Текст книги "Остров судьбы"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
В день венчания погода радовала глаз. По яркому голубому небу разметались легкие облака. Море мерцало как огромная серебряная чаша, горы были покрыты молодой зеленью, кудрявой и мягкой, как волосы младенца. Ветер был сильным, но теплым. Его звук и шум бьющих о берег волн создавали неповторимую мелодию, столь дорогую сердцу каждого корсиканца.
Украшенный шелковыми лентами, миртовыми ветвями и медными колокольчиками свадебный поезд был огромен. На одной повозке везли одежду и белье невесты, на другой – кухонную утварь, на третьей – мебель и ткацкий станок. Это был своеобразный показ приданого и демонстрация умений невесты. Кортеж двигался под аккомпанемент музыкальных инструментов и ружейные выстрелы.
Слегка насупленная, разодетая в пух и прах Бьянка ехала впереди кортежа верхом на покрытом роскошным покрывалом коне. Утром девушка едва не повздорила с родителями, которые все-таки не позволили ей венчаться в городском наряде.
Посмотреть на то, как дочь самого уважаемого человека в Лонтано будет сочетаться браком с богатым торговцем из Аяччо, явилась едва ли не вся деревня. В церкви было не протолкнуться, народ стоял вдоль дороги и висел на изгородях.
В какой-то миг взгляд Леона Гальяни выхватил из людской массы лицо Беатрис Санто. Женщина выглядела оборванной и исхудавшей, однако Леон не заметил в ее взоре признаков безумия или гнева. Она неподвижно стояла и со скорбным спокойствием смотрела на свадебный поезд: несчастная корсиканка, потерявшая обоих детей.
Леон втайне надеялся, что старший сын вернется домой, и был готов его принять, пусть даже и с Орнеллой Санто в качестве законной жены. О Джулио отец думал с другим чувством. Леон предвидел, что Джулио выйдет сухим из любой переделки, тогда как в Дино таилась некая незащищенность, он был слишком порядочным, гордым и честным.
Свадебный пир был великолепен: копченые и сырокопченые окорока, сардельки, ливерные и кровяные колбасы, сыры нескольких сортов, пироги с различными начинками, жареная дичь и неизменные печеные каштаны. Вино трех, пяти и даже десятилетней выдержки лилось рекой.
Анжела Боллаи в неизменном черном платье сновала от столов на кухню и обратно. Ее дети, семилетняя Мирелла и пятилетний Паоло, которых женщина впервые привела в дом Гальяни, сидели среди гостей. Сандра нашла, что они хорошо воспитаны: и девочка, и мальчик не болтали, ели медленно, аккуратно и со сдержанным любопытством разглядывали жениха и невесту.
Данте не удавалось встретиться с глазами Анжелы – женщина упорно отводила взгляд, и юноша с тоской думал, что она все еще сердится на него. Когда Анжела обращалась к своим детям, ее лицо преображалось, становилось на редкость одухотворенным и светлым, и Данте терзался тем, что, возможно, в эти минуты она вспоминает мужчину, который был их отцом.
Ближе к полуночи гости начали расходиться. Женщины отвели молодую в спальню, где раздвинули занавески кровати и велели Бьянке сесть на покрытую нарядным одеялом перину. Мастер славно потрудился над сооружением брачного ложа: оно было украшено рядами балясин, а верхняя рама сплошь покрыта ажурной резьбой.
Когда в спальню вошел муж, Бьянка невольно привстала и замерла перед ним, пылая румянцем.
Винсенте снял шейный платок, который по новой моде носил вместо галстука, сюртук, сорочку, высокие сапоги и остался в одних панталонах.
– Не надо, – прошептала Бьянка, когда он протянул к ней жадные руки. Она вдруг поняла, что перед ней стоит совершенно чужой, незнакомый человек, который тем не менее имеет право сделать с ней все, что захочет.
– Тебе должно быть известно, дорогая, – развязно произнес муж, – что в эту ночь я обязан сделать тебя женщиной. Утром придется показать твоим докучливым односельчанам простыни.
Бьянка знала это. Свадебные гости в Лонтано вели себя сравнительно скромно и не изводили молодых пошлыми шутками, однако обычай демонстрировать жителям деревни доказательства невинности невесты соблюдался неукоснительно.
