Текст книги "Влюбленный лжец (ЛП)"

Автор книги: Лола Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Глава 43

Элла

Slower – Tate McRae

Слезы текут по моему лицу, пока Люк едет по Стоунвью. Мимо проносятся закрытые особняки. Идеально подстриженная трава на тротуарах, бегуны в роскошной спортивной одежде, с ними бегут маленькие собачки. Шофер открывает дверь мужчине в костюме, который уже разговаривает по телефону в 6:30 утра. Горничная идет к воротам, останавливаясь у домофона, чтобы позвонить на утреннюю смену. И я знаю, что под всей этой роскошью, в подполье отвратительного богатства, всем правит Безмолвный круг.

Шоу кажется странным, как только вы заглянули за кулисы. Невозможно не заметить нити, на которых держатся марионетки.

От этого города меня тошнит.

– Я же просила тебя отменить это, – прохрипела я сквозь сдавленность в горле. Облизывая пересохшие губы, я провожу ладонью по мокрому лицу. – Я же просила тебя отменить это.

Он игнорирует меня, не собираясь в сотый раз повторять, что уже слишком поздно. Он может молчать. Мне от этого не станет легче.

– Он твой лучший друг, – шиплю я.

– Был.

Это все, что вылетает из его уст, и этого достаточно, чтобы я снова разрыдалась.

Был, потому что Крис больше ничего не значит. Разве что мертв.

Вспышки прошлой ночи возвращаются волнами, от которых мне хочется умереть. Он заставил меня забыть обо всем. О внешнем мире, о том, как я ненавижу себя. Он заставил меня почувствовать себя целой, как это так хорошо у него получается. Он заставил меня полюбить его заново.

Боже, я не могу стереть из памяти его разбитое выражение лица, когда он узнал о своем отце.

Люк даже не говорит мне, что произошло, знает ли его семья об отце или о нем самом. Он не скажет мне, где найти его тело. Я не могу перестать думать о маме Криса… и Джульетте… Это все слишком.

У меня даже не было возможности попрощаться с ним в последний раз.

Прогулка от машины до храма – самое мучительное, что мне когда-либо приходилось переживать.

Я потеряла любовь всей своей жизни, а взамен Круг предлагает мне стать Герой для Тени, которая, как они знают, пройдет инициацию в следующем году. Они сказали, что у меня будет выбор между тремя из них. Это даст мне год, так как от меня ничего не потребуют, пока они не станут полностью посвященными Тенями.

Может быть, я смогу сбежать. Не может быть. Я сбегу.

Люку разрешили войти, и я не знаю, какую сделку он заключил с Дювалем, но мне не нравится, насколько близкими они стали. Мой брат уже не тот человек, которого я знала, он становится все более мрачной личностью с каждым новым шагом, который он делает, чтобы выжить.

– Элла, – Юджин Дюваль снова приветствует меня в своем кабинете. – Пожалуйста, присаживайся.

Я сажусь, но мой взгляд задерживается на трех мужчинах, стоящих рядом с президентом Круга. Один из них – Ахиллес, и он не выглядит счастливым. Я не пытаюсь ответить на его вопросительный взгляд. Если мне придется выбирать, я выберу его. Он мой лучший друг, он никогда не причинит мне вреда, и мы ничем друг другу не обязаны. Он может трахаться с Афродиткмр до тех пор, пока не найдет любовь всей своей жизни, а я позволю себе превратиться в ничто дома.

Идеальная пара.

– Ты знаешь, чего я от тебя жду, Элла. Ты понимаешь, какой добрый жест я делаю. Я не стану затягивать это дело.

Он показывает рукой на трех мужчин, словно представляя шоу. – Выбирай.

Я открываю рот, чтобы покончить с этим, как вдруг дверь распахивается. Все головы поворачиваются в ту сторону, рты разинуты на человека, стоящего в дверном проеме.

Он весь в грязи. Его белая рубашка коричневая и серая от земли, волосы совершенно растрепаны. Он выглядит нездоровым, бледным, с потрескавшимися, обезвоженными губами. Как будто он вернулся из мертвых. В буквальном смысле.

Но он великолепный, могучий… живой.

Сердце замирает, и я вскакиваю с кресла.

