Текст книги "Вознесение"
Автор книги: Лиз Дженсен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
– Смотри, – говорю я, протягивая руку. В сотне метров от нас, в ряду, предназначенном, очевидно, для важных персон, сидит Джой Маккоуни – в струящемся белом платье, с лилией в блестящих светло-рыжих волосах. В руке она держит свечу. Глаза закрыты, словно Джой погружена в молитву или в медитацию. Хрупкое, угасающее существо в белом саване. Я всей душой ей сочувствую. Ни детей, ни мужа рядом с ней не видно.
Повинуясь невидимому сигналу, пятеро проповедников из группы поддержки дружно поворачиваются к хору и начинают отбивать ритм. Вслед за ними начинает хлопать толпа. Мелодия взлетает ввысь, волнами растекается вокруг нас. Затем вступает хор, сначала без слов – низкое гудение мужских голосов сливается с чистыми, светлыми звуками женских. Пение завораживает и успокаивает, будто морфий. На огромных экранах видны глаза и двигающиеся губы певцов. И, только услышав первые строчки, я узнаю тот гимн, который Бетани пела в машине:
Рядом с нами пожилая женщина затягивает высокое, дрожащее вибрато, и на меня накатывают воспоминания о службе в Фенитон-парке: чувство сопричастности, единых устремлений, принадлежности к братству хороших людей, их заразительная вера. Хрустальная мелодия течет и переливается, обволакивая, притягивая к себе. Вокруг меня люди раскачиваются, хлопают в ладоши. Мне бы тоже хотелось быть подхваченной на краю пропасти. Или хотя бы верить, что так и будет. Где Бетани? Где вертолет?
«Верь», – говорю я себе.
Пожилая женщина замолкает и резко поворачивается ко мне. Ее глаза горят восторгом.
– Да, милая. Верь! Верь в Него, и войдешь в Его царство!
Господу будешь ли верно служить?
Его кровь – путеводная звезда.
Его всей душой восхвалять и любить?
Великая сила в крови Христа.
Мелодия взлетает в финальном крещендо и обрывается, утонув в овациях. Я улавливаю в несущихся из толпы возгласах новые, нетерпеливые нотки. Головы поворачи ваются к проходу, по которому стремительно движется к сцене фигура в белом. В первое мгновение я его не узнаю. Под крики и улюлюканье Леонард Кролл взбегает на сцену, воздевает к небу длинные руки. Его привлекательное, открытое лицо заполняет все экраны – десять гигантских Леонардов Кроллов, излучающих одинаковую энергию и веру. Если в чьей-то крови и есть сила, сегодня она бежит по венам этого человека.
– Друзья! Добро пожаловать в наш храм славы в этот величайший в нашей жизни день!
Его голос заполняет все огромное пространство, взлетает в чернеющее небо. Паства встречает его восторженными криками и взмахами рук. По рядам проносится гул нетерпения, волна радостного смеха. Я снова чувствую укол зависти. Если бы…
– Слава Иисусу, вознесение близко!
Умение увлечь толпу – редкий дар. У него он есть. Внушительная фигура, уверенность жестов, искрометная энергия, несгибаемая вера. Преданные фанаты продолжают свистеть и аплодировать, однако в толпе нарастает и другая реакция – глухая тревога.
Сегодня радостный день, – объявляет Кролл. – День, которого ждали все истинно верующие, о наступлении которого мы молились. Вспомните, что обещал нам Христос: «И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле». Откровение. «После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе». – Люди шевелят губами, повторяя слова за ним. – «И прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда!» – Зал разражается бурной овацией. Соседка Фрейзера Мелвиля, толстая негритянка в красном платье, раскачивается из стороны в сторону. Ее спутник, мальчик с синдромом Дауна, сидит с закрытыми глазами и мечтательно мычит. – Да, друзья мои! Мы вознесемся на небеса и войдем в двери рая! И я лишь один из многих, кто будет повторять эту весть сегодня. – Кролл замолкает. Его лицо омрачается. – Однако в своей радости мы не должны забывать о родных и близких, которые не пришли к Богу и останутся на земле, обреченные на великую скорбь. Мы печалимся о них и молимся, чтобы Бог дал им силы. А теперь я сообщу вам еще одну новость. – Он вскидывает глаза и медленно поворачивается. Его лицо, повторенное на гигантских экранах, теперь выражает глубокую задумчивость. – Сегодня Господь возложил на нас еще одну задачу. Почетную, трудную задачу. – Он делает глубокий вдох и медленно выдыхает. – И признаюсь вам, друзья, для меня она трудна вдвойне. – По рядам пробегает заинтересованный шепот. Кролл замирает и, выдержав паузу, с легкой улыбкой протягивает руку к дальнему краю стадиона. Фрейзер Мелвиль берет меня за руку и стискивает пальцы. – Да славится имя Божие! – восклицает преподобный. Улыбка на его лице сменяется выражением глубочайшей, безграничной любви.
