Текст книги "Остров судьбы"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
– Должно быть, вы боготворите Наполеона! – подала голос хорошенькая женщина, и Джулио повернулся к ней.
– Корсиканцы служат не людям, а принципам.
Когда он произнес эти слова, раздались возгласы:
– Как это правильно! Если бы все рассуждали так!
Джулио оказался в центре внимания, тогда как Амалия почти не принимала участия в разговоре. Она наблюдала за молодым солдатом со снисходительной улыбкой, в которой сквозила ирония.
Когда один из гостей открыл пеструю эмалевую крышку массивных часов и сказал, что ему пора уходить, Джулио решил последовать его примеру. Он не успел откланяться: Амалия вышла в соседнюю комнату и вернулась с туго набитым кошельком.
– Это вам, – сказала она. – Жаль, что моего мужа нет дома. Позвольте отблагодарить вас вместо него!
Джулио замер. Не то чтобы он не нуждался в деньгах, даже очень нуждался, однако он явился сюда затем, чтобы получить нечто большее, чем деньги. Он знал, что какая бы большая сумма не лежала в этом кошельке, он потратит ее, и ничего не останется. К тому же ничто не может оскорбить гордость корсиканца больше, чем денежный подарок! Об этом говорил еще Леон, а он заблуждался далеко не всегда.
В его взгляде блеснул холод. Он выпрямился и произнес, не обращая внимания ни на слова Амалии, ни на протянутый кошелек:
– Разрешите вас покинуть. Я приходил затем, чтобы узнать, как здоровье генерала: ведь я оставил его тяжелораненого в полевом госпитале. Я был рад узнать, что он находится в добром здравии.
Поклонившись собравшимся, Джулио повернулся и вышел. Амалия последовала за ним.
– Кажется, я вас обидела! – сказала она.
Хотя в голосе женщины звучало искреннее сожаление, Джулио решил, что не станет ее щадить.
– Кошельки, сударыня, раздают лакеям, а я – солдат армии императора Наполеона!
– К сожалению, я отвыкла от того, что среди нас остались люди, признающие, что на свете существуют вещи важнее денег! Вы правы: нельзя болеть золотом, позволять ему овладевать собой, ибо тогда оно поглотит вашу душу! Прошу вас простить меня и пожаловать к нам завтра! Благодаря вашему присутствию вечер прошел необычно; надеюсь, вы тоже получили некоторое удовольствие?
– Боюсь, моя солдатская форма не слишком уместна среди роскоши вашего дома, – сухо проговорил Джулио.
– Это не имеет значения. Хотя на вас в самом деле гораздо лучше смотрелся бы офицерский мундир. Почему бы вам не поступить в Военную школу?
– Туда принимают только дворян.
– Всегда можно найти лазейки! – Амалия произнесла это так, словно делала намек или давала обещание.
Джулио решил, что пора ответить любезностью на любезность, и сказал:
– Вы вовсе не такая высокомерная и чопорная, какой ожидаешь увидеть супругу генерала. Сперва я вообще подумал, что вы его дочь!
Комплимент был дерзким, однако женщина рассмеялась.
– Неужели? Как мило! Так вы придете завтра?
Он поклонился.
– Да, сударыня.
Он в самом деле пришел и продолжал приходить каждый вечер, а однажды Амалия сказала:
– Завтра приезжает мой супруг. Я встречу его за городом. Буду рада, если вы согласитесь меня сопровождать. Для Жиральда этот будет приятный сюрприз!
Джулио удивился. Хотя после первого вечера Амалия держалась с ним очень ласково и любезно, он совсем не рассчитывал стать другом семьи де Сент-Эньян!
– Хорошо, сударыня.
– Где вы остановились?
Он ответил.
– Я заеду за вами в десять утра.
На следующий день Джулио проснулся, когда на небе едва начали тускнеть звезды, и распахнул окно. Над городом вздымались остроконечные колокольни, длинные кирпичные колоннады труб. Пахло гарью, нечистотами, пылью.
Оглядев комнатку с ободранными стенами и колченогой мебелью, он тяжело вздохнул. Отпуск заканчивался, через несколько дней ему придется вернуться в полк.