– Он, – пролепетала я. – Я выбираю его.

И я не бегу в его объятия, а практически телепортируюсь. Он заключает меня в любящие объятия, его губы встречаются с моими в опасном поцелуе, от которого у меня перехватывает дыхание. Мне все равно, что он на вкус как грязь, пахнет не так, как обычно, и чувствуется слабым.

Он мой.

Но потом он отстраняет меня, держа на расстоянии вытянутой руки. – Ты же знаешь, что я только и мечтал услышать эти слова, сладкая.

От выражения его лица у меня что-то перевернулось в животе. Что-то неправильное.

– Но не так.

Я моргаю, не понимая, что он имеет в виду.

– Если я что-то и понял из всего этого, так это то, что я хочу, чтобы ты выбрала меня не потому, что я тебя заставляю, а потому, что ты сама этого хочешь.

– Но… Круг, – паникую я. Я не смогу потерять его снова. Никогда. – Я не хочу быть обещанной кому-то еще.

– Не будешь, – успокаивает он меня, его руки мягко сжимают мои плечи. Это уже работает. Его защита охватывает все мое существо.

– Это не тебе решать, – раздается голос Дюваля, от которого у меня по позвоночнику пробегает ледяной холодок.

Мы оба поворачиваемся к нему, и Крис выпрямляется, расправляя плечи.

– Ты сказал, что если я выйду, ты дашь мне все, что я захочу. Вот оно: Я хочу, чтобы Элла вышла из Круга.

Дюваль собирается открыть рот, но Крис прерывает его.

– И я хочу, чтобы мне позволили дождаться ее. Никто не будет мне обещан, пока она не решит, будет ли она той самой.

– Оставьте нас.

Поначалу это единственные слова Дюваля. Он говорит с будущими Тенями.

Они выходят из комнаты, оставляя только меня, Криса, Люка и президента Круга.

– Я должен провести это через совет, – объясняет он.

– В этом обществе твое слово – это все. Так что пусть все работает, – бросает Крис в ответ. – Ты пытался покончить со мной, и я вернулся. Ты уже должен знать, как далеко я готов зайти, чтобы получить то, что хочу.

Дюваль проводит языком по зубам, все еще размышляя.

– Думаю, если это означает, что ты будешь в Круге, я готов сделать исключение.

– Разумный выбор, – спокойно отвечает Крис. – И Меган. Делай, что должен, но Маклейн никогда не должен об этом знать.

Поколебавшись несколько секунд, Дюваль смотрит на всех нас. – Это большая просьба, Кристофер.

– Если ее отец узнает, что я сделал. Это может разрушить Круг изнутри. – Он делает паузу, явно не уверенный в том, что хочет произнести следующие слова. – Считай это чем-то, что может меня удержать.

Дюваль кивает.

– Почему бы тебе не пойти домой и не отдохнуть. Мы обратимся к вам, не волнуйтесь. Как только ты перестанешь выглядеть так, будто вылез из могилы.

Мои глаза расширяются, и я смотрю на брата. – Чертова могила?

– Пошли, – говорит мне Крис, зачесывая мои волосы за ухо.

– Даже то, что его похоронили заживо, не смогло, черт возьми, отвадить его от тебя, – раздраженно бормочет Люк, пока мы идем по коридору.

– Знаешь, что забавно? – говорит Крис, его голос ломается от усталости.

Он смотрит на Люка, пока мы продолжаем идти.

– Для того, кто хотел меня убить, ты надел мне на голову что-то, что помогло мне не вдыхать землю. А еще ты дал мне пояс, с помощью которого я мог копать. О, и ты решил похоронить меня в месте, где моя голова находится рядом с корнем дерева, что позволило создать воздушные карманы и вывести меня на поверхность по следу.

– Ты все выдумываешь, – со знанием дела отвечает Люк.

Наступает тишина, прежде чем Крис добавляет. – Я просто нахожу это интересным.

Люк отвозит Криса домой, и он уже собирается уходить, когда я говорю ему, что мне нужно поговорить с его лучшим другом. Думаю, мысль о том, что он может потерять Криса из-за всего этого, заставила его понять, что не ему решать, стоит ли нам встречаться. Он ничего не разрешает, но и не останавливает меня, говоря, что будет ждать.