– Аллилуйя, – выдыхает моя соседка.
– О боже, – стонет физик, кивая на гигантский экран.
Бетани.
Она взбирается на возвышение. Оглядываюсь по сторонам, но самой ее, во плоти и крови, нигде не видно, и я снова перевожу взгляд на ее изображение. Походка у нее по-прежнему дерганая и неуверенная, как будто она не вполне контролирует свое тело. Двое ее охранников остаются стоять у сцены и, прижав микрофоны к ушам, ждут дальнейших указаний. В громадном амфитеатре фигурка девочки кажется совсем крошечной. Изображение начинает расти, и вскоре глаза Бетани – темные и глубокие, с расширенными зрачками – заполняют весь экран.
– Бетани Кролл! – взвизгивает женский голос у меня за спиной. – Это его дочь! Она убила свою мать! Прислужница дьявола!
Отовсюду несутся похожие возгласы тревоги.
– По крайней мере, теперь мы знаем, где она, – говорю я физику вполголоса.
Нет! – раздается слева от нас. Джой Маккоуни стоит, размахивая стиснутым кулаком. – Нет, Лен! Не надо! Это ловушка!
Кролл ее как будто не слышит. Цветок выпадает из парика Джой. Она бессильно опускается на сиденье, роняет свечу и прячет лицо в ладонях.
Хористы поднимают руки и запевают строчку из того же гимна: «Сила в крови, в крови Христа…» Собравшиеся в панике поворачиваются к соседям, показывая на Бетани со смесью любопытства и ужаса. Сзади несутся бессвязные возгласы, горячие споры и крики смятения, в которых звучат те же чувства, что и в отчаянном вопле Джой. Передо мной вскакивают две женщины. Раскачиваясь в унисон, они разражаются длинной чередой булькающих звуков, не похожих ни на речь, ни ка пение, и вскидывают руки, словно защищаясь от сил зла. По рядам ползет тревога. Леонард Кролл стоит в гордой позе и по-прежнему улыбается. Наконец он жестом просит тишины.
– Не бойтесь, друзья! Добро пожаловать, моя девочка. Возлюбленное мое дитя.
Бетани улыбается в ответ – чарующей, чистой улыбкой, которая повергает нас всех в изумление. Я и не думала, что ее лицо способно выражать подобное чувство – дочернюю любовь.
Срывающимся голосом она произносит просто:
– Отец.
Секунда тишины, затем – коллективный выдох. Неожиданно зал взрывается голосами разом заговоривших людей.
Кролл повышает голос:
– Да! Это моя дочь, люди. Мое дитя! Моя милая Бетани. Зло разлучило нас. Но теперь, к великой моей радости, она освободилась от власти дьявола и пожелала вернуться к Богу! – И, сияя, он срывается на крик: – Хвала Тебе, Господи!
Возбужденный шепот плещется в стенах амфитеатра, словно виски в стакане, обрастая все новыми нотами. Похоже, не все разделяют радость Кролла – сквозь ли кующие крики пробивается глухой ропот. Улыбаясь еще шире, Бетани поднимает лицо к небу. На гигантских экранах ее лицо выглядит неожиданно прекрасным. Ее глаза сверкают.
– Скажи им, отец. Скажи им, зачем я здесь.
Кролл поднимает ладонь и, дождавшись тишины, глубоко вдыхает.
– Друзья. Многие из вас слышали о борьбе Бетани со злом и с ее собственными демонами. Многие из вас знают, что она сотворила в прошлом. – Он замолкает. – Как знаю, к великому сожалению, и я сам. – В толпе кивают. – Некоторые из вас воспримут эту новость с недоверием. Но у каждого из нас есть близкие, о спасении которых мы молимся. – Эти слова встречают горячее одобрение толпы. – И сегодня сбылось желание отца. – Лицо преподобного озаряется искренней улыбкой. – Моя Бетани готова попросить у Бога прощения! А наш Бог милосерден!