Ее губы предательски задрожали.
– Как это глупо! Какое им до этого дело!
– Согласен. Девственница ты или нет, должно волновать только меня.
Взяв волю в кулак, Бьянка позволила Винсенте снять с нее брачный наряд и слегка вскрикнула от неожиданности и стыда, когда муж сдернул с нее длинную вышитую сорочку. Он долго любовался соблазнительным телом жены, заставляя ее мучительно краснеть, а после велел ей лечь в постель.
– Не беспокойся, все пройдет быстро и легко.
Он стянул панталоны, последнее препятствие перед полной наготой: Бьянка в смущении и страхе закрыла глаза и вскоре почувствовала, как муж навалился на нее своим тяжелым телом. Винсенте не сдержал обещания: он вновь и вновь пронзал ее нутро, больно сжимал груди, впивался поцелуями в шею, шептал слова, которые казались ей непристойными. Бьянка кусала губы, стараясь не закричать, и не могла дождаться, когда пытка закончится.
Утром она выглядела слегка растерянной, а ее улыбка казалась приклеенной к бледному лицу.
Винсенте не скрывал своего довольства. Он сказал, что они с женой уедут из Лонтано после завтрака: ничего страшного, если второй день свадьбы пройдет без них. Леон был обескуражен таким заявлением, но Винсенте дал понять, что отныне он – хозяин положения и… Бьянки.
Прощаясь с родителями и братом, последняя громко разрыдалась: впрочем таков был обычай. С повозками пришлось отправить работников, хотя Винсенте не скрывал, что в Аяччо Бьянке не понадобится ни прялка, ни медная посуда, ни деревенская мебель.
Данте с тоской смотрел вслед уезжавшей сестре. В спешке они даже не успели поговорить. Юноша знал, что грядущее задумано силой, неподвластной никому и подчиняющей человека без остатка. Ему оставалось надеяться, что эта сила будет милостива – как к Бьянке, так и к нему самому.
Глава 6
Почти каждый год на Корсике случались пожары, нередко приобретавшие размеры стихийного бедствия. Маки вспыхивал, как хворост, и сильный ветер разносил огонь по округе. Пожар спускался с горных склонов, угрожая человеческому жилищу. В такое время корсиканцы не воевали между собой, они объединялись для куда более серьезной борьбы, борьбы с огнем. Сквозь удушливую дымовую завесу слышались удары топоров и крики жителей обоих селений, прежде враждовавших между собой, а сейчас бок о бок рубивших кустарник, затаптывающих и заливавших горящую траву. Работа находилась для всех – для мужчин, женщин, подростков и даже детей.
– Надеюсь, скоро потушим, – сказала Сандра, глядя на белое облако, медленно расплывавшееся по склону горы, и вытирая рукавом потный лоб. – Ступай в усадьбу, Анжела. Надо согреть воды и приготовить ужин.
Молодая женщина кивнула и, подобрав прожженный, пропахший дымом подол, побежала в сторону деревни.
Анжеле казалось, что она помнит короткий путь через край маки. С высоты деревня была похожа на груду огромных камней, упавших с небес. Быть может, так оно и было: некая Божественная рука бросила на эту землю горсть неведомых семян, и люди стали селиться на скалистых выступах, казалось, доступных только птицам.
Она спешила, потому не сразу заметила опасность. По траве стелились язычки пламени, бежали ручейками и сливались в небольшие озера. Анжела пыталась найти безопасную тропку и не могла: огонь был везде.
Несколько мгновений она со страхом смотрела на его чуждую, неземную красоту, потом повернула обратно. Не дай Бог очутиться в огненном кольце, лучше вернуться к людям и заодно предупредить односельчан о грозящей опасности.
Через время Анжела заметила оранжевые сполохи и справа, и слева. Хуже нет, когда пламя гонит по земле ветром: тогда жаркая пелена раскидывается веером, и бывает трудно понять, откуда идет огонь.
Она беспомощно оглядывалась, когда услышала знакомый голос:
– Анжела! Стой на месте! Не бойся, я иду к тебе!