Как только я остаюсь наедине с любимым мужчиной, я заключаю его в свои объятия. Его руки, обхватывающие меня, словно уже собирают меня заново.

– Ты вылез из могилы ради меня.

– Ребята, вы не понимаете, что меня ничто не остановит.

Я смеюсь ему в ответ, в глазах стоят слезы. – Ты сумасшедший.

Он отступает назад. – Элла, я имел в виду то, что сказал в офисе Дюваля. Теперь ты свободна, больше не Афродита. И… ты тоже не моя. Только если ты не решишь вернуться по собственной воле.

Сделав шаг назад, я наблюдаю, как опускается его лицо. Боль, которую оно причиняет, ощутима, но я тоже ее вижу. Продолжать в том же духе, потому что он не оставил мне выбора, не получится. Мы никогда не станем равными, и всегда будет та часть нас, которая задается вопросом… ушла бы я, если бы могла?

Сейчас он позволяет мне уйти, даже если я, возможно, никогда не вернусь к нему.

– Я кое-что понял, сладкая. То, чего я не хотел, чтобы это было правдой, но знаю, что это так.

Он почесывает горло, массирует затылок и смотрит мне в глаза.

– Я был частью твоего саморазрушения, – признает он. – Все, что ты делала, было потому, что ты ненавидела себя. Потому что отец научил тебя ненавидеть себя. Спать с кем попало, не учиться, создавать фальшивую личность, которая понравится всем в колледже, самоповреждение… и я.

Он качает головой, словно не может поверить, что признает это.

– Я – часть тех вещей и людей, которым ты позволила уничтожить себя, потому что считала, что заслуживаешь уничтожения. Что ты ничего не стоишь. И в своем эгоизме я подсознательно поддерживал это. Я думал, что моя одержимость показывает, как сильно я тебя люблю, но все, что я делал, – это давил на эту неуверенность и превращал тебя в зависимую. Прости меня, Элла. Мне очень жаль. И если ты собираешься перестать причинять себе боль, как обещала мне, то тебе придется убрать меня из своей жизни. Хотя бы на время. По крайней мере до тех пор, пока ты не будешь уверена в том, чего действительно хочешь.

Я глотаю слезы, которые грозят пролиться. Не потому, что он причиняет мне боль, а потому, что он прав, а это всегда тяжело, когда тебе указывают на саморазрушительное поведение. Сердце сокрушается, когда видишь, что он сам был частью этого.

– Я люблю тебя, – говорю я, преодолевая сдавленность в горле. – Мне не нравится то, что ты сделал, и я не люблю того, кем ты стал, чтобы заполучить меня. Но я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Он грустно улыбается. Мне это не нравится. Мне больше нравится его застенчивая улыбка. Или его прекрасную ухмылку, когда он по-настоящему счастлив. – Боже, ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя люблю.

Я фыркнула. – Кажется, я начинаю понимать.

Поцелуй на моих губах мягкий. Это не собственнический поцелуй, как он обычно целует меня. Он сладкий, идеальное прощание.

– Подожди. Мне просто нужно дать тебе кое-что, прежде чем ты уйдешь.

Он убегает по лестнице и возвращается через минуту с дневником.

– Возьми это, – говорит он, тяжело сглатывая. – Ты можешь прочитать все.

Я опускаю взгляд на черную тетрадь. На каждой странице написана дата и пара строк. – Это ты все написал?

Он кивает.

– Читай. Не торопись. Месяцы, если понадобится. Годы… – Он испускает тяжелый вздох. – Я не хочу этого, но я подожду. Я позабочусь о том, чтобы вернуть тебе место в университете Сильвер-Фоллс. Танцевальная специализация. Делай все, что любишь, будь реализованной. А потом…

Он проводит рукой по лицу, в глазах блестят слезы.

– Тогда, пожалуйста, вернись ко мне.

На этот раз это не приказ, а мольба.

Мой прекрасный Кристофер Мюррей, который потратил месяцы на то, чтобы разбить мою жизнь на кусочки, чтобы в ней остался только он, отпускает меня, надеясь, что это означает, что однажды я вернусь.