Молитвенно сложив ладони, Бетани падает на колени и склоняет голову. Теперь на экранах видна только ее щетинистая макушка. Наконец она поднимает блестящие от слез глаза и вскидывает руки. По толпе пробегает искра смятения.
– Я слышу голоса скептиков, – продолжает Кролл. – Но позвольте вам напомнить: Бог милостив и прощает даже тех, кто восстает против Него. Моя дочь – живой пример тому, что изгнать дьявола никогда не поздно. «Итак, покайтесь и обратитесь, чтобы загладились грехи ваши, да придут времена отрады от лица Господа!» Бетани, раскаиваешься ли ты в своих грехах перед лицом Господа и всех, кто собрался сегодня в этом зале?
Похоже, они успели увидеться до начала проповеди и отрепетировать разыгрывающуюся сейчас сцену. Интересно, как она убедила его на это публичное «безумие вдвоем»? Хватило ли этой странной, ангельской улыбки, чтобы он ей поверил?
В зале есть люди, которые хотят услышать это из твоих уст. Покинул ли тебя дьявол? Отвечай! – Кролл поднимает руки в воздух. – Скажи им, Бетани! Скажи Богу! Пусть услышат своими ушами!
В амфитеатре раздается рев энтузиазма и несколько предупреждающих возгласов.
Бетани медленно поднимается на ноги и поворачивается к отцу. В ее глазах стоят невысохшие слезы.
– Спасибо тебе, отец, – тихо произносит она, – за то, что согласился меня выслушать. Я знаю, какое горе тебе причинила.
По рядам пробегает сочувственный шепот. Девочка, убившая мать, просит прощения у отца и у Бога, да еще и в такой день, – что это, если не чудо? Стоящий рядом со мной мужчина хмурится и Толкает локтем жену; они обмениваются обеспокоенными взглядами. Зрители начинают смягчаться: две женщины передо мной держатся за руки и тихо перешептываются. Бетани разводит худенькие, покрытые шрамами руки и мед ленно поворачивается, пока ее фигурка не занимает весь освещенный пятачок. Дочь своего отца – теперь это очевидно как никогда. Она унаследовала его дар.
– Да, в меня вселилось нечто ужасное, – говорит она. В ее голосе прорезалась новая, незнакомая интонация. В нем появилась уверенность и что-то, очень похожее на смирение. Энергично покивав, она скорбно вешает голову. Зрители перешептываются. – Нечто настолько уродливое и страшное, что и поверить трудно.
Снова возгласы – смесь любопытства, сомнения, поддержки. Бетани начинает кружить по сцене, грустно поглядывая по сторонам. Ей удалось завладеть вниманием публики.
– Мама с папой пытались меня освободить. Однако, сколько бы они ни молились, оно не хотело меня покидать. Они все испробовали. И с каждым разом старались все больше. Верно, отец?
Лицо Леонарда Кролла все еще сияет, но я вижу мелькнувшую по нему тень. Он неуверенно кивает.
Да, любовь моя. Мы сделали все, что могли, – и я, и твоя мать, упокой Господь ее душу.
– В конце концов им пришлось раздеть меня догола и привязать к лестнице – уже не на пару часов, а на три дня. – Моя соседка потрясенно ахает. – Я вижу, кое-кого из вас это шокирует, но ведь они сделали это ради моего же блага. Да, отец? – Леонард Кролл в ужасе направляется к ней. Бетани жестом его останавливает. – Нет, папочка, позволь мне рассказать им, на что вам пришлось пойти ради моего спасения! Что вы с мамой сделали во имя Господа!
– Да! Давайте дослушаем! – выкрикивает мужской голос.
Теперь Бетани не остановить. Ее голос крепнет, она вышагивает все быстрее, пока не начинает носиться по сцене вприпрыжку.
– Три долгих дня вы держали меня там, в дерьме и моче, не давая мне ни есть, ни спать. Вот как сильна была ваша любовь, и я восхищаюсь вашей твердостью! – Кролл лихорадочно машет звукотехнику, чтобы тот отключил микрофон. Раздается треск, гудение, но Бетани продолжает: – Ты решил изгнать из меня дьявола, потому что дьявол не верит в безвидную и пустую Землю, да во тьму над бездною, да в прочее дерьмо! Только, видишь ли, в чем затык: дьявол верит написанному в учебниках, потому что они не врут – в отличие от тебя!
