипало в глазах. Он никогда не был чувствителен к узам крови или родины, но сейчас ему захотелось подняться и приветствовать Корсику стоя.
А потом он понял, что ему некуда идти. Джулио твердо решил не возвращаться в Лонтано. Он пытался бороться, пока не понял, что бороться не за что, что он остался совсем один.
Сон напоминал продолжительный обморок: очнувшись, Джулио долго не мог сообразить, где находится. На всякий случай он притворился спящим и слушал голоса.
– Он не болен, – произнес пожилой мужчина, – просто ослаб. Пара недель хорошего питания и ухода, и он сможет вставать.
Потом раздался голос ребенка, похоже, мальчишки:
– Кто это? Это… мой отец? Он вернулся с войны?!
– Не говори ерунды, Орландо, твой отец погиб! – женщина, которая ему отвечала, была не на шутку взволнована. – И вообще уходи отсюда, тебе здесь нечего делать.
Однако мальчик упорствовал:
– Тогда почему ты взяла его в наш дом?
– Потому что мы из одной деревни.
– Будет лучше, если вы все уйдете, – резко произнесла другая. – Я посижу возле постели, пока он не очнется.
Джулио попытался собраться с мыслями, но у него ничего не получилось, и тогда он открыл глаза. Он определенно знал эту женщину, только не помнил, откуда. В ее черных глазах затаилась искорка гнева и капля безумия. Так было всегда, даже если она рассуждала и действовала здраво. Беатрис Санто, мать Орнеллы, которая вечно точила зуб на его отца! Конечно, это она.
– Проснулся? – промолвила Беатрис, без малейшей приветливости и сочувствия. – Нельзя так поступать со своей жизнью, ведь ты еще молод. Теперь, когда ты здесь, тебе придется есть и набираться сил.
– Где я?
– Не могу сказать, что у друзей, но во всяком случае не у врагов.
Вошла вторая женщина, та, что была моложе, в ее руках Джулио увидел тарелку с чем-то дымящимся и вкусно пахнущим, с чем-то таким, чего он давно не ел.
Непокорные пряди, безжалостно стянутые в строгую прическу, глубокие темные глаза. Гибкие, как ветки ивы, руки, бедра, напоминающие формой кувшины, с которыми женщины Лонтано ходят за водой, неосознанная чувственность движений. Занавес, за которым скрывалось прошлое, приподнялся: Джулио ее узнал.
– Кармина!
Ему почудилось, будто из ее глаз вылетели искры, и он вспомнил, как семь лет назад его руки неумело, но жадно скользили по телу девушки, которую он сперва обманул, притворившись Дино, а после с легкостью бросил, забыл.
– Да, это я. – Ее тон не сулил ничего хорошего.
Джулио вспомнил Амалию и внутренне сжался, готовый к тому, что его снова начнут унижать.
– Почему я здесь? – спросил он.
– Это дом господина Маркато, твоя сестра Бьянка замужем за ним. Поэтому мы взяли тебя к себе.
Джулио усмехнулся.
– Не думаю, что тебе будет приятно ухаживать за мной.
– Дело не в этом, – ровно произнесла Кармина, – долг есть долг. Я кое-чем обязана Бьянке.
– Мне ты ничего не должна, – сказал и осторожно добавил: – Это я тебе должен.
– Ты ничего мне не должен, Джулио. Мы чужие люди. Нам нечего вспоминать и не о чем говорить. Лучше поешь, – промолвила она и зачерпнула бульон ложкой.
– А если я не буду?
– Тогда я позову Беатрис. Поверь, это будет намного хуже.
После еды ему вновь захотелось спать, и все-таки он сказал:
– Не могла бы ты принести мне воду и чистую одежду?
– У меня нет мужской одежды, но я постараюсь что-нибудь придумать.
– Ты не замужем?
Лицо Кармины окаменело.
– Была. Мой муж умер.
– Ясно.
Джулио закрыл глаза. Кармина смотрела в измученное лицо отца своего сына, в лицо, на котором застыло выражение злобной обреченности. В каждом взгляде, слове, движении его натянутого как пружина тела жила настороженность. Этот человек напоминал ей бродячую собаку, которая все время скалит зубы, опасаясь, что ее вот-вот ударят.
