Текст книги "Очаровательная проказница"

Автор книги: Лиз Карлайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 13 В которой няня берет ответственность на себя

От доктора Бевинса было мало пользы, хотя он приезжал ежедневно и с самыми лучшими намерениями. Если его послушать, то, согласно достижениям современной медицинской науки, Робин или очнется, или нет. Или выживет, или умрет. Более ничего неизвестно. Поэтому, по настоянию Джонет, дело исцеления Робина передали в умелые руки няни.

Никому из слуг, кроме Чарли Доналдсона, не разрешали входить в комнату Робина. Джонет в критические моменты, когда дело касалось защиты детей, становилась недоверчивой. Возможно, это родовая черта шотландцев, или сказалось предательство, когда-то коснувшееся ее семьи. Но как бы там ни было, это сослужило добрую службу Зоэ. Она и няня сидели с Робином днем, Мерсер и Джонет дежурили по ночам, сменяя друг друга. Амхерст помогал доктору Бевинсу справиться с все еще бушевавшей оспой, а в свободное время утешал жену и дочерей.

Зоэ отбросила все мысли о будущем, дальше, следующего дня не заглядывала и загружала себя как могла. Это было не трудно. В дополнение к обычным заботам нужно было измельчать бесконечные кучи окопника, нарезать полотно на бинты, замачивать ивовую кору, менять повязки. И все это она делала.

Если кто-то и считал неприличным незамужней женщине ухаживать за больным, то об этом помалкивал. Конечно же, не упоминала об этом и няня, все эти понятия ранга, пола, этикета, к счастью, были выше понимания старушки. Будучи практичной женщиной, она считала, что всякий, кто рядом, должен помогать.

Дважды в день няня спускалась в кладовую под лестницей, чтобы приготовить притирания. Когда Доналдсон был свободен и мог заменить Зоэ, она отправлялась в кладовую вместе со старушкой. Под присмотром няни она училась готовить ячменный отвар и процеживать крепкий бульон. Потом она узнала, как поить Робина, чтобы он не подавился, – на это потребовалась гора подушек и море терпения.

На четвертый день после несчастного случая она вливала Робину в рот куриный бульон, когда в комнату вошел лорд Мерсер, почти на два часа раньше обычного. Он встал с другой стороны кровати около окна.

– Никаких изменений? – глухо спросил он. Зоэ покачала головой:

– Нет, но он лежит спокойно.

Так теперь начинался каждый их разговор, хотя Зоэ задавалась вопросом, как долго человек может пролежать разбитый, бесчувственный, без нормальной еды. У нее не хватало отваги размышлять об этом вслух. Вместо этого, зачерпнув бульон, Зоэ поглядывала на Мерсера, смотревшего в затемненное окно. Глаза усталые, широкие плечи поникли. Из-за обрушившихся на него проблем он забыл подровнять густые каштановые волосы, и теперь они мягко падали на воротник.

Как и в два последних вечера, Мерсер почти машинально бросил сюртук, а потом и жилет на стул, так сделал бы любой в собственной комнате.

Словно они были очень близки.

И в некотором смысле так и было. Можно ли быть ближе, чем однажды были они? Память об этом не покидала Зоэ даже в эти ужасные дни, надежно спрятанная в тайниках души. Даже теперь Зоэ хотелось подойти к Мерсеру, поддержать, сказать, что все будет хорошо. Она отвела глаза, стыд охватил ее. Робин при смерти, и отчасти по ее вине, а она думает только о том, как успокоить его брата.

И все же в глубине души она не только жалела Робина, но и сердилась на него. Но она добьется, чтобы он выздоровел, поклялась Зоэ. Она будет растирать его мышцы, поить бульоном… И как только он поправится, она залепит ему хорошую пощечину, конечно, по здоровой щеке, за то, что они все пережили по его милости. Она отчаянно сожалела, что он потерял миссис Уилфред, но нельзя лишаться надежды.

Словно почувствовав ее переживания, Мерсер отвернулся от окна и, вскинув подбородок, ослабил узел галстука.

– Почему ты не уходишь? – пробормотал он. – Я буду здесь весь вечер. Иди и пообедай нормально.

Зоэ увидела в его глазах что-то похожее на благодарность. И она тоже была ему благодарна. Слава Богу, он не утверждал, что ей не место у постели Робина. Это ее крест, и она горевала о Робине так же глубоко, как остальные.