Она оглянулась. Высокий, сильный и гибкий Данте мчался к ней большими прыжками. Анжела на секунду закрыла глаза и сразу поняла, что опущенные веки – единственная преграда между ней и той безграничной, отчаянной, слепящей радостью, которую она давно была готова впустить в свою душу.
– Надо предупредить людей, что пожар идет с этой стороны, – сказала она.
– Они знают. Заметили сверху. Мать велела мне догнать тебя.
– Вот как?
Его светлые глаза сияли.
– Я так рад, что с тобой ничего не случилось! Я знаю, куда идти.
Он вел ее через заросли, и Анжела доверчиво шла за ним. Данте куда лучше ориентировался в горах, и не мудрено: в отличие от мужчин у женщин было мало поводов покидать дом.
Здесь было тихо; густая, словно руно, зелень стояла нетронутой. Спутанные, как копна волос, травы покрывали землю сплошным ковром. Неожиданно Анжела поняла, что вокруг на много лье никого нет, что они с Данте остались наедине со своей страстью и мукой.
– Неподалеку должен быть ручей. Я хочу пить, а ты? – спросил он, замедляя шаг.
– Да, – ответила Анжела и заметила: – Как здесь тихо!
– Люди далеко. И пожар тоже.
– Нас не хватятся? Наверное, сейчас каждая пара рук на вес золота?
– Мать сказала, чтобы я шел домой вместе с тобой и набрал воды в котлы. Я уверен, Леон и остальные справятся с огнем.
Они подошли к ручью. Анжела присела на корточки, умылась и напилась. Ее платье было покрыто сажей, пропитано потом, и она вдруг почувствовала, что если не снимет этот траурный наряд, почти год служивший ей второй кожей, броней и клеткой, прямо сейчас, то сойдет с ума. Анжела попросила Данте отойти за кусты и с несвойственной ей яростью стащила платье через голову, оставшись в сорочке и нижней юбке. Ее движения, ее взгляд были полны отчаяния. Казалось, внутри нее идет мучительная борьба.
Анжела словно не замечала, что завязки ее сорочки распустились, и Данте может видеть сквозь ветки, за которыми он стоял, ее крепкую белую грудь с темными куполами сосков. Данте почувствовал, как внутри разверзлась сияющая бездна. Он понял, что настал переломный момент, момент, который нельзя упускать, ибо в нем заключалась его судьба, его жребий и его выбор.
Он подошел к ней сзади, обнял, повернул к себе, раздвинул складки тонкой ткани, вцепился пальцами в шнуровку, распутал, разорвал хлипкие веревочки и принялся целовать упругую плоть. Анжела ахнула; словно только сейчас очнувшись, попыталась оттолкнуть его и прикрыться. Сперва он не отпускал ее, а после бессильно рухнул перед ней на колени и простонал:
– Я люблю тебя, люблю! Делай со мной, что хочешь, я схожу по тебе с ума!
Она не удивилась. Ею тоже владела любовь, та самая любовь, благодаря которой рушатся барьеры, отступает ненужная гордость и проходит нелепый стыд.
Анжела погладила волосы Данте и мягким жестом заставила его подняться на ноги. Мгновение они стояли друг против друга, а потом принялись целоваться, жарко, ненасытно, как это делают преступные любовники в редкие минуты свидания.
Она сняла нижнюю юбку и расстелила на жесткой траве. Стянула полотняную сорочку. В свою очередь Данте лихорадочно освобождался от одежды, теряя пуговицы, обрывая завязки.
Когда Анжела разомкнула плотно сведенные колени, Данте почудилось, будто перед ним раскрыли шкатулку с невиданными драгоценностями. Он осторожно коснулся ее плоти. Она была мягкой, бархатистой и пахла весенними соками. Он с нежным трепетом целовал губы Анжелы; отвечая на его поцелуи, женщина помогала неопытному юноше отыскать вход в свое тело, который казался ему входом в рай.
В первый раз все закончилось так быстро, что Данте стало стыдно до слез. Он вспомнил, как Джулио говорил, что дабы доставить женщине удовольствие, нужны долгие, изысканные ласки. К счастью, Анжела позволила заняться с ней любовью и во второй, и в третий раз, пока он наконец не ощутил сладкую дрожь в ее теле, не услышал тихие стоны. Не открывая глаз, крепко обняв его своими дивными руками, она отдавалась ему всем своим существом.