Публика ахает. Мужской голос выкрикивает что-то бессвязное; стоящий недалеко от меня охранник сжимает кулаки. Разинув рот, Кролл смотрит на дочь:
– Бетани, ты же знаешь, что все было не так!
– Нет, отец, именно так. И…
В микрофоне раздается писк и потрескивание, после чего звук пропадает. Несколько секунд Бетани продолжает беззвучно кричать, а затем стремительно бросается к отцу и сдергивает микрофон с его уха. Оцепеневший, он стоит неподвижно, а она мечется вокруг него, приплясывая, словно под ногами у нее горячие угли, и вопит в зажатый в кулаке микрофон:
– Да-да, так все и было! И ничегошеньки у вас не вышло! – Ее лицо побелело от ярости. – Тогда вы с матерью начали трясти меня за волосы. Помнишь? Ведь именно так изгоняют дьявола, да? Хватают дочь за волосы и трясут изо всех сил, пока ей не покажется, что мозги лезут из ушей. Да только ту пакость вы все равно не выгнали! Она все еще здесь! И знаешь, отец, почему? Потому что никакого дьявола во мне нет и не было. Только я! Я, Бетани! Ни дьявола, ни Бога, одна только я. И все. Я, твою мать!
С сочным хрустом микрофон выдергивают из гнезда. Бетани на миг замирает как вкопанная, потом разворачивается к отцу и устремляет на него вызывающий взгляд. Словно очнувшись, публика разражается гневными криками, которые сменяют вопли отчаяния. В первом ряду вскакивают несколько мужчин. Не зная, что предпринять, они неуверенно озираются, внезапно осознав, что руководить ими некому. Моя соседка яростно обмахивается листком со словами гимна. Наша охранница бросается к толпе коллег в желтых куртках. Как же я не догадалась, что Бетани не устоит перед искушением? Что она готова на все, лишь бы добиться этой стычки. Гляжу, как пятится от дочери Леонард Кролл – с белым, как мел, лицом, на котором читается неспособность осмыслить такое чудовищное предательство, – и понимаю: ей и упрашивать его не пришлось.
Бетани просто сказала отцу те слова, которые он хотел услышать. А он, в своей самовлюбленности, поверил.
Теперь понятна и эта ухмылка на ее лице. Бетани ощутила свою власть, обращенные к ней взгляды тысяч людей, и это дало ей огромный заряд. Я вижу, что сейчас произойдет. И Джой Маккоуни тоже, потому что я слышу ее вопль: «Нет!»
И тут, словно этот возглас освободил их от чар, белые фигуры разом приходят в движение. Трое проповедников подбегают к Кроллу, и между ними завязывается торопливое обсуждение, во время которого они то и дело показывают на улыбающуюся Бетани. По кивку преподобного двое охранников взбегают на сцену и, подхватив Бетани под мышки, словно пушинку, приподнимают ее над полом. Кролл жестом просит ее не уводить. Внезапно моя соседка вскрикивает от неожиданности: Бетани стремительно выворачивается из рук стражей, пускается наутек и, словно сраженная выстрелом, падает и начинает биться в конвульсиях. У нее начался очередной припадок. Через какое-то время она бессильно вытягивается. Оживившись, Кролл хватает микрофон.
– Дьявол еще в ней! – кричит он. – Изгоним же нечистого! Молитесь, люди, молитесь за мою дочь!
Я безотчетно тянусь за «громовым яйцом». Физик перехватывает мою руку и дергает подбородком куда-то вверх, пытаясь привлечь мое внимание. Поднимаю глаза к небу, но ничего не вижу. Зато слышу – далекий рокот пропеллера.
Кролл продолжает вещать постепенно крепнущим голосом. У его ног, словно жертва языческому божку, лежит распростертое тело Бетани. Судороги сменились легкими подергиваниями.