Но Мерсер по-прежнему смотрел на нее так, словно предлагал еще одну оливковую ветвь мира.

– Спасибо, – быстро опустила глаза Зоэ. – Я только напою его бульоном и проверю, все ли указания няни выполнены.

Мерсер немного наклонился над кроватью.

– Я могу помочь?

Зоэ подняла глаза от чашки.

– Ты можешь немного подвигать его ноги.

Мерсер так и сделал, странно взглянув на нее. Ноги Робина, длинные и мускулистые, были совершенно нагими под ночной рубашкой.

– Просто поднимай их по очереди, – прозаично инструктировала Зоэ. – Сгибай в коленях и поворачивай лодыжку. Няня говорит, что это предотвратит одеревенение, но помни про вывихнутое бедро.

Мерсер чересчур осторожно приподнял левую ногу брата.

– Ты это делаешь? – спросил он, поворачивая лодыжку. Зоэ пожала плечами:

– У няни сил нет, хотя она не желает, чтобы об этом знали. Доналдсон помогает.

– Но Чарли… гм… он мужчина.

Зоэ с грохотом опустила ложку в чашку.

– Так речь об этом? – спросила она, пристально посмотрев на него. – О приличиях? О моей тонкой чувствительности? Уверяю, Мерсер, последнего у меня ни унции нет, а о первом я меньше всего забочусь.

Мерсер опустил ногу Робина.

– Я знаю это, Зоэ, – мягко сказал он. – Только его ноги ужасно тяжелые. Ты не кажешься достаточно сильной.

– О, я достаточно сильна, – тихо и твердо возразила она. – Я иногда думаю, Мерсер, что ты не понимаешь, насколько я сильная.

Мерсер ничего не сказал, но обошел кровать и, встав рядом, поднял правую ногу Робина.

– Я подниму его здоровую руку? – спросил он, осторожно разрабатывая ногу.

– Двигай все, что не сломано, – посоветовала Зоэ. – И растирай мышцы, где нет ушибов, надо поддерживать циркуляцию крови.

Мерсер какое-то время работал в тишине, поглядывая на Зоэ, склонившуюся над его братом и касавшуюся его с чрезвычайной нежностью. Глядя на ее маленькие изящные руки, теперь немного огрубевшие от работы, он задавался вопросом, знает ли он ее вообще.

Что она испытывает к Робину? Преданность, конечно. Она доказывала это день за днем. Но есть ли с ее стороны что-то вроде романтической любви? Или между ними лишь крепкая дружба и флирт, вырвавшийся из-под контроля, как уверял Робин?

Но он не спросит. Не теперь.

За прошедшие годы Мерсер многое узнал о Зоэ: что она избалованная и немного тщеславная, что она слишком кокетлива, слишком красива себе на беду, слишком брызжущая весельем, что возбранял строгий этикет. Но теперь казалось, что в ней ничего этого нет. И возможно, никогда не было. Возможно, он преувеличивал ее ошибки, чтобы оправдать свою дистанцию от чего-то, что, как он чувствовал, грозило его душевному спокойствию.

Что же, теперь у него нет никакого душевного спокойствия. И пока он любит Зоэ, его никогда не будет. Он принял это. Но Зоэ, верная своему слову, проводила рядом с Робином почти каждый миг, когда бодрствовала. Тем не менее, войдя, Мерсер ощутил ее настороженность.

Зоэ утверждала, что он не знает ее силу, и возможно, она права. Возможно, он всегда принимал упорство за упрямство. А может быть, Зоэ просто выросла, а он не заметил. И если он не знает ее силу, она, скорее всего не знает его слабость. Никто не знает.

Весь мир его семьи держался на его плечах и плечах отчима. Мерсер не мог позволить себе ни слезинки, даже когда мать спала, когда весь дом погружался в тишину.

Именно в эти минуты удушающее чувство утраты накатывало на него. Он плакал по своему брату, по полному сил неунывающему жизнелюбу и, возможно, безмолвно оплакивал то, что почти получил, а теперь потерял, и чего поклялся никогда не желать.

Он не сознавал, что перестал заниматься ногами Робина, пока не ощутил на себе пристальный взгляд Зоэ, настойчивый и бесстрашный.