Что-то перевернулось в душе Кармины, и она сказала то, что еще минуту назад не произнесла бы даже под пыткой:
– Мне очень жаль, что с тобой случилось несчастье.
Следующим утром Джулио проснулся в другом настроении. Он почувствовал себя значительно лучше. За окном пели птицы, в комнате пахло морем и утренней свежестью, постель была мягкой и чистой.
Джулио заметил, что за ним подглядывают. Темные, как каштаны, глаза ребенка то появлялись в приоткрытой двери, то исчезали.
– Входи, – сказал Джулио, и через мгновение мальчик робко остановился на пороге.
– Вообще-то мама не разрешает мне заходить в комнаты постояльцев и приставать к ним с разговорами, – виновато произнес он.
– Я не обычный постоялец. Я брат Бьянки.
– Брат тети Бьянки?! – оживился ребенок.
– Тебе она нравилась?
– Да. Только она давно уехала.
– Как тебя зовут?
– Орландо.
– Меня Джулио.
– Мой отец тоже был на войне, – сказал мальчик. – Только его убили.
– Ты его помнишь?
– Я его никогда не видел.
Джулио выпростал руки из-под одеяла и показал ребенку.
– Видишь? А еще, – он кивнул на стоявшие в углу костыли, – у меня нет ноги. Так что твоему отцу повезло.
– Зато мне – нет.
– Почему?
– Я бы хотел, чтобы он вернулся, пусть даже таким, как вы.
– Я почти ничего не могу делать. Даже что-то смастерить или починить.
– Ну и что? Я бы разговаривал с ним. Я бы просто знал, что у меня есть отец. Этого было бы достаточно.
– Я тоже могу с тобой поговорить, – неожиданно для себя произнес Джулио, ибо прежде его совершенно не интересовали дети.
Орландо встрепенулся. У него были удивительно живые глаза и улыбка, способная растопить лед самого равнодушного сердца.
– Я хочу знать о войне. И вы… вы видели императора?!
– Видел, – сказал Джулио и спросил: – Сколько тебе лет?
– Шесть.
– Как твоя фамилия?
– Бернарди.
Кармина солгала. Она не была замужем. Этот похожий на огонек мальчик мог быть его сыном.
Между тем, Орландо едва не приплясывал от восторга. Было видно, что ребенок истосковался по мужскому общению.
– Наверное, вы совершили много подвигов?!
– Ни одного.
По лицу мальчика скользнула тень и тут же исчезла, уступив место тайному пониманию. Очевидно, он решил, что настоящие герои не привыкли хвастать своими свершениями.
– Орландо!
Услышав полный возмущения голос, оба уставились на дверь.
– Я только хотел… – начал мальчик, но Кармина строго перебила: – Что ты здесь делаешь? Я дала тебе поручение, ты должен его выполнить.
– Иду, – сказал Орландо, успев обменяться с Джулио заговорщицким взглядом.
– Скажи правду, – произнес Джулио, когда мальчик ушел, – Орландо мой сын?
– Нет! Не твой! И не спрашивай об этом!
Джулио почудилось, будто он видит перед собой острые рифы, способные превратить в щепки любой, самый крепкий корабль. Кармина окружила свое одиночество густыми терновыми кустами и точно так же не желала делиться ни с кем своей единственной радостью.
Через несколько дней Джулио встал с постели. Никто не мог запретить им с Орландо сидеть на заднем крыльце по вечерам, когда работа была закончена, солнце уплывало за горизонт, окна пламенели в свете заката, а паруса кораблей напоминали огромные окровавленные знамена. Кармина не находила себе места, ибо из кухни ей был слышен счастливый смех Орландо и негромкий голос Джулио. Она тайком выглядывала в окно, пытаясь прислушаться, однако не могла разобрать ни слова.
В один из таких моментов к ней подошла Беатрис и сказала:
– Не изводи себя. Расскажи им правду. Они оба нуждаются в ней.
Кармина отпрянула от окна, на ее лице выступили красные пятна.
– Нет! Джулио этого не заслуживает! Он ненадежный человек, и я ему не верю. Если бы он не стал калекой, ему и в голову бы не пришло обо мне вспомнить!
– И все-таки Орландо его сын. И мальчику нужен отец.
Кармина опустила руки.