– Отриньте страх, друзья! Страх – оружие дьявола! – Кролл обводит взглядом зал, оценивая настроение толпы. Судя по лицам моих соседей, люди сбиты с толку и, пожалуй, близки к тому, чтобы взбунтоваться. Метастазы недоверия и страха разрастаются на глазах. Трудно же ему придется. – Этот исторический момент, свидетелями которого нам посчастливилось стать, – не что иное, как Судный день! – продолжает он с упорным оптимизмом в голосе. – Мы, люди истинной веры, собравшиеся сегодня на этом стадионе и в церквях по всей стране, – избранники Бога! Он знает о нашей любви и преданности, Он дарует нам спасение! – Бьет кулаком воздух. – «За то проклятие поедает землю, и несут наказание живущие на ней; за то сожжены обитатели земли, и не много осталось людей».
Бетани лежит недвижима.
Мое сердце замирает. В суматохе наши стражи о нас, похоже, забыли. Если мы хотим вовремя добраться до вертолета, медлить больше нельзя.
– Попробуй ее вытащить, – говорю я физику. – Они приземлятся на дальнем конце стадиона. Я вас догоню.
Он кивает:
– Я люблю тебя, Габриэль.
– Я знаю. И я…
Поздно – Фрейзер Мелвиль уже растворился в толпе.
– Да, оставшихся на земле ждет страшная участь! – веско произносит Кролл. – Помолимся же за них, как молимся за мою Бетани. И возрадуемся уготованному нам вечному царству, в которое мы вступим столь скоро! – В ответ на взмах его рук раздаются нестройные аплодисменты, которые заглушаются сердитыми возгласами и криками: «Позор!» – Мы готовы к вознесению, о всемогущий, милостивый Бог и Отец наш! Во имя Иисуса Христа!
Почувствовав враждебность толпы, Кролл поспешно кивает хористам, и через несколько секунд динамики взрываются музыкой. На сцену выходят проповедники, за ними появляется еще одна группа певчих в белых одеждах, вплетая голоса в общий хор. Часть зала поднимается и начинает покачиваться под музыку, распевая во все горло, в то время как другие протискиваются к проходам. Людской водоворот движется к внешней стене стадиона, вытекая сквозь завесу из прозрачных лент, словно вода из дуршлага.
Сжав колеса, я толкаю коляску вперед.
Бетани по-прежнему лежит, растянувшись у подножия цветочного фонтана, который укрывает ее, словно огромный белый зонт. Подобравшись поближе, я пытаюсь до нее докричаться, но мой голос тонет в какофонии музыки, воплей и рева моторов. В любом случае девочка слишком обессилела и не может подняться. Я уже у дальнего края сцены, на пути к неосвещенной части стадиона, над которой кружит вертолет; лопасти сливаются в дрожащий серебряный нимб. Я упорно пробираюсь к нему, преодолевая сопротивление проседающего под колесами покрытия. Притормозив, перевожу дух, оглядываюсь и вижу: физик пробился-таки к Бетани. Держа ее на руках, он стоит на коленях и всматривается в толпу. Машу ему рукой: «Сюда. Быстрее. Шевелись!» Заметил он меня или нет, я не знаю, но он по-прежнему медлит. «Беги!» – кричу я, и он наконец встает, пошатнувшись под весом Бетани. Два охранника кидаются к ним. Мгновение Фрейзер Мелвиль стоит неподвижно, словно не в состоянии двинуться, и вдруг со всей силы пинает подножие цветочного шедевра. Покачнувшись, огромная ваза становится на место, но следующий пинок опрокидывает все сооружение, которое падает на сцену и в фонтане белых соцветий и воды разлетается на куски. Охранники еле успевают увернуться. Один из них спотыкается, хористы с визгом бегут в разные стороны. Воспользовавшись царящей на сцене паникой, физик взваливает Бетани на плечо и несется прочь.
Я набираю скорость, то и дело врезаясь в чьи-то спины, но мне все равно. «Прочь! Разойдись!» – кричу я во весь голос. С яростным ревом, взметая волны горячего воздуха, вертолет садится на поле, будто гигантская неповоротливая стрекоза. Слева, опередив меня на несколько сотен метров, бежит, спотыкаясь под весом бездыханной Бетани, Фрейзер Мелвиль. Порыв ветра, поднятого лопастями, чуть не сбивает физика с ног. Сияющий, словно маяк, огромный, как дом, стоит вертолет посреди темного поля. В проеме распахнутого люка видно кишащее людьми, заставленное ящиками нутро. Группа мужчин, двое – с оружием в руках, спрыгивают на землю. В одном из них я узнаю Неда. Зову его, чтобы он мне помог. Над его плечом маячит бледное, напряженное лицо Кристин. Понимаю, что в сгустившемся мраке Нед меня не видит, и налегаю на колеса, удерживая его в поле зрения. Подняв Бетани с протянутых рук физика, он с помощью Кристин втягивает ее на борт и передает кому-то у него за спиной. Исландка меня заметила: она показывает в мою сторону и что-то кричит. Я толкаю ободья изо всех сил. Нет, не успеть. За спиной слышен топот нагоняющей меня толпы.