– Не воображай, Мерсер, будто я не знаю, что ты чувствуешь. – Она снова взяла в руки суповую чашку. – Ты командуешь почти всем и всеми вокруг, но даже ты не можешь справиться с невыносимой болью.

Ее слова полоснули лезвием бритвы и были так близки к истине, что он проглотил резкое возражение. Вместо этого он скользнул взглядом по почти безжизненному телу Робина.

– Что пользы моему брату от моей невыносимой боли? – наконец сказал он. – Скажи мне, Зоэ. Я живой, хожу на двух ногах, а он… он, возможно, никогда не будет.

Она отставила чашку и вытерла руки об халат.

– Ты не можешь винить себя. Я так сожалею, Мерсер, так сожалею, что и выразить не могу, обо всем, что я сделала, чтобы Робин оказался в таком ужасном положении. Но ни я, ни ты не заставляли его садиться на лошадь. Он был пьян, слишком пьян, чтобы ехать верхом, и, очевидно, я была единственной, кто видел это.

Мерсер ухватился за столбик кровати, пальцы стиснули дерево.

– Зоэ, только… не надо…

Но она поднялась и подошла к нему.

– И я скажу тебе, о чем я не жалею. – Ее голос дрогнул. – Я не жалею, что отдалась тебе.

– Зоэ, пожалуйста…

Он закрыл глаза, молясь, чтобы она не коснулась его. Это адская мука заходить сюда много раз в день, чтобы увидеть едва дышащего брата и женщину, по объятиям которой он тосковал.

Ее голос был столь же нежен, как прикосновение.

– Ты можешь сожалеть, и если так, я приму это как наказание, которое должна понести, – продолжала она, ее маленькая прохладная рука легла на его щеку. – Но я не жалею, никогда не пожалею. Не мы довели Робина до травмы:

– Зоэ, я не знаю. – От ее прикосновения он собрал волю в кулак и не узнавал собственный голос. – Я не знаю, что случилось со всеми нами. Я знаю только, что мой брат едва жив, и не могу вынести мысли о его потере.

– Это не твоя вина, – снова сказала Зоэ, – а моя. Но я виновата только в том, что заставила его обручиться со мной, когда он любил другую.

Мерсер отпрянул.

– Зоэ, как же мы все испортили? – Он вскинул руки в бессильном жесте. – Если Робин так любил Марию, почему он заигрывал с тобой?

– Поскольку он молод, – сказала Зоэ, – и, как все молодые красавцы, слишком дерзкий, и потому что я соблазнила его. Но я никогда не сделала бы это, Мерсер, знай, я, что его сердце занято.

– Как можно это знать? – глухо сказал Мерсер. – Если Робин сам не знал себя, пока не оказалось слишком поздно, как мы могли знать, что у него в сердце?

И вдруг его осенило, что, то же самое можно сказать о нем самом. Он помнил слепой гнев, охвативший его, когда он увидел Зоэ в объятиях брата, помнил захлестнувшую волну боли и свое ощущение, что он узнал главную правду, но узнал слишком поздно. Он тогда фактически сделал предложение, вложив собственные чувства в уста брата, чтобы спасти Зоэ от гнева ее отца.

Он всегда в глубине души любил ее. Теперь он это понял. Но он был слишком горд и, возможно, слишком труслив, чтобы признаться в этом даже себе. И разве его грех меньше, чем прегрешение Робина?

– Зоэ, я тебя не обвиняю – сумел произнести он. – В тот день во мне говорило горе и чувство вины.

– Спасибо, – тихо сказала она.

В комнату вошла няня с дымящейся чашкой, обернутой в полотенце. Зоэ вернулась к своему стулу у кровати.

– Добрый день, дружок, – кивнула Мерсеру няня. – Ушибы Роберта пожелтели, ты заметил?

– Это ведь хорошо, правда, няня? – Мерсер подошел к кровати и снова занялся ногами Робина.

– Да. – Старая няня поставила чашку на ночной столик и начала разворачивать полотенце.

– Няня, я тут нужна? – Зоэ наклонилась промокнуть рот Робина салфеткой.

– Нет-нет, – ответила старушка, – иди, милая.

– Спасибо, я только… – Оборвав фразу, Зоэ всматривалась в лицо Робина.