Хотя деньги были на исходе, Джулио снова попросил ванну и, приняв ее, принялся разглядывать себя в осколок зеркала. В глубине серых глаз мерцали золотистые точки, волосы лежали красивыми волнами, гладкая кожа была покрыта ровным загаром, зубы сверкали, как жемчуг. И все же его внешность, молодость, сила не приносили ему никакой пользы. Возможно, он был неправ, отказавшись от денег Амалии де Сент-Эньян? Роскошь ее салона вызывала в нем завистливую злобу, но он был вынужден скрывать свои чувства и разыгрывать бедного, но благородного и бескорыстного корсиканца.
К его досаде, Амалия приехала раньше назначенного времени и поднялась к нему в комнату. На ней было шелковое платье лилового цвета и зеленый бархатный спенсер. В руках она держала расшитый пайетками ридикюль. На ногах женщины красовались атласные туфельки, явно не предназначенные для ходьбы по грязным улицам.
– Было бы лучше, если б вы подождали в экипаже, – сказал Джулио, скрывая раздражение.
Гладкий лоб Амалии прорезали морщинки. Она нервно сжала руки и прошлась по комнате.
– Полагаете, я не знаю, что такое бедность? Вам трудно представить, что были вынуждены пережить парижане во времена революции! День ото дня мне приходилось наблюдать гибель мира, в котором я родилась и выросла. Люди падали от голода прямо на улицах, падали и умирали. Хлеба выдавали полфунта на день, мера картофеля стоила тридцать пять ливров, а человеческая жизнь – и того меньше. На каждой площади стояла гильотина, там ежедневно казнили толпы народа! Подумать только – всего тринадцать лет назад мы думали, что никогда не выберемся из этого кошмара, – отрывисто проговорила она и вдруг улыбнулась очаровательной, обезоруживающей улыбкой: – Правда, тогда я была молода!
– Вы и сейчас молоды, – заметил Джулио, добавив комплимент, который слышал в ее салоне: – И прекрасны, как греческая богиня!
Амалия рассмеялась, и ее щеки порозовели.
– Зато потом, – сказала она, – наступила эпоха веселья! Мой муж был в армии, а мы… мы сходили с ума! Вечерами посещали балы, а ночами танцевали на могилах, повязав на шею красный шнурок! Мы воспевали культ смерти и вместе с тем как никогда ценили жизнь. То было время оргий – порядочная женщина могла запросто отдаться любому незнакомцу! Хотя на самом деле все мечтали о великой бессмертной любви!
Джулио слушал с нескрываемым интересом, гадая, в какой степени эти слова относятся к ней самой. Юноша задавал себе вопрос: что будет, если он сожмет ладонями эти хрупкие фарфоровые плечи и вопьется губами в этот нежный рот? Наверняка благосклонности такой женщины можно добиться лишь неистощимым терпением, бесконечными усилиями и искусными уловками.
Амалия была значительно старше его, но это не смущало Джулио. Он не чаял овладеть настоящей француженкой, парижанкой. По приезде у него возникла мысль купить проститутку, и он непременно сделал бы это, если б не вспоминал ужасные случаи заражения неизлечимыми и грязными болезнями, о которых толковали солдаты.
Джулио и Амалия спустились вниз и сели в крытый экипаж. Карета тронулась с места и понеслась по улицам, подпрыгивая на ухабах и разбрызгивая грязь. Казалось, кучер намеренно погоняет лошадей, стремясь поскорее покинуть убогие кварталы.
– Прежде я думала, что все корсиканцы смуглы, темноглазы и черноволосы, но теперь вижу, что ошибалась, – помолвила женщина, удобно устроившись на бархатном сиденье. – И мне нравится, что вы – другой.
Вскоре карета выехала на широкие мощеные улицы. Джулио с любопытством смотрел в окно. Он с детства привык видеть бесконечную водную гладь, чистый горизонт, здесь же повсюду высились здания, не оставлявшие ни клочка голой земли.
Стоял пасмурный день, вместо дождя в воздухе сеялась унылая серая морось. Солнце, едва видное сквозь облака, заливало город безжизненным матовым светом.
– Я ощущаю себя покинутой, – вдруг сказала Амалия.
Джулио повернулся к ней. Что она имеет в виду? С минуту они смотрели друг на друга, глаза в глаза, потом он протянул руку и легонько сжал пальцы женщины.
– Вы так красивы! Такая женщина не может чувствовать себя одинокой.
Он затаил дыхание, ожидая ответа. В определенном смысле Джулио был совершенно неопытен, он никогда не ухаживал за парижанками, тем более за светскими женщинами, и боялся показаться навязчивым и грубым.
Амалия не отняла руку, более того, одарила его благосклонным взглядом, в котором он прочитал готовность к продолжению отношений, желание других, более смелых ласк.
Джулио потянулся к ней губами – она не отстранилась. Целуя ее, он провел руками по гладкому шелку платья, коснулся кружевного чулка, потом – голой ноги и бедра. Кожа Амалии была гладкой и теплой, а ее сокровенная плоть – мягкой и сочной. Джулио задрожал, теряя голову, и принялся расстегивать ее спенсер. Амалия не мешала; она закрыла глаза и вцепилась пальцами в его пояс. Разделавшись со спенсером и обнажив грудь женщины, Джулио мягко разжал ее руку и несколькими движениями освободился от лишней одежды.
Амалия лежала под ним на узком сиденье кареты. Экипаж трясло на камнях мостовой, но они не замечали этого, увлеченные ритмом движений собственных тел. Джулио желал показать себя пылким и в то же время старался быть осторожным. Будет скверно, если Амалия де Сент-Эньян раскается в том, что произошло, и заявит, что он взял ее силой! Джулио казалось, что от того, понравится ли он ей как любовник, зависит его дальнейшая судьба.
Судя по всему, Амалии понравилось: она сладко стонала и несколько раз вскрикнула. Когда все закончилось, женщина лениво поднялась, старательно поправила одежду и прическу, а потом они с Джулио страстно целовались до тех пор, пока карета не остановилась у какой-то заставы.
Здесь было безлюдно и тихо. Деревья мерно шумели, осыпаемые каплями мелкого дождя, вместо мостовой под ногами стелилась густая трава.
Джулио спрыгнул с подножки и подал Амалии руку. Она вышла, слегка пошатываясь, ее лицо пылало, в глазах появился лихорадочный блеск.
Они медленно пошли вперед. Он молчал, не решаясь заговорить и не зная, что сказать. Амалия начала первой:
– Я всегда хотела, чтобы в меня, зрелую женщину, влюбился юноша, как Наполеон Бонапарт влюбился в Жозефину Богарне!
Джулио насторожился. Любовь? Он не собирался влюбляться в Амалию де Сент-Эньян, он думал о приятном времяпровождении, а еще о выгоде. И все же испытанное удовольствие заставило его быть благодарным. К тому же ему было не привыкать к лживым признаниям.
– Да, я люблю вас, сударыня! – воскликнул он, жалея, что не может схватить ее в объятия или покрыть ее руки поцелуями.
Лицо Амалии разгладилось, она облегченно вздохнула.
– Если б меня просто использовали, я бы этого не перенесла! Когда речь идет о чувствах, нельзя обманывать ни себя, ни других.
– Жаль, что мой отпуск подходит к концу и через несколько дней мне придется уехать, – вставил Джулио.
– Тебе нравится Париж?
«Сумасшедший город!» – подумал он и ответил:
– Я от него в восторге!
– Я сделаю так, что ты останешься, – заявила Амалия. – Поступишь в Военную школу. Жиральд замолвит за тебя словечко. Мы будем встречаться.
– А если он догадается?
– Я сумею его провести.
Джулио смотрел на нее во все глаза. Что заставило эту богатую парижанку, жену генерала, выбрать в любовники не одного из тех блестящих молодых людей, которых он видел в ее модном салоне, а его, простого солдата, необразованного бедного корсиканца?
Амалия ответила на вопрос Джулио, не дожидаясь, пока он его задаст:
– Парижане дико скучны. Их жизнь проходит на бульварах, в театрах и в кафе. Они интересуются всегда одним и тем же, всегда знаешь, что они скажут или сделают. Первое впечатление блестяще, но они не способны вызвать настоящую страсть.
Вскоре вдали показался небольшой отряд. Джулио знал, что сейчас увидит генерала, человека, с чьей женой он только что переспал в его собственной карете!