Они не знали, сколько времени провели возле ручья. Данте не мог поверить в происходящее и вместе с тем понимал: отныне он не сможет существовать по-другому; без поцелуев, объятий и любви Анжелы будет чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег, птицей со сломанным крылом.
– Ты меня любишь? – прошептал он, страшась услышать ответ.
А если это был всего лишь безумный порыв, а если она раскаивается?!
– Люблю. Я влюбилась, как девчонка! Такого со мной еще не было.
– Не думай, что я развлекаюсь с тобой! – пылко произнес он. – Я люблю тебя больше жизни и хочу, чтобы ты стала моей женой.
Анжела села, обняла колени и грустно покачала головой.
– Ты знаешь, что это невозможно.
– Почему? Ты вдовеешь почти год и вполне можешь вступить в новый брак.
– Твои родители никогда этого не допустят.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я старше тебя на семь лет и у меня двое детей.
– В нашем доме хватит места и еды для всех. К тому же ты очень нравишься моей матери, – неловко промолвил Данте.
Анжела горько усмехнулась.
– Как служанка, а не как будущая невестка!
– Ты для нее не служанка, а помощница, она сама мне говорила.
– Дело не только во мне. Мои дети любят и помнят Луку: я не могу предлагать им нового отца, да еще такого юного!
Данте обиженно поджал губы.
– Ты видишь во мне мальчишку?
– Нет, – сказала она, – нежно проводя рукой по его волосам, – ты мужчина. С тобой я стала такой, какой никогда не была с мужем. Возможно, это наказание и проклятие, но я не жалею об этом.
– Я никогда не понимал людей, которые сопротивлялись чувствам или стыдились их, – заметил Данте.
– Я понимаю. Но не хочу разделить их судьбу, – сказала Анжела и принялась одеваться.
– Может, нам уехать в Аяччо, сбежать, как это сделали Дино и Джулио?
Она резко обернулась, и ее густые темные волосы рассыпались по плечам.
– Представь, какое горе ты причинишь своим родителям, которые без того потеряли двух сыновей?! Потом, Джулио уехал один, и Дино с Орнеллой тоже было не о ком заботиться, кроме как друг о друге. А у меня дети. В Лонтано живут мои родственники, которые помогут мне и поддержат меня, что бы ни случилось. Здесь Мирелле и Паоло не грозит голод, а что мы станем делать в Аяччо?
– Я найду работу и…
– Я никогда этого не допущу, – сурово прервала Анжела. – Истинный корсиканец не покидает свой дом и не забывает свое прошлое.
– Что же нам делать?
Она задумалась.
– Мы будем встречаться тайно. Пусть наши свидания будут редкими, это не страшно, главное соблюдать осторожность.
– Завтра ты к нам придешь?
– Нет. Обычно Сандра отпускает меня по воскресным дням.
– Тогда я зайду к тебе после церкви.
– Ты пропустишь воскресный обед в своем доме?
– Скажу отцу, что надо помочь тебе поправить ограду. Он не откажет.
– Завтра дома будут дети, – заметила Анжела и покраснела.
– Я хочу познакомиться с ними, – упрямо произнес Данте.
Анжела покачала головой, но не возразила. Ей пришлось надеть опротивевшее платье и кое-как привести себя в порядок.
– Я не могу сейчас идти к вам. Я не в себе, я могу нечаянно выдать нас, – прошептала она.
– Иди домой.
– Твоя мать дала мне поручение!
– Я все сделаю. Скажу, что тебе не во что было переодеться, и я отпустил тебя домой.
Данте и Анжела возвращались обратно, возвращались из мира, существовавшего вне реального пространства и времени. Вскоре стали попадаться следы пожара: выжженные полосы земли, обгоревшая трава, деревья с почерневшими, скрюченными листьями. Пахло гарью, ветер веял по воздуху белый пепел.