– Что? – спросил Мерсер, опустив, ногу Родина. Зоэ наклонилась над кроватью.

– Посмотри, – прошептала она. – Его глаза.

– Что с ними? – Мерсер положил руку на спинку ее стула и наклонился ближе.

– Они двигаются, – шептала Зоэ. – Как будто ему что-то снится.

– Хорошо! – Старая няня подошла к кровати с, другой стороны. – Это очень хороший признак.

– Смотрите! – вскрикнула Зоэ. – Вы видели?

– Я ничего не видел, – прошептал Мерсер.

Зоэ резко поставила чашку и подскочила, едва не стукнув его макушкой в подбородок.

– Жаль! – Зоэ скользнула мимо него. – Садись и смотри внимательнее.

Но Мерсер уже сел на ее стул и подался вперед.

– Он скоро очнется. Хоть он и плох, но идет на поправку. – Старая няня, подойдя, гладила Мерсера по плечу. – Не мучь себя.

Он, не отрывая глаз от Робина, поймал ее руку.

– Молю Бога, чтобы ты оказалась права, няня, – пробормотал он, сжав ее пальцы.

Зоэ уже подошла к двери.

– Мерсер, – позвала она, взявшись за ручку.

– Да? – Обернувшись, он увидел, как она моргает, отгоняя слезы.

– Если он очнется, – ее голос звучал нетвердо и немного угрожающе, – тогда ты разбудишь меня, независимо от времени. Ты понял?

– Да, понял, – серьезно кивнул он.

Зоэ закрыла за собой дверь и хрипло выдохнула. Прислонившись к двери, она прижала ладони к гладкому прохладному дереву.

Господи, неужели это возможно?!

Несмотря на слова поддержки, обращенные к себе самой и всем остальным, Зоэ до конца не верила, что Робин очнется. Усталая и опустошенная, она поняла, что сейчас не сможет отдыхать. Ей нужна долгая прогулка и время, чтобы подумать.

Зоэ заторопилась за своей шалью. Она вошла в спальню, следом появилась Труди со стопкой выстиранного белья.

– Я собираюсь прогуляться к скалам до сумерек, – сообщила Зоэ после рассказа о глазах Робина. – Не знаю, насколько я задержусь, так что обедай, Тру, и вечером ты свободна.

– Хорошо, но будьте осторожны, мисс. – Труди, улыбнувшись, начала убирать одежду. – На скалы даже не ступайте.

– Я такой глупости не сделаю, Тру. Спасибо.

Накинув на плечи шаль, Зоэ пошла по коридору к главному холлу. На площадке лестницы резко потянуло сквозняком. Глянув поверх балюстрады, Зоэ увидела, что массивные двери открыты. Лакеи выносили корзины и свертки и загружали их в легкий фаэтон.

Под великолепным портиком сникший Амхерст разговаривал с Уэром и доктором Бевинсом. Даже с лестницы Зоэ видела, что их лица преисполнены печали. Заторопившись вниз, она оказалась у дверей, когда оба визитера начали спускаться с крыльца. Внизу ждал кабриолет доктор Бевинса. Лучи угасающего солнца бросали вокруг последние блики.

Зоэ заколебалась, положив руку на дубовую дверную раму. – Извините. Что-то случилось?

– Ах, Зоэ, моя дорогая! – Амхерст встряхнулся, словно сбрасывая оцепенение. – Да, жена мистера Фитча скончалась.

Зоэ почувствовала удар внезапного горя.

– О Господи! Это в том доме к западу от фермы? – пробормотала она. – Арабелла мне его показывала.

Амхерст грустно улыбнулся:

– Да, кругом горе. У Фитча четверо детей, и все младше четырнадцати лет. Я поеду навестить семью вместо Стюарта. Может быть, чем-то сумею помочь.

Зоэ колебалась лишь мгновение, потом шагнула на крыльцо.

– Вам лишняя пара рук не нужна? – спросила она. – Я… у меня неотложных дел нет.

Амхерст вздрогнул.

– Это тяжелое дело, Зоэ. Семья просто сломлена. Скрестив на груди руки, Зоэ кивнула в сторону ждущего фаэтона.