И я не могу обещать ему, что вернусь, но могу пообещать себе, что если я вернусь, то только потому, что действительно этого хочу.

Я тебя люблю

Если я когда-нибудь отдам тебе этот дневник, запомни тот день, когда они пытались оторвать меня от тебя. И помни, что я приполз к тебе домой.

Я всегда буду возвращаться домой к тебе.

Эпилог

Элла

Call My Name – GRAHAM, Henrik

6 месяцев спустя…

– Ничего страшного, попробуй еще раз. – Я ободряюще улыбаюсь Оливии, помогая ей правильно поставить руки перед собой для первой позиции. – Вот так, у тебя замечательно получается.

Она ничего не говорит. Она никогда не говорит, но с каждым разом она становится все лучше и лучше. Наши индивидуальные занятия действительно принесли свои плоды. Ее родители постоянно возвращаются и говорят, что она просит еще, и что час, который мы проводим вместе каждую пятницу после обеда, сдерживает многие ее срывы. Сам факт того, что она здесь, делает что-то без своего близнеца, – огромный шаг для нее.

Звонит будильник на моем телефоне, и я бегу выключить его.

– Это наше время, – говорю я ей тихонько. – Пойдем проверим, ждет ли мама снаружи.

Я гордо выхожу из студии. С тех пор как я вернулась к изучению танцев в качестве основной специализации, я могу пользоваться репетиционным пространством, когда захочу, и я была на седьмом небе от счастья, когда они приняли мою особую просьбу обучать Оливию один на один. Чем больше я учила детей, тем больше понимала, что это то, чем я хочу заниматься.

Я не хочу справляться с беспокойством, которое возникает на соревнованиях, будь то чирлидинг или балет. Я не хочу, чтобы девчонки стремились к главным ролям в шоу, в которых мы участвуем. И уж тем более в шоу за пределами колледжа.

Я люблю танцы, но больше всего я люблю делиться ими с другими и видеть, как они, как и я, расцветают от своей растущей страсти. Мой отец, наверное, переворачивается в гробу, зная, что я не только вернулась к карьере, которую он считал нестабильной, но и которая никогда не принесет мне тех денег, на которые он рассчитывал. Но к черту его, потому что мне это нравится.

Оливия бросается к маме на руки, как только мы выходим из студии.

– Как она? – спрашивает Кайла, крепко обнимая свою малышку.

– Она потрясающая.

Она улыбается про себя. – Она действительно такая.

– Пока, Оливия, – восклицаю я, махая рукой девочке, которая полностью игнорирует меня, пока она и ее мама выходят. – Увидимся на следующей неделе!

Через полчаса, выходя из здания, я отвечаю на звонок от Пич.

– Последняя вечеринка университета Сильвер-Фоллс в этом году, детка. Во сколько у нас предварительная игра?

– Я не уверена, – говорю я, идя к зданию гуманитарных наук, проходя мимо него, а затем к парковке. – Мне нужно кое-куда съездить, и я не знаю, когда вернусь. И вернусь ли вообще сегодня.

Я играю с жемчужным ожерельем, которое ношу, перекатывая жемчужину по шнурку. Все эти месяцы без Криса я делала его сама. Как будто часть его души помогала мне исцелиться, пока он был вдали от меня.

– Эм… ты вообще вернешься? Ты же не сбежишь или что-то в этом роде?

Она имела в виду, что я уехала, никому не сказав, на рождественские каникулы. Я не хотела проводить Рождество в семейном доме и не хотела быть в Стоунвью, зная, что Крис там. На самом деле я хотела побывать в Нью-Йорке, чтобы увидеть, какой могла бы быть моя жизнь, если бы я поступила в Джульярд.

Я провела неделю среди высотных зданий, гуляла на морозе, потом зашла в душное метро. Я попыталась представить себя замужем за каким-нибудь здешним Тенью средних лет и пришла к пониманию, что не только ненавижу этот город, но и ненавидела бы его гораздо сильнее, если бы Крис не остановил меня от поездки туда, чтобы отец мог выдать меня замуж за своего финансового директора. А потом я вернулась к той же привычной проблеме: Крис должен был прогнать ее мимо меня.