Завидев односельчан, идущих в Лонтано с пожара, Анжела испуганно отпрянула от Данте, наскоро пробормотав слова прощания. Она боялась, что люди могут что-то заподозрить, но жители деревни смотрели на них без удивления. Все знали, что Анжела служит в доме Гальяни, и никому не могло прийти в голову, что эта скромная, тихая вдова могла отдаться семнадцатилетнему сыну Леона в кустах на берегу ручья.
На следующий день Сандра Гальяни приветливо поздоровалась с Анжелой возле церкви, и у той отлегло от сердца. Женщины разговорились.
– Вчера мне пришлось пойти домой, – на всякий случай промолвила Анжела.
– Ничего страшного. Я не подумала о том, что у тебя нет другой одежды. Данте все сделал: поставил воду на огонь, приготовил тушеное мясо, разогрел вчерашние лепешки. Мы смогли и помыться, и поесть. Кстати, сегодня он придет к тебе, чтобы починить изгородь: утром они с отцом говорили об этом.
– Вы можете гордиться своим сыном. Спасибо, что послали его за мной. Без Данте мне бы не удалось убежать от огня, – сказала Анжела, стараясь не покраснеть.
– Отныне младший – наша единственная надежда.
– До меня в вашем доме была служанка, Кармина, – вдруг вспомнила Анжела, – что с ней стало?
Сандра нахмурилась.
– Не знаю. Я не хочу об этом думать. Эта девушка спуталась с Джулио, и я ее рассчитала. В нашем доме нет места разврату.
Услышав ответ матери Данте, Анжела невольно сжалась и сникла. К счастью, началась служба, и женщины разошлись в разные стороны.
Анжела плохо слушала слова священника. Стоя в толпе молодых и старых односельчанок, она с новым интересом разглядывала их одежду, украшения и прически. Большинство женщин было в простых головных платках, однако кое-кто надел расшитые позолоченными нитками чепцы, а иные были в разукрашенных мецарро, более подходящих для свадебного обряда. Анжела гадала, какую девушку выберут Леон и Сандра в жены Данте, и в ее сердце вскипала ревность. Она не хотела отдавать его другой, даже если та будет намного красивее и моложе.
Глядя на бусы, кольца, браслеты жительниц Лонтано, молодая женщина могла сказать, какой именно магической силой они наделены, помогают ли отвратить зло, болезни, способны ли привлечь материальное благополучие или устранить соперниц. Только она, в неизменном черном платье безо всяких украшений и в черном покрывале, была лишена защиты, равно как и надежды на будущее.
Дома Анжела навела порядок, приготовила обед и принялась ждать Данте.
Он пришел в назначенное время, застенчиво поздоровался с женщиной и ее детьми, обвел рассеянным взглядом скромную обстановку дома. Анжела взволнованно улыбнулась. Ей хотелось, чтобы Данте решил, что она хорошая хозяйка и мать, хотя его наверняка волновало другое.
В самом деле – он любовался нежной кожей молодой женщины, белизну которой подчеркивало траурное одеяние, ее густыми черными волосами и печальными глазами, полными любви и безудержной страсти, любовался, не замечая ничего остального.
Анжела пригласила гостя за стол. Данте попробовал пюре из печеных каштанов, ливерную колбасу, сыр и медовые пирожки. Мирелла и Паоло с настороженным любопытством разглядывали Данте. Он попытался вспомнить, каким был Лука. Кажется, высоким, широкоплечим и темноволосым. Много лет подряд он садился за этот стол и ложился в кровать, которая стояла в другой комнате. Данте не был уверен, что может занять его место.
Обед прошел в напряженном молчании. Когда дочь и сын поели, Анжела дала им корзинку с пирожками и велела отнести бабушке.
– Я приду за вами, – сказала она.
Мирелла и Паоло выбежали за дверь. Данте услышал их звонкие, радостные голоса и понял, что дети Анжелы были далеко не такими молчаливыми и тихими, какими казались в присутствии посторонних.
Поблагодарив за угощение, он встал из-за стола и приблизился к хозяйке дома.
– Ты пришел, чтобы поправить изгородь? – мягко промолвила Анжела, кивая на инструмент, который он оставил в углу.