Встреча супругов была бурной. Юноша догадался, что генерал де Сент-Эньян очень любит свою жену, и понял: если этот с виду простой, добродушный мужчина узнает правду – он, Джулио Гальяни, пропал. Однако отступать было поздно.
– Дорогой, смотри, кого я привезла! – с веселым смехом проговорила Амалия. – Тот самый молодой человек, который спас тебе жизнь! Он успел провести в моем салоне несколько вечеров – мои друзья очарованы им!
Генерал де Сент-Эньян с удовольствием пожал Джулио руку.
– Рад видеть вас живым и невредимым. Я очень доволен, что вы заехали к нам. Моя жена хорошо вас приняла?
Джулио что-то пробормотал, а Амалия решительно произнесла:
– Мне кажется, человек, который спас моего любимого мужа от смерти, заслуживает большего, чем быть простым солдатом. Нельзя ли устроить синьора Гальяни в Военную школу, чтобы он стал офицером?
Генерал смутился.
– Дело в том, что туда принимают только дворян.
– Неужели ты не можешь попросить за него? Разве нынешний командный состав нашей армии – это не выходцы из низов? К тому же твой адъютант погиб – не пора ли обзавестись новым?
Де Сент-Эньян обещал подумать. Через какое-то время он в самом деле подал прошение, выправил нужные документы, и Джулио приняли в Военную школу. Немалую роль сыграло и то, что он корсиканец, соотечественник самого императора. Как человеку, уже участвовавшему в сражениях, Джулио предстояло пройти ускоренную подготовку, после чего он мог рассчитывать на младшее офицерское звание. В школе он держался уверенно, даже надменно, и не терялся среди дворянских сынков.
Амалия сняла небольшую квартирку близ Марсова поля, где они встречались в дни его увольнений. Джулио многому научился от нее: она все умела, ничего не боялась – они такое вытворяли в постели, что он только диву давался.
Амалия следила за собой и выглядела моложе своих лет. На бедре женщины была забавная причудливая родинка в виде цветка, которую Джулио нравилось целовать. За все, что она для него делала, он был должен рассчитываться только одним: с виду искренними, а на самом деле лживыми признаниями в вечной и страстной любви. Когда муж Амалии приезжал домой, он наведывался к де Сент-Эньянам на правах друга семьи и будущего генеральского адъютанта. Джулио не мучили угрызения совести – он знал, что просто пришло его время.
Глава 9
Стоял разгар лета. Густые травы шелестели на ветру, будто изумрудная мантия, поутру в чашечках полевых цветов, словно вино в крохотных бокалах, сверкала роса. Море играло и переливалось на солнце различными оттенками, от лазурного до темно-синего, почти фиолетового. Днем остров окутывал зной, и даже вечера и ночи были жаркими и душными.
Как всякий зажиточный крестьянин, Леон Гальяни имел отару овец. Для ухода за скотом, который приходилось перегонять с зимних на летние пастбища и обратно, он нанимал пастухов, чаще всего молодых парней из бедных семей. Они вели суровую жизнь, проводя большую часть года вдали от родной деревни и довольствуясь временными жилищами: пасли, стригли животных, перерабатывали молоко в маленьких сыроварнях. Прежде Леон два или три раза за лето посылал Дино на пастбища проверить, как работают пастухи. Теперь, когда и старший, и средний сыновья покинули дом, эта обязанность перешла к Данте.
В былые годы он с удовольствием отправился бы в горы полюбоваться дикой природой и немного отдохнуть на свободе вдали от отцовского ока, но теперь поехал на пастбище без особого желания: ему не хотелось расставаться с Анжелой.
Данте вышел из дому утром, но не спешил покинуть Лонтано. Он целый день бродил в окрестностях деревни, а вечером встретился с Анжелой, и влюбленные провели жаркую ночь в стоге сена.
Он уехал с легким сердцем, тогда как ей вовсе не было радостно. Анжела прождала несколько дней, пока наконец решилась поговорить с Сандрой.
Улучив момент, когда они остались в доме одни, она подошла к матери Данте и промолвила:
– Ты можешь выслушать меня, Сандра? Мне надо с тобой посоветоваться.
Та кивнула, вытерла мокрые руки и присела к столу.
– Конечно, Анжела. Я тебя слушаю.
В окно дул прохладный вечерний ветерок. Возле лампы вились мотыльки. Темнота за стенами дома пахла влажной землей и морем. Анжела надеялась, что полумрак скроет краску на ее лице и тревожный блеск в глазах. Она не знала, сможет ли объяснить Сандре, что заставило ее отказаться от привычной для жителей Лонтано одинокой, суровой жизни вдовы и ступить на путь мучительной, жаркой, сводящей с ума страсти?
Анжела хотела завести разговор издалека, но потом подумала, что это бесполезно, и решила сразу сказать главное:
– Я беременна.
Сандра вздрогнула. Она смотрела на Анжелу так, словно не понимала, о чем идет речь.
– Как же так? Ведь Лука умер! Неужели ты… согрешила?!
Мать Данте произнесла эти слова таким тоном, что надежды Анжелы сразу развеялись по ветру. Однако она решила идти до конца.
– Да. Я согрешила. И теперь не знаю, что делать.
Сандра сокрушенно покачала головой.
– Отец ребенка знает?
– Нет. Я подумала, что сначала лучше поговорить с тобой.
– Ты хочешь совет? Признайся своему любовнику в том, что беременна, и выходи за него. Ты не первая и не последняя вдова, которая вступит в новый брак. Возможно, люди это осудят, но так ты спасешь свою честь и дашь ребенку имя. Или этот мужчина… несвободен?
Слезы помимо воли полились из глаз Анжелы и закапали на деревянную столешницу.
– Свободен. Но у меня дети, и я… я старше его на целых семь лет. Прости меня Сандра, это… это твой сын!
– Данте?!
– Да. Я живу с ним с весны, с того самого дня, когда ты отправила меня домой с пожара. Месяц назад я поняла, что у меня будет ребенок.
Сандра окаменела. Ей казалось, что из нее выпили жизнь и украли у нее воздух. Сбылся самый страшный из возможных кошмаров: судьба ее детей сложилась совсем не так, как хотелось. Да, она сама благословила Дино на бегство и брак с Орнеллой Санто, но если он до сих пор не дал о себе знать, стало быть, с ним случилось что-то плохое. Джулио тоже словно канул в Лету. А Бьянка… Бьянка не была счастлива. Хотя дочь убеждала Леона и Сандру в том, что ее брак с Винсенте удачен, мать ей не поверила. Бьянка щеголяла модными платьями и украшениями, но в глубине ее глаз Сандра видела страх и тоску.
– О чем ты думала, когда с ним связалась? Ведь ему всего семнадцать лет!
– Я влюбилась. И он тоже. Данте не раз предлагал мне выйти за него замуж.
– Этому никогда не бывать! Я не позволю, и Леон тоже. Данте чересчур молод и слишком хорош для того, чтобы взять на себя такую обузу!
Анжела сникла.
– Я знаю, – в отчаянии произнесла она, – вот только что мне делать с ребенком!
Сандра встала и прошлась по комнате. Ее сердце пылало огнем, но мысли были холодны, как сталь.
– В деревне Барбаджи есть старуха, говорят, она умеет делать такие вещи. Я дам тебе денег, и ты пойдешь к ней. Данте не должен ничего знать. Когда он вернется с пастбищ, скажешь ему, что все кончено, ты нагулялась и решила, что хватит. Я поговорю с Леоном: пусть подыщет сыну невесту. А ты больше не приходи в наш дом.
– Хорошо.
Сандра сняла со стены распятие и протянула женщине.
– Поклянись в том, что сдержишь свое обещание!
Анжела взяла распятие дрожащими руками и прикоснулась к нему губами. Женщина беспрестанно всхлипывала, она с трудом смогла произнести слова клятвы.
Через несколько минут после этого разговора в дом вошел Леон и сразу спросил жену:
– Что случилось с Анжелой? Она попалась мне навстречу и плакала так, словно ей только что вынули сердце!
– Я ее прогнала.
– Почему? Что она сделала?
– Соблазнила Данте. Анжела Боллаи спала с нашим сыном!
Леон вытаращил глаза.
– Откуда ты знаешь?!
– Она сама сказала. Наверное, думала, что я тут же заключу ее в объятия как будущую невестку.
Леон провел рукой по лицу. Он был ошеломлен и не мог опомниться.
– Анжела всегда казалась мне порядочной женщиной, – наконец произнес он.
– Мне тоже.
– Она могла бы стать хорошей женой для Данте, если б прежде не была замужем и не имела детей.
– И не была старше его на семь лет! И не прислуживала в нашем доме!
– Да, и это тоже.
– Она предала Луку, предаст и Данте! – твердо произнесла женщина и спросила: – Что ты намерен делать?
Леон молчал, и губы Сандры задрожали. Нет предела ловушкам, которые расставляет жизнь! Ей показалось, что муж колеблется, что он готов уступить, позволить сыну жениться на женщине, которая вела себя бесчестно. Сандра решила не говорить мужу о беременности Анжелы: не хватало еще, чтобы ребенок женщины, уже имевшей двоих детей от другого мужчины, ребенок, зачатый вне брака, лежал в семейной колыбели Гальяни!
– А ты?
– Найди Данте невесту. Пусть он забудет об Анжеле!
Леон выглядел как человек, внезапно очутившийся лицом к лицу со своими сокровенными страхами. С некоторых пор мужчина понял: теряя сыновей, он постепенно выпускает из рук нить собственной жизни. К чему каждодневные усилия, заботы, виноградники, посевы, скот, если разрушается душа?
Упрямство жены загнало Леона в угол, и он решился сказать:
– А если он уйдет из дому, как это сделали Джеральдо и Джулио?
Сандра покачала головой и промолвила с истинно материнской уверенностью:
– Младший нас не покинет.
Данте приехал домой на следующий день после того, как Анжела вернулась из Барбаджи. Он вошел в свою комнату, где не было ненужных вещей, как не было украшений: обставляя свои дома, корсиканцы думали только о пользе.
– Мама, я здесь! – закричал он, втайне надеясь, что вместе с Сандрой навстречу выйдет Анжела.
Мать обняла сына, а потом отстранилась и выжидающе смотрела на него. Данте был младшим из ее сыновей, она всегда думала о нем, как о ребенке, и не заметила, когда он стал мужчиной.
– Как дела на пастбищах?
– Все отлично, только я соскучился по дому. И очень хочу есть!
Запахло жареной грудинкой и свежим хлебом. Данте сел за стол и впился зубами в мясо. Сандра топталась рядом, с тревогой ожидая, когда он спросит об Анжеле.
– Дома так тихо, – заметил он. – А где Анжела?
– Она больше не служит у нас.
Данте перестал есть и поднял глаза на мать.
– Как? Почему?
– Она сказала, что ей нужно уделять больше внимания своим детям. И я ее отпустила. По дому не так уж много работы, я справлюсь сама.
– Что ты говоришь, мама! – вскричал Данте, не думая о том, что выдает себя с головой. – Анжела не могла уйти просто так!
– Я говорю тебе правду.
Он выскочил из-за стола и бросился вон из дому.
Полуденное солнце изливало на дорогу ослепительные потоки света, а над головой словно плавала жидкая синева. На отвоеванных у камня клочках земли поспевали колосья, шелестела жесткая листва виноградных лоз. Стадо низкорослых корсиканских коров щипало клевер и лениво жевало жвачку.
Данте не помнил, как добежал до жилища Анжелы. Тревога смешалась в его душе с дикой радостью от предвкушения встречи с любимой женщиной.
Во дворе было пусто. Он распахнул незапертую дверь. Корсиканцы никогда не запирали жилищ – в Лонтано не было воров.
Сначала Данте показалось, что внутри никого нет, однако войдя во вторую комнату, служившую спальней, он увидел Анжелу.
Она лежала на кровати, укрытая одеялом. Данте почудилось, что женщина спит, но ее глаза были открыты. Прежде прозрачные, как ключевая вода, сейчас они напоминали мертвую заводь. У нее был мутный, затуманенный взгляд и осунувшееся, бледное, как у покойницы, лицо. Темные волосы разметались по подушке – Данте с ужасом увидел в них белоснежную прядь. Ему почудилось, будто за время их разлуки Анжела постарела на десяток лет и теперь их разделяет бездна. Во всем этом было что-то жуткое. Казалось, в углу комнаты притаилась и выжидает смерть.
Он упал на колени и схватил руку Анжелы – она была ледяной, несмотря на то, что на улице стоял нестерпимый зной.
– Что случилось?! Ты заболела?
– Все в порядке, все будет хорошо, – прошептала она. – Уходи.
– Почему? Скажи, что произошло!
– Ничего. Я просто устала, – выдавила Анжела и закрыла глаза.
– Мать сказала, что ты больше не придешь. Ты говорила с ней? Она тебя прогнала?!
– Нет. Сандра здесь ни при чем.
– Дать тебе воды? Приготовить поесть? Чего ты хочешь?
– Мне ничего не нужно, – ответила Анжела, не поднимая век, и вновь произнесла: – Уходи!
Данте не понимал, что происходит. Решив поправить одеяло, он заметил на простыне огромное красное пятно, уловил сладковатый, тошнотворный запах крови и застыл, потрясенный увиденным.
– Что это?!
– Это моя расплата за то, что я забыла Луку, за то, что не захотела покориться вдовьей доле.
– Что ты с собой сделала?! Зачем ты гонишь меня, почему ты так поступаешь со мной? – он пребывал в таком отчаянии и страхе, что не понимал, что говорит.
Анжела усмехнулась бледными губами. Данте был слишком юным, а еще он был мужчиной, а потому думал только о себе. Он ничего не знал ни о женской судьбе, ни о женских страданиях, ни о женском позоре. Она вспомнила о невыносимой боли, которую ей пришлось вытерпеть, – боли не только телесной, но и душевной. Анжела ни за что не убила бы ребенка, если б не знала, что ее затравят в Лонтано, что она не сможет смотреть людям в глаза, что ей придется бросить все и отправиться куда глаза глядят уже не с двумя, а с тремя детьми! В ее душе словно копошились черви, они глодали, подтачивали ее силы, разрушая все, что еще было живо, даже любовь к Данте.
– Я не прогнала бы тебя, если б у меня было два сердца, и хотя бы одно из них не изорвалось в клочья!
Он не успел ответить – скрипнула дверь, вошла Сандра и, едва взглянув на Анжелу, велела сыну покинуть комнату.
– Это тебя не касается! Уходи. Я ей помогу.
Данте вышел, пошатываясь. Он стоял на пороге дома, каждая вещь в котором таила в себе частичку души Анжелы, смотрел вперед и ничего не видел. Вернее видел, но не этот пейзаж, не этот день, а другой. Они с Анжелой стояли на берегу моря, прибой накатывал на берег, их босые ноги тонули в мокром песке, глаза слезились от соленого ветра, ветра, надувавшего юбку Анжелы, будто парус. Данте помнил, как она поправила волосы, и на ее пальце сверкнуло кольцо, надетое Лукой во время венчания. Юноша попросил женщину снять его и сказал:
– Я подарю тебе другое.
Теперь он не был уверен в том, что когда-нибудь это случится.
Сандра вернулась домой под вечер и сказала, что Анжела поправится. Мать не могла прочитать по лицу сына, понял ли он, что произошло. Она видела только, что он страшно взволнован и растерян. На следующий день Данте пришел к дому Анжелы, но дверь была заперта. Он приходил в течение недели, но так и не смог ее увидеть.
Прошла еще она неделя, и Анжела появилась в церкви. Она помрачнела и исхудала, но было видно, что телесный недуг остался позади. Данте пытался приблизиться к возлюбленной, но она его избегала. Наконец ему удалось ее подкараулить. Он загородил ей дорогу и умоляюще произнес:
– В чем я провинился перед тобой? Почему ты не хочешь со мной видеться? Возвращайся в наш дом и выходи за меня, иначе я сойду с ума!
Анжела выслушала юношу с каменным лицом и сказала:
– Ты ни в чем не виноват, вся вина лежит на мне. Я никогда не смогу за тебя выйти и больше не хочу совершать грех. Мне надо подумать о детях, поэтому я не вернусь. Если ты станешь меня преследовать, мне придется уехать из Лонтано. Я не хочу, чтобы обо мне болтали, не хочу становиться причиной позора моей семьи. А теперь дай мне пройти.