– Есть ли еда в корзинах? – спросила она. – Я, по крайней мере, могу проследить, чтобы дети поели, пока вы будете разговаривать с мистером Фитчем.

Амхерст улыбнулся и подал ей руку.

– Буду рад твоему обществу. Скоро они уже ехали по сельским дорогам, которые стали для Зоэ знакомыми.

– Спасибо, что взяли меня с собой, – поблагодарила она через несколько миль. – Я в эти дни как неприкаянная. – Потом она пересказала слова няни о глазах Робина.

– Слава Богу! – едва слышно произнес Амхерст. – Возможно, со временем из всего этого получится что-то хорошее.

Зоэ взглянула на него с кислой улыбкой.

– Я не могу понять, что именно, – честно сказала она. – Робин покалечен и будет страдать от сильной боли.

Амхерст пожал плечами.

– Иногда Господь испытывает нашу силу, Зоэ, – спокойно ответил он. – Как ни трудно нам это постичь, он порой видит необходимость бросить нас в горнило страданий подобно куску закаленной стали. И подобно стали мы выходим из этого горнила более совершенными. Наши шрамы не изъян и уродство, а знак триумфа. Зоэ смотрела на проселочную дорогу с полоской травы посередине, обдумывая философию Амхерста. Даже ребенком она находила утешение в спокойной уверенности его суждений, и религиозных, и светских, и этот дар он, по-видимому, передал своему старшему пасынку. Действительно, Мерсер во многих отношениях больше походил на отчима, чем на мать. Коул Амхерст был прохладным бризом по сравнению с пламенем Джонет. Наверное, поэтому они так счастливы.

– Я уверена, сэр, что вы правы, – наконец сказала она. – Вы всегда правы. Мне только жаль, что у меня нет вашей веры.

– О, она у тебя есть, – мягко ответил Амхерст. – И я думаю, Зоэ, что ты сейчас обретаешь ее во всей полноте. Возможно, несчастье с Робином это и твое горнило?

Зоэ заморгала, отгоняя подступившие слезы.

– Пожалуйста, не надо, мистер Амхерст, – пробормотала она, глядя на живую изгородь. – Иначе, пока мы приедем к мистеру Фитчу, я превращусь в фонтан слез.

– Не буду, не буду, дитя. – Взяв поводья в одну руку, другой он обнял Зоэ за плечи и притянул к себе. – Прости. Все это так тяжело для тебя.

«Да, и я все это еще усугубила», – подумала она, позволив себе на мгновение прижаться к его плечу. Но она ничего не сказала. Через некоторое время Зоэ подняла го лову, и Амхерст отпустил ее, окинув любящим взглядом.

– Ты изменилась, Зоэ, – задумчиво произнес он. – Прежняя живость осталась, но появилось что-то еще… чего я не могу уловить.

Зоэ уставилась вдаль.

– Я стала взрослой, – глухо сказала она.

– О, надеюсь, нет, – широко улыбнулся Амхерст. Ничего подобного. Но ты стала более уравновешенной. Думаю, ты поняла, чего хочешь от жизни.

Да, она знала, чего хочет. Она хотела того, чего не могла иметь, и осознание этого превращало каждую мелочь в испытание и трагедию.

– Я научилась принимать жизнь такой, какая она есть, мистер Амхерст, – спокойно сказала Зоэ, – вместо того, чтобы бороться с ней, но моя наука очень дорого обошлась Робину.

– Это неправда, милая, – покачал головой Амхерст. – Неправда.

Но у них уже не было времени на разговоры. Показался дом Фитча. Скоро придется иметь дело с настоящей трагедией, более страшной, чем горести богатой девушки, упивавшейся жалостью к себе.

Зоэ быстро вытерла рукой глаза и повернулась за первой корзиной.

Мерсер напряженно сидел у постели брата, над Грейторпом опускались сумерки. Он любил это время суток, когда дневная работа закончена и человек может расслабиться в собственном доме, немного усталый, но все же уверенный, что всё в согласии с миром.

Но сейчас все далеко не так, хотя никто этого и не заметил бы. Сквозь открытое окно он слышал тихое воркование голубя, зовущего голубку. Протяжно мычали коровы вдали. Солнце в алом венце заката медленно опускалось за деревья, последние лучи падали на подоконник, когда Чарли пришел задвинуть шторы.