У Данте пересохло в горле, и все-таки он сумел ответить:
– Да. Но прежде я хочу лечь с тобой в постель.
Анжела молча принялась расстегивать платье, а потом они ринулись навстречу друг другу.
Бесконечность вселенной и краткость земного пути, безудержная страсть и трогательная нежность, всевидящее солнце и стыдливые тени слились воедино в их сердцах, в этих минутах, в этой постели. Простыни были смяты, губы болели от поцелуев, тела истекали жаркой влагой.
– Я боюсь одного, – призналась Анжела, когда они в бессильном блаженстве откинулись на подушки.
– Чего?
– Забеременеть, – ответила женщина, думая о том, что с момента их первой близости не прошло и двух дней, а она уже не могла сосчитать, сколько раз Данте оставлял в ее теле свое семя. – Впрочем я не должна говорить об этом с тобой.
– Почему? – удивился юноша. Он представил на своих руках малыша, и, как ни странно, эта картина не вызвала в нем ни удивления, ни страха. – Если родители узнают, что у нас будет ребенок, им придется благословить наш брак.
– Ты слишком молод для того, чтобы становиться отцом.
– Я так не считаю. И довольно напоминать мне о моей молодости!
– Но это правда. Между нами слишком большая разница в возрасте.
– Вовсе нет. Ты прекраснее всех девушек на свете!
– Сейчас, пока мне двадцать четыре. Со временем эта пропасть станет заметнее.
– Ты говоришь, что любишь, и в то же время отталкиваешь! – с горечью произнес Данте и сделал вид, что встает с постели.
– Не слушай меня, – испуганно прошептала Анжела, хватая его за руку, – ты мой, только мой, и я никому тебя не отдам!
С трудом вернувшись в реальность, оба увидели, что провели в объятиях друг друга гораздо больше времени, чем предполагали. К счастью, Данте быстро справился с работой. Пока он возился с изгородью, Анжела застелила кровать и причесалась. Ей вдруг стало горько от сознания, что возлюбленный скоро покинет ее дом и она вновь останется наедине со своими надеждами и печалями. Прежде она несла в себе одну боль, теперь была вынуждена принять другую. Впрочем последняя была смешана с хмельной радостью, полна острых соков, пряной сладости, как перебродившие виноградные ягоды.
– Я хочу подарить тебе что-нибудь такое, чего ни у кого нет, – сказал Данте, собираясь уходить.
– Ты уже подарил, – заметила Анжела.
– Ты говоришь о любви?
– Да. У кого есть любовь, у того есть вера в жизнь, а это самое главное.
– Ты права. Человек приходит в этот мир за любовью. А все остальное ему в общем-то и не нужно.
С той поры у них началась нескончаемая любовная кутерьма. Они целовались и обнимались по углам, исподволь обменивались страстными взглядами. Однажды Данте и Анжела отдались друг другу в подвале, куда спустились за вином по поручению Сандры, в другой раз юноша пошел провожать женщину домой, когда она припозднилась, и они уединились в придорожных кустах.
Никто ничего не замечал, между тем достаточно было увидеть, с какой заботой Анжела пришивает заплату к его куртке или заметить, как Данте спешит взять у нее из рук тяжелый кувшин, чтобы понять – это любовь, настоящая, крепкая, воистину на всю жизнь.
Данте возмужал, тогда как Анжела наоборот выглядела юной девушкой, она дивно похорошела, расцвела, и они смотрелись прекрасной парой. Их любовь невозможно было охватить мыслью и объяснить словами, вместе с тем это было нечто столь же простое, данное от Бога, как земля, вода или хлеб. Для того чтобы стать счастливыми до конца своей жизни, им было нужно совсем немного, и оба знали, что они могут получить это, если люда станут чуть-чуть понятливее, милосерднее и умнее.
В Аяччо было много черепичных кровель, причем цветных – розовых, коричневых, красных: в прошлый приезд Бьянка этого не заметила. У гранитного мола стояли на якоре бесчисленные корабли, а мертвые глыбы лавы позади города полыхали багрянцем в лучах заката.
– Кровавый остров, – усмехнулся Винсенте, следя за взглядом юной жены.