Она говорила с ним так, как взрослая женщина говорит с несмышленышем, подростком. А еще юноше почудилось, что она его… ненавидит.
Данте отступил. Он дышал полной грудью, но ему все равно не хватало воздуха. Он догадывался, что случилось с Анжелой, и не мог ответить на вопрос, можно ли умереть, не родившись, имеет ли право один человек решить, что другому не стоит появляться на свет? Не значит ли это убить частицу себя?
Когда Данте вернулся домой, там царила радостная суета. Один из жителей Лонтано побывал в Аяччо и принес письмо от Дино, которое ему передали на пристани.
– Что он пишет? – оживленная, помолодевшая Сандра нетерпеливо заглядывала в бумагу, которую держал Леон. Как большинство корсиканских женщин, она не умела читать, но ей было радостно видеть строки, начертанные рукой ее любимца.
– Джеральдо записался в армию. Скоро ему предстоит первый поход. Он обвенчался с Орнеллой Санто еще год назад, в Аяччо.
– Где она будет жить, пока Дино воюет? – спросила Сандра.
– Об этом он не пишет.
– Орнелла может вернуться в Лонтано, к нам. Она не беременна? Я мечтаю о внуках!
– Думаю, сын сообщил бы нам, если б его жена ждала ребенка.
– Дино не знает, что с Джулио? Они не встречались?
– По-видимому, нет.
– Надо поскорее написать Джеральдо. Я сам отвезу письмо в Аяччо, – решил Леон и повернулся к младшему сыну. – Слышишь, Данте? Я возьму тебя с собой!
Тот равнодушно кивнул. Он давно не видел родителей столь взволнованными и окрыленными. Еще бы! Дино жив, здоров, он прислал письмо! Старший брат женился на той, кого полюбил, и, наверное, счастлив.
Эта мысль не доставила Данте никакой радости. Он ощущал себя забытым и никому не нужным.
Настоящему корсиканцу стыдно страшиться гибели, однако еще позорнее бояться жизни. Жители острова редко размышляют о той и другой, несмотря на то, что на Корсике жизнь и смерть всегда идут рука об руку. И все-таки в этот день Данте Гальяни твердо решил, что он хочет умереть.
С некоторых пор у Андреа Санто появилась скверная привычка: он не смотрел людям в глаза. Если к нему обращались, он стоял, потупившись и крепко сжав губы. Зато если невзначай поднимал взор, по спине собеседника невольно пробегал холодок.
По ночам Андреа размышлял о свободе. Он не знал, удастся ли ему выдержать долгие годы заключения, и все-таки начинал строить планы. После встречи с Аннетой Моро Андреа казалось, что он знает, куда пойдет и что станет делать, когда выйдет из тюрьмы. Иногда ему чудилось, будто настоящее – это мрачная яма, находящаяся здесь, на земле, тогда как будущее похоже на звездное небо. Он только не знал, как перекинуть мост между светом и тьмой, где отыскать лестницу, что ведет наверх!
Напарник Андреа, Гастон Морель, продолжал издеваться над юношей. Перед сном он обычно говорил:
– Ты напрасно мечтаешь о воле. Тот, кому довелось стать каторжником, никогда не сможет сделаться обычным человеком! Когда ты окажешься на свободе, тебе выдадут желтый паспорт и определят место поселения. Не беспокойся, не в Париже, а в какой-нибудь дыре. Отъедешь на двадцать лье и снова угодишь в тюрьму! Тебе придется униженно кланяться любому жандарму, ты никогда не найдешь работу, тебя станут презирать и бояться и будут отовсюду гнать, ибо свобода бывшего каторжника – это тюрьма с решетками из человеческой ненависти! Самые близкие люди отвернутся от тебя, с тобой не ляжет ни одна шлюха, потому что не захочет быть прирезанной, да и заплатить тебе будет нечем! Человек, которого слишком долго держали взаперти, опасен для окружающих! Для того, чтобы выжить, тебе вновь придется воровать и убивать! Зачем ты читаешь книжки? Лучше научись играть в карты или кости – нашему брату это всегда пригодится.