– Сюда! – кричу я.
Мой голос тонет в реве мотора, в грохоте музыки и диких выкриках.
Фрейзер Мелвиль бежит ко мне со всех ног. Напрягая каждый мускул, увязая в неровной траве, качу к нему. Наконец мы врезаемся друг в друга. Что делать дальше, понятно без слов. Физик разворачивается, падает на колени, и я крепко обнимаю его за шею. Подхватив меня, он ныряет под струю воздуха и, спотыкаясь, бежит к вертолету.
Трое из команды на борту втягивают меня внутрь и тут же выпускают. Грохаюсь на пол, смутно сознавая, что обмочилась.
– Кресло! Мое кресло! – Никто не слышит. Фрейзер Мелвиль, задыхаясь, кулем лежит на полу вертолета. Увидев, что он бессильно мотает головой, я горестно взвываю, только теперь сообразив, что иногда нужда и любовь неотделимы: – Кто-нибудь! Пожалуйста, поднимите кресло!
Вертолет вздрагивает. Сквозь разверстый бок я вижу накренившийся стадион и толпу бегущих в нашу сторону людей. Они умоляюще машут руками. Пергидрольная блондинка в розовом халате, с младенцем на руках. Ее муж с измазанным в земле лицом. Под хлесткими ударами поднятого пропеллером ветра они отталкивают друг друга, готовясь забраться внутрь. Увидев свое кресло, я исторгаю безумный вопль.
Нед одним движением втягивает кресло внутрь. Оно подпрыгивает на одном колесе, врезается в какой-то ящик и замирает. Растянувшись на дрожащем полу вертолета, рыдая от облегчения, смотрю на вращающиеся колеса. Я могла бы смотреть на них до скончания века.
Вертолет приходит в движение. «Нет! Подождите!» – визжит женский голос.
Пол подо мной резко кренится. Содрогаясь, наш ковчег поднимается в воздух. Перед моими глазами проплывает лицо блондинки – грубое и круглое, как блин. Я вижу ее ребенка, вижу ужас в ее глазах и понимаю, что это зрелище намертво отпечаталось у меня в памяти. Вертолет резко уходит ввысь, словно его дернула невидимая рука, и странно накренившаяся земля остается далеко внизу. Мы взмыли в небеса. Натужно ревет мотор, мир встает на дыбы, лицо блондинки съеживается, ее крик растворяется в рыке пропеллера.
Помутневшими глазами смотрю на тающий стадион с его утыканной яйцеобразными будками площадью. Пилот делает резкий вираж, и земля исчезает, уступив место сначала сверкающему каналу, затем – темным водам реки.
Следующее, что я вижу, – туго натянутая веревка и пара вцепившихся в ее конец обветренных, жилистых рук. Каким-то образом кто-то успел ее ухватить. Следом появляется локоть. Двое сидящих рядом со мной мужчин вскрикивают и, осторожно подобравшись к люку, втягивают повисшего за бортом. Тот бессильно валится на пол, рыча от боли в вывихнутом плече. И вдруг, нежданно-негаданно, до нас доносятся новые голоса. Вертолет облеплен людьми. Еще трое мужчин, повисших на одной веревке, взбираются внутрь; остальные, срываясь один за другим, летят вниз. Слившийся воедино крик, затем – тишина.
Чрево вертолета набито людьми: на скамьях, на полу между мешками и коробками – всюду сгорбившиеся фигуры. Среди них, положив голову Бетани на колени, сидит Кристин с застывшим, будто маска, лицом. За ее спиной виднеется маленькая, сгорбленная фигурка, которую я в первое мгновение не узнаю. Хэриш Модак сжимает банку с прахом жены. Из угла рта ниточкой свисает серая слюна. Старик трясется всем телом и делает глотательные движения. Пытаюсь поймать его взгляд, но он меня не видит. Подтягивая ноги, я начинаю кое-как пробираться к Кристин. Она смотрит на что-то расширившимися глазами и кричит. Мотор вертолета гудит все так же натужно.
Скрежещет металл. Рядом со мной какого-то мужчину выворачивает наизнанку. Кристин показывает на что-то снаружи. Замираю. Небо почернело и пошло пятнами.
И тут раздается оглушительный, потусторонний гул.
Медленно, как будто спешить ему некуда, звук волной растекается по горизонту – томное, мощное крещендо. Нечто, скрытое глубоко под морским дном, заявило о себе. Внезапно вертолет начинает бешено мотать – сначала из стороны в сторону, потом вниз-вверх. На корпус со всех сторон сыплются удары. Крича, люди вцепляются друг в друга, чтобы не упасть. Пилот чудом выравнивает крен, но мотор едва справляется с нагрузкой.
Перевожу взгляд на открытый люк: за освещенным полумесяцем стадиона море вздыбливается яростным потоком пены, обнажая километры скал и блестящего песка, на котором бьются серебристые существа – дельфины или киты. Вдали, на горизонте, под куполом неба встает дрожащее оранжевое зарево. Наш вертолет пытается набрать высоту. Зарево меняет форму и, опускаясь, разливается по морю.
Сначала мне кажется, будто посреди оголившегося песка выросла стеклянная гора. Но потом я понимаю, что это стена воды, заслонившая все небо. Почти черная у основания, она увенчана танцующими языками белой пены.
Огромная, величавая волна, невообразимо прекрасная и ужасающая, несется прямо на нас.
Со всех сторон раздаются крики и визг – и я с содроганием вижу почему. Мы летим слишком низко. Даже если волна нас не настигнет, вертолет утянет в созданную ею воздушную воронку.
– Попробуй подняться выше! – кричит Нед пилоту.
Натужно завывая, вертолет задирает нос, содрогается под ударами туч песка и камней. Пилот что-то кричит в ответ.
Столкните один из ящиков! – командует Нед, обернувшись к чреву машины. Его слова передают дальше, и десять мужчин – Нед и Фрейзер Мелвиль в их числе – с трудом поднимаются на ноги и налегают на самый большой ящик. Кристин неохотно перекладывает голову Бетани на мешок и присоединяется к мужчинам. Ящик тяжелый, а салон переполнен. Торопливо отскакивая, люди вжимаются в стены. Нужно добраться до Бетани. Пока облепившие ящик люди толкают его к люку, я начинаю ползти к ней.
Словно гигантское колесо, будущее катится на нас со всей своей убийственной мощью.
Я почти добралась. Увидев меня, Бетани часто моргает и с усилием чуть изгибает уголок губ. Подползаю и опускаю голову рядом с ее головой, на вибрирующий пол вертолета. Ее горячее дыхание касается моего лица. Чувствую слабый запах жвачки. С усилием подняв руку, девочка кладет худенькую, как птичья лапка, ладонь мне на живот. Главное – не дать угаснуть ее гневу, фирменному гневу Бетани. Пока в ней жива эта искра, с ней все будет нормально. А значит, и со мной.
– Я думала у нас с тобой прикосновения не приняты, Бетани, – шепчу я ей, прижав губы к ее уху – иначе она меня не услышит.
– Я не тебя касаюсь.
Ее голос звучит сдавленно, как будто она задыхается.
– Как это – не меня?
– Его. Я только что его почувствовала. Маленького. Ну и время ты выбрала!
О чем она? Бросаю взгляд на Фрейзера Мелвиля – побледневший от напряжения, он все еще толкает ящик. И в это мгновение меня осеняет. Конечно. Как я могла забыть, что бывает, когда занимаешься тем, чем занимались мы с физиком? Как же я не подумала?
Боже. Только не сейчас. У меня замирает сердце.
А затем, непонятно почему, начинает петь.
– Знаешь, что вас ждет – тебя и его? – хрипло шепчет Бетани.
Киваю. В этот микроскопический миг я сознаю, что это знание было со мною всегда. Ее губы кривятся. За гримасой боли мне чудится нечто еще – чувство, которое можно принять за ликование. Взгляд Бетани устремлен в зияющую за проемом головокружительную пустоту.
– Берегись! – раздается крик.
Налегая всем телом, мужчины сантиметр за сантиметром подталкивают ящик к краю. Последнее дружное усилие, и огромный прямоугольник, зависнув на мгновение над пустотой, падает в никуда. От резкого толчка вертолет ужасающе кренится. Сжимаю плечо Бетани и зажмуриваюсь.
Наконец я открываю глаза. Вцепившись друг в друга, Хэриш, Фрейзер Мелвиль и Кристин клонятся к далекой стене воды – мутной, пенящейся, черной, кишащей машинами, деревьями, обломками и трупами, – которая приближается со скоростью реактивного самолета. Бешено рванувшись, вертолет отвесно взмывает вверх, и в ту же секунду море вспыхивает. Пламя распространяется с такой скоростью, словно пожирает чистую нефть; с гребня жидкой горы срываются желтые языки, и в небе огненными цветами распускаются взрывы газа. С утробным рычанием волна катится через город, в щепки разнося дома и деревья. Воздушный поток подбрасывает нас вверх, и жуткое зрелище предстает во всей своей зловещей эффектности: бескрайний прозрачный ковер пламени расстилается по земле, взметая по бокам фонтаны обломков, – и твердый, и жидкий, и газообразный одновременно, чудовищный коктейль из элементов, исторгнутых из чрева Земли. Далеко внизу здания плавно складываются, исчезая под толщей воды, и только несколько чудом уцелевших небоскребов гордо высятся среди пылающего моря. Жар нестерпим – такое ощущение, будто само солнце ушло под воду и теперь припекает нас снизу. Дышать почти невозможно. В воздухе разлита едкая вонь горящего дерева, расплавленной пластмассы, вареного мяса и рыбы. На борту зависшего над бурлящей пучиной вертолета пляшут крохотные радужные блики. Ничего ужаснее я еще не видела.
– Волшебно, – шепчет Бетани мне на ухо, зачарованно наблюдая за происходящим внизу. – Ты запомнишь его на всю жизнь. И меня тоже. Я знаю, ты меня не забудешь.
В странном свете ее лицо кажется прозрачным, как рисовая бумага.
– Мы выберемся. Приземлимся в каком-нибудь безопасном месте, и там тебя вылечат, – говорю я. А потом вертолет ложится на бок, меняя курс, и я вдруг осознаю, что неправильно ее поняла. Абсолютно непра…
Бетани!..
Выбрасываю вперед руку, пытаясь ее удержать, но она уже скатывается вниз – медленно и плавно. С продуманным изяществом и спокойствием. Ее глаза широко открыты. Она знает, что делает.
Я кричу, но не слышу ни звука. Кричу снова – голос тонет в реве мотора.
А Бетани катится и катится, до самого края бытия.
И через него.
Гребень гигантского вала унесся дальше, оставив за собой озеро жидкого огня, на котором покачиваются головешки и обугленные тела – мерзкое, булькающее варево из воды и газа. Мой взгляд описывает дугу вслед за падающей в огненное сияние девочкой. Волна взрыва опаляет жаром мое лицо, а я смотрю, как она, кружась, летит сквозь клубы пара. В этом медленном полете есть ужасающее изящество.
Все ниже и ниже. Сначала запятая, потом – песчинка.
А потом – пылающая искра, растворившаяся в бездне.
И наконец – ничто.
Фрейзер Мелвиль внезапно осознает то, чего вовремя не поняла я: желание смерти, которое жило в Бетани все это время и силу которого я столь катастрофически недооценила, – мрачный, тщательно просчитанный план свести счеты с жизнью. Физик что-то кричит Неду, Хэришу и Кристин. Новость достигает слуха людей, и в салоне поднимается суматоха. Преодолев одним прыжком разделяющее нас пространство, Фрейзер Мелвиль прижимает меня к груди, стискивает в объятиях, и из моей груди рвется горестный вой, отзвуки которого будут звучать у меня в ушах до конца моих дней, потому что я уже знаю: в Бетаниленде не будет ни зеленых полей, ни единого уголка, где ребенок мог бы играть в безопасности, – только суровые, обугленные скалы и спекшаяся земля. И вечная охота – за водой, за пищей, за надеждой. Нас ждет край, где каждый день будет отмечен грубой, жестокой борьбой за выживание и сожалениями, которые будут неотвязно преследовать нас среди руин, всего, что мы изобрели и создали, среди остатков измышленных, воплощенных в жизнь и лелеемых нами чудес и банальностей: еды, крова, искусства, красоты, сказаний, удобств, историй, богов, музыки, идей, идеалов, прибежищ.