Последние месяцы мой мозг только этим и занимался. Колеблюсь между осознанием того, что некоторые из его решений были хорошими, некоторые плохими, но каждое из них было направлено на то, чтобы свести нас вместе без моего ведома. И каждый раз мне приходится специально говорить себе, что даже если это все, чего я хотела, – быть его, я должна иметь право голоса.

Я сажусь в машину и достаю из сумки его дневник. Я не могу перестать носить его с собой повсюду. Я прочитала его весь в первую ночь, когда он дал мне его, и чуть было не позвонила ему сразу же и не сказала, что выбрала его. Но это было бы равносильно возвращению к старому.

Как люди, мы находим такой комфорт в наших токсичных привычках. Это не только очевидные, такие как курение сигарет или наркотики. Это более подсознательные привычки. Любить кого-то, кто нас не заслуживает. Ставить свое счастье на кон, чтобы угодить другим. Позволять мрачным мыслям овладевать нами, потому что они нам знакомы.

Это ежедневное сознательное решение делать все, что в наших силах, чтобы быть счастливыми, но в конечном итоге оно того стоит. И то, что я держалась подальше от Криса все эти месяцы, было моим собственным способом показать себе, что я могу изо всех сил стараться быть счастливой без своих токсичных привычек. Я перестала резать себя, перестала заставлять себя быть девушкой, которую все любят, и сосредоточилась на вещах, которые действительно хотела делать. И, конечно, я не пускала своего бывшего в свою жизнь.

В кои-то веки он проявил достаточно уважения, чтобы держаться подальше. Не связываться со мной, не вмешиваться в мою жизнь, чтобы он мог быть в ней. Забавно, что как только мы перестали изучать одно и то же, мы стали видеться не так уж часто. Ни в здании юридического и гуманитарного факультетов, ни на вечеринках, ни на спортивных мероприятиях. Оказалось, что, как только мужчина перестал преследовать меня повсюду, его стало легко избегать.

Сложнее всего было на похоронах его отца. Все, чего я хотела, – это побежать вперёд и обнять его. Но я осталась с мамой, пока мой брат обнимал своего лучшего друга перед могилой отца. И сейчас я иду именно туда.

Припарковавшись перед кладбищем Стоунвью, я снова открываю дневник. На экране появляются две фотографии. Обе они сделаны в школьные годы. Селфи, которые мы делали вместе, когда оставались наедине. На одной из них мы целуемся, а на другой я целую его улыбающуюся щеку так сильно, что мое лицо прижимается к его голове.

Мы выглядим такими глупыми и счастливыми.

Я открываю первую страницу, а там записка для меня. Та самая, которую я знаю наизусть.

Дорогая Элла,

Когда-нибудь я покажу тебе это. Все записи, которые я сделал для тебя, чтобы ты могла увидеть себя моими глазами.

Надеюсь, тогда ты поймешь, почему я не могу перестать думать о тебе.

Я листаю дневник, кажется, часами. Запись за записью о том, что он думает о моих глазах, моей коже, моих танцевальных навыках. О том, как он видит мое тело и мой ум. О том, как он впечатлен тем, что у меня есть страсть, от которой я не могу отказаться. Есть записи с той ночи, когда я сказала ему, что не буду с ним, если он будет моим последним вариантом. Заметки о тех днях, когда он помогал с уроками.

Здесь все. Его любовь и одержимость мной.

Безумно подумать, что какое-то время я часто писала ему, небольшие предложения то тут, то там, но никогда не показывала ему, как сильно скучаю по нему. Мы так долго делали друг для друга то же самое, сами того не зная.

И последнее до сих пор вызывает у меня странное чувство. Смесь волнения, почтения и тяги к сердцу.

Если я когда-нибудь отдам тебе этот дневник, вспомни тот день, когда они пытались оторвать меня от тебя. И помни, что я приполз к тебе домой. Я всегда буду возвращаться домой к тебе.

Неважно, как далеко Крис решит остаться, и сколько бы времени он мне ни дал, эта ниточка всегда будет тянуть нас обратно вместе. И я готова сказать ему это.

Я знаю, что он будет на могиле отца, потому что он приходит туда каждую пятницу после занятий. Люк сказал мне. Но сегодня мое сердце упало.

Его здесь нет.

Ни с того ни с сего я осознаю, как сильно я хотела, чтобы он был здесь. Могилы вокруг меня начинают кружиться, страх от того, что я действительно потеряла его, леденит мою кровь. Мои колени ударяются о траву, и я с трудом пытаюсь сделать вдох. И впервые за несколько месяцев моя рука тянется к бедру. Я почесываюсь, но чувствую, что это неправильно.

Мне больно, но я не хочу, чтобы было еще больнее. Нет, если уж на то пошло, я хочу, чтобы Крис сделал так, чтобы это прекратилось, как, я знаю, он может.

Я роняю цветы, которые принесла его отцу, и тянусь к телефону в сумке. Меня охватывает паника, зрение расплывается. Что, если я потеряла его навсегда? Что, если он ушел, потому что я заставила его ждать слишком долго?

Я нажимаю его имя на своем телефоне, и он звонит один раз, прежде чем взять трубку.

– Элла. – Он говорит шепотом, едва выговаривая слова, словно не хочет, чтобы кто-то вокруг заметил, что он разговаривает по телефону. – У меня очень важная встреча, все в порядке?

– Я… – Боже, я вдруг чувствую себя так глупо.

– Мне больно.

Худшего времени для этого и быть не могло.

– Ты как-то сказал, что я должна позвонить тебе, если… я… я хочу причинить себе боль. Мне очень жаль, но это нелепо.

Раздается скрип стула, бормочутся извинения перед окружающими. Я слышу, как он говорит, что у него срочное дело, а затем дверь.

– Где ты? Не двигайся. Я буду там, как только смогу. Мне просто нужно попасть на самолет.

– Что?

Моя грудь напряглась. Он должен сесть на самолет?

– Где ты? – настаивает он.

– На… на кладбище Стоунвью. Я пришла, чтобы увидеть тебя… но тебя там не было.

Раздается звук лифта. Его голос прерывается, когда он говорит.

– Хорошо? – это все, что я слышу.

– Я не знаю, что ты сказал, но ты не должен садиться на самолет… где ты?

– Не двигайся. Я буду там меньше чем через пять часов. Все это время я буду разговаривать по телефону.

Я подношу руку ко лбу, оттягивая линию волос. – Подожди, Крис, ты не должен ничего этого делать…

– Поговори со мной. – На заднем плане я слышу шумные улицы. – Что заставило тебя позвонить мне? Что болит?

– Я чувствую себя глупо, говоря об этом, – признаюсь я, играя с травой вокруг себя.

– Ничего страшного. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом. У тебя сегодня были занятия с Оливией Уайт?

– Конечно, ты об этом знаешь, – фыркнула я. – Шпионишь за мной?

– Всегда. Но я научился держаться подальше, не так ли?

– Да. – И я ненавижу это, но не говорю. – Занятия с Оливией были приятными. Она очень хорошо учится.

– Я так рад. Ты счастлива, что танцуешь каждый день? Я думаю да.

Мое сердце учащенно забилось, и я не смогла сдержать улыбку на своем лице. – Может, у меня и нет будущего, но я так счастлива.

– Главное, чтобы ты была счастлива, сл…

То, как он обрывает себя, произнося мое прозвище, похоже на удар в грудь.

Это все еще реально, тот факт, что мы не вместе. Мы друзья, но это щедрость. Я ненавижу чувство, которое оно вызывает.

Он задает мне больше вопросов о моей жизни за последние шесть месяцев. Рассказывает, что они с Люком общаются, но не в самых лучших отношениях. Тем не менее он уверен, что исправится перед ним. Фоновый шум сменяется улицами, машинами, улицами, оживленным шумом аэропорта.

При посадке в самолет он почти минуту висит на телефоне, говоря, что переключается на Wi-Fi в самолете, и сразу же перезванивает мне.

– Я был с ним, – продолжает он, говоря о моем брате. – У него была встреча с инвесторами для его новой компании. Люди, которых он знает из Лос-Анджелеса. Никого из Круга, к счастью. Он хотел, чтобы я был там, чтобы притвориться, что с ним какой-то адвокат.

Усмехаясь, он добавляет, – Не знаю, насколько разумно было использовать студента юридического факультета, но, по крайней мере, это означает, что он все еще доверяет мне.

– Ты бросил встречу с инвесторами моего брата, чтобы прилететь ко мне?

– Он уже должен знать, что ты для еня превыше всего.

– Крис, – простонала я. – Он будет в ярости.

– Больше, чем когда он похоронил меня заживо?

Смех вырывается из моих губ, и мне становится не по себе на секунду, прежде чем он присоединяется ко мне. Наступает тишина, и я задаю вопрос, который не дает мне покоя уже несколько месяцев.

– Круг… как ты можешь простить их за то, что они сделали с твоим отцом?

– Я никогда не забуду и никогда не прощу, – спокойно объясняет он. – «Круг» получит по заслугам. Но ты знаешь, что говорят о врагах.

Я подтверждаю его зловещие слова простым кивком, которого он не видит, а мой взгляд снова устремляется на могилу. – Ты не плакал.

Он понимает, что я имею в виду похороны.

– Я должен был быть сильным ради мамы и Джульетты.

– Даже Роуз и Джейк плакали, – добавляю я, чувствуя, как эмоции возвращаются. – Я тоже.

– Тогда, наверное, я должен был быть сильным для всех вас, – усмехается он.

Я вытираю единственную слезинку, упавшую на левую щеку.

– Прости, – фыркаю я. – Я чувствую себя такой идиоткой. Я просто… Ты хоть отдохнул? Нашел время, чтобы позаботиться о себе? Я волнуюсь за тебя.

Он хмыкает, и я представляю, как он откидывает голову на сиденье самолета, закрывает глаза и снова открывает. Может быть, даже массирует затылок.

– Ты хочешь знать правду? Или ты хочешь, чтобы я тебя успокоил?

– Правды. Пожалуйста, отныне только правда.

– За последние несколько месяцев у меня было слишком много поводов для скорби, Элс. Не думаю, что у меня был шанс по-настоящему переварить хоть одну из них. Я потерял тебя, мое безопасное пространство. Конечно, я не плакал о смерти отца. Потому что я потерял плечо, на котором мог выплакаться. И это моя собственная вина.

Я даже не знаю, что ему ответить. Он прав. Во всем прав. Поэтому он быстро меняет тему. Мы часами говорим о многих вещах, о которых я никогда не думала, что когда-нибудь заговорю с ним снова. О нашем любимом времени посещения спортзала в университете Сильвер-Фоллс, о жалобах на наши курсы, о моих любимых балетных движениях, о том, с чем мне сложнее всего справиться. Мы говорим о его эссе по юриспруденции, о его маме, о Джульетте и ее оценках. Мы даже говорим о наших любимых совместных воспоминаниях.

– Ты хочешь рассказать мне, что причиняло тебе боль? Почему ты хотела сделать это физически?

– Я не делала этого уже несколько месяцев, – слабо отвечаю я. – У меня все было хорошо.

– Все в порядке. Сосредоточься на том прогрессе, которого ты добилась до сих пор. Ты должна простить себя, когда в голову закрадываются мрачные мысли. Я так горжусь тобой за то, что ты не думала об этом до сегодняшнего дня.

Перед могилой его отца мои проблемы становятся незначительными. По крайней мере, я жива. Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как кислород оживляет мое тело, когда я наконец рассказываю ему всю правду о том, почему я позвонила.

– Я здесь. Я вернулась к тебе. Потому что я этого хочу, а не потому, что ты меня заставил. Потому что неважно, насколько полноценной может быть моя жизнь без тебя, она совершенно бессмысленна. Я вернулась, а тебя там не было. Я думала, что потеряла тебя навсегда. Это больно.

– Я здесь.

Я вздрагиваю, оглядываясь назад с того места, где я сижу на траве.

Он стоит прямо здесь, майское солнце отражается в его карамельных волосах, широкие плечи обтягивает белая рубашка на пуговицах. В руках у него рюкзак, с которым он путешествовал. Боже мой… неужели мы проговорили по телефону целых пять часов?

Его янтарные глаза загораются радостью, когда он видит меня.

– Элла, – выдыхает он, словно задерживал дыхание последние шесть месяцев.

Он заключает меня в объятия, как только я встаю. Это можно было бы расценить как дружеское объятие, но теперь, когда я прикасаюсь к нему, я вспоминаю, что между мной и Крисом никогда не было дружбы. Мы – влюбленные, и для нас не существует другой истории, кроме той, в которой мы любим друг друга вечно.

Вопрос только в том, вместе или порознь?

Он смотрит на цветы, которые я принесла на могилу, и благодарит меня, стоя в шаге от меня. Я все еще чувствую, как от него исходит волнение. Ему отчаянно хочется прикоснуться ко мне, обнять меня… может быть, даже поцеловать.

Я чувствую себя как влюбленный подросток. Такой же, какой я была в школе, когда он заговаривал со мной или оказывал мне знаки внимания. Это сменяет тревогу, смешанную со страстью, которую мы испытывали друг к другу.

– Мне нравится ожерелье, – говорит он почти застенчиво.

Моя рука автоматически летит к нему. – Спасибо.

И пока я накручиваю жемчужину на нитку, мой взгляд переходит на его руку в кармане. Он тоже это делает, играет с жемчужиной, пытаясь сохранить спокойствие.

Я облизываю губы, мне не нравится, что, пройдя через столько всего вместе, мы почти боимся пересечь последнюю черту. Поэтому я без колебаний обхватываю его за шею и притягиваю к себе, пока его голова не ложится мне на плечо.

– Вот, – говорю я, пытаясь сдержать слезы. – У тебя всегда будет мое плечо, на котором можно поплакать.

Притянув меня к себе, он крепко обнимает, и я не слышу от него ни звука, но чувствую влагу на своей коже, и поэтому молчу, лаская его голову, а затем спину.

В таком положении объятия становятся болезненными, его огромное тело поглощает меня целиком. Но я позволяю ему. Когда он наконец отстраняется, то вытирает рукой лицо.

Он достает что-то из кармана и подносит к моим губам. Конфета в виде сердечка. Я беру ее, улыбаясь как идиотка, а он наблюдает за мной, приблизив лицо к моему.

– Скажи это, – прохрипела я, волнение смешалось с тоской.

– Я собираюсь поцеловать тебя.

– Сделай это.

Его губы захватывают мои в глубоком поцелуе. Как будто мы никогда раньше не целовались. Как будто мы ждали этого целую вечность. Конфеты в виде сердечек танцуют на наших языках, а мои руки обвивают его шею.

Я никогда не хочу, чтобы это заканчивалось. Не поцелуй, а чувство принадлежности к кому-то настолько совершенному. Ощущение, когда знаешь, что нашел именно то, что тебе нужно. Забота, защита, лучший друг… любовь.

Когда мы отстраняемся, он улыбается мне так, словно держать меня в своих объятиях – это все, чего он когда-либо хотел.

– Ты – мой мир, сладкая.

– А ты – мой. Я знала об этом еще со школы. Я знала, когда ты вернулся. И я знала, когда ты решил дать мне время. Это тебе нужно было преподать урок. Я уже знала.

– Шесть месяцев, – хрипит он, но улыбка тянется к уголку его рта. – Ты мучила меня шесть месяцев, да?

– Ты заслужил это. – Я оглядываю нас, зная, что ничего не продлится долго, если я не затрону эту тему. – Так что. Теперь я буду твоей Гера?

Он проводит рукой по шее. – Если мы хотим быть вместе… у нас нет выбора. Я – часть Круга. У меня должна быть Гера, и я не хочу никого другого.

Когда я не отвечаю, он берет обе мои руки в свои.

– Мы будем действовать очень медленно. Никакого брака, ничего, пока ты не будешь готова. Ты получишь ожерелье, я – новое кольцо с печаткой, и после этого тебе больше никогда не придется ходить в храм. Тебе никогда не придется иметь с ними дело. Я обещаю тебе.

Странное чувство проникает в мое существо. Чего-то такого я не ожидала. Я не… волнуюсь. Я не волнуюсь по этому поводу. Крис – часть Круга. А я – его часть. Все так просто.

– Лишь бы мне не пришлось больше видеть никого из них после церемонии.

– Не придется, – успокаивает он меня.