Бьянка была утомлена путешествием, но это не помешало ей внимательно рассмотреть обстановку дома, которая представляла собой беспорядочное нагромождение дорогих вещей, едва ли свидетельствующее о хорошем вкусе.
Муж щеголял перед ней именами, которых она сроду не слышала и не могла слышать: мебель работы Шарля Персье, обои с фабрики Франсуа Одрана, посуда мастерской Риманна.
Заметив новенькие клавикорды, Бьянка спросила, для кого Винсенте их купил. Тот самодовольно усмехнулся и ответил:
– Для тебя.
– Для меня? – с удовольствием переспросила она, любуясь красным, с золотым прожилками полированным деревом, гладкими клавишами и изящными ножками инструмента.
– В тех кругах, где я намерен вращаться, принято, чтобы женщина играла на каком-нибудь музыкальном инструменте. Я уже нашел преподавателя. Французскому тебя тоже научат, как и хорошим манерам. Станешь похожей на парижанку!
– Когда-нибудь мы съездим в Париж?
– Когда-нибудь мы будем там жить.
У нее загорелись глаза.
– Правда?!
– Да, дорогая. Я хочу уехать туда, где не надо скрывать свое богатство и стараться показать, будто ты живешь, как все. Парижане – не корсиканцы, они не могут гордиться убогостью и быть счастливы в нищете.
Бьянка собралась развязать узлы со своими вещами, но, вспомнив о долге жены и хозяйки, спросила:
– Ты не хочешь есть? Я могу что-нибудь приготовить.
Прежде, чем она сообразила, что Винсенте показал ей все помещения в доме, кроме кладовок и кухни, тот ответил:
– Приготовление пищи – не твоя забота. У моей жены должны быть белые ухоженные руки. Я нанял кухарку. Правда, она прибудет только завтра, потому сегодня ужин подаст другая девушка. Сейчас я вас познакомлю.
Через несколько минут новоявленная синьора Маркато увидела перед собой странное бесформенное существо с животом почти до глаз и взглядом как у затравленной бездомной собаки. Узнав Кармину, Бьянка лишилась дара речи, тогда как несчастная девушка столь же безмолвно умоляла госпожу не выдавать правду о том, что они знакомы.
– Это Кармина, – без малейшего смущения сообщил Винсенте. – Я принял ее на работу, не зная, что она ходит не одна, а после не решился выгнать. – Он повернулся к служанке: – Это моя супруга и твоя госпожа. Спускайся на кухню – подашь нам ужин.
Кармина попыталась изобразить поклон и улыбку, что было нелегко: живот не позволял согнуться, а губы не слушались.
– Позволь, я ей помогу, – сказала Бьянка, – она еле ходит.
– Ладно, – процедил Винсенте, – только чтобы это было первый и последний раз.
Едва они спустились в кухню, Бьянка набросилась на Кармину с расспросами.
– Как ты здесь оказалась? От кого у тебя ребенок?
– Когда ваша матушка выгнала меня, – прошептала Кармина, отводя взгляд, – я пошла в Аяччо. Пыталась устроиться на работу, меня никто не брал, и мне пришлось просить милостыню. Синьор Маркато оказался единственным, кто проявил ко мне участие. А ребенок в моем животе – ваш племянник.
– Зачем ты связалась с Джулио? – строго спросила Бьянка.
– Так получилось, – пробормотала Кармина и вдруг повалилась ей в ноги: – Синьора, прошу, не говорите мужу, что мы были знакомы! Я ему солгала, придумала другую историю!
Бьянка отшатнулась.
– Зачем?
– Чтобы его разжалобить.
Бесформенное тело, распростертое у ее ног, вызывало у Бьянки смешанное ощущение сострадания и брезгливости.
– Ты испортила жизнь и себе, и Джулио, – назидательно произнесла Бьянка. – Мы до сих пор ничего не знаем о его судьбе.
– А что стало с Дино?
– Он тоже сбежал из дому вместе с Орнеллой Санто. Ладно, вставай, надо что-нибудь приготовить.
Однако Кармина не поднималась. Она ловила ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, потом схватилась руками за живот и застонала. Бьянка округлила глаза, а после бросилась бежать по лестнице. Она позвала мужа; Винсенте нехотя спустился вниз и, бросив взгляд на Кармину, побелел от гнева.