– Ты в порядке, дружище? – спросил он, проходя мимо.

Мерсер кивнул. Что на это можно сказать? Правду?

Чарли взглянул на ужин, к которому Мерсер едва притронулся.

– Я принесу виски? Мерсер покачал головой.

– Ну ладно. Позвони, если передумаешь.

Чарли забрал поднос и закрыл за собой дверь. Глухое эхо покатилось по затихавшему дому. Скоро стихли шаги слуг, и воркование голубя сменилось отдаленным уханьем совы в лесу. Луна поднялась ясная и почти полная.

Мерсер шевельнулся на стуле, не в силах расслабиться. Он стащил сапоги и бросил их в угол. Это не помогло. Он мог думать только о Робине и Зоэ, о том, что видел сегодня днем. Ее нежность. Ее почти безрассудную решимость. И теперь, по словам Чарли, она отправилась к Фитчам.

Да, возможно, он совершенно не знает ее силу.

До сегодняшнего дня они ни словом не обмолвились о том, что произошло между ними той ночью в летнем доме, о необъявленных обещаниях, неудовлетворенных ожиданиях, о будущем. Как они могли об этом говорить, когда у Робина будущего может не быть? Даже если Робин поправится, он никогда не будет прежним. Его невероятная красота пострадала, если вообще не исчезла. Если он выживет, то будет хромать, по крайней мере, какое-то время, если вообще сможет ходить. И, как сказала мать, Мария Уилфред вряд ли теперь посмотрит на Робина.

А Зоэ, каковы ее намерения? Если Робин выживет, она бросится в этот ошибочный брак из чувства вины? Как она может этого не сделать? И как он это вынесет? Скажет ли она Робину правду?

Господи! Он переспал с невестой брата. Робин никогда ему этого не простит. И все же Мерсер не жалел об этом. Он уронил голову на руки, понимая, что это самое тревожное. Будь у него выбор: те мимолетные часы с Зоэ в его объятиях против незапятнанной братской преданности, он выбрал бы Зоэ, в акте крайнего эгоизма. Акт, недостойный человека, которым он считал себя.

В приступе горя Мерсер обошел кровать и прилег рядом с братом, вытянул ноги и переплел свои пальцы с прохладными, тонкими пальцами Робина, пока их руки не сошлись ладонь к ладони. Они часто спали так в детстве, особенно в ужасные месяцы после смерти отца. Глядя в лепной потолок, Мерсер позволил обрушиться воспоминаниям. Видения сменялись одно за другим. Вот он сжимает руку Робина и тянет его из зияющей черной дыры. Пустота дрогнула… Люк! На сеновале! Он изо всех сил пытался поднять брата над щербатой перекладиной. Он крепко сжал его руку, но чувствовал, что Робин обмяк. Мерсер открыл рот, чтобы крикнуть, попросить Робина держаться. Но крик был беззвучным. Он проснулся, охваченный ужасом, и понял, что Робин сжал его руку и теперь держит ее весьма крепко.

– Если ты… – послышалось хриплое бормотание, – если уж ты… в моей постели… то лучше бы ты был… пышнотелой блондинкой.

Мерсер резко сел.

– Робин?!

Брат заворчал от боли, сжимая руку Мерсера.

– Ну и волосатое у тебя запястье, черт побери! – с трудом выговорил он.

– Робин! – Мерсер осторожно положил обе ладони на здоровую руку брата. – Ты очнулся?

– Я? – прохрипел брат. – О Господи… голова… болит.

Мерсер вскочил с кровати, зажег лампу, повыше подкрутил фитиль и увидел, что брат повернул распухшее лицо к нему, щурясь от света.

– Стью… – он с трудом выговаривал слова, – что… черт побери…

– Ты свалился с Люцифера. – Мерсер присел на край кровати и положил руку на плечо брата. – Ты помнишь? День охоты?

Робин попытался покачать головой и вздрогнул от боли.

– Черт, я весь сплошная рана, Стью… весь… Где мы?

– В Грейторпе, – ответил Мерсер. – В твоей комнате в Грейторпе. Мы приехали несколько недель назад. Помнишь?

Что-то промелькнуло на лице Робина, жалобное и безысходное.

– Господи, – выговорил он. – Зоэ? Мерсер немного отстранился.

– Да, Зоэ, – пробормотал он. Робин облизнул сухие губы.

– Черт побери. Где она? Уехала?

– Думаю, спит в своей постели. – Слова дались Мерсеру непросто. – Робин, давай сейчас не будем говорить об этом. Я дам тебе попить. Ты ранен, дружище, и серьезно.

– Прекрасно. – Робин поднял уголок рта в подобии улыбки и вздрогнул. Он поднял дрожащую руку и легко коснулся раны на лице. – О Господи! Я… изуродован?

– Вероятно, не такой, как прежде. – Мерсер не видел смысла лгать. – Но как только рана заживет, ты будешь выглядеть лихим и дерзким.

Робин закряхтел.

– Я буду жить, а? Мерсер кивнул.

– Будешь, – сказал он твердо. – Я об этом позабочусь.

Робин неловко шевельнулся.

– Ты… всегда был… садистом, – прошептал он. – Как голова болит!.. Что случилось?

– Ты хотел перескочить на Люцифере ворота фермы сэра Уильяма, – снова сказал Мерсер. – Зоэ… она была позади тебя… пыталась тебя остановить, полагаю. Но я думал… что вы устроили гонки. Я был не прав.

Туман в глазах Робина, казалось, немного рассеялся.

– Да, она… кричала, – пробормотал он будто самому себе.

– Лежи спокойно, – приказал Мерсер. – Я скажу Чарли, чтобы он привел маму. Она все эти дни с ума сходит.

– Дни? – Брови Робина нахмурились, потом он поймал руку Мерсера и сжал с удивительной силой. – Подожди, Стью. Как… Зоэ? Она в порядке?

Мерсер снова присел на кровать.

– В полном.

– Послушай, Стью, – Робин не сводил с него глаз, – если я протяну ноги, скажи Зоэ…

Мерсер положил ладонь на руку брата.

– Ты не умрешь! – рявкнул он. – Перестань говорить, об этом.

– Чувствовал бы ты себя так, как я… – простонал Робин. – И если… если я умру, ты должен сказать Зоэ…

– Что сказать? – смягчился Мерсер.

– Что я люблю ее. – Он с трудом сглотнул и сощурился от боли. – Люблю. Просто обожаю. Ты… ты знаешь это, правильно? И не вини ее. – Его веки опустились. – Обещай, что не станешь ее винить.

– Не буду, – сказал Мерсер. – Но это глупости. Позволь мне позвать маму.

Но Робин сжал его руку.

– Подожди, Стью… – Да?

– Стью, если я выживу… Господи… Стью, как я могу жениться на ней? Я… я не гожусь для нее. Если я умру, может, будет лучше?

– Нет, не будет, черт побери! – Мерсер твердо взял руку брата. – И больше не говори о смерти. Иначе, как только ты поправишься, я заставлю тебя об этом пожалеть, слышишь?

Робин устало прикрыл глаза.

– Да, слышу. Но ты же сам это видишь? Что я для нее не гожусь?

Мерсер отвел глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд брата.

– Это дело вас двоих, – ответил он. – Джентльмен не может идти на попятный. И она… гм… не сможет. Чувство вины… видеть тебя в таком состоянии… для нее это ужасно. Разве ты этого не понимаешь?

Робин хрипло выдохнул и промолчал.

– Ты можешь отпустить ее, – продолжал Мерсер. – Наверное, даже можешь сказать ей о своих чувствах. Но я больше не понимаю Зоэ. И начинаю задаваться вопросом, понимал ли когда-нибудь. Однако я полагаю… что ты должен попробовать.

Но, даже сказав это, Мерсер спрашивал себя, дал ли он Робину хороший совет или просто действовал в собственных интересах. И Зоэ… будет ли она стоять на своем, что Робин теперь нуждается в ней, или, того хуже, что Мерсер в ней совсем не нуждается?

– Не могу попытаться… – Робин смотрел в стену. – Клер. Ты забыл… Клер.

– Я могу с ней справиться, – ответил Мерсер, надеясь, что говорит правду. – Я предпринял шаги. – Он снова взял брата за руку. – Но мы не станем сейчас говорить об этом, Роб. Я пошлю за мамой, хорошо?

Но взгляд брата был обращен к стене. Знакомое отчаяние появилось на его лице, и рука снова ослабла.