– Что с ней? – испуганно произнесла Бьянка.
– Эта девка надумала рожать прямо здесь и сейчас, – процедил муж и распорядился: – Побудь с ней. Мне придется поискать какую-нибудь женщину. Быть может, Фелиса окажется дома!
– Кто такая Фелиса?
– Та самая кухарка, о которой я говорил.
Когда Винсенте ушел, Бьянка склонилась над Карминой, и та вцепилась в ее руку.
– Не оставляйте меня, синьора!
Бьянка досадовала на то, что ее первый вечер в доме мужа оказался испорчен. Странно, что побудило Винсенте оставить эту девушку у себя? Он не производил впечатления жалостливого человека, скорее, расчетливого и отнюдь не склонного к сочувствию.
Она негодовала до тех пор, пока не заметила, что Кармина плачет.
– Я всегда была одна, – прошептала служанка, – одна в целом свете!
– Теперь ты не будешь одна. Не беспокойся, я не выдам мужу твою тайну. Если хочешь, я стану крестной матерью ребенка, – необдуманно пообещала Бьянка.
Кармина закрыла глаза. Ее спутанные волосы напоминали охапку мертвых водорослей, лицо блестело от пота. Схватки накатывали, как волны, то унося, то принося боль. Она не чувствовала страха, только безбрежную тоску, чудовищную усталость от жизни. Ей было девятнадцать лет, но она хотела умереть, ибо в этом лживом, несправедливом мире она была никому не нужна. Разве что синьору Маркато для плотских утех? Да теперь еще Бьянке для того, чтобы ей прислуживать.
Винсенте привел Фелису, высокую худую женщину в черном, и Бьянку выставили из кухни. Женщина сказала, что роженицу надо устроить поудобнее в какой-нибудь комнате, и они с Винсенте помогли ей перейти в ее каморку. Фелиса действовала грамотно и четко: поставила на огонь воду, приготовила чистые тряпки и нитки. Кармина кричала в голос. Неведомое существо внутри ее тела заявило о своих правах, оно безудержно рвалось наружу, в тот самый мир, который так сильно разочаровал его мать.
Винсенте и Бьянка сидели в столовой и ужинали сыром и лепешками, взятыми в дорогу и успевшими зачерстветь, запивая скудную трапезу вином из подвала Леона Гальяни. При каждом вопле Кармины Бьянка вздрагивала, а Винсенте морщился.
Наконец Фелиса появилась на пороге и объявила:
– Мальчик. Не желаете взглянуть?
Бьянка встала и пошла за женщиной. Ей не был интересен этот младенец, но она чувствовала, что должна поддержать Кармину. Она не спросила разрешения у мужа, и тот проводил ее холодным взглядом недобро сузившихся глаз.
Здоровый, крепкий, крупный младенец лежал рядом с матерью, на которую снизошло то ли умиротворение, то ли глубокая усталость.
– Есть у ребенка приданое? – спросила Фелиса.
– Нет, – прошептала Кармина, – я ничего не готовила.
– Придется мне, – проворчала женщина. – Так и так с завтрашнего дня я переселяюсь в этот дом.
Бьянке почудилось, что эта строгая, неопределенного возраста особа смотрит на нее неодобрительно. У Фелисы были круглые, черные, немигающие глаза, худое смуглое лицо и тонкие губы.
– Я стану крестной матерью этого ребенка, – заявила Бьянка.
Фелиса кивнула и обратилась к Кармине:
– Как ты его назовешь?
– Орландо.
– Кто его отец?
Кармина молчала. Она опустила большие белые веки и дышала ровно, как во сне. Она ощущала себя сосудом, медленно наполнявшимся чем-то новым, неизведанным, тяжелым и одновременно дарящим крылья.
– Что здесь происходит? – послышался мужской голос, и на пороге появился Винсенте.
Фелиса неторопливо и обстоятельно сообщила хозяину, что младенец здоров, а у матери есть молоко, что мальчика назовут Орландо, а крестной станет юная госпожа. Мужчина нахмурился и, едва взглянув на младенца, кивнул Бьянке:
